Текст книги "Путешествие в страну Офир"

Автор книги: Зинаида Шишова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава десятая
ПРОЩАНИЯ, ВСТРЕЧИ И…

Ввиду того, что корабль метра Тома Обера мог не выдержать длительного плавания, капитан его вынужден был раньше своих товарищей расстаться с «Геновевой».

Франческо уже не удивляло, что за последнее время его приглашали принимать участие во всех дружественных встречах заодно с обитателями средней и двух малых кают… То ли тут сыграло роль отношение к нему Жана Анго, то ли распоряжение сеньора капитана… Удивляло его только то, что и в большой каюте к этому относились как к чему-то должному.

Прощальная пирушка, состоявшаяся на «Флердоранж», мало чем отличалась от предыдущих встреч нормандцев с их новыми друзьями. Однако у Франческо и еще у кое-кого день этот надолго остался в памяти.

Началось все по почину сеньориты – с разговора за столом.

– Метр Анго, – сказала она, – ваш друг Жан Дени рассказал мне, какие у вас прелестные четырехлетние близнецы… Вероятно, они походят на вас?

После вопроса девушки на лице Жана Анго проступил слабый румянец. Тонкие брови Анго обычно разделяла легкая морщинка. Сейчас она исчезла. А синие глаза метра просто сияли: шел разговор о его малышах!

– О нет, сеньорита, – возразил он, – к счастью, Пьер и Жан – оба походят на мать: такие же белые, румяные, золотоволосые… Глаза у них уже и сейчас темно-карие. В точности как у моей Мариэтты!

Раздался звон упавшего на тарелку ножа. Франческо увидел изумленно застывшее лицо пилота.

– Позволь… позволь… – сказал тот тихо. – Мариэтта? Ты женился на какой-то Мариэтте? А как же Розали? Ты что же, бросил ее?! А может, с ней что плохое стряслось? – добавил он с тревогой.

– Ничего плохого с ней не стряслось, – пожав плечами, ответил Анго, – если не считать того, что ты сбежал от нее в Кастилию… Ага, ага, теперь мне все понятно! – И нормандец повернулся к сеньорите: – Дело в том… Не знаю, известно ли вам, что пилот тоже родом из Дьеппа… Так вот, нам с ним было лет по четырнадцати, когда мы оба увивались за крошкой Розали… Но ее – увы! – мог покорить только высокий рост и широкие плечи. А я, заносчивый мальчишка, воображал, что, как наследник богатых родителей, больше могу рассчитывать на успех, чем сын простого матроса… Хорошо еще, что мои родные не заслали сватов к родителям Розали. В Нормандии будущих супругов обручают чуть ли не после того, как ребятишек отнимают от груди. Совсем как в королевских семьях… Однако девчушка была не так уж и глупа: условилась со мной о встрече задолго до нашего обручения. На этот случай я вылил на себя чуть ли не все благовония моей матушки… И вот именно в эту теплую июльскую ночь мне показалось, что сердце мое разбито вдребезги: Розали призналась мне, что любит без памяти тонкого, высокого и стройного Винсента… И подумайте: умоляла меня же уговорить ее родителей не выдавать ее замуж за меня! А тебя, Винсент (думаю, что уже имею право называть тебя так), день спустя угораздило сбежать в Кастилию!

Пилот все еще никак не мог прийти в себя.

– Позволь… позволь… – бормотал он.

– А Розали ходила по монастырям и, вероятно, продала последние сережки и браслеты матери, чтобы заказывать молебны за твое здоровье и, как я догадываюсь, за твое благополучное возвращение, – спокойно продолжал Анго. – А иной раз навещала мою матушку для того, чтобы, уединившись где-нибудь в саду, выплакать у меня на груди свое горе. Тогда я, признаться, испытывал легкое чувство злорадства. «Отказалась от богача, будущего судовладельца, и ради чего?! Ради широченных плеч этого верзилы! А вот этот верзила ей и показал!»

– Она вышла замуж? – спросил пилот хрипло. – Но что я! Такая красотка! Конечно, она вышла замуж!..

– Замуж она не вышла. Хотела пойти в монастырь с горя, что ты ее покинул…

– Я – покинул! – почти закричал пилот. – Да я…

– Не мешай мне рассказывать, – спокойно остановил его Анго. – Собиралась она постричься в монахини, а пока что – по молодости лет – пойти в послушницы… Но даже мать настоятельница ее пожалела и отговорила: «Ты, мол, дитя еще! Одумайся!» Полагаю, что жалость этой уважаемой особы была вызвана еще и тем, что родители Розали никогда не делали в монастырь богатых вкладов, а моя матушка к каждому празднику посылала настоятельнице чуть ли не целую повозку съестного… Да и деньгами не оставляла…

– Ты мне только скажи… – начал пилот.

– Все скажу! Но сначала дослушай мою историю. С горя или от злости я пошел в плавание на отцовском судне… После того как я вернулся домой, выкупленный у пиратов Северянином… Ох, Винсент, Винсент, тогда даже ты меня пожалел бы… Каким я приехал, может подтвердить сеньор эскривано и тот же Северянин… Маленький, хилый, с красными, в какой-то коросте глазами… Дома меня старались пичкать всякими яствами, возили по богомольям, но ничто не помогало… Спасла меня одна послушница, девушка из хорошей семьи, но, как и Розали, небогатая… Она взялась ходить за мной… Кроме прекрасной внешности, я открыл в ней также любовь ко всему, что и мне кажется достойным любви. «Господи боже мой! – говорю я каждый день. – Какое же прекрасное существо ты создал!» И вот уже пять лет, как мы женаты…

– Позвольте… Значит, вы женаты? – спросил Франческо.

Метр Анго расхохотался.

– Очевидно, женат, – проговорил он, – поскольку у меня двое детей и моя дорогая Мариэтта. А разве сеньорита вам не рассказала? – добавил он удивленно. – Ага, теперь мне все понятно!..

Но тут в разговор вмешалась уже сеньорита:

– Простите, метр Жан, я прошу вас объяснить… Мне, например, непонятно, что именно вам стало понятно.

Франческо мог поклясться, что глаза девушки… смеялись! Смеялись, несмотря на то, что лицо ее сохраняло строгое, даже суровое выражение.

– Мне стало понятно, – ответил Жан Анго, – почему бедный пилот с первого же дня моего пребывания на «Геновеве» изливал на меня свою злобу. А вам, Франческо, теперь это тоже понятно? – спросил он. – И еще кое-что мне стало понятно, – добавил Анго, – но после замечания сеньориты нам с вами придется поговорить наедине.

– Все, что касается поведения пилота, мне безусловно стало понятно, – признался Франческо. – Однако и вы с ним частенько бывали резки…

Анго в ответ только развел руками:

– Нас, нормандцев, никто ангелами не считает!.. А теперь речь пойдет о тебе, Винсент, – повернулся он к пилоту. – Прошло уже столько лет, что я и думать забыл о твоей мальчишеской любви… Правда, на «Геновеве» я узнал, что ты еще не женат. Боюсь тебе что-либо советовать, – продолжал Анго. – Но вот через месяц-два метр Обер попадет в Дьепп. Можешь передать с ним какую-нибудь весточку Розали…

– Ты точно знаешь, что она еще не замужем? – хмуро спросил пилот.

– Так же точно, как то, что ты еще не женат!

Пилот долго рассматривал свои руки, заглянул зачем-то под стол и посидел с минуту, покачивая головой.

– Жан Анго, – произнес пилот умоляюще, – может быть, ты возьмешь все это на себя? Напиши, что, мол, мы случайно встретились… У тебя, конечно, это великолепно получится… А я… Мне… Мне очень трудно… – Голос его дрожал.

– Хорошо, – сказал метр Анго, принимая от матроса чернила, бумагу и перо. – Письмо будет короткое, но дельное. – И вывел несколько строк своим четким, красивым почерком.

«Это, вероятно, и есть „островное письмо“, которому учил его сеньор Гарсиа», – подумал Франческо.

– Ну, прочитать? – спросил Анго. – А может, ты добавишь что-нибудь? Или давай-ка, Винсент, напиши ей лучше сам!

– Нет, нет! – пробормотал пилот, краснея. – Да мне и не удастся так четко и красиво написать…

– Читаю: «Многоуважаемая мадемуазель Розали! Не могу из-за недостатка времени и места написать вам длинное и обстоятельное письмо. Еще в худшем положении Винсент Перро, с кораблем которого наш корабль встретился близ Балеарских островов. Он только и успел крикнуть мне, чтобы я сообщил вам: он жив и здоров и, вернувшись из плавания, отправится в Дьепп, так как любит вас по-прежнему…» – Тут Анго вопросительно поднял глаза на пилота.

– Читай дальше! – сказал тот нетерпеливо.

– Ну, дальше всего одна строка: «Желает вам обоим счастья и радостей, с сердечным и глубоким уважением – Жан Анго».

– Все? – спросил пилот. – А может, ты прочитаешь еще разок?

Франческо поразило, что пилот, человек несомненно умный и образованный, и в первый и во второй раз, слушая письмо Анго, все время шевелил губами, точно повторяя про себя каждое слово. На кораблях, на которых приходилось плавать Франческо, так иной раз поступали матросы, которые по своей неграмотности прибегали к его помощи… Но пилот?!

Вот письмо уже свернуто, перевязано шелковым шнуром, к нему приложена собственная восковая печать Анго с изображением «Нормандии». А вокруг вьется надпись: «Жан Анго из Дьеппа».

– Да, кстати, Франческо, – сказал Анго очень тихо, – мне, кроме всего прочего, необходимо поговорить с вами о папских грамотах. Но сейчас не время. И я, и вы, и сеньорита пьем и едим, не отставая от других… Только Винсент сидит, не притронувшись к еде… Но вот видите: метр Тома да и ваш сеньор капитан укоризненно поглядывают в нашу сторону. Во-первых, мы не принимаем участия в общей застольной беседе, а только шепчемся о чем-то, что вообще-то нехорошо. Во-вторых, даже бедняга грумет просто остолбенел, когда я вместо вина потребовал у него бумагу, перо и чернила. Я пытался поговорить с сеньоритой о беспокоящих меня обстоятельствах, но ей было не до меня, мысли ее были заняты другим… И все же до разлуки мне необходимо поговорить с вами о папских грамотах!

Возможно, что мысли Франческо, как и мысли сеньориты, были заняты другим, однако он по мере сил старался вникать во все, что говорил ему Анго о порядках, царящих при папском дворе. Установлены были такие порядки давно, еще при папе Александре Шестом, а может быть, и раньше.

– Видите ли, – пояснил ему Жан Анго, – в папской канцелярии заготовляют заранее послания, с которыми папы обращаются к светским или церковным владыкам, с пробелами, заполняемыми по мере надобности именами лиц, к которым послания эти обращены. Тексты этих документов примерно одни и те же. Однако все дело не в содержании бумаги и даже не в папской подписи, все дело в знаменитой папской зеленой печати. Так вот, помните, сеньорита как-то спросила, не сможет ли повлиять на Карла Пятого имеющаяся у ее дяди папская грамота с печатью. Помните?

– Да, – сказал Франческо.

– Позже я попросил, чтобы сеньор капитан позволил мне разглядеть как следует эту грамоту. Сегодня сеньор капитан вручил ее мне, конечно, только для прочтения…

Франческо вздохнул и покачал головой.

– Простите, Жан, – сказал он виновато, – сейчас я буду очень внимательно вас слушать.

– Сейчас, пожалуй, нужно только внимательно смотреть, – отозвался Жан Анго и, сунув руку за пазуху, вытащил два свертка пергамента. – Вы, как я понял, хорошо разбираетесь в латыни. Вот это – грамота, выданная сеньору капитану и его племяннице. А вторую, которую так удачно украсил зеленой папской печатью Хуанито, я предназначил для вас. Текст в обеих грамотах примерно тот же. Прочтем вторую, так как я, возможно, не вправе называть вам имена сеньора капитана и сеньориты даже по-латыни… А вот ваша грамота: «Его святейшество препоручает вниманию и заботе вашего императорского величества Франциска Руппиуса»…

– А откуда папе известно о моем существовании? – спросил Франческо озадаченно.

– А ему ничего не известно, – спокойно ответил Жан Анго. – Но ведь еще Тома Обер пояснил вам, что у нормандцев всюду имеются друзья!.. Вот я и проставил в нужном месте ваше имя. Видите, как иногда может пригодиться знакомство с ирландским «островным письмом». Такие писцы в папской канцелярии ценятся на вес золота!..

Франческо никак не мог взять в толк, для чего понадобилось Жану Анго все это делать. Жан Анго понял Франческо.

– Я уже пояснил вам, что все дело в печати. Вернее, в том, по какую сторону от папской подписи она находится. Если по правую, то монарх или священнослужитель, словом, тот, кому направлено послание, должен все предначертанное святым отцом выполнить неукоснительно. Если же печать находится слева от подписи папы, лицо, к которому обращено послание, несмотря на его категорический тон, может поступить с подателем его по собственному усмотрению… Так вот, друг мой, на папской грамоте, выданной сеньору капитану, печать на шелковом шнуре свисает слева от папской подписи! Можно было бы, конечно, и на этой грамоте переставить печать вместе со шнуром при помощи того же Хуанито. Но слева, боюсь, все же останется след, а это может насторожить кого-нибудь из императорских прихвостней… Вас обеспокоило все это? – заглядывая в глаза Франческо, спросил Жан Анго заботливо. – Унывать особенно не следует. Возможно, император еще не знает всех тонкостей папской канцелярии… Я пытался было растолковать все это сеньорите или капитану, но безрезультатно. Теперь вся надежда на вас. Вы должны явиться к императорскому двору вместе с ними и со своей грамотой!

– Но что мне делать при императорском дворе? – с недоумением, даже с испугом спросил Франческо.

– То же самое, что вы делали бы, не повидавшись с императором. Надо думать, что прием этот состоится в Севилье… После приема вы с разрешения императора посетите библиотеку сына адмирала… Познакомитесь с лучшими людьми Испании, если, конечно, император оставил их в живых…

И так как Франческо досадливо передернул плечами, Жан Анго добавил уже строго:

– Во всяком случае, оказать такую небольшую услугу сеньорите и сеньору капитану вы просто обязаны!

Расставание с командой «Флердоранж» было сердечное. Выпито, правда, было немало, однако до обеда и много часов спустя нормандцы, проспавшись, не менее настоятельно приглашали людей с «Геновевы» кого в Дьепп, кого в Онфлер, кого в какую-то деревушку в горах…

Сеньор Гарсиа спустился на палубу со всеми провожатыми и покорно отвечал на все задаваемые ему вопросы… Только отвечал невпопад. За последнее время он почти не выходил из средней каюты, не разворачивал свитки своих записей, даже поесть соглашался только после настоятельных просьб, а иной раз – после строгих приказаний сеньориты. И сейчас маэстре и пилот чуть ли не силком доставили его на «Флердоранж».

Метр Тома приглашать кого-либо в Нормандию не приглашал, но на прощанье сказал очень серьезно:

– Если вам случится попасть в какую-нибудь беду, на суше или на море, в Кастилии или в других странах, если вам встретятся… ну, скажем, пираты, вы только помяните, что у вас в Нормандии есть хорошие друзья – Пьер Криньон, Жан Дени, Жан Анго, Жан Пармантье из Онфлера или Тома Обер, – и все наладится. У нас, нормандцев, есть поговорка: «Ворон ворона не заклюет»… Так я говорю, Жан Анго?

– Так, – подтвердил Анго. – Пожалуй, и в разговоре с его императорским величеством или с его святейшеством папой упомянуть о нашей дружбе не помешает. «Ворон ворона не заклюет»!

Слова метра Обера не требовали особых разъяснений, однако добавление, которое сделал метр Анго, показалось Франческо странным. И все же сейчас задавать какие бы то ни было вопросы было бы несвоевременным… Но как бы не позабыть! Кордовскую тетрадь Франческо постоянно носил за пазухой. Воспользовавшись тем, что тут же, под рукой, были чернила и перо, он, наскоро набросав: «Ворон ворона не заклюет. Император. Папа», обвел написанное жирным кружком. В такие же кружки были в свое время заключены заметки, требующие разъяснения, как, например: «Эуриген, проучивший императора», «островное письмо», «Как могли ганзейцы проникнуть в Африку».

…«Флердоранж» наконец отчалила, но еще долго доносились прощальные возгласы, дружеские пожелания, матросы махали шапками и колпаками, а с «Нормандии» и «Геновевы» им отвечали команды, толпившиеся на бортах своих кораблей.

Наконец боцман «Геновевы» не выдержал.

– Да что это такое, сеньор маэстре! – сказал он с сердцем. – Сбились в кучу, как овцы на пароме! И все – на одном борту! «Геновева» глядите как накренилась! Вот-вот зачерпнет воду! «Нормандия» тоже, но это уж их дело!..

И все-таки на бортах накренившихся на бок «Геновевы» и «Нормандии» люди стояли до тех пор, пока от «Флердоранж» не осталось вдалеке крохотное пятнышко.

В послеобеденный час отдыха в большой каюте просто яблоку некуда было упасть: кроме свободных от своих обязанностей хозяев, здесь собрались еще и гости с «Нормандии». Кое-кто из геновевцев, правда, прилег отдохнуть, но заснуть им, вероятно, не пришлось. Кто-то из нормандцев пиликал на самодельной не то гитаре, не то мандолине. Почти все остальные играли в кости. Только в небольшой кучке матросов, столпившихся у койки Педро Маленького, то и дело раздавались взрывы хохота. Педро, конечно, добрый парень, весельчак и балагур, но уж больно задиристы словечки, которыми он пересыпает свою речь. И, как это ни странно, даже нормандцы его понимают.

Франческо очень хотелось спать, но, когда он с облегчением направился к койке, в дверь каюты кто-то тихо постучал.

– Такие нежности на «Геновеве» развела сеньорита, – буркнул Бьярн, – и знаешь, Руппи, уведи ее куда-нибудь… Матросы, конечно, и любят и уважают ее, но надо же дать парням развлечься по-своему, а все это – не для ее ушей.

Франческо открыл дверь. Северянин угадал: это действительно была сеньорита. Оглянувшись на привставшего со своей койки Северянина, Франческо посторонился было, но девушка вдруг сказала тихо и встревоженно:

– Сеньор Франческо, не можете ли вы подняться со мной в среднюю каюту? Там наш сеньор капитан буквально разносит бедного сеньора Гарсиа. Кричит так, что его можно услышать с «Нормандии»! Пойдемте! – И, обернувшись к Северянину, произнесла, умоляюще сложив руки: – Я знаю, вы не любите вмешиваться в чужие дела, но прошу вас, помогите нам с сеньором Франческо. Дядя так кричит, что от этого одного сеньор Гарсиа может сойти с ума!

– Если еще не сошел! – пробормотал Бьярн сердито, но все-таки шагнул к двери. – Но предупреждаю, – говорил он, направляясь к средней каюте, – вламываться всем туда не следует… Неужели же маэстре и пилот не смогли удержать капитана?

– Оба они ушли, как только дядя начал кричать, – сказала сеньорита печально. – А ведь я была уверена, что у нас на «Геновеве» очень дружный народ!

– А потому они и ушли, – пробормотал Северянин. – Они, как и я, решили, что такая взбучка, какую Гарсиа получит от капитана, просто необходима… И знаете, сеньорита, хоть я и живу спокойненько в матросской, но догадываюсь, что одно только пребывание сейчас в одной каюте с эскривано – дело нелегкое… Всем нам жаль испанцев, но нельзя же из-за этого не спать, бродить по ночам, как привидение, и мешать людям… «Геновева» еще, чего доброго, налетит на мель, так как маэстро с пилотом могут неправильно наметить курс… Ого-го-го! – произнес он, останавливаясь. – Нам, пожалуй, и подыматься не надо: даже на палубе слышно, как орет ваш дядюшка…

Сеньор капитан даже не заметил их появления.

Сейчас он говорил много тише, но совсем не потому, что решил прекратить свою суровую проповедь. Просто у него сел голос. Покашляв немного, капитан почти шепотом закончил прерванную фразу:

– …поэтому повторяю: у каждого из нас троих – у меня, у тебя, у Руппи – есть свои обязанности, в силу которых мы и стремимся, по возможности, быстрее добраться в Испанию… Но мы – я и Руппи – могли бы обязанностей этих сейчас не выполнять, поскольку уж очень много препятствий оказалось на нашем пути, могли бы все отложить на более благоприятное время… А ты, эскривано, обязан именно сейчас проникнуть в Испанию! Что ж, ты окончательно отказался от выполнения своего прямого долга?! Вспомни, ты не раз толковал, что историк, мол, обязан в назидание будущим поколениям запечатлеть все пороки и достоинства своего времени… Ох, как трудно в моем возрасте обманываться в друзьях! Ты всегда говорил, что это именно я проявляю непозволительное равнодушие к людям. Пусть так. Но делу своему я верен. Ради него и совершаю это плавание, не страшась того, что могу угодить прямо в пасть этим двум чудовищам – императору и кардиналу…

…Когда за спиной сеньора Гарсиа вдруг раздался спокойный голос Северянина, эскривано удивленно оглянулся.

– Капитан говорит дело, – промолвил Бьярн, – поскольку ты историк, вот и пиши историю. Лезь в самое нутро ее! Жаль, конечно, испанцев, но мы ничем не сможем им помочь! Однако подобные восстания прокатились сейчас по всей Европе, а тебе, эскривано, не посчастливилось быть их очевидцем… Ты не раз толковал, что только через сто лет после смерти историка люди смогут узнать правду… Ну что ж, следовательно, это твоя прямая обязанность: сбереги истину. А уж ее, будь уверен, честные люди найдут! Раскопают! Эскривано, друг, по глазам твоим вижу, что слова нашего хозяина до тебя все-таки дошли. Перестань же мучиться сам и мучить других!

– Других? А я разве… – начал сеньор Гарсиа изумленно.

– Ты пойди-ка в каюту этой девчушки, – перебил его сеньор капитан, – и посмотри на себя в зеркало! Что же ты воображаешь, что твои друзья не мучаются вдвойне?! Испания – Испанией, но, когда на глазах у человека его лучший друг теряет разум, надо быть Карлом Пятым или его наместником, чтобы все это переносить спокойно!

– Мне странно, – сказал Франческо, когда они с сеньоритой и Северянином спускались по лестнице, – как можно кричать на такого легко ранимого человека, как сеньор эскривано! Мне все время кажется, что он живет не в нашем мире, что он витает где-то…

– …в облаках, еще скажешь! – сердито перебил его Северянин. – «Легко ранимый»? – переспросил он с усмешкой. – Ой, плохо ты его знаешь! Этот человек не легко раним. На нем латы и доспехи, хорошо его защищающие!

– О нет, наш эскривано живет на земле, но не в нашем веке. Я уверена, что он видит будущее земли на много веков вперед!

Франческо с удивлением оглянулся на девушку.

– Да неужели же ты до сих пор не понял, что за человек живет рядом с тобой? – вскричал Северянин с гневом.

Сеньорита мягко тронула его за локоть:

– Не сердитесь! Сеньор Франческо редко видится с сеньором Гарсиа. Они еще ни разу не поговорили как следует. У сеньора Франческо слишком много обязанностей и мало свободного времени…

Под вечер пилот тихонько шепнул Франческо, что эскривано снова вытащил из ящиков свои бумаги. Наставления капитана на него, очевидно, подействовали… Поработав немного, сеньор Гарсиа, не раздеваясь, прилег отдохнуть и наконец заснул.

Однако в завершение переживаний этого дня произошло событие, которого никто предвидеть не мог.

Франческо в ту ночь было довольно трудно отстаивать свои часы вахты. После прощанья с «Флердоранж» пьян он не был, да и вообще на «Геновеве» народ умел пить, не пьянея! Но в голове у Франческо немного шумело, и очень ему хотелось спать. На мачтах «Геновевы» уже горели фонари. На «Нормандии», которая шла борт о борт с «Геновевой», огня еще не зажигали.

И вдруг внезапно из темноты с «Нормандии» раздался окрик марсового. Он очень громко прокричал что-то, понять его здесь могли бы только пилот да эскривано.

Но Винсент Перро после проводов «Флердоранж», очевидно, уже спал сладким сном или мечтал о предстоящей встрече в Дьеппе.

– Эй, Рыжий! – окликнул Франческо марсового с «Геновевы». – Что там у них случилось на «Нормандии»?

– Да уже послали за сеньором капитаном, – как будто невпопад ответил Рыжий.

«Вот тебе и на! – Франческо покачал головой. – Хорош вахтенный, нечего сказать!»

Значит, он вздремнул все-таки! Последний час его вахты, к счастью, был уже на исходе…

Капитан, маэстре, пилот и боцман шагали по палубе. Марсовой с «Нормандии», оказывается, сообщил, что навстречу им идет судно без огней. Все вглядывались в темноту. Небо было затянуто тучами, а фонари на фок– и грот-мачтах только слепили глаза.

Капитан отдал приказ фонари потушить, а команде – приготовиться: неизвестно, что сулит эта встреча.

Такие же приготовления были предприняты и на «Нормандии». Было слышно, как по палубе грохочут колеса зарядных ящиков.

Сейчас уже и Франческо отчетливо различал темную массу корабля, быстро идущего им навстречу.

«Хорошо, что с нами рядом Жан Анго, – подумал он. – Судно без огней? Нормандцы? Или бретонцы? Алжирцы так далеко не заплывают…»

Со встречного судна спустили лодку. Она, как поплавок удильщика, ныряла в волнах и подошла уже так близко, что, будь сейчас лунная ночь, можно было бы разглядеть лица людей, подгребающих к «Геновеве».

– Ломбарда не надо! – раздался с лодки густой бас. – Мы – купец Ганза… Надо капитан. Близко! На борт!

– Да, «близко», – пробормотал стоящий рядом с Франческо боцман. – Подойдешь «близко на борт», а он в тебя ка-ак бабахнет чем-нибудь!..

Но капитан подошел к самому борту.

– Я капитан! – прокричал он в темноту.

– Дама… Толедо… Очень просит, – вдруг добавил человек из лодки по-испански.

– Дама? Толедо? Ничего не пойму! – пробормотал капитан. И вдруг хлопнул себя по лбу: – Да ведь наш сеньор эскривано великолепно говорит по-немецки! Бермехо, – окликнул он матроса, – сходи-ка в среднюю и позови сюда сеньора эскривано!

Оставив свое место на носу «Геновевы», Франческо подбежал к капитану.

– Сеньор Гарсиа сегодня в первый раз заснул как следует… И он опять очень расстроится, если мы не поможем… – сказал он. – А ведь Педро Маленький хоть и недолго, но плавал с ганзейцами. Как-то он ведь разговаривал с ними…

– Бермехо, ступай, куда велено, а ты, Руппи, стоишь на вахте, если не ошибаюсь…

И Франческо, смущенный, опустив голову, возвратился на свое место. Однако сейчас он мог бы не возвращаться: часы его вахты уже истекли.

Теперь уже почти все свободные от работы геновевцы столпились на палубе, следя за лодкой, которую огромные волны то подымали на гребень, то швыряли книзу. Надо было очень напрягать зрение, чтобы разглядеть, как, взмахивая веслами, гребцы стараются выбраться из этого кипящего котла. Казалось, еще минута – и утлое суденышко исчезнет навеки…

А сеньор Гарсиа уже бежал по палубе. И тут же, оттолкнув сеньора капитана и маэстре, кинулся к борту.

Немец в лодке что-то долго и громко пояснял ему. Среди фраз на непонятном Франческо языке вдруг иной раз всплывало знакомое имя – «Хуан», «Мария», «де Падилья»… Или название города – «Толедо»…

Когда ганзеец закончил свою речь, сеньор Гарсиа тоже прокричал ему что-то по-немецки.

– Сеньор капитан, – произнес эскривано твердо, – на борту этого корабля находится вдова казненного наместником гранда Кастилии дона Хуана де Падилья. Этот купец взялся доставить донью Марию Пачеко де Падилья к любому судну, направляющемуся в Португалию. И получил за это от дамы три золотых дуката. Больше денег у нее, к сожалению, нет. Я сказал ему, что капитан «Геновевы» с радостью и безвозмездно окажет даме эту услугу.

Франческо стоял неподалеку от разговаривающих. Неужели сеньор капитан рассердится на эскривано?!

Нет, капитан не рассердился. Он ответил очень громко, его услышали не только на палубе «Геновевы», но и люди в лодке:

– Скажи ему, что я с радостью пошлю на его корабль своих людей за доньей Пачеко де Падилья!

– Посылать за мной никого не придется, уважаемый сеньор капитан, – вдруг отозвался из лодки низкий, певучий женский голос. – Я, Мария Пачеко, нахожусь здесь, в этой лодочке. Буду вам очень благодарна, если вы окажете мне гостеприимство.

Проснувшись и услыхав, что Бермехо толкует о какой-то даме на ганзейском корабле, которая, как думалось матросу, бежала из Толедо, Хуанито тут же помчался наверх, к сеньорите, – рассказать о замечательных новостях. И девушка на палубу подоспела вовремя.

С «Геновевы» уже давно спустили трап, но сейчас он был бесполезен. Пришлось обходиться веревочной лестницей. Сеньор капитан, велев боцману и Франческо хорошенько придерживать лесенку, стал спускаться по ней сам.

– Это дурачье в лодке не догадалось ее закрепить. Держите хорошенько! – крикнул он сквозь рев ветра. – Со мной эта штука не будет летать!

И действительно, через минуту капитан уже – ступенька за ступенькой – подымался кверху, таща даму за руку. А их с нетерпением дожидались маэстре, пилот и эскривано.

Когда дама одной ногой уже ступила на палубу, кто-то мягко отвел протянутую руку маэстре…

– Мне будет удобнее это сделать, – сказала сеньорита. – И даме со мной будет удобнее… Длинное платье… Широкие рукава. Она может зацепиться за что-нибудь… Дядя, а ты молодец! Знаешь, я велела окликнуть кого-нибудь с «Нормандии» и попросить метра Анго перебраться к нам.

Да, море в ту ночь было бурное, но метр Анго спокойно по доске перешел с «Нормандии» на «Геновеву». И когда вдова дона Хуана де Падилья поднялась на палубу, он уже стоял рядом со всеми, чтобы приветствовать ее.

Однако прежде всего дама кинулась к сеньорите. Так как капитан распорядился снова зажечь фонари на мачтах, гостья и сеньорита только сейчас смогли рассмотреть друг друга.

– Боже мой, какая нечаянная радость! – воскликнула донья Мария. – Почудилось мне, правда, что уж очень нежной и узенькой была рука, протянутая мне в помощь, но могла ли я надеяться, что здесь, в бурном океане, мне предстоит такая приятная встреча! – И вдруг, ахнув, гостья повернулась к капитану: – Простите меня, сеньор капитан, простите мне мою невежливость! Прежде всего я обязана была поблагодарить вас, что я и делаю от всего сердца! – И донья Мария с достоинством наклонила голову. – Я даже не разглядела в темноте, под каким флагом вы плаваете… Если я правильно поняла ваш разговор с сеньором… с сеньором… – Донья Мария приостановилась в ожидании.

– С сеньором Гарсиа, – подсказал ей Жан Анго.

– Может быть, я ошибаюсь, но из разговора вашего с сеньором Гарсиа я поняла, что корабль ваш направляется в Португалию… А в Португалию я и собираюсь бежать… Но если вы направляетесь в Испанию… я просто не могу допустить, чтобы кто-либо своим бескорыстным и благородным поступком навлек на себя немилость императора или кардинала…

– Донья Мария, – обняв гостью за плечи, сказала сеньорита, – очень прошу вас, пойдемте ко мне в каюту. Выяснить все, что вас и нас интересует, мы сможем завтра, а сейчас вам необходимо отдохнуть. Под каким бы флагом ни шла «Геновева», но гостеприимство на ней вам предложено от чистого сердца.

Донья Мария снова с благодарностью склонила голову.

– Многоуважаемая донья Мария Пачеко де Падилья, – торжественно произнес Жан Анго, отвешивая низкий поклон, – здесь вам встретятся люди из различных стран, но каждый из нас будет рад оказать вам любую услугу!

– Руппи, давай-ка поскорее в большую каюту! – хлопнув Франческо по плечу, промолвил Северянин. – Не для того я поднялся среди ночи, чтобы выслушивать все эти кастильско-нормандские любезности! А женщина еле держится на ногах! Не думаю, чтобы эти ганзейские купцы очень заботились о ее удобствах… А вот Хуанито молодец! И девчонка молодец!.. Стой-ка, гляди – она, кажется, уже уводит наверх свою гостью…