Текст книги "Кречет. Книга IV"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
ТАМТАМЫ В НОЧИ
Зловеще и гулко звучали в пустом доме шаги семерых мужчин. Вот их сапоги застучали по паркету из красного дерева – они вошли в просторную гостиную, занимавшую чуть не половину первого этажа. Трое матросов: Жермен, Лафлер и Мулен – принялись открывать ставни, и чем ярче полуденное солнце освещало великолепную залу, тем заметнее становилось ее плачевное состояние. По более светлым участкам на ярко-желтых, затянутых шелком стенах можно было судить о том, как здесь были развешаны картины, ковры или зеркала. Люстры с потолков сняты, лишь на полу, как раз под тем местом, где висела одна из них, валялся осколочек великолепного горного хрусталя, по которому можно было судить об их красоте. Финнеган, только что перечислявший, словно на поминании, пропавших слуг, принялся теперь за мебель:
– Это что-то невероятное! Вот здесь, возле окна, стоял лакированный клавесин – госпожа Ферроне прекрасно на нем играла. А возле камина – кушетка для хозяйки и большое кресло: в нем сам хозяин любил выкурить гаванскую сигару, почитывая местную газету, негры еще называют ее «говорящей бумагой»… Вот тут у стены – чудесные парные консоли, а дальше – великолепный комод из мастерской самого Райзнера. Здесь висело большое зеркало, а там – портреты предков Ферроне в овальных рамах.
Было много ковров, юнаньских и привезенных из Франции. Куда можно было все это деть?..
– Как куда? Сеньор Легро воспользовался отсутствием владельца и продал обстановку вместе с домашними слугами. Я, кажется, начинаю понимать, почему ему так не хотелось, чтобы я доехал до собственных владений…
– Молодой Ферроне играл в карты. Вы уверены, что он продал вам дом с мебелью?
Жиль достал из кармана заверенную мэтром Мобланом купчую и пожал плечами.
– Сами прочтите! Здесь означено приблизительно все, что вы назвали. Что же… осмотрим дом до конца, хотя бы для очистки совести, потому что я не сомневаюсь – остальные помещения опустошены так же.
И действительно, большая комната, служившая спальней хозяев, была пуста. Зато в соседней, библиотеке, они обнаружили кое-что интересное.
Стеллажи оказались на месте, а на стеллажах стояли книги. Без сомнения, тот, кто руководил работами по опустошению особняка, не слишком высоко ценил чтение… Но вся остальная мебель пропала, и странно было видеть на стене сиротливые полки из красного дерева с медной отделкой и выстроившиеся в длинные ряды фолианты в старинных, потускневших от времени переплетах, в буквальном смысле брошенные в пустыне.
Дверь из спальни вела в комнату поменьше, служившую, вероятно, будуаром, а другая – в совершенно голую ванную и гардеробную с пустыми стенными шкафами. На втором этаже то же самое: ни единой кровати, ни какой-либо другой мебели, ни безделушки…
– Счастье, что женщины не приехать, – заметил Понго. – Что наша делать с ними в пустой дом?
– Да уж, в самом деле, – проворчал Жиль. – Сроду еще не видел, чтобы обстановку убирали с такой тщательностью. Даже пыли не оставили…
Пожалуй, это выглядело самым странным.
Особняк был пуст, но абсолютно чист, причем убирали его совсем недавно. И от этой чистоты веяло холодом и враждебностью – если бы они обнаружили паутину в углах, пыль на полу, одним словом, свидетельства запустения, того, что в комнатах давно никто не жил, сложилось бы совсем другое впечатление. А так чудилось, будто «дом Ферроне», оказавшись в собственности чужака, предпочел спрятать все, что хранит память о прошлом, убрать с глаз постороннего, подальше от его нечистых рук дорогие реликвии.
Однако кое-что они все же нашли. С тыльной стороны, на ступенях, ведущих от служебной двери через дворик, огороженный с двух сторон кустами олеандра, к сложенной из камня и дерева кухне, один из матросов, Лафлер, увидел две обугленные щепки, связанные красной ниткой, и, смеясь, протянул их Менару.
– Это, наверное, подарок грабителя. Чтобы никто не смел сказать, что он ничего не оставил…
Но Финнеган тут же вырвал у него из рук находку и помчался подальше от дома, за кухню, чтобы зарыть ее в землю. А на бегу еще пытался поджечь щепки – видно, хотел уничтожить их окончательно.
– Что с вами? – спросил Жиль, когда доктор, с которого градом катил пот, вернулся. – Эта штука имеет какое-нибудь значение?
– Несомненно. Как вы догадываетесь, не слишком хорошее. Удивительно, что мы не нашли ее прямо на пороге.
– А там тоже такая была, – сказал Жермен, который только что обходил дом снаружи и осторожно нес точно такую же «погремушку».
Финнеган и с этой поступил так же.
– Да что же это, наконец? – взмолился Жиль. – Объясните!
– Символ проклятия мертвых. Дом не хочет вас принимать, а если вы все же в нем обоснуетесь, погибнет в огне.
От гнева кровь бросилась Турнемину в голову, он побагровел.
– Вы всерьез воспринимаете ребяческие угрозы? Вы, образованный человек!
– Я уже говорил вам, что тут даже невозможное становится возможным, но на этот раз я вполне с вами согласен, ничего сверхъестественного в вашей находке нет. Просто чья-то вполне человеческая рука оставила предупреждение, однако с ним нельзя не считаться.
– Следовательно, вы советуете послушаться.
И отказаться от намерения жить в доме? Даже не рассчитывайте. Как только я покончу с сеньором Легро, я вернусь в Кап-Франсе, накуплю мебели и всего, что необходимо для комфортабельной жизни, и обставлю особняк заново. Тогда посмотрим, кто осмелится его поджечь. А теперь покажите-ка, где обитает таинственный управляющий моих владений. Не слишком он, как видно, торопится представиться хозяину… Всем приготовить оружие. Не исключено, что нам приготовили западню, так что будьте начеку, но без команды никому не стрелять! Закончим осмотр владений, доктор!
– Если вы хотите осмотреть все свои земли, лучше сесть на лошадь. Они, я бы сказал, довольно обширные.
Справа от господского дома, наполовину скрытые соснами и лавровыми деревьями, тянулись длинные постройки.
– Это конюшни, стойла и жилье домашних слуг, – пояснил Финнеган. – А хижины рабов с плантации – слева, они скрыты колючими кактусами. Как видите, с этой стороны использовали природное ограждение, к тому же особняк стоит на холме, а они – гораздо ниже, так что их видно только со второго этажа.
Хижины рабов занимали довольно большой участок, разбитый на маленькие ровные квадраты огородов, где они сажали огурцы, бананы, мучнистый крупный горох – правда, выживали тут, судя по всему, только неприхотливые бананы: в будни Легро не оставлял рабам ни минуты свободного времени, чтобы заниматься этими клочками земли, которые, по идее, должны были их кормить, они могли работать на них только по воскресеньям, в свой единственный выходной. Так что огородики были совсем запущены: у измученных непосильным трудом чернокожих, и без того поливавших землю потом и кровью, не было сил горбатиться еще и над этими грядками. Деревянные стены хижин промазаны глиной и золой, а крыши, нередко дырявые, покрыты листьями веерной пальмы. Для недавней грозы такая крыша и вовсе не помеха.
Зато все поселение рабов было обнесено высоченной сплошной стеной из бревен, а ворота в этой стене на ночь запирались толстенным засовом.
Напротив этих ворот полукругом стояли дома надсмотрщиков и «старших», образуя своего рода площадь, – она была плотно утоптана и служила, вероятно, для казней и наказаний, поскольку в центре возвышался столб с цепями и какими-то еще металлическими приспособлениями. Цепь свисала и с ветви единственного на площади дерева. Походило оно на высокую грушу, а красные, круглые плоды выглядели весьма аппетитно. Но едва Понго, которого всегда интересовали растения, особенно садовые, хотел подойти поближе, Лайам Финнеган, смотревший на дерево с ужасом, удержал его.
– Ради Бога, не приближайтесь! Его называют деревом смерти или ядовитым деревом…
– Ядовитый плоды?
– Нет. Что любопытно, плоды как раз на этом чертовом растении не причиняют человеку вреда. Это манценилла, ее сок сжигает и отравляет. Привяжите под манцениллой человека, и он скончается в страшных муках. Легро пожертвовал не одним несчастным, прежде чем ему удалось вырастить эту дрянь…
Не успел он договорить, как во двор потянулась цепочка рабов – тех самых, которых Жиль приказал отправить на отдых, а с ними – разоруженные надсмотрщики. Шевалье тронул коня и подъехал к ним.
– Где Легро? Я хочу его видеть немедленно.
Тот, кого знали Тонтоном, боязливо пожал плечами и снизу вверх взглянул на хозяина. Ему, вероятно, казалось, что рука шевалье слишком близко к рукояти пистолета.
– Не знаю… Клянусь вам, я ничего не знаю.
Господин Легро – хозяин… то есть я хотел сказать, был хозяином. Он нам не докладывает, куда едет… Что, не правда, Лаброш?
– Правда, правда. Мы всего лишь надсмотрщики…
– Совершенно верно, – вдруг вступил в беседу чей-то любезный голос. – Господин Легро не имеет привычки обсуждать свои намерения с подчиненными, приглядывающими за рабами.
Но зато я в курсе всех дел.
С крыльца большого дома надсмотрщиков спустился и подошел к группе всадников невысокий брюнет в одежде из грубой холстины, но в прекрасных сапогах и с висящим на шее кнутом.
Он так зарос, что различить черты лица издали было невозможно, и он походил на коричневого крота.
– Это кто такой? – спросил сквозь зубы Жиль.
– Жозе Кальвес, по прозвищу Москит, – объяснил Финнеган. – Он старший над надсмотрщиками и правая рука Легро. Кровопийца вполне оправдывает кличку.
Между тем Жозе Кальвес подошел, теперь стали видны его холодные, цвета гранита, глаза и порченые зубы – Жиль не испытывал к нему симпатии, тем более что тот, угадав, видимо, с кем имеет дело, заговорил елейным тоном, выспренно и цветисто.
– Если я правильно понял, – без церемоний прервал его излияния Турнемин, – вы на плантации самый главный, не считая управляющего?
– Да, я имею честь служить в этой должности, чему несказанно рад, особенно сегодня, поскольку могу быть вам полезен.
– Терпеть не могу высоких фраз, а заодно и фразеров, господин Кальвес. В данный момент меня интересуют два вопроса. Первый: где Симон Легро?
– Отсутствует, господин шевалье. Поразительное невезение! Он вчера утром отправился в имение Канскоф… на другой оконечности острова. Граф де Канскоф чрезвычайно высокого мнения о его знаниях в области сельскохозяйственных культур и попросил приехать, взглянуть на больные хлопковые кусты. Невезение, да и только. Если бы только бедняга Легро знал, что в его отсутствие на плантацию приедет новый владелец! Да он пешим бы дошел до города, чтобы вас встретить! Он так обрадовался, когда мэтр Моблан сообщил о продаже «Верхних Саванн». Управлять имением – тяжелая ответственность…
– Обрадовался, говорите? В самом деле?
– Не то слово, поверьте, сударь…
Главный надсмотрщик не просто врал, он получал от своего вранья какое-то извращенное удовольствие. И при этом так улыбался, что Жиль еле сдерживался, чтобы не огреть его хлыстом.
Но во вражеском стане лучше проявить осторожность. В «Верхних Саваннах», кроме самого Кальвеса, было еще десять надсмотрщиков… да еще неизвестно, может, и среди рабов есть сторонники Симона Легро. Причем у бандитов имелось оружие.
– Ну что же, подождем. Отправьте к нему посыльного – пусть немедленно возвращается. Не стоит оттягивать радость нашей встречи – он ведь ее так ждал. Думаю, расплачется от избытка чувств, да и я тоже. Лучше уж скорее покончить с этим.
– Ко… конечно, отправлю сейчас же, – пролепетал Кальвес, сбитый с толку ледяной иронией в голосе собеседника. – Вы… говорили, у вас два вопроса.
– Именно. Второй еще проще первого: куда делось все имущество из особняка: картины, ковры, мебель и остальное?
Глаза цвета гранита подернулись нежной дымкой невинности.
– Так вы уже видели? Какой ужас! Нас обокрали, господин шевалье. За одну ночь исчезло все. Никому и в голову не приходило, что такое может случиться: в доме никто не жил, и его тщательно заперли, пока не приехал новый хозяин, и вдруг в один прекрасный день обнаружили, что все двери распахнуты настежь… и даже не только двери, но и окна, как будто там побывал сам бог ветра и все унес.
– Скажите пожалуйста! Вы, оказывается, в душе поэт! И, разумеется, даже представить не можете, кто же с таким старанием обчистил в общем-то немаленький дом?
– Кто? Один человек с этим бы не справился, господин шевалье! Тут орудовала целая банда – беглые рабы с Большого Холма или с Красного Холма…
– Ну да, в них вдруг проснулось непреодолимое влечение к мебели в стиле Людовика Пятнадцатого, семейные портреты они развесили по деревьям?..
Турнемин резко нагнулся и, не слезая с седла, схватил Москита за шиворот, без особого усилия оторвал его от земли и поднял повыше.
– Вы смеетесь надо мной, Кальвес, вот уже минут пятнадцать, а мне это не нравится! Не советую вам продолжать в том же духе – вы меня совсем не знаете. Запросто размозжу вам голову одним выстрелом или своему оруженосцу поручу о вас позаботиться – видите Понго? Ирокезы знают толк в пытках не хуже вас, заставить человека помучиться для них – милое дело. А теперь слушайте: украденное имущество я непременно отыщу, а заодно и домашних слуг, вероятно, проданных вашим другом Легро. А пока распорядитесь-ка доставить в особняк все, что нужно для временного обустройства…
Жиль швырнул главного надсмотрщика, и тот покатился в пыль. Глаза Москита полыхнули ненавистью, и рука его инстинктивно метнулась за пазуху, к рукояти пистолета, но Понго опередил врага: он прыгнул на него и приставил к горлу острие ножа.
– Давать сюда… и тихо, – посоветовал он. – Совсем тихо.
Кальвесу ничего другого не оставалось, как отдать пистолет, и индеец позволил ему встать на ноги.
– Прошу прощения, – заговорил Москит, отряхиваясь, – но найти сию минуту все, что вам нужно, весьма затруднительно. Может, господа на три-четыре дня остановятся в доме господина Легро у реки? Он невелик, но вам там будет куда удобнее, чем на голой циновке посреди пустого особняка. А потом, Дезире, черная девушка, которая ведет хозяйство управляющего, неплохо готовит. Она вас накормит и…
Он говорил, говорил, словно вовсе позабыл о том, что произошло только что, и не было у него другой заботы, как услужить новому хозяину.
– Что скажете? – спросил Жиль, повернувшись к своим спутникам.
– По-моему, неплохое предложение, – откликнулся Пьер Менар. – Уже смеркается.
И в самом деле, солнце теперь не так пекло, в его закатных косых лучах стали отчетливей видны корабли и острова на горизонте.
– И потом, – тихо добавил Понго, – маленькая дом – легко защищать…
Судя по всему, индеец ни на йоту не доверял заросшему надсмотрщику и к тому же испытывал к нему отвращение, а его обостренное чувство опасности подсказывало, что на плантации может случиться всякое.
– Ладно! – решил Жиль. – Так и сделаем. Но сначала я хочу объехать владения. Найдите себе лошадь, господин Кальвес, и показывайте. Мне надо увидеть каждый угол.
Присмиревший, по крайней мере с виду. Москит кивнул.
– Не сочтите за дерзость, подождите минуту…
И действительно, через минуту он появился снова, верхом на крепком муле.
– Куда поедем?
– Сначала покажете, где перерабатывают листья индиго. Потом хлопковый ток, потом поля.
Да, пока не забыл: чтобы я больше не видел эти орудия смерти. – Жиль указал плеткой на столб и манцениллу:
– Этот убрать, а это сжечь, но чтобы до завтра все было сделано..
Экскурсия оказалась долгой, хотя объехать все они так и не смогли, и Жиль без труда убедился, что земли, перешедшие в его собственность однажды вечером во время игры в карты в «Таверне Француза», весьма обширны. За жилищем надсмотрщиков располагались «мельницы для индиго». Состояли они из четырех установленных одна над другой огромных каменных чаш: в верхнюю листья собирали, во второй они проходили процесс ферментации, в третьей их в течение нескольких часов отбивали самые крепкие из рабов, а в четвертой полученный порошок оседал, потом его сушили и расфасовывали по небольшим полотняным мешкам.
Жиль задержался здесь, чтобы понаблюдать, как работают рабы: они как раз отбивали индиго Длинными колотушками – шест, а на конце утолщение, словно плоская коробка. Труд нелегкий, и хотя занятые тут черкокожие выглядели куда лучше своих собратьев на полях, им приходилось несладко. Жиль вспомнил вдруг проштудированные книги и повернулся к Кальвесу.
– Почему до сих пор применяете столь примитивную технологию? Имение достаточно богатое. Давно надо было установить жернов, который вращали бы мулы, людям не пришлось бы махать колотушками. Их сила пригодилась бы куда больше для производства продовольственных культур.
– Новшества предполагают большие расходы, а господин Легро…
– Сейчас я с вами разговариваю, и не смейте больше упоминать этого типа. Взглянем на поля.
Сначала осмотрели тянувшиеся в сторону моря хлопковые плантации, где полным ходом шел сбор урожая, в то время как индиго еще не вызрел. На хлопке трудилась сейчас большая часть рабов имения: мужчины, женщины, даже дети старше десяти лет, все в лохмотьях, все с огромными мешками пушистого снега на согнутых спинах – пришло время складывать собранный хлопок в хранилище, откуда его отправят на тока, а самим возвращаться в свое убогое жилище.
Начинался сезон дождей, нужно было торопиться, потому рабы на полях трудились с рассвета до заката.
На этот раз Жиль не стал делать замечаний, решив про себя, что изменит заведенный на плантации порядок на следующий день. Он лишь заметил Кальвесу:
– Подчиненные передадут вам, без сомнения, что я запрещаю впредь пользоваться плетками.
Это жестоко и подло.
Глаза Москита округлились.
– А как же без плетки? Как иначе вы заставите их работать?
– Сами посмотрите. Я считаю, что хорошо накормленные рабы, с которыми в тому же обращаются по-человечески, дают больше прибыли.
Завтра утром получите более подробные указания.
– Кстати, – вступил в разговор Лайам Финнеган, – больные у вас есть?
– Да… кажется. В изоляторе всегда валяется три-четыре раба. Но не так, чтобы много. Я знаю вас, доктор Финнеган: не воображайте, что мы прячем тут больных холерой или желтой лихорадкой…
– И все-таки покажите их, – приказал Турнемин. – А потом я хочу посмотреть, как вы кормите невольников, им ведь как раз пора возвращаться в хижины.
Кавалькада повернула назад к службам и кварталу рабов, лежавшему серым пятном на веселой зелени холмов. Турнемина поразила грязь в жилых помещениях, впрочем, сам «старший» был не чище. Давно пора было пройтись по хижинам известью… а людей познакомить с мылом. Как уберечь здоровье рабов, если не дезинфицировать жилища – паразиты там, наверное, кишмя кишат? Жиль пообещал себе, что завтра же проверит, в каких условиях живут те, чье благополучие отныне всецело зависит от него.
Отряд, все так же ведомый Москитом, направился к просторной хижине с грозившей обрушиться крышей, которая стояла прямо за обреченной Жилем на уничтожение манцениллой.
– Сюда мы помещаем больных, – сказал главный надсмотрщик и ногой распахнул решетчатую дверь.
– Ничего себе лазарет! – буркнул Финнеган, первым заходя внутрь.
За ним последовали Жиль и Понго. Турнемин повидал всякого, но и его чуть не вывернуло наизнанку от ударившего в нос запаха; даже врач с отвращением поморщился. При их появлении пятеро свившихся, как змеи в гнезде, чернокожих едва шевельнулись, подняв на вошедших полные безысходной тоски глаза. Одного этого хватило Финнегану, чтобы определить, что трое из них больны дизентерией в последней стадии, и жить им осталось считанные часы. Двое других оказались не столь плохи, хотя они даже не подняли головы, когда врач нагнулся, чтобы осмотреть их.
– Этих еще можно спасти, если немедленно изолировать. А сколько времени вообще местных рабов не осматривал врач?
Вопрос Кальвесу явно не понравился.
– Как вы уехали, так и все… Господин Легро, – тут надсмотрщик бросил испуганный взгляд на Турнемина, – считает, что определенный процент убыли рабочей силы по болезни неизбежен…
– Это мне известно, – сказал Финнеган. – Легро покупает рабов подешевле и использует их до последнего вздоха. А врач, лечение – лишние траты. Не желает понять, безумец, что здоровые работники сделают больше и, в конечном счете дешевле обойдутся.
– Каждый имеет право на собственное мнение, – ехидно заметил Москит, – а если…
– Хватит! – резко прервал его Турнемин. – Есть тут постройка в нормальном состоянии, а не с проваленной крышей, куда можно на время перевести больных?
– Один из складов пока пустует, только…
– Сойдет, а потом построим небольшую больницу.
– Больницу? Для этих…
«Старший» ткнул кнутом в жалкую кучку оборванцев. Но Жиль вырвал у него кнут из рук.
– Для них, да! Пусть на пустующем складе расстелят циновки, перенесут туда больных, и чтобы все, что скажет доктор Финнеган, было выполнено. А умирающих…
– Я дам им опиуму. Ночь им уже не пережить, так пусть хоть умрут легко. А завтра надо будет сжечь эту хибару вместе со всем, что в ней останется.
Финнеган развернул бурную деятельность, и в течение часа они с Понго умудрились довольно прилично устроить больных на новом месте и даже добились, чтобы им приготовили нечто вроде овощного супа. Тем временем Жиль, Менар и трое матросов следили, чтобы Кальвес и надсмотрщики раздали маниоку и вяленое мясо, – еженедельный запас продуктов выдавали рабам пять дней назад, но, поскольку он был куда скуднее, чем того требует Кодекс плантатора (к сведению интересующихся, два с половиной горшка маниоковой муки, два фунта солонины, три фунта рыбы на каждого, овощи, как предполагалось, невольники должны были сами выращивать на огородах), то на все поселение оставалось несколько штук бананов да горстка ямса.
Все эти процедуры заняли довольно много времени, и до наступления темноты Турнемин уже не успел закончить осмотр плантации и наведаться во второй лагерь рабов, который был устроен, во избежание чрезмерного скопления чернокожих вблизи особняка, возле самой границы плантации у подножия Красного Холма.
Кальвес с видимым облегчением проводил дотошных посетителей на берег реки, где стоял дом Симона Легро.
Он возвышался над самым поворотом Лембе, недалеко от ее слияния с Мармеладой, в окружении веерных пальм и палисандровых деревьев: приземистый, деревянный, беленый известью. Со всех сторон – веранды, позади – служебные постройки.
Место чудесное, и дом был бы неплох, если бы не навешанные к столбикам веранды мощные ставни из цельного дерева с прорезями – явно для ружейных стволов. Симон Легро любил, как видно, спать спокойно и не давал застать себя врасплох.
Навстречу отряду на крыльцо вышла с лампой негритянка – высокая девушка с очень темной кожей и неподвижным, словно вырубленным из базальта лицом. Поверх красной юбки с разрезом на боку, сквозь который виднелась чуть не вся мускулистая нога, был повязан белый фартук, а вырез на кофте был таким глубоким, что почти не скрывал покачивавшиеся при каждом ее движении грушевидные груди. В ушах ее висели большие медные кольца, на голове красовался белый убор.
– Дезире, – произнес Кальвес, – это новый хозяин. До возвращения Симона он будет жить тут. Все, что с ним, его люди. Служи им хорошенько.
Девушка не без изящества поклонилась, потом выпрямилась гибким движением и повела гостей в дом, где, к их удивлению, уже накрыт был ужин на большом деревянном столе, стоявшем в центре комнаты, служившей гостиной и столовой одновременно, куда выходили двери трех спален и своего рода буфетная – отделяющая его от главной комнаты стена не доходила до потолка. Обстановка была довольно скромной: легкие стулья, что-то вроде канапе с красными подушками и стойка для оружия, между прочим, пустая. С потолка свисала большая масляная лампа, освещая стол и стоящие на нем блюда.
Жиль перевел взгляд с пустующей оружейной стойки на хорошо заметные на земляном полу следы собачьих когтей.
– Уж не на войну ли отправился Легро? – спросил он небрежно. – Ружья исчезли, собаки куда-то делись…
Дезире, которой предназначался вопрос, молча отвернулась, однако Жиль успел заметить промелькнувший в глазах девушки страх. Она убежала на кухню, а Кальвес рассмеялся и ответил вместо нее:
– Дорога до Кенскофа не близкая и не всегда безопасная: в лесах и в горах прячутся банды беглых рабов. Господин Легро никогда на расстается с собаками. Они за милю учуют негра. И ружье он, разумеется, захватил с собой. Никто в этих проклятых местах без оружия не ездит.
– Ружье? Судя по следам на полке, у него при себе целый арсенал. Не забыть бы спросить, как он умудряется стрелять сразу из пяти стволов.
Ну да ладно… мне остается лишь поблагодарить вас за заботу. Завтра с рассветом встретимся возле хозяйственных построек. Надеюсь, до тех пор вы успеете исполнить мои указания.
Москит заверил, что все сделает, как приказано, и исчез в темноте, беззвучно, как кот.
– Понго не любить подлый человек, – заявил индеец, глядя ему вслед. И добавил потише, чтобы слышал один Жиль:
– И не любить взгляд, который он бросать перед уходом на черная девушка… Замышлять нехорошее!
– Думаешь, я не понимаю? Мне тоже кажется, что они готовят нам какую-то гадость, только вот какую? Может, мы все же поужинаем? – спросил он уже громко своих спутников, с интересом расхаживавших по комнатам. Исключение составлял Финнеган. Он уже давно заинтересовался остуженными в речной воде бутылками, которые служанка при них поставила на стол: зубами вынув пробку из одной, он жадно принялся хлебать из горлышка.
Произошла небольшая заминка, потому что матросы не решались сесть за один стол с Турнемином, но тот отмел их робкие возражения:
– Не забывайте, друзья мои, мы с вами на арене боевых действий. А в траншеях разве разводят церемонии? Садитесь. Видите, здесь накрыто на семерых, а это значит, что, пока мы объезжали плантации, сеньор Кальвес успел передать соответствующее распоряжение. А вот и первое блюдо.
В дверях появилась Дезире, неся с крайней осторожностью двумя руками большое блюдо, в котором аппетитно дымилось рагу из цыпленка, ямса и нежных пататов. Она поставила его в центр стола рядом с уже разложенными фруктами, сырами и компотом.
Турнемина поразило, какими жадными взглядами сопровождали ее матросы – их, без сомнения, больше интересовала сама девушка, чем то, что она несла. Жиль даже улыбнулся, он тоже не мог не оценить по достоинству первобытную чувственность, исходившую от Дезире, и мягкое колыхание ее груди, грозившей то и дело выскользнуть из выреза легкой хлопковой одежды, пока она, ни на кого не глядя, наполняла тарелки. По тому, как задрожали сжатые в кулак пальцы Жермена, когда негритянка дотронулась бедром до его локтя, Турнемин догадался, что у помощника капитана чешутся руки…
Все молчали, и в этой тишине было что-то давящее. Слышалось лишь звяканье половника по фаянсовому блюду и тарелкам да тяжеловатое дыхание мужчин. Но, едва Жиль, перекрестив пищу и сведя застольную молитву к одной фразе, дал знак начать трапезу и потянулся сам к ложке, Понго заговорил:
– Ждать! – выразил он весьма лаконично свою мысль.
И, жестом подозвав Дезире, он наполнил ложку подливой и протянул девушке.
– Есть! – приказал он.
Она отрицательно качнула головой и хотела убежать на кухню, но индеец крепко держал ее за руку.
– Мы не есть, если твоя не пробовать пища.
Мы твоя не знать. Но знать, что есть служанка в доме у негодяй…
Что-то дрогнуло в глазах негритянки, пока она обводила взглядом ставшие неподвижными, словно окаменевшие лица белых и откровенно угрожающее – Понго. Но она замешкалась лишь на мгновение. Потом презрительно поморщилась, взяла ложку и проглотила содержимое. И, пожав плечами, скрылась на кухне.
И, хотя гости чувствовали ее присутствие за тонкой низкой перегородкой, атмосфера разрядилась.
– Ну так как же? – спросил Пьер Менар. – Можно начинать?
Но Жиль все не решался притронуться к еде.
Он вопросительно посматривал то на Понго, то на Финнегана, склонившегося над своей тарелкой и старательно обнюхивавшего пищу, и наконец отставил блюдо подальше.
– Если хотите знать мое мнение, лучше сегодня обойтись сыром и фруктами. Женщина колебалась, когда Понго заставил ее попробовать свою стряпню.
– Но все-таки попробовала, – возразил Жермен, который, совершенно очевидно, был покорен экзотическим очарованием служанки. Значит, еда не отравлена…
Финнеган поставил на стол опустошенную бутылку.
– Нет, не отравлена, но это еще не значит, что она безопасна, и я согласен с шевалье – лучше не трогать блюдо, каким бы аппетитным оно ни казалось. Эй, Дезире! Заберите-ка все это и дайте нам чистые тарелки.
Но ему никто не ответил. По ту сторону перегородки не раздавалось больше ни звука.
– Наверное, сбежала через окно, – сказал Жиль.
Он вскочил и бросился на кухню.
Окно оказалось закрытым, и сначала Турнемин никого не увидел. На полках громоздились горшочки, банки, висели плетенки лука и связки сухих фруктов. Посредине стоял стол, и, обходя его. Жиль наткнулся на
Дезире: свернувшись калачиком, подложив локоть под голову, девушка спала, да так глубоко, что даже не шелохнулась, когда хозяин попробовал разбудить ее.
– Эй, идите все сюда! – крикнул Жиль. – Похоже, Понго оказал нам хорошую услугу, когда заставил кухарку испробовать то, что она приготовила, на себе.
Опустившись на колени, Лайам поднял веко негритянки, пощупал пульс. Потом выпрямился и, вздохнув, сказал:
– А она всего ложку съела! Если бы мы проглотили все, что было положено на тарелки, то уснули бы не в пример крепче, так глубоко и надолго, что очухались бы, вероятно, на том свете.
Даже если бы нас, на китайский манер, стали резать на кусочки, мы и то бы глазом не моргнули.
– Значит, снотворное зелье, чтобы нас усыпить, – сделал вывод Жиль. – Но почему, в таком случае, не яд, куда проще?
– Видно, что-то было на уме у того, кто отдавал приказ. Чутье мне подсказывает, что ночью прибудут гости и им почему-то нужно, чтобы мы спали, но не умерли…
Много позже, воскрешая в памяти эту сцену, Турнемин не раз вспоминал, какое тревожное молчание повисло, когда Финнеган кончил говорить – все словно чего-то ждали, ждали и дождались.
Внезапно откуда-то со стороны гор раздался глухой рокот тамтама – он звучал как-то странно, неровно. Тут же отозвался другой, гораздо ближе к реке.
Финнеган выругался сквозь зубы.
– Проклятые барабаны джунглей! Надо было выучить их язык, когда была возможность. А то теперь вот и погибнуть можно из-за невежества.
– Язык, говорите? Неужели эти неровные удары что-то означают?
– Разумеется, это совершенно определенные сигналы. Натянутая бычья кожа говорит под рукой негра так же внятно, как мы словами. Послушайте сами – они перекликаются…
