Текст книги "Констанция. Книга третья"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Ради этого, Констанция, стоило умереть, – прошептал он.

Мадемуазель Аламбер вскрикнула:

– Анри!

Но виконт Лабрюйер уже не слышал ее. Кровь больше не текла из раны толчками, а медленно, ровной струйкой сочилась на землю.

Слезы затуманили глаза Констанции, и она, склонившись над мертвым Анри, еще раз поцеловала его в губы.

Жак, стоя на коленях подле своего хозяина, плакал навзрыд. Его пухлые губы мелко дрожали.

Александр Шенье, барон Ришардье и маркиз Обиньяк безмолвствовали.

Наконец, Констанция Аламбер медленно поднялась и, глядя перед собой безумным взглядом, двинулась к экипажу.

– Мадемуазель… – срывающимся голосом окликнул ее Александр Шенье.

Констанция молча обернулась и смерила его презрительным взглядом.

– Что вы можете сказать мне, шевалье?

– Я не хотел этого, мадемуазель, поверьте.

– Теперь мне уже все равно.

– Я не хотел его убивать! – закричал Александр, и от его крика испуганные птицы вспорхнули с деревьев, воздух огласился их тревожными голосами.

– Вы должны покинуть Париж, – голосом осужденной к смерти, сказала Констанция.

Она еще раз посмотрела на распростертое на траве тело виконта Лабрюйера и, достав платок, промокнула слезы.

– Я сожалею, что судьба распорядилась подобным образом, – сказала Констанция Аламбер, – но вы тоже ни в чем не виноваты, шевалье, Анри сам сделал свой выбор.

Констанция села в экипаж и опустила штору. Александр бросился к ее экипажу.

– Мадемуазель, поверьте, я не хотел его убивать! Шторка на мгновение открылась, и в руки шевалье легла стопка денег.

– Этого вам хватит на первое время, шевалье, поскорее покидайте Париж, иначе вам несдобровать. Я не держу на вас зла.

Александр Шенье бросился вслед за экипажем Констанции Аламбер, но поняв, что не догонит, остановился.

Лицо Констанции окаменело, слезы неподвижно застыли в глазах, и лишь рука женщины сжимала золотой медальон на цепочке.

Огромная жемчужина, казалось, согревает ей руки давно забытым теплом.

– Домой, домой, домой, – повторяла про себя Констанция, покачиваясь в быстро несущемся экипаже.

Весть о гибели виконта Лабрюйера мгновенно облетела весь Париж, никого не оставив равнодушным. Многие отнеслись к этому известию со злорадством, особенно мужчины из числа обманутых мужей и брошенных любовников. Но женщины, даже те, кто на словах проклинал виконта, в душе скорбели, ведь он умел заставить

Себя любить.

И в день похорон почти весь высший свет собрался в доме виконта. Гроб с телом должны были переправить в имение его бабушки, чтобы похоронить в фамильном склепе. Анри лежал в гробу молодой и красивый, на его бескровных губах словно застыла улыбка недоумения.

Констанция Аламбер вместе со своей подопечной Колеттой беззвучно подошли к гробу и не обращая ни на кого внимания, Констанция склонилась к покойнику и коснулась своими губами его холодных губ. Медальон качнулся, и большая жемчужина легла в ямочку между нижней губой и подбородком Анри Лабрюйера. И тут же жемчужина, до этого излучавшая нежный мягкий свет, сделалась холодной и тусклой.

Колетта Дюамель, стоя рядом с гробом, до боли сжала руку Констанции.

– Я так боюсь, – прошептала девушка.

– Я понимаю, тебе нелегко, – отвечала мадемуазель Аламбер полушепотом, – ведь это очень тяжело осознавать, что была близка с человеком, который сейчас мертв.

– Не в этом дело, Констанция, – в голосе Колетты чувствовался плач.

Мадемуазель Аламбер заглянула в глаза девушке.

– А что такое, Колетта, ты что-то от меня скрываешь?

– Да, я еще никому не говорила об этом.

– А ну-ка, признавайся. Колетта покраснела.

– Ты беременна?

Колетта едва заметно кивнула.

– Да.

– Колетта, Колетта…

– Что мне делать, Констанция, я так боюсь!

– Это большая радость, девочка.

– Но ведь через два дня моя свадьба!

– Вот и хорошо, девочка, все устроится.

– Но что мне делать?

– Пойдем к графине Лабрюйер.

Колетта безропотно пошла вслед за Констанцией. Та приблизилась к графине Лабрюйер.

Старая женщина с окаменевшим лицом стояла невдалеке от гроба, ее легкое черное платье развевал ветер, влетевший в окно, но старая женщина, казалось, не замечала сквозняка, упрямо продолжая стоять на губительном для ее возраста ветру. Графиня, безумно любившая своего внука, была безутешна. Ее надежда на то, что продолжится род Лабрюейр, умерла вместе с ее внуком Анри.

– А, это вы дорогая… – рассеянно кивнула графиня, выслушивая слова утешения.

– Да, мадам, мне довелось быть рядом с Анри в последние мгновения его жизни.

Колетта Дюамель, стоя рядом с Констанцией и графиней Лабрюйер, чувствовала себя лишней. Констанция рассказывала о том, как Анри распрощался с ней, перед тем, как покинуть этот свет.

Графиня слушала ее, вникая в каждое слово, переспрашивая, уточняя детали так, словно это что-то могло изменить.

– Простите, мадам, – наконец сказала Констанция, – я хотела бы сообщить вам что-то очень важное, это касается Анри.

– Да, пройдемте, дорогая.

– Колетта тоже пойдет с нами, – предупредила Констанция Аламбер, и женщины втроем вышли в соседнюю комнату.

Констанция зашла к мадемуазель Дюамель сзади, взяла ее за плечи и строго сказала:

– Расскажи все мадам Лабрюйер.

– Я беременна, мадам. Графиня переспросила:

– Беременна, дитя мое?

– Да, мадам.

Старая женщина посмотрела в глаза Констанции и без слов все поняла.

– Так это Анри? Констанция кивнула.

– Это все произошло в вашем имении. Словно еще не поверив в услышанное, мадам обратилась к Колетте:

– Так это правда, дитя мое, у тебя будет ребенок от Анри?

Колетта скромно улыбнулась.

– Да, мадам, он был единственным мужчиной в моей жизни.

– Боже, какое счастье! – пробормотала мадам Лабрюйер. – Я знаю, это обязательно будет мальчик, такой же красивый, как он. И пусть он будет носить другое имя, все равно он будет принадлежать к нашему роду, – и тут вновь графиня недоверчиво посмотрела на Констанцию Аламбер. – Дорогая, ты ничего не придумала? Быть может, ты хотела утешить меня?

– Нет, мадам, такими вещами не шутят, это правда. Графиня Лабрюйер обняла Колетту и поцеловала ее в лоб.

– Будь осторожна, дитя мое, береги ребенка и если я доживу, обязательно привези его ко мне показать.

– Я всегда буду помнить о вас, мадам.

– У Анри будет ребенок! – шепотом воскликнула графиня Лабрюйер.

Морщины на ее лице немного разгладились, исчезли скорбные складки в уголках губ, и мадам Лабрюйер громко засмеялась.

Приглашенные недоуменно переглядывались между собой, а графиня продолжала смеяться, ничуть не таясь. Констанция, поддерживала под руку Колетту, поспешила выйти из комнаты и на недоуменные взгляды отвечала одно и то же:

– Боюсь, графиня повредилась рассудком. Но и сама Констанция Аламбер с усилием прятала улыбку, столь неуместную на похоронах. Улучив момент, она опустила черную вуаль на своей шляпке и теперь могла уже себе позволить чуть-чуть улыбнуться, самую малость, ровно настолько, чтобы этим отдать дань уважения

Памяти Анри Лабрюйера.

– Я сейчас отвезу тебя домой, Колетта, – а сама отправлюсь проводить Анри. Все-таки он был моим другом, а теперь будет отцом твоего ребенка.

– Я так боюсь, Констанция, что скажет на это мой муж.

– Он ни о чем не узнает, дорогая, пусть это будет твоей маленькой тайной.

– А если он все-таки узнает?

– Успокойся, дорогая, ему и в голову не придет устраивать из-за этого скандал, ведь иначе все будут смеяться над ним.

– Я так переживаю, – призналась Колетта, – ведь многое случилось из-за меня.

– Я тоже во многом виновата, – вздохнула Констанция Аламбер, – но что же поделаешь, дорогая, жизнь продолжается.

– Но больше всех мне жаль Александра, – уже сидя в экипаже сообщила Колетта Констанции. Мадемуазель Аламбер согласно кивнула.

– Да, дорогая, – а сама вспомнила, как прижимала к своей груди плачущего навзрыд Александра Шенье, узнавшего о том, что невинность Колетты забрал виконт Лабрюйер. «И придают же люди такое значение пустякам! – подумала Констанция. – Нужно только научиться правильно смотреть на мир – и тогда всему узнаешь истинную цену».

– А мать не будет на нас сердиться за то, что мы с тобой поехали проститься с виконтом Лабрюйером?

– Нет, дорогая, она сама попросила меня об этом. Колетта сидела, задумавшись.

– Ты ни о чем не жалеешь, девочка?

– Если ты спрашиваешь о будущем ребенке, то нет. Хотя мне очень жаль, что его отец погиб.

– Тебе придется, Колетта, делать вид, будто ты любишь своего мужа, но помни, главное в жизни – настоящая любовь, о которой можно думать, спасаясь от всех невзгод. То, что у тебя было с Александром Шенье – это всего лишь детское увлечение, иллюзия любви. Ты еще найдешь себе подходящего любовника.

– Может быть, – пробормотала Колетта, – может быть, ты и права, Констанция, но виконта я буду помнить до конца своих дней.

Экипаж остановился у крыльца дома баронессы Дюамель.

Франсуаза сама спустилась встретить свою дочь. Колетта прятала свой взгляд, разговаривая с матерью, а вот Констанция любезно улыбалась, рассказывая о том, как скромно вела себя Колетта на похоронах виконта Лабрюйера.

ГЛАВА 12

Вскоре после гибели виконта Лабрюйера Констанцию Аламбер настигло еще одно страшное известие: управляющий имением Мато сообщил, что ее бабушка Эмилия, графиня Аламбер, умерла. Констанция тут же отправилась на север, укоряя себя за то, что в последнее время так редко писала графине.

Констанции казалось, что она не была в Мато целую вечность. И хотя здесь ничего не изменилось за годы ее отсутствия, на всем уже лежала какая-то печать отчуждения.

Женщина прошла по комнатам дворца, пытаясь вспомнить свое раннее детство, но все, что ей приходило на память, она знала со слов своей бабушки.

Нет ничего странного в том, что старые люди умирают, так уж устроен мир. Но в смерти графини Эмилии была заключена какая-то тайна, которая не давала Констанции покоя.

Управляющий рассказал Констанции, что графиня получила какое-то странное письмо, на конверте не стояло имени отправителя.

Прочитав его, старая женщина забеспокоилась и назавтра же одна отправилась пешком к холмам. Когда она не вернулась к обеду, слуги забеспокоились и сам управляющий направился на поиски. Графиню Аламбер нашли мертвой у самого подножия холма на опушке рощи. Лицо мертвой женщины выражало неописуемый ужас, хотя смерть была естественной, никаких следов насилия не было обнаружено.

Констанция пыталась уверить себя, что ее бабушке померещилось что-то ужасное, и это страшное видение посетило ее уже на границе между жизнью и смертью. Но все равно, такое предположение уже не могло полностью удовлетворить мадемуазель Аламбер, и женщина понимала, тайна гибели графини заставит еще

Не раз задуматься, вновь и вновь возвращаясь к ней.

Сколько потом ни искали злополучное письмо, его так и не нашли. Правда, горничная уверяла, что графиня Аламбет взяла его с собой, отправляясь к холмам, но девушка вспомнила об этом лишь перед самым отъездом Констанции, и мадемуазель Аламбер решила, что этим словам не стоит очень-то доверять. Скорее всего, так

Горничной хочется успокоить саму себя и объяснить необъяснимое.

Уже когда она собиралась в дорогу, у Констанции появилась соблазнительная мысль: а не остаться ли в Мато на несколько месяцев, пожить вдали от суеты столицы? Но женщина тут же поняла – возврата к прежней жизни нет. Пройдет день-другой, и станет невыносимо скучно.

Передав все дела управляющему, Констанция отправилась в путь. Нужно было спешить, ведь скоро должна состояться свадьба Колетты и шевалье де Мориво. А уж на ней-то Констанция собиралась непременно присутствовать.

По приезде в Париж, Шерлотта сообщила своей хозяйке, что несколько раз приходил Эмиль де Мориво и просил его принять, никак не желая верить, что мадемуазель находится в отъезде.

Констанция задумалась:

«Что ему может быть нужно от меня? Надеюсь, он не собирается мне мстить? Да и вряд ли ему что-нибудь уже известно, если только наивная Колетта не решила все рассказать ему до свадьбы. Но этого не может быть, Колетта очень хорошая ученица и не совершит опрометчивого поступка, не посоветовавшись со своей наставницей».

Лишь только вещи были распакованы и Констанция сменила платье, как явилась Шерлотта и доложила:

– Шевалье де Мориво вновь желает вас видеть.

– Что ж, не вижу причин, мешающих мне видеть его, пусть войдет.

– Слушаюсь, мадемуазель.

Констанция несколько мгновений раздумывала, в каком образе ей лучше всего встретить своего бывшего любовника Эмиля де Мориво. Можно было сесть у камина с книжкой и не сразу поднять голову, когда он войдет. Нет, это было бы слишком просто, и Эмиль вполне мог догадаться, представление устроено специально для него. Можно было взять в руки шитье и изобразить из себя этакую простоватую невинность, занявшись вышивкой. Но Констанция тут же сообразила, что у нее в доме не найдется ни одного начатого рукоделия.

А на лестнице уже послышались шаги, и мадемуазель Аламбер, взяв в руки первое попавшееся письмо, взяла его в руки и сделала вид, что читает.

«Так будет лучше, – подумала Констанция, – чужое письмо в руках человека всегда интригует, хочется узнать, а что же там написано, от кого оно? Ведь люди всегда желают, чтобы их друзья не имели от них никаких тайн».

Констанция поймала себя на том, что ее руки слегка дрожат и опустила локти на поручни кресла. В двери гостиной появился Эмиль де Мориво. Его взгляд казался растерянным, но в общем, шевалье сохранял достоинство.

Констанция, напуганная его появлением, сложила письмо и подсунула его под книгу.

– Я благодарен за то, что вы, мадемуазель, согласились меня принять, – начал Эмиль. На что Констанция мило улыбнулась.

– К чему так строго и официально, по-моему, мы долгое время обращались друг к другу на «ты».

– Рад видеть тебя, Констанция, – поправился Эмиль.

– К сожалению, Эмиль, не могу сказать того же о тебе.

– Завтра моя свадьба…

– Если ты, Эмиль, пришел пригласить меня, то приглашение я уже получила от баронессы Дюамель.

– Нет, я пришел попрощаться с тобой, Констанция.

– Неужели ты собрался уехать накануне своей свадьбы?

– Нет, но теперь моя жизнь изменится.

– Моя, Эмиль, изменилась с твоим уходом.

– Я не хотел бы ссориться.

– А я не хотела этого никогда – ни теперь, ни раньше.

– По-моему, ты, Констанция, еще не поняла, зачем я пришел к тебе.

Мадемуазель Аламбер горько усмехнулась:

– По-моему, Эмиль, ты хотел застать меня разбитой горем, страдающей, но тебе этого не удалось. Как видишь, я прекрасно себя чувствую, несмотря на все неприятности, выпавшие на мою долю.

– Ты просто хочешь казаться такой.

– Нет, я в самом деле, в какой-то мере счастлива. Все меньше и меньше нитей связывают меня с прежней жизнью и в этом есть, Эмиль, своя прелесть.

Эмиль де Мориво тяжело опустился в кресло и пристально посмотрел на свою бывшую любовницу, словно пытаясь проверить, не осталось ли в ней еще сострадания к нему. Но разобраться в мыслях женщины всегда сложно, особенно если они противоречивы.

Констанция и сама не могла бы сказать, чего она сейчас больше испытывает – ненависти или жалости.

– Я не ангел, – вздохнул Эмиль, – у меня множество пороков, но мне не хотелось бы, чтобы из-за меня страдала и ты, Констанция.

Женщина рассмеялась.

– Нет, Эмиль, ты уже заставил меня страдать, но все уже переболело, прошло и я рада, что осознание своих собственных пороков поможет тебе примириться с моими. Снисходительность – великолепная вещь.

– По-моему, у тебя слишком легкомысленный тон, Констанция, – возразил Эмиль.

– А что мне остается делать? Ведь ты не пожелал посоветоваться со мной, решая начать новую жизнь, и мне не оставалось ничего, как круто изменить свою.

Шевалье де Мориво вздохнул.

– И все же, Констанция, ничто не заставит меня забыться, будь это твой легкомысленный тон или молчаливое негодование. Гордость – вот единственное, что остается мне, гордость, а не снисходительность.

– Думай как хочешь, Эмиль, но все-таки ты был не прав.

– Нет, Констанция, я поступил правильно.

– Когда? – уточнила мадемуазель Аламбер.

– То время, которое я провел вместе с тобой, было минутами счастья.

– Я рада услышать это.

– В тебе, Констанция, такой прекрасной и благородной, я мечтал найти друга, любовницу, женщину, которая хранила бы свою и мою честь. Не станешь же ты отрицать, что я ошибался? Но разве я роптал, видя, что счастлива и ты? – Не только со мной, но и с другими .

– Констанция улыбнулась. – Тебе может показаться это странным, Эмиль, но когда мы были вместе, я не думала ни о ком другом. Это всего лишь светские условности заставляли меня надевать личину не очень-то разборчивой женщины.

– Я не об этом, Констанция.

– А о чем же?

– Я не так уж молод и наверное, в сердце каждого мужчины живет мечта о семье. В какой – то мере ты была моей женой, когда я после долгих дней забот и тревог иногда возвращался к тебе усталый и опустошенный. Я утешал себя мыслью, что мои привычки и вкусы, совершенно несхожие с твоими, не омрачают твоей беспечной молодости. Ты блистала повсюду, восхищая всех, я радовался твоей

Радости, твоя молодость делала и меня молодым.

Мадемуазель Аламбер барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Она и не подозревала, что Эмиль способен на такие чувства, что оказывается, все время, пока они встречались, он мечтал о семье.

«Хотя, – подумала Констанция, – Эмиль, скорее всего, никогда так не думал и говорить об этом только для того, чтобы оправдаться».

– Если уж ты, Эмиль, решился заговорить о верности, о семье, то тебе не помешает выслушать и мое мнение на этот счет.

– Я слушаю, Констанция.

– Мои рассуждения могут показаться немного странными, Эмиль, ведь сама я не была замужем. Но со стороны всегда виднее. По-моему, ты просто путаешь отношения между мужчинами и женщинами, принятые в высшем свете, с тношениями, между простыми людьми. Прежде всего нужно знать сердце той, от которой зависит твое счастье. Страдания и горе ждут тебя, если у твоей жены нет интереса к заботам мужа, если она не утешает его в горькую минуту, если ее желания далеки от всего, во что она может вдохнуть жизнь, что она может осветить как бы лучами солнца.

– Я не строю иллюзий насчет Колетты, Констанция, наш брак основан всего лишь на твердом расчете.

– Извини, Эмиль, ты сказал брак, а следовало бы сказать предстоящий брак.

– Да, завтра состоится наша свадьба, и я знаю Констанция, в чем ты хочешь меня убедить. Но я все равно найду свое счастье, как бы ни относилась ко мне Колетта, какой бы ее ни сделали условности высшего света.

– Ты, Эмиль, утешаешь себя, а дело обстоит иначе. Ведь и среди простых людей многие от безрадостного существования предаются порокам, многие из них осуждены или гниют в ссылках и камерах, а они ведь могли бы избежать падения.

– Никогда не думал, что ты, Констанция, можешь рассуждать подобным образом.

– Я всегда любила представать перед светом самыми неожиданными сторонами своего характера и если ты, Эмиль, пришел ко мне поговорить, то выслушай мой совет до конца. Та вот, женщине, которую само небо предназначило мужчине в ангела-хранителя, так легко создать из своего дома рай и этим предостеречь

Своего мужа на пути в ад, но для жены бедняка священные узы не игрушка, она не презирает их, как это часто делают женщины нашего круга. Для нее не унизительно быть матерью и женой. Посмотри вокруг себя на беспечный мир, в котором мы живем, и если ты увидишь неверного мужа, который прожигает свою жизнь, теряет

Состояние и честь, предаваясь порокам, ищи причину в холодном взгляде и пустом сердце его светской жены.

Эмиль вцепился в подлокотники кресла.

– Ты говоришь, Констанция, так, словно бы имеешь в виду Колетту?

– Ты правильно понял меня.

– Не надейся, Констанция, я буду счастлив с ней. Она еще невинная девочка, не испорченная пороками высшего света. Именно она сможет создать тот рай, в котором я найду свое счастье.

Констанции хотелось расхохотаться, но сдержалась.

«Ничего, пусть попозже Эмиль поймет, как ошибался, пусть уже ничего нельзя будет поделать».

Нет, Констанцию не мучили угрызения совести, она и в мыслях не допускала, что сделала Колетту несчастной. Наоборот, ведь Эмиль не может долго оставаться верным мужем. Человек, однажды узнавший вкус измены, не сможет долго оставаться на одном месте и его будут привлекать новые и новые женщины.

Но ход мыслей мадемуазель Аламбер прервал Эмиль.

– Ты рассуждаешь так, как мужчина, и мне вместо тебя придется вступиться за женщин. Подумай, если муж переносит свои нежные привязанности на другую женщину, неужели и тогда нужно винить только его жену?

– Конечно, Эмиль, по крайней мере, она должна делить с ним позор.

Некоторое время шевалье де Мориво молчал. Он понимал, за словами Констанции Аламбер кроется то, чего он не знает, но где именно подстерегает его опасность, он не догадывался.

«Ну вот и все, – подумал шевалье, – я не собираюсь молить о прошении, не собираюсь даже сожалеть, ведь все когда-нибудь кончается, даже самое хорошее».

– Я хочу, Констанция, пожелать тебе найти счастье, но не в пирах и наслаждениях, не в роскошных экипажах и не в мишурной красоте, и уж конечно же, не в лживой лести, слетающей с уст такого развратника как я. Пусть не повезет мне, пусть оправдаются твои слова, и Колетта станет такой же как и все светские дамы, но хоть ты, Констанция, найди свое счастье в добром имени, в спокойной

Совести, в молитвах, во всем, что не приведет тебя потом к раскаянию.

– Ты, Эмиль, стал похож на священника.

– Это не так уж страшно, Констанция, временами нужно вспоминать и о душе. Остерегайся, Констанция, собственных интриг, пока еще не поздно. Мы расстаемся, и я с радостью вспоминаю те дни, когда мы были с тобой. Я понимаю, ты не могла быть моей женой, а я не мог быть твоим мужем. Но запомни, женщина еще не

Женщина, пока у нее нет детей. Надеюсь, Констанция, когда-нибудь ты поймешь это. Ведь представь, как дрогнет твое сердце, когда ты заглянешь в глаза своему ребенку и быть может, чувство матери спасет в тебе женщину.

– Эмиль, не пытайся сделать мне больно, – Констанция поднялась со своего места, давая понять, что разговор окончен.

Поднялся и Эмиль де Мориво. Некоторое время они стояли по разные стороны столика, пристально глядя друг на друга.

– Эмиль, ты сам не понимаешь, какую глупость совершил, оставив меня.

– Прости, я не мог поступить иначе, – де Мориво сделал шаг, словно хотел обнять Констанцию, но женщина сделала предостерегающий жест.

– Лучше уйди так.

Эмиль, тяжело вздохнул, покинул гостиную. А на душе у Констанции сделалось тяжело. Чужие неприятности не принесли ей настоящего счастья, не принесли облегчения. Сейчас можно было упиваться победой, но женщина чувствовала себя опустошенной.

Ведь во всем мире существовало только двое людей, способных ее понять и обоих уже не было. Смерть унесла и виконта Лабрюйера, и графиню Эмилию.

– Анри, – прошептала Констанция, – ты был несправедлив ко мне, но поверь, более благородного человека, чем ты, я не встречала в своей жизни. Благородного не по поступкам, а по образу мыслей, ведь благородство не в том, чтобы следовать условностям, а в том, чтобы никого не обманывать.

Констанция снова опустилась в кресло и прикрыла лицо руками. В такой позе и застала ее Шарлотта.

Темнокожая служанка с удивлением смотрела на свою госпожу. Не так уж часто ей приходилось видеть Констанцию плачущей.

– Он не стоит вас, мадемуазель, – прошептала Шарлотта, опускаясь рядом с мадемуазель Аламбер на низкую скамеечку.

– Я плачу не о нем, Шарлотта.

– Ничего в мире, мадемуазель, не стоит ваших слез.

– Я плачу о себе, ведь я так одинока. Темная, цвета шоколада рука Шарлотты легла на белоснежную ладонь Констанции.

– Забудьте обо всем, госпожа, вы будете счастливы.

– Сколько раз, Шарлотта, я уже слышала такие слова, но счастья как не было, так и нет. Сперва кажется, что оно в деньгах, во власти, но потом, получив и то и другое, понимаешь, ты могла быть счастлива и в прежней жизни, если бы вела себя по-другому. Я словно злая фея, приносящая людям только горе.

– Не думайте об этом, госпожа.

– Нет, Шарлотта, иногда следует подумать над тем, правильно ли ты живешь и смогла ли ты дать кому-нибудь счастье.

– Вам нужно отдохнуть, мадемуазель, я приготовлю вам ванну.

– Хорошо, Шарлотта, спасибо тебе за заботу.

Когда Констанция переступила край ванны и теплая вода коснулась ее нежного тела, женщина почувствовала, как куда-то далеко уходят ее заботы, мысли о других. Душистый аромат наполнял комнату, золотистые лучи солнца, отраженные водой, играли бликами на потолке.

«И вновь вода приносит мне успокоение, – подумала Констанция, – как раньше, когда я сидела на теплом камне посреди ручья, любуясь бликами стремительно несущейся воды. Только теперь вода стоит на месте точно так же, как остановилась моя жизнь. Ведь это только иллюзия, что я живу, чужие заботы занимают мое существование. Зачем тебе пытаться изменить ход событий? – допытывала себя мадемуазель Аламбер, – подумай, в конце концов, и о себе. Сколько можно быть одной, не делая никого счастливой?

Да ты всего лишь, Констанция, боишься потерять свое счастье, которого у тебя не было и нет, которое лишь проблесками несколько раз сверкнуло в твоей жизни. Однажды, несколько раз обжегшись на любви, ты теперь боишься полюбить по-настоящему, а без этого нет жизни».

Женщина лежала в теплой воде, прикрыв глаза, ласковые лучи солнца скользили по ее лицу, сквозь приоткрытое окно врывался прохладный ветер.

«День проходит за днем, – думала женщина, – унося мою молодость, а я ни на шаг не приблизилась к счастью. Мои поступки по большому счету лишены смысла. Но ты не обольщай себя, Констанция, изменить свою жизнь ты уже не в силах. Все знают тебя такой, какая ты есть, как ни старайся, никто не поверит в то, что мадемуазель Аламбер сделалась кроткой овечкой».

Медленно остывала вода в ванной, а Констанции не хотелось подниматься. Ощущение легкости и отстраненности, возникшее, лишь только женщина погрузилась в воду, было настолько сладостным, что у нее не было сил расстаться с ним.

«Не так уж часто мне удается побыть одной в тишине, наедине со своими мыслями, – думала Констанция, – а это так важно, отрешиться иногда от жизни и задуматься над будущим. Главное, не упустить момент, не упустить поворот, иначе потом придется сожалеть. Ты вновь свободна, свободна от всего, Констанция, и только от тебя зависит, сможешь ли ты стать другой или нет».

Бракосочетание Эмиля де Мориво и Колетты Дюамель заставило Констанцию на время забыть о своих вчерашних размышлениях. Пестрая толпа приглашенных на торжество заполнила все пространство собора, свободными оставались только

Проход между креслами и небольшая площадка перед алтарем.

Колетта выглядела счастливой и, наверное, одна только Констанция замечала в ее взгляде тревогу, которую другие принимали за волнение.

Эмиль де Мориво держался как всегда степенно и с достоинством. Больше всех волновалась баронесса Франсуаза Дюамель. Она так изнервничалась в последние дни, что на ее лбу появилась пара новых морщинок. Не шутка ли, до свадьбы ее дочь дважды собиралась удрать с другим мужчиной! Но теперь, кажется, волноваться больше не о чем.

Как и обещал шевалье де Мориво, на церемонии бракосочетания присутствовали члены королевской семьи. Но этим его вклад в общий праздник ограничивался, все остальные расходы несла баронесса Дюамель.

Мадемуазель Аламбер отыскала взглядом графиню Лабрюйер. Лицо старой женщины сияло от счастья, к немалому удивлению других гостей. Ведь не прошло еще и недели, как похоронили ее единственного внука Анри.

Констанция пробралась к графине и стала рядом с ней.

– Я так счастлива, – призналась мадам Лабрюйер.

– Вы говорите так, мадам, будто замуж выходит ваша дочь.

– Внучка, мадемуазель, внучка, – напомнила графиня.

– Ах, да, но вы так молодо выглядите!

– Бросьте, мадемуазель, подобным комплиментам я не верю уже лет двадцать. Единственный, кому я могла поверить, был Анри, – и на глаза старой графини навернулись слезы, правда, улыбка не исчезла с ее губ.

Колетта, стоя у алтаря, обернулась и встретилась взглядом с Констанцией Аламбер.

«Боже, как она изменилась, – подумала Констанция, – совсем недавно Колетта была еще ребенком, а теперь это настоящая светская дама. Все-таки как мало для этого надо знать и уметь. А когда-то и мне льстило, если меня называли истинной представительницей высшего света. Теперь я знаю, подобное звание ни к чему хорошему не обязывает».

– Вы о чем-то думаете, дорогая? – спросила графиня Лабрюйер.

– Я думаю, Колетта найдет свое счастье.

– Она уже счастлива, мадемуазель, посмотрите, как сияют ее глаза, как она держится. И тут графиня забеспокоилась. – Если Колетта сама забудет, то вы, пожалуйста, побеспокойтесь, чтобы я смогла увидеть ее ребенка.

– Хорошо, мадам, я не забуду о вашей просьбе.

– Конечно, конечно, – пробормотала мадам Лабрюйер, – если я доживу до этих дней.

И тут за спиной у Констанции послышались недовольные голоса.

Женщина обернулась, желая узнать в чем дело: сквозь толпу гостей к ней пробирался граф де Бодуэн. Он не обращал внимания на то, что не слишком-то церемонно обходится с теми, кто стоял у него на пути. Он только успевал говорить налево и направо:

– Извините, простите, мне нужно срочно поговорить с мадемуазель Аламбер.

Констанция встревожилась: «В чем дело? Неужели он не может подождать с разговором?»

Наконец, Арман оказался рядом с Констанцией и осторожно взяв ее за локоть, отвел в сторону.

– Простите, мадемуазель, нам нужно выйти, у меня есть для вас неприятная новость. Констанция зашептала в ответ:

– Граф, но ведь церемония только начинается.

– Я не могу, дело не терпит отлагательства, – Арман потащил ничего не понимающую Констанцию к выходу.

Оказавшись на крыльце, Констанция освободила свою руку.

– Объяснитесь, что произошло, в конце концов?

– Мадемуазель, ваша служанка убита в вашем же доме.

Свет померк перед глазами Констанции, сердце до боли сжалось в груди.

– Шарлотта? Как это произошло?

– Я сам еще ничего не знаю.

– Я должна сейчас же ехать к себе.

– За этим я здесь.

Только тут Констанция сообразила, что приехала в собор в экипаже баронессы Дюамель. Она в растерянности огляделась, ища взглядом, чью карету она может одолжить.

Арман тут же предложил.

– Я отвезу вас в своем экипаже, мадемуазель. Теперь уже Констанция сама схватила его за руку.

– Скорее, граф!

Когда экипаж графа де Бодуэна подъезжал к дому Констанции Аламбер, Арман сказал своей спутнице:

– Вам не стоит видеть этого.

– Как убили Шарлотту? – шепотом спросила Констанция.

– Ей перерезали горло.

Женщина закрыла лицо руками.

Когда Констанция Аламбер выходила из экипажа, мир внезапно качнулся перед ее глазами, и она потеряла сознание.