Текст книги "Кречет. Книга IV"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
На грохот падения, сопровождаемый жутким воплем, сбежалась целая стая молодых негритянок в одежде нежных цветов, и все они, словно бабочки, стали опускаться на распростертое тело со стонами, демонстрировавшими меру их скорби. Без сомнения, здоровяк Сезер был великолепным и обожаемым петухом на этом птичьем дворе.
Не обращая больше внимания на свою жертву, Жиль принялся разыскивать нотариуса и без особого труда обнаружил его в своего рода зимнем саду – застекленная веранда в задней части дома выходила прямо к кустам роз и жасмина.
Нотариус завтракал в обществе дородной супруги. Пахло кофе, шоколадом и теплыми булочками, мэтр Моблан, удобно устроившись в объемистом кресле с подушками, намазывал на горячий хлеб конфитюр из гуайавы и забавлял беседой жену – та, очевидно, еще не совсем отошла ото сна и являла собой образ полуспящей красавицы; едва прикрытые чересчур прозрачным кружевом телеса словно навеки приросли к такому же удобному, как у мужа, креслу.
Нотариус, хоть и провел бурную ночь, был свеж как огурчик. Маленький, коренастый, смуглый и толстогубый – в нем несомненно текла негритянская кровь. Под выгнутыми домиком бровями – живые, круглые, как у совы, карие глазки, под распахнутой до пояса кружевной рубахой из белого батиста – складки жирного животика. И это он отделал девицу так, что пришлось призвать на помощь Финнегана? Решительно, Турнемин ничего не понимал. Нотариус напоминал скорее евнуха, чем закаленного бойца на любовной арене…
И в довершение картины на золоченой жердочке восседал синий ара.
Грохот и последовавшее за ним появление Турнемина под сенью цветущего олеандра заставили нотариуса окаменеть. Он так и застыл с бутербродом в одной руке и ложкой конфитюра в другой.
– Кто… Кто вы такой?..
Но Элали узнала гостя и, нимало не заботясь о том, что на ней почти нет одежды, высвободила телеса из подушек и промурлыкала:
– Господин де Турнемин, как это мило!.. Я только что о вас говорила, я сказала, что…
Но ледяной взгляд Жиля ни на секунду не остановился на женщине: Жиль смотрел в глаза до смерти перепуганному нотариусу.
– ..что сожалеете о неудаче, которая постигла бандитов, посланных вашим другом Легро, чтобы убить меня и мою жену? Ничего не поделаешь – нельзя же всегда выигрывать… Будьте любезны, господин нотариус, выдайте мне немедленно справленные по всей форме документы на владение плантацией…
– Это не делается так быстро! – выкрикнул тот выдававшим страх фальцетом. – Я ведь передавал, чтобы вы пришли завтра. Тогда бы я успел…
– ..взорвать мой корабль, например?
Достав из кармашка свои часы. Жиль убедился, что они показывают то же время, что и те бронзовые, которые стояли рядом на изящной подставке.
– Я даю вам ровно пять минут, Моблан! Если к восьми двадцати пяти у меня еще не будет бумаг, я превращу вас в лапшу.
И, спрятав часы, он стал спокойно заряжать пистолет, отодвинув дулом пылкую Элали, норовившую броситься на него.
– Берегитесь, красавица! Мой пистолет не любит тряски, может ненароком выстрелить.
Моблан, вставайте, живо в кабинет! А мой оруженосец тем временем присмотрит за вашей супругой – мало ли что взбредет женщине в голову.
Тут Понго скорчил такую кровожадную гримасу, что дама завопила от ужаса.
– Боже мой, что это за чудовище? Кто он?
– Ирокез, любезная… и к тому же колдун.
Будь я на вашем месте, я бы только ради него набросил на себя шаль или еще что не столь прозрачное.
– Вы хотите сказать, что он может… может меня изнасиловать?
На этот раз взорвался Понго.
– Моя иметь достоинство. Моя не насиловать китиха!
– Не слишком ты галантен, – заметил ему, смеясь. Жиль. – Вперед, дорогой крючкотвор!
