Текст книги "Семнадцатая осень после конца света (СИ)"

Автор книги: Зоя Старых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

12

 Дежурить проводники решили по очереди. Джерри, которому было неловко и страшно, уполз на печь спать, откуда иногда покашливал и шмыгал носом. Джо развалился на лавке, накрывшись собственной дубленкой, а Януш с ногами забрался на стул и оттуда взирал на запертого в камере шерифа, словно летающий волк на теленка. Под этим взглядом у вымотанного до крайней степени Винсента пропадало всякое желание спать, и это притом, что организм настойчиво требовал отдыха.

Странное было состояние. Он уже устал и злиться, и психовать, и расстраиваться. Пусто-пусто стало на душе, в голове, в сердце. Тюремная изба, пусть он теперь и познал  ее истинное предназначение, все еще казалась и уютной, и домом, где знаком каждый половичок, да что там, каждая трещина в половице. Он все здесь знает.

Януш громко зевнул, тут же вскинулся, в пятисотый раз недоверчиво покосился на амбарный замок с остатками синей краски, висевший поперек двери в камеру. Он был надежен, разумеется, проще было сломать решетку, чем вырвать его или цепь.

Проводник сквозь зубы выругался, полез снова за отваром, зачерпнул кружкой прямо из чайника, вернулся на место.

Винсент решил, что время уже часам к трем ночи, а то и позже. Наверное, Джо заступит на вахту через часок, и тогда можно будет поговорить. Хотя бы спросить, каким образом собираются эти двое держать деревенского шерифа запетым в собственной избе, если священники задержатся. Разве не хватятся его, второго в Крайней деревне человека?

Предать дело огласке, конечно же, вот единственный способ. Например, старосте сказать. Вот только тогда плакала их награда за шерифа-предателя, наверняка, немаленькая. Уйдут денежки к Йохану, в деревенский фонд, еще куда-нибудь.

Винсент задумался. Возможно, ребята что-то недодумали, или, просто план их включал совсем другое. А ведь так и было, не ожидали они, что шериф сделается преступником. Положим, хотели выкрасть Аркано, чтобы сдать самим. Стоп.

Выходит, Аркано чем-то отличается от любого другого ученого?

Теперь, Винсент был уверен, что это так. Но рассказать, чем именно, мог, наверное, только сам доктор, а он все-таки сбежал.

А проводники узнали, когда точно прибудет священная инспекция. До этого же, когда привезли доктора ему, не представляли еще, что отец Аманесьо со свитой явятся лично, и награда будет куда больше деревенской.

Корысть – неплохой мотив. На этом Винсент и остановился.

Утром можно начинать готовиться к исповеди, и вряд ли доведется просидеть весь день в этой избе. Последняя ночь, вот так. В который раз он уже так думал. Шериф решил, что не меньше чем в пятый, и вот в этот единственный он точно знал, на что хотел бы потратить оставшиеся несколько часов относительной свободы.

Вот только просить Януша слазить в подвал за черновиком хроник, да еще сохранить их потом, он точно не станет. Может быть, Джо? Все равно, та еще кандидатура. Джерри? Единственный его, Винсента, наследник, тот самый, что таращил огромные карие глазищи у виселицы с бетонным эшафотом, тот, который топтал чужие огороды на молодом сером мерине, конечно же, не специально, тот, что по ночам раньше приходил к шерифу на топчан, просился под одеяло, потому что боялся печного деда. Что еще запечной дед, Винсент так и не выяснил, но старательно вставал и показывал постреливающей от сырых дров печке револьверы, обходил кругом, удостоверяясь – безопасно, и все-таки оставлял ребенка рядом, пусть спит. Тот самый Джерри, который сегодня держал в едва заживших после обморожений руках ружье и очень серьезно направлял его на шерифа. Отцом при этом звал.

Хоть знал всегда, что никакой Винсент ему не папка.

Да, получается, что только Джерри. Велеть сохранить и не открывать никогда, может быть, и будет какая-то польза. Хотя навряд ли. Пусть хоть старосте отнесет. Судьба своего труда так захватила Винсента, что тот позабыл на время, что его собственная предстает весьма безрадостной.

