Текст книги "Путешествие в страну Офир"

Автор книги: Зинаида Шишова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава седьмая
ФРАНЧЕСКО СТАРАЕТСЯ ПОНЯТЬ, ЧТО ЗА ЧЕЛОВЕК ЖАН АНГО

Пьер Криньон с виду казался много старше Анго, не был столь красив и изящен, как его друг, но производил впечатление умного и приятного человека.

Отрекомендованный маэстре, он с большим достоинством отвесил два поклона.

– Я, – начал он, – уполномочен метром Анго просить у вас… – и оглянулся на маэстре.

– Просьбу метра Анго, – сказал тот, – я нашим гостям уже передал, и они, конечно, не имеют никаких возражений против присутствия за столом сеньора эскривано и матроса Бьярна…

– Мой друг метр Анго поручил мне в случае, если у вас возникнут какие-либо сомнения, рассказать вам о его встрече с Бьярном во времена ранней молодости. В свое время Бьярн был владельцем большого корабля. Но не этим он прославился на всю Исландию. Потому что на его родине свято берегут память о тех временах, когда Исландия не была зависима ни от Норвегии, ни от Дании… Слыхали ли вы когда-нибудь об исландских сагах?

– Слыхали, – отозвалась сеньорита, – и нас и всю команду «Геновевы» ознакомил с исландскими сагами именно Бьярн Бьярнарссон.

– Так вот, Бьярн является, если можно так выразиться, хранителем устной истории Исландии. Он знает много саг, сложенных его предками… Если вы разбудите Бьярна ночью, он и спросонья расскажет вам любую сагу. Так вот, Бьярна разорило его постоянное стремление совершать путешествия, имеющие целью не завоевание новых земель, не наживу, а только желание изведать никем еще до него не изведанное…

– И это в его глазах как-то роняет престиж Бьярна Бьярнарссона? – прищурившись, задала вопрос сеньорита.

– Роняет?! – с удивлением переспросил Пьер Криньон. – Бьярн – лучший из людей, с которым Жану Анго когда-либо приходилось встречаться. Случилось так, что корабль Бьярна был захвачен египетскими пиратами. Корабль они тут же, перекрасив, перепродали кому-то, а за капитана его потребовали огромный выкуп. Бьярну как-то удалось связаться с родиной, где каждый третий охотно отдал бы свои последние сбережения, чтобы прийти ему на помощь. Однако эти жертвы и не понадобились: выкупили Бьярнарссона люди из рода его жены. Род этот не только знатен, но и богат. При посредничестве одного из ганзейских купцов деньги пиратам были вручены. Сумма превышала требуемую. На это были свои причины. В вонючем отсеке трюма вместе с Бьярном томился молодой и в ту пору неопытный мореход, пустившийся в плавание на отцовском корабле. После схватки с пиратами в нем, израненном, оборванном и грязном, трудно было признать сына богатых судовладельцев. Дать знать на родину о постигшем его несчастье этот юноша, почти мальчик, не захотел. Имя свое и положение своих родителей он тоже по вполне понятным причинам скрыл… Вас это удивляет, сеньорита? – спросил Пьер Криньон, заметив недоумение девушки. – Но ведь если бы пираты узнали истину, они просто разорили бы богатых судовладельцев!

– Значит ли это, что семья его предпочла бы, чтобы его продали в рабство или чтобы он в конце концов задохнулся в этом, как вы говорите, «вонючем отсеке»? – спросила сеньорита, прищурившись.

– Нет. Несмотря на свою неопытность, юноша понимал все же, что держать на корабле лишнего человека пиратам просто было невыгодно. Продажа его в рабство, такого малорослого, замученного голодом и хилого, тоже не сулила барышей… Его просто высадили бы в первой гавани, где у пиратов всегда найдутся свои люди… Бьярн Бьярнарссон заявил им, что не покинет трюма, пока вместе с ним не выпустят второго пленника. Но если бы пираты узнали, что пленник – сын богатейших судовладельцев из Дьеппа, они и за него запросили бы выкуп!

– Насколько я поняла, юноша был не по возрасту расчетлив, – заметила сеньорита.

Пьер Криньон обрадованно закивал головой.

– Да, да, – с гордостью сказал он, – и умен, и храбр, и расчетлив! Однако о переговорах исландца с пиратами он и не подозревал. Но благодаря ганзейцам о благородном поступке Бьярна ходило столько толков среди мореходов различных стран, что слухи эти докатились и до спасенного им юноши. К тому времени он очень возмужал. Сын богатого дьеппского судовладельца, он, расширив дело отца, стал обладателем целой флотилии… Однако до последнего времени он не мог чувствовать себя счастливым: несмотря на все его старания и поиски, ему никак не удавалось встретиться со своим благодетелем. Он так и говорил: «Пока я не отблагодарю Бьярна Бьярнарссона за все, что он для меня сделал, я не могу себя считать человеком»… Вы, конечно, уже поняли, сеньорита, и вы, сеньор Руппи, кто этот дьеппский судовладелец!

На протяжении всего рассказа Пьера Криньона сеньорита несколько раз пыталась что-то сказать, но не вымолвила ни слова, остановленная предостерегающим взглядом маэетре.

Но вот нормандец закончил наконец свое повествование и с облегчением передохнул, несколько смущенно улыбаясь.

Поэтому Франческо укоризненно покачал головой, когда сеньорита заметила, как бы мимоходом:

– Мне думается, что пребывание у пиратов пошло на пользу Жану Анго – опыт их и навыки ему впоследствии пригодились… Права я или не права?

Франческо с беспокойством поднял глаза на нормандца.

По улыбке, скользнувшей и пропавшей в уголках губ Пьера Криньона, он понял, что истинный смысл высказывания девушки до него дошел.

Настороженное молчание длилось не более двух-трех секунд.

Тоном добродушного дядюшки, наставляющего неопытную племянницу, нормандец сказал:

– Любой опыт, как говорят у нас в Нормандии, «за плечами не носить», и в любую минуту жизни он любому человеку может пригодиться.

Было условлено, что сеньор маэстре вернется к своим гостям, а метр Криньон спустится вниз – сообщить Жану Анго о решении сеньориты и сеньора Руппи.

…Прошло не более получаса. По лесенке, ведущей в капитанскую каюту, твердо и уверенно прошагал Жан Анго. Его манеру ходить и сеньорита и Франческо уже научились распознавать. В ногу с ним подымался, очевидно, Пьер Криньон. Затем можно было различить тяжелую, неторопливую походку Бьярна Бьярнарссона. Однако мягких и как бы неуверенных шагов сеньора Гарсиа почему-то слышно не было.

Постучавшись и получив разрешение войти, в дверях показался Жан Анго, с веселой улыбкой пропуская вперед, может быть и обрадованного, но несколько смущенного Хуанито.

На длинной золотой или позолоченной цепочке, спускавшейся ниже колен мальчишки, болталось нечто круглое, издали напоминавшее образок, какие моряки, отправляясь в опасное плавание, хранят под своими куртками.

За распахнутой дверью, в узком проходе между каютами, толпились и пилот, и Бьярн Бьярнарссон, и еще кое-кто из матросов «Геновевы», и нормандцы, выглянувшие на шум…

Сеньорита и Франческо недоуменно переглянулись. Обоим трудно было предположить, что метр Анго склонен был подшучивать над таким священным для всех предметом.

– Нет, это не иконка! – прошептала обрадованная сеньорита.

Теперь и Франческо, приглядевшись, определил, что это нечто круглое – не образок, а огромная, зеленого воска печать.

Сеньорита, положив руку на локоть Франческо, добавила:

– Поглядите – Хуанито сейчас донельзя смущен, а с ним это редко бывает!

Жан Анго, очевидно, расслышал последние слова девушки.

– Боюсь, – сказал он, – что мы с Бьярном вместо радости доставили мальчонке только огорчение… Мы и сейчас еще не совсем трезвы, а когда продевали в папскую печать золотую цепочку, были попросту пьяны…

– А можно мне снять это украшение? – жалобно произнес Хуанито. Очевидно, даже золотая цепочка нисколько его не прельщала.

– Узнав, куда Бьярн направляется, я пытался было всучить ему папскую грамоту, которая, должен сказать, лучше всякого ключа открывает любую дверь, – сказал Жан Анго. – Но Бьярн от этой грамоты только отмахнулся… По его же совету я решил подарить эту зеленую печать Хуанито. Как я понял, мальчонка здесь общий любимец, и вот по настоянию Бьярна я вручил Хуанито эту печать, пожертвовав при этом еще и собственную золотую цепочку…

– А как вы поступили с грамотой? – осведомилась сеньорита.

– Грамота без печати потеряла всякое значение, – ответил Жан Анго смущенно. – Правда, зеленую печать мы с Бьярном срезали очень осторожно, не повредив ни шелкового шнура, ни пергамента грамоты… Хорошо еще, что я (спьяну, что ли?) даже не проставил имени лица, которому папская грамота могла пригодиться… А впрочем, это к лучшему. Думаю, что сейчас и сеньору Руппи да и любому отправляющемуся к императору она будет полезна… Вернее, была бы полезна, если бы печать оставалась на месте и, главное, справа от подписи папы… Словом, как решит Бьярн, так я и поступлю…

– Можно я скажу? – вдруг вмешался в разговор Хуанито, с облегчением снимая цепочку с печатью.

Франческо собрался было выслать мальчика из каюты, но Северянин поманил того к себе.

– Тут все дело в умении, – произнес Бьярн Бьярнарссон. – А он, я думаю, сумеет восстановить грамоту в прежнем ее виде. Кто-то рассказал мне, как ловко мальчишка орудует всякого рода клеем… Да, вспомнил: не «кто-то», а сам сеньор Гарсиа. Хуанито, оказывается, не раз уже подклеивал для эскривано разрозненные куски его рукописей. А тут всего-навсего нужно приклеить печать к шелковому шнуру и пергаменту… Только боюсь, клей, вероятно, здесь нужен особый…

– А клей здесь и не понадобится, – сказал Хуанито, с гордостью оглядывая всех набившихся в каюту.

И Хуанито оправдал доверие Бьярна Бьярнарссона.

Попросив разрешения зажечь светильник, мальчишка, чуть разогрев на огне воск печати, тут же с силой прихлопнул ее к шелковому шнуру и к пергаменту.

– Только сейчас ее еще нельзя трогать, пока воск не засохнет… Это и сеньор Гарсиа так мне говорил… Мы тоже что-то склеивали воском…

– Да, а где этот ваш писец? – спросил вдруг Жан Анго озабоченно. – Правда, он даже не обратил на меня внимания… Но я не злопамятен и, с разрешения сеньориты, пригласил его к столу. А он и не думает спешить!

«Обо мне Анго уже не поминает, – подумал Франческо с облегчением. – Надо полагать, что Северянин посвятил его уже во все наши тайны… Да оно и к лучшему: разыгрывать роль знатного римлянина мне не придется».

– Сеньор Гарсиа, вероятно, сейчас придет, – вступилась за эскривано сеньорита. – Он, как все ученые люди, очень рассеян… Пожалуй, не дожидаясь его, сядем за стол…

– Переодевается, наверно? – с нехорошей усмешкой спросил Жан Анго. – Пилот, сходи за ним, скажи, что я не граф, не герцог, ко мне на прием можно и босиком явиться… Я простой мореход из Нормандии. Я Жан Анго из Дьеппа, вот это пускай он хорошо запомнит!

«Нет, он безусловно и зол и злопамятен, – подумал Франческо. – Если бы не его встреча с Северянином, все это могло бы кончиться для нас плохо!»

– Метр Анго, вы не совсем правы, – заметила сеньорита, – наш милый сеньор Гарсиа по рассеянности мог бы и на прием к императору явиться босиком… Но все дело в том, что разутым на «Геновеве» его еще никто никогда не видел. Боюсь, что даже на ночь он иногда забывает снимать обувь.

– Эй, пилот, передай ему: я могу очень обстоятельно рассказать ему обо всем, что его интересует, и отправляться в Дьепп или Онфлер никому из вас не придется… Я как будто предчувствовал, что встречусь с вашим эскривано, и запас для него карты, выполненные Жаном Депи из Онфлера. Да ведь и сам Дени сейчас тут, с нами, и сможет дать кое-какие пояснения… Скажи ему, что и с моим другом Тома Обером из Дьеппа он сможет побеседовать, так как тот уже дожидается его за столом…

«Нет, нет, он не злопамятен! – заключил Франческо. – Но делать какие бы то ни было выводы пока еще рано. Интересно все же понаблюдать, как они встретятся с нашим эскривано».

– Пилот, спустившись вниз, ты обязательно… – начал было Жан Анго.

– Слушай, метр Анго, – перебил его пилот, – даже в детстве, когда ты, сын богатого судовладельца, попытался как-то командовать мною, это тебе не удалось. Вон я вижу у тебя на шее еще белеет шрам – памятка о нашей дружбе! А сейчас я нахожусь под командованием только нашего сеньора капитана и нашего сеньора маэстре. И посылать меня, как мальчишку грумета, с разными поручениями не следует! Все, что нужно сказать сеньору эскривано, скажи сам или передай через кого-нибудь из своей команды.

Франческо никак не ожидал, что в ответ на эти достаточно резкие слова Жан Анго весело расхохочется:

– Ха-ха-ха! Узнаю моего пилота! Молодец! Так мне и надо! Только все же одну мою просьбу ты исполнить должен: проводи меня в трюм, поводи по кораблю, покажи вашу «Геновеву», как говорится, во всем ее блеске… Хочу, видишь ли, проверить, действительно ли у вас уж такая замечательная помпа, как хвастает Бьярн…

– Не знаю я, что ты хочешь проверить, – сказал пилот хмуро. – Ну, пожалуй, я смогу тебе кое-что показать, если будет время…

– Конечно, только с разрешения сеньора капитана или сеньора маэстре… Я имею в виду настоящего капитана и настоящего маэстре, – добавил Жан Анго лукаво. – А вообще-то я уже позаимствовал кое-что у «Геновевы»… Видел, как я надставил борта?

– А с «Геновевой» тебе разве уже приходилось встречаться? – спросил пилот.

– Ну, друзей у меня много! Всё в точности описали!

Франческо напрасно понадеялся на то, что Жан Анго забыл о его существовании.

– А этого еще одного матроса, Франческо Руппи, вы, сеньорита, позволите усадить за стол рядом с вами? – спросил нормандец с улыбкой. – Это тоже желание, высказанное Бьярном Бьярнарссоном.

Все приглашенные спустились в среднюю каюту. Там были уже составлены два стола, которые в каюте капитана, безусловно, не уместились бы. И за столом в ожидании уже сидели и хозяева «Геновевы» и гости.

Франческо решил пропустить всех вперед и пристроиться где-нибудь в самом конце, у двери. Однако оказалось, что кто-то уже точно рассчитал количество приглашенных, и, когда все заняли места, свободными остались только два: одно – рядом с сеньоритой, а второе – рядом с Жаном Анго.

Франческо остановился в раздумье около нормандца, но тот, широко разведя руки, сказал:

– Проходите, проходите, это местечко я берегу для вашего сеньора эскривано!

Франческо, чтобы не привлекать излишнего внимания, покорно уселся рядом с сеньоритой.

– Я не кусаюсь, сеньор Франческо! – сказала девушка, смеясь.

Капитан тут же поднялся с места, держа в руке чашу.

– Я рад, – сказал он, – что могу засвидетельствовать свое уважение славным мореходам Нормандии, рад, что мы, люди из разных стран, так дружно сидим за одним столом, не помышляя о том, какие бури сотрясают сейчас весь христианский мир… Нас с вами могут беспокоить только бури, сотрясающие пучины океана, но с ними мы все умеем бороться…

Слова капитана были встречены одобрительными возгласами. Но он, подняв руку, сказал:

– Это еще не все. Хочу вас уверить…

– Сеньор капитан, – прервала его сеньорита, – вы, как я вижу, уже и выпили и закусили, а потом еще раз выпили… А не пришло ли вам в голову, что пора позаботиться о том, чтобы дать возможность и метру Анго, и сеньору Бьярну, и сеньору пилоту, и сеньору Руппи, да и мне тоже догнать или даже перегнать вас? – И девушка высоко подняла свою чашу.

Многие из присутствующих половины речей капитана и его племянницы не поняли, Франческо в этом не сомневался. Но поняли другое: испанец-капитан от души приветствует своих гостей-нормандцев. И этого было достаточно!

Раздался звон застольных чаш.

В эту самую минуту дверь распахнулась, и в каюту вошел сеньор Гарсиа.

Оглядев стол, он радостно сказал:

– Сеньор Руппи, вот где вы, оказывается! А я напрасно ищу вас уже полдня! Наконец-то удалось заполучить Франческо Руппи в нашу среднюю каюту! Да и метр Анго тут! И сеньорита, и… Стойте-ка, это безусловно метр Пьер Криньон! О! Великолепно! Здесь присутствует и Жан Дени!.. И Тома Обер!

Постепенно узнавая присутствующих, эскривано называл их имена.

– Господи, какое счастье! Очень жаль, что я сейчас смогу разделить с вами только веселье, но отнюдь не эти замечательные яства, которые столь красиво расставлены на столе… Никогда не думал, что наш стол для черчения такой большой…

Жан Анго указал эскривано место рядом с собой, и тот присел без всяких церемоний.

– Но только нет, нет! – запротестовал он. – Я ведь только что из большой каюты, а там меня наперебой угощали и наши матросы и нормандцы… А забавлял я их тем, что одну и ту же фразу повторял на пяти разных языках…

– Но пить вы там, как видно по всему, не пили, – сказал Жан Анго. – А здесь ваша чаша давно дожидается вас.

– Напоили меня в матросской каюте не столь чрезмерно, но ты, милый Жан, помнишь, вероятно, что пить я не умею…

– А вы, эскривано, должны были помнить, что я ведь тоже, бросившись в объятия к человеку, не склонен был видеть, как он от меня отворачивается!

– Кто же этот человек, что отвернулся от тебя?! – с возмущением спросил сеньор Гарсиа. – Как нехорошо!

– Кончай, кончай, Жан Анго, – сказал Северянин спокойно. – Можешь обижаться на кого угодно, но только не на нашего сеньора эскривано! Не тревожь покой этого человека! Могу голову заложить, что он относится к тебе с любовью и уважением. А если ты в свое время не понял, какой это прекрасный человек, значит, ты тогда был еще мал и глуп…

– Каждое слово твое, Бьярн, для меня закон, – отозвался метр Анго. – Даже если бы ты был неправ, я поступил бы по-твоему. Но на этот раз должен признаться перед всеми, что ты безусловно прав!..

– Ну вот, – проворчал Северянин, – а сейчас они полезут целоваться!.. Я ведь и не знал, Анго, что наш эскривано и на тебе пробовал свои наклонности… Я говорю о его стремлении всех обучать.

– Но зато ученик какой был Жан! – с восхищением подхватил сеньор Гарсиа. – Жан Анго – моя гордость! Я ведь был его первым учителем. А как он легко и быстро усваивал знания! Да, встретившись с ним на палубе, я вначале и не понял, что этот красавец – тот самый хилый мальчуган, с которым мы проходили начатки латыни…

– Я, представь себе, тоже узнал его не сразу, – откликнулся Бьярн Бьярнарссон.

– Я, к сожалению, тоже! – хмуро отозвался пилот.

– Конечно, кое в чем я, как учитель, был ему полезен, – скромно заметил сеньор Гарсия, – но я и думать не смею, что всему тому, что он знает, Жан выучился только благодаря мне…

– Выучился он многому такому, о чем сеньор эскривано и не подозревает, – шепнула сеньорита на ухо Франческо.

Так как ей показалось, что Жан Анго прислушивается к их беседе, она добавила чуть погромче:

– Вот уж науку кораблевождения метр Жан изучил, не прибегая, конечно, к помощи нашего сеньора эскривано.

…Прошел день, заполненный беседами, спорами, а в основном – едой и выпивкой.

Наутро показать «Геновеву» Жану Анго капитан поручил пилоту, а тот, отозвав Франческо в сторону, сказал:

– Мне-то звать тебя как-то неудобно, но ты попроси маэстре послать тебя с нами… Видишь ли, необходим человек, который в нужный момент сможет ткнуть меня в бок и удержать от лишних, а особенно от грубых слов… Вот вы с сеньоритой видели Анго красивым, доброжелательным, вежливым, а мне ведь пришлось с ним возиться до того, как он повстречался с Северянином! В молодости он мне поперек дороги становился, а сейчас – прямо скажу – он мне просто поперек горла стал!

Франческо вспомнил, что кто-то из матросов говорил, будто пилот сам родом из Нормандии, но почему-то еще юношей уехал в Кастилию.

– Тебя, друг, конечно, не надо предупреждать, что Анго не следует задавать никаких вопросов, у Франческо Руппи на это хватит собственного ума… Конечно, я имею в виду вопросы, которые могут вызвать у Анго досаду или раздражение…

Однако, как ни странно, именно сеньор пилот и задал нормандцу вопрос, который, если бы не нормандская сдержанность, мог вывести Жана Анго из равновесия.

Вспоминая потом этот случай, Франческо много раз повторял себе: «Этот пират-нормандец дал не только сеньору пилоту, но и мне урок, как следует себя держать. Другими словами, урок такта и выдержки».

Впрочем, к тому времени, к которому следует отнести эти воспоминания, Франческо совсем по-иному стал относиться к людям, называемым пиратами.

Глава восьмая
ФРАНЧЕСКО СНОВА СЛЫШИТ О СТРАНЕ ОФИР

– Показать тебе сначала трюм? – спросил пилот. – А может быть, тебе полезно было бы посмотреть, как выглядят наши каюты, особенно матросская… Ей ты даже можешь позавидовать! Или помещение для компаса? В таких подробностях «Геновеву» тебе навряд ли могли описать…

– О компасе мне говорил только один Бьярн. Там ведь рядом с обычным он поместил и свой кер, который насчитывает свыше трех сотен лет, – спокойно и невозмутимо ответил Анго. – Матросские ваши каюты хороши, но мы при постройке флота преследуем иные цели… Эти каюты я осматривал тоже в сопровождении Бьярна.

И вдруг пилот ни с того ни с сего спросил:

– Скажи, Анго, какая судьба постигла бы «Геновеву» и всех нас, если бы не твоя встреча с Бьярном? Ломбард и ядер, как ты понимаешь, у нас предостаточно!

– Потому что я это понимал, нам и необходимо было подойти к «Геновеве» вплотную. А уж в рукопашном бою наши команды безусловно оказались бы сильнее…

– Сказались бы навыки? – уже не скрывая злости, спросил пилот.

– И это сыграло бы свою роль, – отозвался нормандец, – но к тому времени к нам подоспели бы уже и Жан Дени и Тома Обер…

Все это Франческо выслушал с замирающим от тревоги сердцем. Напрасно пилот понадеялся на его помощь… Но ведь уж слишком неожиданно задал он этот свой вопрос!

– Что же касается судьбы «Геновевы» и ее экипажа, то должен огорчить тебя, пилот, – так же спокойно продолжал Анго. – «Геновева», правда, попала бы в хорошие руки; скорее всего, она перешла бы во владение метра Обера, так как его корабль более других пострадал во время плавания к западному материку… А матросов судьба постигла бы невеселая…

Очень изящно, с какой-то кошачьей ловкостью, извернувшись, Анго вытащил из болтавшейся за его спиной сумки пару наручников.

– Таких браслетов у нас впрок заготовлено много… Сеньора капитана, его племянницу и сеньора Руппи мы поместили бы в очень хорошей каюте, так как полагали, что это знатные и богатые гости из Рима… А поскольку выкупа за них мы не получили бы… Не хочу даже говорить о столь печальных обстоятельствах. Особенно при Франческо Руппи… Всем остальным мы предоставили бы на выбор: перейти на службу к нормандским судовладельцам или поступить в распоряжение португальцев, которых очень не устраивают лень и беспечность их черных невольников. Попала бы команда «Геновевы», безусловно, не в Португалию… А на плантациях жарко и сыро… За день люди десятками валятся с ног от лихорадки. Ленивых надсмотрщики подгоняют бичами. А для погони за беглецами обучены такие же умные собаки, каких употребляют в Новом Свете для перевоспитания индейцев… Тебя, пилот, я отпустил бы на волю – по старой памяти…

Пилот хмуро молчал.

– Вот видишь, хоть и коротко, но на твой вопрос я ответил, – сказал метр Анго. – Но сделаю тебе предупреждение на будущее. От нескромных вопросов при разговоре с алжирцами, нормандцами или бретонцами следует воздерживаться… Да и вообще от всякого рода расспросов следует воздерживаться! Заметь, пилот, что я не поинтересовался, например, какие имена носят бывшие римляне – капитан и его племянница… Меня крайне заботит дальнейшая судьба Бьярна. Я достаточно богат, чтобы подарить ему любой из своих кораблей, но боюсь, как бы он не отказался от такого подарка наотрез! А я так и не знаю, при деньгах ли он сейчас или плавает на «Геновеве» из нужды. Но об этом я его тоже не спросил, хотя уже несколько лет подряд разыскиваю его по всему свету… Не спросил я также, какие отношения связывают матроса Руппи с племянницей капитана, девицей явно из другого общества…

– Да никакие отношения их… – начал было пилот, но тут же замолчал, потому что Жан Анго резко прервал его.

– Ты не понял меня, пилот! – сказал нормандец с гневом. – Заметь, я только перечислил вопросы, которых я не задавал и не собираюсь задавать… И еще хочу добавить, пилот (не к твоей чести, кстати), что наши команды сдружились за эти дни, однако ни мои, ни твои матросы не проявляют излишнего любопытства… Пытался какой-то твой (мне мои ребята рассказали: примета у него – перевязанная щека)… Пытался он пуститься в расспросы, но его тут же остановили более умные и опытные люди…

Обход «Геновевы» все же начался с кают. Метр Жан осведомился у капитана, вправе ли он просить матроса Руппи срисовать для него затейливый арабский узор, украшающий бронзовые бляхи на двери и окнах каюты племянницы капитана. О том, что Руппи опытен в черчении, Жан Анго был уже осведомлен.

– Об этом нужно спросить у самого Руппи, – ответил капитан; а так как он не был лишен чувства юмора, то, повернувшись к своему матросу, добавил: – Франческо Руппи, встречи с нормандцами не всегда проходят так безболезненно, как сегодня. Исполни просьбу метра Анго: возможно, что он тебе или ты ему когда-нибудь пригодитесь!

В капитанской каюте внимание нормандца привлекло чучело птицы над койкой.

– Вероятно, это подарок, предназначаемый его императорскому величеству? – спросил Жан Анго. – Да, прошли те времена, когда из северных стран привозили не чучела, а живых птиц! Я прав, пилот?

Пилот молча утвердительно кивнул головой.

– Это, если не ошибаюсь, знаменитый гренландский белый сокол, – сказал Анго и, улыбаясь, добавил: – Думается мне, что император Карл Пятый не столь уж скромен. Ему, пожалуй, по душе пришлись бы более весомые подарки.

– Ну, об этом тебе придется осведомиться у самого сеньора капитана, – сердито отозвался пилот.

– Правильно! Только я считал тебя человеком просвещенным, а ты вот даже не можешь отличить вопрос от высказанного вслух предположения!

– И писать каллиграфическим «островным письмом» я тоже не могу. И учителей ко мне – иной раз силком – из различных стран не привозили. Я вынужден был сам ездить в разные страны за получением знаний! – отрезал пилот.

– «Юпитер, ты гневаешься, значит, ты неправ»! – произнес Жан Анго. – А вы что скажете на все это, Франческо Руппи? Я для вас и перевел эту поговорку на кастильский с латыни, – пояснил он.

– Скажу, что, к сожалению, ни учителя ко мне, ни я к учителям не ездили. – Франческо мог бы добавить, что фразу о Юпитере он понял бы и по-латыни…

Потом они втроем спустились в трюм. Метр Анго дважды проверил действие помпы и одобрительно похлопал пилота по плечу. До плеча этого ему пришлось дотягиваться и даже привстать на цыпочки.

В этот день в средней каюте снова составили два стола.

Здесь происходил прием гостей, на нем присутствовал метр Жан Анго, метр Пьер Криньон и метр Тома Обер, все трое – уроженцы Дьеппа, а также метр Жан Дени и метр Жан Парментье из Онфлера.

Сейчас на столах не было ни блюд, ни кувшинов с вином, а только чернила и хорошо очиненные перья, а вместо скатертей они были застелены самыми разнообразными картами.

Франческо очень удивился: чего это ради сеньор Гарсиа настоял на том, чтобы он, Франческо, присутствовал на этом сборище!

Из экипажа «Геновевы», кроме эскривано и Франческо, в среднюю каюту вошли и заняли свои места сеньорита, сеньор капитан, сеньор маэстре, сеньор пилот, боцман, матрос Бьярн Бьярнарссон, матрос Сигурд Датчанин, матрос Федерико из Трионы и матрос Педро Маленький.

Боцман расположился за спинами своих ребят.

– Сеньор капитан, если вам нужно получить какие-нибудь сведения вот от них и от меня, допросите сначала нас, – заявил он ворчливо, – нам некогда заниматься всякими пустяками! И все эти карты сейчас ни к чему. Может, только Сигурд Датчанин в них кое-как разберется, ну, и я тоже в картах немного сведущ…

– Допрашивать кого бы то ни было, – ответил капитан, – мы не собираемся. Просто наши гости и мы хотим для обоюдной выгоды сверить наши географические познания, ибо соперничать на морях или на суше мы не думаем. Только повторяю: не допрашивать мы будем, а расспрашивать.

– Ну, вот и расспросите нас первыми! – сказал боцман.

Первый рассказал о себе Сигурд Датчанин.

– Как далеко ты забирался на север? – задал вопрос капитан. – Я имею в виду те корабли, на которых ты плавал до «Геновевы»… Если почему-либо у тебя нет охоты отвечать, так и скажи нам.

– До «Геновевы» я забирался и на север, и на северо-запад значительно дальше, чем с вами, – сказал Датчанин. – Нанят я был капитаном-португальцем. Он решил двинуться на северо-запад, после того как пытался разведать дорогу к стране Офир, вдоль Африки с запада и даже высаживался на берег, но потерпел неудачу из-за какого-то тамошнего народа… Говорить дальше, или это вас не интересует?

– Очень интересует, – отозвался за всех метр Анго и тут же сделал какую-то пометку на своей карте. – Прошу тебя, продолжай.

– Ну, после своей неудачи португалец вернулся в Европу. В Африку я с ним в плавание не ходил, о нем мне рассказали матросы… Правду ли, нет ли – поручиться не могу… А ходил я с ним от Англии до Ирландии, а потом – до Исландии.

– Значит, много дальше Исландии ты не побывал? – сказал капитан.

– Не побывал, – ответил Сигурд. – Жалел очень, но так и не побывал.

– А ты, Федерико, что можешь добавить? – обратился капитан ко второму матросу.

– На «Геновеве» я уже десять лет служу. Еще покойным братом вашим был нанят. А до этого мне заплывать на север дальше Ирландии не приходилось.

Педро Маленький, не дождавшись, чтобы к нему обратились, сам вскочил со скамьи:

– А я с португальцами до этой самой страны Офир доходил!.. Только не матросом, а пленником – в трюме у них… Договорился со мной капитан-португалец, что доплывем мы до Ирландии. А мне интересно было, что это за Ирландия… А там он, мол, меня, если я захочу, отпустит… Но смотрю я, что ни в какую Ирландию мы не попадем, а все к югу, к югу наш корабль поворачивает! Я и говорю, вежливо так говорю капитану: «Что же это, какая это Ирландия! Прошу вас, сеньор капитан, высадите меня где-нибудь к Кастилии поближе. Или поворачивайте на север, как было договорено!» А он, португалец, вместо всего этого меня в трюм засадил! Сколько я там просидел, не скажу даже… А кормили меня – собаку лучше кормят! Обглодают сами кости, а потом их – мне в трюм! А у меня с глазами еще что-то стало делаться… Утрами хоть и темно в трюме, но сквозь щели я все же свет вижу, а вечер подходит – слепну! Пристали мы в каком-то заливе к берегу (это мне матросы объяснили, когда в капитанскую каюту вели, под руки вели, как какое-нибудь преосвященство, дело-то вечером было, я уже ничего не видел). «Ну и жизнь у тебя! – говорю я капитану. – Ослеп я! А что тебе за радость во мне – слепом?» А капитан мне: «Слепых, мол, бог жалеет! Может, и пройдет у тебя слепота, да ты еще от меня награду можешь получить! Здесь, говорит, большие сокровища имеются. Мы отвезем тебя на берег, а ты иди все прямо и прямо. Потом наткнешься на остатки стены. Нашарь в стене пролом. Шагай осторожненько, ногами впереди себя щупай… – И дал мне капитан колокол: – Нащупаешь колодец – без умолку в этот колокол звони, мы тебя найдем… А люди здешние, если встретятся, тебя не тронут – ты слепой!» И верно, отвезли меня с колоколом на берег. «Ну как?» – спрашивает капитан. А я заплакал только и говорю: «Какие вам тут еще сокровища! Я слепой. Свалюсь в первую же яму или потону в первой же речке! Может, вы это нарочно меня до слепоты довели!»