Текст книги "Констанция. Книга первая"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Хорошая моя, хорошая, – ребенок гладил лошадь и заглядывал в ее большие влажные глаза.

Он видел в них свое отражение и несказанно радовался. Ему казалось, что лошадь думает о нем.

Но вот беда, выезжать одному отец не позволял.

И когда Филипп спрашивал, Робер морщил лоб и в уголках рта образовывались горькие складки.

Не надо, сын, далеко ездить от дома, всякое может случиться.

– Что может случиться, отец? – настойчиво спрашивал Филипп.

И тогда Робер, положив руку на плечо сыну, говорил:

– Ведь ты, Филипп, можешь попасть в руки этих проклятых Реньяров, а они не знают жалости. Они думают, что мы живем на их земле.

– А разве эта земля не наша? – спрашивал Филипп.

– Наша, сынок, у нас даже есть королевская грамота, в которой указано, что эти земли навсегда пожалованы роду Абинье. Но раньше, когда-то давно, они на самом деле принадлежали Реньярам.

– Отец, но если у нас есть грамота, то почему эти Реньяры думают, что мы живем на их земле? Надо им показать эту грамоту.

– Сынок, они видели ее. Несколько раз мы уже с ними судились, но это бесполезно. Их ничем невозможно убедить, они свято верят, что это мы захватили их земли и ненавидят всех Абинье. И вообще, Реньяр ненавидит всех, кто живет вокруг. Они даже ненавидят короля.

– Как, самого короля? – спрашивал мальчик.

– Да, самого короля. Поэтому ты должен быть осторожен и пока не вырастешь, пока не станешь сильным, должен быть подле меня. Ведь только я смогу защитить тебя, пока ты не вырастешь.

– А это Реньяры убили твоих братьев, отец? – спрашивал Филипп, вспомнив кладбище.

– Да, это они. Правда, мы ничего не могли доказать в суде, но я уверен, что это они. Гильом Реньяр сам грозился, что убьет и меня, что он уничтожит весь наш род.

– И Лилиан? И мать?

– Нет, сын, женщин они не тронут. Эти разговоры вспоминал девятилетний Абинье, не спуская глаз с золотистой стерни, примятой колесами повозки. Колея уходила в туман.

Вдруг отец натянул поводья своей лошади и поднял руку, давая знак Филиппу, чтобы он остановился.

– Что такое, отец? Почему ты остановился?

– Тише! Тише! – приложив палец к губам, прошептал Робер.

И только тут Робер спохватился. Они находились на земле Реньяров, ведь дуб, расколотый молнией, остался за ними. Из тумана слышался тихий детский плач и голоса мужчин.

– Это Реньяры! – прошептал Робер, спрыгивая на землю. – Спускайся, прячемся!

Робер подхватил под уздцы лошадь своего сына и быстро отвел лошадей в неглубокую ложбину, поросшую кустами. А сам с сыном упал в густую пожухлую траву.

– Тихо! Тихо! – предупредил он Филиппа.

Но мальчик молчал, испуганно вглядываясь в туман.

Наконец из тумана появилось четыре силуэта.

– Реньяры! – узнал Робер своих заклятых врагов.

– Что они везут, отец? – зашептал Филипп, глядя на приближающиеся силуэты всадников.

Он уже различал рукояти пистолетов, сбрую, лошадей, эфесы шпаг. Филипп даже видел лица Реньяров.»Какие они все угрюмые и страшные» – подумал мальчик.И тут его внимание вновь привлек пронзительный детский плач.

Филипп вгляделся и увидел, что на руках один из всадников держит темноволосую девочку, закутанную в плащ.

Та вырывалась из рук и громко кричала:

– Пусти, пусти меня, ты плохой! Пусти! Жак остановил своего коня буквально в десяти шагах от спрятавшихся в густой траве Робера и Филиппа Абинье. Он поставил на землю девочку и зло бросил.

– А теперь беги, если ты так хочешь! Девочка осталась стоять на месте, но расплакалась еще сильнее.

Старый Реньяр остановил коня и спешился.

– Констанция, иди ко мне, – позвал он ребенка. Но девочка села прямо на землю и принялась безутешно рыдать. Ребенок плакал так, как может рыдать взрослая женщина, потерявшая самого дорогого человека.

– Ты зачем ее обидел? – сказал старый Гильом, обращаясь к Жаку.

– Посмотри отец, – задрав рукав, Жак показал ему следы укусов, – этот ребенок злой как дьявол, она чуть не отгрызла мне руку!

– Мужчина не должен ничего бояться. Гильом хотел взять девочку в руки, но та резко вскочила и бросилась бежать.

