Текст книги "Три апельсина (Итальянские народные сказки)"

Автор книги: Зоя Задунайская

Соавторы: Наталья Гессе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Как шут Гонелла бился об заклад

ерцог Лоренцо Медичи, по прозванию Великолепный, никогда не садился за стол в одиночестве.

– Только собака, – говорил он, – раздобыв кость, забивается с ней в угол и рычит на всех. А человеку должно быть приятнее угощать друзей, чем есть самому. К тому же занимательная беседа – лучшая приправа к любому блюду.

Поэтому во дворце Лоренцо каждый вечер собирались к ужину ученые, поэты, музыканты и знатные горожане. Иные приходили послушать умные речи, другие сами не прочь были поговорить. Напрашивались к нему в гости и просто любители вкусно поесть.

В один из таких вечеров за столом заговорили о том, что Флоренция богата не только прекрасными зданиями, фонтанами и статуями, но и искусными мастерами.

– Больше всего в нашем славном городе суконщиков, – сказал пожилой судья, который всегда одевался так пышно, что все над ним смеялись.

– Вздор, – ответил ему молодой дворянин, известный забияка, чуть что пускавший в ход свою шпагу, – во Флоренции больше всего оружейников.

– Ах, нет, – вмешалась в спор прекрасная дама, вся увешанная драгоценностями, – больше всего золотых дел мастеров. Чтобы достать вот это кольцо, я объехала сто двадцать восемь ювелиров.

– А ты что скажешь, Гонелла? – повернулся герцог Лоренцо к своему шуту, который сидел подле него на маленькой скамеечке.

– В Флоренции больше всего докторов, – ответил, не задумываясь, Гонелла.

Герцог очень удивился.

– Что ты! – сказал он. – В списках горожан Флоренции значится только три медика: мой придворный лекарь Антонио Амброджо и еще два для всех прочих.

– Ай-ай-ай! Как мало знают правители о своих подданных! Если мессер Амброджо день и ночь печется о вашем здоровье, которое и без того не так уж плохо, вам кажется, что остальные флорентийцы здоровешеньки. Между тем они только и делают, что болеют и лечатся. А кто их лечит? Говорю вам, Лоренцо, что во Флоренции каждый десятый – лекарь!

Герцог, который охотнее смеялся, когда Гонелла подтрунивал не над ним, а над его гостями, нахмурился.

– Твои слова стоят недорого. Я охотно заплатил бы сто флоринов, если бы ты подкрепил их доказательствами.

– Идет! – отвечал Гонелла. – Я докажу вам, что каждое мое слово стоит гораздо больше флорина. Не позже завтрашнего вечера я представлю вам список лекарей.

Герцог отстегнул от пояса кошелек, отсчитал сто золотых монет и положил их в серебряную вазу.

Гонелла стал на своей скамье во весь рост и поклонился сидящим за столом.

– Не хотите ли и вы, синьоры гости, участвовать в закладе? Вы так часто набиваете себе животы за столом герцога, что вам не мешает хоть раз заплатить за угощение если не самому хозяину, то хотя бы его шуту.

Гостям ничего не оставалось, как развязать кошельки. Серебряная ваза до краев наполнилась монетами.

На следующее утро Гонелла обвязал щеку толстым шерстяным платком и вышел из дворца. Не прошел он и ста шагов, как ему повстречался богатый купец, торговавший шелками.

– Что с тобой, Гонелла? – спросил купец.

– Ох, мои зубы! – застонал Гонелла. – Перец, расплавленное олово, пылающий огонь – вот что у меня во рту.

– Я тебе посоветую верное средство, – сказал купец. – В ночь под Новый год ты должен поймать на перекрестке четырех улиц черного кота и вырвать у него из хвоста три волосинки. Эти волосинки сожги и понюхай пепел. Зубную боль как рукой снимет!

– Благодарю вас, мессер Лючано! Жаль, что Новый год мы отпраздновали две недели назад. Но если мои зубы доболят до нового Нового года, я последую вашему совету. А пока разрешите его записать, чтобы я не забыл.

Вторым, кто встретился шуту, был настоятель флорентийского монастыря.

– Ах, святой отец, – заговорил Гонелла, едва завидев его, – грех произносить вслух бранные слова, но из-за этих проклятых зубов я всю ночь не спал.

– Хорошо, что ты встретил меня, – сказал настоятель. – Я знаю верное средство. Пойди домой и согрей красного вина. Набери полный рот и читай про себя молитву. Кончишь молитву, проглоти вино. Потом снова набери в рот вина и опять помолись.

– И много надо проглотить… я хотел сказать, прочесть молитв? – спросил Гонелла.

– Да чем больше, тем лучше, – ответил настоятель.

– Ваш совет мне нравится, – сказал Гонелла. – Я очень люблю красное вино. Пойду молиться.

Гонелла внес имя настоятеля и его совет в свой список и отправился дальше.

Советы так и сыпались на него. Ученые, поэты, музыканты, знатные горожане, ремесленники и крестьяне – все останавливались, завидев обвязанного платком, охающего Гонеллу. Как бы эти люди ни спешили по своим делам, они не жалели времени, чтобы растолковать шуту, каким способом избавиться от зубной боли.

Гонелла всех выслушивал и все записывал. Скоро у него и в самом деле чуть не разболелись зубы.

Под вечер Гонелла, шатаясь от усталости, вернулся во дворец. На дворцовой лестнице он встретил самого герцога Лоренцо, который собирался покататься верхом перед ужином.

– Мой бедный Гонелла! – воскликнул герцог. – У тебя болят зубы?

– Ужасно, ваше величество, – ответил шут. – Я даже хотел попросить у вас разрешения обратиться к вашему придворному врачу мессеру Антонио Амброджо.

– Зачем тебе Амброджо? Я понимаю в таких делах больше, чем он, и сам вылечу тебя. Возьми листья шалфея, завари их покрепче и делай горячие припарки. Хорошо бы еще настоять ромашку и полоскать рот. Неплохо помогает нагретый песок в холщовом мешочке. Полезно также…

Герцог надавал столько советов, что у Гонеллы, пока он их выслушивал, начали подкашиваться ноги.

Вечером за столом герцога Лоренцо снова собрались гости. Герцог сидел во главе стола, а рядом примостился на своей скамеечке Гонелла. Повязку он уже снял.

– Ну, Гонелла, – сказал герцог, – что-то я не вижу обещанного списка медиков. Будем считать, что ты проиграл спор и заберем назад наш заклад.

Тут герцог придвинул к себе серебряную вазу и увидел, что она пуста.

– Не беспокойтесь, ваше величество, – сказал спокойно Гонелла, – я обменял золотые флорины на доказательство своей правоты. Вот вам список.

С этими словами он протянул герцогу длинный свиток. Герцог Лоренцо развернул его и начал читать вслух:

– Мессер Лючано, флорентийский купец, просвещеннейший медик. Советует… Настоятель флорентийского монастыря, фра Бенедетто…

Стены пышного зала, казалось, вот-вот рухнут, так громко смеялись герцог и его гости. Не смеялся только тот, чье имя произносил вслух герцог.

В списке уместилось триста имен и тысяча советов добровольных врачевателей.

Гости уже изнемогали от смеха, когда Лоренцо свернул свиток, сказав:

– Вот и все.

– Как все? – воскликнул Гонелла. – Вы кое-кого забыли!

Он схватил свиток и прочел:

– Хоть и последний в списке, но первый из первых медиков нашего славного города – его величество герцог Лоренцо Медичи – по прозванию Великолепный. Недаром он носит фамилию Медичи, – значит, в роду его были лекари. Лоренцо и сам утверждает, что лечит лучше, чем придворный врач Антонио Амброджо. Да и как может быть иначе, ведь в гербе его красуется шесть пилюль[1]1
  Фамилия Медичи в самом деле происходит от слова «медики». В гербе Медичей помешено шесть кружочков, очень похожих на пилюли. Шут Гонелла – историческое, лицо, герой множества легенд и рассказов.


[Закрыть]. При зубной боли герцог советует.

Тут зазвенели даже хрустальные подвески на люстрах. Не удержался от смеха и сам герцог.

– Ну, Гонелла, ты выиграл! – воскликнул он.

– А как же иначе! – отвечал шут. – Я не был бы шутом, если б не видел людей насквозь. Уж я-то знаю: единственное, что люди любят давать бесплатно, – это советы.

Пастух из Кальтанисетты

от что рассказывают, вот что пересказывают в наших краях.

В селении Кальтанисетта жил молодой пастух, по имени Мартино. Носил он всегда заплатанную куртку из грубого сукна, рваные башмаки, старую войлочную шляпу, а через плечо – холщовую сумку. «Э, – скажете вы, – зачем нам слушать про такого бедняка. Мы их и без ваших россказней видели немало, да и у самих в карманах монеты не часто бренчат». Так-то оно так, да ведь Мартино был красив, как ясное солнце на голубом небе. Даже, может, красивее. Потому что на солнце и взглянуть больно, а на Мартино смотри, сколько хочешь, пока самому не надоест. Надо еще добавить, что Мартино к тому же лучше всех умел играть на пастушьей дудочке и звонче всех пел песни.

Мартино нанимался в пастухи то в одном селении, то в другом. И повсюду девушки умирали от любви к нему, парни – завидовали, а старики ласково улыбались.

Вот Мартино и загордился.

Шел он однажды из одной деревни в другую и присел отдохнуть на большом камне посреди полянки. Задумался, вынул из сумы дудочку и заиграл песенку.

Услышала эту песенку лесная фея, и захотелось ей посмотреть, кто так хорошо играет. С маргаритки на клевер, с клевера на колокольчик, с колокольчика на гвоздичку – ведь феи порхают, как мотыльки, – добежала она до полянки.

– Ах, какой ты счастливый! – воскликнула фея, увидев Мартино. – Всякий, кто услышит тебя, – заслушается, всякий, кто взглянет, – залюбуется.

– Да что ты! Я самый несчастный человек на свете! Чтобы люди могли посмотреть на меня, мне приходится бродить, словно бездомной собаке, от деревни к деревне. А ведь я стою того, чтобы люди сами сбегались подивиться на меня. С такой красотой мне бы статуей быть. Тогда бы я стал счастливым!

– Ну, так я сделаю тебя счастливым. Мне это совсем нетрудно.

Тут фея дотронулась до Мартино своей волшебной палочкой. В тот же миг юноша превратился в прекрасную золотую статую. И войлочная его шляпа стала золотой, и заплатанная куртка, и ольховая дудочка. Золотым сделался даже камень, на котором сидел Мартино.

Фея захлопала в маленькие ладошки, радостно засмеялась и убежала – с гвоздички на колокольчик, с колокольчика на клевер, с клевера на маргаритку, а там и совсем скрылась в лесной чаще.

А золотой пастух остался сидеть посреди полянки на золотом камне.

Исполнилось желание Мартино. Из ближних и дальних сел приходили люди полюбоваться на него. По вечерам на полянке собирались парни и девушки. Иногда они пели, иногда кто-нибудь из парней принимался играть на скрипке, а все остальные плясали.

Только Мартино оставался недвижным. А как ему хотелось петь и плясать со всеми вместе! Он пытался поднести дудочку к губам, но золотая рука не слушалась его. Пробовал запеть, но из золотого горла не вылетало ни звука. Собирался сплясать с какой-нибудь красоткой, но золотые ноги не отрывались от золотого камня. Даже крикнуть от горя он не мог, даже заплакать, потому что слезы не вытекали из-под тяжелых золотых век.

Так проходили день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Ровно через три года на полянку – с цветка на цветок, с травинки на травинку – прибежала фея.

– Вот сидит счастливый пастух, – сказала фея. – Он получил все, что хотел. Скажи мне, ты счастлив теперь? Да?

Статуя молчала.

– Ах, – воскликнула фея, – я и забыла, что ты не можешь ответить! Не сердись, я на минуточку сделаю тебя снова живым человеком.

Фея коснулась золотого пастуха своей волшебной палочкой.

И только она это сделала, Мартино соскочил с камня и бросился бежать вместе со своей ольховой дудочкой и холщовой сумкой.

– Постой! Постой! – кричала удивленная фея.

Но чем звонче она кричала, тем быстрее мелькали рваные башмаки бедняги Мартино.

Кирпич и воск

ежали рядом на кухонной полке кирпич и кусок воска. Кирпичу так и полагалось здесь находиться – ведь на нем хозяйка точила ножи. И острые же они становились после этого! А вот как воск попал на полку, этого никто не знал. Давным-давно кто-то положил его там, да и забыл.

По ночам, когда в кухне никого не было, воск и кирпич вели между собой длинные разговоры. Однажды воск спросил у кирпича:

– Скажи, сосед, почему ты такой твердый?

Кирпич ответил:

– Я не всегда был таким. Я и мои братья сделаны из мягкой глины. Глину замесили водой, долго мяли, наготовили кирпичей, а потом сунули в огонь. Там-то мы и стали звонкими и твердыми.

– Ах, как бы я хотел походить на тебя! – вздохнул воск. – Когда ты примешься точить нож, приятно смотреть. Вжиг-вжиг! Только во все стороны искры летят. А попробуй я подставить ножу спину, он меня мигом изрежет на куски. Нет, нет, не уговаривай меня, мягким быть очень плохо.

Утром хозяйка растопила очаг. Пламя так и плясало по поленьям.

Тут воск вспомнил, что кирпич сделался твердым, побывав в огне. Он подвинулся к самому краю полки и скатился вниз на железный лист перед очагом. У, как жарко ему стало! Он весь обмяк и начал подтаивать. Верно, он растаял бы совсем, если бы в эту минуту в кухню не вошел хозяин. А надо сказать, что хозяин был кукольник. Он ходил по дворам и давал со своими куклами из дерева и тряпок веселые представления.

Хозяин нагнулся, чтобы разжечь трубку угольком из очага, и вдруг увидел воск, который хотел стать твердым, как кирпич, но вместо этого чуть не растаял.

– Вот замечательно, – воскликнул хозяин, – из этого воска я вылеплю новую куклу!

Так он и сделал – вылепил куклу и назвал ее Пульчинелло.

Кукла получилась такая смешная, что кто ни взглянет на ее вздернутый нос, рот до ушей и лукавые глаза, непременно рассмеется.

Когда кончалось представление, хозяин выставлял из-за ширмы Пульчинелло. Пульчинелло раскланивался во все стороны, а хозяин говорил за него тоненьким голосом:

– Уважаемые синьоры! Было время, когда я завидовал кирпичу только за то, что он твердый. Из кирпича, закаленного в огне, можно построить дом, но из него нельзя сделать Пульчинелло. Из меня, конечно, дом не построишь, да и от огня меня следует держать подальше. Но зато я весел сам и веселю вас. Так что вы видите, старые, молодые и даже маленькие синьоры, что всяк хорош на своем месте.

Потом Пульчинелло прятался за ширму и зрители, довольные, расходились по домам.

А откуда же хозяин Пульчинелло узнал, о чем беседовали кирпич и воск ночью на полке? Да очень просто. Он сам выдумал эту сказку и рассказал нам. А мы рассказали вам.

Черная лошадка

ил в деревне, невдалеке от Сан-Марино, крестьянин Джузеппе Франчози, а попросту Пеппе. Были у него клочок земли и две работящие руки. Руки – хорошие помощники в хозяйстве, но Пеппе всегда хотелось иметь еще и осла. Сольдо да сольдо – два сольди, два сольди да сольдо – три сольди. Так и копил Пеппе, пока не скопил столько, что можно было отправляться на базар за ослом.

В первое же воскресенье Пеппе, наряженный, как на праздник, с цветком за ухом, зашагал на базар. Идет он и распевает во все горло:

 
– Я Пеппе,
Джузеппе,
Шагаю я вперед,
И вместе
Со мною
Все кругом поет.
Тружусь я
До пота,
Но жизнь мне мила.
Чтоб лучше
Работать,
Куплю себе осла.
 

Услыхал эту песенку священник и выскочил за ворота.

– Сын мои Джузеппе, если верить твоей песне, ты собираешься покупать осла.

– Вы угадали, прете.

– Ах, сын мой, ведь на базаре много обманщиков. Продадут какую-нибудь полудохлую скотину, что о каждый камень спотыкаться будет. Жаль мне тебя. Так и быть, уступлю я тебе лучшего друга, замечательного осла.

Пеппе обрадовался. Он ведь не знал, что такое осел прете.

Они быстро сторговались. Священник вывел осла за ворота, а потом поспешно вошел к себе в дом и заперся на засов.

Осел тут же показал, какого бесценного помощника приобрел Пеппе. Он приловчился и в одно мгновение лягнул нового хозяина по ноге и укусил за ухо. Потом он вдруг помчался вперед, словно добрый скакун.

– Стой, стой! – закричал Пеппе и побежал вдогонку.

Но только Пеппе поравнялся с ослом, тот стал, как вкопанный. Пеппе его и уговаривал, и понукал, и принимался колотить. Осел ни с места. Потом ослу, видно, самому надоело стоять и он опять поскакал вперед. Так они и добрались до дому. Двадцать шагов бегут, полчаса стоят.

Как же это Джузеппе Франчози дал себя обмануть? Да вот, говорит же пословица – чтобы раскусить мошенника, нужно полтора мошенника. А Пеппе мошенником никогда не был. Однако остаться в дураках ему тоже не хотелось.

В следующее воскресенье Пеппе снова отправился на базар. Только не покупать, а продавать. Он вел за собой на поводу маленькую лошадку. Она была черная-пречерная и блестела, как начищенный сапог.

Проходя мимо дома священника, Пеппе опять запел песню:

 
– Серый ослик, черная лошадка.
Вот вам, прете, хитрая загадка.
Если угадаете, что ж – моя беда,
А не угадаете, посмеюсь тогда.
 

Священник выглянул из окошка и увидел прехорошенькую лошадку.

– Куда ты ведешь ее, сын мой?

– На базар, продавать.

– Пони вороной масти самые резвые, – заметил священник.

– Известно, – отозвался Пеппе, – скотину по шерсти узнают, а на этой не сыщешь ни одного светлого пятнышка.

– Я не прочь, пожалуй, купить твоего пони, – сказал священник.

– Как хотите, прете. Только смотрите, чтобы потом не обижаться. Тому, кто покупает, ста глаз мало, а тому, кто продает, и одного достаточно. Уж я-то хорошо знаю.

– Все, что нужно увидеть, я уже увидел, – ответил священник, – а теперь я хочу услышать, что ты просишь за лошадку.

Пеппе запросил цену, за которую можно было купить четырех ослов. Священник предложил цену, за которую можно было купить четверть осла. Принялись торговаться. Продавец уступал, покупатель набавлял. Не прешло и трех часов, как они сошлись. Священник заплатил за вороную лошадку вдвое больше, чем Пеппе за осла.

Довольный священник решил, что лошадка станет еще красивей, если ее выкупать.

Он велел слуге вести пони к речке, а сам пошел рядом, любуясь на свою покупку.

Вдруг пони брыкнул задними копытами и попробовал укусить священника.

– Э, – сказал слуга, – если бы этот пони не был таким черным, я бы подумал, что это наш серый осел.

– Что ты, что ты, – прикрикнул на слугу священник, – просто лошадке захотелось порезвиться!

Тут они подошли к реке. Пони вошел в воду по колена и остановился. Дальше он ни за что идти не хотел. Пока слуга тянул его за повод, а священник подталкивал сзади, вся вода вокруг стала черной, как чернила.

– Сдается мне, – сказал слуга, – что это все-таки наш осел. Посмотрите, прете, вода-то черная, а ноги у него серые.

– Как это может быть, – заспорил священник, – ведь я заплатил за него столько, сколько стоят два осла. Знаешь что, лучше не будем его купать.

Но стоило ему выговорить эти слова, как пони рванулся вперед, и все трое окунулись с головой в воду.

Потом они вынырнули – священник, его слуга и серый осел.

– Вы только подумайте! – завопил прете. – Этот мошенник Пеппе продал мне моего собственного осла!

Но делать было нечего. Пришлось мокрому священнику тащить своего упрямого осла к себе домой.

С тех пор в Сан-Марино и сложили поговорку: обман возвращается в дом обманщика!

Маттео и Мариучча

или в городке Виджанелло девушка Мариучча и юноша Маттео. Девушка была так красива, что ее никто не называл иначе, как «прекрасная Мариучча». А юноша был среди сверстников самым ловким, сильным и отважным. Мудрено ли, что, встретившись, молодые люди полюбили друг друга. Ну, а уж раз полюбили, так и за свадьбой дело не стало.

В доме родителей Мариуччи уже все было готово для свадебного пира. Зарезали белого, как снег, ягненка, двух баранов, зажарили дюжину зайцев и больше сотни куропаток. По старому обычаю возле места, где должны были сидеть молодые, поставили две плетеные корзинки со сластями. После свадебного обеда жених и невеста станут осыпать друг друга конфетами, чтобы жизнь их была сладкой, как мед, из которого сварены лакомства.

Родственники и гости сходились к дому со всех сторон.

Вдруг по улице на взмыленном коне проскакал всадник. Он громко повторял только одно слово. Но слово это вселяло смятение в сердца горожан.

– Сарацины! Сарацины! – кричал всадник.

И сейчас же с вершины холма, вздымавшегося над Виджанелло, зазвучал голос Коломбо и Пеллико – двух огромных морских раковин. В дни мира они молчали. Но как только Корсиканской земле грозила опасность, дозорные подносили их к устам. Тогда Коломбо и Пеллико тревожно пели над долинами, сзывая на битву сынов Корсики. Все мужчины – от безусых юношей до седобородых старцев, – заслышав их призыв, спешили навстречу врагу. Ни один из них не уклонялся от священного воинского долга. А если бы и нашелся такой презренный, ему не удалось бы смыть позорное клеймо труса до конца своих дней.

Так и на этот раз. Не успели умолкнуть Коломбо и Пеллико, как мужчины, покинув плачущих жен и детей, звеня на бегу оружием, устремились к берегу моря, где высадились сарацины. А впереди всех на добром скакуне мчался Маттео.

Бой был жестокий. Но мужество защитников не спасло города, потому что на каждого жителя Виджанелло приходилось десять сарацин. Вражеские полчища ворвались в город, все уничтожая на своем пути.

Бедная, бедная Корсика! Лежат в развалинах сожженные селения, опустошены плодородные долины, а твоих прекрасных дочерей уводят в рабство.

Не избежала печальной участи и Мариучча. Ее красота поразила самого предводителя сарацин. Он схватил девушку и перекинул ее через плечо, как волк полузадушенную овечку.

Скоро сарацины с награбленным добром двинулись назад к берегу, где покачивались на волнах их корабли.

А в это время Маттео лежал под огромной смоковницей, что росла у самой дороги. Из ран его струилась кровь, в глазах меркнул свет.

И вот мимо него прошли сарацины с богатой добычей, с прекрасными пленницами. Среди пленниц Маттео с ужасом увидел свою невесту.

Юноша вскочил, вытащил до половины острый клинок из ножен, но силы покинули его, и он упал.

А сарацины прошли, даже не взглянув на несчастного.

Скоро сумерки спустились над опустевшим Виджанелло. Настала ночь. И на поле, где днем звенели, скрещиваясь и высекая искры, мечи, появился властитель Царства мертвых. Черные вороны с карканьем кружили над его головой. Властитель Царства мертвых медленно переходил от одного павшего воина к другому и легко касался их своим жезлом. И те, кого он коснулся, становились его подданными. Приблизился он и к Маттео, но, заглянув юноше в лицо, сказал:

– Этот пока не подвластен мне. Он скоро оправится от ран, ему суждено прожить долгие-долгие годы.

– На что мне жизнь, – простонал Маттео, – когда родной город разграблен, а та, что дороже жизни, уведена в позорный плен!

– Не хочешь ли ты сказать, смертный, что любовь тебе милее солнечного света и теплого хлеба?

– Без Мариуччи свет мне будет не мил и хлеб не нужен, – ответил Маттео. – И как я посмотрю в глаза сограждан? Ведь я не сумел за них отомстить.

– А если я помогу тебе, ты согласишься умереть раньше назначенного срока?

– О чем ты спрашиваешь! Конечно, да.

– Так помни, ровно через год ты умрешь! – сказал властитель мертвых и провел рукой над распростертым телом Маттео.

Тотчас раны юноши закрылись, он вскочил на ноги и рванулся в ту сторону, куда сарацины увлекли Мариуччу.

Властитель мертвых остановил его.

– Куда ты стремишься, неразумный! Один ты не одолеешь сарацин.

Он ударил жезлом по корявому стволу смоковницы. Дерево затряслось от корней до вершины, и с ветвей посыпались плоды и листья. Плоды с глухим стуком ударялись о землю, и на том месте вырастал воин, облаченный в доспехи. Листья становились чеканными щитами, черенки острыми копьями. Перед Маттео выстроился отряд в тысячу воинов. А старая смоковница тяжело рухнула, подминая и ломая уже мертвые ветви.

Маттео махнул рукой, и войско двинулось следом за ним.

Сарацины, опьяненные победой, расположились лагерем на берегу в виду своих кораблей. В этот предрассветный час они крепко спали у походных костров, выставив лишь дозорных.

Завидев рать, шедшую на них, дозорные подняли тревогу. Бой разгорелся. Он был жарким, но недолгим. Лишь горстка врагов успела добраться до кораблей, остальные полегли тут же на берегу.

Маттео бросился к связанным пленницам. Острым ножом он перерезал опутывавшие их веревки. Вот и Мариучча! Юноша горячо обнял любимую и повернулся, чтобы поблагодарить своих соратников. Но воины исчезли, будто растаяли в воздухе.

Горе и радость смешались в городе Виджанелло. Радовались, потому что враг был разбит, потому что девушки вернулись в свои дома. Лили слезы, потому что во многих семьях за столом во время трапезы пустовало место мужа или брата, или сына.

Но жизнь текла своим чередом. Забывалось горе, и печаль на лицах жителей Виджанелло все чаще сменялась улыбкой.

И вот снова готовится свадьба Мариуччи и Маттео. Храброго юношу прозвали сыном Виджанелло, потому что он спас город. А если у юноши такой отец, какого ни у кого не бывает, – целый город, то и свадьбу надо отпраздновать так, чтобы теперешние дети, став стариками, рассказывали о ней своим внукам.

День для свадьбы тоже выбирали всем городом и назначили в годовщину победы над сарацинами.

Маттео был так счастлив, что даже не вспоминал о слове, которое дал властителю мертвых. Все, что случилось в ту ночь, казалось ему далеким сном.

И вот настал назначенный день.

С самого утра улицы заполнились народом. Горожане разоделись в лучшие платья, лишь кое-где среди праздничного убранства темнели траурные одежды. Колокола возвестили, что свадебный обряд начался.

Маттео надел кольцо на палец невесте и сам протянул руку, чтобы она надела ему кольцо. Вдруг налетел страшный вихрь, черный смерч пронесся над Виджанелло, подхватил Маттео и унес с собою прочь.

Никто из стоявших вокруг не увидел того, что видела Мариучча: не смерч, а сам властитель Царства мертвых похитил Маттео.

– Ах, Маттео, как ты мог оставить меня ни женой, ни невестой! – воскликнула девушка. – Ведь обряд венчания не кончен. Но я не уступлю тебя никому. Даже в Царстве мертвых я найду тебя.

Девушки Корсики так же отважны и решительны, как и мужчины. Мариучча отправилась искать своего Маттео.

Вот кончились последние дома Виджанелло. Мариучча остановилась. Куда же идти? В какой стороне лежит Царство мертвых?

Тут к Мариучче – прыг-скок боком – подскакала ворона.

– Кр-ра-сивое колечко. Подари мне колечко, девушка.

– Не могу, – сказала Мариучча. – Это кольцо надел мне на палец мой жених, Маттео.

Но ворона не отставала.

– Дай тогда другое колечко, ведь у тебя два.

– Ах, сестрица, второе кольцо я должна надеть на палец моему жениху Маттео в Царстве мертвых. Я лучше подарю тебе сережку.

Мариучча вынула из смуглого ушка сережку и протянула ее вороне.

Ворона схватила сережку когтистой лапой и улетела. На лету она обернулась и крикнула:

– Цар-рство мертвых в той стороне, где заходит солнце. Иди прямо на закат солнца, девушка. Никуда не сворачивай.

Мариучча повернулась спиной к востоку, лицом к западу и пошла.

Первые дни на ее пути попадались деревни. Потом начались дикие места. Мариучча шла по спаленной солнцем пустой равнине. Острые камни изрезали ей ноги, горячий песок жег их огнем.

День сменяется ночью, ночь – днем, день – снова ночью. А девушка все идет и идет.

Впереди видны горы. За них садится солнце, из-за них восходит луна.

Скоро или не скоро Мариучча подошла к первой горе, поросшей веселым лесом. От дерева к дереву – она и сама не заметила, как очутилась на вершине. Тут, в небольшой котловине, лежало озеро, круглое и блестящее, как зеркало.

Мариучча наклонилась над водой, чтобы умыться, и тотчас же отшатнулась. Из воды на нее смотрела морщинистая старуха с седыми волосами.

– Да ведь это мое отражение! – вскрикнула Мариучча. – Неужто минули не дни, а годы, как я покинула родной дом? А может, горе состарило меня раньше времени. Как я, такая, покажусь Маттео?

Девушка опустилась на прибрежный камень и заплакала.

Она не знала, да и откуда ей было знать, что Это озеро волшебное. Оно все отражало наоборот. Посмотрится в него старуха – увидит себя молодой и прекрасной. Взглянет девушка – и испугается, как испугалась Мариучча. Будто ей и впрямь пора нянчить внуков, а не плясать на околице деревни с парнями.

Поплакала Мариучча, потом решила:

– Пусть разлюбит меня Маттео, но я все-таки разыщу его в Царстве мертвых.

Она утерла слезы и стала спускаться с горы.

В долинке у корней дерева пробивался родник. Мариучча не удержалась, посмотрелась в него и звонко засмеялась.

– Нет, Маттео не отвернется от меня. Я по-прежнему хороша и молода!

Радость придала Мариучче силы, и она снова пустилась вперед.

А сил надо было много, потому что перед ней выросла вторая гора, выше первой. Гора была каменистая и крутая. Однако недаром Мариучча родилась на Корсике. Где пройдет горная коза, там пройдет и корсиканская девушка. Вот уже близка вершина, еще два – три уступа, и Мариучча одолеет гору. Вдруг послышался гром и из-под земли поднялось стеной пламя. Тщетно Мариучча металась в поисках прохода. Она нигде его не находила.

Мариучча была храбрая девушка, но все-таки девушка. Поэтому она снова горько заплакала. Одна ее слезинка капнула в огонь. Огонь зашипел, прижался к земле и погас.

Мариучча достигла вершины и увидела, что за этой, второй, горой поднимается третья гора. Стоит она, как угрюмый великан, и голова ее спряталась в тучах. Нет, никому не пройти по такой крутизне. Перелететь бы, да крылья за плечами у Мариуччи не выросли.

Тут Мариучча услышала жалобный крик. Посмотрела – это белый голубь бьется в траве, запутался лапкой в длинной травинке, никак ему не распутаться. А над голубем кружит голубка, то припадет к земле, то опять взовьется и так жалобно кричит, будто плачет.

– Ах, бедняжка, – сказала Мариучча голубке, – у нас с тобой одно горе. Ты хочешь вызволить своего голубя, а я своего Маттео. Я помогу тебе, а мне, видно, никто не поможет.

Девушка нагнулась и осторожно разорвала травинку. Голубь взлетел, сделал большой круг рядом с голубкой и вернулся к Мариучче.

– Чем помочь тебе, девушка? – спросил он.

– Вы не можете помочь мне, – печально ответила Мариучча. – Мне надо вон за ту высокую гору.

Голубь взвился вверх и пропал. Не прошло и минуты, как воздух затрепетал от взмахов быстрых крыльев. Прилетела тысяча голубей. Они ухватили красными лапками Мариуччу за пояс и перенесли ее через гору. Там они опустили, девушку на землю у входа в ущелье.

– Счастливого пути! Счастливого пути! – закричали они, улетая.

Мариучча вступила в узкий проход между скалами.

Идет девушка тесниной. Встали по бокам каменные утесы, заслонили солнечный свет, сыро и темно в ущелье. Высоко над головой бежит дорожка неба, ведет Мариуччу дальше и дальше. Все уже ущелье, все глубже уходит вниз. Еле видна вверху дорожка неба.

Вдруг расступились скалы, и девушка вышла на берег реки. Река не струилась, не журчала, воды ее тяжело колыхались, будто черная ртуть.

Мариуччу мучила жажда. Она хотела напиться, но вдруг вспомнила, что рассказывали у них в Виджанелло. Есть такая река, разделяющая Царство живых и Царство мертвых: выпьешь глоток воды и сразу забудешь все, что было. Может, это она, река забвения. И Мариучча не стала пить.

Тут к берегу причалила лодка. Вел ее старый-престарый старик-перевозчик.

– Здравствуй, дедушка, – сказала Мариучча, – перевези меня на ту сторону.

Старик ответил: