Текст книги "Ромашка-1"

Автор книги: А Зю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Фу-у-ух…Это же надо так попасть…. Вроде бы серьезное издание, а пишет про всяких упырей.

Дорохина не унывает:

– Подожди, может, сработает еще.

На ходу бросаю на подругу удивленный взгляд:

– Да какой там… ты его лицо вообще видела? Сидит, там... Шаман, блин, в кино он опаздывает…. Я бы так всю жизнь деньги зарабатывала!

Укоризненно смотрю на подругу:

– Чего ты не дала мне уйти, а? Я же хотела!

Светка, не ожидавшая наезда, отбивается:

– Ха… так ты сама остановилась!

Ну и что, что остановилась. Все равно ж хотела.

– Сама…сама…

Возмущенно вскидываю руки вверх:

– Подарили мужику десять тысяч рублей!. … Ладно, может действительно дочку в кино сводит.

Эмоции переполняют меня и я, раздраженно бросив пакетик с волшебной трухой на подоконник, иду дальше. Вижу, как Дорохина сзади тормозит, и тороплю ее:

– Пошли!

Светка тянет руки к пакетику и растерянно ворчит:

– Маш, ну что ты делаешь?

Как что? Очищаю карманы от мусора. Приходится останавливаться и объяснять:

– А что ты думаешь, я это пить буду?

Киваю вперед:

– Пошли!

И иду дальше, не обращая внимания на подружкины вопли:

– Маш, ну, подожди.

***

В машине, на обратном пути, она мне, все-таки, показывает подобранный пакет с травой и зудит попробовать сегодня эту Саббах на вкус. Молчу, не реагирую. Дома, та же история – вместо того, чтобы приготовить ужин и поесть по-человечески, Дорохина, отвернувшись к столешнице, высыпает волшебную труху из пакета в большую синюю кружку, заливает ее горячей водой из чайника, а потом ставит ее передо мной. Тычу пальцем в ее пойло:

– Свет, я тебе говорю – вот эту отраву я пить не буду!

Уговоры начинаются с новой силой:

– Слушай, между прочим, это была не моя инициатива. Мы что зря ездили?

Меня такая энергичность просто удивляет:

– Слушай, Дорохина, ну чего ты как маленькая! Ты, как будто, не со мной была.

Положив локоть на стол, а другой рукой уперевшись в коленку Светка сидит нахохолившись, опуская голову ниже и ниже. Я продолжаю выплескивать негатив и эмоции:

– Какой–то хлюпик там, чего-то бухтел у меня над ухом, три секунды, а теперь я должна эту отраву глотать?

– Гхм… ну, почему отраву….

Она сует нос в чашку, вся перекашивается, а потом смотрит на меня:

– Пахнет вкусно, можжевельником.

Пожав плечами, отвожу глаза:

– Ну, вот сама и пей тогда.

Дорохина вдруг начинает буквально вопить, потрясая руками:

– Слушай, кто мне тут сегодня истерику целую закатила, а?

Укоризненно смотрю на нее:

– Свет.

– Что, Свет?

Вижу, как она распаляется все сильней с каждой минутой, и снова трясет ручонками над головой:

– Ну, кто мне сегодня закатывала истерики?

Совершенно не понимаю ее поведения. Такое впечатление, что она хочет возвращения Ромки даже сильнее, чем я, а мое сопротивление заниматься всякой дурью, воспринимает как личную обиду. Вообще-то, мы это уже проходили – если что-то ей против шерсти – оскорбится и обидится в пух и прах. Дорохина соскакивает со своего стула, недовольно отмахиваясь:

– Ну, не хочешь, не пей, конечно, дело твое.

Она стучит ладонью по столу и выдвигает свой главный аргумент:

– Но больше мне на мозг не капай, какая ты бедная и несчастная!

Ну, понеслась… Пошла в разнос. Хватаю чертову кружку в руки:

– Ладно, на, на, на…

Но Дорохина уже не слышит и не видит – вопит дурным голосом, шантажистка:

– Да делай что хочешь, меня это не касается!

Торопливо отпиваю:

– Вот, пожалуйста, пью.

Светка сразу успокаивается и отслеживает, сколько же я выпью. Пойло, действительно, не слишком противное. Наконец, отставляю пустую чашку в сторону:

– Вот, выпила.

– Молодец. Хорошая девочка.

