Текст книги "Ромашка-1"
Автор книги: А Зю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Машу ей прощально рукой.
– Что все?
– Все! Досвидос!
Иду в прихожую и сую ноги в кроссовки.
– Маш, подожди, ты куда?
– На Кудыкину гору.
– Маша, ну, не делай глупости, пожалуйста.
Меня бесят ее слова:
– Чего не делать?
Может у меня плохо со слухом? Наклоняюсь в ее сторону и тычу пальцем себе в ухо:
– Чего не делать, ты сейчас сказала?
– Глупостей.
– Слушай, все глупости давным-давно сделаны. Давно! Все! !
– Маша!
Не хочу ничего слышать. Тороплюсь выскочить за дверь. На улицу! На воздух!
***
Полчаса спустя, подтянув рукава спортивной куртки до локтей и закатав штанины до колен, вяло бреду по Бауманскому парку. Наше с Машкой любимое место. Звонок на мобильник отвлекает от грустных размышлений. Достаю телефон из кармана и щелчком пальца ловко открываю крышку.
– Да.
Ну, конечно, это Стужев. Празднует мое увольнение, гнида.
– Ну, как настроение? Хандришь?
– Чего тебе надо?
– Поздравить тебя. Ты у нас теперь знаменитость.
– Это все?
– Нет, не все. Ты знаешь, что такое облажаться? Ха-ха.
Изгаляйся, изгаляйся. Наплевать мне на вас на всех, с высокой колокольни.
– Алле, чего молчишь? И ты знаешь, я понял, как бороться с женщиной. Надо дать ей гранату, да побольше – она сама себя в клочья разорвет. Ха-ха.
Сам ты… Женщина. Мне надоедает слушать эту самодовольную крысу:
– Пошел в задницу!
Захлопываю крышку мобильника и с силой поддаю ногой пустую банку из-под пива. Сбоку слышится:
– Эй, девушка, может, познакомимся?
Оборачиваюсь. Неподалеку сидят два пацана с пивными банками. Кавалеры, значит. Покадриться захотелось, да? Ну, держитесь теперь, надеюсь, уши не завянут. Сунув руки в карманы, начинаю:
– Ха-а-а... Слышите, вы, пикаперы недоделанные, а ваши мамки знают, что вы тут пиво цедите?
– Чего сказала?
– Чего слышал. У тебя еще голос ломается, и прыщи не прошли…
И тут я выплескиваю на них все, что у меня за сегодня накопилось…, трехэтажным матом. Под рокот работающей газонокосилки. И завершаю:
– Всосали оба?
Ошарашенная пацанва сидит молча. Отворачиваюсь… Отвел душу….Что ж, в другой раз подумают, прежде, чем вякать. Тряхнув гривой, иду дальше. Снова трезвон. Что ж вам всем неймется-то. На дисплее высвечивается «Пригожин».
– О! Вспомнил энтузиаст… Алло!
– Маш, это я.
– Чего тебе надо?
– А... Я хотел с тобой поговорить.
– Удали этот номер телефона!
– Маш!
– Все, отбой!
Отключаю Серегу и сразу новый звонок, теперь от Светки:
– Маш, а с кем ты сейчас разговаривала?
– Свет, какая тебе разница, с кем я разговаривала.
– Маш, ну вообще-то с подругами так не общаются.
Достала уже.
– Фу-у-ух… А мы больше не подруги!
– Да-а-а? Филатова, подожди, ты что серьезно?
– А нет, мне сейчас самое время прикалываться…. Дорохина, бабы дружить не умеют, по определению. Ясно?
– Маш, ну подожди, ты не права.
Останавливаюсь и стою посреди аллеи подбоченясь.
– Свет, извини, я отключаюсь.
– Маш, Маш, подожди!
Я захлопываю мобильник и шагаю дальше. Хватит соплей и сантиментов.
***
Спустя полчаса, я уже в офисе. Уперевшись двумя руками в стенки лифтовой кабины, жду, пока вознесусь на четвертый этаж. Когда двери открываются, выхожу в холл и, засунув руки в карманы штанов, тороплюсь проскочить сквозь шум, гам и офисную суету к Машкиному бывшему рабочему месту… Все вокруг такое родное и в то же время уже чужое. Я отстранился… Вернее меня отстранили…, вышвырнули. Настроение мерзопакостное – обида гложет и разъедает изнутри. Откуда-то сбоку подбегает Пригожин, ну как же без него:
– Маша!
– Отойди от меня.
Он хватает меня за руку, стараясь притормозить:
– Подожди, ты можешь объяснить?
Ускоряю шаг, пытаясь освободиться.
– Меня уволили, вот и все объяснения.
– Маш, это я знаю.
Блин. Разворачиваюсь на 180 градусов, лицом к нему, и ору:
– А если знаешь, какого черта лезешь?
Захожу в комнату, Сергей за мной. Я не выдерживаю, мне нужно выплеснуть на кого-нибудь обиду и боль:
– А уволили меня, между прочим, по милости Погужецкого! И ни одна собака не вступилась!
– Что значит, по милости Погужецкого?
Беру пустую коробку, кладу ее к себе на кресло и откидываю крышку. Вот сюда и буду складывать пожитки.
– А ты не врубаешься?
А кто еще мог надавить на Федотова и напеть такое решение!?
– Я действительно не понимаю, Маш.
Как же он меня достал.
– Слушай, Серега, у тебя там что, ключик заводной в спине – Маша, Маша, Маша, Маша.
Мои причитания срываются на слезливый вопль:
– Блин, на пустом месте, вся карьера козлу под хвост!
Бросаю в коробку Машкины записные книжки, заметки, ручки, всякую прочую дребедень.
– Ты же знаешь, я всегда поддерживал тебя и все твои идеи. Так что же, все-таки, произошло?
Ну и поддерживай, сколько влезет. Хоть до морковкиного заговенья. Не отвечая, переставляю коробку с кресла на стол. Пригожин с укоризной смотрит на мои сборы:
– Что ты делаешь?
– Пакую чемоданы, сматываю удочки, собираю манатки – нужное подчеркнуть.
– Не делай этого!
Он пытается мешать мне и тянет к себе коробку.... Ха! Как это не делать? Курс четко указан – пинком под зад.
– Отпусти ящик.
– Маш, послушай.
– Я тебя уже слушала. Блин, говорил мне Серебров – не связывайся с Серегой!
– Причем тут Роман?
– А при том… Чего тебе надо? Чего ты ко мне все время подкатываешь?
Срываюсь на крик:
– Он никогда тебе не доверял! И правильно делал!
– Слушай, причем тут я? И не сравнивай себя с Серебровым!
– У тебя забыла спросить с кем мне себя сравнивать.
– Маш, ты сейчас не можешь так уйти.
– Хорошо, я уйду вприсядку. Цыганочка с выходом в дверь тебя устроит?
– Послушай, я прошу тебя, успокойcя. И послушай меня – здесь, не все против тебя. Не все понимаешь? Ты нужна фирме, ты мне нужна. Если ты сейчас так уйдешь, у всех твоих недоброжелателей сегодня будет праздник, ты понимаешь это или нет?
– Да они и так там уже пируют!
– Поверь мне, ты не должна бежать, ты очень талантливый человек, ты очень красивая женщина, Маш.
Я беззвучно чертыхаюсь. Ну, на фига постоянно напоминать то об этом?!
– Поверь мне это не дежурный комплимент, это факты.
Я хмыкаю, тоже мне Маленький Принц. А я, может, не собирался и не собираюсь никого приручать.
Меня снова замыкает, и я начинаю причитать:
– Вот говорил мне Рома….
Пригожин пытается до меня докричаться:
– Маша, Романа нет, понимаешь, нет его!
Внутри меня словно все обрывается. Пустота.
– Вот, именно... Ромы нет и меня нет.
Беру коробку двумя руками, протискиваюсь мимо Пригожина и иду на выход.
– Маш.
Тащусь через холл к лифту. Перекладываю коробку на бедро, под мышку, придерживая другой рукой. И уносить то, в общем то, нечего… Как же стыдно и неуютно вот так уходить… Побитой собакой… Драной курицей… Слышу в кухне приглушенный голос Болотной и сразу понимаю, что она говорит обо мне. Останавливаюсь из любопытства.
– Слушай, тут у нас такой цирк. Помнишь эту мартышку, про которую я тебе рассказывала…Да, да, эта выскочка…
Хочется заткнуть уши, да руки заняты. Поджав губы, качаю головой и иду дальше, мимо директорской приемной к лифту. На экране настенного телевизора кто-то чего-то вещает, собрав толпу сотрудников. Настя окликает меня:
– Маш, подожди. Там по телеку говорят, а!
– Да мне по барабану, что говорят по телеку.
– Маш, подожди, но это же важно!
– Фу-у-ух!
Кому важно? Мне уже нет. С коробкой в руках, изогнувшись, вытянутой вверх ногой нажимаю кнопку лифта, двери сразу открываются, и я захожу внутрь. Слышится приближающийся голос бегущего Пригожина:
– Маш, подожди! Маш, подожди!