А на краю деревни, домов через пять от тюремной избы, тоскливо, долго завыла собака.

Вот был бы на свободе Аркано. Этому человеку Винсент доверил бы свои хроники даже без колебаний. Все бы доверил, как когда нужно было спасать Джерри. А где теперь этот врач?

Получается, что как раз на свободе. Ну, хоть так. Винсент улыбнулся, довольный, что добился своего. Цена, конечно, расстраивала, но убедил, все-таки убедил.

Потом он все же задремал, и проснулся оттого, что хлопнула входная дверь. Шериф слегка приоткрыл глаза, огляделся – вокруг темно, свет идет только от полусгоревшей лучины в кружке на столе, на лавке – длинная, грузная туша – Джо, похрапывает, завернувшись в дубленку. С полатей сопит Джерри. А Януша нет.

Вышел. Понятно, куда, а напарника будить почему-то не стал. Может, понадеялся, что шериф спит, вот только сон у Винсента всегда был очень чуткий. Шериф услышал, как протопал проводник по крыльцу, поскользнулся, схватился за подгнившие перила, устоял, спрыгнул в скрипучий снег.

Побрел за конюшню, туда, где вырыли нужник.

Шериф прислушивался, гадая, сколько у него есть времени и зачем оно. В принципе, оттого, что ушел тюремщик, замок не откроется. А грохот, если Винсент надумает выломать топчаном кусочек решетки, тут же его и выдаст. Причем не только Янушу и Джо – да всей чутко спящей деревне.

Ничего не сделаешь.

Отчаяние появляется, когда есть надежда. Или была. Винсенту захотелось разбудить Джерри, и чтобы тот его выпустил. И так, чтобы Джо не проснулся. Всякой ерунды порой хочется под старость лет.

И тут заскребли в пол под самыми его босыми ногами, только что спущенными с топчана. Винсент от неожиданности едва не подскочил, потом подумал про мышей, нет, даже крыс, которых в его избе отродясь не было, подуспокоился, чертыхнулся про себя, в конце концов, решил, что ему почудилось.

Звук повторился. Скребли как-то подозрительно ритмично. Короткий-длинный, длинный-длинный-длинный. Как на азбуке Морзе, вот только не знал ее шериф. Винсент, вконец сбитый с толку, легонько топнул  в ответ. Пару раз.

Все стихло, а потом тоже поскребли два раза.

– Шериф, – услышал Винсент, наклонившись к самому полу.

И едва в голос не выругался. А он-то надеялся, что хоть Аркано удалось сбежать. Так нет, зловредный арестант, оказывается, каким-то невероятным образом оказался в подвале, и теперь оттуда скребся, как сумасшедшая мышь.

– Что ты там делаешь? – грозно зашептал шериф. – Почему не ушел?

– Немного не успел, – отозвался Аркано виновато.

Винсент схватился за голову, потом за топчан, чтобы не свалиться.

– Ну, вылезай теперь, – сказал он, то ли от обиды, то ли от безысходности.

Все равно, думал шериф, рано или поздно кто-то додумается заглянуть в подпол, и найдет там не только старую сбрую, одинокую бочку с капустой и конфискат. Арестанта там найдет, и поздно уже говорить, что пытался за грехи того ужесточить условия содержания. И еще, если поищет хорошенько, шерифову рукопись тоже откопает.

При мысли о хрониках Винсент успокоился.

– Аркано, слушай, – быстро заговорил он. – Там под бочкой с капустой рукопись, найдешь.

– Уже, – отозвался доктор. – Жаль, тут темно, я бы почитал.

– Успеешь. Хватай ее и выматывайся. Еще есть время, Януш засел надолго. Только тихо.

– А второй? – с явным подозрением проговорили из-под пола. – Винсент, у вас других выходов из подвала нет?

– Это тебе изба или замок горного короля?

– С вашим подпольем я бы еще посомневался.

И тут шериф услышал, что, в общем-то, Аркано прав. Януш возвращался. И возвращался бодрым шагом, явно вполне счастливый, или может, мороз его подгонял.

– Тихо. Посиди спокойно, что-нибудь придумаем.