– Стой! – зло взревел Гильом Реньяр. – Я кому сказал, стой! Я тебя накажу, если не будешь слушаться!

Что-то странное случилось с Филиппом. Он и сам не мог сказать, что именно, просто его сердце сжалось, а на глаза навернулись слезы, готовые вот-вот брызнуть. Ему захотелось заступиться за маленькую девочку.

Плащ Жака упал с ее плеч и она бежала по колючей стерне в нарядном платье такая несдешняя и похожая на сказочное видение! В ее ручонках была большая пестрая кукла!

И сам не соображая, что делает, Филипп вскочил из укрытия и бросился к девочке.

– Не обижайте ее! Пустите! Не трогайте! Оставьте! Констанция замерла и обернувшись, немного испуганно посмотрела на незнакомого ей мальчика.

– Не трогайте ее! – вновь закричал Филипп, обращаясь ко всем Реньярам сразу.

– Кто это? – процедил сквозь зубы Виктор.

– А, это младший Абинье, – наконец узнав мальчика, бросил Клод Реньяр и звонко щелкнув кнутом, тронул свою лошадь, направляя ее прямо на Филиппа.

Робер Абинье выскочил из-за кустов и, закрыв грудью своего сына, схватил лошадь под уздцы.

– Что ты делаешь на моей земле, мерзавец? – заревел Гильом Реньяр, и его глаза налились кровью, а руки сами схватились за шпагу.

– Оставьте моего сына в покое! Не трогайте ребенка! – крикнул Робер Абинье и, обернувшись, приказал своему сыну:

– Беги! Беги отсюда!

Мальчик, ничего не понимая, несколько мгновений переминался с ноги на ногу.

Гильом Реньяр выхватил из-за пояса пистолет и направил в грудь Роберу Абинье.

– Отпусти лошадь моего сына, мерзавец!

Робер бросил поводья и с нескрываемой ненавистью посмотрел в глаза старому Реньяру. И тот не задумываясь нажал на курок.

Вспыхнуло пламя, раздался глухой выстрел, тут же потонувший в тумане.

Робер Абинье покачнулся и, хватаясь руками за грудь, рухнул лицом в колючую стерню, успев прокричать:

– Беги! Беги, Филипп!

Мальчик на бегу обернулся и последнее, что он увидел – это глаза маленькой девочки и блеск медальона у нее на груди.

– Догоните и прикончите мальчишку! – послышался злой крик Гильома Реньяра.

И еще один выстрел глухо прозвучал вслед Филиппу. Пуля, просвистев у самой головы, исчезла в тумане, будто бы воткнулась в него, и Филиппу даже показалось, что он видит след ее. Сзади послышался топот копыт.Мальчик оказался у края оврага. Топот приближался. Он уже видел силуэт и, понимая, что сейчас его настигнут, зажмурив глаза, бросился вниз.

Какое-то мгновение он летел, потом ударился о землю и покатился. За ним посыпались камни.

Наконец, зацепившись за кусты, Филипп смог приподнять голову и посмотреть вверх. Шагах в пятнадцати над ним, у самой кромки обрыва маячили два силуэта всадников.

– Кажется, я его вижу, – послышался голос Виктора.

– Что ж, тогда стреляй, – ответил ему старый Реньяр.

Щелкнул курок и раздался грохот выстрела. Пуля вонзилась в землю буквально рядом.

Филипп разжал руки и покатился вниз.

– Кажется, я попал, – сказал Виктор.

– Да черт с ним! – сказал Гильом Реньяр. – Если и не попал, то мы его, в конце концов, прикончим. Мы уничтожим всех Абинье, мы уничтожим всех, кто живет

На нашей земле.

Вновь послышался плач ребенка и топот лошадей. Сердце Филиппа бешено колотилось, из глаз текли слезы.

– Отец, отец, – шептал Филипп, – прости, прости меня, ведь это я виноват в твоей смерти. Я ослушался, нарушив твой приказ. Прости меня, если можешь! Я отомщу за тебя!

Филипп долго выбирался из оврага, цепляясь за корни и вновь скатываясь вниз. Он в кровь сбил лицо и ободрал ладони. Но в конце концов он выбрался.

Лошади паслись в ложбине, как будто ничего страшного и не произошло. Они щипали траву, стригли ушами, терлись одна о другую.

Кобыла Филиппа сразу же потянулась к нему влажными губами и принялась шершавым языком слизывать слезы с его щек. Мальчик плакал не переставая.

Филипп вскочил в седло и, ведя под уздцы лошадь отца, помчался к дому, чтобы принести матери и сестре страшную весть.

Подъезжая к дому, Филипп сам еще не верил в то, что произошло, но жестокая трагедия, разыгравшаяся в тумане, была правдой.

На похоронах отца Филипп Абинье не проронил ни единой слезы. И теперь на сельском кладбище высилась еще одна плита, на которой было высечено имя отца. Рядом высилось еще две плиты, под которыми покоились братья Робера.

ГЛАВА 5

Прошло десять лет.Это были тяжелые годы, ведь Филипп Абинье остался

Единственным мужчиной в семье, и все трудности легли на его слабые плечи.

Сперва какое-то время после смерти Робера, матери помогал ее брат Марсель Блаише. Но вот уже четыре года как он находился не в ладах с законом и вынужден был скрываться. Никто не знал, где он, и в доме Абинье не вспоминали о Марселе, ведь время от времени в дом наведывались солдаты и расспрашивали, не известно ли чего о местонахождении Марселя.

По лицу королевского прокурора было видно, что он не верит вдове Робера Абинье, когда та говорила, что вот уже несколько лет не видела своего брата. Но делать было нечего, и солдаты покидали дом Абинье.

И Филипп, как мог, помогал матери. Он сам вел расходные книги, но деньгами распоряжалась мать. Сестра Лилиан взяла на себя все хлопоты по хозяйству, потому что в доме была всего одна служанка, да и той уже давно не платили жалованье, и она осталась в доме только из уважения к своей госпоже.

В повседневных хлопотах, в поездках на рынок проходили день за днем. Филипп заметно возмужал и стал похож на своего отца.И иногда в последние месяцы Филипп ловил на себе настороженные взгляды матери. Она понимала, что Филипп никогда не простит Реньярам то, что они убили его отца. Женщина знала, что настанет тот день, когда Филипп возьмет в руки оружие и отомстит ненавистным врагам.

Реньяры последние годы досаждали Абинье, чем могли. Они грабили их крестьян, угоняли скот, но пока еще не совершали набегов на само имение. Наверное, старый Гильом ждал, пока Филипп подрастет и станет достойным противником. А быть может, им было просто не до этого. Ведь кроме Абинье, им приходилось постоянно сталкиваться с другими соседями. Вся округа роптала, но никто не осмеливался открыто выступить против грабителей. Все жалобы королевскому прокурору оставались без ответа и все обиды сходили Реньярам с рук.

Никто не знал, откуда у Реньяров появились большие деньги и теперь уже не только отец и трое братьев совершали свои набеги, а целая банда наемников орудовала в округе. Даже солдаты побаивались соваться в имение Реньяров.

Они отстроили свой дом, завели хороших лошадей и накупили великолепное оружие. Они разъезжали в дорогих плащах на породистых лошадях, но не изменили своего образа жизни, замкнутого и полного презрения к окружающим. Они по-прежнему утверждали, что все окрестные земли принадлежат им и что вскоре они снова завладеют ими.

И действительно, уже благодаря подкупам и запугиванию несколько больших наделов перешло в руки Реньяров. Но самым большим и лакомым куском для Реньяров оставались земли, принадлежащие роду Абинье. И возможно, если бы не существовало в доме Абинье королевской грамоты четырехсотлетней давности, Реньяры и отважились бы захватить земли силой или подкупом. Место, где хранится грамота, знала только Этель и пообещала, что перед смертью скажет о тайнике своим детям.

Широкоплечий, возмужавший Филипп уже не смотрелся мальчиком. Это был стройный и красивый юноша. Его темно-каштановые волосы ниспадали до плеч и даже недорогой костюм смотрелся на нем великолепно. Когда он появлялся в городе на рынке, многие девушки засматривались на него.Но Филипп не обращал на них никакого внимания. Он понимал, что пока еще ему рано думать о женитьбе, а все силы надо приложить к тому, чтобы обеспечить достойное существование сестре и матери. Он дал себе слово, что пока его сестра не выйдет замуж, он не женится.

И Филипп, и его мать свято чтили память отца. Одежды Робера Абинье висели в гардеробе так, словно хозяин мог в каждую минуту вернуться и надеть их. Мать аккуратно счищала с них пыль, а лишь только наступали солнечные дни, она

Вывешивала их во дворе для просушки. И иногда, возвращаясь домой вечером с полей, сын вздрагивал, узнавая знакомые одежды. Ему казалось, что отец вернулся и стоит под старым деревом в лучах заходящего солнца.

Вот и теперь, осмотрев пастбище, куда он собирался перегнать отару овец, по дороге домой он решил заехать на кладбище, где покоился прах его отца и двух дядей.

Он остановился у невысоких каменных ворот, сложенных из покрытых мхом валунов, привязал коня. А потом, сняв шляпу, ступил на кладбищенскую землю.

Три надгробия – Робера и его братьев – были видны издалека. Филипп шел медленно, словно боясь потревожить сон дорогих ему людей. Могилы как всегда были убраны, и Филипп вспомнил, что мать и сестра два дня тому назад навещали кладбище. На могиле Робера лежал еще не увядший букет полевых цветов.

Он опустился на колени перед могилой отца и начал читать молитву. А потом, поднявшись, громко сказал:

– Отец, я обязательно отомщу за тебя, вот только Лилиац выйдет замуж.

Филипп Абинье вышел за кладбищенскую ограду. Солнце клонилось к закату. Он поглубже натянул свою шляпу и тут услышал конский топот.

На площадь выехал небольшой отряд королевских солдат. Поблескивали начищенные ружья, звенели шпоры. Один из солдат в щеголеватом мундире спрыгнул на землю и, подойдя к столбу, принялся приколачивать к нему длинными гвоздями

Бумажное объявление. Заинтересовавшись, Филипп подошел и стал рядом.

– Может, тебе и повезет, парень, – сказал солдат, обращаясь к Филиппу. – За поимку этого мятежника обещана неплохая сумма.

Он подмигнул Филиппу и, посмотрев на лошадь младшего Абинье» сказал:

– Этих денег вполне достаточно, чтобы купить новую лошадь.

А потом, с ног до головы оглядев парня, добавил:

– И еще хватит на хороший костюм. Так что, старайся.

Филипп сделал несколько шагов и различил небольшие буквы, сложившиеся в имя и фамилию: Марсель Бланше. Филипп вздрогнул. Речь шла о его дяде по линии матери, которого он не видел уже четыре года.

Отряд двинулся дальше, оставив Филиппа одного перед объявлением. Желваки заходили на скулах парня, он до боли сжал кулаки. Он-то знал, что его дядя честный человек и лишь убеждения заставляют его действовать вопреки законам.

Он еще раз перечитал текст объявления, стараясь запомнить его, чтобы потом пересказать матери, а затем оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, сорвал объявление, скомкал его и запихнул за пазуху.

– Лучше пусть это объявление никто в наших краях не увидит, – прошептал парень, вскакивая в седло.

Он поехал по деревенским улицам, направляясь к холмам, за которыми был его дом.

Уже почти добравшись до окраины деревни, Филипп столкнулся с соседом, бедным арендатором.

– Филипп! – остановил он всадника.

– Что-нибудь случилось? Ты так озабочен, Поль.

– Есть о чем задуматься, – сказал арендатор, – не знаю, что и делать, не знаю, к кому обратиться. Солдаты посмеялись и поехали дальше, а королевский прокурор даже не пожелал меня выслушать.

– Так что случилось, Поль?

– Видишь? – Поль указал на повозку, груженую нехитрым скарбом. – Я собираюсь уехать из этих мест.

– Что же тебя заставило двинуться в путь? Ведь твои дела шли неплохо.

– Это все Реньяры! – зло сказал Поль. – Они угнали всех моих овец и забрали весь урожай. Они сказали, что я им задолжал, хотя это сущая ложь. Ни я, ни мои родители никогда не были должны Реньярам.

– Мерзавцы! – прошептал Филипп.

– Мерзавцы – это не то слово, – пожаловался на судьбу Поль. – Они сущие дьяволы, для них нет ничего святого, удивляюсь, как только носит их земля! Мои дети остались без куска хлеба, а сам я вынужден искать новое пристанище. Я знаю, Филипп, что они убили твоего отца и понимаю, ты будешь мстить. Так вот, когда придет этот час, не забудь и о моих детях, может быть, тогда твоя рука будет

Вернее, а сердце тверже, и ты не пощадишь этих мерзавцев.

Мужчина втянул голову в плечи, надвинул на глаза шляпу, взял под уздцы лошадь и медленно повел ее по улице.

Филипп покачал головой. Его сердце переполняла злость на Реньяров, но он понимал, что сейчас бессилен перед ними. И еще он знал, что в одиночку с ними не сможет справиться.

Он прижал руку к груди и ощутил, что там, под плащом, лежит смятое объявление, обещавшее вознаграждение за поимку его дяди Марселя Бланше.

– Марсель Бланше, был бы ты сейчас со мной! Мы могли бы поквитаться с проклятыми Реньярами. А так… —

Филипп махнул рукой и пришпорил коня.Достаточно с него было чужих несчастий, чужих горестей. Своих тоже хватало, хоть отбавляй. Надо было закончить уборку урожая, перегнать овец на новое пастбище и подготовить дом к

Зиме. Ведь рассчитывать он мог только на себя.