Дорохина уходит к себе в комнату, а я, отвернувшись, недовольно поджимаю губы. Посидев несколько секунд, открываю мобильник и набираю номер Романа, но поднеся к уху, тут же захлопываю и опускаю вниз. Нет, он сам должен позвонить! Шаман обещал! Бросив трубку на стол, упираюсь подбородком в кулак и в тоскливом ожидании замираю. Интересно, Саббах уже помогла или нет?

2-1 Понедельник.

Маша

Среди ночи приходит сознание, что я уже не сплю. Глаза открывать неохота и в голову лезут мысли о Ромке, о событиях прошедшего дня… Может быть, надо было поступить иначе? По-другому? Найти слова, а не реветь в соплях и что-то невнятное блеять? А потом этот дурацкий поход к шаману… Саббах недоделанный, с пакетиком отвратительного чая. Тяжело вздохнуть от грустных мыслей не получается и я пытаюсь повернуться на бок… Вернее хочу повернуться, но почему-то ничего не выходит… Да что ж такое! Надо открыть глаза, ущипнуть себя и понять, сплю я или уже проснулась! Да! Такое бывает: спишь, спишь, думаешь, что уже проснулась, ан нет.

Где-то в глубине сознания начинает нарастать паника и одновременно давить мочевой пузырь. Неужели это из-за шаманского чая? Господи, зачем я его только пила!? Стоп, Филатова, успокойся и дыши глубже! Но ровное дыхание, воспринимаемое на слух, говорит, что даже вздохнуть, как хочу, у меня не выходит – не слушается меня тело, не слушается совершенно! Это что болезнь? Паралич? Ужас захватывает полностью, хочу крикнуть, вскочить… И срываюсь в серое вязкое беспамятство.

Рома

Небытие переходит в сон, странный сон… Честно говоря, никогда ничего похожего не было ни разу, хотя снами я богат. Мы идем небольшой компанией по улице в пасмурный обычный день, идем и о чем-то болтаем. А потом сворачиваем в переулок и мои спутники (а может спутницы?) уходят вперед, а я застреваю возле странного неопрятного небритого мужика, может быть даже бомжа. Он смотрит на меня веселыми глазами, что-то бормочет и крутит в руках некий предмет. Это очень длинная тонкая отвертка, с гладкой ручкой. Он поворачивает острие то в мою сторону, то к себе и я опасаюсь, что это баловство не доведет до добра, хотя мужик, кажется вполне добродушным и безобидным. Решительно забираю у него опасную игрушку и иду дальше, оставляя бомжа что-то говорить или объяснять вслед. Сразу забываю о нем – мне нужно догнать тех, кто ушел вперед. В конце проулка узкий проход с лестницей вниз, откуда слышатся голоса. Но я останавливаюсь, вдруг понимая, что мои руки пусты и отвертку я потерял. Когда? Где? Не помню. Мне становится ужасно стыдно – отнял у человека, может быть, очень нужную вещь и тут же потерял. И я поворачиваю обратно – мне почему-то очень важно найти эту длинную отвертку, этот фаллический символ по Фрейду. В начале проулка вижу все того же мужика – он суетится вглядываясь в землю и явно ищет то, что я взял у него и так безалаберно утратил. «Извини, так получилось» – только это и могу сказать в оправдание и присоединиться к поискам. Увы, ее нигде не видно.

Я выглядываю из проулка на улицу и сразу за углом обнаруживаю в черной земле сияющие, как будто светящиеся изнутри, золотые часы. Кто-то потерял? Они так ярко сияют и все проходят мимо, не обращая внимания. Может они лежат для меня? И если я не возьму, кто-то все равно скоро подберет и заберет себе. Я решительно тянусь их поднять и тут же отдаю в руки пострадавшему мужичку. «На, возьми, и уходи быстрее». Пусть это будет компенсацией за потерю. Бомж зажимает предмет в руках и действительно, как будто уходит, удивленно повторяя «Часы. Это же часы!».

Я возвращаюсь назад в проулок, и серый день вдруг сменяется полной темнотой. Абсолютной. Останавливаюсь, не зная, как поступить. Секунда идет за секундой, а темнота не рассеивается. Мне странно и удивительно, и приходит мысль, что в снах такого не бывает – темнота и голоса в темноте. И приближающийся голос исчезнувшего бомжа. Он что-то весело говорит про часы, еще про что-то незапоминающееся.

А потом вдруг вспыхивает яркий день. Солнечный день. Я его вижу через стеклянные окна и открытую стеклянную дверь, распахнутую настежь. Там кто-то стоит и зовет «Иди ко мне». Не могу сказать кто там, мужчина или женщина. Ощущение, что первое. И я спешу на зов и еще успеваю подумать «как в романтичном кино». Меня обнимают и целуют в губы. Обычным живым поцелуем, вкус которого некоторое время остается на губах. И это меня нисколько не смущает, даже мысли нет, что это неправильно. Может быть, потому что в этот миг не ощущаю своей мужской половой принадлежности и не думаю о ней. Почему, не знаю.

Странный сон. Наполненный иносказаниями. И потом будто губкой смывается одно изображение, переключаясь на другое, вполне обычное и понятное… А мысли еще секунду продолжают биться, затухая… Кто был тот странный жизнерадостный бомж? Может, колдун? Почему у него отвертка, которую я легко получил и легко потерял? Если это сон, то, что за двусмысленные символы? И ведь поиски вернуть не дали результата…. Что означают часы, которые я нашел и тут же отдал странному бомжу взамен потерянной мной отвертки? И почему часы? Почему, не оставил себе, хотя имел полное право. Потом эта тьма… И кто, в конце концов, меня поцеловал, выводя в солнечный мир? И, наконец, кто я?

Фу-у-ух! Какой бред… Или это последствия аварии? Да! Я же попал в аварию! Быстрее открываю глаза, в мрак темной комнаты, и прислушиваюсь к себе – кажется, ничего не болит и все в полном порядке, только хочется в туалет. Где я? В больнице? Явно не дома, но и на больничную палату чернеющая окружающая обстановка абсолютно не похожа. Сажусь в постели, роняя вниз одеяло, и сразу становится зябко голым плечам. Черт, что это на мне надето? Где моя пижама? Пальцы судорожно скользят по синтетике натянутой на голое тело, пока не утыкаются в мягкую плоть, колыхнувшуюся под рукой. Что за хрень?! Недоуменно трясу головой, и лицо вдруг оказывается в ворохе длинных волос, щекотливо лезущих в нос и глаза. Да, что ж такое-то!

Спустив быстро ноги с кровати, автоматически еложу ими в поисках тапок, и они действительно находятся на положенном месте. Только это не мои разбитые лапти, а что-то уютное и пушистое.

Глаза постепенно привыкают к темноте и уже различают две чернеющих двери, одна из которых открыта. Туда и устремляюсь, щелкая выключателем на стене и зажигая внутри свет. Сначала зажмурившись от яркой вспышки, тихонько приоткрываю глаза. Это совмещенный санузел – ванная, душевая кабина, унитаз, раковина с зеркалом и кучей каких-то склянок и баночек с женской косметической начинкой. Сразу устремляюсь к зеркалу и ошалело пялюсь на Машкино лицо в нем. Она тоже тут? Я у нее? Резко оборачиваюсь, к черноте выхода… Пусто! Снова смотрю в зеркало – она. Я что, все-таки, сплю? Пытаюсь ущипнуть себя за ногу, но непривычно длинные ногти мешают это сделать.

Охренеть! Я такое только в кино видел – там мужик был в коме, а его голос поселился в тетку и она с ним разговаривала. Стоп! Авария! Неужели и тут такая же фигня? Я не хочу! А Машка? Почему я не слышу ее голос? Вернее, это я должен быть голосом, а не она. Стою перед зеркалом, вижу ее лицо, и вдруг вслух, прошу:

– Маш? Машунь! Откликнись!

Молчание… Нет, ну надо же что-то делать!

Видимо я сейчас в квартире, которую Филатова снимает вместе с подружкой Светой. Может быть, даже та в соседней комнате и если я буду слишком громко выступать, то дело закончится психиатрической скорой помощью или милицией. Тем не менее, внутри все клокочет, и я начинаю метаться по небольшому пространству между душевой кабиной и инсталлированному в стену, в противоположной стороне, унитазу. Мысли скачут, опережая друг друга – нет, я точно сошел с ума, такого просто не может быть, я просто сплю! Да, точно!

Залезаю на кровать и укрываюсь одеялом с головой. Сейчас я проснусь, и кошмар кончится. Увы, ничего не происходит, сколько не жмурюсь. Стоп! Есть верный способ – повернувшись на бок и щелкнув выключателем висящего над головой бра, лезу в прикроватную тумбочку в поисках чего-нибудь острого. Под руку попадается булавка и я, собравшись с духом, поскуливая, с размаху втыкаю острие себе в ногу. И зажимаю себе ладонью рот, чтобы не заорать от боли… Это не сон!

Спустя десять минут, я все еще сижу на постели как истукан, совершенно не понимая, что происходит и что теперь делать. Возбуждение сменяется апатией. Самое время, что-нибудь выпить для снятия стресса.

Но сначала в туалет – терпеть уже, даже при осознании полной беспросветности жизни, нет никаких сил. Подняв по привычке сидение унитаза, торкаюсь, пытаясь приладится и так и эдак – элементарное дело, которое, можно сказать впиталось с молоком матери и делалось автоматически 34 года жизни, теперь кажется сложной задачей. Глухо прорычав, опускаю сиденье назад и, задрав ночную сорочку, усаживаюсь – это что ж так теперь во всем будет?

***

В баре, в мебельной стенке в гостиной обнаруживается только бутылка полусладкого красного, и я с ней тащусь на кухню. Достав бокал из стеклянной горки, присаживаюсь возле стола и тупо пью порцию за порцией – то ли пытаясь забыться, то ли снять напряжение. Но не очень-то получается – время от времени заглядываю за пазуху, проверяя – не исчезло ли там привалившее вымя, и отчаяние возвращается:

 – М-м-м, уродство, какое уродство...

За окном совсем светло, а я в полной прострации, совершенно не понимая, что предпринять и как себе вернуть мое бедное тело. Наверно, оно в какой-нибудь больничке? Внутри все холодеет – а вдруг в морге? Машкин мобильник, лежащий рядом, играет знакомую мелодию, и я его хватаю, прижимая к уху и вопя:

– Машунь? Это ты? Ты где?

На другом конце слышится озадаченный голос директорской секретарши Насти:

– Мария?

Помолчав, выдавливаю из себя:

– Да.

Надо вести себя как можно естественней и стараться реагировать адекватно Филатовой. Единственно, что понимаю на данную минуту – никто не должен заподозрить, что это не она, ни на работе, ни здесь в общении с соседями (не дай бог, если придется), ни с лучшей подругой.

– В десять летучка у Николая Петровича, явка строго обязательна.

– А что там?

– Текучка, орг. вопросы, трудовая дисциплина.

– Я… Я не могу сегодня!

– Шеф сказал вплоть до увольнения! Кстати, ты не знаешь где Серебров? Вот уж ему точно нужно быть или будут оргвыводы.

– Но он тоже не может! У него уважительная причина!

– Вот, приезжай и сама расскажешь начальнику, чем она так уважительна.

В трубке слышатся гудки отбоя…. Кош-мар. И что теперь делать? Звонить Петровичу и что-то врать? Черт, придется ехать и объясняться на месте.

***

Иду в комнату, лезу в шкаф и вытряхиваю на постель все, что в нем висит – Машкины блузки, рубашки на левую сторону, юбки, платья… Блин, мне бы сейчас джинсы не помешали. Неумело роюсь во всем этом, пытаюсь примерить, потом отбрасываю в сторону – очевидно, выглядеть Филатовой после сна, выбравшись из постели, и быть ею в привычном для всех в офисе дресс–коде не одно и тоже.

Измотавшись, сажусь на кровать и осматриваю себя – дурная голубая кофта, треники и нулевой результат. И это за полчаса трудов?! Валюсь от бессилия на спину на кровать. Смотрю на часы… Бли-и-ин… Совещание! Снова лезу в стенной шкаф – оп-па на! Мой старый костюм – однажды пришлось переодеваться у Марии, перед деловой встречей, и я его оставил здесь. Со вздохом достаю родимого – придется немного попозориться, не по размеру, все-таки, но ничего, переживу.

Облачившись в белую рубашку и заправив ее в брюки, сую руки в рукава пиджака. Кажется, все, и я смотрюсь в зеркало. По мне, так если немного пригладить волосы, то будет очень даже ничего.

Вздыхаю, с долей скепсиса:

– Мда,  Зверев отдыхает.

Еще минут десять подбираю обувь… Блин и почему она вся у Машки с такими каблуками? Выбрав самые низкие босоножки, пытаюсь их натянуть. Они хоть и тесноваты, но с дыркой для пальцев, так что не давят. С удовольствием засунул бы эти раскрашенные пальцы в привычные кроссовки, но где их искать у Филатовой не знаю. Да и есть ли они у нее? Так что старательно марширую взад – вперед, по гостиной, тренируясь ходить на каблуках. Тихий ужас – стоять неудобно, ходить муторно.

Пора! Схватив Машкин телефон и ключи от квартиры, на полке в прихожей, рассовываю все по карманам. Тут же на крючке висит ее черная сумка под крокодила, беру тоже, пригодится для конспирации – смотреть, что там лежит некогда, да и неловко, но наверняка найдется что-то полезное в моем нынешнем виде, в том числе и по работе. Чем Филатова занимается в офисе я особо никогда не вникал, так что разбираться придется на месте, чтобы не выглядеть придурком. В смысле, дурой.

Стараясь сохранять равновесие, отправляюсь на выход, а там к лифту – спускаться по ступенькам на каблуках, даже с третьего этажа, равносильно попытке суицида. Как только выхожу на улицу, и за спиной захлопывается дверь подъезда, возникает острое желание рвануть в обратном направлении. Увы, Рубикон пройден, только вперед!

} ***}

Тем не менее, до работы добираюсь без проблем на общественном транспорте и поднимаюсь на этаж нашего офиса. Как всегда, возле приемной начальника кучка шепчущихся сплетников. Интересно, кому на этот раз моют кости? Еще и хихикают, поглядывая в мою сторону.

– Всем привет.

Зам директора Козлов оглядывается и его глазки начинают бегать:

– Доброе утро Мария.

Он берет меня под руку, уводя от всех подальше:

– Пойдемте, я вам расскажу… Мы обсуждаем грядущие перемены.

Двигаемся в сторону кабинета, где сидят девчонки отдела маркетинга и, как я помню, Машуня тоже. Осторожно интересуюсь:

– Они и правда, всех коснуться?

– Нет, но некоторых точно.

– Вот, как?

Козлов оглядывается на сотрудников у приемной. Там по-прежнему стоят и наблюдают за нами Толик Пузырев, Валя Мягкова, новенький курьер Мухин и Настя.

– Последнее время Мария, вы преподносите нам такие неожиданные сюрпризы. Даже не знаем, чего нам ожидать от вас в дальнейшем.

Интересно, это он о чем? Машка мне ничего такого не рассказывала.

– Я так понимаю, это упрек? Или может, все-таки, комплимент?

– Кстати, прекрасно  выглядишь.

– Серьезно?

Смотрю  вниз, на себя. Я же  говорил,  что  все  нормально  будет!  Его похвала мне  нравится – похоже, не все так  плохо,  может и прорвемся. Козлов  тоже  оглядывает меня  с головы  до ног и чешет пальцем  лысину:

– Какое интересное …гкхм… решение.

Пытаюсь выкрутиться.

– Да, вы знаете, это мой  любимый  костюм, я  его  в  Испании купила.

– Да-а…О-о-о…Испаньоль!

Петр Константинович   щелкает пальцами, словно  кастаньетами. Я смеюсь, все  вроде хорошо и можно не комплексовать. Хотя его следующий вопрос  вновь напрягает:

– А ты  уверена, что  это  точно,  женский?

Он щиплет себя  за  бровь,  и я  не  знаю  даже,  что  ответить.  Очевидно, что  пуговицы  пришиты

на мужскую  сторону… Да и гульфик на брюках вряд ли говорит о дамской принадлежности. Засовываю  руку  в карман  пиджака:

– Ну, сейчас  таких  четких  граней  нет… Унисекс!

– А, ну  да…  Да. Я немного староват, ну  не  в смысле  секса. А в смысле уни.

Натянуто смеемся, и Петр Константинович опять подозрительно косится  куда-то  вниз.

– Да… И ремень такой... Ну,  удачного вам дня.

– И вам  того же.

– Угу.

Блин, ремень  как  ремень. Начальник хлопает меня по плечу и, не оглядываясь, идет в сторону зала заседаний, где, как я понимаю, и будет совещание, на которое созвала всех Настя. Уже начинаю сомневаться, что все закончится сегодня благополучно…. Пытаюсь сам себя  успокоить:

 – Чего все пялятся-то, нормальный  костюм, штука евро,  между прочим.

Неожиданно от приемной слышится директорский голос:

– Рома! Ну, родной, нельзя же так! Епрст, где же ты ходишь-то?

Рома? Это меня! Кидаюсь обратно к приемной, и Петрович оборачивается на мой цокот, застывая в немой позе – видимо он ожидал увидеть нечто другое и теперь в шоке. Пора приводить в чувство:

– Так, спокойно, спокойно… я пришел… ла… пришла.

– В смысле?

Федотов пытается заглянуть в дверь кабинета, из которого я материализовался. Хватаю его руку и начинаю трясти в рукопожатии:

– Я, Рома… То есть Маша… Ромаша… Ну, Ромашка я для друзей, а так меня зовут Мария. Мария Филатова из отдела маркетинга... Рома же вам звонил, да? Или нет?

Петрович таращит глаза.

– Да знаю я, что ты Маша Филатова! Где? Где, он?

Он вдруг закатывает глаза к потолку:

– Все! Это – задница!

Не понял, это что наезд? Оглядываю себя сзади.

– В смысле? У меня?

Федотов вдруг оживает и тащит меня к себе в кабинет. Я не сопротивляюсь и, зайдя, прикрываю за собой дверь.

– Филатова, я еще раз спрашиваю – где Роман Серебров?

– Николай Петрович, я еще раз повторяю – он болен.

– Я это уже слышал. Вопрос такой – чем!? У него, что чума, сибирская язва, коклюш? Да у него с головой проблемы! Вот это что это такое, а? Я вас спрашиваю, что вот это такое?

Федотов выскакивает из-за своего стола и сует мне под нос мобильник. Я сникаю:

– Это? Сотовый телефон.

– Вот, правильно! Те-ле-фон. И обычно по этому телефону звонят начальству, когда болеют! Понятно?

Пытаюсь выкрутиться, но мои потуги похожи на лепет, хотя, и уверенным голосом:

– Но все так неожиданно вышло. Он в аварию попал! Серьезную!

– Ох, господи, лучше бы я попал в аварию.

Федотов садится на стол, спиной ко мне, лицом к окну. Плечи его опускаются… Кажется, он основной пар выпустил?

– Николай Петрович, успокойтесь! Рома послал меня разрулить ситуацию. Его недолго не будет – всего месяц… Или два… Наверно.

– Мария Павловна, нет никакой ситуации. Есть большая голая задница!

Петрович устало пересаживается в кресло.

– У нас новый большой испанский проект, реорганизация, новые деньги. И все должно было замыкаться на Сереброве. Он презентацию должен делать, а не в койке валяться!

– Николай Петрович, Рома мне очень доверял, очень! Мы с ним давно общаемся и доверяем друг другу полностью. Мы подготовим эту презентацию, зуб даю!

Начальник хмурится:

– Не нужны мне твои зубы! Нет, поступим по-другому. Значит, так, Маша Филатова. Я поручу возглавить процесс нового зама, сегодня он появится попозже, и я его всем представлю. Попрошу, чтобы привлек вас, и, скажем… Пригожина.

– Но…

– Так с этим вопросом закончили.

Его взгляд становится подозрительным:

– А вообще как? У тебя все  нормально?

– Да. Нормально, а  что?

Федотов косится  на меня  и растерянно  хихикает:

– Ты  так-то необычно выглядишь.

И этот туда же.

– А это… Ну, я  решила внести, так сказать, некое  разнообразие... Мой  любимый  костюм.

Неужели тоже начнет сейчас  пальцами щелкать? Не редакция, а школа танцев.

– А он тебе это… Не великоват?

– Ну, да, есть  немного.

Еще бы  он был не  великоват. Рома  это вам  не Толик Пузырев, какой-нибудь.

– Зато  в  нем так  удобно, он легкий, почти не  мнется, смотрите какая  ткань, вы  попробуйте.

Пытаюсь  сунуть в  руку  шефа полу  пиджака, но  Федотов  шарахается в  сторону и отдергивает  руки вверх:

– Нет, я верю, верю… Мария, у нас конечно творческий коллектив.  И как у всех талантливых людей … Встречаются, как  бы это сказать… Ну, не  такие как  все.

Я не  такой  как все?  С подозрением  смотрю на  него – неужели заметно? Неужели так  бросается в глаза?  Даже  такому человеку как  Петрович? Тем временем, он  продолжает:

– Я это понимаю, я  лояльный   человек, спокойно к этому  отношусь… Но, зачем  это все  афишировать!

Господи, о чем он?

– Николай Петрович!

– Вот у  меня  есть  дочь. У нее есть  знакомый и он …, как бы  это сказать… Он, он… гомик. И я  нормально к  этому  отношусь.

Начинаю  нервно  приглаживать волосы – спокойствие, только спокойствие. Кажется, меня хотят записать в гомики? А Федотов, как ни в чем не бывало, смахивает какие – то крошки со своего стола и продолжает рассказ:

– Он даже дома у нас бывал. Да на здоровье, это ради бога, он спокойный, добрый, интеллигентный человек….

Тихий ужас, с кем это он меня сравнивает?

– Николай Петрович, можно я пойду, а?

Выдерживаю продолжительный молчаливый взгляд, потом начальник, отвернувшись, машет рукой:

– Иди.

Облегченно вздохнув, тороплюсь на выход. За дверью   обнаруживаю   шепчущихся неподалеку  Валю с Настей.

– Валечка!

Мягкова вздрагивает.

– А?

Нервно шучу:

– Что с тобой,  нервишки шалят?

– А-а-а…  ой,  извини…, нет, я  не ожидала  просто.

Подхожу к ней поближе, не кричать же через всю приемную:

– Рекомендую  по утрам зеленый  чай, успокаивает, ну  и повышает тонус… Пойдем ко мне  на секундочку, пожалуйста.

Разворачиваюсь,  желая  увлечь  ее с собой, но позади раздается  жалобное  блеяние:

–  З-з-з-зачем?

Останавливаюсь  в  дверях. Заикается, да еще оглядывается  на  Настю? Чего это с ней? Удивленно  спрашиваю:

– Что значит зачем? Задание шеф дал, разговор есть.

– Не, я  не  могу.  Я не  могу сейчас.

Точно, заболела.

– Как, не  могу?

– А-а-а… у меня  там эскизы, да!

Таращусь на нее. Это что-то новенькое. Шеф дал задание, а она  «не  могу».

– Да! Ой, я не  могу, не могу, правда, не  могу. Нет времени.

Срывается  как спринтер, при  ее-то габаритах,   и  вмиг  исчезает  среди снующих  сотрудников.

Да ей лечиться  пора! Развожу руками, апеллируя к Насте:

– Тю... Нормально… Как  с тобой  трепаться у  нее время  есть!

Мимо рысью бежит Станислава Болотная,  и я  торможу ее:

– Стась!

– Да?

– Ты мне нужна.

– Ага.

Тычу пальцем  в  ее  бумажки:

– У меня  есть вопросы  по бюджету  испанского проекта.

– Так,  я  слушаю.

В ее руках тут же возникают  ручка и блокнот. Она что думает, я  в коридоре буду обсуждать финансы?  Может, еще в туалете  устроим симпозиум?

– Слушай, ну,   давай  не  здесь, может, к нам пойдем?

Киваю в сторону рабочей комнаты.

– Tet-a-tet , все-таки разговор серьезный.

Болотная  меняется  в лице и начинает нести какую-то ахинею.

– Ой... Там это... Меня, там это… Телефон!

Напрягаюсь. Смотрю на нее настороженно. Братцы, это уже  не  смешно!

– Что, телефон?

– У меня  там телефон,  из  налоговой  будут звонить. Извини,  я не  могу, извини.

Трусцой она  убегает за угол, а  у  меня начинает потихоньку ехать крыша.  Сунув руки  в  карманы брюк,  иду  по холлу:

– Слушайте, что  вообще  происходит? А? Я не  понимаю!

Мой вопрос остается  без ответа, и лишь  курьер Мухин, болтающийся возле Настиной приемной, подает голос.

– Похоже на женский бойкот.

– Что?

– Я говорю, походу, боятся тебя все, как ошпаренные бегают.

Рявкаю, на него:

– Встать, я сказал…ла!

 Коля  испуганно поднимается. Молодец!

– Правильно говоришь, боятся… Пригожин на месте?

– Ага, У себя.

2-2

Ромаша

Заглянув в Машкин отгороженный закуток начальника отдела, оставив там на ее рабочем месте пиджак на спинке стула (все-таки намеки Козлова и Федотова на экстравагантность моего костюма возымают действие и я хочу частично снизить нагрузку на мозг окружающих – у рубашки, слава богу, пуговицы на правильную сторону, да и с размером вопросов нет), направляюсь к Пригожину. Раньше, по работе, мне с ним не часто приходилось сталкиваться, не то что Филатовой, но особого впечатления он на меня не произвел – обычный клерк, каких немало, хотя может и с творческой изюминкой.

Так, вижу, на месте! Он сидит спиной ко мне и просматривает распечатки.

– Сергей, привет.

Хмуро кивнув, тот бурчит, сложив губы гузкой:

– Здравствуй.

Интересное кино, чего это он? Или у них война с Марией? Прислонившись к косяку двери, засовываю руки в карманы брюк:

– Я думал…а ты еще не пришел.

Пригожин, по-прежнему не оборачиваясь, бормочет:

– Скоро десять, оперативка, чего бы мне не прийти.

Все-таки, что-то случилось. Или на что-то обиделся? Захожу внутрь и закрываю плотно дверь.

– Гкхм… Сергей, скажи, тебе уже звонил Петрович по испанскому проекту?

– Да. Сейчас я тебе скину на комп материалы.

Да что ж такое то, неужели нельзя поговорить по-человечески? Я что ему, стена что ли? Начинаю злиться.

– А что, на твоем нельзя?

– А что, твой, не работает?

– Сергей, что–то случилось?

– А что, нет?

Пригожин разворачивается, окидывает взглядом мой наряд снизу вверх, застревая взглядом сначала в районе груди, потом ниже пояса, и начинает подниматься из-за своего стола, издавая междометия:

– О-о-о…Угу.

Блин и этот туда же…

– Это не то, о чем ты подумал!

– Ну, конечно. Позавчера ты меня отшила с предложением поужинать вместе, сегодня приезжаешь в мужском костюме. И это не то, о чем я подумал!

Финт с блузкой не удался. И почему надо сразу пялиться на брюки? Это, в конце концов, неприлично! И вообще, что вы все привязались к моему костюму?! Помнится, в одном из глянцевых журналов видел – девушки в мужских костюмах очень даже привлекательны и женственны. А насчет Машки… Тут я за нее двумя руками: молодец, что такого смазливого недомачо отшила.

– Сергей, извини, но позавчера…

– Это ты меня извини, я просто тупой человек.

Чего-то, я не понял.

– Почему ты тупой?

– Ну, потому что, в принципе, ты тогда мне все доступно объяснила, а я тебя недопонял, видишь?

Машуня ему объяснила? Любопытно, что?

– Что я тебе объяснила?

– Ну, как сказать…, что ты, не такая женщина, как я думаю.

Вот как вывернул все, засранец. Машуня ему искренне про свои чувства к другому намекнула, а он ее в лесбиянки записал!

– Пригожин, она… Я не это имела в виду!

– А что ты имела в виду?

– Это очень сложно объяснить.

– Давай начистоту. Тебе нравятся женщины или нет?

– Конечно, нравятся, то есть, нет... Черт, да что ж такое!

Мечусь по его кабинету, аки раненый зверь. Пригожин улыбается, весело ему, блин.

– Ничего, ничего… ты просто скажи, нравятся или не нравятся?

– Нравятся, но это не то, о чем ты подумал!

Сергей вдруг становится серьезным.

– Маш, стоп, значит, так.

Останавливаюсь возле двери, ожидая продолжения.

– У нас с тобой – чисто деловые отношения, а личная жизнь каждого, это личная жизнь каждого.

Делаю глубокий вдох.

– То есть так, да? Прекрасно! Другого мне и не надо, кстати!

И вообще… Пошел, ты, придурок озабоченный. Лесбиянки везде ему мерещатся! Молча, разворачиваюсь и ухожу, хлопнув дверью.

***

Наконец, обещанная оперативка. Мы уже истомились сидеть в ожидании нового зама, и вот двери зала заседаний распахиваются, и к нам заходит какой-то крендель в полосатом свитере и с портфельчиком в руках:

– Добрый день.

Он глядит на застывшего в председательском кресле Федотова и тычет пальцем себе под ноги:

– Я так понимаю, «Ресайнс» это здесь?

Петрович непонимающе смотрит на посетителя, зато Козлов прямо цветет и пахнет:

– Кирилл, наконец-то! Ну, что ты ей-богу, даже не позвонил.

– Зачем?

Все головы тут же разворачиваются в сторону нового начальства – оно! Я уже знаю, что это протеже Петра Константиновича для испанского проекта в обход меня и потому заезжая знаменитость мне категорически не нравится. Сидящий народ поднимается с кресел, и Козлов с гостем трогаются вдоль шеренги сотрудников, словно парад принимают. Будущий проектный гений с улыбкой пожимает плечами:

– Я мальчик самостоятельный, как видишь смог и сам пробраться.

– Ну, да. Дамы и господа, позвольте вам представить – раньше вы этого человека могли видеть только в новостях и на страницах глянцевых изданий, а теперь он будет работать только у нас!