Текст книги "Любовь всей моей жизни (СИ)"

Автор книги: Злата Нева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Нам, людям, безмерно близки все те вещи, к чему причастен родной человек. Все, что его окружает, атмосфера вокруг него, место знакомства, все это становится бесценным. Все эти казалось бы мелочи обретают весомый смысл. Все, где он оставил часть себя, лишь прикоснувшись однажды.

___________

Под упитанным боком разросшегося городского парка, пребывала сплошь непримечательная для всех жителей этого города дубовая аллея. Для нас же она имела в корне иное значение.

Обширные стволы деревьев, будто придерживали друг друга раскидистыми лиственными лапами, стискивая в тугом кулаке грозди еще зеленоватых желудей. Птицы терзали таящие сердца влюбленных, звяканьем колокольных воспеваний, подслащая облачными мелизмами. Забавные белочки перепрыгивали с ветки на ветку, притворяясь на миг меховыми блинчиками, скользящими сквозь попутные потоки воздуха.

На бугристой рубашке седоватого многовекового дуба находилось почти незаметное, скрытое от любопытных глаз дупло, отбывающее службу нашей эксцентричной почтовой ямы. В ней мы оставляли незапятнанные письма с недосказанными друг другу фразами или просто мелочи, говорящими о многом. Ах, как же упоительны были те непорочные деньки.

____________

Она была не похожа на других. В ее глазах я видел ребенка, такого чистого и ликующего, способного радоваться каким-то глупым мелочам этой призрачной жизни, наслаждаться каждым моментом, ощущать ее, ощущать саму жизнь.

Эта нежная роза была закаленной как живая сталь, но в то же время хрупкой как хрусталь. И чем безобразнее и коварнее были предпосылки среды обитания, тем лучше она приспосабливалась к ним.

Мы были близки по духу, казалось, что я знаю этого человека уже тысячу лет. Наши прогулки частенько напоминали забавную авантюру. Мы могли пойти куда угодно, в любом направлении, поставив перед собой неизвестный курс. Отчаянные путешественники. Когда настроение срывалось со скалы, семижильный, прочный музыкальный трос выполнял функцию отважного спасателя. Ее голос лился как ручей, такой возвышенный и звонкий. Я не умел петь, моя кряхтелка заглохла окончательно и бесповоротно.

Ее невинная нежность бросалась в глаза. Эмоциональный всплеск бушевал во мне как вулкан. Будучи распустившимся желто-горячим бутоном цветка, ты щурясь смотришь на яркое солнце и восхищаясь его свежей красотой, тонешь в лучах теплоты и незыблемой нежности. Как корабль обласканный пенными волнами с почетным реверансом уходишь под воду, оставляя после себя лишь пузырьки с воздушной начинкой.

Я чувствовал ее всем своим существом. Я чувствовал ее, как мясистый кусок своей потерянной души. Сущность не обманешь.

Она часто пряталась в книгах и дневниках, укрывая теплым шарфом расплывчатых строчек осколки своей девственной души. "Книги – это мир" – говорила она. Ей хотелось убежать, хотелось скрыться от этого мира, в совершенно иной мир фантазий и тайн. Скользя по тонкой нити отчаяния очень легко потерять равновесие. Судьба не раз заставляла ее оказываться на перепутье жизни и смерти, но она держалась и выживала, как бы трудно не было. Она боялась открываться людям, принимая все слишком близко к сердцу. Одинокой кошкой блуждала по колким щетинистым тропам.

Она никогда не рассказывала о своей семье, лишь иногда, уходя от прямого ответа, напоминала о том, что эти воспоминания, эта неизлечимая боль, оставили черные как смоль пятна в ее безотрадном прошлом.

Помню, я ненароком заглянул в ее дневник, раскрытый лицевой стороной, что она забыла на крайнем столике уходя домой.

«Я озеро, во мне много рифов и разноцветных рыб. Хотя, может быть я возомнила себя озером, на самом деле я всего лишь крохотная лужа. Моя душа больна и исколота, ободрана, изранена. Я сломанная игрушка жизни. Нет счастья без дарованной любви и понимания. Хочется исчезнуть, раствориться как капля воды в море. Я так одинока...»

С того момента я дал себе обещание, что сделаю все, что есть в моих силах. Я хотел согреть ее сердце, как маленького бездомного котенка. И вот, стоило мне ее найти и она так скоро исчезает из моей жизни. Ведь как это известно, за каплю счастья, нужно отплачивать горестным ведром злополучия. Эта встреча изменила мою жизнь всего на миг, но это было самым дорогим подарком из всех тех, что я получал когда-то.

Глава IХ

Неисправный вагон

В четвертый сентябрьский понедельник я оставил ее одну в книжной лавке, отлучившись не на долго за превосходнейшими лакричными конфетами, что продавались неподалеку. Этакие сласти завозились довольно редкостно, около раза в месяц. Разве я мог испытывать судьбу, ведь это было ее любимым лакомством...

Спустя некоторое время в книжную лавку ворвались двое мужчин, это были мои "латентные друзья" – редкостные крысы, которым я задолжал неприличную сумму денег для процветания книжного бизнеса, обязываясь отдать долги в срок. Они часто напоминали об этой задолженности с упреком тыча мне в спину. Ах, знал бы я тогда с кем связался...

В один момент у одного из них сложись непредвиденные обстоятельства, в преддверии которых мне сугубо лапидарно намекнули на срочный возврат наличности. В чистом разуме я не мог среагировать на их провокации. Да и где бы я достал такую сумму за один вечер?! Вот они и решили воспользоваться другим рычагом давления – самым близким и бесценным мне человеком, рассчитывая на выигрышный эпатаж.

Разнося все на своем пути, мнимые хозяева испытав на себе властную долю призрачного счастья, изничтожили все, что было мне так дорого. Чернильницы покоились на паркете из красного дерева с окровавленными черноподтеками, ворох измятой бумаги мелкими плевками расползся по помещению, а книжные шкафы-тяжеловесы будто в галошу насударились и слегли. Но это было еще не самое страшное.

___________

При моем возвращении в книжную лавку, я случайно заметил ее окривевшие смятые очки, лежащие на пороге. Они напомнили мне завядшую черную розу, символизирующую адовую эмблему неугасающей печали. Вбежав в душноватое помещение, я обнаружил под грудой массивных книг и различных обломков, ее недвижимое окаменелое тело. Крохотный перочинный ножик обмазанный малиновым вареньем, пластом прилегал к еще блестящему паркету в самом конце помещения. Огромный деревянный шкаф рассыпался как карточный домик. Достав из под кирпичных букварей измокшее в крови тело, я ни минуты не теряя отнес ее в лазарет, находившийся в двух минутах от книжной лавки. Целые сутки я провел около больничной койки. Пылкость чувств моих была неописуема.

В один лишь миг ее сердце замедлило свой привычный ход и замерло в ожидании. Как вагон, прибывая к конечной станции – останавливается, в предвкушении поспешного выхода всех транзитных пассажиров. Я и вовсе не входил в их число, ведь я жил этим вагоном, питаясь живой энергетикой этих стен. Я готов был проехать в нем целый свет, встречая рассветы и провожая закаты. Я бы смотрел в открытое окно не отрываясь, влюблялся в молочные поля начиненные сочной травой или в табун лошадей, остановившихся у водопоя. С тонкой нитью презрения я наблюдал за балванистыми людьми, которые проворно заходят в тамбур вагона, заполняя купейные, а затем плацкартные места, и торопливо выходят на нужной им станции. В ту минуту кроткий сигнал машиниста оповестил всех пассажиров о том, что этот вагон неисправен и его отцепляют от связки. Он вежливо попросил всех пассажиров собрать свои вещи и перейти в другие вагоны. Я вышел из вагона, и еще долго наблюдал за движением уходящего вдаль поезда. Я не смог дальше продолжить свой путь, я остался на ней, на той самой станции, вместе со своим неисправным вагоном.

___________

В тот день я оставил все, что у меня было там и взяв билет в один конец – уехал. Я не мог остаться... Не мог.

Я был так очарован своим несчастьем, что бежал не оглядываясь. Хотелось ли мне правосудия?! Несомненно! Но что я мог этим исправить?

Поселившись в маленькой гостинице, в тихом городке под названием Рейджан, я постепенно сходил с ума. Единственное, что меня могло успокоить, это очередной поход в старый кабак, недалеко от гостиницы. Там работал мой знакомый кельнер. Он всегда следил за уровнем крепкого виски в моем стакане, и не давал сглотнуть лишнего. Наверное ему было просто меня жаль. Он часто говорил со мной, жонглируя стеклянными стаканами или драгоценными бутылками ободряющего спиртного. Этот бедняга напоминал мне врача-пацифиста. Радостного человека, который всем, кому ни попадя лечит душу.

____________

Кто-то застревает в пробке, а кто-то как я – в отчаянии. Будто бегаешь по замкнутому лабиринту из которого и вовсе нет выхода, а потом поддаваясь слабости – тонешь, захлебываясь забродившим виноградным повесой. Ничего не замечая глядишь в запотевший дверной глазок, и безумно радуешься тому нелепому чувству, что это постепенно тебя убивает.

Я бродягой тону в зыбучих песках вечности, ища каплю воды. Ее призрачный облик нещадно ворует мои ведения. Блуждающим странником я вынужден искать приют. Забавный прецедент... Ведь на самом-то деле, его и вовсе нет. Я странствую по миру огибая земной шар, держа в руках бывалый лупцованный венец, и лишь издалека доносится цокот моей поздней пролетки. Жизнь слишком хрупкая вещь и порой бывает так сложно ее сберечь...

Бросив на Робина панихидный взгляд, дядюшка Бен отвел глаза в сторону. Ледяные свинцовые слезы катились по его оцепеневшим каменным щекам. Завывая, он крепко прикусывал нижнюю губу, чтобы все что безудержно гложет, не вырвалось наружу. Робин видел его таким впервые за много лет.

– Дядюшка.. – сказал чуть слышно Робин.

Бен отходя в сторону ответил: – Боль уходит со слезами, мой дорогой Робин. Мне нужно побыть наедине, оставь меня не на долго...

Взвалив фарфоровые блюдца с золотыми ободками на невесомый поднос, Робин тихонечко вышел, прикрыв за собой скрипучую дверь. Робин хотел помочь дядюшке, но чем... Чем он мог ему помочь?! Этот мальчуган, вовсе не знавший жизни. Единственное, что мог сделать Робин, это просто быть рядом, разделяя все, что рвет когтями израненную душу дядюшки Бена, ощущая его боль, как свою собственную.

___________

Прошло около получаса. Когда Робин вернулся в столовую, дядюшка Бен стоял около окна со стеклянными охладевшими глазами, всматриваясь в голубую даль.

– Знаешь, страх – это пожалуй самое сильное чувство на всем белом свете. Страх потерять кого-то по-настоящему близкого, дорогого... Тот пазл, без которого твоя жизнь будет пуста и ничтожна. Осознать эту потерю и просидеть свой век в прошлом, хотя его давным-давно пора бы уже оставить в покое. В той тюрьме я провел так много времени... В тех голых стенах толщиной в вечность, измазанных известкой и угольной пылью. Там нет ничего теплого и радушного, кроме пустого уныния. Синим пламенем объяты те стены. Пепелище... Эта круговая карусель напоминает шкатулку нашей потерянной жизни. И может быть по Божеской милости этот тернистый путь и выведет меня на светлую тропинку, – сказал Бен, похлопывая Робина по плечу.

Так летели дни, бежали гончими псами, забирая с собой каждый миг нашей жизни.

Часть 2

Глава Х

Бухта радости

Последний месяц этого лета выдался довольно жарким в отличии от всех предыдущих, и без речных прогулок было уже никак не обойтись.

Тихое местечко на краю каштанового залива с говорящим названием "Бухта радости", служило для них верным и не сменным пристанищем. Там они проводили большую часть своего времени, соревнуясь в схватке по метанию блинчиков или в ловле самой крупкой рыбы. Обе стороны проходили эмпирический путь, обоюдный, но в тоже время с действующими ответвлениями совершенно иного характера. У Робина это проявлялось в фабрикованной партийности атласных навыков и умений, полученных от дядюшки, у Бена же, в своих детских воспоминаниях, которые теплыми руками пережитой когда-то терпкой радости, тихонечко дотрагивались до его неспокойного сердца. Это происходило при каждом дядюшкином взгляде на этого проказливого мальчугана Робина.

_____________

Утром в пятничный день, они отправились туда, прихватив с собой снаряжение для ловли рыбы и маленькую корзинку с едой. Добираясь до сердечного местечка, они без конца спорили и дурачились, грозясь пустить в ход сухопутные морские и воздушные войска, дабы приблизиться к победной кульминации, избежав досадного фиаско. Погода стояла ясная, птицы воспевали уветливые трели, и лишь один поседевший бедняк ухитрился ненароком разлить кувшин молока на небесную поверхность. Молоко сгущаясь, превращалось в махровые волокна, которые преобразовывались в унитарные союзы кочевых племен. Они плавно перемещались по гладкой нежно-голубой ткани, обнажая неведанные земли.

_____________

Наконец, добравшись до пункта назначения, дядюшка Бен оголив свой рельефный фразистый торс, и швырнув верхнюю одежду на мягкий плед у желтой сосны, воскликнул: – Я поплыву на ту сторону, а ты считай, как быстро я доберусь обратно!

Бен засмеялся, и опрометью нырнул под воду. Массивными плевками брызги достигли берегового порога.

– Раз, два, три, четыре! – азартничал Робин, ускоряя маршировочный темп.

После скорого погружения фруктовой дядюшкиной тушки в желейные просторы мармеладных вод, прошло около получаса, а от дядюшки до сих пор не следа. Робин замедляясь, приостанавливал числовой ход в надежде, что он вот-вот вынырнет. Волнение начинало грызть макушку вспотевшего лба Робина.

– Куда же подевался этот заядлый проныра?! – лихорадочно произносил Робин, наигрывая озлобленную гримасу.

И вот уж час минует и два, вскоре ясное блакитное небо обвели изгородью запятнанные черные лоскута, крупные дождевые слезы шлепали Робину по лбу, Робин поднял голову вверх и увидел над собой обвисшие лохмы волос с которых крупным градом катились ледяные капли. Робин отпрыгнул в сторону и увидел довольное, но запыхавшееся лицо дядюшки Бена.

– Ни о чем не спрашивай меня, мой маленький друг. Я сам обо всем расскажу, – тихо сказал дядюшка.

Они торопливо собрали свои вещи и укрылись под ветвистым раскидистым каштаном.

___________

Все началось с того... – поспешно начал Бен, тормоша льняным полотенцем свою измокшую голову. – Что я доплыл до самой середины, и вот уж было разглядел очертания другого берега. В какой-то момент мне показалось, что вода стала муторно противиться и суетиться. Со стороны был слышен отчетливый звук приближающегося мотора. Я испуганно повернул голову, и увидел огромный серый катер, он был похож на ужасающее морское чудовище баснословных размеров со стальными листовыми плавниками и острыми каменными зубами в сотни рядов. Он обжорливо водил хвостом по водяным складкам, приближаясь все ближе и ближе.

Отчаявшись, я растерянно поплыл в обратную сторону, лупя и шлепая руками. И вот только я сделал несколько рывков вперед, как мне на встречу с другой стороны плывет второй катер, да еще и в разы больше, чем прежний. Что я только не делал... Махал руками, горланил во всю глотку, они вовсе не снижали ход, а продолжали свой путь в привычном для них режиме. Тогда же я решился на отчаянный шаг. Я взял в кулак всю свою смелость и пошел напролом между ними. Сердце тяжелым молотом било по моей грудине, но твой дядя не сдался, он смог проплыть перед двумя громилами одновременно, не потеряв при этом сноровку и честное имя. – провозгласил дядюшка, заканчивая свою пламенную речь.

Глаза Робина наполнялись радостными криками ликования. Смотря на Бена, он видел не просто своего старого доброго дядюшку, он лицезрел величайшего из рыцарей Круглого стола, раззадоривающего безжалостную опасность и преодолевая множество препятствий на своем пути. Который послушно транжирил рыбу из своего же житейского моря, склоняя чашу весов в сторону бесплодных поисков Святого Грааля.

______________

На старой лодочной станции работал хороший знакомый дядюшки Бена, который с радостью согласился предоставить им на обратный путь два изношенных железных коня. Так, на старых велосипедах они отправились домой, покоряя рослые дорожные склоны, съедая по сдобной порции отборной мошкары летящей на встречу, и наслаждаясь невероятным простором, опоясывающим их.

Глава ХI

Прощальный день

31 августа. Погода стояла ясная, слоисто-кучевые облака походили на длинный солдатский строй, а легкий ветерок, будучи майором полка, насильно подгонял ленивых гренадеров и хитрых вольтижёров.

____________

Пока Бенни аккуратно складывал свои вещи, в воздухе так и витало чемоданное настроение. На счет билетов дядя Бен позаботился еще задолго до этого момента, ведь самые хорошие места достаются только тем, кто успел. Ну а тем, кто опоздал, велено насладиться божественным благоуханием шоколадных плит от ближайшего сортира, доставленных из самых разных уголков мира.

Ему вовсе не хотелось уезжать, но время идет, работенка не ждет, куда от нее денешься... Когда пробило ровно двенадцать часов, они уже стояли на железнодорожном перроне у дверей змеевидного черного поезда, на котором большими красными буквами было выделено название "СТРЕЛА". В тот день тетушка Фло испекла для дорогого гостя "какорики" – свои фирменные пирожки в золотистой медовой оправе с сахаром и корицей. Не обошлось здесь и без тетушкиного ноу-хау.

Робин трепетно обнял любимого дядюшку и тихо произнес: – Я буду скучать...

– Я тоже, мой дорогой племянник. У меня кое-что есть для тебя! – ответил Бен.

Он достал из чемодана немного помятый по краям конверт и передал его Робину.

– Совсем забыл, а это от меня. Небольшой памятный подарок. Береги ее, когда-то она была мне очень дорога, – сказал дядюшка передав ему старую потрепанную книгу.

Робин резко дернул за язычок конверта и увидел край письма. Он развернул бумагу и воскликнул: – Это от мамы! От моей мамы!!! – улыбаясь во весь рот голосил Робин.

"Мой дорогой Робин! Я знаю, что тебе приходится не легко и все выпадает принимать самому. Потерпи немного и мы снова будем вместе, я обещаю! Нас разъединяют расстояния и объять тебя словом не так-то и просто. Мы работаем не покладая рук. Утомительные поездки из города в город, из одной столицы в другую заставляют погрузиться в мирское отчаяние. Я бы все отдала, чтобы очутиться сейчас рядом с тобой хоть на миг. Ты уже большой мальчик и должен понимать, что все это мы делаем для тебя, для твоего же блага. Мы с папой очень любим тебя.

Целую. Твоя мама".

Крепко прижав письмо к разгоряченной груди, Робин застыл от предчувствия скорого восторга. В то время, как дядя Бен уже успел зайти в поезд. Из кабины машиниста раздались несколько громких гудков. Дымовая труба немного затряслась и выдала порцию черной мги.

Тетушка Фло педантично развязала расписной шелковый платочек, что комфортно устроился на ее шее, и не прилагая особых усилий легкими размашистыми движениями водила им из стороны в сторону.

– До свидания! До свидания! – выкрикивали они дядюшке Бену в след уходящего вдаль поезда.

Глава ХII

Школьные байки

Тот сентябрьский денек дал о себе знать холодными порывами ветра. Гудение орущих машин и бесконечная суматоха. Замученные, бегущие на работу люди, давящие оторванные головки сморщенных цветов, выпавших из праздничных букетов. Разноцветная движущаяся поляна зонтов, медленно расплывающаяся по дорогам сонного Боксбурга. Антураж сводил с ума, но честно говоря, Робина это почти не волновало, ведь для него этот день значил не меньше собственного дня рождения. Судьбоносная ступень в жизни, функционирующая в пору новых встреч и приключений. Теперь же Робин учился в первую смену, и все его домашние заботы списывались на темное время суток. Каждый год классы тасовали как колоду карт, и в этом году Робин пришелся на 7 "D".

Ничем примечательным он не отличался от других детей, обыкновенное "житейское дитя". Небольшого роста и слегка худощавого телосложения. Темные волосы, серые дымчатые глаза и приопущенные хилые плечи. Правда, ступни немного разнились между собой. Левая была на четыре сантиметра больше чем правая. Из-за этого небольшого недостатка его частенько дразнили "Бошьшиногим", "Слонотопом", или тому хуже – "Ошибкой природы". Любая обзывалка всегда обидна, хоть ты и не подаешь виду. Язык острее любого меча, насквозь пронзает фразой, сказанной сгоряча.

Многим детям не хватает той самой родительской ласки, и они в свою очередь обиженные на весь мир, пытаются ослабить источник собственной боли, передавая ее своим сверстникам, а в частности и тем детям, которые весьма младше. И вряд ли они догадываются о том, что это и вовсе не решит их внутренних проблем. Ведь тирания не облегчит горести разбитого когда-то сердца.

____________

Его маленькая странность понуждала к резкому ограничению круга общения. В классе с ним никто не общался, кроме одной полной девочки, которая всегда сидела в одиночестве на первой парте. Каждое приближение она воспринимала как угрозу. Оценка очень много значила в ее мире. Лиди – так ее звали. Она с трепетностью относилась к изучаемым предметам, исправно выполняла домашнее задание, и никогда не опаздывала. Ее гардероб был скромен и весьма зауряден, он лимитировался парочкой черных бархатных платьев и одним праздничным нарядом. Робин не считал ее толстой, Лиди напоминала ему одну правдивую истину: хорошего человека должно быть много.

Дворовые шайки частенько издевались над ней, а Робин всегда заступался, и каждый раз получал в ответ хорошую трепку. Заступался не потому, что хотел заслужить ее уважение, а потому, что чувствовал ту же самую боль.

____________

После построения всех учащихся от начальных до старших классов на небольшом школьном дворике: прозвенел звонок. Учителя начали беглую перекличку и через небольшой отрезок времени все разошлись по классам. Урок немецкого языка был, пожалуй, самым скучным из всех изучаемых предметов. Мадам Брижжит была женщиной пожилой, которая отработала здесь уже больше половины века, и которая точно заслуживала спокойной тихой старости проведенной в каком-нибудь зеленом поместье, подальше от безобразно воспитанных детей и машинного масла. Но нет, куда там, она предпочла остаться здесь, несмотря на свой возраст и довести свое непростое учебное дело до самого конца.

Из-за того, что ее возраст дошел до предельной отметки, она оглохла на одно ухо, и не слышала даже половины из всего сказанного, а потом еще смело утверждала, что молодой человек или прекрасная дамочка явились на урок не подготовленными.

Под конец урока мадам Брижжит и вовсе могла впасть в спячку, а ее тактовое похрпывание слышалось бы на каждом из этажей школы. Казалось, что все ее кровные братья-медведи остались спать в берлоге, а ее насильно вывезли с северного полюса и заставили преподавать.

На переменах старшеклассники рассказывали про нее разные страшные истории. Якобы, если ее резко разбудить во время сна, она стремительно вскочит, и своим фамильным янтарным перстнем, который беспрестанно носит на указательном пальце, со всей силы даст прямо по лбу. Говорят, один мальчик уже сделал это, но больше его здесь никто никогда не видел...

_____________

На четвертый день к приезду школьного автобуса Робин не успел, и ему пришлось идти всю дорогу пешком. Робин сонно приподнимал голову вверх, наблюдая за тучной стаей голубей, летящих в сторону школы. И в один прекрасный момент, то ли мечта его позвала за собой, то ли огорченная белка ополчилась на жадных прохожих и решила засадить одному из них своим ценнейшим орехом прямо по макушке. Робин расставил руки в стороны и ринулся вперед, представляя, что летит со скоростью света, уклоняясь то в одну сторону, то в другую. Чувства взяли верх, Робин закрыл глаза, и чуть было не снес с ног старушку, что медленно ковыляла по засыпанному золотыми листьями хрустящему полотну, к своему слегка покосившемуся дому. В одной руке она держала длинную трость, а в другой плетеную корзинку с зелеными яблоками, которую Робин нелепо опрокинул. Яблоки торопливо расползлись по разным уголкам улицы. Одно покатилось на проезжую часть, другое остановилось у мусорного бака, а третье и вовсе потеряло ориентир. Старушка до того испугалась, что даже пенсне висевшее на позолоченной цепочке, соскользнуло с ее картофельного носа и шлепнуло ее прямо по груди.

Пока старушка отходила от шокового состояния, Робин принялся собирать слегка побитые яблоки, набивая их по карманам, а затем аккуратно перекладывая обратно в корзину.

– Мазурик! Хулиган! – вопила старушка.

– Успокойтесь. Успокойтесь, бабулечка. Я крайне извиняюсь за эту сущую нелепость... – произнес Робин, вручая ей корзинку с яблоками.

____________

На пороге школы всех опоздавших поджидал заведующий учебной частью, при котором всегда наличествовался огромный синий журнал с надписью «ОПОЗДАНИЕ». В нем указывались классы и фамилии неудачников, которые получив от классных руководителей слова признательности и безмерной благодарности за отличие и заслуги перед любимой школой, указанные в дневнике праздничным красным стержнем, все вместе весело драили закоулки школы после учебных занятий. И если провести тщательное освидетельствование журнала, то даже слепой старик, который не видит дальше своего носа, сумеет разглядеть увенчанную недовольствами фамилию Робина, которая всякий раз поблескивала на каждой из пролистанных страниц.

Получив очередное замечание и отметившись в журнале, Робин проследовал по коридору первого этажа и дойдя до кабинета математики, который располагался у лестницы за поворотом, чуть слышно постучал в дверь.

– Да-да, входи-и-и-и-те! – громко пропел учитель в басовом ключе.

Робин несмело приоткрыл тяжелую дверь и ступил за порог.

– Здравствуйте, мистер Глинкорс.

– А, это ты, Блэк... И как обычно с опозданием, – буркнул он, – проходи...

Робин шустро пронесся по классу, и уселся за последнюю парту у окна.

Учитель математики был мужчина солидный. Слегка седоватый, со смешными морщинками на лбу и ростом чуть выше среднего. На самой макушке виднелась плешь, некогда проеденная женщинами – колючими розами его нелегкой жизни. Классическими элементами его гардероба служили: двубортный темно-синий пиджак, тщательно отглаженные фланелевые брюки, и до блеска вычищенные лоуферы. На белых манжетах рубашки, слегка выглядывающих из рукавов пиджака, поблескивали позолоченные запонки, подаренные ему годом назад от знакомого ювелира.

И все бы ничего, если бы не его паническая боязнь громких звуков. Самая что ни на есть акустикофобия. Которая преследовала его буквально на каждом шагу. Мистер Глинкорс всегда с презрительностью и крайней опаской относился к служебным автомобилям с мигалками,

оснащенных сиренами и громкоговорителями, присно держал настройки домашней техники в режиме минимизации, и уже после включения звук осторожно поднимался до оптимального значения.

Некогда бывало и так, что маломальские учащиеся, не обладающие чертами флегматика и не владеющие навыками сдерживания своих эмоциональных собак на привязи, публично извергали злобу, шлепая руками по парте, предлогом чему служил несчастный нерешенный пример. Математик резко нагибался и подвизгивая хватался руками за голову. Его лицо конвульсивно дергалось и подрагивало. После чего, он "до греческих календ" пытался придти в себя.

_____________

Прозвенел долгожданный звонок, и оголодавшие школьники ринулись в столовую, не давая проходу каждому из антагонистов, намеревавшихся заполучить горячую выпечку, тоскующую на раскаленных подносах, быстрее чем их конкуренты. Робин поднял с пола свой чемоданчик, который принял положение лежа между соседней партой и его стулом.

Достал из бокового кармана помятый бумажный пакет, в который тетушка Фло завернула вареное яйцо с дольками огурца, приоткрыл его и чуть было не упал в обморок. Из провисшего снизу пакета тоненькой струйкой лилась желтая жидкость, разило тухлятиной и мерзостной гадостью. Оказывается, яйцо вовсе не прошло всех стадий обработки. Но было уже совсем поздно, все содержимое кармана превратилось в яичный салат, компонентами которого стали: обломок сломанного обшарпанного карандаша, огрызок съеденного когда-то яблока, крошки от печения, запасные носки и две разноцветные обертки от шоколадных конфет. Робин зачерпнул руками содержимое салата и ринулся к мусорному баку, находящемуся в туалете около лестницы.

Через несколько минут прозвенел звонок, ученики расселись по местам. Мисс Джонсонс не спеша вошла в класс, немного прихрамывая на левую ногу из-за новой пары безвкусных туфель, которые еще не успела разносить. В руках она держала тоненькую черную папку, учебник английского языка и несколько ручек. Присев на кончик удобного стула, она нелепо повела носом и чихнула ровно три раза подряд. Насупившись и антипатично надув ноздри, она начала бегать глазами по классу, как лжец, скорость бега глаз которого зависит от количества сказанного им вранья.

– Что за вонь?! – тошнотным тоном возразила она, достав флакончик французских духов.

Затем, она дважды круговыми движениями прошлась по воздуху, оживленно и настойчиво нажимая на пульверизатор.

Но не смотря на это, запах не упустил возможности зарекомендовать себя с наиболее примечательной стороны.

Развеселелые ученики переглядывались между собой, и не понимая в чем дело, тихо посмеивались над реакцией миссис Джонсонс.

– Это наверняка снаружи! – произнесла учительница, подскочив со своего места.

Мисс Джонсонс выбежала из кабинета и опять вбежала, нещадно хлопнув дверью.

– Он опять здесь! – заявила она, сморщив свой лоб. – От кого-то пахнет мокрой псиной! – добавила мисс Джонсонс, и принялась ходить между рядов, обнюхивая каждого учащегося.

Казалось, что "тетя Шиза" остановилась на время у нее погостить, ведь Джонсонс все это время любезно беседовала сама с собой. Робин сидел тихо, как мышь в своей норке, и надеялся, что она до него не доберется. Но чудеса случаются не со всеми.

В скором времени она все-таки поймала змею за хвост. Приподняла с пола кожаный чемодан Робина, из бокового кармана которого и доносился тот самый несносный запах.

– Ах вот он, любитель срывать уроки... Из-за мистера Блэка, мы вынуждены покинуть наш привычный класс, и проследовать в любой свободный кабинет! – с презрением и крайним недовольством произнесла госпожа Джонсонс обращаясь к ученикам.

Получив у охранника ключ от соседнего кабинета, который пустовал с тех пор как уволилась учительница пения, мисс Джонсонс отправила всю группу в класс, наказав Робину, чтобы тот, пока не устранит причину ее недовольства, к ней не заявлялся.

Глава ХIII

Лу

Закинув свой чемоданчик на плече, Робин спустился на первый этаж и отправился гулять по пестреющему канареечному городу. Дурной запах оказывал давление на прохожих, заставляя их оборачиваться и зажимать кончиками пальцев свой щепетильный орган обоняния. Робин прекрасно знал, что оказавшись за порогом дома, тетушка Фло устроит ему хорошую трепку, ведь мисс Джонсонс своим языкастым помелом раздует до жути превратную историю, где один хулиган собрался подорвать школу несчастным бумажным пакетиком с неудавшимся завтраком. В связи с этим фатальным заключительным аккордом, мальчишка, задерживаясь на людных переулках, все больше и больше оттягивал этот долгожданный момент.