Двери лифта захлопываются. Все Серега, доктор Федотов сказал в морг, значит в морг.
***
Совершенно не помню, как доехал до дома. Все время в башке крутились мысли – очень хотелось, чтобы им там в нашей фирме было без меня также плохо, как мне без них. Дома включаю телевизор, все-таки любопытно чего же так народ все-таки напрягло. Надо же скандальную статью про «Ресайнс» обсуждают! Хотя в бумажном виде газета еще не вышла, но интернет уже кипит в предвкушении разоблачений в отношении известного проект – директора. Скинув тапки, кладу ноги прямо на низкий столик:
– Ни хрена себе!
Слышу, как скрежещет ключ в замке и голос Дорохиной:
– Маш, ну чего ты на звонки не отвечаешь, а?
– Не хочу и не отвечаю,
Светка идет ко мне, садится рядом и кивает на бубнящий экран:
– Слушай, ну ты это видела?
– Не видела, а видАла. Причем в гробу и соответственных тапках!
– Слушай, ну это же черный пиар и твой успех!
– Я же сказала, мне по барабану.
– Маш, ну как по барабану?! Я тебя не понимаю. Ты добилась своего, ну чего ты еще хочешь?!
Молча соплю отвернувшись. Я хочу стать Романом Серебровым обратно. Это единственное, чего я хочу, но чувствую, что этого не будет никогда! Дорохина начинает злиться.
– Вот, я сейчас не понимаю. Вот, сейчас, перед кем ты здесь выеживаешься, а? Вот, я уверена, что минут через пять тебе позвонит Федотов и предложит тебе снова работу.
Я что пешка туда – сюда меня двигать? Утром уволил, вечером принял?
– Пусть звонит, я же сказала мне по барабану.
– Как, по барабану?
– Слушай Свет, оставь меня в покое. Ясно? Мне по фигу на всех этих твоих Стужевых,
Федотовых, Побужецких.
– Во-первых, они не мои.
– Да мне плевать, чьи они. Я не хочу никого ни видеть, ни слышать. Меня от них тошнит, понятно тебе? Они мне все противны! Все! Маши Филатовой больше нет – умерла, испарилась, растворилась.
Вырубаю свой мобильник, встаю и ухожу к себе в спальню.
– Маша!
– Не кантовать!
А там меня нагоняет звонок от Пригожина.
– Алле! Ну, что еще?
– Маш, тут без тебя такое… Такое! Побужецкого уволили!
Упс! Сработало! Меня интересуют детали, много деталей!
– Стоп, Серега! А теперь медленно, подробно и в лицах!
– Хорошо, слушай.
Сергей
Как только курьер выкладывает большой пухлый пакет на стол секретарши Насти, та, едва прочитав отправителя, спешит вскрыть конверт, а потом стремглав устремляется в кабинет начальника:
– Николай Петрович!
Федотов даже не поднимает глаз от бумаг:
– У нас что, пожар?
Торопливо подойдя поближе, Настя кладет перед шефом газету на плохой бумаге:
– Хуже!
На первой же странице заголовок «Крысы бегут из публичного дома» и напечатана фотография: сквозь приоткрытую дверную щель видно, как Побужецкий обнимает сзади полураздетую кандидатку в секретари, в одном купальнике, и целует ей шею. Федотов вытаскивает газету и разворачивает ее, просматривая одну страницу за другой, а потом растерянно поднимается:
– Это… Откуда это у тебя?
– Курьер принес.
Петрович недоуменно разводит руками:
– Я не… Не... Этого же не может быть!
Федотов распаляет себя все сильнее и сильнее, наконец, он кивает и вылезает из-за стола:
– Сейчас, будем шкуру снимать!
Выпучив глаза, он хватает со стола газету и, отодвинув в сторону Настю, спешит на выход:
– Ну-ка, уйди.
Спустя три минуты даже из моего кабинета, с закрытой дверью, слышны вопли разошедшегося не на шутку начальника, вызвавшего к себе Пузырева с Мягковой:
– Ну, что марксисты – ленинисты… Сколько вам заплатили за ложные показания?
В ответ слышится что-то невнятное, но приоткрыть дверь не решаюсь – лучше посидеть в подполье.
– Бу-бу-бу…
– Кто мне тут лапшу вешал в два голоса, я вас спрашиваю?
– Бу-бу-бу…
– Это не шум, Петр Константинович, настоящий шум впереди будет. Вот, полюбуйтесь…. Каков текст! «Известный VIP-менеджер и проект – директор Кир Побужецкий уже нашел кому перепродаться из конкурентов «Ресайнса», а напоследок устроил публичный дом в этой теперь малоуважаемой фирме, тиская сотрудниц прямо под носом у директора Федотова»!