Из-под пола согласно скребнули, а потом арестант вдруг сказал:

– Мне теперь никак умирать нельзя, шериф.

Винсент только успел поубедительнее устроиться на своем топчане, засопеть и подумать, что же так резко передумал умирать уже мысленно себя похоронивший доктор. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт – подпишись на страничку в VK. Януш ввалился в избу, распространяя запах пара и конюшни. Возможно, лошадей проверял. А может быть, обыскивал.

– Воистину, тяжелые времена способствуют обострению народной фантазии.

– Ты о чем это?

– Смотри, у нас же как… Если совсем плохо станет, начинаем выдумывать себе защитников, будто бы одного Господа мало.

– Кому мало, тот и выдумывает.

– Да не важно, я о другом говорю. Народу нашему все одно: Господь на небесах, а до туда далеко. И оттуда тоже далеко.

– Не успеет?

– Может и не успеть. Поэтому нужен защитник тут, на грешной, значится, земле.

– И кто грешной назвал, до сих пор не пойму.

– Да ладно, чего уж на правду обижаться. Дай мысль доскажу, пока не растерял. Придумывают всяких там героев, а тех, может, и не было никогда на самом деле. И ведь легче становится, верно? И еще придумывают пугала.

Собеседник замолчал, обдумывая. Из подвала, скорее всего, очень внимательно молчал Аркано. Винсент молчал угрюмо, не собираясь участвовать в диспуте, который развели с утра пораньше отдохнувшие тюремщики.

– Дядя Януш, вы чего? – подал голос Джерри. – Зачем про это говорить?

Винсент поморщился. Дети должны быть любознательны, особенно дети ученых. Но почему всегда, когда требовалось задавать вопросы, Джерри предпочитал молчать и прятаться так, будто бы его прямо за одно только любопытство немедленно отправят на виселицу. Но не мог же он так хорошо помнить?

А может быть, запомнил. И подрастая, соотносил причину со следствием. Вот об этом шериф размышлял теперь в те моменты, когда не переживал за Аркано. Тот вел себя страннее некуда. Еще несколько раз, когда была возможность перекинуться хоть парой слов, твердил, что ему нужно обязательно вырваться и уйти из деревни куда-то дальше, на Юго-зпад, за самую Пустошь. И такая в его словах была уверенность, такой фанатизм, что Винсент забеспокоился. Сперва –  не повредился ли его арестант окончательно рассудком. Потом – о судьбе остатков мира, о чем, сидя в тюремной избе за решеткой, думалось отвратительно.

На вопрос «почему» Аркано, разумеется, не отвечал.

– А ты помалкивай и слушай, – дружелюбно рявкнулЯнуш. – Мне тут мысль высказывают, а ты мешаешь.

Джо хрюкнул.

– Так вот, я к чему все это говорю. Положим, правда, есть такая страшная болезнь, ну или убийца какой-то.  А может, и нет никого, а эти мертвяки попросту замерзли, да и все. Мало ли. Панику поднимать нечего. Не будет паники, не будет и резни, как в 2005-ом была.

– А фантазия причем? – на этот раз шериф не удержался, потому что как раз припомнил, как нашел недавно на выезде из деревни мертвеца. И не привез, потому что отвлекся на Джерри. Два дня назад возвращался, вспомнив, наконец, о неучтенном покойнике, но тела уже не было. Зато были следы летающих волков, которые оказались более расторопными могильщиками.

– Времена-то, какие, – вздохнул Джо. – Ты, Винс, сам не видишь что ли в своей деревне?

– Не вижу, я же на отшибе, – отозвался Шериф. – Что там у вас?

– Да всякое, – резковато сообщил Януш. – Слухи ходят, что  Господь наш снова на ученых  осерчал.

Тут проводник неприлично подмигнул и сощурился, показывая, что он обо всем этом думает. Но правда состояла в том, что Януш, которому было уже под тридцать, и сам не понимал, что тогда случилось с миром, и повторения уже случившегося боялся слишком очевидно. Но утешать его шериф не собирался. Гораздо интереснее были сплетни, и пускай вряд ли удастся записать полученные из них крупицы правды в хроники, профессиональное любопытство не отступало.

