Текст книги "Кафе «Ностальгия»"

Автор книги: Зое Вальдес

– Запросто, мы зашли к тебе на хату. Мама дала адрес, а то мы и понятия не имели, куда идти, ведь мы рассудили так, что ты не слишком рассердишься, если мы завалим сюда, – сказал зеленоглазый мулат, почесывая пах.

– Какое там рассердишься, дружище! Давайте присоединяйтесь! Посмотрите, какие здесь девочки. Вы правда не хотите чего-нибудь выпить? – Андро не знал, что еще предложить им, чтобы они чувствовали себя как дома.

Они снова отказались, жестом показав, чтобы он не брал себе это в голову, и снова закрутили руками, словно сматывали клубок ниток, как бы говоря, что свое они еще возьмут. А вот насчет покушать они были не прочь, ведь они пришли голодными, и смели подчистую три блюда бутербродов, по две банки с фаршированным перцем и цыпленком на брата. Мулат завертелся около Мины, поскольку она выставляла себя такой независимой, а парень не хотел дать маху, подкатывая к какой-либо девчонке, у которой уже был партнер. Он подошел к парапету крыши, Мина отсела. Не хотела, так получай вдвойне, подумала я и не смогла удержаться, чтобы не поискать взглядом Ану, а та уже смотрела на меня. Ана подошла ко мне, посасывая ром из стакана.

– Это она не хотела негра? Так-то вот, – мы улыбнулись друг другу. – Выпей хоть чего-нибудь.

– Не могу, – ответила я застенчиво, – последняя головомойка, которую мне устроил папаня, была как раз из-за этого. Моя старуха умоляла меня не пить. Они будут дожидаться меня, чтобы обнюхать со всех сторон – у них это в порядке вещей.

– А я знаю, как обойти сухой закон, – прервал наш разговор второй солдатик.

Светлокожий, с черными волосами и глазами цвета меда, он был похож на индейца. Едва он подошел ко мне, как я уловила зловоние дохлой псины, что исходило от его сапог; зеленая, цвета оливок, гимнастерка воняла, ко всему прочему, автомобилем. Несмотря на это, он мне сразу понравился, любовная страсть, спящая три года кряду, вдруг проснулась.

– И как же? – спросила я, не глядя на него, чтобы он не подумал чего лишнего.

Он отошел к краю крыши и вытащил из своего вещмешка коробочку, в которой хранился маленький шприц. Затем выхватил у Аны стакан и опустил кончик иглы в ром. Втянув в шприц жидкость, он закатал рукав, перетянул руку жгутом, стукнул два раза пальцами по вене – та вздулась, грозя лопнуть, – и воткнул иглу, вводя в вену содержимое шприца. Ана охнула и чуть не грохнулась в обморок. Я почувствовала отвращение, но этот его поступок вызвал у меня неудержимое желание проделать то же самой.

– Кого ты, приятель, хочешь удивить? – я вырвала у него шприц, нашла ром и повторила все с собственной веной. Я никогда прежде не кололась, поскольку боялась даже щипков, но я сделала это, чтобы ни в чем ему не уступать. Локоть мгновенно раздулся, и отвратительная дрожь пробежала по телу. Это пройдет, если я пойду танцевать, подумала я, взяла парня за руку и потащила его в центр крыши.

Он танцевал, как завсегдатай «Ла-Тропикаль», [153]153
  «Ла-Тропикаль»– популярная танцевальная площадка в Гаване, для кубинцев значит примерно то же самое, что «Ла Скала» для поклонников оперы.


[Закрыть]мои глаза забегали с сумасшедшей скоростью, следя за ним, готовые вылезти из орбит, по крайней мере, мне так казалось. Я привалилась к нему, моя голова очутилась под его подбородком. Две верхние пуговицы гимнастерки были расстегнуты, и я видела кожу, расцарапанную ветками кустарника во время воинских упражнений. Я расстегнула остальные пуговицы и распахнула полы его обмундирования. Под ней оказалась майка того же оливково-зеленого цвета. Мне было жаль его искалеченную кожу – порезы, рубцы, татуировки до самой шеи, пузырящейся от укусов комаров и ос, вдобавок ко всему еще и расчесанной.