А-а-а, вот и Козлов проявился:
– Бу-бу-бу…
– Я бы сказал не что, а кто! И это известный в Европе человек, мастер так сказать своего дела?!…
– Бу-бу-бу…
– А престиж фирмы? Может нам вывеску сменить на бордель!? А мнение инвесторов и Совета Директоров? А если, не дай бог, родители девушек увидят вот эти вот отеческие объятия?
– Бу-бу-бу…
– Что, значит, тише?
Наконец и Козлов переходит на повышенные интонации:
– Да, не кричите так!
– А вы меня выводите!
– Я вас не вывожу!
Замечательный разговор. Чрезвычайно продуктивный.
– А вы меня провоцируете! Вы хоть понимаете, что это уголовное дело? А вы делаете вид, что ничего не происходит! Вы понимаете, какие последствия могут быть?!
– Да что вы орете, как бешеный марал! Это наверняка фантазии журналистов и фотомонтаж.
– Ах, так!
– Так!
– Пожалуйста, можете быть адвокатом у Побужецкого, я вам не могу запретить.
– Николай Петрович, подождите. Ну, куда вас черт понес… Почему так резко? Неужели нельзя спокойно поговорить.
Я ухохатываюсь, прислушиваясь к перипетиям веселых дебатов. Через пять минут новые вопли. Похоже уже со стороны кабинета Федотова. Весь офис затих, никто по холлу не бегает, не прыгает, народ предвкушает большой скандал. В основном продолжает разоряться Петрович:
– Это вот ты называешь раскрепостить?
– Бу-бу-бу
– Как ты не понимаешь – это пять лет строгого! Это Со-Вра-Ще-Ние!... Если эта девочка напишет заявление...
– Бу-бу-бу
– Ты хотел к конкурентам? Вот и убирайся к ним. Ты уволен!
– Бу-бу-бу
– Слушай, уйди по-хорошему... И те люди, которые соврали… Они, могут сказать правду…
Все ясно – тучи и молнии добрались до Побужецкого. Слышится ответный крик Кира:
– Даже если мне кто-то что-то и предлагал, причем тут конкуренты? Чушь и клевета! И фотомонтаж!
Не выдержав, я подхожу вплотную к стеклянной стене с приоткрытым жалюзи – что-то сейчас будет. Слышится предупреждающий голос Козлова:
– Коля, Коля…
Вот и финал – дверь распахивается и по холлу несется разъяренный Федотов, за шкирку тащащий за собой Кира к лифту. За такое зрелище не жалко и ящик коньяка проставить. Скрюченный Побужецкий отбивается:
– Руки убери!
– Пошел вон! Пошел вон, я сказал.
Они всей группой так и катятся к лифту. Все-таки, не выдерживаю и выхожу из кабинета – хочется насладиться моментом в полном формате. А потом, тихонько, продвигаюсь в сторону секретарской стойки, где прикрывшись папкой для бумаг, прячется Настя.
Петр Константинович предпринимает еще одну попытку:
– Коля, что ты делаешь?
– Очищаю наш офис!
Кир опять подает голос:
– Руки! Руки, я сказал.
Двери лифта приглашающе открываются, и Федотов добавляет про очистку офиса:
– Ничего, я его потом помою!
Мы с Настей, заворожено наблюдаем за происходящим. Неужели с гламурным кренделем все? Федотов затаскивает Побужецкого внутрь и толкает Кира на стену. Раздается звучный шлепок, от которого Настя вскрикивает, сопереживая смачный удар, а потом испуганно прикрывает рукой рот. Когда дверь лифта закрывается, Козлов в отчаянии бьет по ней кулаком.
6-3
Ромаша
Валяюсь на кровати. Минут через десять слышу Светкин бубнеж с собакой и звук захлопывающейся входной двери – отправилась по нашему общему делу… Сажусь на кровати и обвожу взглядом стены… Делать совершенно нечего…. Не привык я так…. Вдруг звонок в дверь.
– Ну, Дорохина, забыла, что ли чего?
Еще один звонок и голос Стужева с лестничной площадки:
– Мария!
Открываю.
– Это что за явление?
Александр сама любезность:
– Я войду?
– Стоп!
Перегораживаю рукой проход. Стужев делает удивленные глаза:
– Ты что ж меня, даже на порог не пустишь?
– Знаешь… Мы, когда со Светкой сняли эту квартиру, мы ее освятили.
– И что?
– Боюсь, если ты войдешь, сгоришь.
– Хе-хе-хе… Мне всегда импонировало твое чувство юмора.
Ладно, хватит зубы сушить. Тем более с этим уродом:
– Чего приперся?
– Петрович просит вернуться.
– Серьезно? А больше, он ничего не просит?
Сашок на редкость терпелив, даже странно.
– Он просит передать, что извиняется. Чтобы ты не держала на него зла. Что он погорячился.
– А-а-а... Просил передать... А ты у нас теперь, курьер, да?
Стужев обиженно сопит, но опять сдерживается.
– Маш, Петрович ждет.
– Чего? У моря погоды?
– Тебя! Он сказал, что если ты вернешься, то в конце твоего гонорара появится еще один ноль.
– Не появится.
– Почему?
Да хоть три нуля. Пририсовал нолик и можно унижать сколько хочешь? Я сказал нет, значит, нет!
– Потому, что я никуда не вернусь.
– Филатова, Петрович очень сильно расстроится.
– А ты его настрой. Ты же у нас настройщик знатный.
Пытаюсь закрыть дверь, но Сашок ловко выставляет ногу.
– Ногу убери.
– Мария, я бы на твоем месте…
– Ты никогда не будешь на моем месте. Усек, лузер?
Лицо Стужева перекашивается. Как же приятно такое ему говорить… Хотя, очевидно, что Сашок своего не упустит…
– Ногу убери, еще раз говорю, я сейчас собаку спущу, она у меня незнакомых кобелей на дух не переваривает. Порвет, как Тузик грелку.
Я киваю на Мими, которая уныло смотрит на непонятливого гостя, а потом заваливается на бок. Стужев убирает ногу:
– Стало быть, не вернешься?
– Cтало быть, нет.
Закрываю дверь и иду в гостиную. Как же они все меня достали! Замечаю на экране ноута, на столе в гостиной, значок вызова.
– Ух, ты, Федотов вспомнил про Сереброва? Весело.
Присаживаюсь на диван и читаю:
– Привет Рома…, проблемы в офисе…, срочно выходи на связь… Ага! Щас. Роман Данилович прямо бежит и спотыкается.
Захлопываю крышку ноутбука, не фиг, связи с потусторонним миром сегодня нет. Но тут же начинает трезвонить мобильник.
– Слушайте, братцы, вы меня, что, доконать решили, что ли?
На дисплее высвечивает надпись «Федотов».
– До свидос!
Захлопываю крышку телефона и бросаю его на стол. Тереблю собаченцию за голову:
– Пойдем, Мими.
Телефон продолжает наяривать.
– Ну, не хочу я с тобой разговаривать, неужели неясно?
Лезу в холодильник и достаю оттуда бутылку пива. Телефон опять звенит.
– Больные люди, а?
Возвращаюсь в гостиную, ставлю бутылку на стол и все-таки беру мобилу:
– Алло.
– Маш!
– Да, господин Федотов.
– Мария, подожди, прошу тебя, не бросай трубку, выслушай.
– А чего это вдруг? Вы, насколько я помню, сегодня не захотели меня выслушать.
– Машунь, каюсь, неправ, сто раз был неправ.
Да хоть тысячу. Чего воздух сотрясать, не слова важны, а поступки.
– Боже мой, Николай Петрович, какая учтивость, прямо не узнать. Только вы напрасно так прогибаетесь, порожняк все это. Порожняк!
– Почему?
– Да потому что в офис я не вернусь!
– Нет…
– Нет, послушайте, что я скажу. Про-щай-те!
Захлопываю телефон.
***
На самом деле, я не такой упертый, но у меня в планах нет желания возвращаться в Машкину рабочую комнату, где сидят еще несколько ее сотрудниц, возвращаться на Машкин уровень. Если уж я застрял в этом теле, то самое время рвануть наверх, в отдельный кабинет, на более высокую должность. А для этого нужно не так уж и много – удачное стечение обстоятельств и немного усилий. А звезды сегодня как раз сошлись для этого: устранение конкурента в лице Побужецкого и возвращение моего родной ноутбука с презентацией. За ним я уже успел заехать по пути, когда ехал с работы, увозя коробки и личные Машкины вещи из фирмы.
Двух часов мне хватает, чтобы слить вместе, и то, что наработал позавчера на Машкином компьютере, и то, что сварганил раньше на своем, с реальными цифрами. Получилось в итоге неплохо, впечатляюще. Отличный предмет для торга. Думаю, такой результат не стыдно показать сегодня Федотову с гарантией довести до ума до приезда инвесторов. В обмен на освободившуюся должность проект-директора.
***
Но, прежде, нужно окончательно покончить с Побужецким. Хватаю сумку и спешу на выход из квартиры. Спустившись вниз, звоню Светке из машины:
– Дорохина, ну как там?
– Полным ходом. Через полчаса даже лампочки вывернут, не говоря об остальном.
– Оперативно.
– Правда, за форс-мажор, пришлось накинуть десять процентов. Маш, ты давай тоже оперативно.
По пути останавливаюсь у цветочного киоска купить дешевенькую вазу и розу– на прощание хочется что-то Побужецкому оставить на память. Дай бог, с Марией он уже не встретится никогда, если только столкнется с Романом. Выбираю высокую, с узким горлышком – пусть любуется на досуге. Наконец, я у знакомого дома, в окнах уже полумрак, ни огонька. Поднимаюсь по лестнице в мансарду и застываю, сокрушенно качая головой – как сразу все опустело, даже присесть негде. Светка набрасывается с упреками:
– Ну, где ты потерялась?!
– Вазу покупала.
– А это зачем?
– Как зачем? Алаверды, на память. Последний привет от Филатовой.
Быстро обходим с ней опустевшие комнаты. Светлана кивает на бумажный мусор на полу:
– Как видишь, все готово для встречи.
Ставлю вазу посреди «директорского кабинета» и втыкаю в нее розу.
– Последний штрих.
– Давай на выход, не ровен час столкнемся. Хотя, скорее всего, он только завтра расчухается.
Боюсь у Кирилла сейчас такой зуд утереть всем нос и устроиться на новую более «высокую должность», что не выдержит, прибежит отметиться. Качаю головой:
– Кто этого упыря знает.
– Тогда, может, посидим в машине, подождем, досмотрим кино?
– Боюсь, это зрелище не для слабонервных, а ужастики я не люблю.
– Ну, тогда домой?
– Нет, заедем в какой-нибудь одежный бутик, у меня еще вечернее рандеву с Федотовым.
Выбранное подругой платье оказывается изящным, легким, с открытой спиной и плечами, с завязками сзади на шее. Со вздохом соглашаюсь – неохота со Светкой спорить.
***
Поздно вечером приезжаю в офис. Хотя все помещения уже в полутьме, знаю, что Петрович еще здесь. Выхожу из лифта и нос к носу сталкиваюсь с уходящей домой Настей. Прикладываю палец к губам, призывая ее к молчанию, и иду к темнеющей в конце холла, спине Федотова.
– Николай Петрович...
– Насть, ну я ж тебе русским языком объяснил, что…
Он поворачивается ко мне и тут же светлеет лицом:
– Маша.
– Мне кажется, нам надо поговорить.
Мы проходим в его кабинет. Горит лишь настольная лампа. Федотов тянет за узел галстук, ослабляя его, снимает пиджак и вешает на спинку кресла:
– Мария, спасибо, что ты пришла.
– Прийти-то, я пришла, но это не значит, что я вернулась.
– Ты знаешь, я хотел бы…
– Николай Петрович, вы извините, что я вас перебиваю. Мне Стужев все рассказал, я приблизительно знаю, чего вы хотите, но не все так просто.
Он проникновенно смотрит на меня, а потом берет за плечи.
– Я больше всего на свете хочу, чтобы скорей вернулся Роман. Как он там? Выздоравливает?
Вздыхаю, отводя взгляд:
– В больнице, в коме. И кажется надолго.
Перехожу к сути:
– А пока его нет – я лучший вариант. А точнее единственный.
Высвободившись, иду к окну. Федотов приподнимает бровь:
– Ты о чем?
Поднимаю руку, демонстрируя свой ноутбук:
– Я о презентации. Она полностью готова и сейчас здесь, вот в этом компьютере.
Шеф удивлен:
– Да? Ну, тогда… Показывай!
– Опять вы спешите. Я еще не сказала «да».
Начальник меняет тему:
– Хорошо… Кофе? Тебе сколько сахара?
– Я пью без сахара.
– Надо же и Рома, тоже, пил без сахара.
– Я знаю….
Петрович присаживается на край стола. А я обнимаю себя за плечи – зябко мне и грустно.
Опять он про Романа…, про меня. Говорит, прямо как о сыне, надо же.
– Николай Петрович.
– Чего?
– А вам действительно не хватает Сереброва?
– Да, очень.
– Никогда бы не подумала, что он такой выдающийся.
– Да не в этом дело, господи!
– А в чем?
– Как бы мне это тебе объяснить. Ты понимаешь, мы понимали другу друга с полуслова, с полувзгляда….
Я присоседеваюсь на столе рядом с Петровичем и слушаю его признания.
– А Рома вырос в этой фирме в прямом и переносном, и буквальном смысле этого слова. Он создан для этой работы, он умен, талантлив, креативен. И когда я это понял, я просто доверился ему, и он меня не подвел ни разу. Представляешь, ни разу! Есть в нем что-то такое импульсивное, что ли. Оголенный нерв… Хе…
Вся эта обстановка, слова Петровича….А вдруг меня так и не выведут из комы!? Кажется, в глазах у меня бочонки с соленой водой, готовые хлынуть и затопить все вокруг. Тру нос, слезаю со стола и делаю шаг к темному окну. Не хватало еще разреветься.
– Чего с тобой? Случилось, что-нибудь?
– Да, все хорошо.
Справляясь с бабской слабостью, стискиваю себя крепче руками и разворачиваюсь к Федотову:
– Николай Петрович, вы когда-нибудь думали о том, что Рома может вообще не вернуться?
– Думал.
– И что тогда?
Федотов приобнимает меня и на вопрос не отвечает, переводя разговор на другое:
– Так что там с твоим возвращением? Наша фирма очень заинтересовано в таком специалисте, как ты. Озвучь свои условия.
Я молчу несколько секунд. Как там говорил старик Станиславский? «Держите паузу!»
Все, пора идти ва-банк:
– Ну-у-у… Во-первых, работать, как минимум, на тех же условиях, что и Побужецкий.
Лицо Федотова вытягивается:
– Ого!
Я продолжаю давить.
– Во-вторых, презентацию со всеми вытекающими в случае успеха делаю тоже я.
– И в случае неудачи вытекающими тоже!
– Само собой. Николай Петрович, само собой….. Поверьте, реально я стою гораздо большего.
– Да, уж, рекламировать себя ты умеешь…. Но, видишь ли в чем дело…. Мне надо подумать! Посоветоваться.
Так, только без паники. Наше дело правое, победа будет за нами.
– Разумеется. Вы хозяин фирмы, вам и решать.
– Договорились. Показывай, что тут у тебя в ноутбуке.
***
Пока едем со Светкой домой, травим себя байками, живописуя, на каком седьмом небе от счастья будет сегодня Побужецкий. Особенно когда поймет, как облажался с переходом в «суперфирму». Уже у подъезда возле дома терпения не хватает, и мы открываем шампанское, устраивая ночной салют для соседей. Пьем из горла, обливаемся и ржем, как две оглашенные кобылы – вот оно счастье! Даже войдя в квартиру, корчимся от смеха до коликов в животе, представляя рожу Кирилла. Меня так шатает от хохота, что я приседаю и, не удержавшись, упираюсь рукой в пол, чтобы не упасть. И это вызывает новый взрыв нашего с Дорохиной веселья.
– А… Ой, как мы его сделали, а? Как пионера!
Ползем на полусогнутых к кухне, не выпуская бутылки с шампанским из рук. Светка, давясь от смеха, начинает новую порцию:
– Просто прибежал, как миленький… С вот такой губой раскатанной!
Она так наглядно крутит перед собой рукой, изображая скатанную в рулон Кирюшину губу, что я опять корчусь от смеха. Господи, так и описаться недолго… Надо же, мы их всех сделали! С размаху бьемся ладонями друг с другом, и я хохочу:
– Слушай, надо было там камеру поставить, чтобы хоть одним глазком посмотреть на его рожу!
Чуть успокоившись, поднимаю вверх свою бутылку:
– Ну, давай!
Светка сквозь смех выдавливает из себя:
– Давай! За нас, за женщин.
Она стучит своей бутылкой по моей, чокаясь, а я удивленно замираю:
– Опа!
– А?
С одной стороны не поспоришь, а с другой – как за это пить? «За нас, за женщин»... Хотя, если честно, сейчас мне по фигу, я переполнен счастливым смехом и доволен, как слон. Смеюсь тоже:
– А-а-а… За баб, так за баб!
Чокаемся бутылками снова. От удара шампанское выплескивается из бутылки, на пол, на одежду, мне на волосы и я счастливо воплю:
– О-о-о!
И приглаживаю чудные лохмы, смахивая с них искрящиеся капли. Пусть весь мир сейчас сияет красками! А потом прикладываюсь к горлышку и пью шампанское. Я счастлив!
Праздничные танцы в африканском племени после удачной охоты, продолжаются и по поводу Машкиного возвращения в «Ресайнс». Причем триумфального!
– Слушай Свет!
– Чего?
– По большому счету, сейчас нам с тобой надо куда-нибудь в клуб забуриться, и там куролесить до самого утра.
– Ну, а в чем дело? Поехали!
Не прерывая танцевальных телодвижений, делаем по глотку вина.
– Да не дадут ведь. Опять какие-нибудь козлы начнут приставать.
– Типа Ромки? Ха-ха-ха!
Светка ржет, а я ставлю свой бокал на стол.
– Все, иду тебя убивать!
Делаю вид, что хватаю ее за горло и тащу в гостиную.
– А-а-а.
В конце концов, она заваливается с бокалом на диван и хохочет в голос. Сажусь рядом и пытаюсь отдышаться:
– Фух… Ой, слушай, бедный Петрович …, если бы ты его видела вблизь, когда он все это говорил. У него слезы на глазах стояли!
– Чего, серьезно?
– Фух….. А смысл мне врать? Он говорил о Ромке, как о своем сыне, понимаешь. Сама чуть соплю не пустила, ей-богу! Мне его так жалко стало, мне даже захотелось его обнять.
– Сколько тебя помню, ты всегда была сентиментальной.
Дорохина опять ржет, а я лишь пожимаю плечами – Машуня может быть и да, а вот я, нет, только последнюю неделю, оказавшись в женском туловище. С губ невольно срывается:
– Да, я, сама себе, иногда удивляюсь.
Может, я меняюсь? Мимикрирую? Или действительно становлюсь тоньше и женственней?
Светка оживает:
– Кстати, со всей этой историей. Мне кажется, Пригожин к тебе явно неравнодушен, втрескался по уши.
– Как втрескался, так и растрескается!
Наше шумное веселье прерывает звонок в дверь.
– Вон, звонок…. Наверняка он! А чего ты ему скажешь-то?
– Да-а-а…
– Чего скажешь-то?
– Скажу: «Извини Серега, но я не по этим делам!».
Ржем вместе. Открываю дверь и там, конечно, Пригожин. А время то уже далеко не детское, людям спать пора. Глаза гостя сияют:
– Маш!
Он входит и прикрывает за собой дверь.
– Маш, я только что разговаривал с Петровичем и я рад, очень рад, что ты вернулась.
Дорохина в гостиной уписывается кипятком. Я тоже отворачиваюсь и не могу удержаться, чтобы не захихикать. Мнусь на месте, не зная, что и сказать и потихоньку продвигаюсь к гостиной.
– Сергей, э-з-э... Ну… Может, хотя бы, поздороваемся.
Светка вскакивает с дивана:
– Добрый вечер!
Пригожин не обращая внимания на приветствие, бормочет мне:
– Мы вообще-то виделись сегодня.
Это он со мной виделся, а со Светкой? С ней что, здороваться не надо? Пригожин идет к Дорохиной и вид у него совершенно неадекватный:
– Я поэтому… Ради бога, пожалуйста, извините, у меня такая радость. У меня такое ощущение, будто наши чемпионат мира выиграли. Ей-богу!
Светлана садится назад на диван, и начинает грызть виноград. А я судорожно думаю, о чем же с Пригожиным говорить. Ну, по крайней мере, нужно извиниться.
– Сергей. Я хотела тебе сказать, чтоб ты знал, я, когда утром собирала вещи, я, может быть, наговорила чего-нибудь лишнего…
– Маш, да я тебя умоляю, господи, главное, что уже никто никуда не уходит.
Сергей подсаживается к Дорохиной на диван, видно, что эмоции его переполняют. Вот как человек за меня радуется! Руками машет…. Пытаюсь объясниться:
– Просто мне в какой-то момент очень стало жалко Петровича, он так просил…
– Конечно, Петрович просил. Федотов понял, что он промахнулся. Он не то, что просил, понимаете, он готов был ноги целовать. Хотя, знаешь, честно говоря, в тот момент я тоже поверил, что ты все с концами…..
Он вопросительно на меня смотрит:
– Девчонки, родина нам не простит, если мы это не отметим. А? По чуть-чуть?
Я мнусь. Поздно уже, но Серега так радуется…. Он так переживал…
– Ну, я даже не знаю. Ну, в принципе, можно, было бы там…, м-м-м…, по бутылочке пивка.
Дорохина стучит пальцем по виску и делает мне гримасы. Я неуверенно тяну:
– Или вискарика. Свет, ты как?
– Ну, я…
Пригожин встает:
– Света, подождите, пожалуйста. А… Маш, я хотел тебе кое-что сказать.
Он стоит передо мной, и смотрят прямо в глаза… Что? Что он мне скажет? Сердце вдруг убыстряет свой стук. Вижу, как Светка хватается за мобильник и начинает в него говорить:
