Текст книги "Констанция. Книга вторая"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Сейчас слуги выстроились на крыльце, провожая свою госпожу и ее внучку в Париж. Все они были нарядно одеты, но с грустными лицами. Им и впрямь было невесело оставаться в Мато, они как бы осиротели.
Графиня Аламбер подошла к каждому из слуг, назвала его по имени, поинтересовалась здоровьем детей и на прощание дала каждому по небольшой сумме денег, прося не сердиться на нее, если она была хоть немного несправедлива.
Слуги наперебой уверяли свою госпожу, что они всегда были довольны ею и если испытывают к ней сильное чувство, то это непременно любовь и уважение.
Графиня скептично улыбалась, словно хотела сказать: знаю, знаю я цену вашей искренности, чуть отвернешься, так каждый из вас норовит бросить порученное дело и даже не боится быть наказанным, зная мою доброту.
Констанцию немного позабавила эта сцена: возвышенные слова, клятвы, обещания. Все вроде бы правильно, но невозможно было избавиться от чувства, что это спектакль, к тому же не очень умело поставленный. Девушка уже представляла себе, как выражение уныния исчезнет с лиц слуг, когда карета выедет за ограду дворца.Нет, девушка не могла сказать, что слуги не любят ее бабушку, но это была любовь с хитростью. Слишком хорошо Констанция знала крестьянский склад ума. Нужно не только любить сердцем, разумом, нужно избегать часто говорить об этом, ведь дважды повторенное теряет цену.
Горничная даже всплакнула, утерев глаза платком. Это растрогало графиню, и она обняла женщину, которая была чуть моложе ее.
Констанция уже боялась, что прольется целый водопад слез, поэтому осторожно тронула свою бабушку за локоть. Они уселись в карету, лакей закрыл дверцу и поднял подножку. Мелькнул за окном разворачивающейся кареты дворец, закачались кипарисы аллей, словно прощаясь с Констанцией и графиней, и экипаж плавно покатил к кованым воротам ограды.
– Ты думаешь, я не знаю, что они радуются моему отъезду? – лукаво улыбаясь, спросила старая графиня.
– Они вас любят, бабушка.
– Любить – это не всегда жалеть о разлуке, – многозначительно добавила графиня и откинулась на мягкие подушки сиденья.
А Констанция все смотрела в окно, созерцая пейзажи. Когда-то она здесь проезжала, но это было так давно, так много времени прошло с тех пор! Но вот теперь ей Мато казалось куда больше родным и близким, чем имение Реньяров.
Вскоре карета свернула со знакомой дороги, и перед Констанциейпоявились совершенно незнакомые ей пейзажи. Здесь все было по-другому, и чем ближе девушка подъезжала к Парижу, тем великолепнее были дворцы и даже крестьянские дома напоминали здесь усадьбы помещиков. А что говорить уже о безвкусных дворцах буржуазии! Стремление быть похожими на дворян, подводило богатых людей, за душой у которых не было ни образования, ни благородства происхождения. В последнее десятилетие пригороды Парижа заполнились уродливыми для изысканного ценителя архитектуры строениями. Правда, в их облике присутствовало все, что можно было купить за деньги – и богатая скульптура, и золото, резьба по мореному дубу, кованые решетки.
Старая графиня с отвращением смотрела на дворцы, появившиеся здесь, словно грибы после теплого дождя.
– Они считают, – цедила сквозь зубы графиня Аламбер, – что если поднимут трубы выше, чем у соседа, то станут знатнее. Деньги, Констанция, это еще не все. Они могут приходить и уходить, а вот благородство происхождения, хороший вкус и изысканные манеры – этопривилегия дворян.
Наконец, сквозь ворота Сен-Дени путешественницы въехали в Париж.
Констанция никогда не подозревала, что столько людей может жить в одном месте. Ей доводилось и раньше слышать про большие города, но одно дело – слышать, а другое – видеть.
Париж сразу же поразил ее воображение. Карета сворачивала с одной улицы на другую, и скоро Констанция уже отказалась от попытки запомнить дорогу к городским воротам. Ей казалось, что экипаж кружит на одном месте, а кучер издевается над ними, специально провозя по одному и тому же кварталу. Но всмотревшись, Констанция понимала: перед ними другие фасады. И башни соборов, их купола, служившие девушке ориентиром, возникали то с одной, то с другой стороны.
Графская карета, такая нарядная в провинции, казалась теперь унылым монстром, вынырнувшим из прошлого. Их обгоняли новые изящные экипажи, а более породистых лошадей, чем здесь, Констанция не видела никогда в жизни. Ее поражало все – дамские туалеты, обилие экипажей, высота соборов.
Констанция подумала, что она потеряется в этом огромном городе, станет незаметной, и ей вдруг захотелось вернуться назад в Мато. Там она была бы первой, а здесь это право ей еще предстояло завоевать. А глядя на все великолепие, царившее вокруг, трудно было в это поверить.
Старая графиня Аламбер взяла свою внучку за руку и принялась рассказывать ей о зданиях, которые они проезжали. И постепенно город как целое вырисовывался перед Констанцией. Безликие стены уже связывались для Констанции с их хозяевами, соборы приобретали имена святых, а улицы – названия. Она уже с интересом читала вывески, а больше всего Констанцию захватило сообщение бабушки о том, что завтра же к ним придет портниха, чтобы снять с Констанции мерки для нового платья, в котором она появится при дворе.
– Ты слишком хорошо думаешь об этих людях, – придерживая рукой шторку, графиня смотрела в окно. – Они нарядные и потому тебе кажутся знатными и умными. А у большинства из них нет ни гроша за душой и живут они впроголодь.
– Но почему то у них такие дорогие наряды? – изумлялась девушка.
– Больше половины Парижа живет в долг, моя дорогая. Люди знают, что если на них богатая одежда, то они смогут взять в долг.
– Но ведь долги нужно отдавать.
– Они и отдают.
– Каким же образом?
– А очень просто.
– Я не могу себе представить, бабушка.
– Они одалживают еще большую сумму в другом месте и отдают самым назойливым кредиторам.
– Но ведь это нечестно! – возмутилась Констанция.
– Почему? Многие делают так и еще гордятся своей находчивостью.
И Констанция уже совсем по-другому смотрела на богатые экипажи, дорогие одежды. Теперь – то она понимала, в столице внешность обманчива и за приветливой улыбкой, кивком головы, может прятаться ненависть.
Этот первый взгляд, брошенный из окна кареты на улицы столицы, был для Констанции, наверное, самым поучительным. Ведь первое впечатление всегда самое верное, а тут еще кстати пришлись советы графини Аламбер.
– Ты только, дитя мое, не спеши блеснуть. Сперва нужно заставить всех заговорить о себе и самое лучше для этого – молчать.
– Как?
– Твоя история поможет тебе, милая, – графиня опустила шторку и села боком так, чтобы видеть лицо Констанции. – Ты не должна сразу появляться при дворе, а я тем временем постараюсь, чтобы как можно больше людей узнало о тебе.
– Да, теперь я понимаю! – восхитилась Констанция.
– Вот именно, всегда интересно то, до чего не можешь дотянуться. Я уже представляю, как светские дамы будут сгорать от любопытства, а их мужья делать вид, что их совсем не интересует твоя судьба.
– Но ведь они начнут надоедать вам.
– Да.
– И вы не боитесь?
– Чего?
– Все-таки это же принесет неприятности.
– Отнюдь. Я знаю, сразу же отыщется уйма знакомых, которые, приедь я в Париж одна, не вспомнили бы обо мне. Но они один за другим станут появляться в нашем доме, чтобы хоть краем глаза увидеть тебя.
– И я покажусь?
– Я же говорила, Констанция, не стоит спешить. Ты можешь промелькнуть на галерее, тебя могут видеть издали, но только не вблизи. Это распалит любопытство и успех тебе обеспечен.
Как это все мало походило на прежнюю жизнь! Еще даже не ступив на землю Парижа, Констанция была посвящена в хитрые правила поведения при дворе.
– Не обязательно быть кем-то, можно всего лишь делать вид, создавать впечатление. Других занятий при дворе и не существовало, лишь только делать из ничего что-то.
Карета выехала на мост, и Констанция со страхом отпрянула отокна. Где-то далеко внизу, за балюстрадой, серебрилась река
– Это Сена, – сказала графиня Аламбер. Но Констанция была настолько поражена великолепием зрелища, открывшегося ее глазам, что даже ничего не ответила. Она смотрела на воду с такой высоты впервые. Она удивлялась, как это можно идти возле самой балюстрады и не бояться упасть.
А между тем, какой-то юноша мирно сидел со своей возлюбленнойпрямо на перилах, и девушка беспечно болтала ногами, а он даже не пытался ее поддержать.
– Это что, – сказала графиня Аламбер, – ты еще больше удивишься, когда стемнеет.
– А что произойдет?
– Здесь так светло ночью, что даже не видно звезд.
– Неужели над Парижем всегда облака? – воскликнула наивная девушка.
– Да нет, здесь столько фонарей, что они затмевают свет ночного неба.
Графиня вновь отодвинула шторку со второго окна и всмотрелась в скопление красных черепичных, серых свинцовых и зеленых медных крыш.
– А вот и наш дом, – буднично сказала она, указывая на великолепный дворец, притаившийся в зелени небольшого сада.
Это было здание, построенное около ста лет назад и ничуть не изменившееся с тех пор. Тяжелые барочные волюты плавно переходили в балюстрады парадного крыльца, скульптурные балконы, полуциркульные окна первого этажа и овальные мезонины, высокий щепец, украшенный гербом графов Аламбер.
Графиню и Констанцию встречали слуги. Сама графиня даже не знала их в лицо, все они были наняты недавно по просьбе хозяйки.Более всего поразило воображение Констанции горничная эфиопка. Она чуть не вскрикнула, увидев темнокожую девушку в белом накрахмаленном переднике. Но помня один из советов графини Аламбер о том, что никогда нельзя показывать своего удивления, Констанция сдержалась.
И бабушка посмотрела на нее с одобрением.
– Она будет прислуживать тебе, – шепнула графиня Аламбер своей внучке, – я специально не хотела говорить тебе прежде времени, кто будет твоей служанкой. Сейчас это в моде, Констанция, и ты ни в чем не будешь отставать от других.
У служанки с такой необычной кожей оказалось самое что ни на есть французское имя – Шарлотта. Она была расторопна и в меру молчалива, во всяком случае, она не произносила слова, пока ее не просили об этом.
Разгрузка багажа заняла уйму времени. Старая графиня следила за судьбой каждого саквояжа от того момента, когда он попадал в руки носильщика, до того момента, когда можно было заглянуть в него и увидеть пустое дно.
Наконец, все вещи были разложены, с мебели сняты чехлы, и Констанция почувствовала, что и в самом деле она находится дома. Если бы только за окнами был другой пейзаж!
Окна ее спальни выходили на юг и запад. На юг еще можно было смотреть, огромный древний каштан подступал к самому окну и на его глянцевых ветвях даже можно было различить первую робкую зелень, зато другие окна упирались прямо в глухую каменную стену. Констанция тут же попросила Шарлотту, чтобы та задернула шторы. Ведь девушка привыкла, чтобы за окнами лежали поля и взглядом можно было достать до горизонта. А здесь, в Париже, привыкший к просторам взгляд Констанции упирался в стену и не всегда это зрелище было приятным. Потеки сырости, пятна белой плесени, раскрошившаяся кирпичная кладка.
» Но это и понятно, – уговаривала себя Констанция, – сколько денег и времени приходилось тратить старому Гильому, чтобы поддерживать в порядке один единственный дом! А здесь их тьма и один больше другого. Конечно же, не хватит ни средств, ни рук, чтобы подновлять и красить «.
Больше всего из обстановки Констанции нравилась ее новая кровать. Она была довольно старой, но выполненной резчиком с бесспорным вкусом. А балдахин – это настоящее чудо! Он легкими волнами ниспадал от самого потолка и собирался кружевными оборками внизу.
И Констанция, лишь забравшись в кровать, чтобы отдохнуть с дороги, вспомнила слова своей бабушки о том, как она в детстве любила забираться под столы, чтобы чувствовать себя там в безопасности. Слишком высокие потолки, расписанные под небесный свод, не давали девушке ощущения спокойствия, а вот под бело-снежным вспененным балдахином на Констанцию тут же нисходило спокойствие.
Шарлотта неотлучно находилась при своей новой госпоже. Для нее существовала отдельная небольшая комнатка с потайной дверцей. Когда дверца была закрыта, казалось, это всего лишь встроенный шкаф, ведь
Рядом с ней была другая, точно такая же, за которой висели ночныенаряды Констанции. И стоило девушке дернуть шнур, как тот через хитрую систему блоков приводил в движение колокольчик в комнате Шарлотты. В спальне даже не было слышно его звона. И эфиопка тут же появлялась на зов своей госпожи.
Правда, Констанция, прожив несколько месяцев в Мато, немного терялась, чувствуя рядом с собой неотлучное присутствие Шарлотты. Ведь живя у Реньяров, она привыкла все делать сама, а тут нельзя даже самой раздеться, отходя ко сну.Но с другой стороны, новые наряды Констанция вряд ли смогла бы надеть в одиночку. Многочисленные шнуровки, крючочки, петельки – все это хитросплетение было подвластно только рукам Шарлотты, проворным и ловким.
Опасения, а более правильно будет сказать, надежды графини Аламбер оправдались с лихвой. К ним в дом вереницей потянулись старые знакомые в надежде хоть одним глазком увидеть Констанцию.Но графиня Эмилия была тверда в своем решении сделать из своейвнучки легенду и лишь потом показать ее обществу.Особенно возбуждала любопытство посетителей служанка Констанции. Она существовала словно тень своей госпожи, от которой невозможно добиться ни слова, сколько ни усердствовали наученные своими хозяевами слуги визитеров. Им так и не удалось разговорить Шарлотту. Да она мало и знала про Констанцию, ровно столько, сколько посчитала нужным сообщить графиня Аламбер.
Исключение было сделано лишь для самых близких родственников семейства Аламбер. Ими являлись баронесса Франсуаза Дюамель, кузина графини Эмилии, и ее тринадцатилетняя дочь, взятая на время из пансиона, где получала образование. Колетта Дюамель, так звали девочку, с первой же встречи запомнилась Констанции. Да и потом она сыграла большую роль в ее жизни, заставив по-другому взглянуть на мир. Но тогда, при первой встрече, Констанция еще не подозревала об этом и смотрела на свою родственницу немного насмешливо. Ведь она сама была недавно такой же.Девушку забавляла непосредственность Колетты. Девушке было смешно, что та приходится ей тетей, хоть и младше на несколько лет. Но если Колетта была еще по-детски наивной и непосредствавной, то Констанция уже многое успела пережить и поэтому имела право на то, чтобы смотреть с превосходством.
Первые контакты с высшим обществом многому научили Констанцию и поэтому о них следует рассказать отдельно.
ГЛАВА 6
Однажды утром графиня Аламбер сообщила своей внучке, чтосегодня в гости приедут ее родственники баронесса Франсуаза Дюамель и ее дочь Колетта. Старая графиня не видела свою кузину вот уже пять лет, а о существовании Колетты и вовсе не подозревала, так она сказала Констанции.
Та обрадовалась, что наконец-то заканчивается ее сидение взаперти. Если бы Констанция честно призналась своей бабушке, то та, возможно, вывела бы в свет ее немного раньше. Но Констанция словно чувствовала себя обязанной перед памятью Филиппа и поэтому старалась вести уединенный, замкнутый образ жизни.
Единственная, кто скрашивала ее одиночество, была Шарлотта.Казалось, она знает обо всем, все умеет. О ком бы девушка ни спрашивала свою служанку, та всегда давала об этом господине илигоспоже исчерпывающие характеристики.
– Шарлотта, – обратилась Констанция к своей служанке, узнав о предстоящем визите.
– Вас, мадемуазель, интересует, кто наши гости?
– И это тоже.
– Баронесса Дюамель, ее зовут Франсуаза, – тут же добавила Шарлотта и продолжала, – почти никогда не покидала Париж. Ее муж умер пять лет тому назад, но горе не очень-то изменило ее жизнь.
– Что ты имеешь в виду, Шарлотта?
– Мадемуазель, о некоторых вещах не принято говорить прямо, но баронесса своим поведением никогда не дает повода кривотолкам.
– Наверное, она достойная женщина? – спросила Констанция.
– О да, это эталон добродетели, – и какая-то странная улыбкапоявилась на губах эфиопки, словно сама она это не одобряла.
– А откуда ты знаешь мою двоюродную бабушку? – осведомилась Констанция.
– Мне приходилось служить в разных домах и добавлю – в лучших, – Шарлотта улыбнулась еще шире, – так вот, я чуть ли не каждую неделю сталкивалась с баронессой Дюамель.
– У нее есть кто-нибудь, кроме Колетты?
– Нет, но баронесса, по-моему, не очень-то страдает из-за этого, она решила посвятить свою жизнь дочери и по-моему, одним этим отравила ей существование. Извините меня, мадемуазель, что я так откровенна с вами…
– Да нет, Шарлотта, откровенность – это как раз то, что я жду от тебя.
– Но между тем, – продолжала служанка, – баронесса Франсуаза очень терпимо относится к странностям в поведении других.
– Что ты имеешь в виду?
– Она не ханжа и не видит ничего плохого в том, если молоденькая девушка, – Шарлотта выразительно посмотрела на Констанцию, – позволяет себе немного лишнего в поведении с мужчинами.
– Ах вот ты о чем! – догадалась девушка. – Ну что ж, это еще один плюс в ее пользу. А дочь баронессы, кто она такая?
– Что можно сказать о ребенке, – пожала плечами Шарлотта, – еще неизвестно, кто вырастет из этой девочки, но, по-моему, мать очень старательно требовала безусловного повиновения от этой девочки, и бедная Колетта теперь будет жить, постоянно оглядываясь на свою мать.
Конечно же Констанция могла подробно расспросить и свою бабушку, но разница в возрасте – дело нешуточное и задавать подобные откровенные вопросы графине Аламбер Констанция никогда бы не решилась. Возможно, задай она их, ничего страшного бы не произошло. Но девушке не хотелось волновать старую графиню и поэтому пришлось ограничиться сведениями, почерпнутыми от Шарлотты.
После обеда графиня Аламбер порадовала свою внучку.
– Наконец-то готово новое платье, сшитое по последней моде, только что его доставил посыльный. Надеюсь, надев его, ты не слишком возгордишься и не станешь смотреть свысока на верную былым модам старуху.
– Мне самой больше нравятся платья прошлых лет, – призналась Констанция.
– О, это у тебя скоро пройдет, ведь мода – это как соревнование. Всегда кто-то стремится вырваться вперед. Входит в моду декольте – и смотришь, через месяц девушки ходят уже чуть ли не с открытой грудью. А какой переполох, Констанция, поднялся, когда сестра короля появилась на балу в замечательной шляпке, украшенной моделью парусника! И уже через неделю весь двор напоминал обширную гавань, где невозможно разглядеть воды за парусами и мачтами.
– Где оно? – воскликнула Констанция, желая как можно скорее увидеть свой новый наряд.
– Вот видишь, – улыбнулась графиня Аламбер, – а ты говорила мне, что безразлична к наряду.
Старой женщине было очень приятно, что Констанция заинтересовалась чем-то иным, кроме прошлого. Она понимала, что для женщины надеть новое платье – это наполовину изменить свою жизнь. К тому же, если платье вышло из-под руки чудесного портного, а его фасон соответствует последней моде.
И вскоре в гостиную был внесен чудесный сверток. Даже один вид бумаги, в которую он был упакован, вскружил Констанции голову. Гладкая, белая, блестящая, покрытая паутиной белых крестиков, она шуршала, вызывая в памяти строки из прочитанных книг, где говорилось о придворных балах, поцелуях, тайных ночных свиданиях.Нежно-розовая шелковая лента замысловатым образом опоясываласверток, а концы ее, завязанные огромным бантом, топорщились как усы гусара.
Констанция сдержала свое нетерпение и медленно приняла свертокиз рук бабушки. Легким движением руки девушка развязала бант, и лента упала на пол. Зашелестела, заискрилась оберточная бумага, и перед Констанцией предстал шедевр портняжного искусства. Трудно было бы найти хотя бы один изъян, к тому же такой неискушенной в нарядах девушке, как Констанция.
Но графиня Аламбер лишь нахмурила брови, разглядывая платье.
– По-моему, великоват вырез, – сокрушенно покачала головой графиня Аламбер.
Констанция, которой не терпелось надеть обновку, взяла платье и приложила его к себе.
– Но ведь мы же с вами вместе советовались с портным и тогда вы, бабушка, ничего не сказали насчет выреза.
– Тогда мне казалось, оно будет выглядеть немного пристойнее.
– Но ведь это мода, – напомнила Констанция и графиня Аламбер рассмеялась.
– Да не слушай ты меня, дитя, я уже стара и просто завидую твоей красоте. Если твои формы не стыдно показать людям, то значиттак и следует делать.
Шарлотта была уже наготове. Она приняла платье из рук Констанции и, покинув графиню Аламбер, они со служанкой поднялись в гардеробную.
Здесь перед огромным зеркалом Констанция замерла, а Шарлотта принялась колдовать своими темными как эбонитовое дерево пальцами над хитросплетением шнурков, крючков и петель. Старое платье упало к ногам Констанции, а Шарлотта даже не удосужилась его поднять, настолько обе они были охвачены нетерпением.
Кружева пенились в руках Шарлотты, казавшаяся невесомой ткань буквально парила в воздухе. И когда Констанция облачалась в новый наряд, можно было подумать, что сама Афродита выходит из морской пены. Шарлотта еще занималась застежками, еще подтягивала шнурки, а Констанция уже пыталась повернуться боком к зеркалу и заглянуть себе за спину.
– Да погодите же, мадемуазель, – взмолилась Шарлотта, – я сейчас закончу, и вы сможете полюбоваться собой.
Констанция занялась своими волосами. Она зло выдернула гребень, сдерживающий ее каштановые волосы на затылке, и те локонами рассыпались по плечам. Как ненавидела Констанция эти сложные прически! Она привыкла ходить с распущенными волосами, а теперь каждое утро ей приходилось терпеть по полчаса, пока Шарлотта уложит ее волосы. Констанция даже подумывала, не проще ли ложиться спать не разбирая прически. Ведь тогда с утра и проблем будет меньше.
Вот и сейчас Констанции захотелось быть такой, какая она есть в душе – независимой, свободной и немного дикой, выросшей среди полей, лесов, на побережье океана.
Она тряхнула головой и сверкнули золотые искорки в ее зеленоватых глазах.
– Вы великолепны! – прошептала Шарлотта, отступая от своей госпожи на шаг.
В словах темнокожей девушки было столько восхищения, что усомниться в ее искренности не приходило в голову.
Констанция с замиранием в сердце смотрела на себя в зеркало. Перед ней стояла незнакомая знатная дама.
– Неужели платье может так изменить человека?! – прошепталаКонстанция.
– Как видите, мадемуазель.
– Но ведь это не я…
– А кто же еще? – рассмеялась эфиопка, – вы еще многого не знаете о себе и с каждым днем вас поджидают новые и новые открытия.
Констанция нагнулась, приподняла подол и заткнула его за пояс, словно бы хотела перейти вброд реку или же залезть на дерево. Онанемного согнула в колене ногу, разглядывая плавные линии ступни, забранные в изящную замшевую туфельку.
– Вы, мадемуазель, удивлены своим превращением?
– Я не знала, что такое возможно.
– Да вы, мадемуазель, просто еще не знаете саму себя. Ведь драгоценный камень тоже не сразу предстает во всем своем великолепии. Его нужно огранить, найти великолепную оправу.
Только сейчас Констанция поверила словам графини Аламбер, чтона нее обратят внимание при дворе. А ведь это было еще не самое шикарное платье. То, лучшее, находилось еще в работе и должно былопопасть в руки Констанции через несколько дней.
Девушке нестерпимо захотелось заполучить его тотчас же.
Констанция еще раз придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале. Сочетание платья, сшитого по последней моде и ее природной дикости и красоты было неотразимо.
– Я бы осмелилась вам посоветовать, мадемуазель, – сказала Шарлотта, – никогда не следовать моде до конца, иначе вы сольетесьс другими женщинами, вас будет трудно отличить. Холодная красотаничего не стоит, а вот загадка – она по душе всем.
Констанция осторожно поправила медальон с огромной жемчужиной на своей шее. Та даже не доставала до глубокого выреза платья.
– Как ты считаешь, Шарлотта, – Констанция старалась говоритьабсолютно спокойно, – вырез у платья не слишком большой?
– Что вы, мадемуазель, если бы вы спросили меня до того, как работа была окончена, я посоветовала бы его сделать еще немного ниже.
– Но ведь тогда бы… – Констанция замялась, ее грудь до половины и так была обнажена.
Пухлые губы миловидной эфиопки раздвинулись в улыбке.
– Вы хотите сказать, будто глубокий вырез – это непристойно?
– В общем-то, по-моему, так не принято…
– Нет, мадемуазель, это очаровательно, а то, что красиво, не может быть непристойно. Вы только посмотрите, как чудесно белое платье оттеняет голубую жилку на вашей груди! Ваше тело смотрится словно мрамор.
Девушка прикоснулась к своему телу так, словно бы впервые делала это. Ее пальцы коснулись немного прохладной на ощупь гладкой кожи. Это прикосновение будоражило, волновало.
– Скоро должны приехать гости, – напомнила Шарлотта.
– Ах, да!
– Вы так быстро обо всем забываете, мадемуазель, – рассмеялась Шарлотта.
– И что же делать?
– Нужно привести в порядок волосы.
– Опять! – Констанция с досадой кивнула головой. – Опять сидеть и ждать, когда же, наконец, они улягутся в эту ужасную прическу.
– А сегодня я вам сделаю другую, – пообещала эфиопка, – и вы, мадемуазель, останетесь довольны.
Констанция и ее служанка перешли в спальню и девушка опустилась в мягкое кресло напротив зеркала. Под умелыми руками Шарлотты ее волосы вспенились и приобрели чудесные формы. Всего лишь несколько заколок, пара лент, брошь – и прежняя дикость исчезла.
– Ты всегда знаешь, что надо делать, – изумилась Констанция.
– Помилуйте, мадемуазель, ваша прежняя прическа была, конечно же, неотразима, но гости могут подумать, что до этого вы несколько часов скакали на страшном ветру.
– А теперь что они подумают? – поинтересовалась Констанция.
– Что вы кроткая и наивная девушка.
– А разве это не так?
– Вам лучше знать, мадемуазель, но вам меня не обмануть.
– Ты уже поняла, чего я жду от жизни? – сказала Констанция.
– Это моя обязанность, – сделала картинный реверанс Шарлотта, немного сильнее чем нужно взмахнув руками.
– Ты чудесная девушка, – Констанция похвалила свою служанку и не без основания.
Ведь та не просто одевала ее, укладывала волосы – онапотихоньку создавала облик. Где нужно советовала, где нужно предостерегала, а когда была абсолютно уверена в своей правоте настаивала.
В доме одни за другими принялись отбивать четверть часы. То глухо, как колокол, звучали куранты в гостиной, то следом за нимиподхватывали мелодичной трелью каминные часы.
– Мы как раз вовремя, – Шарлотта отступила на шаг, чтобыполюбоваться результатами своей работы. – Это, конечно, не модель корабля на шляпке, мадемуазель, но, по-моему, тоже неплохо. Как вынаходите?
Констанция, склонив голову на бок, посмотрела в зеркало.
– Ты, Шарлотта, умеешь подбирать прическу даже под мое настроение.
– В это время, – напомнила Шарлотта, – мадам Аламбер просила вас быть уже внизу.
– Меня здесь больше ничего не держит, – Констанция еще по-детски быстро вскочила с кресла и побежала к выходу, ей не терпелось показаться в новом наряде на глаза старой графине.
Та только всплеснула руками, завидев свою внучку.
– Констанция, ты само совершенство.
– А вырез? – улыбаясь, спросила девушка.
– Что? Вырез? Не слишком большой, я бы на твоем месте, – графиня приложила палец к губам, – сделала бы его немного больше.
– Правда?
– Не совсем, дитя мое, не на твоем месте, а в твои годы, так будет правильнее.
Вскоре послышался звук приближающейся кареты и дворецкий доложил, что прибыли баронесса Дюамель и ее дочь Колетта.
Констанция чувствовала себя страшно взволнованной, ведь от того, какое впечатление она произведет на своих родственников, зависело многое. По плану графини Аламбер ее узина Франсуаза должна будет удовлетворить любопытство придворных рассказом об увиденном.
А баронесса и не скрывала своего интереса. Она разглядывалаКонстанцию как разглядывают вещь перед тем, как ее купить.
Девушка не находила места своим рукам. Она то складывала их наколени, то скрещивала на груди. А ее бабушка сопровождала каждоедвижение своей внучки одобрительной улыбкой. Ей нравилось, что Констанция волнуется и на ее щеках появился румянец, так она была еще более прекрасной.
А вот Колетта сразу же вызвала в душе Констанции жалость.Девочка с виду почти взрослая ничего не могла сделать не посоветовавшись с матерью. Она перебивала ее по пустякам, и Констанции даже показалось, что если Колетта на пару часов останется одна, без матери, то расплачется, растирая по лицу слезы. Правда, к чувству жалости примешивалось и чувство злости: ну нельзя же быть такой беспомощной, не знать, чего же ты хочешь сама!
Баронесса болтала без умолку, пересказывая своей кузине новости пятилетней давности. В общем, Франсуаза считала свою кузину уже достаточно старой для того, чтобы быть в здравом уме. И поэтому вдавалась в несущественные подробности, боясь, что Эмилия не поймет ее как следует.
– Какой сегодня чудесный день! – говорила баронесса Дюамель, глядя в окно на затянутое тучами небо.
– И чем же это он такой прекрасный? – удивлялась графиня, заслышав, как первые капли дождя ударили в подоконник.
– А я не люблю солнце, – признавалась баронесса, – и ты, Эмилия, тоже его не любишь. Тогда приходится прятать лицо, чтобы не дать загару прилипнуть к коже.
– Неужели, Франсуаза, ты в самом деле боишься загореть, пока идешь от кареты к крыльцу?
– Да, боюсь, – отвечала Франсуаза, – ты знаешь мою кожу, стоит солнечному лучу упасть на нее, как она тут же темнеет.
О таких вещах говорить принято не было, но Франсуаза считалаЭмилию достойной ее небольших тайн.
– А еще, – баронесса переходила на шепот, – я скажу тебе, что обнаружила у себя сегодня утром седой волос.
Графиня, не удержавшись, рассмеялась.
– Что же тогда, Франсуаза, говорить обо мне?
– Я вырвала его, – гордо сказала мадам Дюамель.
– Не прикажешь ли ты и мне выщипать все волосы? Такое предположение позабавило баронессу.
– Нет, дорогая, ты уже нашла свой образ эдакой седовласой мудрой женщины, а я все еще пытаюсь молодиться.
– А кто тебе, кузина, запрещает выглядеть соответственно возрасту?
– Ты, Эмилия, даже не знаешь, сколько мне лет.
– Об этом можно догадаться, глядя на твое лицо, – и графиня Аламбер кончиком пальца коснулась глубокой морщины на лбу своей кузины.
Та тут же отыскала зеркальце и принялась рассматривать свое лицо.
– Нет, Эмилия, ее вчера решительно не было.
– Ты мне еще скажи, Франсуаза, что завтра она исчезнет.
– Нет, – вздохнула баронесса, – морщины не исчезают и я просто не хотела ее до сих пор замечать. Как быстро летит время… Ведь я, Констанция, помню тебя еще совсем маленькой.