– Ужасно жарко, снимай-ка свою хэбэшку, – я отважилась пошутить, используя военное словечко.

Почти никто не обратил внимание на то, что мы пьяны, все уже разбились по парочкам, даже Мина не отставала, обнимаясь с зеленоглазым мулатом. Я приникла лицом к своему парню, высунула язык и провела им по ложбинке посреди груди – в этом месте она не была так волосата, и вьющиеся волоски прилипли к коже. Я набрала слюны и плюнула, чтобы тут же собрать ее кончиком языка – так я лучше могла смаковать его. Он имел вкус заварного крема. – Не надо, иначе я заведусь прямо здесь, – он отстранил мою голову от своей груди.

Андро подошел к лампочке и вывернул ее, крышу теперь освещал лишь лунный свет. Потом вернулся к проигрывателю, подбодрив по дороге нашу пару – солдатика Арсенио и меня, – и прижал к себе Вивиану. Ньевес наконец добилась того, чтобы Монги переключился только на нее, и тискалась с ним, пока в небо, к звездам уносилась громкая мелодия «Американки». [154]154
  «Американка»(American Woman) – известная песня из репертуара канадской рок-группы «Guess Who».


[Закрыть]Никто, кроме Аны и Хосе, не заметил, что я и солдат проделали с ромом. Ана подошла ко мне, едва закончилась песня.

– Ни за что на свете я не сделала бы подобную глупость, – сказала она, – но если ты говоришь, что таким образом можно избежать запаха спиртного, то давай, пожалуйста, валяй. Продолжай и дальше, почему бы тебе не заняться и всем прочим. Там внизу есть темный уголок, где вас точно никто не увидит. Берегись только всяких там Кармен Лауренсио и Минерв, помни, что они шишки в Кохунте, а по тебе в этом году как раз прошелся этот чертов ППП. Если ты хочешь получить удостоверение – иди прямо и не шатайся. Хотя можно и наплевать: если тебе хочется как раз обратного, то давай одним разом пошли это все куда подальше!

Кохунта – это собрание, на котором окончательно и бесповоротно решалось, достоин ты получить членский билет Союза Коммунистической молодежи или нет. Там вытаскивалось на свет Божий все грязное белье, каждый должен был покаяться в своих грехах, то есть подвергнуть себя критике; даже если не в чем было каяться, все равно ты обязан заниматься самобичеванием, это полезно, хотя бы с моральной точки зрения, потому что сложно представить, что за семнадцать лет жизни ты не совершил ничего предосудительного. Пройти через ППП, то есть План Подготовки к Поступлению, и через саму эту организацию должны были все без исключения.

А «всем прочим», о чем говорила Ана, были поцелуи взасос, тисканье в темноте, когда руки парней залезали тебе под платье, щупая задницу, сиськи, да норовя попасть кое-куда еще, – словом, всякие любовные штучки, исключая, конечно, трах. Впрочем, Мина, сидя на парапете, раздвинула ноги, и мулат уже втиснулся между ними и ритмично, что было весьма подозрительно, двигал тазом. Глаза девушки, смотрящие куда-то в сторону, слезились от наслаждения, из приоткрытого рта стекала слюна, а крылья носа раздувались от учащенного дыхания.

– Map, а ведь он ее трахает, так ведь? – злорадно прошептала мне на ухо Ана.

Я почувствовала, что мне самой хочется оказаться на месте Минервы. Я еще путала секс с любовью. Вивиана вышагивала под модную музыку на пару с Хосе Игнасио, который не сводил с меня глаз.

– Господа, прошу внимания. Танцуем койюде! – крикнул Андро, меняя пластинку.

Хосе Игнасио немного замялся, но все-таки решил пойти в мою сторону. Кармен Лауренсио затрясла волосами, танцуя койюде, и закружилась, то и дело дергаясь, вокруг Карлоса. Поднабравшаяся красотка так вертела головой, что казалось, голова сейчас вот-вот оторвется от тела и навсегда сгинет в темноте между домами. Эмма ухватилась за пришедшего недавно двоюродного брата Монги, грузчика, его называли Красоглазый, ведь он был по-девчоночьи красив, даже родинка темнела над верхней губой. Рэнди, разозлившийся на то, что не принесли пластинок с американским джазом, решил пойти в «Сервантес» в который раз посмотреть «Поющий под дождем». Хосе Игнасио прошептал мне на ухо:

– Что ты себе вколола, ром?

– Нет, болван, стрихнин, – ответила я, не скрывая своей неприязни, которая появлялась каждый раз при его приближении.

– Дело твое. Тебе было больно? – спросил он, и я прошипела ему в ответ сквозь зубы, что нет. – Не вижу ничего хорошего в том, чтобы вкалывать себе ром. Этой стране не нужны молодые наркоманы. А то, что ты только что сделала, да будет тебе известно, как раз и есть наркомания. Что с тобой происходит? Тебе на все наплевать.

– Что со мной происходит? Да ничего не происходит. Ничего. А может быть, ты хочешь присоединиться? Тогда давай догоняй меня, – сказала я и отошла, оставив его стоять с открытым ртом.

Арсенио и Игорь болтали о последних моделях штатовских мотоциклов и автомобилей. Они мечтали прокатиться на каком-нибудь классном мотоцикле, на «судзуки», к примеру, и клялись друг другу, что исполнят свою мечту, они стали потом закадычными друзьями, верными товарищами на долгие годы – надо сказать, вся эта дешевка из Абакуа [155]155
  Абакуа– тайное религиозное общество, возникшее в портовых городах Кубы – Гаване, Матансасе, Карденасе – среди негров-рабов, завезенных из Африки, впоследствии включавшее также креолов, мулатов и даже представителей белой расы. Одним из основных правил существования общества был принцип взаимопомощи.


[Закрыть]в подметки не годилась их дружбе. Монги и Андро подхватили песню Роберто Карлоса, а вскоре и к ним присоединились мы все. Мы стояли в одном кругу, похожем на тот, который образуют игроки в регби, и, обнявшись, кричали звездам:

 
Иисус Христос, Иисус Христос, Иисус Христос, я здесь.
Гляжу на небо, вижу, облако белым-бело плывет,
Гляжу на землю, вижу, как народ спешит, идет.
Иисус Христос, Иисус Христос, Иисус Христос, я здесь.
Как облако, не знают люди, бредут они куда…
 

Во рту у меня пересохло, хотелось пива, рома, чего угодно, но я знала, что если вернусь хоть с малейшим запахом спиртного, то родители мне устроят, и придется целый месяц сидеть дома без всяких развлечений. Никаких вечеринок, никаких кино, никаких «Коппелий», никаких пляжей. Я приложилась к пожарному крану, но язык прямо-таки горел. Оторвавшись от крана, я заметила какого-то юнца лет одиннадцати-двенадцати, наблюдавшего за мной с площадки между лестницей и входом на крышу. Я нерешительно сказала ему «привет», но он не ответил, опустил глаза, заморгал, а потом снова уставился на меня.

– О, это внук Эст-т-тер! – воскликнул Монти. – Эстер это т-т-та сеньора, что живет на п-п-первом этаже, а это ее внук. Он запускает с-с-самых смертоносных в Гаване воздушных змеев. Он вставляет им с-с-стеклянные перья в хвост… не п-п-подумайте чего плохого, он чемпион в уничтожении малых и б-б-больших летающих змеев. Давай к нам, старина, з-з-здесь т-т-тебя никто не съест! С-с-трах не уничтожает с-с-страх!

Юнец не сдвинулся с места, однако его взгляд, зажегшийся от торжественной тирады Заики, прошелся по каждому из гостей и в конце концов снова остановился на мне. Хотя мне было не совсем хорошо, я смогла разглядеть его лицо, которое показалось мне знакомым, однако я не придала этому слишком большого значения. Я подумала, что он вряд ли заговорит, потому что у него, должно быть, ломается голос, и он чувствует себя неловко от того, что голос его звучит как-то неестественно. Я отвернулась от него и пошла отвоевывать себе своего солдатика. Прежде чем потянуть его за лямку майки, я оглянулась на мальчика – не хотелось устраивать сцен, которые детям смотреть не рекомендуется. В черном проеме лестницы его не было видно. Я снова упрямо потянула Арсенио сердито зовя его по имени.

– Не говори мне Арсенио, называй меня Чени, малышка, – грубо ответил он. – Идем со мной. – Игорь остолбенел, увидев, что я упорно тащу Чени на лестницу. – Вещмешок не забудь.

Чени закинул на плечо свои пожитки и спустился за мной. Один этаж, второй, третий. Мы выкрутили лампочку. Я уже не могла разглядеть его лица. Я знала, что на третьем этаже жители обеих квартир не возвращались до утра, они работали ночью, и обычно парочки располагались в этом месте, называемом «зоной терпимости». Чени стал жечь спички. Я откупорила бутылку с ромом; на этот раз первой ввела в вену жидкость я, потом это сделал Чени. Язык снова сделался мокрым, потекла слюна, смачивая вкусовые рецепторы. Чени погасил огонь и бросил вещмешок на пол. На ощупь я нашла его губы, и мы поцеловались. Покусывая мои губы, Чени задрал мне платье, оттянул упругую ткань трусиков и сунул мне меж ног холодное железо – ствол пистолета. Откуда у тебя оружие? Украл из части, чтобы было чем похвастаться. Мои конечности похолодели от испуга. Расслабься, попросил он, это всего лишь игра. Он заряжен? Конечно, утвердительно сказал он, облизывая верхнюю губу, отчего казалось, что он улыбается. Ты никогда не играла в русскую рулетку? Нет, никогда. Дерзнешь? А почему нет? Я услышала, как завертелся барабан, ноги мои совсем онемели. Он первым приставил пистолет к виску – я заметила лишь металлический блеск, – потом положил палец на курок и – трак! Я зажмурилась и сжала зубы. Я жив, теперь ты. Я тоже крутанула барабан. Впервые в жизни в руках у меня был пистолет – ничто и никогда мне так не давило на руку. Я поднесла револьвер к виску. Я могла умереть. Трак! Я все же жива, облегченно вздохнула я. Ты потрясающая баба, воскликнул он. Не знаю, как я не упала в обморок. И вдруг его член скользнул по моим бедрам. Чени двигал им рукой так, чтобы его кончик возбуждал мой клитор. Он наклонился и спрятал револьвер в вещмешок. Но тут же его член вновь заскользил по моему бедру и приник к лобку. Чени вцепился рукой в мои ягодицы, и мы оба закачались всем телом. Он ввел палец мне во влагалище и никак не отреагировал на то, что я еще девственна, меня обрадовало такое его безразличие. Потом он отстранил меня, развернул спиной и ввел средний палец в мой зад. Ой, нет, не надо, мне очень больно, – забормотала я. Тогда он приставил кончик члена к моим ягодицам и стал медленно продвигаться все ближе и ближе к заветному отверстию, и вдруг резко, одним рывком пронзил меня до самого позвоночника. Он не кончил. Снова развернув меня, он пронзил меня спереди. Он вытащил свой член, влажный и липкий. И тут я услышала шаги: кто-то спускался по лестнице. Чени выставил в пустоту руку и вгляделся в темноту, притянув к себе какую-то тень. Я тоже протянула руку. Судя по прическе, пришедший был мужчиной, я коснулась уха, его губы слились с губами Чени. Их члены тыкались друг о друга. Чени прижал парня ко мне, его конец ткнулся в мой лобок и потом попал в цель. А между тем Чени вошел в него сзади; когда тот, третий, не смог больше сдержаться, он вышел из меня, и на пол брызнуло семя. Мы все тяжело дышали. Новые шаги на лестнице заставили нас замереть. И тут же мы услышали еще одно дыхание. Руки Чени отстранили меня, чтобы принять только что пришедшего. Я догадалась, что третий прислонил к моей голове голову того, кто пришел последним. Это была женщина, и когда ее губы слились с моими, я поняла, что это Минерва. Она тоже удивилась и хотела было отстраниться, но переменила решение и легонько прикусила мне язык и положила мою руку себе на грудь. Я поискала ремень Чени, чтобы понять кто где. Чени тем временем вошел в Минерву, а третий – в него. Мне было неприятно присутствие Минервы, и я мягко отодвинула ее. Мной снова занялся третий, но мне было не до него – я столько ждала от любовной прелюдии, но так и не сумела достичь оргазма, – а тот все целовал и целовал меня. Потом Чени приник языком к моему влагалищу. Другая пара, не прекращая ласк, откатилась от нас в угол лестничной площадки. Чени прекратил лизать меня, и снова его член пронзил меня; в конце концов он кончил в меня, я не дала ему выйти, и сперма оросила мое влагалище. Чени настоятельно просил меня попрыгать, чтобы не забеременеть, ведь сперматозоиды в таком случае не смогли бы попасть в матку. И тут я вдруг почувствовала присутствие еще одного, пятого человека: кто-то наблюдал за нами, скрываясь на верхнем лестничном пролете, и бог знает как долго. У меня все похолодело внутри, тени теперь прорисовывались настолько отчетливо, что мне стало противно. А на верхней площадке блестели глаза того юнца. Чени позвал его, и тот пулей сбежал по лестнице мимо нас. Я как можно скорее привела себя в порядок. Чени попытался меня удержать, но я не поддалась на его увещевания.

Я сбежала на второй этаж, потом на первый выскочила на улицу. Чени пару раз окликнул меня. В лицо мне дохнул соленый бриз, я машинально поплелась по улице Лус в сторону порта. В ушах у меня шумело: разные мелодии сливались в один нарастающий гул, накатывавшийся смесью арий из знаменитых опер и диких воплей. Барабанные перепонки чуть не лопались. Религиозные песнопения и пустая болтовня сменялись современными ритмами. Ром добрался и до моих ушей. Я была отравлена, это точно, и мне стало ясно: я сдохну, раздавленная этим шумом. Ну нет! Я хотела бы умереть в тишине. Вдруг невыносимое бормотание прекратилось, но тут же начался свист – словно стрелы свистели в миллиметре от моих ушей. Свист заглушила песня какого-то кастрата. Я вгляделась в тени зданий, ища того, кому могло принадлежать это контральто из церковного хора. Какой-то человек выскочил из боковой улицы – нет, это не он только что пел словно ангел, – человек вытащил нож и приставил его к моему животу. Поняв, что взять с меня нечего, он сорвал солнцезащитные очки, которые болтались зачем-то на шнурке у меня на шее. Я попыталась сопротивляться, вцепившись в очки, но упала на тротуар, и он потащил меня по неровному грязному асфальту. Мне пришлось уступить, ведь он стал пинать меня в живот и пригрозил выпотрошить меня, если я не отпущу их. Как только очки оказались у него, он плюнул мне в лицо и бросился бежать. Поднявшись, я протерла глаза, внутри все жгло. Между тем ко мне вернулось, хотя и не совсем, привычное восприятие звуков. Я поспешила уйти оттуда, я не могла без отвращения вспоминать испещренное шрамами лицо этого типа. Однако сам акт насилия меня нисколько не испугал, я даже почувствовала удовлетворение от того, что со мной произошло. За все надо платить, за всякое удовольствие, подумала я, смирившись.

На террасе Аламеда-де-Паула несколько человек, сидя на скамеечках, о чем-то болтали, обмахиваясь пальмовыми листьями или искусственными веерами. Несколько мальчишек гонялись друг за другом на самокатах, другие, постарше, – на велосипедах. Корабли неподвижно застыли в бухте, напоминая священных и спящих чудовищ. Мне захотелось прокатиться до Реглы, а если так, то мне следовало поторопиться, чтобы успеть на готовый к отплытию катер, который, разогреваясь, уже тарахтел мотором. Я прыгнула на борт катера и осталась наверху, хотя могла спуститься внутрь – свободных мест было полно. Бриз, который тянул с океана, не приносил прохлады, лишь соль, что оседала на коже, смешиваясь с выступавшим потом. В тот момент я ни о чем не думала, даже о том, что впервые целовалась сразу с двумя мужчинами и женщиной. И ни много ни мало – с Минервой, такой чистюлей! Я без интереса разглядывала пейзаж: с одной стороны вечный факел нефтеочистительного завода и Элевадос, с другой – Кристо, огромный, сопротивляющийся ветрам, дующим сверху, с холмов Касабланки, пушка Луперто, которая громыхала каждый вечер ровно в девять. Мотор катера стал глохнуть, так что мы могли и не добраться до другого берега. Капитан заглушил его совсем и некоторое время катер рассекал волны залива по инерции. Вскоре двигатель запустили снова, и катер возобновил движение; на последнем издыхании, насилуя побежденный механизм мы все же коснулись пристани. Одним прыжком я соскочила на разбитые доски. Мне захотелось искупаться, но вода блестела масляными пятнами, и мне стало противно. Я решила дойти до церкви Девы Реглы – я почитаю Йемайю. [156]156
  Йемайа– в пантеоне йоруба божество моря, в католической вере ей соответствует Наша Сеньора Дева Реглы.


[Закрыть]Впрочем, в такой час церковь наверняка закрыта, но все равно, по крайней мере, у меня есть предлог прогуляться по району.

По дороге мое внимание привлек большой дом, освещенный свечами и канделябрами, изнутри доносилось какое-то странное, нежное и печальное пение, похожее на стенание. Дверь была опечатана пломбами Городской Реформы, но я могла проникнуть внутрь через окно, которое не было даже занавешено сеткой от москитов. Сквозь него я и заметила старика негра, раскачивающегося в кресле-качалке. Он был босой, и я уставилась на его мозолистые ступни, похожие своей задубелостью на толстые подошвы сапог. Казалось, он спал, но его ресницы дернулись в тот самый момент, когда в окне появился мой силуэт. Старик открыл выпученные глаза и встал с кресла, он и стоя покачивался из стороны в сторону. Я отбежала в страхе, стараясь, чтобы не шуметь, осторожно ступать сандалями по гальке.

– Девочка, щ-ш-ш, не уходи, ш-ш-ш! – старик, перегнувшись через оконную раму, подзывал меня своей похожей на пергамент рукой. Я оглянулась по сторонам. – Ты, именно ты, подойди.

Я спросила, не случилось ли чего и не нужна ли ему помощь. Он отрицательно покачал головой, не переставая улыбаться, отчего лицо скорчилось в добродушной гримасе. Ему хотелось предостеречь меня, а заодно выйти из сонного состояния, а лучше сказать, из состояния пророческой дремоты. В своем полусне он увидел меня, и так случилось, что я как раз прошла перед его домом. Он сказал, что, пока дремал, слышал, как одна девушка плакала о греховном наслаждении. Она отказалась от него, но ее плач был настолько сладострастен, что ее собственная тоска вполне удовлетворяла ее. Речь шла обо мне, он нисколько в этом не сомневался. Я попыталась уйти, но меня задержало его пророчество:

– Сожженный человек вернется к тебе в карнавальной маске, в другом теле.

Он предупредил меня, что покойник обязательно требует католической мессы на девятый день и что умерший был в меня сильно влюблен. Старик понятия не имел о том, почему этот мертвец перевоплотится именно так, почему он будет гневен, ведь в его жизни я была лишь кратким мигом, но, возможно, дело в том, что я стала последней женщиной, которую он возжелал перед тем, как умереть, он все еще живет во мне, и мне нужно избавиться от него, указать ему путь, которым он должен идти, чтобы принять свою смерть и не мотаться здесь, среди живых. Он снова повторил, что во сне слышал стоны и, плутая во мраке своего сновидения, он встретил мое раздувшееся, словно наполненный кровью шар, лицо, готовое вот-вот лопнуть. И не быть мне в ладах со своей совестью пока этот человек не вернется ко мне вестником в другом теле, не обласкает меня и, в конце концов, не овладеет мною, ведь во что бы то ни стало он будет стремиться закончить то, что когда-то осталось незаконченным. Этот старик со сморщенной кожей на лбу и тусклыми стеклянными глазами был бабалоче. [157]157
  Бабалоче(или бабалао, бабалаво) – на Кубе жрец божества йоруба Ифа.


[Закрыть]

– Он не причинит тебе вреда, он любит тебя, и ты ему нужна. Но ты должна помочь этому духу, пока он пытается осесть в каком-либо живом существе, и направить его к самой себе. Ты должна посвятить ему мессу. Тебе нужно поговорить с ним и убедить его в том, чтобы он полетел по дороге на свет, и его вознесение омоет и облегчит ему язвы. Ему выпала жестокая смерть, и он никак не может свыкнуться с ней. Он будет твоим спасителем и защитником. Ты весьма соблазнительна, всегда найдется кто-либо, кто захочет переспать с тобой. Многим будет хотеться подрезать тебе крылья, но у них ничего не выйдет, ты взлетишь очень высоко, в другие небеса. Ты пройдешь через бесчисленные разочарования. Но этот человек будет следовать за тобой и очень усердно тебя оберегать – лишь бы с тобой не случилось ничего плохого. И дело не в том, что ты много значила в его жизни, нет, я уже говорил это, ничего подобного. Сначала он явится к тебе в обличье того, кто по-отечески позаботится о тебе. Не отвергай его. Он будет приходить к тебе под многочисленными масками. И однажды он предстанет перед тобой в обличье человека, которого он боготворил, в надежде, что ты поможешь ему, вытащишь его из бездны. И в тот день ты обретешь спокойствие, тебя охватит чувство умиротворения, и ты сможешь соединиться с тем человеком, которого любишь, и он не станет сердиться. Если же ты, наоборот, отвергнешь вестника, через которого он будет пытаться исполнить предначертанное искалеченной судьбой, то будет кровь. Не забывай это. Ты веруешь?

Я ответила, что верить-то верю, правда, не так чтоб сильно, но религию уважаю, и меня восхищает Дева Реглы, потому что мне нравится, что она была отважной святой. Он начал было смеяться, но из его груди вылетел только глухой свист. Смех застрял у него в горле, и через мгновение вырвался женским хрипом, больше похожим на мяуканье, покрывающим, словно накидкой цвета индиго, темную ткань ночи. Две полоски, удлиняющие глаза, сливались с гусиными лапками – морщинками, идущими к вискам. Никогда прежде я не видела такого темного и лысого негра с голубыми глазами, сказала я, и ему это понравилось. Щеки складками свисали на шею. Лысина сверкала, словно зеркало, а когда он чесал череп, на плечи горстями сыпалась перхоть, которую он недовольно стряхивал резким движением руки, будто бы отгонял москитов. Он был одет в пижаму цвета джута, [158]158
  Джут– род однолетних трав семейства мальвовых, используется в ткацком производстве


[Закрыть]с краями, обметанными красно-коричневой нитью. Я заметила, что в подмышках материя пижамы была словно луковая кожица, настолько она обтрепалась и износилась. Желтоватое пятно расплывалось вокруг ширинки – свидетельство недержания мочи. Однако он оставлял впечатление человека, только что принявшего ванну, потому что на ключицах были видны крупинки талька, а иссушенную географию его рук пропитал легкий слой высохшего мыла. Пока я так детально его изучала, он продолжал рассказывать мне свой сон, в котором я была в платье, очень похожем на то, что сейчас на мне, только не зеленом, а темно-синем. На пустыре среди бурьяна я танцевала с двумя случайными мужчинами, ни один из них гроша ломаного не стоил, предсказывал старик, они как дешевые украшения, как статисты в кино. А герои – это юнец с кошачьими глазами, смотрящими в пустоту, а также я и еще одна женщина. Он увидел и то, что близкий мне человек попадет в тюрьму за сомнительные делишки. Все знал этот чертов старик!

– Возможно, что ничего из того, что вы тут мне наговорили, никогда не произойдет или уже давно произошло. Разве нет? – бросила я с вызовом.

– Возможно… В любом случае – приготовься. Надо быть готовой и к хорошему, и к плохому. И не убоись вещей необычных! Тебе дано видеть светящиеся ореолы, и ты не пугайся и не беги от этого, с тобой все будет хорошо, – он достал из-за двери обкусанную сигару, зажег спичку и больше не произнес ни слова, а только звучно посасывал сигару.

Мы довольно долго молчали, видимо, ему больше нечего было мне сказать, и я попрощалась с ним, поблагодарив его за пророчество. Не скажу, что меня никак не тронула встреча со стариком, мое случайное вторжение в его летаргию и тем более то, что он мне тут наговорил. Да и случайным ли было это вторжение? Но я боюсь слишком много знать. Никогда я не хотела знать больше того, что определено природой, хотя все говорит о том, что я многое могу предвидеть, что у меня дар медиума. И это он побудил меня прийти сюда, и я сама этого хотела, и я пообещала исполнить все, ни на грамм не веря своему обещанию.

Как я и предполагала, церковь оказалась закрытой, так же как и часовенка, стоящая немного в стороне, там набожные люди преклоняют колени пред алтарем Девы Реглы. Сидя на бордюре тротуара на противоположной стороне улицы, я рассеянно разглядывала то стены домов, то пустынную перспективу центральной улицы, освещенную скупым светом фонарей. Крупные капли упали на асфальт, неожиданно пошел дождь, но я не сдвинулась с места. Стремительно приближалась гроза, вдалеке сверкали молнии, доносились раскаты грома. Новый раскат, и город погрузился в кромешную темноту. Я смутно различила группу людей, появившуюся из-за дома лысого старика и направлявшуюся в мою сторону. С каждым кварталом народу прибавлялось. Когда они поравнялись со мной, это уже была толпа в несколько сот человек. Они несли на носилках труп юноши, облаченный в грязную, окровавленную, вымокшую под дождем одежду. По кровавым пятнам было понятно, что он получил несколько пулевых ранений, голова также была пробита. Навстречу толпе ехал пустой автобус. Водитель затормозил, вылез из кабины и, присоединившись к толпе, спросил, что случилось. Сеньора, которая, по всей видимости, была матерью убитого юноши, рассказала, всхлипывая, что пограничники поймали ее сына, пытавшегося бежать на плоту.

– Они застрелили его! Моего бедного сыночка!

Я поняла, что история эта не закончится ничем хорошим, ведь в двух кварталах отсюда находился полицейский участок, но тем не менее примкнула к шествию. У кого-то на руках были маленькие дети, глаза родителей светились нездоровым блеском. На подступах к полицейскому участку толпа затянула религиозную песню, обращенную к Йемайе, голоса людей становились все тверже. Немедленно из участка выбежали полицейские, чтобы разогнать то, что называлось контрреволюционным выступлением. Родственники запротестовали: им стоило многих трудов отвоевать труп у пограничников, и теперь они несли его домой, чтобы на следующий день спокойно и достойно предать земле. Полиция ответила, что у них нет никакого права ходить по городу с трупом да еще выставлять его напоказ, что вообще ни в какие ворота не лезло. Полицейские собирались конфисковать тело, временно, потом они отвезут его в похоронное бюро соответствующего квартала. Отец отказался подчиниться, сказав, что никто не коснется тела его сына и менее всего это будет позволено тем, кто убил его, и он не допустит, чтобы грязные руки еще раз запятнали мальчика. Его поддержали и другие мужчины. Мать решительно встала между импровизированным гробом и полицейскими. Те вытащили пистолеты и пальнули в воздух, что привело к сумятице, многие побежали: кто-то, чтобы укрыться в подъездах домов, кто-то, чтобы спрятаться за фонарными столбами. Но большинство ринулось в разные стороны, люди поскальзывались, падали в грязь, снова поднимались и снова бежали. Но те, кто нес труп, бесстрашно остались на месте. Я была среди них. Дождь усиливался, все уже промокли до нитки. К месту событий подъезжали полицейские машины, вызванные на помощь из других участков. Суровое лицо отца говорило о том, что он не уступит. Мать все же упросила полицейских разрешить им отнести сына домой, она поклялась, что никаких беспорядков больше не будет. Глаза отца заморгали, и по щекам, смешиваясь с каплями дождя, покатились слезы. Он вытер лицо тыльной стороной ладони и, склонив голову, презрительно повернулся спиной к полицейским, ожидая окончательного решения. Начальник спросил про водителя автобуса. Тот стоял возле меня; не произнеся ни слова, он сделал шаг вперед и поднял руку.

– Отвези их! И знайте: поедете под охраной. Она будет рядом, пока не зароют труп. И поосторожней там на поворотах, иначе все кончат как он! – заорал начальник, указывая на юношу, тело которого начинало уже синеть и распухать, слишком много оно впитало в себя воды. Труп загрузили в автобус, и тот стрелой помчался по улице, – звучит это как строчка из плохого стихотворения. Конвой мгновенно устремился за ним.

Я не села в автобус, потому что это было уже слишком, я и так испугалась, что ввязалась в эту историю, да и пора было возвращаться домой. Один из полицейских подошел ко мне выяснить, кто я такая. Да так, никто, ответила я нервно от страха я всегда несу невесть что.