– Придумали про какой-то город на Северо-востоке, где до сих пор люди живут, – сказал Джо. – Ну, это сказка старая, ничего удивительного. Городским-то до сих пор хочется, чтобы где-то были телевизор, магазины и пивбары.

Винсент не удержался от понимающей улыбки. Вот Джо – он знал, и наверняка, сам с тоской порой вспоминал только что названные вещи.

– Но сейчас новый слух прошел…

– А, вот ты про что, – ожил Януш. – Это что ты вчера рассказывал? Про покойников?

– Про них самых, – согласился Джо. – Дескать, в последние недели много народу с ума сходит просто так, пропадают, и кое-кого в степи еще находят. Ну, или кости их. И все в твоем, шериф, районе. Вдоль Пустоши, аккурат тютелька в тютельку.

Шериф подумал, сколько в этой истории правды. И на что эта правда ему теперь. Что подумал Аркано в своем подвале, сказать было трудно. А вот послушать его мнение Винсент бы не отказался. Под ногой у него поскребли в пол, и стало понятно – история не до конца сбежавшего арестанта чрезвычайно тронула.

Выходило, что все это как-то связано. Винсент уже раз пять успел отругать себя за то, что не удосужился изучить повнимательнее найденного тогда покойника. Хотя, он-то что мог сделать? Тут хоть бы врач посмотрел…

Вот теперь шериф не выдержал и громко, весело фыркнул. Безысходность закончилась еще ночью, и теперь настала уже та грань, за которой окончательно превращаешься то ли в ребенка, то ли в идиота. Так мозги себя и защищают. Неужто он опять не сойдет с ума?

– И что покойники? – наконец, спросил Винсент. – Какие-то особенные?

– Дохлые, – хмыкнул Януш.

– Да покойники-то обычные, – отмахнулся Джо. – Вот только валяются в каком-то порядке. Судачат, что это проделки нечистой силы, которая трупами пишет предупреждения живущим. Но в это как-то с трудом верится. Я бы даже сказал, что священников скорее это интересует, но судить не возьмусь.

Джерри без всякого интереса слушал разговор, выводя что-то пальцем на грязном столе.

Священники все не ехали. Жизнь куда-то текла за окнами избы, люди сходили с ума и убегали в степь, где и замерзали. А шериф не заметил.

Когда четыре солнечных квадратика переползли с половика на середину избы, у проводников пропало уже всякое желание рассуждать и о таинственных покойниках, и о том, как обостряется в тяжелые времена человеческая фантазия. Януш и вовсе сбежал, сказав, что отправляется в трактир  и слышать ничего не желает. Джо подремывал, прислонившись к остывающей печи. К Джо прислонилось его ружье.

На лавке, болтая ногами, уже два часа молча сидел Джерри. И ведь не был же парень идиотом. Шериф мрачно подумал, что, должно быть, удар головой об эшафот, на коем когда-то лишился матери, сделал с Джерри нечто большее, чем сотрясение мозга.

– Джерри, – тихо позвал Винсент, словно бы только что вспомнив, о чем собирался мальчишку спросить еще давным-давно, целых четыре дня назад. Наверное, проводники были правы – времена опять стали скверными. Потому что десять лет могут пройти незаметно, а какая-то неделя тянется бесконечно долго, и каждый день приносит столько же неприятностей, сколько все предыдущие семнадцать лет вместе с Этим.

– Тут я, – отозвался пасынок, не подняв на шерифа даже взгляда.

Взгляд этот ползал по полу, сторонясь ярких отсветов окна. Наверное, голова у мальчишки все еще болела.

– Я все хотел спросить, ты чего делал в тех развалинах?

Сперва это было непонимание. Потом Джерри забавно фыркнул и заговорил так, словно они с Винсентом ужинали после веселого денька, и на столе дымилась в очередной раз подгоревшая шерифова стряпня, и за окном было уютное фиолетовое небо над снегом.

– Хотел на мертвеца посмотреть, – сообщил мальчик. – Дядя Януш, когда они доктора привезли, сказал, что за деревней какой-то странный мертвец. Вообще-то… Вообще-то, он просил тебе это передать и еще говорил, что сам зайдет. А я хотел взглянуть. Потом бы тебе рассказал.

От мысли, что парень все еще боится, как бы Винсент его не отругал, шерифу стало и весело, и противно. А еще очень интересно, придет ли Джерри поглазеть на суд и казнь его, коли состоятся они тут же, в Крайней деревне.

– И как мертвец, интересный был? – уточнил Винсент.

– Не очень, – Джерри закрыл рот рукой. Он всегда так делал, чтобы скрыть против воли кривившую губы улыбку. Когда мальчишка чувствовал себя виноватым, или что-то очень неприятное говорил – всегда так получалось. – У него, как сказать, глаза на лоб вылезли.

Винсент попытался хотя бы вспомнить, на что похож был найденный труп. Глаз на лбу не было, точно. Он вообще не помнил, остались ли у мертвеца глаза.

– Он же не сгнил?

– Не совсем, – в руку пробубнил Ричи. – Лучше бы не смотрел.

– Сам же поехал смотреть. Ну ладно, а в развалины-то тебя зачем понесло? Я разве разрешал туда ездить?

Джерри замолчал, в отчаянии уставившись на пол. Вот теперь он точно ждал нагоняя, и явно позабыл, что от и без того редко использовавшегося шерифовского ремня его надежно отделяет решетка тюремной избы.

– Ну? – поторопил Винсент. – Чего?

– Хотел к маме на могилку, – наконец, с трудом выговорил Джерри.

У шерифа стало кисло во рту. Ходили они к маме на могилку, пусть на самом деле не лежал там никто. Могилку шериф сделал на деревенском кладбище и подписал чужим именем, чтобы не бесились деревенские, как это их честных покойников потом хоронить рядом с проклятой.

– А дядя Януш сказал, что знает, где она на самом деле находится, – признался Джерри.

– Он сказал, что там?

– Ну, что деревня раньше там была, вот. И про тебя сказал…

Шериф тяжело выдохнул. Как он всегда и догадывался, если хочешь о чем-то оповестить как можно больше народа, следует позволить проводнику прознать про какой-то твой секрет. В былые времена годились, скажем,  журналисты, а теперь, когда последнее издание загнулось еще в 2005-ом, новости распространяли именно Януша и Джо коллеги.

13

 Очнулся Сид Вереница вовсе не там, где рассчитывал.

Ричи, если только тот не совсем дурак, должен был позаботиться, чтобы обессилевшую сидову тушу сгрузили в сани, предварительно хорошенько связав. Или, на худой конец, приторочили к седлу Изверга на манер тюка. Правда, для этого требовалось к Извергу подойти, но возможно, как раз хозяйское тело и послужило бы приманкой.

В белый коридор Сид не хотел.

И в то же время, ощущение правильности происходящего сделалось таким сильным, что Сид даже позабыл на время, что нос у него не работает по-прежнему. Или нюх ожил, но в проклятом коридоре нет ни единого запаха?

Вереница напомнил себе, что и сам пахнет далеко не ромашковым лугом, а значит, хотя бы его запах должен был наличествовать. Ничего подобного.

Сид поднялся, в этот раз не стал тратить время на ощупывание и простукивание, а сразу направился вперед, туда, где возможно кончался коридор, и ждал кто-то. Вереница машинально бросил руку за спину, уже зная, однако, что карабина там нет, это легко определялось и так.

– Ты здесь? – громко спросил Сид.

Кто бы там ни был. Вереница очень хотел поговорить, и, прежде всего, поинтересоваться в невежливой форме, чего это с ним творится. Иной причины напасти он и предположить не мог. Белый коридор, пустота, пресность – и вот результат, то нюха у него нет, то руки-ноги отказывают.

Сид хотел попросить, чтобы это прекратилось. Не важно как, но следовало заканчивать. А не то он с ума сойдет, то ли от головной боли, то ли от  непонятной болезни.

– Выходи! – добавил Вереница, вдарил по стене кулаком.

И тихо ойкнул, когда костяшки отозвались острой болью. Стенка была вовсе не деревянная, скорее, из прочного камня. В пальцах стреляло, Сид тряс рукой, но орать продолжал.

Почему-то казалось, что в белый коридор он ненадолго.

На этот раз.

Он решил пробежаться.

Кажется, в однородном белесом мареве, стоявшем дальше трех шагов, что-то шевельнулось. Вереница сразу остановился и вытянулся в струнку, готовый отразить атаку. Как тогда с летающим волком. Тварюга поджидала в развалинах, то ли раненая, то ли больная. Когда Сид с Ричи решили укрыться в остатках хлева от пурги, летающий волк атаковал сразу же, беспощадно и точно. Прыгнул Сиду на загривок, сорвав на снег ремень с карабином, вышибив всадника из седла. Конь отпрыгнул, довершая дело – передними ногами свалил Вереницу в снег вместе с волком. Там они и катались в абсолютной темноте, а Ричи боялся слезть с перепуганной кобылы и боялся стрелять, потому что не знал, в кого попадет. Тогда Сид задыхался от плотной волчьей вони и слепо махал руками, ориентируясь лишь на то, с какой стороны впивались в его одежду когти. Вскоре после того, как летающий волк полоснул его по лицу, Сид, наконец, навалился на зверя всем весом и переломал тому крылья заодно с шеей.

Сид выставил руки перед собой, растопырив пальцы. Перехватить, задавать немалым весом жилистого, костлявого тела. Пусть только покажется. А уж там, наступив сапогом на горло, можно будет поговорить.

Марево, кажется, отодвинулось. Сид стоял, по привычке расширяя ноздри, бесполезно принюхиваясь.

– Чего тебе от меня нужно?

Ему не ответили.

Пока что.

Вереница сделал шажок вперед.

Туман сделал шажок назад.

Надо же, туман умел ходить. И среди каменных белых стен и гладкого блестящего пола эта дымка казалась ненастоящей. Будто бы все остальное было правильным, даже сам Сид – грязный, закопченный, пропахший конем, потом и много еще чем, а вот туман – лишним. Не отсюда.

– Ты кто? – не унимался Вереница. –  Ладно, слушай. Если честно, у меня достаточно проблем и без того, чтобы трепаться посреди какой-то ерундовины с какой-то еще большей ерундовиной. Особенно если она говорить не хочет. Ты покажись уже или иди своей дорогой.

Видимо, монолог получился впечатляющим. Туман переформировался, подумал немного и подступил к Сиду по самые ноги, обволакивая. Тот попятился, но устоял. Было такое чувство, что если просто пройти до конца, увидеть, чем все кончится, то он будет свободен. Во всяком случае, станет прежним полноценным Сидом. Пока еще не успел привыкнуть к тому, что он ни на что не годен.

Туман полз по сапогам. На снег он был не похож. Сид ждал, одной только силой воли заставляя себя оставаться на месте.

– И что? – уточнил он, когда дым остановился на уровне его колен. – Я что сделать-то должен?

В книгах про такое не писали. Разве что в тех, в которые не верилось – даже до Этого не могло такого происходить. Сид и не верил, предполагая, что истории эти – нечто наподобие сказок, которые рассказывают детям на ночь. Вот в сказках туман вполне мог разговаривать, а тут, в белом коридоре, он висел у сидовых ног и ничего больше не делал.

Не звал, не просил, не приказывал, не внушал.

Висел и все тут.

Вереница пошевелил ногой – как кисель размешал.

– Меня там, наверное, уже на виселицу определили, – недовольно заметил он, подумав, что вполне возможно, так оно и есть. Это если поверить, что тело в одном месте, а он в другом. Верить в такое не хотелось, но за неимением иных идей Сид готов был согласиться и на эту.

– Слышишь, ты?

А потом Сида посетила еще более неприятная мысль. Что если на самом деле белый туман был не более чем белым туманом, и он, как идиот, с туманом разговаривает. И что вообще – он попал в белый коридор по ошибке, и это ничего не значит, и это не судьба, а просто такой сон, и нос у него просто так отнялся. Может, он и не был рассчитан на всю жизнь.

Вот теперь стало страшно. По-настоящему страшно, так, что затошнило и едва не вывернуло. Ноги подогнулись и Сид уселся в туман. Теперь тот дошел до груди, где плескался, поблескивая меленькими искорками.

– Чтоб тебя, – сплюнул Сид и понял, что у него не хватает духа даже выругаться.

Прошла минута, может, даже целых пять. Ничего не менялось. Отчаяние от Сида постепенно отступало, зато вернулась головная боль, и она была сильной.

Коридор не менялся. Никто не пришел.

Сид засобирался бы обратно, вот только плохо представлял, возможно ли это вообще. Понятно, что переместили его помимо своей воли, взяли да и перелили, как молоко из ведерка. Как если бы Вереница был этим молоком. А кто был молочником?

Или не было никого, и случилось все просто так, словно второе Это, и что хочешь теперь, то и твори?

Сид бы еще посидел, поразмышлял, но ситуация как-то не склоняла. В конце концов, вдоволь налюбовавшись плескавшимся вокруг него туманом, Вереница встал, сердито распихал дымку ногами и пошел вперед, попутно не забывая поглядывать и себе за спину. Туман не набрасывался.

Но следом полз, не отставая. Видимо, на полу ему было не удобно, так что он перебрался на стену, а потом и вовсе решил стелиться у Сида над головой. А тому было теперь интересно, где может быть такой коридор на самом деле. Нет, ни единого целого города не осталось. Сгорели все до единого, расплавились и растеклись, а что вдруг осталось – стояло теперь обугленными остовами и смердело ядовитым дымом за много километров. Значит, не в городе. Но где тогда?

Сид не знал. В одном был уверен точно – в его собственной голове таких мест быть не может. Ни в одном из снов. Потому что он не мог видеть того, что не знал, как выглядит.

Он решил верить, что это все-таки судьба.

А если и нет, кто мешает ему заблуждаться?

Как говаривал Дедуля, заблуждаешься ты в любом случае, вопрос только в том, сколько еще людей заблуждаются точно так же. Если мало – ты изгой, преступник. Не хочешь? В отшельники подавайся и дело с концом. Если много – ты часть стада. Не нравится?

Что говорил Дедуля дальше, Сид не очень-то запомнил, потому что старый Мирослав Вереница отошел в мир иной через восемь лет после Этого, и воспоминания о нем уже поистерлись. Вроде бы, это был высокий старик, седой, лысоватый, но с удивительно черными усами, такими, что казались наклеенными. И был у него карабин, со второй мировой и до самого Этого пролежавший на чердаке избы, завернутый в брезент, а потом извлеченный на свет божий.

И уж Сид знал, до чего часто этот карабин давал осечки.

Итак, от Дедули остались паршивая винтовка с ремнем, конь, совсем дряхлый, пал еще раньше, чем Сид добрался до первой деревни на Севере, да набор изречений на любой случай жизни. Сид их вслух никогда не произносил, но сам руководствовался исправно.

Жаль, Дедуля ничего не говорил о том, как действовать, если оказался с отнявшимся нюхом в каком-то белом коридоре, над головой ползает то ли разумный, то ли нет туман, и не знаешь даже в теле ты или на небесах.

А впереди оказалась дверь.

Ее не было, Сид точно помнил, не было. А потом просто стала дверь. Не возникала из воздуха, не выдвигалась из стены. Туман дополз до нее и стек в щель, которой, как понял Вереница, приглядевшись, не было и быть не могло.

– С ума я сошел, вот и вся задачка, – решил Сид и пощупал дверь.

Гладкая. Как и все здесь. Белая, разумеется. Прохладная, скользкая. Непрозрачная. Закрытая.

А если ногой?

Оказалось больно даже через толстый меховой сапог. Сид запрыгал на уцелевшей ноге, бранясь и сплевывая. Дверь, в ответ на удар, который свалил бы с ног и небольшую лошадь, даже не потрудилась загудеть.

Отпрыгав, Вереница уселся под дверью на пол, обхватил одной рукой гудящую голову, другой принялся растирать отбитую ногу. Может быть, дверь откроется сама. А если нет – у него ведь есть возможность пойти в другую сторону. Правда, Сиду казалось, что там точно такая же дверь.

Веренице приходилось плавать, и хотя получалось у него это более чем скверно, в случае чего удержаться на воде он мог.  Но Сид уж никак не ожидал, что эти хлипкие навыки пригодятся ему в белом коридоре, который почему-то перестал быть коридором и сделал это как раз, когда измученный и злой Вереница решил прилечь на полу. Не в ожидании нового и занимательного поворота колеса бреда, но просто, чтобы отлежаться да поразмышлять. Лучше думалось всегда лежа.

Барахтаясь в белой безвкусной воде, Сид думать мог,  но только о жизненно важных вещах. Например, по предыдущему уроку плавания, случившемуся, когда Изверг поскользнулся на высоком берегу ледяной речки, Сид точно помнил, что мокрая одежда должна тянуть вниз. И для начала, она должна быть мокрой.

Меховые сапоги, штаны, дубленка – все, что находилось в воде, оставалось сухим. С другой стороны, вода, заливавшаяся ему в рот и нос, была вполне мокрой и настоящей. И пару раз он уже едва не захлебнулся.

Вереница чихал, плевался, сучил руками и ногами, попутно пытаясь выискать хоть что-нибудь – уцепиться.

И это было даже не смешно. Кругом молоко, а кроме него ничего не разглядеть, особенно  такими глазами. А нюх… да что теперь нюх. Пора перестать на него надеяться.

Родись Сид Вереница лет на двадцать пораньше, он, едва начав тонуть, первым делом закричал бы «Помогите!». И может быть, ему бы даже помогли.

Сид, который надеяться на чью-то помощь был не приучен, додумался орать только тогда, когда сделать это едва представлялось возможным. В горле у него жгло от набранной через нос воды, а вместо крика получалось бульканье.

И отчего-то казалось, что кто-нибудь обязательно услышит. Даже такой своеобразный призыв, в сущности, страшное богохульство.  Сид повторил, потратив последние глотки воздуха, запасенные в гудящих легких.

Потом пришлось вдохнуть. В тот момент, когда Вереница вытолкнул себя на поверхность молочной воды, расширил ноздри, уровень воды возрос. Резко, без объяснений, без всякого предупреждения. Накрыло с головой, много выше.

Сид видел, что через воду как-то проникает свет из коридора. Видел свои руки, цеплявшиеся за ничего. И как не напрягал саднящие глаза, не видел дна.

Холодной вода не была, скорее даже теплой. Малое облегчение, если нечем дышать.

Ричи бы на его месте молился. Сид, исчерпав запас и возможность ругаться, даже мысленно молчал, не то смирившись, не то успокоившись.

Нырять он никогда не пробовал. Но по ощущениям, еще полминуты, и окончательно стемнеет в глазах. А потом Сид кончится.

Эта мысль прошлась по вялым мозгам раскаленным метеоритом. Испугавшийся Вереница замахал в воде руками, выгребая на поверхность. Хоть куда-нибудь.

Сил оставалось до смешного мало. К поверхности он не добрался, а энергия, приданная страхом, иссякла. На этот раз Сид пошел ко дну осознанно, припоминая, что там полагается думать по дороге на тот свет.

Вереница всегда считал, что того света просто нет. Правда, он много что считал. Что у людей не могут просто так отниматься руки-ноги и носы, а еще не думал, что бывают белые коридоры с туманом и водой.

А потом Сид решил, что он всего лишь очухается. Как тогда. И желательно при этом не вспоминать, что в прошлый раз воды не было.

На дне оказалось именно то, чего Сид и ожидал. Гладкий, скользкий пол. Вереница разлегся, и было бы совсем неплохо, если бы легкие не пылали, как подожженная изба.

– Ну и ладно, – вяло подумал Сид и вдохнул.

И не стало ничего.

Затем Вереница увидел человека. Тот был вроде бы молод, и белая одежда, чуть отливающая тусклым серебром, делала его только моложе. Его волосы, тоже почему-то серебристые, ловили частицы молочного цвета и причудливо отражали их. Сид хотел бы рассмотреть и лицо, но зрение не позволяло – поэтому то оставалось лишь смазанным бликом серебристого и белого.