Текст книги "Констанция. Книга третья"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Мадемуазель, прошу вас, расскажите мне все иначе я начну теряться в догадках и не пойму, кто мне друг, а кто мне враг.

– Хорошо, шевалье, но прошу ничему не удивляться. Многое из услышанного вами покажется странным и даже непристойным, но вы сами просили меня рассказать все, ведь, не зная правды, невозможно принимать правильные решения. Вы со мной согласны, шевалье?

– Да, мадемуазель.

– Так вы готовы знать правду или все-таки предпочитаете оставаться в блаженном неведении?

– Я готов ее выслушать, мадемуазель. Александр Шенье все еще стоял на коленях перед Констанцией Аламбер, все еще тонкой змейкой сочилась кровь из раны на шее женщины.

– Вы знаете, шевалье, кто такой Эмиль де Мориво?

– Мне приходилось с ним встречаться, мадемуазель, он мой учитель фехтования в гвардейской школе.

– Но это всего лишь одна из его ипостасей.

Шевалье широко раскрытыми глазами посмотрел на Констанцию.

– Неужели вы хотите сказать, мадемуазель…

– Да, именно. Он был моим любовником.

– Как я раньше не догадался об этом, – воскликнул Александр Шенье.

– Да-да, дорогой шевалье, он был моим любовником.

– И вы, мадемуазель, согласны, чтобы он завладел Колеттой?

Мадемуазель Аламбер улыбнулась.

– Как муж, только как муж. Роль любовника я прочу вам.

Так вот в чем дело, – догадался Александр, – вы помогли мне лишь с целью отомстить Эмилю де Мориво?

– Не только с этой целью, шевалье, ведь я еще люблю Колетту, вы упускаете это из виду.

– Простите, мадемуазель, но я не совсем понимаю вас…

Но Констанция пропустила это замечание мимо ушей.

– А теперь мне хотелось бы открыть вам глаза на роль виконта Лабрюйера во всей этой истории.

– Неужели, мадемуазель Аламбер, и он взялся помогать мне, не имея в виду помочь Колетте? Мадемуазель Аламбер рассмеялась.

– Виконт не из тех людей, которые готовы помогать бескорыстно. Ведь он мой друг и, узнав о предательстве Эмиля де Мориво, по-своему взялся помочь мне.

Лицо шевалье напряглось. Он уже догадывался о самом для себя страшном, но не решался самому себе в этом признаться.

И Констанция нанесла последний сокрушительный удар по самолюбию Александра Шенье.

– Виконт Лабрюйер не так безобиден, как это может показаться. Он соблазнил вашу Колетту, лишил ее невинности.

– Я не могу поверить в это, мадемуазель.

– Поверить придется, Колетта сама рассказала мне обо всем. Это правда, шевалье, мне нет смысла вас обманывать. Анри посмеялся над вами. Надев маску Друга, виконт завладел невинностью Колетты.

– Я не хочу в это верить, мадемуазель.

– Но это правда и лучше знать ее, чем и далее тешить себя обманом.

Шевалье не отрываясь смотрел в глаза Констанции. Ему хотелось видеть там ненависть, презрение, но из очей мадемуазель Аламбер струилось лишь спокойствие и сочувствие к обманутому молодому человеку.

– Я верю вам, мадемуазель, – ответил он и не в силах больше сдерживать себя, зарыдал. Его плечи вздрагивали, а сквозь пальцы, прижатые к глазам, текли слезы.

– Ну почему так случилось? – сквозь плач говорил шевалье. – Ну почему я узнал обо всем последним? Как могла Колетта предать меня?

– Успокойтесь, шевалье, – Констанция как ребенка гладила по голове молодого человека, – это всего лишь жизнь и право, не стоит так убиваться из-за какой-то ерунды. Ведь все живы, все счастливы, Колетта по-прежнему любит вас, а то маленькое недоразумение с виконтом Лабрюйером лишь кое-чему научило неопытную девушку.

Каждое слово Констанции Аламбер звучало для Александра Шенье приговором, приговором его любви. Теперь он смотрел на самого себя по-другому. То, что ранее

Казалось молодому человеку прекрасным и возвышенным, выглядело теперь смешным и вместе с тем страшным. Смешным по своей нелепости и страшным по неожиданности.

– Мадемуазель, – прошептал Александр, – я не знаю, что мне делать дальше.

