Текст книги "Убежать от тирана (СИ)"
Автор книги: Злата Тур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Теперь ты понимаешь, что я не могу быть твоей женщиной? – Слезы блестели в ее глазах, голос дрожал, а я хотел башкой биться о лобовое стекло, только бы не разворачивало душу, как разрывные пули, это мерзкое чувство бессилия. Но если мне так хреново, то каково же ей выносить эту каждодневную муку?! Так ведь и с ума сойти недолго. Я сжал челюсти так, что едва эмаль не посыпалась. У меня нет права быть слабаком. Сказать сейчас: «Лада, прости, ошибочка вышла! Я не мужик, мудло в кальсонах!»? Тогда можно уже не причислять себя к сильному полу. Я медленно, чтобы не испугать Ладу еще больше, выдохнул.
– Ты моя женщина. Я это знаю. Просто сейчас есть сложности. Но! Анюта в безопасности. И это главное. Потерпи. Я все решу.
Лада грустно улыбнулась.
– Ну да! Как в притче про Ходжу Насреддина.
– Какой?
– Ходжа Насреддин за хорошую плату взялся за двадцать лет обучить грамоте ишака. Эмир грозил отрубить Насреддину голову, если в указанный срок ишак не научится читать. Когда Насреддина спросили, как же он пошел на такой риск, он ответил: « Ничего страшного. За двадцать лет или ишак умрет, или эмир умрет, или я умру!»
Она снова подарила мне свою печальную улыбку, от которой мне захотелось пойти войной на всю Англию.
– Мы не будем ждать, пока ишак сдохнет. Я обещаю, что-нибудь придумаю. Ты только не отчаивайся. Знаешь, как я испугался, когда ты сознание потеряла? Ты простила меня? – я опять виновато улыбнулся, потому что больше всего на свете мне не хотелось, чтоб она обижалась на меня. – Пойми меня. Я спешу на свадьбу, весь такой счастливый жених, а тут мне кто-то под колеса бросается.
– Дань..-и-л, ты сам себя обманывал, – совершенно неожиданно почти перебивает она меня.
– В каком смысле?
– Во-первых, ты опаздывал, значит уже подсознательно допускал мысль о том, что хотел бы опоздать. А во-вторых, когда ты кричал, что опаздываешь на свадьбу и виновата в этом я, ты потер рукой нос.
– Ты думаешь, я перепутал его с лампой Аладдина?
– Нет. Есть язык тела, то есть движения, жесты, которые человек делает подсознательно. И на словах он может говорить одно, а тело его выдает. Обычно люди трут нос или касаются его кончика, когда не уверены в том, что говорят или же обманывают. Так что говоря о женитьбе, ты скорее сам себе доказывал. Поэтому я тебе верю, что ты женишься потому, что дал слово, – переключившись с травмирующей темы, она свободней вздохнула. Как хронически больной испытывает облегчение после острого приступа болезни.
– Лада, а откуда у тебя такие познания? –задаю вопрос и снова отрываю глаза от дороги – не могу налюбоваться ею.
– После того, как я нашла дн.., – она запнулась, словно забыв слово и тут же продолжила: – Я нашла ту запись и решила, что мне нужна помощь психолога. Я записалась на длительный тренинг, мужу сказала, что хочу освоить интерьерный дизайн. Но потом пришлось бросить. Однако многие вещи я там успела понять, – щеки Лады порозовели, во взгляде мелькнула тень то ли растерянности, то ли стыда, и я понял, что у нее еще много есть таких вещей, которыми она не готова со мной делиться.
– Не хочешь, не говори. Я понимаю, что тебе несладко. Но не зря ж ты мне под колеса бросилась? Судьба, наверно? – до дрожи мне хотелось остановить машину и зацеловать эту маленькую, настрадавшуюся дюймовочку. И совершенно неуместно заулыбался. Никогда за мной не водилось стремление к метафорам и поэтичности. Однако Лада словно пробудила во мне какие-то еще неизведанные стороны. И самое главное – пробудила любовь.
Как я раньше не додумался? Она же настоящая Дюймовочка! Только уже попавшая в лапы старого толстого крота. Выпытывать, как она туда попала, сейчас не стоит, она и так изнервничалась.
Я взял ее за руку и легонько сжал, почувствовав снова щекотание легких крылышек счастья на своей душе.
– Думаешь Судьба? А может это злой рок? – она бросила на меня испытывающий взгляд, но я знал твердый ответ.
– Это Судьба! И ты моя Дюймовочка.
– Но я ем не половину зернышка, а гораздо больше! Я иногда становлюсь прожорливой, как хомяк.
– Эй, ты меня опять хочешь упрекнуть в финансовой несостоятельности? – шутливо насупился я.
– Нет, ни в коем случае! Я сама работать пойду!
– Только не уборщицей!
– Ты запомнил? – искренне удивилась она, как человек, привыкший, что никому нет дела до того, что он говорит.
– Лада, я все помню. И помню про мороженое. А теперь ты меня совсем заинтриговала. Ужасно хочется видеть прожорливую Дюймовочку.
Ощущение легкости переполняло нас. Меня так точно. Я чувствовал себя настоящим гелиевым шариком, способным парить в воздухе.
– Ты увидишь не только прожорливую Дюймовочку, но и Дюймовочку, которую первый раз в жизни угощает мороженкой мальчик.
Блаженная улыбка помимо воли растянула мой рот до ушей.
– За мальчика спасибо. А ты что, хочешь сказать, что тебя мальчики на свидание не приглашали?
Опять тень печали мелькнула в ее глазах, и я понял, что затронул еще одну больную тему.
– Я тоже практически не ходил на свидания. Некогда было. Так что чувствую, что мы с тобой получили шанс наверстать упущенное. Готова, Дюймовочка моя?
– Ну хоть чуть-чуть наверстать? – робко улыбнулась она.
– По полной! Только вот разберемся со всем. А пока прошу, – я уже нашел парковку и, прежде, чем Лада начала дергать ручку, выпрыгнул из машины и открыл ей дверь. Я протянул ей руку и почти поймал в свои объятия. Странное дело, когда я носился с ней по больнице, я только удивлялся, какая она легкая, но никакого сексуального подтекста в голове не было. Сейчас же у меня все обрывается внутри от восторга, когда ее касаюсь.
Мои руки автоматически, будто делали это тысячу раз, сомкнулись на ее худенькой спинке. И мне стоило большого труда, чтоб не начать ее гладить.
Она робко прижала свои ладошки на моей груди и будто забыла, как дышать, отсчитывая мгновения нашего ворованного блаженства. Наконец выдохнула, и я понял, что нужно отпустить.
– Идем? – бодро, как пионер всем ребятам пример, я попытался вселить в нее уверенность в том, что все у нас будет хорошо.
– Идем, – согласно кивнула моя Дюймовочка и снова своей нежной, грустной улыбкой заставила меня сжать кулаки от злости, что не могу быть с ней. Но эти пару часов, раз это ее первое «девчачье» свидание , я просто обязан сделать счастливыми для нее, дать ей силы и надежду.
Недалеко от входа мы сразу нашелся и киоск с мороженым.
– Какое будешь? – спрашиваю я, и вдруг осознаю, что мой невинный вопрос имеет вполне взрослый посыл, который уже окончательно расставил все на места. Я хочу эту хрупкую, грациозную, как лань, Дюймовочку. Хочу до дрожи и сорванного дыхания, до эмоций на разрыв и чувств взахлеб. Хочу и душевной близости, и физической. И сейчас, как коварный искуситель, с замиранием сердца жду, что она выберет. Черт, правда, как пацан, забываю о проблемах и ловлю кайф от своих совсем не платонических мыслишек.
Если выберет стаканчик, значит, пионерские зорьки, а если..
– Я эскимо хочу…
Прав Макс тысячу раз! Я чувствую себя прыщавым пацаном на первом свидании. Когда гормоны прут, голос ломается, еще ни разу не целовался, но порнушки уже насмотрелся. И теперь эта желанная девочка рвет крышу: она и недосягаемая принцесса, и тут же хочется видеть ее блудницей. Рот непроизвольно, как на веревочках, растягивается от уха до уха, и я беру две одинаковых мороженки.
– Соревнуемся, кто медленней съест? – откровенно толкаю свою девочку на удовлетворение моих фантазий, и чуть не подпрыгиваю от счастья.
Лада аккуратно освободив от обертки, зажмуривает глаза и аккуратно обхватив губами лакомство, втягивает верхушку в рот.
– М-м-м, – без слов выражает свое удовольствие и, открыв глаза, ловит мой, ну чего там скрывать, похотливый взгляд.
Ноги прирастают к земле, тело словно наполняется искристыми пузырьками шампанского, которое бьет в голову, прошивает позвоночник и отстреливает в пах. Она, как сканером, считывает это все в моих глазах и сама словно изумляется. Ее глаза распахиваются от удивления и смущения, потом еще один взмах ресницами и, матерь божья! Она краснеет, как школьница. Это самое восхитительное зрелище, которое мне приходилось когда-либо видеть!
Сглотнув, Дюймовочка, прокашлялась, и окончательно, стушевавшись, посчитала нужным пояснить.
– Когда я была маленькой, мы ходили с мамой в парк, и она покупала мне эскимо. В серебряной фольге. Как это!
И будто еще больше оправдываясь, чуть ли не под нос сунула мне мороженое.
И снова разворот на сто восемьдесят градусов. Только что я облизывался, как жирный кот на сметану, и тут же меня затопила нежность. Я понял, что сейчас она может что-то рассказать. Мне нужно знать о ней все. Не хочу, чтобы моя женщина была темной лошадкой.
Чтоб не смущать ее дальше, я раскрыл свою эскимошку и вонзился зубами в холодную вкуснятину.
– Лада, а почему, когда была маленькой? – осторожно задаю вопрос. Чувствую, что опять причиняю боль, но не нужно ждать более удобного момента. Часто не сказанное вовремя слово может все разрушить. Хотя и сказанное не вовремя…. Тоже не лучший вариант. Стоп! Хватит словоблудия.
– Мама умерла, когда я только пошла во второй класс. Отца я не помню. Наверно, они с мамой развелись, потому что она никогда не говорила о нем. А я боялась спрашивать, чтобы не расстроить ее.
– И ты попала в детдом? – тяжелая петля жалости захлестнула мою душу. Бедная Дюймовочка! С такой –то неприспособленностью и хрупкостью!
– Нет. Мне повезло. Наверно. Меня взяли под опеку, в общем-то, хорошие люди.
Глава 14
И несмотря на то, что я не собиралась выворачивать себя наизнанку, Данил своим внимательным взглядом ясно давал понять, что с ним, как с прокурором, не стоит изображать то, чего нет на самом деле. Предельное внимание, требовательность и то, что мне совсем не нужно было – жалость. От нее мне реально становилось плохо, что-то внутри опять скручивалось в мучительный клубок боли и страха.
Я снова, как на машине времени, улетала в прошлое, и снова противно пиликающий по нервам, как смычок по расстроенной скрипке, каверзный вопрос – а хотела бы я там, в прошлом, поставить точку на одном пути и пойти другим? Избежать страданий, почти полного разрушения себя, этих горьких лет?
Ругала ли я себя, что побежала, как собачка, повиливая хвостиком, за первым встречным? Нет, это, конечно, утрированно. Омар не был первым встречным…
Он просто потряс меня щедростью, участием, вниманием. А я так изголодалась по этому, что даже не стала и раздумывать. Мне казалось, что хуже моего существования быть не может. Но … никогда не говори никогда и «хуже быть не может».
Потрясенная смертью мамы, я не знала, хорошо или плохо было то, что надо мной взяла опеку мамина коллега, Эмма Эдуардовна.
Понимая, что мамой я ее называть не буду, а «тетя Эмма» будет для нее оскорбительно, мне велели обращаться по имени – отчеству. И поскольку она была женщиной ответственной, то за процесс воспитания взялась жесткой рукой и так, как она себе представляла.
Я потом интересовалась, как живется ребятишкам в детских домах, сравнивала со своим житьем и опять не могла сказать, где лучше.
У меня была своя комната, немного игрушек и много книг. В основном, их приносили в подарок мне, как сиротке, люди, приходившие в гости к моим опекунам. Все восторгались их душевной щедростью и чуть ли не самопожертвованием.
А я, в отличие от детдомовских, имела личного надзирателя, собственную Фрекенбок. Не имея своих детей, она хотела сделать из меня предмет гордости. И поэтому я училась на одни пятерки, ходила в художку, в музыкалку и не имела ни единой свободной минуты.
Зато когда собирались гости, меня гордо выставляли со скрипкой посреди комнаты и предоставляли право продемонстрировать педагогический талант своих опекунов. А еще я выразительно читала стихи Байрона и Шекспира на языке оригинала, чем приводила всех в неописуемый восторг.
А в повседневности, если я не учила уроки, значит убиралась в доме, мыла посуду. На все интересное был тотальный запрет – друзья, гулять во дворе, приводить в дом кого-то, смотреть телевизор.
Подышать воздухом Эмма Эдуардовна выводила меня ближе к вечеру. Мы прогуливались вдоль набережной и беседовали на английском.
Безусловно, я очень благодарна за свое воспитание и образование, но именно тот душевный холод, в котором я была как в вакуумной упаковке, сделал свое дело.
Естественно, окончив школу с золотой медалью, я могла бы поступить и в Москву, но для этого должна была иметь благословение Эммы Эдуардовны и деньги. А у меня не было ни того, ни другого. Поэтому местный педвуз оказался моим потолком.
По – прежнему я была «под колпаком у Мюллера», как выражался Олег Степанович, муж моей Фрекенбок. Никаких мальчиков, никаких глупостей. Но в общественной жизни института мне не запрещали участвовать. А поскольку я была еще музыкально одаренной, то я еще играла на скрипке в местном симфоническом оркестре.
Первое июня. День защиты детей так врезался мне в память, будто его на сердце вырезал стек скульптора.
В парке благотворительный концерт в пользу детского дома. На сцене коллективы сменяли друг друга. Выступали и приглашенные знаменитости. После каждого номера ведущие с азартом возвещали, что такой-то господин сделал такой-то взнос. Все аплодировали, господин или госпожа мило раскланивались и произносили недолгую речь, получая свою минуту славы и поблажку в налогообложении.
После того, как мы сыграли две вещи и готовы были к исполнению третьей, я почувствовала на себе острый, проникающий, как рентгеновский луч, взгляд. Не сводя с меня глаз, на сцену поднимался взрослый темноволосый мужчина. От того, как он меня разглядывал, мне стало не по себе, захотелось спрятаться за скрипку, а то и за смычок.
– Друзья! Омар Джанибекович Омаров, один из инвесторов нашего градообразующего предприятия «Вымпел» только что сделал пожертвование в размере ста тысяч рублей, – ведущая сделала эффектную паузу, давая возможность присутствующим осмыслить более чем широкий жест.
Во время своей пафосной речи он периодически бросал на меня смущающие взгляды, так что я даже не слышала, о чем он говорил. Наверно, так может говорить сказочный кот Баюн, завораживая, гипнотизируя, обволакивая своим обаянием.
И поэтому, когда мы отыграли, я почти не удивилась, увидев, что этот мужчина направляется ко мне.
– Вы замечательно играли! – и он подарил такую искреннюю улыбку, что у меня едва коленки не подогнулись.
– Вы очень внимательный, тонко чувствующий человек. Наша Ладочка стала дипломантом Всероссийского музыкального конкурса в прошлом году. Я настояла, чтобы администрация выделила деньги для ее участия.
Марина Сергеевна, наш «замминистра по культуре» была женщиной незамужней и оттого постоянно предпринимала попытки захомутать какого-нибудь бизнесмена.
Надо сказать, что дама она была эффектная. Ну или таковой хотела казаться. Во всяком случае, красная шляпа с большими полями в июне, красная помада и красный брючный костюм должны были сделать ее похожей на голливудских див.
Полностью уверенная в своей неотразимости, она кокетливо улыбалась мужчине и уже будто бы ненароком погладила его по руке.
– А пойдемте, я вам покажу выставку наших замечательных художников. Там как раз наша палатка с шашлыками, водочкой. Ребята будут счастливы угостить такого дорогого гостя.
Я стояла ни жива ни мертва. И хоть не имела никакого опыта межполовых отношений, но хватило ума понять, что этот столичный гость заинтересовался мной, а вовсе не моей игрой. Я покраснела, как вареный рак, от смущения, а сердце забилось от неожиданной радости, как у пойманной птички. Еще бы! Такой статусный мужчина обратил на меня внимание! Ведь ко мне даже подходить никто не осмеливался, потому что и в школе, и в институте все знали – я ни с кем встречаться не буду. Мне нельзя!
Но тут же опустила себя на землю – мне, соплюшке, не перепадет даже поговорить со столичным бизнесменом, потому что никому и в голову не придет проигнорировать знаки внимания такой женщины, как Марина Сергеевна.
Однако в столице, очевидно, другие мерки, поэтому он достаточно прохладно, чтобы его поняли сразу же, посмотрел на нее и отчеканил:
– Благодарю, но я привык выбирать и покупать все сам, дармовые угощения мне претят. Как и дармовые женщины. Посему позвольте мне самому выбирать, как распорядиться своим временем.
Марина Сергеевна недоуменно хлопала глазами и, как выброшенная на сушу рыба, открывала и закрывала рот, силясь что-либо сказать достойное в ответ, но, очевидно, ничего подходящего на ум ей не приходило.
Я забыла, как дышать, потому что на моих глазах произошло невероятное. Он без церемоний отшил одну из местных небожительниц, какими были все сотрудники администрации! И это ради меня!
Я готова была грохнуться в обморок.
Он протянул руку.
– Ну, закрепим знакомство рукопожатием? Имена уже знаем. Ты уже отыграла?
Я молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
– Тогда давай посидим в каком-нибудь уютном месте. Не люблю, когда вокруг такая толпа, и все в рот заглядывают.
Он был словно с другой планеты – уверенный в себе, умеющий подчинять, привлекательный, хотя и немолодой. Что именно во мне щелкнуло, я не поняла, скорей всего, как я сейчас понимаю, я увидела в нем образ идеального отца, которого у меня никогда не было. Так бывает, когда молоденькая, неопытная девчонка видит перед собой мужчину, намного старше себя.
Конечно, я согласилась. Неподалеку было кафе «Белоснежка», в котором мы с девчонками из группы иногда отмечали стипендию. И хоть это были единственные мои карманные деньги на месяц, отказывать себе в этом маленьком удовольствии я не могла.
К тому же у меня было две стипендии – академическая и социальная – так что я была «богачкой» и не боялась, что сейчас голодным блеском и суетливостью произведу впечатление беспризорницы.
Он буквально окутал меня своей харизмой, показался таким внимательным, заботливым, что я тут же выложила все про себя, даже то, о чем никогда никому не говорила. Сейчас я понимаю, что умный человек всегда скажет собеседнику те слова, которые тот хочет слышать. Так и Омар, уловив главную мою проблему, тут же предложил решение.
– Лада, ты талантливая девочка, и тебе нужно развиваться. Я тебя забираю. У меня есть отдельная квартира, ты там будешь жить, репетировать, я тебе буду давать деньги на расходы и никаких приставаний с моей стороны до свадьбы. Само собой, если захочешь за меня замуж. Если нет – считай это просчитанной благотворительностью с моей стороны, ну или инвестированием в культуру. Когда станешь известной, буду твоим импресарио.
Он говорил так подкупающе и так логично, что я начала думать, что это реальный мой шанс на лучшую жизнь и согласилась познакомить его со своими благодетелями.
Эмма Эдуардовна сначала хотела указать ему на дверь, но Омар обламывал и не таких. У меня еще стояла перед глазами «женщина в красном», готовая расплакаться от пренебрежения к ней.
– Милейшая. Я бы на вашем месте подумал о своей репутации. Кто знает, что деньги за сдачу внаем квартиры Лады поступали не на ее счет, а на удовлетворение ваших потребностей? Это раз. Второе. Вы же не хотите, чтоб она выскочила замуж за нищего студентика? Или вы рассчитываете, что она останется старой девой и будет всю жизнь вашей бесплатной домработницей?
Я готова была провалиться сквозь землю – совершенно не ожидала, что мои нечаянные откровения дойдут до ушей моих опекунов. Понятное дело, после такого конфуза у меня не было другого выхода, кроме как согласиться на предложение этого потрясающего мужчины. Можно было, конечно, потребовать, чтобы квартиранты выехали из моей крохотной квартирки. Но для этого нужно было проявить твердость характера и поскандалить. А я не умела ни одного, ни другого. И не умела принимать решения, к сожалению. Наверно, эту послушность сразу уловил Омар, будто она на лбу у меня была написана.
Как и обещал, он поселил меня в уютной квартире, давал деньги и не требовал расплаты. Он приезжал почти каждый день, спрашивал, как у меня дела, просил что-нибудь сыграть, мы ужинали и все. Однако по его взгляду, дыханию, раздувающимся ноздрям было видно, что он меня хочет. Легонько касаясь моей руки или плеча, он гипнотизировал, заставлял смущаться, изнывать от неопределенности, сбивал с толку. Он меня приручал к себе, как дикого зверька.
И когда однажды мы пошли в ресторан, он вынул из кармана коробочку с кольцом и сказал:
– Я хочу, чтоб ты стала моей женой!
Роняю от неожиданности вилку, хлопаю ресницами и лихорадочно соображаю, что сказать. Ведь когда спрашивают: «Выйдешь за меня замуж? » или говорят: «Выходи …», тут понятно, что адресовано тебе. А «Я хочу..» меня тогда придавило какой-то железобетонной неизбежностью.
Не дожидаясь ответа, он взял мою руку, надел кольцо на палец и, обойдя стол, поцеловал меня, и не просто. Мой первый в жизни поцелуй был со вкусом страха и подчинения. Жестко впившись в губы, он словно хотел оставить клеймо. Его жалящий язык оказался у меня чуть ли не в глотке, завоевывая и порабощая. Я не знала, что нужно делать, боялась показаться глупой и от этого практически разревелась. Поняв это, Омар отстранился, потом еще раз легонько припечатался к моим губам и сел на свое место. Как вампир, напившийся крови. Правда. Это сравнение пришло мне в голову гораздо позже, когда я уже поняла его страшную суть.
Я опять утонула в воспоминаниях, так что голос Данила меня едва не заставил подпрыгнуть от неожиданности.
– Ты что загрустила, Дюймовочка? Раз у нас такое детское свидание, давай на колесе обозрения покатаемся? А потом еще на чем-нибудь? Я правда хочу, чтоб ты ни о чем не думала, отвлеклась. Отставила бы свои заботы.
– Акуна – матата? – мне было приятно, что Данил старается меня растормошить, и я снова улыбнулась.
– Это что-то из японского? Знакомое словосочетание, но не помню, с чем связано.
– Это суахили, – отвечаю и вижу, как изумление отражается на его лице. Он так подкупает, что не носит маски. Он такой, какой есть.
– А ты что, суахили знаешь? Только не говори, что ты ездила в Африку и обучала туземцев русскому!
– Дань, какой ты смешной! – вырвалось у меня это обращение, которое я уже обсмаковала во рту, как леденец, сделав его совершенно гладким, и по этой причине, оно буквально выскользнуло из меня. Оно было интимным, непозволительным, но постоянно так и просилось на язык. Ловить его было поздно, поэтому я быстренько попыталась отвлечь Данила. – Это же из мультика! «Король Лев».
– Ты что, мультики смотришь? – Он засмеялся легко и непринужденно, но видя, как у меня улыбка сползла с лица, тут же осёкся.
– Смотрела. С Анечкой, – подавив дрожь в голосе, ответила я и уставилась на мороженое, будто медитируя.
– Лада, прости, я заигрался. Правда, вошел в роль пацана, который пригласил на свидание девочку. Обещаю, я найду способ забрать твою дочь, и скоро мы будем гулять втроем: ты, я и Анютка.
Глава 15
Не, ну я точно в прошлой жизни был медведем. У моей Дюймовочки, наверно, вся душа в синяках. Так и бойся, что каждым словом можешь угодить в больное место. И это совсем плохо, потому что нельзя жить в постоянном страдании. Конечно, кому ни скажи, все в один голос будут твердить, что женщина с ребенком и такими проблемами – это гири на шею. Макс даже против Милки выступал.
И я прекрасно отдаю себе отчет, что, если я хочу завоевать Ладу, то, действительно, нужно остепеняться, вникать в бизнес, потому что одно дело – я предоставлен сам себе, привык к спартанской жизни и, кроме машины, другой роскоши не признаю. Одежда – спортивные костюмы, джинсы не с заоблачными ценниками, еда – тем более.
И совсем другое – семья, где уже есть ребенок, и будет еще, как минимум один. Ее нужно содержать достойно. Девчонок баловать, сына приучать к делу…
– Теперь ты задумался, – тихо улыбнулась Дюймовочка. – Видишь, я совсем неудобный вариант. Я тебе благодарна за эту вылазку, для меня она как побег из Шоушенка. Правда, временный.
Ее печальная улыбка превращала меня в киборга, готового крушить все подряд, лишь бы достичь цели. Но, к сожалению, тут одними кулаками ничего не сделаешь.
– Лада, потерпи. Все будет хорошо. Уже хорошо то, что ты нашла меня. Так ведь? Я хороший, добрый, надежный, – чтобы разрядить обстановку и дать нам возможность прожить еще несколько бесстыдно счастливых минут, я самодовольно выпятил грудь и, дурачась, задрал подбородок.
Все – таки я мощный аккумулятор позитива. Дюймовочка улыбнулась свободней, в глазах снова засветилась детская радость, перемешанная с робкой надеждой, и я снова почувствовал то невероятно сладкое притяжение, которое заставляло звенеть натянутой струной каждый нерв. То притяжение, которое безошибочно говорило – я нашел свое счастье. Трудное, неожиданное и от того еще более пронзительное.
– Колесо обозрения? Посмотрим на мир с высоты птичьего полета и убедимся, что под другим углом и проблемы будут не такими глобальными?
Я не удержался, снова взял ее руку, и опять та же химия, опять всплеск желания.
– У нас в запасе примерно час, – взгляд Дюймовочки затапливает меня нежностью, которая не расслабляет, а заставляет жадно сглотнуть слюну, тяжело вздохнуть и снова задавить очередную вспышку страсти.
Каждую минуту этого часа мы словно записывали на подкорку, чтобы потом доставать эти воспоминания, смаковать их и подпитываться радостью до следующей встречи. Правда, я постоянно поглядывал на часы, физически ощущая, как крупицы счастья словно просачиваются сквозь пальцы, и нет никакой возможности их удержать.
Когда мы были на верхней точке чертова колеса, я склонился к ее ушку и коснулся его губами.
– Я чувствую себя Золушкой, – жарко выдохнул и замер от восторга. Никогда в жизни я не испытывал такого щемящего блаженства от самой невинной ласки.
Дюймовочка затихла, и я почувствовал, как забилось ее сердечко. Но я понимал, что просто не имею права распускать руки, поэтому со вздохом отстранился. Моя зеленоглазка вскинула благодарный взгляд, а потом хихикнула, совсем как девчонка.
– Золушка с сорок пятым размером ножки.
– Зато у меня волшебные ручки!
– И какое волшебство ты умеешь делать? – смешинки в ее глазах превращали меня в пускающего слюни молодого жизнерадостного бычка, который готов, задрав хвост, скакать от счастья.
– Могу голову врага превратить в тыкву, – и увидев, что Дюймовочка испуганно взмахнула ресницами, тут же плотоядно ухмыльнулся: – А могу любимую женщину заласкать до звездочек в глазах.
Лада вспыхнула от смущения и попыталась отвести глаза, но я поймал ее подбородок и, сдерживая сумасшедший стук сердца, твердо сказал:
– Пока я не хочу ворованных поцелуев. Поэтому ты понимаешь, что в моих интересах быстрее найти управу на нашего общего родственника. Иначе у нас не получится второй ребенок. Детородный орган перегорит от неудовлетворенности…
Я вез домой Дюмовочку, и с каждым километром на сердце становилось тяжелей и тяжелей, словно они, эти километры, падали на штангу на моей груди. Не доезжая до дома несколько кварталов, я вызвал такси, не имея права компрометировать.
Выходя из машины, она обернулась.
– Даня. Спасибо.
В состоянии какой-то замороженности я смотрел, как моя Дюймовочка садится в машину, не отрывал глаз, пока она не скроется из поля зрения. Словно проколотый шарик, только что бывший упругим и веселым, превращается в бесформенную тряпочку, я не мог сдвинуться с места.
Из-за своей неприхотливости я никогда не страдал от отсутствия чего-то. Даже в спорте я не горел желанием победить – просто знал, что это будет. Во мне жила уверенность, что все нужное у меня есть или будет. Сейчас мне по-настоящему стало страшно.
Человек, сумевший так забить мозги моей матери, что она, не глядя на траур, вышла за него замуж, опасен. Как хищник, притаившийся в кустах.
Когда Лада упомянула о клочке бумаги с угрозой мне, я лишь посмеялся. Но теперь, когда узнал, на какую подлость он способен, задумался. Это не ринг, это не бой один на один. И еще страх, что он может причинить вред моей девочке.
О том, что он будет требовать от нее секса, я вообще запретил себе думать, потому что кровь сразу закипала и грозила взорвать меня, как ядерный реактор.
Никогда в жизни я не оттягивал решения, не мямлил, иногда даже рубил с плеча, но похоже, иногда что-то случается впервые.
Я не знал, что делать с Милкой. Чертово обязательство, данное слово, держали меня так же крепко, как цепи раба на галере.
Отчим бы нашел, как выкрутиться…Но я не он. Сказать правду – значит нанести девчонке еще одну травму, не сказать – та же травма, ведь отказаться от близости с женщиной и не объяснять еще хуже. С каждой минутой настроение падало, как столбик термометра на мороз.
– Данил! – чуть не захлопала в ладоши Камила, радостно заглядывая чуть ли не с собачьей преданностью мне в глаза. – Тебя так долго не было, я волновалась. Хочешь, кофе сварю? Или поедим в кафе? Ты же наверно проголодался? А я себе работу нашла!
Я растерянно поцеловал ее в лоб, неловко обняв, почувствовал, что внутри, словно в меня вставили совсем другую программу, поднималось чувство отторжения. Вполуха слушая ее беззаботное щебетанье, я уже знал, что сейчас поступлю, как трус.
– Милка, мне в зал нужно. Скоро важный бой, а я что-то начинаю терять форму. А ты сама, если хочешь, сходи в кафе.
– Я с тобой! Буду вытирать тебе пот, подносить водичку и любоваться своим сильным и красивым мужчиной.
– А с тобой, малыш, я буду отвлекаться, – шутливо дергаю ее за нос и чувствую себя последним трусом. Не представляю, как мужики изменяют своим женам. Это ж надо, глядя в глаза, врать, что был на корпоративе или рыбалке, или еще где! Лично меня захлестывало настоящее отвращение к себе.
Быстренько бросаю форму в сумку и выхватываю еще немного передышки.
– Милка, может, пойдешь себе купишь что-нибудь? – банальная попытка откупиться тут же проваливается, как и я проваливаюсь еще глубже в свою нерешительность.
– Ну разве что сексуальное белье, – мурлычет она и бросает взгляд, за который еще недавно выдрал бы ее во всех ракурсах.
«Ну, скажи сейчас! Самое время! Иначе запутаешься во лжи, как муха в паутине!» – приказываю я себе, но моя сила воли, которая помогала вырывать победу у более сильного противника, сейчас, как трусливый шакал, сбежала с жалко поджатым хвостом.
– Купи. Если тебе его не хватает для полного счастья, – бросаю я и удираю из квартиры.
Наверно, никогда еще груша не испытывала таких яростных ударов. Я колошматил так остервенело, будто хотел выбить из нее «начинку». Но измотавшись физически, я никак не успокоил душу.
