Текст книги "Семнадцатая осень после конца света (СИ)"

Автор книги: Зоя Старых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

15

– Так лучше?

Шериф кивнул. Чувствовал он себя все еще отвратительно, но оптимизма прибавляло то, что Джерри только что долбанул зазевавшегося Джо по затылку прикладом ружья и, бурча себе под нос, упихал бессознательную проводниковскую тушу в подпол. А сверху на люк кое-как вытолкал тяжеленный стол.

– Что дальше? – деловым тоном спросил Джерри.

Винсент обтер отчего-то вспотевший лоб.

– Ну, власть мы себе вернули, – удовлетворенно сказал он. – Молодец.

– Не думаю, – удивительно по-взрослому отозвался Джерри. Он все еще держал ружье, словно дубину и переворачивать даже не думал.

– А там патроны-то были? – внезапно сообразил шериф.

– Не-а, – хмыкнул пасынок.

– Дурень старый, – похвалил себя Винсент. – Ну хорошо, что все хорошо закончилось.

– Закончилось?  А, папка, ты как собрался объяснять, что ты не Аркано?

Винсент вздохнул. Вопрос был крайне интересный. Он уже как-то и не надеялся, что удастся просто так выкрутиться. Осознанно собирался на виселицу, и она все еще ему угрожала.

– Поживем – увидим. Мне надо маленько отдохнуть.

И правда, очень надо. Сердце все еще ощущалось как кусок чего-то тяжелого и острого, и любая попытка встать, наверное, закончилась бы плачевно.

– Я посторожу, – решил Джерри и уселся на лавку с ружьем наперевес.

– Заряди.

– Убивать грешно, – убежденно заявил пасынок и очень серьезно посмотрел на Винсента. – Бог накажет.

– Ну, хоть так, – пробормотал шериф и закрыл глаза.

Пролежать в неподвижности, пытаясь отгонять выводы заодно с идеями, как теперь выпутываться, Винсенту удалось минут тридцать. Может быть, немного больше. На рассвете в деревне поднялся такой шум, что шериф проснулся бы, будь он даже мертвым. Джерри, который тоже задремал, громко свалился с лавки и замахал своей незаряженной дубиной. Шериф разлепил глаза, ошалело огляделся и сел на лавке, чтобы видеть в окно.

На улицах страшно орали, из оград выбегали одетые и не очень фермеры, бабы в накинутых поверх рубашек дубленках, у кого-то разбежалась скотина. Староста, путаясь в полах длинной шубы, скатился с крыльца и опрокинул пихло заодно с колодой для рубки мяса.

– Бандита поймали! – разобрал шериф во всеобщем гаме, и внутри у него похолодело.

Бандита – это значит, наверное, его арестанта. Не смог уйти далеко, угодил к святым отцам. А жаль, так жаль.

Винсент сполз с лавки и принялся одеваться.

– Пошли, Джерри.

– А тебе как выходить?

– Да нормально все, – заверил шериф. – В таком переполохе на нас с тобой никто внимания не обратит. А кто спросит – все же знают, что я шериф. Как говорят, да? Бог не выдаст, свинья не съест.

– Дай бог, – охотно согласился парнишка и подал закатившуюся под лавку шапку. Потом нырнул под лавку за револьверами шерифа.

– Вот спасибо, – порадовался Винсент.

Когда они с Джерри – а тот все-таки забегал вперед и оглядывал каждую подворотню на предмет затаившегося врага – добрались до центральной площади, действо уже началось. Свет факелов заглушал первые признаки зари, и ночь продолжалась. У шерифа снова заболело сердце.

Он не посмотрел даже на сваленного в санях, словно мешок, преступника. Картины и так хватило.

Толпа полуодетых зрителей, жаждущая зрелища, столь омерзительного, сколько и приятного. Тревожно ржущие лошади, тревожно вытянутые вперед шеи людей. Предвкушение. Пугающее и одновременно успокаивающее присутствие чужой власти.

– Наверное, нормальные люди от этого чувствуют себя защищенными, – подумал шериф.

Десять лет назад было точно также. Он отпустил, но ничего не изменилось. Суеверный страх собственного проклятья сжал горло. Винсент рефлекторно оперся на плечо замершего в готовности неизвестно к чему Джерри.

– А мы будем стоять и смотреть, – тихо сказал шериф. – Работа у меня такая.

– Работа? – переспросил Джерри, который ничего не понимал, это выдавали глаза.

– Смотреть, как других вешают, – пояснил Винсент. – История перед глазами, успевай записывать, – и тут он подумал о «Хрониках». Где теперь его труд?

Беспокойство выдрало из шока, и шериф торопливо пошел к саням – может быть, удастся спросить у Аркано. Джерри потащился следом.

– Мамку также? – спросил он, или Винсенту только показалось.

Он сделал вид, что не услышал. Нельзя позволить старому кошмару захватить себя снова.

– Это не Аркано! – а Джерри, оказывается, дергал его за рукав. Уже успел сбегать к саням, конечно, мелкому мальчишке гораздо проще было протиснуться незамеченным и заглянуть за спины священной дружины.

– Тихо, тихо… – осадил Винсент. – Не ори ты!

– Я и не ору, – насупился Джерри. – Там этот, который за Аркано приходил.

– И все?

– Все, – подтвердил мальчик. – Ушел твой Аркано. А этого поймали.

– Этот, этот, – зачем-то повторил шериф и снова ухватился за плечо Джерри.

Облегчения не наступило. Казнь все равно состоится, и почему-то смена жертвы не утешала. Винсент знал, замечал это с затаенной радостью признавшего себя сумасшедшим, что единственной правильной жертвой виселицы должен быть он сам. Но виновники самых страшных трагедий обречены выживать, такая уж историческая закономерность.

– И что дальше? Что будем делать?

– Делать? – Винсент не мог отделаться от ощущения, что его пасынка кто-то подменил. Тот казался удивительно взрослым и совершенно другим. Раньше он будто бы бездумно оперировал забитыми в его голову догмами, а теперь внезапно начал мыслить сам.

Шериф был горд.

И еще шериф не знал, как ему поступить.

Вот если бы в санях был Аркано, Винсент бы…

Да хоть бы деревню сжег. Хоть бы один пошел против всего отряда.

Это был какой-то бандит. Работа шерифа – поймать такого и отправить на виселицу. Ведь видно же по парню – не один десяток черепов проломил, и нисколько об этом не сожалеет. Нет, конечно, это лишь догадка, а не основание для обвинения.

– А за что его? – поинтересовался у Винсента мясник, завидевший в толпе человека, которому полагается знать.

– Грешен! – пришел на помощь Джерри. Выглядел он настолько убежденным, что мясник попятился и пошел спрашивать где-нибудь в другом месте.

– А, правда, за что… – повторил Винсент чужой вопрос. – Хотелось бы знать официальную версию.

Впрочем, ее и так сейчас объявят, можно не сомневаться. Виселицу уже подготовили. Один из инквизиторов обметал ее от снега, стоя слева от настила. Ну конечно, дурной знак – самому лезть на эшафот. Для того есть палач, а прочим, от греха подальше…

– Они б ее еще гирляндами обвешали, – шерифа приветственно пихнули в бок.

Джерри дернулся, словно прозевавшая вора цепная собака.

– И зазывал поставили, – продолжил Йохан, оттаскивая иx с Джерри куда-то в сторону. – Тьфу, смотреть тошно.

– А потише? – запоздало среагировал шериф, и понял, что староста уже успел принять свою вечернюю порцию самогона и вовсе не рассчитывал, что ночью случится переполох. И порция была двойной, нет, даже тройной.

– Да ну, – тяжелая ручища старосты, уже покрасневшая от мороза – варежки тот, разумеется, оставил дома – грохнулась мимо шерифова плеча и снесла с Джерри шапку.

– И вот этот человек упрашивал меня вести себя прилично, – вздохнул Винсент. – Слушай, Йохан, такое дело. Я тут приболел малость, все пропустил. Кого казнят-то и за что?

– Интересно девки пляшут, – пропел староста и сел в снег.

– Как вы еще виселицу кверху тормашками не вбили, – съехидничал шериф.

– Так готова же была, – напомнил староста. – Сообщника твоего доктора будут вешать. Ты, видать, основательно приболел, раз пропустил, как он у тебя из-под носа арестанта вытащил.

У Винсента голова пошла кругом. Происходящее давно утратило всякую логику, и казалось, что жизнь просто летит с обрыва, как телега, теряя колеса.

– И этот Аркано, я ведь сразу тебе говорил, будь с ним поосторожней, своего же дружка и отдал святым отцам. Полудохлого в Пустоши нашли. А сам убег, вот оно как, – староста икнул.

– Не поймали? – уточнил Джерри сварливо. Мальчик все еще отряхивал от снега свою шапку.

– Не поймали, – подтвердил Йохан. – Да и не очень ловили, как я понял. Но как же бесит эта клоунада, кто бы знал.

– Я знаю, – себе под нос признался Винсент.

– О-ой, где тут старшой? – донеслось от виселицы, которую уже закончили обметать от снега.

– Иду! – крика у Йохана не получилось, сорвался на пьяный хрип.

– Маразм, – прошептал шериф. – Пьяный староста, не казнь, а нелепица.

И ничего не изменилось с прошлого раза. Точно такие же огромные глазищи у Джерри, и также крепко он цепляется за рукав шерифовой дубленки, и даже прежний староста тоже надрался. Винсент протер глаза.

Все осталось на прежнем месте.

– Скажи, что он на тебя напал, – порекомендовал, уходя, староста.

– И на меня тоже, – поддержал Джерри.

Шериф промолчал.

Начиналась казнь. Виселицу подсветили, не фонариками, конечно, но четырьмя большими факелами. Они выхватывали из редеющей темноты мерзлые доски настила, рясы собравшихся священников и край саней. Тело, лежавшее там, тихонько постанывало и каталось с боку на бок, обхватив себя руками так, словно пыталось что-то выкашлять.

– Правда умалишенный, – вспомнил палач то, как представил ему Ричи своего напарника.

– Ему же лучше, – вздохнул протолкавшийся через толпу староста.

– Пьянство – грех, сын мой, – напомнил Ворон.

Отец Аманесьо выглядел заспанным, а может быть, и не спавшим вовсе. Что-то его беспокоило куда сильнее, чем казнь очередного мелкого бандита. Точнее, казнь его не беспокоила вовсе.

Наблюдавший из дальних рядов Януш увидел неподалеку от себя шерифа, сплюнул и решил, что на казни ему делать больше нечего. Если Винсент был на свободе, значит, выгадать что-то из этой хитрой ситуации уже вряд ли удастся. И ведь говорил же он Джо…

Вспомнив, наконец, и о Джо, Януш зашагал к тюремной избе.

О чем говорил в белом коридоре с Адрианом, Сид не запомнил. Он болезненно щурился на свет многочисленных факелов, в нос била вонь жженых тряпок, и очень трудно было сообразить, что происходит. Он отослал Аркано, а сам решил немного подождать – может быть, станет лучше. Но лучше не становилось, а потом сделалось совсем худо. Изверг куда-то понес его, и…

Постепенно светлеющее небо заволокло облаками. Явно собирался снег и возможно даже буран. И собиралось что-то значительно хуже любого бурана.

Сид слышал гомон множества голосов и еще больше запахов. Это сбивало с толку, и четкой картины никак не вырисовывалось. Он застонал – так взорвалась болью голова. Потом вспомнилось – голоса не было. А теперь, выходит, был.

Вереница спохватился. Что-то должно было исчезнуть, раз вернулась речь. Принюхиваться смысла не имело, запахи и так облепили его настойчивым роем. Он покатался, проверяя ноги и руки. Решил, что они есть и даже не сломаны, просто давно затекли, связанные за спиной. А вот ребра основательно саднили, так, будто его везли наподобие груза. Зрение тоже наличествовало – насколько это можно было сказать о его зрении.

Вереница приподнялся, как смог, и настроение у него испортилось окончательно. Над ним изогнулась новехонькая, даже не обгаженная птицами виселица, основание которой было обмотано черной материей, а на эшафоте уже дожилась колода. Если бы Сид видел получше, он бы заметил, что раньше ее использовали для рубки мяса. А так он это почуял и задался почему-то вопросом – а продолжит ли хозяин ее также использовать, когда казнь закончится.

Смотреть на виселицу смысла не имело, и Сид осторожно перекатился на другую сторону. Он лежал в санях посреди деревенской площади. Кругом были люди. Они стояли на почтительном расстоянии, но все же достаточно близко, чтобы не упустить ни малейшей детали. Казни Вереница видал не раз. От толпы сильно и остро пахло оживлением. А еще где-то рядом пахло  Извергом.

Конь – это, конечно, хорошо, но сам по себе помочь хозяину он не мог.

Сид выругался шепотом и стал думать, как ему теперь быть. Выходило –  он почти нормальный, не считая, что помят и связан, и что вздернут его в самое ближайшее время. На той самой виселице, которую он накануне испортил.

Его веса будет вполне достаточно, чтобы наполовину перерубленная опора, одна из тех двух, что поддерживали плохо закрепленную в эшафоте балку, обломилась, и виселица вместе с висельником сработала, как колодезный журавль.

Выживет ли при этом болтающийся в петле, оставалось пока не выясненным. Впрочем, проверять идею на себе Вереница как-то не собирался, но теперь, когда вышло именно так, он беспокоился только о двух вещах. Первой было то, что испорченную доску вполне могли заметить и заменить новой, а по запаху подрубленная опора от неподрубленной не отличается. Второй же было то, не навернется ли с покосившейся виселицы уже его труп со сломанной шеей.

Еще было до ужаса интересно, а что делать дальше, после того, вернее, если уловка все-таки сработает. Сид решил думать, что сработает обязательно, потому что мысли о том, что его казнь может пройти как следует, вызывали непонятное желание выкатиться колбасой из саней и удирать хоть ползком, словно дождевой червяк с дороги.

Но так –  заранее проигрышный вариант, потому что Сид захотел еще пожить. Это было очень глупое в такой ситуации и очень правильное желание.

Сид, уверив себя, что виселица обязательно развалится,  успокоился и стал ждать, когда все начнется. Лежать в санях было почти приятно, и даже тепло, хотя ноги у него все же занемели. Вереница принялся ими шевелить, чтобы в случае чего не ковылять, а бежать на полной скорости.

И он никак не мог перестать думать о том, что будет, если бежать придется с переломанной шеей.

Смотреть на свет было больно, и Сид закрыл глаза.

Запахи переплетались цветными волнами и складывались в причудливые, словно безумным художником написанные полотна. Вереница лениво читал их, удивляясь однообразию деревенской жизни.

С окраин пованивало навозными кучами, а свинарников в этой деревне было ровно восемнадцать, и еще кто-то приволок с собой на казнь кусок свежего капустного пирога, а теперь жевал, и наверняка, нетерпеливо поглядывал в сторону виселицы, прикидывая, что случится скорее – спляшет на ней разбойник или закончится кусок пирога. Запах алкоголя, выпитого и не выпитого, витал вокруг, и был особенно сильным совсем неподалеку. Большущий, насквозь пропотевший мужик стоял рядом со священниками и что-то им доказывал. Вереница не вслушивался в слова, но речь шла о вещах, совершенно его не касавшихся.

Сигнал к началу собственной казни Сид в итоге едва не проспал. Он впал в состояние не то дремы, не то оцепенения, и когда его подхватили под руки и поставили на ноги, разбойник и бандит Вереница сонно щурил глаза и болтался, словно тряпочный.

Суть своего приговора, а заодно и молитву, призванную искупить многочисленные грехи, Сид слушал вполуха.

Ему казалось, что он смирился – в этой ситуации выбор, касавшийся его драгоценной и единственной жизни, будет делать не он. И даже не дурацкий туман из белого коридора, даже не странный доктор Адриан. Деревянная опора виселицы, которую может быть заменили, а может быть, и нет.

Чтобы отвлечься, Сид перешел к изучению расположения союзников. Один был точно, он фыркал и переступал с ноги на ногу, отчего державший его в поводу фермерский мальчишка ездил по снегу и покрикивал. Изверг был в хорошей форме и игривом настроении.

А были ли еще?

Как Сид и надеялся, что ни Аркано, ни Ричи на казнь не потащились.

Он удивился сам себе и прослушал заключительные слова молитвы. Оказывается, Аркано был уже настолько важен, что спасти его стало первостепенным делом. Почему? Только из-за того, что он чем-то напоминает этого Адриана из белого коридора? Только потому, что вызывает необъяснимое желание доверять?

Сид никогда бы не посчитал это достаточным. Он решил, что просто его дурной дар, эти сны и беспокойные предчувствия, как-то отзывались на Аркано, и вот результат. Только не время об этом думать, совсем не время.

Его потащили на виселицу. Руки оставили связанными, ногами же он имел возможность перебирать, то попадая, то не попадая в такт шагов проводников.

– Топай, – порекомендовали ему и легонько подтолкнули в спину.

Идея одними ногами устроить драку с десятком вооруженных людей, обступивших его плотным кольцом, у Вереницы даже не возникала.

– Поздно молиться, – проворчал один из проводников, подталкивая Сида к стопочке дров, изображавшей лестницу.

– Никогда не поздно помолиться, – рассеянно поправил Ворон.

Сид едва слышно хмыкнул, поднялся и ступил на эшафот.

Со стороны это выглядело так, словно Вереница ничего не видел или, может быть, у него просто были настолько кривые ноги. На деле же Сид изо всех сил пытался не потревожить раньше времени испорченную опору.

Повисло молчание, оно было тяжелым, как запах прелой шерсти. Священникам явно не хотелось особенно усердствовать, ведь казнь была куда менее показательной, чем ожидалось. Кусок степного мусора вместо проклятого ученого.

Вереница криво без опаски улыбался. До колоды оставалось шага полтора, до опоры – где-то столько же, и он даже представлял, в какую сторону. Периодически накатывал соблазн что есть дури по ней врезать, но Сид собирался жить.

Под весом палача эшафот скрипнул. Вереница обмер и поскорее забрался на колоду, чуть ли не сам потянул к петле голову. То, что это может показаться подозрительным, беспокоило его куда меньше, чем вероятность слишком ранней аварии на виселице.

Перед носом болталась петля, от веревки пахло смолой, хлевом и почему-то самогоном. В толпе перестали жевать.

– Бывай, – беззлобно сказал палач, подходя к колоде.

Сид застыл от напряжения. Наверное, это было естественное для висельника состояние.

Ощущение петли на шее было мерзостным, ведь шарф с него предварительно сняли. Толпа перед глазами исказилась в серое осеннее море, которого он никогда не видел.

– Все там будем, – отозвался Сид и понял, что голос у него вовсе не спокойный.

И даже запаниковал. Потому что опора могла и не сломаться, а казнь -пройти как положено. Петля уже на шее, бежать давно и бесповоротно поздно.

– Верно, но есть определенный выбор, – уточнил палач, поправляя петлю.

Сиду подумалось, что после смерти он попадет в белый коридор.

– Даже несколько, – Вереница выдавил улыбку. В груди что-то проворачивалось, диафрагма сжалась в комочек.

– Два, – поправил палач. – Ну, я закончил. Молись, сын мой.

– Два, – согласился Вереница, имея в виду совершенно другое.

Сломается или нет. Сломается – может быть, жизнь, нет – однозначно смерть. А что потом, в сущности, не так уж важно.

Палач встал у него за спиной, изготовившись выпнуть колоду из-под ног спешно и на всякий случай прощавшегося с белым светом Сида. Ждал знака от Ворона.

– А точно того вешаем? – поинтересовался у отца Аманесьо вынырнувший из толпы мужчина. Вереница чувствовал запах ружейного масла и пороха, а еще запах старости.

– Свидетелей предостаточно, – тихо ответил Ворон. Гораздо тише, чем его спросили. – Беспредметно, шериф. Лучше успокойтесь, а не то я вспомню, как вы пытались выдать себя за упущенного вами Рэя Аркано. Полагаю, это был результат принуждения со стороны проводников Джо и Януша, ведь так?

Шериф долго молчал, а потом согласился.

Сид его вспомнил и даже порадовался – вот еще одна жертва внезапного доверия к Аркано. А ведь тот, помнится, просил позаботиться о шерифе. Только на виселице оказался сам Вереница, и тому очень интересно, кто потом позаботится о его теле. Была в некоторых поселениях дурная традиция оставлять висельников в качестве гостинцев для летающих волков.

– Аминь, – дал отмашку отец Аманесьо.

Шериф тяжело выдохнул.

Вереница решил, что это очень хорошо, что ему на голову не напялили мешок. В мешке не так бы мерзли уши, зато до последнего он хоть что-то сможет видеть. Очень хотелось вдруг придумать, как выжить со сломанным петлей позвоночником. Идей не было.

– Не серчай там на меня, – тихонько добавил палач и вдарил по колоде.

У Сида махом выбило из груди весь воздух, перед глазами потемнело, потом исчезло все, а затылок и спину обожгло резким ударом.

Дышать он не мог. Двигаться тоже.

Опора не сломалась. Его вздернули. Сколько же осталось…

Из толпы, громкий и единственный, донесся крик:

– Бог помиловал!

Вереница, готовый уже помирать, насторожился. Попробовал вдохнуть – оказалось больно, особенно в пережатом веревкой горле.

– Бог помиловал, веревка порвалась! – поддержал другой голос, кажется, шерифа.

– Бог милостив! – поддержал какой-то мальчик.

А потом это стали повторять многие. Кто-то вполголоса, наверняка, опасливо и с надеждой поглядывая на соседей – а скажут ли они. Кто-то громко, радуясь возможности показать себя. Кто-то отчаянно, с таким остервенением, словно сам валялся возле эшафота в снегу с обрывком петли на шее.

Его подняли.

Вереница, почти уже лишившийся и нюха и сознания, идентифицировал спасителей как большого пьяного мужика, худого больного мужика – то есть шерифа и мальчишку. Священники держались в стороне.

– А ведь правда, – сказал палач Ворону.

Ворон пока молчал.

– Тут будет бунт, если его снова вешать, – напомнил староста, поскорее переваливая разбойника себе на плечо.

– Будет, – поддержал шериф. – Вы на них посмотрите.

Сид и сам прекрасно слышал, что толпа разошлась не на шутку.

– Запереть этого, – наконец, вынес вердикт отец Аманесьо. – Потом с ним разберемся. С богом нельзя спорить, так ведь, шериф?

– Воистину, отче, – согласился тот.

Сид улыбнулся и все-таки потерял сознание. Последней его мыслью было, что из тюрьмы он убежит, а может быть, его даже выпустят.