Молодой человек был настолько растерян, что Констанция не могла оставаться равнодушной к его страданиям, к тому же она сама являлась их причиной.

– Это всего лишь жизнь, – повторяла она, – шевалье!

Но Александр упрямо повторял:

– Все предали меня…

Его голова покоилась на коленях Констанции, шпага лежала на полу.Женщина гладила курчавые волосы юноши, путаясь в них пальцами.

– Мадемуазель, я не хотел причинить вам боль.

– Да полноте же! Все происшедшее, шевалье, не стоит ваших слез. Не стоит думать об этом как о чем-то серьезном. Вы же видите, мир остался прежним, ничего в нем не изменилось.

– Но моя душа! – воскликнул Александр Шенье. – Вы не представляете, мадемуазель, что там сейчас творится, какие чувства обуревают меня.

– Простите и вы меня, – прошептала Констанция, – меньше всего я хотела кому-то причинять боль. Ведь, поверьте, мне самой достаточно пришлось пережить, чтобы

Знать цену страданиям и слезам.

Мадемуазель Аламбер взяла Александра за плечи и отстранила его от себя.

«Настоящий ребенок, – подумала про себя Констанция, – так можно страдать только влюбившись первый раз в жизни. Но лучше узнать цену предательства в юности, когда еще есть силы пережить ее, чем потом разочаровываться во всей своей прежней жизни».

Александр робко протянул руку и застыл, не решаясь прикоснуться к ранке на шее Констанции.

– Кровь так и не остановилась, мадемуазель.

– Но ведь точно так же, шевалье, сейчас кровоточит ваше сердце.

– Я не хотел этого!

– Ну тогда мы квиты, – сказала Констанция и взяла руку шевалье в свои ладони, – вы боитесь меня, – почти беззвучно произнесла Констанция. – Я так виновата перед вами, – и она прижала руку Александра к своей груди.

Тот испуганно посмотрел на женщину, но заметив легкую улыбку на ее губах, просветлел лицом.

– Глядя на вас, мадемуазель, я не могу испытывать к вам ненависти.

Констанция поцеловала его в лоб и обняла за плечи.

Александр Шенье так и не поднялся с колен. Щеки его горели румянцем.

– Вы добрая, – неожиданно сказал он и провел тыльной стороной ладони по щеке женщины.

– Нет, я злая, – покачала головой Констанция, – я очень злая – и это жизнь сделала меня такой.

– Не правда, если вы, мадемуазель, понимаете, что поступили дурно, значит вы добрый человек.

– Я никогда не раскаиваюсь в содеянном, – возразила ему Констанция Аламбер, – что бы потом не случилось в жизни.

– Да, мадемуазель, человек всегда найдет себе оправдание – и будет прав.

Их пальцы переплелись, и шевалье с почти детским интересом заглянул в похорошевшее лицо женщины Губы ее приоткрылись, приглашая к поцелую. А он все не решался, все медлил, не зная, чудится это ему или Констанция в самом деле хочет его поцеловать.

– Ну что же вы, шевалье, такой нерешительный, а еще хотели меня убить.

Но Александр Шенье вместо того, чтобы поцеловать Констанцию, прикоснулся губами к ранке на шее.

Странная дрожь прошла по телу Констанции, когда она ощутила одновременно и удовольствие и боль.

– Осторожно, шевалье, мне больно.

Но Александр уже не слышал слов женщины. Он скользил руками по ее телу, терся щекой о плечо, гладил губами подбородок.

Констанция попыталась остановить его, но Александр отстранил ее руку и вновь принялся ласкать.

– Какой вы смешной, вы точно котенок, шевалье, третесь, только что не мурлыкаете.

Александр Шевалье боялся поднимать взгляд, его пальцы все сильнее и сильнее дрожали, страсть овладевала всем его существом.

И Констанция Аламбер постепенно распалялась, чувствуя рядом с собой охваченное желанием молодое тело Александра Шенье.

И вот уже их пальцы искали застежки на одеждах… Констанция изумлялась сама себе.

«Боже мой, что я такое делаю! Неужели это только жалость к молодому человеку заставляет меня играть в любовь?»

– Не здесь, не здесь, – прошептала Констанция. Александр, боясь выпустить ее из своих рук, медленно поднимался с колен. Они застыли посреди гостиной,

Заколка выпала из волос Констанции и те пышной волной упали ей за спину.

И только сейчас Констанция и Александр заметили, что за окном уже стемнело и в окна барабанит крупный дождь.

– Не здесь, – вновь прошептала Констанция и повела Александра Шенье к приоткрытой двери, ведущей в спальню.

Пол уже почти просох, лишь только немного влажным оставался воздух.

Не спешите, шевалье, – предостерегла Констанция Александра, когда тот набросился на нее с поцелуями.

Простите, мадемуазель. Женщина улыбнулась.

– Любовь не терпит спешки, ведь потом вас ждет разочарование и думаю, вам придется каяться, вспоминая сегодняшний вечер.

– Я люблю вас, мадемуазель.

– Не говорите этого слова слишком часто, шевалье, ведь оно как имя Бога и его нельзя упоминать всуе. Чем чаще оно звучит, тем больше теряет свой смысл.

Александр в растерянности смотрел на Констанцию. Та провела рукой по плечу и обнажила его.

– Впредь говорите: «Я хочу вас, вы мне нравитесь», но никогда не обманывайте женщину, называя ее своей любимой, иначе потом вам не избежать неприятностей.

Она сама приблизилась к Александру, обняла его и поцеловала. Тот был немного ниже ростом и сразу же почувствовал себя неуверенно.

Констанция уперлась ему ладонью в грудь и слегка толкнула. Шевалье, не ожидавший подобного, не удержался на одном месте, сделал шаг назад и сел на кровать.

Констанция взобралась на простыни с ногами и принялась расстегивать дутые позолоченные пуговицы на мундире шевалье.

Тот сразу же втянул голову в плечи, словно забыл о том, как несколько минут тому сам страстно целовал Констанцию.

– Да не бойтесь же вы, шевалье, – рассмеялась женщина, – это как бокал крепкого вина. Вы просто устали и слишком взволнованы. Впрочем, если не хотите… – она не договорила фразу, – только не говорите мне, пожалуйста, что любите меня, я терпеть не могу обмана.

– Вы мне нравитесь, мадемуазель, – прошептал молодой человек в смущении.

– И только учтите, шевалье, это, – и Констанция указала рукой на кровать, – ни меня, ни вас ни к чему не обязывает – ни завтра, ни послезавтра. Я пожалела вас и мне захотелось вас успокоить, только и всего.

Шевалье чуть заметно улыбнулся.

– Кровь уже остановилась, мадемуазель.

– Да снимайте же сапоги!

Путаясь, чертыхаясь, шевалье принялся стаскивать обувь.

– И не забудьте отцепить ножны…

Медленно догорали уголья в камине, дождь все на стойчивее и настойчивее барабанил по стеклам, по крыше, словно пытаясь достучаться до забывших обо всем на свете любовников. Вернее, обо всем на свете забыл один Александр Шенье, а Констанция даже сейчас продолжала думать, как ей следует поступать в дальнейшем.

– Тук-тук, тук-тук, – ударял дождь по крыше.

– Дзынь-дзынь, – ударяли капли в медный отлив подоконника.

– Щелк-щелк, – и дождинки прилипали к стеклу и сливаясь вместе с другими каплями, чертили на нем зигзаги…

ГЛАВА 8

Виконт Анри Лабрюйер подъезжал к своему дому в состоянии духа, которое вполне можно было назвать приятным. Когда он слезал с коня и отдавал поводья Жаку, то не заметил неподвижной фигуры в сером плаще, притаившейся в подворотне дома напротив.

Жак приблизил свои пухлые губы к уху хозяина и зашептал:

– Вас, господин, вот уже целый час дожидается маркиз Лагранж. Анри вздохнул.

– Боже мой, этого только не хватало! Он не сказал, Жак, зачем хочет меня видеть?

Слуга неопределенно пожал плечами.

Не знаю, хозяин.

Но по виду Жака можно было догадаться: скорее всего, маркиза Лагранжа привело не только желание поговорить о превратностях погоды, но и выяснить кое-чего насчет своей жены.

Чертыхаясь про себя, Анри поднялся в гостиную. Маркиз Лагранж дожидался его, стоя у натопленного камина.

Виконт пристально посмотрел на своего гостя, не зная, какую тактику лучше всего избрать для разговора.

– Добрый день, маркиз.

– Добрый день, виконт, – улыбка на губах маркиза не предвещала ничего плохого для Анри, и он успокоился. – Прошу простить, виконт, что занимаю ваше время, но поверьте, вы единственный человек, который может мне помочь.

– Вы просите о помощи, маркиз?

– Я понимаю вас прекрасно, виконт, и поспешу рассеять все ваши опасения. Я не пришел сводить с вами какие-либо счеты.

Анри отодвинул стул и предложил:

– Садитесь, маркиз.

– Благодарю вас.

– Может, желаете выпить вина? – Анри, не дожидаясь, пока появится Жак, взял в руки бутылку.

– С удовольствием, виконт. Тонкой струйкой рубиновая жидкость потекла в бокалы, и мужчины устроились за столом.

– Как вы знаете, виконт, моя жена не всегда бывает… как бы это выразиться…

– Не всегда бывает осторожна, – подсказал виконт.

– Вот именно, вы четко уловили суть вопроса.

– И это доставляет вам неприятности, маркиз?

– До недавнего времени неприятностей никаких не было.

Анри чуть заметно улыбнулся.

– Да-да, поверьте мне, виконт, я никогда не принимал близко к сердцу ее проказы.

– Но почему, маркиз, вы считаете, я чем-то смогу помочь вам? Моя репутация не безупречна и вряд дд я гожусь на роль наставника, пытающегося обратить заблудшую женщину на пусть истинный.

– Я и не собираюсь просить об этом. Виконт Лабрюйер, чтобы скрыть улыбку, пригубил бокал. Но тут совсем неожиданного для него улыбнулся и маркиз Лагранж.

– Чтобы быть до конца откровенным с вами, виконт, я готов сказать, что прекрасно осведомлен о ваших отношения с моей женой.

Анри чуть не подавился вином.

– Но, маркиз…

– Не стоит мне возражать, я не имею к вам, виконт, никаких претензий.

– Все в прошлом, поверьте мне, – поспешил заверить своего собеседника виконт Лабрюйер.

– Я знаю об этом.

– Я готов попросить у вас прощения, маркиз, вы так великодушны…

– Я знал, виконт, на что шел, когда женился во второй раз.

Бокал с вином остановился на полдороги, замерев в руке виконта.

– А я не способен совершить такую ошибку даже однажды.

– Это всего лишь говорит о вашем здравомыслии, виконт. Когда я выбрал себе жену на двадцать лет моложе самого себя, то прекрасно понимал, что меня ожидает. Я был готов ко всему. Согласитесь, виконт, странно было бы ожидать, что женщина

Откажется от удовольствий молодости, которые мне уже абсолютно чужды.

– Вы, по-моему, зря умаляете свои достинства, маркиз.

– Простите, виконт, я хотел сказать безрассудные удовольствия молодости.

– Что ж, маркиз, я отлично помню ваш маленький домик в Орли, ведь несколько раз вы предоставляли его мне для кое-каких забав. Думаю, и для вас он кое-что значил.

– Вот видите, виконт, домик вспомнился весьма кстати. Я приобрел его через агента и мало кому известно, что он на самом деле принадлежит мне. Даже жена де знает об этом.

В окна забарабанил дождь, и Анри глянул на мокрое стекло. На улице уже смеркалось, редкие экипажи проносились по мостовой, возницы гнали лошадей, стараясь скорее укрыться от дождя.

– Да, я слушаю вас, маркиз.

– Вот этот домик, виконт, и приподнес мне неприятный сюрприз.

Жак обычно избегал входить в гостиную, когда хозяин с кем-нибудь разговаривал, будь то мужчина или женщина. Поэтому виконт Лабрюйер сразу же насторожился, когда в двери появился Жак. Он при своей комплекции старался ступать тихо, чтобы не шуметь, но грациозностью слуга не обладал и лишь только удивил своим таким поведением маркиза Лагранжа. Можно было подумать, что Жак собирается подкрасться к нему сзади и ударить чем-нибудь. Но опасения маркиза не оправдались.

Жак зашептал на ухо хозяину:

– Она стоит под окном вот уже битый час.

– Кто она?

– Да мадам Ламартин. Стоит и не уходит.

– Ты пытался узнать, что ей нужно?

– Она хочет говорить только с вами, просит ее принять.

Анри нахмурился.

– Простите, маркиз, я должен отдать кое-какие распоряжения.

Анри нетерпеливо схватил Жака за рукав и поволок в переднюю. Они вместе припали к стеклу входной двери. Сквозь пелену дождя можно было рассмотреть одинокий силуэт в сером плаще. Женщина стояла на краю мостовой, дождь осыпал ее, мокрые пряди волос прилипли ко лбу, ко щекам. Но она, казалось, не замечает этого.

Мадлен посмотрела на дверь. Анри инстинктивно отпрянул от стекла, встретившись взглядом с ней.

– Ты сказал, Жак, что я не приму ее?

– Конечно, хозяин, а она все равно стоит, как видите.

– Черт! – Анри принялся мерить шагами переднюю.

– А еще она сказала, хозяин, что будет стоять здесь до тех пор, пока вы ее не примете.

Анри на этот раз уже не подходил вплотную к двери боясь быть замеченным. Он смотрел на Мадлен из глубины дома. Глаза женщины сияли каким-то блеском.

– Да, она будет стоять, – вздохнул Анри.

– Так что делать, хозяин?

– Пусть стоит! – зло бросил Анри и вернулся в гостиную.

Маркиз Лагранж вовремя успел отойти от окна. Он тоже заметил мадам Ламартин и про себя улыбнулся, встретившись взглядом с виконтом Лабрюйером.

– Да, маркиз, не только у вас проблемы…

– Но я могу, виконт, только позавидовать вашим трудностям.

– Только пожалуйста, маркиз, не давайте мне советов.

– Так вот, о домике, виконт. Испытывая в последние месяцы кое-какие трудности, я предложил своему агенту сдать этот домик внаем.

– Что ж, маркиз, мудрое решение, зря вы не предупредили меня о нем, я без колебаний снял бы его.

– Нашлись и другие. Представьте, виконт, мое изумление, когда я уже два месяца, получая плату за свой дом в Орли, узнал от агента кто платит эти деньги.

– Я начинаю догадываться, маркиз.

– Да-да, представьте, его снял кузен моей жены, чтобы встречаться там с ней. И молучается, я сам способствую их встречам, получая за это деньги, – маркиз невесело рассмеялся.

– Да, положение щекотливое, – согласился виконт Лабрюйер, – я даже не знаю, что вам и посоветовать.

Не в силах сдержать свое любопытство, Анри подошел к окну. Мадлен Ламартин все так же стояла под дождем. Плащ промок насквозь, прохожие с изумлением посматривали на красивую женщину, как завороженную созерцавшую входную дверь дома, как будто за ней сейчас происходило чудо.

– Так, чем я могу помочь вам, маркиз?

– Я, конечно же, мог бы сам расторгнуть договор на аренду моего домика в Орли, но это не лучший выход. Я не хочу, чтобы моя жена и ее любовник узнали о чем-нибудь.

– Вы – само великодушие, маркиз, и должен вам признаться, такие как вы среди женатых мужчин – редкость.

А дождь все барабанил по стеклу, глухо стучал по каменным плитам карниза. Мостовая уже скрылась под потоками воды, а Мадлен Ламартин даже не изменила позу. Она стояла в своем плаще, не обращая внимания на непогоду. Ее взгляд неотрывно следил за входной дверью дома виконта Лабрюйера.

Что думала в это время женщина? Возможно, она надеялась, виконт выйдет и пригласит ее в дом, возможно, она молила об этом бога. А может, уже устав от ожиданий, она посылала на голову виконта проклятия.

Никто из прохожих, видевших эту женщину на залитой дождем улице, не мог проникнуть в ход ее мыслей. Кто-то считал ее сумасшедшей, случайно попавшей на улицу и возомнившей, что она теперь живет в этом доме. Кто-то считал выгнанной на улицу женой богатого вельможи, но никому и в голову не приходило, что богато

Одетая женщина может вот так, под дождем, несмотря на свою красоту, дожидаться милости от любовника, которому стоит лишь выйти на крыльцо и кивнуть. А он, вместо того, чтобы пригласить ее в дом, занимается черт знает чем, выслушивая сетования немолодого маркиза Лагранжа.

– Я хочу вас просить о помощи, – сказал маркиз.

– Буду рад оказать вам услугу, – ответил Анри, понимая, что он и в самом деле обязан месье Лагранжу. Ведь тот прекрасно знал, что жена изменила ему с виконтом, но не сделал ровным счетом ничего, чтобы помешать этому.

– Вас удивляет моя прозорливость? – рассмеялся маркиз, было видно, ему не впервой приходится делать подобные признания.

– Я удивляюсь вашей выдержке, маркиз.

– Все объясняется очень просто – жена сама рассказала мне о вас. А теперь, я боюсь, дела с кузеном зашли слишком далеко. Об их встречах я узнал не от нее. Боюсь, моей жене вскружили голову, и она вообразила, что и впрямь влюблена.

– Я готов помочь вам, – напомнил Анри.

– Я хочу, виконт, чтобы вы поехали к моему агенту и, ничего не сообщая ему о нашем разговоре, предложили ему вдвое большую сумму за аренду дома, чем уже заплатил кузен моей жены.

– Но они найдут другое место, – не удержался от замечания виконт Лабрюйер.

– Лишь бы они не встречались в моем доме, – прикрыв глаза, отвечал маркиз Лагранж. Анри замялся.

– Простите, маркиз, но я не знаю цену, которую положил ваш дальний родственник.

– Ах, да, простите, – маркиз положил на стол перевязанную шнурком стопку банковских билетов.

– Ваш агент будет в курсе? – поинтересовался Анри.

– Нет, он ничего не должен знать. Единственное, о чем я ему скажу – что хотел бы получать за аренду своего домика немного больше.

Маркиз уже хотел распрощаться с виконтом Лабрюйером, но тот не спешил отпускать его. Ему не хотелось остаться наедине со своей совестью, ведь теперь стоило только посмотреть в окно, чтобы убедиться в том, какое он, Анри, чудовище. Насквозь промокшая под дождем женщина ожидает лишь взмаха руки, кивка, одного слова, а он не желает пойти навстречу, не желает пригласить в дом.

А пока у него в гостях был маркиз Лагранж, такому поведению было хоть какое-то объяснение. Не может же он принять замужнюю женщину при посторонних!

– Может еще вина? – предложил Анри.

Нет, спасибо, виконт, я должен ехать, наверное, жена уже заждалась меня.

Это было произнесено таким будничным тоном, что трудно было поверить, что человек, только что говоривший о своей жене как о изменнице, теперь с нежностью заботился о том, не слишком ли она соскучилась р его отсутствие.

– Не надо чувствовать себя слишком виноватым по отношению ко мне, – говорил, откланиваясь маркиз Лагранж. – Ваше поведение естественное, окажись я на вашем месте, то поступил бы точно так же. Ведь дело не в мужчине, как уверяют многие, дело в женщине. И если она не желает изменить мужу, то никакими уговорами от нее этого не добьешься.

Правда, виконт Лабрюйер придерживался на этот счет другого мнения, но разубеждать маркиза Лагранжа он не собирался, так как речь шла, все-таки о его собственной жене и выставлять себя героем Анри не хотелось.

– Когда я могу навестить вашего агента, маркиз?

– Когда угодно, дело терпит. Найдете время и заходите.

Дольше удерживать маркиза было уже неприлично, и Анри спустился проводить его. Он стоял на крыльце под проливным дождем, не разрешая Жаку прикрыть себя зонтом. Ведь Мадлен даже не подумала набросить на голову капюшон, и Анри хотелось испытать то же, что испытывает сейчас эта смелая женщина.

Мадам Ламартин, заметив маркиза Лагранжа, отступила в тень арки так, чтобы нельзя было рассмотреть ее лица.

Наконец, экипаж маркиза отъехал, и Анри остался стоять на крыльце рядом с Жаком. Мадлен сделала шаг из темноты в тусклый свет фонаря. Ее глаза вспыхнули, отразив в себе язычки пламени.

Она смотрела прямо на виконта Лабрюйера и тот не мог отделаться от ощущения, что это не женщина, а хищный зверь смотрит на него, изготовившись к прыжку.

– Что будем делать, хозяин? – спросил Жак. Анри остановил его взмахом руки.

– Подожди.

Мадлен не двигалась с места и если бы Анри не видел ее еще при свете дня, он мог бы поклясться – перед ним призрак, а не сама мадам Ламартин. Дождевые капли бежали по лицу женщины, и Анри казалось, это слезы. А может Мадлен и плакала, на дожде не разберешь.

«Я же говорил ей, что нашим отношениям конец, что мы никогда больше не встретимся». Но жалость поднималась со дна души Анри, да и чувство вины давало себя знать. Он был виноват перед всеми – перед Констанцией, перед маркизом Лагранжем, перед Мадлен, перед Колеттой. И виконт Лабрюйер чувствовал, если он хоть частично не искупит свою вину, ему не будет покоя.

Он крепко сжал зубы. У него не было привычки поступаться своими принципами. Но взгляд Мадлен молил: дай только знак, и я брошусь тебе навстречу!

Анри опустил голову.

– Что будем делать, хозяин? – прохрипел из влажной темноты Жак. – Мадам Ламартин совсем замерзнет…

– Да знаю и без тебя, – зло прошептал Анри.

– Может, я принесу ей горячего вина, хозяин?

– Нет, ты позовешь ее.

– Пригласить в дом?

– Да.

Сказав это, Анри вошел в дом и зло хлопнул дверью. А Жак, радуясь такому решению хозяина, бросился под дождь к мадам Ламартин.

– Прошу вас, мадам, виконт приглашает вас войти. Он просит прощения, что не мог раньше принять вас, – уже от себя врал Жак, глядя на дрожащие плечи озябшей под проливным дождем женщины.

Ни слова не говоря, Мадлен двинулась к дому. Жаку казалось, что она идет слишком уж медленно, что она не торопится попасть в тепло, укрыться от холодных дождевых капель.

Он вбежал на крыльцо и распахнул перед мадам Ламартин дверь.

– Входите, входите, мадам.

– Спасибо, Жак.

И слуга даже не успел подбежать к гостье, как отяжелевший от влаги плащ упал на пол.

В глубине передней стоял Анри. Он замер, увидев измученную ожиданием женщину. Виконт Лабрюйер никогда не был злым, лишенным сострадания человеком. Он прекрасно понимал, какие страдания причиняет женщине, но имел право поступать подобным образом, ведь всегда он предупреждал их, что его любовь недолговечна и никогда до этого сердце Анри не сжималось от боли при виде женщины, пытавшейся вернуть прежнюю любовь.

Виконт вспомнил, каких усилий ему стоило склонить Мадлен на свою сторону, заставить ее забыть своего мужа.

Губы Мадлен Ламартин дрогнули и Анри подумал:«Лишь бы она не заплакала!»

Но это была улыбка.

– Ты позвал меня!

– Я говорил тебе, чтобы ты не приходила, – произнес как можно более строго Анри, но все равно сквозь его строгость в голосе сквозили нотки нежности.

– Я не могла оставаться дома, поверь мне, Анри. Ты ушел, оставив мне письмо, что мне оставалось делать?

– Зачем ты пришла? – уже тверже спросил Анри.

– Ты не любишь меня больше?

– Я тебя любил, Мадлен.

– А теперь?

– Если ты так каждый день будешь стоять у меня под окнами, я возненавижу тебя.

– Но почему, Анри, почему ты не любишь меня больше?

– Я не хочу лжи. Все обманывают – жены мужей, мужья жен, а любовники обманывают своих любовниц. Я хочу остаться честным, я не люблю тебя больше, Мадлен.

– Этого не может быть, Анри!

– Ну посмотри мне в глаза, если ты там заметишь хоть капельку нежности – я проиграл.

Мадлен медленно подошла к Анри и положила ему руки на плечи. Нет, она не бросилась к нему, а подошла спокойно, с достоинством. Их взгляды встретились.

Анри старался не моргать. На него смотрели полные страдания глаза женщины. Мадлен вглядывалась в Анри, пытаясь разобраться в его чувствах.

Не выдержав, Анри Лабрюйер отвел взгляд и ничего не говоря, обнял Мадлен.

Жак стыдливо отвел глаза в сторону и до его слуха донесся лишь звук поцелуя и шорох одежд. Когда он рискнул все-таки взглянуть, то увидел, как Анри, подхватив на руки Мадлен, поднимается с ней на второй этаж.

«Боже, дай счастье этой женщине»– сказал, расчувствовавшись, Жак.

– Я хочу, чтобы все повторилось вновь, – шептала Мадлен.

– Молчи.

– Скажи, что ты любишь меня.

Анри молча кивал.

Вся одежда мадам Ламартин была насквозь мокрая.

– Неужели тебя не трогает мой жалкий вид? – спрашивала женщина, не открывая глаз.

– Я не могу отказать тебе, Мадлен, не потому, что люблю…

– Нет, ты скажи: я люблю тебя, люблю… – повторяла Мадлен, все крепче и крепче обнимая Анри. Тот дошел до двери спальни и плечом открыл ее.

– Ты любишь меня?

– Я не хочу говорить об этом, Мадлен.

– Нет, ты должен сказать.

– Хватит того, что я уже впустил тебя. Неужели ты хочешь лжи?

– Но любовь, Анри, не может быть ложью.

– Я люблю тебя, – избегая смотреть в глаза женщине, произнес виконт Лабрюйер.

– Ты не хочешь? – горько усмехнулась она. Что-то во взгляде Мадлен не устраивало Анри, какой-то скрытый смысл таился и в ее улыбке, холодной и обворожительной одновременно.

Мадлен соскользнула с рук Анри и крепко обняла его.

– Люби меня, люби, дорогой. Она целовала виконта в глаза, в лоб, в губы. А тот, не в силах сдержаться, стал отвечать на ее поцелуи.

– Ты просто никогда не пробовал возвращаться, Анри, в этом тоже есть своя прелесть.

– В этом ничего нет хорошего, Мадлен.

– Но ведь ты сейчас счастлив?

– Не знаю.

– Конечно же, Анри, о счастье догадываешься только тогда, когда оно уходит. Это как воздух, им живешь.

– Зря ты пришла, Мадлен.

– Я не пришла, – улыбнулась женщина, – я выстояла свое счастье под дождем, в темноте, глядя на освещенное окно. Я видела, как ты смотрел на улицу и наверное, думал обо мне. Скажи, Анри, что ты тогда подумал?

– Я рассердился на тебя, Мадлен.

– Но разве можно, Анри, сердиться на любовь? Ведь это она привела меня под окна твоего дома, она заставила бросить все, что у меня было и идти сюда.

Анри насторожился.

– Ты что, Мадлен, неужели ты все рассказала мужу?

– Нет, не бойся, – рассмеялась мадам Ламартин, – я не так глупа как ты думаешь.

– Я этого никогда не говорил.

– Муж не знает, куда я пошла, ему и в голову не придет подозревать меня в неверности.

Разогретая ласками, Мадлен наконец-то перестала дрожать. Ее немного подсохшие волосы стали нежнее, и виконт намотал одну прядь себе на палец.

Мадлен взяла его за руку.

– Подержи еще немного, вот так, и они сохранят форму, запомнят тебя точно так же, как твой образ отпечатался в моей душе. Я сохраняю сейчас твою форму, Анри.

– Не говори глупостей, Мадлен. Это не любовь, а всего только жалость. Ты жалеешь себя, а я пожалел тебя.

– Хорошо, Анри, называй это как хочешь, но главное, ты любишь меня,

Мадлен еще крепче прижалась к виконту Лабрюйеру и тот ощутил, как оглушительно громко бьется ее сердце.

– Я люблю тебя, – прошептал он, пытаясь поцеловать ее в губы.

Но женщина, смеясь, избежала поцелуя и обхватив Анри за шею, поджала ноги. Тот не удержался на ногах и вынужден был опуститься прямо на ковер перед камином.

– Еще немного, Мадлен, и мы рухнули бы в огонь.

– Мы и так с тобой сгораем, Анри.

– Ты слишком близко сидишь к огню.

Анри ощутил, как пышет жаром на его руку, ложащуюся на плече Мадлен.

– Я всего лишь хочу высушить одежду, – и Мадлен через голову сбросила блузку, а затем, засмеявшись, бросила ее в камин.

– Что ты делаешь? – воскликнул Анри, глядя, как огонь неохотно пожирает мокрую материю.

– А почему, Анри, на тебе до сих пор надето вот это? – Мадлен сорвала с него рубашку и тоже бросила в камин.

Огонь взвился, загудело в дымоходе и на какое-то время спальня наполнилась ярким светом сгоравшей одежды.

– Ты что, Мадлен, сошла с ума?

– А зачем мне одежда, я же не собираюсь уходить отсюда никогда, – Мадлен обхватила его за шею и повалила на ковер.

Жак, пришедший узнать у своего хозяина, не нужно ли ему чего, стоял у приоткрытой двери спальни, не решаясь войти. Веселый смех Мадлен вгонял его в краску.

– Нет, наверное, ему ничего не нужно, – пробормотал Жак, прикрывая дверь.

Но все же далеко отходить он не решился. Жак устроился в хозяйском кресле в гостиной, даже не поднимаясь подкинул дров в камин задремал, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни.