Текст книги "Путька"

Автор книги: Зоя Журавлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

КАК Я УГАДАЛА

Мама стала обед разогревать и на нас больше не смотрит. А я сижу всхлипываю. Мама не любит, когда плачут. Она сама никогда не плачет. Это самое последнее дело – слёзы. Но я не могу сразу остановиться. Я бы с удовольствием перестала. Тем более, я же своего добилась!

Я, выходит, немножко от радости плачу. Чёрненький большой вырастет. У него будет такая мускулатура! Я только крикну, и он сразу прибежит. Сильный, как Маринкин брат. Пусть тогда Димка попробует веткой по голове!

– Не приучай собаку сидеть на руках! – строго сказала мама. – Это ей вредно. Собака должна знать своё место.

– Как это – своё? – спросила я.

– Мы ей сейчас в ящике устроим, – сказала мама. – Вот пообедаем и устроим…

Она мне столько луку положила в тарелку… Сначала – белого, потом – зелёного. И требует, чтобы я всё съела. Лук очень полезен. В нём витамины. И в морковке тоже витамины. Особенно в тёртой. Мама мне морковки натёрла. Морковка всё-таки лучше, чем лук.

Я ем, а щенок меня под столом толкает. Тащит за сандалии. И урчит. Он с меня сандалии хочет стащить. А силы у него не хватает. Он головой мотает. Я бы его погладила, да нельзя. Я уже руки вымыла. Он так со мной играет.

Какой же он непутёвый?

Я его стала тихонько звать: «Путёвый! Путёвый!» Он не слышит, а мама сразу услышала. У неё из-за меня весь перерыв пропал. Она мне велела работать ложкой и не отвлекаться. А уж потом щенка кормить молоком. Ей некогда его кормить.

У меня нога из сандалии вылезла. Я её сама немножко вынула.

Путёвый меня под столом за палец схватил. Не больно. Только щекотно очень.

«Ой-ой-ой, Путёвый! – Я про себя говорю. И шевелю пальцем. – Ой, как смешно! Ой, Путёвый!»

И вдруг я подумала: «Он же не Путёвый, он Путька! Ну конечно, Путька! Как я сразу не поняла? Такое хорошее имя, ни у кого такого нет».

– Путька! – позвала я.

Он сразу палец бросил и на меня посмотрел. Темно под столом, только глаза блестят и пятнышко на носу. Белое.

Его и правда Путькой зовут: он откликнулся. Значит, я угадала.

– Путька!

– Если ты будешь крутиться, – сказала мама, – я твоего Путьку сама бабе Рите отнесу, слышишь?

Если бы он был не Путька, мама бы его так не назвала. Она бы сказала: Шарик, Джек… Но мама тоже сказала: Путька!

МЫ УЧИМСЯ ЛАЯТЬ

Сегодня воскресенье. Мама книжку читает. У неё совсем не остаётся времени на художественную литературу. Она только в воскресенье может почитать. А Путька спит. Он во сне даже язык высунул. Не совсем, а только чуть-чуть. Розовый. Путька во сне брови морщит. И покряхтывает немножко. Он сегодня устал, потому что мы в лес ходили. За земляникой. Мы землянику на хлеб мазали, как варенье. И сахаром посыпали. Вкусно! Обратно я Путьку на руках несла. Он сам попросился. Ноги уже не держали его.

Мама читает, а Путька стонет во сне. Но мама не обращает внимания. Она как будто не слышит.

– Он заболел? – говорю я. – Заболел?

– Путька? – удивляется мама.

– Ну да, – говорю я, – он почему-то стонет.

– Да нет! Это ему просто сон снится.

– А что ему снится?

Мама на Путьку посмотрела. Он на боку лежит, и ресницы у него дрожат. Он вдруг так громко крякнул! И лапками дёрнул, двумя, которые в белых тапочках.

– Он как будто за бабочкой гонится, – говорит мама. – А бабочка от него улетает. Или за стрекозой.

– А сейчас?