Вы и так уже потеряли минуту…
Его слова подействовали на нотариуса волшебным образом. Не прошло и полминуты, как тот был уже в кабинете с закрытыми еще шторами и рылся в единственной папке на своем рабочем столе.
Жиль стоял перед ним, держа наготове пистолет, и дожидался, когда настанет его очередь скрепить подписью официальный документ. Он бы и сам не мог сказать почему, но его вдруг охватила жалость к этому потному от страха толстяку.
– Как вы, слуга закона, могли стать сообщником бандита Легро? – спросил Турнемин.
Удивленный сочувственным тоном, Моблан застыл с пером в руке. Он нерешительно взглянул на странного клиента, потом перевел взгляд на дверь, словно боялся, что их кто-нибудь услышит. Потом тяжело вздохнул и процедил сквозь зубы:
– Вы только прибыли к нам, сударь. К тому же прибыли из Франции – там видишь то… что есть на самом деле или хотя бы приблизительно.
А здесь нельзя доверять глазам… знатный дворянин, богатый, уважаемый может оказаться тут, к примеру, в худшем положении, чем самый последний раб…
Он посыпал песком свежие чернила, снова обмакнул гусиное перо, но не протянул его Турнемину, а оставил в чернильнице. Мэтр Моблан словно хотел что-то сказать шевалье, но боялся.
– ..Послушайте, господин де Турнемин. Вы мне нравитесь и я не обижаюсь на то, как вы ведете себя после всего, что с вами приключилось на острове.
– Спасибо за доброту.
– Прошу, не перебивайте. Мне и без того тяжело говорить, но я хочу, чтобы вы прислушались к голосу рассудка. Вы, без сомнения, законный владелец «Верхних Саванн»… и все же, умоляю, откажитесь от них.
– То есть как? Вы хотите, чтобы я…
– ..чтобы вы согласились продать плантацию за вполне приемлемую цену. Я покупаю ее у вас от имени Симона Легро. И, уверяю вас, это будет самым разумным решением. Вы молоды, благородны, богаты и красивы. У вас жена красавица – весь город полон слухами о ее несравненном очаровании. Не хотите же вы, чтобы все это сгорело в адском пламени? А владения ваши сущий ад, хоть и нет на острове более прекрасных земель, и жить там было бы сплошным удовольствием, если бы не….
– ..не человек, которого давно пора убрать с плантации. Чем я и займусь, не теряя больше ни минуты. Уж поверьте.
– Вы не дали мне закончить. Я хотел сказать, если бы не боги Вуду и не их страшное проклятие. Юный Ферроне поступил чрезвычайно мудро, сбежав оттуда после смерти родителей.
На этих землях властвует Дамбалла, ужасный змей, а Симон Легро – лишь преданный исполнитель повелений злого божества.
Нотариусу от страха перехватило горло, голос его был слышен еле-еле, но Жиль не испугался.
Наоборот, не в силах сдержать хохот, он повалился в кресло и согнулся пополам.
– До змея докатились! – вопил он сквозь смех. – Только этого мне не хватало!
И, кое-как успокоившись, добавил:
– Разумеется, ваш змей сеет проклятия, как дождь сквозь дырявую крышу. Да за кого вы меня принимаете?
Куда только подевалось веселье – Жиль впал в ярость. Схватив нотариуса за рубашку на груди, он принялся трясти его с такой силой, что вышеназванный предмет одеяния не выдержал.
– ..Мне надоели все эти россказни. Да вы сговорились, черт побери! Мой приезд никого не обрадовал на острове, а меньше всех – Симона Легро, охотно верю, но, зарубите себе на носу, я не сопливый мальчишка, которого можно запугать сказками о колдуньях и привидениях. Понятно? Ну так закончим дело, дайте перо. Я спешу.
Он отбросил мэтра Моблана, и тот без сил, задыхаясь, повалился в кресло. Отдышавшись, он молча протянул Жилю перо, указывая, где ему надо расписаться…
И лишь когда новый хозяин «Верхних Саванн» покончил с формальностями, нотариус снова заговорил:
– Напрасно вы не поверили мне, шевалье. Что вам, собственно, известно о Симоне Легро?
– Что это жестокий зверь, скорее всего убийца, потому что госпожа и господин Ферроне, насколько я знаю, вряд ли умерли естественной смертью, что для рабов он настоящий палач, а на тех, кто ему не по нраву, наводит ужас. А его любовница, некая Олимпия, якобы колдунья…
– Не якобы, а колдунья, да еще какая! Ни один человек, попавший ей в руки, живым или мертвым, ни разу не вырвался – все демоны ночи, лесов и бездн повинуются ей. Не шутите с этим, шевалье, каждого, кто слаб и поддается страху, ждет безумие.
– У меня все в порядке с рассудком, уверяю вас. Но я не понял, что значит: живым или мертвым? Что, собственно, вы имели в виду?
– Что в ваших землях мертвецы могут жить среди живых… господин Ферроне и в самом деле был убит, а потом похоронен по всем христианским обычаям. А между тем я знаю людей, даже не одного, которые видели собственными глазами, что он работает как раб на землях одной старой негритянки в затерянном уголке у подножия Большого Холма…
Жиль с опаской поглядел на нотариуса – уж не сошел ли тот с ума, – но никаких следов помешательства не обнаружил. Этот человек, без сомнения, верил в то, что говорил, и страх его был неподдельным. Шевалье понял, что мэтр Моблан не пугал его, а искренне стремился предупредить об опасности. Так или иначе нотариус сам находился во власти Симона Легро и колдуньи, и вразумлять его было бесполезно.
Турнемину стало жаль толстяка, и он заговорил мягче:
– О восставших из гроба рассказывают не только на Санто-Доминго, дорогой Моблан. Не тут родилась мода на привидения.
– Но речь идет не о привидениях, то есть не о бесплотных духах, призраках. Я говорю о настоящих мертвецах, которых бесовская сила заставляет подниматься из гроба и словно бы возвращает к жизни, правда, жизни чисто физической, как у растений. Я не верю в привидения, шевалье, но я, клянусь вам, верю в зомби – именно так называют тех несчастных, которых лишили покоя после смерти… Не ездите туда, сударь. Вы лишитесь жизни, а может, и бессмертной души.
Распахнув рубаху, Жиль показал нотариусу серебряный крест, прощальный подарок крестного, аббата Талюэ, висевший у него на груди.
– Не бойтесь за мою душу, господин нотариус. Вашего Симона Легро я сражу земным оружием, а проклятия колдуньи – вот этим! Вы христианин?
Мэтр Моблан пожал плечами.
– Насколько вообще тут можно быть христианином. У нас нет священника, а те, что есть, немногого стоят. Господь забыл наш остров…
Его оборвал ужасный удар грома, прокатившийся над городом, тут же полоснула зеленая молния и с прорвавшихся небес хлынул поток…
Жиль запахнул на груди рубашку.
– Как видите, не забыл! Клянусь, он слышал ваши слова. А уж я очищу свои владения от колдовства, если понадобится, мечом и огнем. До скорого свидания, дорогой нотариус. Можете закончить свой завтрак. Кажется, вам необходимо подкрепиться…
Спрятав во внутренний карман документы, официально заверяющие его права на владение «Верхними Саваннами», и связку ключей, которую приложил к ним мэтр Моблан, Жиль снова сунул за пояс лежавший на столе пистолет, надел шляпу и, крикнув Понго, покинул дом служителя закона под испуганный шепот маленьких служанок, следивших за ними из-за каждой двери. Сезер куда-то испарился, они его так и не увидели.
Под испанским балконом, где Жиль и Понго оставили лошадей, их дожидались Лайа Финнеган, Пьер Менар и всего трое моряков, среди которых был Жермен.
– Вы хотели десятерых, сударь, – пояснил первый помощник капитана, – но у нас в конюшне осталась только одна лошадь, а купить удалось всего четыре. Я решил оставить остальных людей на корабле – не бежать же им десять миль на своих двоих…
– Разумеется, вы поступили верно. Вперед, друзья. Вы ведь знаете дорогу, доктор?
– Отлично знаю. Впрочем, тут и знать нечего. Ваши земли расположены в долине Лембе у самого подножия Красного Холма, недалеко от морского побережья и Порт-Марго. Любой укажет путь.
Маленький отряд выступил в поход, а между тем гроза продолжала обрушивать на город потоки воды, стекавшие в прорытые посреди улиц кюветы. Молнии полыхали одна за другой, гром грохотал так, будто вокруг Кап-Франсе колесила адская повозка. Улицы обезлюдели. Лишь несколько нищих прятались под деревьями, с которых ливень смывал лепестки пурпурных цветков, или стоически пережидали потоп под балконами. Но небо словно навеки налилось свинцом…
Вот и последние городские дома остались позади.
Пейзаж был восхитительным. Поля сахарного тростника и хлопковые плантации, а между ними – невысокие, беленные известью особнячки, составлявшие вместе с окружавшими их постройками: всевозможными мастерскими, мельницами и токами, хутора в квадратах, образованных оросительными каналами. Несмотря на грозу, черные рабы продолжали трудиться на полях: тут и там виднелись их согнутые спины – одни срезали высокие стебли тростника, и те с шелковистым шорохом падали на землю, другие тащили их к мельницам. Плантации кончились, пошли прерии, где пасся под дождем скот, и, наконец, холмы, покрытые густыми лесами, в которых кедр и красное дерево соседствовали с апельсиновыми деревьями, банановыми и веерными пальмами.
Сквозь пелену дождя окрестности виднелись нечетко, расплывались, как акварель на мокрой бумаге, и тем не менее упорно мчавшийся вперед, надвинув шляпу поглубже на лоб. Жиль подумал, что никогда еще не видел земель, которые можно было бы с большим основанием, чем эти, назвать земным раем. Плодородная земля позволяла получать урожаи, способные прокормить тысячи и тысячи людей. Однако служили они лишь для обогащения небольшой кучки плантаторов, к которым вскоре присоединится и он, хотя внутренне – так ему, по крайней мере, казалось – ему никогда не стать таким, как они: дух свободолюбия, который с детства жил в его груди, сопротивлялся жестокой эксплуатации человека человеком в том виде, в каком она существовала на острове.
Да, он хочет освоить новую роль – роль плантатора, но разве, в конце концов, плантатор не тот же крестьянин, только в большем масштабе?
Жиль хотел внести в новый для него мир свежий взгляд, дух благородства и трезвую оценку. А многочисленные предостережения лишь разожгли его отвагу, укрепили веру в собственную звезду. Легро такой же человек, из плоти и крови, а до чего уязвимы люди. Жиль знал по опыту: не раз приходилось ему участвовать в смертельных схватках. Что же до порчи, наговоров, колдовства, прячущегося в ночном тумане, то Турнемин рассчитывал побороть их своей неколебимой верой в Господа. И хотя неистребимая приверженность бретонцев ко всему необыкновенному, фантастичному и делала его, помимо собственной воли, причастным к таинственной истории с ожившими покойниками, но врожденная храбрость и яростное неприятие страха, чем бы он ни был вызван, позволяли ему спокойно ожидать сражения с невероятным противником.
Жиль не сомневался, что ему предстоит иметь дело с сатаной – уже не раз в своей недолгой, но богатой событиями жизни приходилось ему встречаться с этим врагом, принимавшим самые разные обличья. Турнемин узнавал его и в строгом монашеском одеянии, и под ханжески непримиримой личиной испанского инквизитора, его повадки проступали в безжалостной дикости пресловутого Тюдаля из Сен-Мелэна, в похоти будущей королевы Испании и даже сквозь благодушие, утонченный вкус и безукоризненные манеры одного из братьев короля. Какую маску он наденет теперь: белого палача или черной колдуньи – не имело для Жиля значения. Сражение неминуемо, и христианин с Божьей помощью одержит победу над нечистым. Не исключено, что лучшим оружием в этой битве станут доброта, милосердие и благородство по отношению к оторванным от родной почвы, обездоленным существам, возможно, и к страшному колдовству они прибегли, лишь чтобы хоть как-то противостоять своей ужасной участи, защититься и отомстить за себя…
Усилившийся ливень прервал размышления Жиля. На копыта лошадей налипали тяжелые комья глины, самый крохотный ручеек на пути вздувался кипящим потоком и с бешеной скоростью мчался по склонам, грозя сбить с ног переходящих его коней. Когда наконец отряд добрался до Лембе, пришлось отказаться от намерения с ходу перейти на другой берег – вода в реке бурлила и пенилась.
– Осталось немного, – сказал Финнеган. – Не лучше ли ненадолго остановиться и переждать ливень?
– Вы уверены, что он скоро кончится? Я слышал, что в сезон дождей он может лить не прекращаясь много дней подряд.
– Может, но это когда гроза действительно сильная. А сегодня все скоро стихнет.
В излучине реки стояла полуразрушенная хижина, в которой когда-то, судя по хорошо заметным следам костра, не так уж давно, жили морские разбойники. Вот под ее ветхой крышей и остановился небольшой отряд Жиля. Нарвали тут же поблизости бананов и запили их хорошей порцией рома – большие фляги были приторочены к седлам Турнемина и Пьера Менара. Спиртное разлилось по телам горячей волной, заставив путников забыть, что все они вымокли до нитки.
А потом внезапно, как и предсказывал доктор, дождь прекратился. Словно поднялся занавес – на небе снова засверкало солнце, земля мгновенно нагрелась, полуденный зной стал почти нестерпимым. Вода в реке постепенно успокаивалась, оставшиеся в ямах лужи задымились и начали медленно испаряться. Морякам сразу стало жарко в мокрых парусиновых накидках, а их шляпы, с которых минуту назад струей стекала вода, снова стали защитой от солнца. Теперь покрытые густой растительностью холмы четко вырисовывались на фоне синего неба. Окрестности вновь приобрели очарование.
Как раз когда маленький отряд переходил заросшую по берегам бамбуком и кокосовыми пальмами реку, на другом берегу показалась стайка чернокожих девушек с подвернутыми подолами. Они несли на головах большие корзины с бельем, а руководила ими толстая негритянка. Даже не взглянув на всадников, рабыни поставили корзины на землю и, разостлав белье на плоских камнях, принялись колотить по нему вальками.
Лайам Финнеган указал Жилю на высокую кокосовую пальму, что склонилась над водой у самого брода, и белый камень возле нее.
– Это пограничный знак со стороны реки.
Земли слева от него принадлежат «Верхним Саваннам». Так что прямо за этой изгородью вы можете лицезреть свою первую плантацию синей травы…
Слева вдоль дороги и в самом деле тянулась теперь двойная изгородь из бамбука. Жиль подъехал поближе, раздвинул гремящие стебли и увидал высаженные аккуратными, точно по веревочке, длинными рядами деревца с хорошенькими нежно-зелеными листьями и собранными в свечи розовыми цветами. Полоса лимонных деревьев, которую пересекали оросительные каналы, отделяла плантацию индиго от посадок других культур.
– И вовсе это не трава, и к тому же не синяя, – сказал Жиль: он хоть и прочитал много книг об этом растении, надеялся все же, что синий цвет хоть чуть-чуть да заметен.
Финнеган рассмеялся.
– На этом острове травой называют всякое растение, если это не дерево, – даже, по-моему, сахарный тростник. Что же касается великолепной синевы, то она появляется, когда листья вымачивают. Вы разочарованы?
– Это я переживу, вот это мне не нравится куда больше…
Десятка два чернокожих, преимущественно женщины и старики, под присмотром двух мулатов с длинными кожаными плетками, пололи гряды. Те так и шныряли глазами, замечая любую оплошность в работе, любое, самое незначительное, замедление темпа. Тут же мускулистая рука поднимала плеть, и она, свистя, обрушивалась на согнутую спину несчастного раба.
Жиль с ужасом обнаружил, что все они истощены до предела и, видимо, напрягают последние силы, чтобы выполнить то, что от них требуется.
– Насколько я знаю. Кодекс плантатора требует, чтобы владелец кормил рабов достаточно обильно или же предоставлял им свободное время и землю, дабы они сами могли себя обеспечить едой…
– Вы правы, так велит… закон, но не совесть некоторых плантаторов, включая, разумеется, Симона Легро. У него своя система: он использует живую силу до полного изнеможения и пополняет ее с подходом каждого из кораблей работорговцев. Здесь рабов почти не кормят. Этим, как видите, недолго осталось, но в порт вошло новое судно, скоро их заменят. Эй, эй! Куда вы?
Но удержать Турнемина было невозможно. Он раздвинул изгородь и очутился на поле. Совсем близко от него надсмотрщик ожесточенно хлестал упавшую в изнеможении на куст индиго старуху.
Шевалье вырвал у него из рук убийственную плеть и одним ударом кулака свалил на землю.
Нападение было столь неожиданным, что тот от изумления не сразу вскочил на ноги, но зато его напарник уже бежал к ним, замахиваясь на ходу на неосторожного прохожего, осмелившегося мешать им творить не праведный суд. Тогда Жиль спокойно достал пистолет и направил дуло в сторону приближавшегося – А ну, брось! – приказал он ему. – Или я всажу тебе пулю между глаз.
Тот резко остановился, словно угрожавшая ему пуля уже вошла в череп. Кнут вывалился у него из рук. Теперь зашевелился тот, что валялся на земле.
– Чего вы вмешиваетесь не в свое дело? – рыкнул он. – Вот подождите, я расскажу хозяину, что какой-то посторонний…
– Твой хозяин – я! Я – новый владелец этой плантации, и ты живо у меня научишься слушаться. Как вас зовут?
Надсмотрщики переглянулись. Тот, что стоял, помог приятелю подняться на ноги, но пистолет по-прежнему смотрел в их сторону, в глазах мулатов мелькнул страх.
– Я – Лаброш, а это – Тонтон… вы и в самом деле новый хозяин?
– Можете не сомневаться, – произнес тягучий голос Финнегана – он тоже перебрался через изгородь. – Перед вами шевалье де Турнемин, чье право на владение «Верхними Саваннами» удостоверено всеми необходимыми документами.
Лучше вам повиноваться.
Тот, кого звали Лаброшем, пожал плечами и подтянул штаны.
– А мы и не против, непонятно только, за что он ударил Тонтона. Мы ведь только выполняем свою работу, как нам велит управляющий, господин Легро. Эти черномазые упрямы, как ослы.
Только кнут и понимают…
– А что понимаете вы? Несчастные рабы еле на ногах держатся. Взгляните-ка, доктор, на старуху… Похоже, ей нужна помощь.
Финнегану и в самом деле достаточно оказалось лишь взглянуть.
– Не нужна. Она мертва. Сердце не выдержало.
– Вы, двое! Отведите этих людей в бараки, пусть отдохнут. Да накормить не забудьте. Понятно? Чтобы немедленно накормили.
– А кто полоть будет? – с вызовом спросил Лаброш. – Кто работу-то сделает? Мы что ли?
– Может, и вы. Так и будет, если не исполните мой приказ должным образом! Живо! Стариков и женщин по баракам! Выведите завтра на прополку народ покрепче. И не вздумайте бить их кнутами, ясно? На сегодня работа окончена…
Запуганные насмерть негры, как ни интересна была им разыгравшаяся сцена, не прекращали ни на минуту трудиться. Те, что шли следом за умершей старухой, просто перешагнули через ее труп. Но едва надсмотрщик свистнул, они застыли, словно статуи. И только после его приказа зашагали к своему жилищу, подхватив на ходу останки несчастной.
Жиль поднял оба кнута и долго смотрел вслед жалкой цепочке чернокожих, пока рабы не скрылись за стеной лимонных деревьев. И, протянув Понго длинные кожаные плети, проговорил:
– Забери! Мы их сожжем. С людьми, которые работают на меня, будут обращаться по-человечески.
– Надеюсь, вы не собираетесь освободить своих рабов? – встревожился Финнеган. – Это было бы безумием, многие их них совершенно не готовы к жизни на свободе. В большинстве своем они боязливы, как дети, но есть и настоящие дикари, горящие жаждой мести, возможно, кровавой.
– Я буду относиться к каждому так, как он того заслуживает. Не сомневайтесь: того, кто попытается нарушить покой и порядок на моей плантации, я сумею укротить. Я даже стану покупать новых рабов, если того потребует хозяйство, но не допущу, чтобы над ними издевались и мучили их. Ну а если среди чернокожих окажутся, как вы говорите, жестокие и кровожадные, я с ними живо разберусь. Вы не допускаете, что рабы могут сознательно и спокойно трудиться?
– Допускаю. Существует же на некоторых плантациях порядок, приемлемый, правда, только по отношению к преданным и умным рабам, когда им позволяют жить почти свободно, но без права покидать плантацию. Таких еще называют «свободными жителями саванны». Они могут пойти, куда хотят, и устраивать свою жизнь в соответствии с собственной волей. Надсмотрщики и их «старший», главный надсмотрщик, как раз и есть «свободные жители саванны», и, как всякое подневольное существо, они злоупотребляют доверенной властью.
– Я подумаю на досуге над вашими умозаключениями. А пока пришло время посмотреть, что представляет собой пресловутый сеньор Легро. Дом, должно быть, где-то поблизости?
– Видите, дорога изгибается? Вот как свернете, так и окажетесь прямо, можно сказать, у крыльца. Приготовьтесь к сюрпризу: особняк, который до сих пор зовут «домом Ферроне», – едва ли не самая красивая постройка на острове.
Старик Ферроне очень скучал по своему старому поместью в Анжу и постарался создать нечто столь же изящное. Граф д'Эстен помог ему с архитектором – он как раз строил свою резиденцию. А все напрасно – только умер раньше времени. Впрочем, только один человек мог убить его, чтобы завладеть этим миниатюрным дворцом, – Симон Легро…
Упоминание о прежнем хозяине плантации напомнило Жилю напуганное признание нотариуса, и он пересказал Финнегану все те странные истории, о которых узнал от мэтра Моблана. Он думал, что ирландец, смотревший на жизнь скептически, рассмеется. Но тот неожиданно побледнел и даже осенил себя крестом.
– Только не уверяйте меня, что вы верите всем этим сказкам! Кто угодно, но не вы! Финнеган повернулся в его сторону, и Жиль увидел, что глаза его потухли и стали вдруг, как зеленые камешки.
– Почему же не я? Я – ирландец, не забывайте. Здесь все возможно, даже самые невероятные вещи… В общем, надо с этим во что бы то ни стало разобраться, тут дело серьезное. Насколько мне известно, до сих пор колдовство затрагивало лишь чернокожих и «маленьких белых» – мелких торговцев или незначительных чиновников, а знатных людей – никогда. Если слова нотариуса будут доказаны, Легро умрет на колесе, а его колдунью ждет самый что ни на есть средневековый костер… Ну вот мы и у входа!..
Пораженному Жилю показалось на мгновенье, что он каким-то неведомым волшебством перенесся обратно во Францию. Прямо перед ним два каменных льва на элегантных пьедесталах охраняли въезд в величественную аллею из высоких дубов, а в конце ее, на холме, возвышался большой розовый дом, окруженный верандами, чьи аркады поддерживались изящными колоннами. Тонкая черепица высокой крыши отсвечивала голубизной, а вытянутые окна второго этажа были украшены балконами с узорчатыми, как чугунное кружево, коваными решетками.
Это был и в самом деле дворец, точнее замок, но в миниатюре, и такой очаровательный, что сердце Жиля забилось, готовое выпрыгнуть из груди, чтобы оказаться поближе к прекрасному дому.
Его охватила бурная радость, но и смущение тоже. Он стоял в самом конце тенистой аллеи, словно библейский Авраам на краю Земли обетованной. Не мог на нее налюбоваться, но вступить не решался.
– Вигвам хорошая! – Голос Понго звучал бесстрастно. – Жалко, жить там вонючая зверь.
Сияющий Турнемин повернулся к другу:
– Да мы прогоним его, Понго! Немедленно прогоним. Вперед!
И новый хозяин «Верхних Саванн», сорвав с головы шляпу и размахивая ею, вопя, как индеец команч, пустил коня галопом по плотному тенистому туннелю из дубов. Остальные бросились за ним, и вскоре весь отряд снова выскочил на солнце, к большому круглому мирно журчащему фонтану, прямо к подножию широкой лестницы, ведущей на крыльцо.
Колоннада веранды была увита климатисами, розами и жасмином, а вокруг дома, в запущенном саду, бурно разрослась брошенная на произвол судьбы тропическая флора во всем ее многообразии. Апельсиновые деревья, бананы, фиги, красный и белый олеандр, бело-розовая кипень деревьев какао и цветущие лианы ванили. Какие-то растения с огромными цветками и гигантскими листьями – Жиль не знал, как они называются, – росли у подножия кокосовых пальм, а дальше виднелись масличные пальмы, финиковые и веерные: прямые, гладкие стволы свечой взмывали к небу и распускались веером остроконечных листьев, словно зеленый фейерверк.
Если в саду царил праздник жизни, то дом, наооборот, казался вымершим. Из-за плотно закрытых ставень не доносилось ни звука – лишь птицы пели среди зелени. Особняк выглядел покинутым, чувствовалось в нем, несмотря на все его очарование, что-то враждебное и свирепое, неизъяснимая тоска исходила от него, может потому, что он был таким безлюдным.
Финнеган нахмурился.
– Что это значит? Поля, без сомнения, ухожены, а вот дом… словно нежилой.
– Вероятно, его закрыли, когда уехал Жак де Ферроне, – отозвался Жиль. – Не думаете же вы, что этот Легро набрался наглости поселиться в господском особняке.
– Наглости у него хватает, будьте уверены.
Он поселился тут и убираться не думал, насколько мне известно.
– Допустим. Тогда он, наверное, переехал в другое место, когда узнал, что плантация продана. Где он раньше-то жил?
– У реки, подальше от бараков. Но и это ничего не объясняет. В доме прислуживала, по крайней мере, дюжина домашних рабов. Где экономка – толстая Селина? А Саладен – молочный брат старого Ферроне? Где Зели и Зебюлон, где Шарло, Гюстен, Тисба… и остальные?
– Где же им быть? Работают, вероятно, на полях… Вряд ли Легро позволит им бездельничать.
– Вот уж нет. Легро негодяй, но он знает цену таким слугам, как эти. Селина – лучшая кухарка на острове, а старик Саладен вполне мог бы прислуживать королю…
– Значит, он их продал. Если они и впрямь так хороши, как вы говорите, он за них немало выручил. Может, мы наконец войдем? Надеюсь, все же в этом доме найдется что-нибудь прохладительное, да и перекусить бы не помешало. Постель, конечно, придется стелить самим, но это неважно…
Достав из кармана связку ключей, которую вручил ему нотариус. Жиль взбежал на крыльцо и подошел к красивой резной двери красного дерева, отполированной так, что она казалась обитой темным атласом, со сверкающей медной ручкой – неоспоримое свидетельство того, что еще совсем недавно ее заботливо начищали.
Дверь беззвучно открылась, и Турнемин увидел довольно темную из-за закрытых ставень просторную прихожую с мраморным, белым с черными звездами полом. Прихожую, в которой, если не считать узорных чугунных перил красивой лестницы, не было буквально ничего. Ни мебели, ни картин на стенах. А сквозь распахнутую дверь напротив открывалась следующая, столь же пустая, комната. Очевидно, из дома вынесли все до последнего гвоздя…