Путька на другой бок перевернулся и как засопит…

– А сейчас он будто на ромашках лежит: много-много ромашек, – говорит мама. – Солнышко сверху припекает, и ты комаров отгоняешь: раз, раз!

– Чем отгоняю?

– Ну, не всё ли равно, – говорит мама. – Веточкой!

– А зачем?

– Ты мне дашь спокойно почитать? – говорит мама. – Просто удивительно, как ты не умеешь себя занять. Нет, у тебя совсем не мой характер.

– А чей? – говорю я.

Но мама ничего не успела ответить. К нам Димкин папа пришёл. Они с тётей Клавой, оказывается, едут в театр. Вот только у него галстук никак не завязывается. А тётя Клава платье гладит, она не может от утюга отойти.

– С удовольствием помогу, – говорит мама.

Она же просто читает. Ей советовали прочитать этот роман, но она ещё раз убедилась, что нельзя доверять чужому мнению. Так трудно найти хорошую книгу. В институте только специальная литература.

– У нас в городе огромная библиотека осталась, – говорит Димкин папа.

Он смотрит в зеркало, как мама завязывает ему галстук.

– Не жмёт? – спрашивает мама.

– Терпеть не могу этот хомут, – говорит Димкин папа.

Он так называет галстук. Он, оказывается, не любит галстуки. Он бы век их не носил. Он бы ходил в рубашке нараспашку или вообще в ковбойке. Он даже в Москве без галстука выступал. И чувствовал себя в своей тарелке.

– А зачем же вы его надеваете? – говорю я.

Я и не заметила, как Путька проснулся. Он уже сидит и топорщит брови. У него над бровями такие симпатичные ямочки. Он о чём-то думает. Путька смотрит в зеркало на Димкиного папу. Он его в майке видел, когда Димкин папа делает зарядку в коридоре. Он его в плаще сколько раз видел. Но в галстуке он его никогда ещё не видел. Путька, наверное, не узнаёт его в галстуке.

– Ты чего, Путька? – спрашивает Димкин папа.

«Ввва!» – говорит Путька.

– Ого! Он учится лаять!

«Ввва! Рр!»

– Совсем хорошо, – говорит Димкин папа. – А ну, ещё раз!

Димкин папа поправляет галстук и надевает очки.

У него толстые очки. Он в них всегда ходит. Мы с Димкой меряли – через эти очки совсем ничего не видно. Он, наверное, какой-нибудь секрет знает, чтобы через них смотреть.

– Удивительно глупый щенок, – говорит мама. – Скоро на меня залает!

– Почему – глупый? – говорит Димкин папа. – Просто любит порядок. В очках – значит, и ходи в очках. Наблюдательный.

– А как вы узнали? – говорю я.

Правда ведь! Как он очки надел, Путька и успокоился. Даже вильнул хвостиком. Значит, он Димкиного папу узнал. Он вовсе не на галстук лаял!

– Секрет, – смеётся Димкин папа.

У Димки весёлый папа. Высокий. Ему в каждых дверях нагибаться надо, вот он до чего высокий. Для него надо особые двери строить! Он с нами песни поёт: «Ты сегодня мне принёс кошку дохлую за хвост!» И припев поёт: «Ландыши, ландыши, целый букет!» Он с нами громко поёт. Он говорит, что с нами отдыхает.

– Спасибо, бегу! – говорит Димкин папа. – Если Дима заявится, вы уж, Галя, не гоните его!

– А вы не боитесь его одного оставлять? – говорит мама.

– Большой парень, – говорит Димкин папа. – Вчера кошку откуда-то приволок. Злющую, рыжую. И градусник ей ставил.

– Вы ему позволяете? – спрашивает мама.

– Хотел вчера выдрать, – говорит Димкин папа, – да его и так кошка всего исцарапала. Градусник вот опять разбил, это скверно.

– У кошек ведь тоже бывает бешенство, – говорит мама.

– Вполне нормальная дикая кошка, – говорит Димкин папа. – Он ей градусник, она ему когти.

По справедливости. А у меня в больнице градусников не хватает.

– Всё-таки надо бы проверить эту кошку, – говорит мама.

– Её и след простыл, – говорит Димкин папа. И уходит. Он весёлый ушёл. Ему мама галстук так красиво завязала.

– Ты что же хорошего человека облаял? – говорит мама Путьке. – Ну-ка, поди сюда!

А КАКОЙ ОН, БУЛЬДОГ?

А Путька на маму смотрит и не подходит. Он даже к стенке спиной прижался и глаза закрыл. Он маму боится. Мама с ним очень строго разговаривает.

– Он у тебя глупенький, – говорит мама. – Даже простейших вещей не понимает.

– Нет, понимает!

Мне не хочется маме говорить, что Путька её боится. Маме будет обидно.

– Если уж брать собаку, – говорит мама, – то, по крайней мере, настоящую. Овчарку или бульдога…

– А какой он, бульдог? – говорю я.

Чем же Путька не настоящий? У него глаза коричневые, как у меня. Только у меня они всегда коричневые, а у Путьки бывают разные. Когда он сердится, глаза зелёные. А если его гладить, тогда жёлтые. Как будто песок и солнце в каждом глазу, даже жарко.

– Бульдог – это такая порода, – говорит мама. – Вот я тебе сейчас покажу.

Мама полезла книги с полки снимать. И никак не могла найти, что нужно. Книги до сих пор как попало стоят. У неё руки не доходят.

Но всё-таки мама наконец нашла эту книгу. Оказывается, она у неё на столе лежала.

– Вот, смотри, – сказала мама.

Я влезла с ногами на стул и стала листать книгу. Там столько собак оказалось! На каждой странице разные. Это такая собачья книга. «Брем» называется. Одни собаки!

Там была нарисована совсем голая собака. Вся голая, а на голове много-много волос; они у неё как будто причёска.

– Она в парикмахерской была?

– Это пудель, – сказала мама. – Самая умная собака. Её всему можно научить. Она хозяину тросточку носит – вот тут написано.

– Такая голая? – удивилась я.

– Её так стригут, чтобы было красиво. Только на голове шерсть оставляют и на лапах, как манжеты.

– Вся голова кудрявая. Как у тёти Клавы перед праздником, – сказала я.

В книге ещё были собаки – узколицые такие, с длинным носом. Мама сказала, что они охотничьи. У них потому такой нос длинный, что они зайцев вынюхивают и показывают охотникам.

– Зачем? – сказала я.

– Чтобы охотники стреляли, – сказала мама.

Мне сразу эти собаки разонравились. Вон они какие! Бедных зайцев вынюхивают. Я зайца видела в зоопарке. Он добрый, у него лицо быстро-быстро шевелится. Одно ухо в одну сторону смотрит, а второе – совсем в другую. А собаки их вынюхивают!

– Они на волков тоже охотятся, – сказала мама.

– Я на такую собаку не хочу смотреть! – сказала я. – Они, значит, всех вынюхивают? И волков?

– Нашла кого пожалеть! Вот гляди, какая осмысленная физиономия!

Правда, это была хорошая собака. Мама сказала, что это борзая. Наверное, высоко прыгать может, у неё мускулы. И лицо не злое. Немножко удивлённое. Ей, конечно, не хочется никого вынюхивать, а охотники заставляют. Она поэтому удивляется.

– Ничего, – согласилась я.

Потом мама свою любимую собаку показала – сен-бер-нар-ску-ю. Я сразу поняла, что это очень добрая собака. Что хочешь у неё бери, она отдаст. Хоть всё молоко из миски чужому коту отдай. Дикому. Которому Димка градусник ставил. Такой у этой собаки вид. Она вся меховая и мягкая. На ней кататься можно. Я подумала, что она немножко ленивая. Спит много. У неё вид такой.

А когда мне мама про эту собаку рассказала, я так удивилась!

Оказывается, она совсем не ленивая. Она в горах живёт, высоко. Там уже сосны не растут. Там один мох, как у нас в лесу или между брёвнами в стенке. Подумать только – лесу совсем нет, один мох! И ещё там почти всё время зима. С неба прямо сугробы сыплются, никакой дороги не видно. Автобусы там вообще не ходят, а пешком очень легко замёрзнуть. Там можно даже насмерть замёрзнуть. Ветер всё время дует…

И эта собака в самую метель выходит из дому. Она несёт сумку с лекарствами и ищет. Вдруг кто-нибудь заблудился? Она дорогу показывает. Если ты устал и не можешь идти, она тебя тащит. Такая сильная!

– Вот, – сказала мама, – была такая знаменитая собака: она сорок человек спасла! Понимаешь?

– Понимаю! – сказала я.

У мамы глаза такие широкие стали – целых сорок спасла! Наверное, очень много. Я до семи считать умею. А тут – сорок!

– Вот что значит породистая собака, – сказала мама. – А твой Путька просто игрушка.

Я даже забыла, что хотела спросить. Вот как! Она мне, значит, сен-бер-нар-ску-ю собаку показывала, чтобы Путьку обидеть. Она думает: чужая собака вон что может, а наш Путька совсем ничего.

– Он сейчас маленький, – объяснила я маме. – А когда он вырастет, он ещё больше спасёт. Ты же не знаешь!

– Сомневаюсь, – сказала мама.

И дальше страницу переворачивает. Вдруг я вижу – там такая собака! Если бы она себя в зеркале увидела, сразу бы умерла со страху. У неё грудь жёсткая, как подоконник. На ногах когтищи. А лицо! Уж никак не скажешь, что это лицо. Это именно морда. Толстая. И губы толстые, а рот закрыть не может. Все зубы видно. И морщин сколько! Вся в складках. У неё больше морщин, чем у бабы Риты. Старая-престарая собака.

– Она в клетке сидит?

– Почему в клетке? – сказала мама. – Она ещё щенок.

– Как щенок, если у неё одни морщины?

– Это не морщины, – объяснила мама. – Это такая порода, очень ценная. Ты же сама спрашивала. Это бульдог!

Тут я так стала смеяться! Чуть со стула не свалилась. Я думала, он какой, бульдог? А он вон какой! Он хуже Бармалея. Такой урод! А мама его с Путькой сравнила.

Я Путьку позвала и ему тоже показала. Бульдог! Вон у него какие губы! А глаза? И ноги в разные стороны, кривые. А губы висят даже. Настоящий бульдог!

Путька понюхал и отвернулся. И начал бровями дёргать. Ему так смешно сделалось! Он у меня на руках запрыгал. Он разве думал, что бульдог такой? А бульдог вон какой!

«БЕЛКА-СТРЕЛКА-КЫТЬ…»

Я так смеялась! И в это время как раз Димка пришёл. Ему дома скучно: у него мама с папой в театр уехали. А тут лампочка перегорела. Он в темноте не любит сидеть. И ещё – он хохот услышал.

Я Димке тоже показала бульдога. Он сразу понял и закричал:

– Это дедушка бульдог!

Мы во весь голос смеялись. Громко. Потом Путька как залает: «ввва!» Путька уже научился лаять.

Только у него «рэ» плохо получается. Все собаки так лают: «рррыавв!» А Путька просто: «ввва!» Но тоже здорово! У Димки так не получается, у меня – тоже.

– Прекратите сумасшедший дом, – сказала мама.

А мы всё лаем: «ва! вва! вва! ррр!»

– С вами нельзя по-человечески, – сказала мама.

И книгу захлопнула. И на полку её убрала. Высоко. Придётся теперь табуретку подставлять, чтобы достать. Но табуретка лёгкая. Это не то, что кресло подвинуть. Я хорошо запомнила, куда мама книгу положила. Сразу найду.

– Вы ничего в породах не понимаете, – сказала мама.

– А у Путьки какая порода, тётя Галя? – спросил Димка.

– Беспородный наш Путька, – махнула мама рукой. – Дворняга.

– «Дворняга»? – переспросил Димка.

И стал чёлку на палец накручивать. Он, когда думает, всегда накручивает. Его тётя Клава по рукам за это хлопает. Но он ведь не может не думать?

– Белка-Стрелка, – вдруг сказал Димка.

– Что – Белка-Стрелка? – не поняла мама.

– Она в космос летала, – сказал Димка. – Её потому взяли, что она дворняжка. Это самая выносливая порода.

Вот как Димка сказал! Теперь мама поймёт, что Димка умный. У него коленка завязана и на шее царапины. Жёлтые. Их йодом мазали. Но Димка терпел – он такой молодец.

– Белка и Стрелка, – улыбнулась мама.

– Вспомнил! – сказал Димка. – Их было две собаки. И они были дворняжки, правда, тётя Галя?

Вот какой у нас Путька, он – дворняжка! Мне просто повезло, что я его выбрала. Дворняжка! Как Белка-Стрелка…

– Белка-Стрелка! Белка-Стрелка! Белка-Стрелка! – закричала я.

Так хорошо было кричать, как считалка: «Белка-Стрелка-Белка-вон, Белка-Стрелка-вышел-вон!» Я сама придумала. И Димка сразу подхватил: «Белка-Стрелка-кыть, вы-ходи-водить!»

И Путька себе дело нашёл. Он напал на ковёр. У ковра угол загнулся. Будто ухо. Путька в ухо вцепился и треплет. А ковёр большой, он своё ухо крепко держит. Вот Путька и, сердится. Ему хочется ковёр по комнате потаскать. А он его даже сдвинуть не может. Только ухо всё обмусолил.

Мама на нас с Димкой смотрела и не видела, как Путька играет. Потом закричала:

– Сейчас же оставь ковёр в покое!

И у нас с Димкой настроение немножко пропало. У Димки коленка заныла, он даже захромал.

– Ты почему, Митя, весь перевязан? – спросила мама.

Мама Димку Митей зовёт. Больше никто так не зовёт. Ей очень нравится имя Митя. Если бы у мамы был сын, она бы его обязательно Митей назвала.

Моё имя маме не очень нравится. Она меня Татой назвала. Она говорит, что второй раз она бы меня Татой не назвала.

Димка откликается. Его дома как только не зовут! Он когда что-нибудь сделает, его тётя Клава Дмитрием называет. Чтобы он почувствовал. А когда он себя хорошо ведёт, его тётя Клава зовёт Дым Алексеич. Димкиному папе нравится, когда тётя Клава так Димку зовёт.

– Ты что? Не слышишь? – говорит мама. – Я же тебя, Митя, спрашиваю. Ты подрался, что ли?

– Нет, – говорит Димка. – Я с крыши упал. Прямо на забор. И потом ещё на камни.

– Ой, Митя?! – не верит мама.

А зачем она спрашивает, если знает? Ей же Димкин папа всё рассказал!

– Мне надоело правду говорить. Меня сегодня целый день спрашивают. Одно и то же повторять!..

– Ну уж нам с Татой повтори, пожалуйста, – улыбается мама.

– Мне кошка травмы нанесла, – говорит Димка. – Я её хотел немножко полечить, а она как бросится…

– А что такое травмы, Митя? – спрашивает мама.

– Ну, – пожимает плечами Димка, – порезы, раны, царапины…

– А как ты её поймал? – говорю я.

– Рраз! – говорит Димка и прыгает на меня.

– Чур, я – кошка! – кричу я.

«Ввва!» – рычит Путька.

Он хватает Димку за трусы. Он меня защищает. Я только взвизгну – он сразу бежит! Сопит и переваливается. Он ещё свои ноги не очень хорошо запомнил. Но бежит! Путька у меня дворняжка. Вот как мне повезло!

– Ммяууу! – кричу я.

– Голова кругом идёт, – говорит мама. – Хотела почитать спокойно, не дали. Как в зверинце живу…

ОТ КОГО МНЕ ПРИВЕТ?

Мама сказала, что я самый занятой человек в институтском посёлке. Мне и правда так некогда! Я даже времени не замечаю. Уже брусника поспела и грибы, а я ничуть не удивилась. У меня с Путькой столько хлопот. Он всё время растёт. Он раньше на каждой ступеньке садился и на меня жалобно смотрел: ступеньки такие крутые! А теперь прямо с крыльца прыгает. Сразу на землю! И смотрит – чего это я так долго спускаюсь? Но крыльцо высокое, я ведь с него не буду прыгать.

Мне с самого утра некогда. Я бы, конечно, свою кровать убрала. Я бы и мамину убрала, подумаешь! Но ведь времени нет! Надо Путьку на прогулку вести. И до завтрака успеть. А мама говорит, что Путька один прекрасно может гулять: всё равно я его не на верёвочке вожу, он сам по себе бегает.

Но я боюсь Путьку одного пускать. Он у меня на глазах бегает, а не сам по себе! А то он к озеру побежит и сырую воду будет пить. Вот я чего боюсь! Он даже при мне иногда пьёт. Я пока добегу, он уже напьётся. Но всё-таки я ему не разрешаю. А если я дома буду сидеть? Он тогда целый литр может выпить. Мне мама сама говорила, что даже от одного стакана сырой воды заболеть можно.

Конечно, мне некогда. Мама разные поручения даёт, когда на работу уходит, – подмести пол, а перед этим веник сделать: веток наломать и связать вместе – будет веник. Потом молоко из бидона перелить: нам баба Рита в бидоне носит, но оно киснет в бидоне.

Почту из ящика тоже надо вынуть.

Мама столько писем получает! Ей разные друзья пишут. Некоторые с ней ещё в школе учились. Просто удивительно – так давно учились и до сих пор пишут! Некоторые с мамой позже учились. Или работали. Они сначала нашего адреса не знали, а теперь узнали. И вот пишут! Нам только недавно письма стали носить. А то у нас почты в посёлке не было, мы так жили. Зачем нам почта, если мы все рядом живём?

У маминых друзей письма в одинаковых конвертах. Они, наверное, сговорились нарочно. Вот будем ей писать в этих конвертах, что она скажет? А мама на конверты даже не смотрит. Она их так неровно обрывает, как попало. Потом читает и всё смеётся. А мне не велит без причины смеяться. Может быть, ей друзья только про смешное пишут? У них такие конверты – белые, а по бокам флажки, как на ёлке, красные и синие. В середине нарисован самолёт. У самолёта наверху четыре крыла бантом, а хвост длинный-длинный.

Я каждый день жду, когда у них эти конверты кончатся. Нет, не кончаются. Я бы с удовольствием другую картинку посмотрела. Мама смеётся, а мне ничего не говорит. Только передаёт приветы. Говорит: «Тебе, Тата, привет!» Или: «Тебе, Татуся, сегодня большущий привет!» Я спрашиваю: «От кого?» А мама улыбается.

У НАС ТАК МНОГО НОГ…

Я на улицу иду, Путьку тренировать. Я пол не подмела, и молоко в бидоне киснет, из него простокваша будет. Мне некогда!

«Рры!» – кричит Путька.

Он теперь «рэ» отлично выговаривает – лучше, чем я. Но лаять не любит. Он только вот так, один раз, гавкнет. Это значит – ему хорошо. Он как будто «ура!» сказал. Нам хорошо вдвоём гулять. Нам больше никто не нужен.

Я ломаю ветку сирени. Она мне для дела нужна. У нас под окнами столько сирени! Её даже нужно ломать. А то из комнаты ничего не видно. Сирень так густо растёт, что в её кустах всегда как будто ночь. Посмотришь туда, а там чёрное всё. Страшно! Путька туда не лезет. Мы с ним боимся темноты. Мама всё собирается сирень подрезать. Она всё лето прособиралась. У неё ножниц нет. Нужны такие специальные, садовые ножницы. А у неё только ма-ни-кюр-ные. Или те, которыми она меня стрижёт, мою чёлку. Они сирень не берут. Лучше уж руками ломать.

Я бросаю ветку в траву.

– Неси! – говорю я Путьке.

Путька морщит брови и думает. Ямочки у него на лбу двигаются. Он сильно задумался. Я смотрю на Путьку – он красивый. На носу белое пятнышко. А сам Путька чёрный. Мы его сколько раз мыли, и он ни капельки не отмылся. Он даже чернее Димкиных волос. И глаза у него сейчас жёлтые. В каждом глазу как будто пляж. Я даже песок разглядела. И солнце. А потом он как начал моргать.

– Неси! – говорю я Путьке.

Он думает – ну зачем ей ветка? Она же её сломала, я сам видел, и нарочно бросила. Вот если бы случайно уронила, тогда понятно. Или была бы не ветка, а какая-нибудь нужная вещь. Пояс, например. А то ветка.

Путька так думает. Ему кажется, что я новую игру придумала. Но смысла в ней он не видит. И весёлого ничего нет – ветку тащить! А я не могу объяснить ему. Вон собака из маминой книги тросточку носила. Но у меня же нет тросточки!

Я решила Путьке всё показать.

Бросила ветку и сама к ней побежала. Потом встала на четвереньки. Как Путька. Головой мотаю – «ввва!». Я его так передразниваю. Ветку зубами схватила и несу.

Путьке сразу понравилось. Он с другого конца в ветку вцепился. Мы так дружно несём. У нас восемь ног! И на двоих один хвостик. Он немножко загнут.

– Ой, – сказала я.

Я ладошку уколола. Я думала, что на шиповник наскочила. Ладошка вся прямо горит. И красная. Оказывается, я на крапиву наступила. Если бы у меня были садовые ножницы, я бы всю крапиву срезала. Зачем ей расти? Она разве цветы? Мне сразу пришлось вскочить.

Я ветку бросила. И Путька её тоже бросил. Он решил, что игра уже кончилась. Поносили, и хватит.

– Бери! – говорю я.

И сую ему ветку. А он не берёт. Он смеётся! Я прямо не знаю, как его воспитывать.

Мы с Путькой на песок вышли. Он, наверное, тёплый. Через сандалии разве разберёшь? Песок набился в дырочки. Так неудобно идти! Мама не велит босиком бегать. Но что же делать, если песок сам в сандалии забрался? Я осторожно шла. А Путька в песке норы роет. Он то носом роет, то ногами. Быстро-быстро у него получается. Я так и руками не смогу. Путька меня всю песком обсыпал. Вот и пришлось разуваться.

Мы когда в городе жили, я босиком не ходила. А тут научилась. Только по траве мне всё-таки колко. Димка даже по стеклу может. У него ноги такие, кожаные. Как у ботинок. Он целое лето босиком бегает. Но мне мама не разрешает. Потому что у меня нет привычки. Откуда же она возьмётся, если сама не разрешает? Я по песку зато могу. Мягко. Тепло.

Я тихонько иду. И думаю. Потом посмотрела – я вперёд ушла, а Путька где-то сзади фырчит. Он всё роет. Я так задумалась, что сандалии потеряла.

– Путька, я сандалии забыла! – кричу я.

Вдруг вижу – Путька бежит, и в зубах у него сандалии. Он за ремешки держит. Одну сандалию Путька крепко взял, а вторую по песку везёт, вот-вот потеряет. И лицо у Путьки такое довольное. Вот это он понимает! Он такое нужное дело сделал. Он мне сам сандалии принёс. А то бы мне пришлось возвращаться.

Я обулась, и мы с Путькой к дому пошли. Всё-таки надо пол подмести. Мама с работы придёт, а у нас чисто. Она скажет: «Какой же это добрый человек у нас такой порядок навёл?» А я скажу: «Мы с Путькой тут подмели немножко. Разве заметно?»