Наконец, за гребнем холма показалась высокая черепичная крыша его дома. Лошадь побежала быстрее, да и сам Филипп хотел как можно скорее попасть домой, увидеть сестру, мать и рассказать о том, что видел в деревне.

Он остановился у самого крыльца, снял седло и завел лошадь в конюшню. А затем, по дороге плеснув себе в лицо воды, смыл пыль и шагнул в дом.

В полутемной кухне за столом что-то готовила Лилиан. Она тихо напевала протяжную песню. Ее лицо было сосредоточенным, а взгляд задумчивым.

Вслед за Филиппом в дом проскочили две большие собаки. Лилиан вскинула голову и тыльной стороной ладони, боясь испачкать лицо мукой, откинула волосы.

– А-ну пошли вон отсюда! – прикрикнула она на собак.

Те, послушно поджав хвосты, развернулись и выскочили на улицу.

Филипп улыбнулся.

– Ну, ты и строгая, Лилиан, – сказал он, подходя к сестре, – меня бы они ни за что не послушались.

– Да они уже третий раз заходят в дом, норовят что-то стащить прямо из-под руки.

Филипп устало опустился в кресло, где так любил сиживать его покойный отец.

Сестра взглянула на брата и улыбнулась.

– Чему ты так улыбаешься, Лилиан? Неужели я выгляжу смешно?

– Да нет, я просто удивляюсь, как быстро ты стал взрослым, даже мать, глядя на тебя, иногда вытирает слезы, так ты похож на отца.

Филипп Абинье подвинул к себе подставку для снятия сапог, вставил каблук в прорезо и стащил сапог.

– Ты чем-то расстроен, Филипп? – наконец-то заметила выражение глаз брата сестра.

– Да, Лилиан, нашим соседям не позавидуешь…

– Кому?

– Да Полю. Реньяры угнали весь его скот и забрали урожаи.

– И что же он теперь будет делать? – всплеснула испачканными мукой руками Лилиан.

Он собрал весь свой скарб и отправился восвояси.

– Да, ему не позавидуешь, ведь у них трое маленьких детей. Я помню, как тяжело было нам, когда Реньяры убили отца. Ведь ты тогда был еще совсем маленьким, Филипп.

– Я тоже помню тот день, – Филипп Абинье прикрыл глаза и вновь увидел перед собой туман, высокую траву, сжатое поле и силуэты всадников, которые, как призраки, возникли из белесого марева.

Он вспомнил крик девочки и его кулаки непроизвольно сжались.

– Как там мать? – закрыв лицо руками, спросил Филипп, не ожидая услышать что-нибудь хорошее.

– Она ничего не ест, – горестно сказала Лилиан, – и я не могу уговорить ее даже прикоснуться к еде. Может быть ты, Филипп, сможешь ее уговорить?

– Я попробую.

Филипп тяжело поднялся и, переобувшись, направился к комнате матери. Он постучал и долго ждал ответа.

Наконец он услышал слабый голос:

– Филипп, входи.

Скрипнула дверь, и Филипп Абинье переступил порог. В этой комнате все оставалось таким же, как и при жизни его отца: те же стулья, тот же стол, та же кровать и тот же большой почерневший гердероб.

Филипп вздрогнул, понимая, что и в гардеробе все осталось по-прежнему, понимая, что мать все так же как и прежде не может поверить, что отца нет в живых.

Он подошел к столу, где в идеальном порядке были разложены трубка, шляпа и перчатки отца. Он прикоснулся пальцем к шершавой пересохшей замше перчаток

И почувствовал на себе недовольный и настороженный взгляд матери.

– Это перчатки отца, – сказала Этель, садясь в кровати.

– Я знаю, мама, я просто хотел к ним прикоснуться. На столике возле кровати стояли тарелки, чашки с едой, но по всему было видно, что Этель не прикоснулась к ним. Ее пальцы поглаживали обложку Библии, словно пытаясь расправить невидимую складку. Ее движения напоминали движения слепой, пытающейся нао-щупь разобрать, что же находится у нее в руках.

– Ты ничего не ела, мама. Так же нельзя, ты же совсем ослабеешь.

– Я чувствую себя прекрасно, – сказала Этель, и от этих слов сердце Филиппа сжалось.

Мать выглядела истощенной. Ее лицо за последние дни осунулось, на лбу появилось еще несколько морщин, а ее некогда пышные темные волосы были сплошь седыми.

Филипп подошел к матери и острожно накрыл своей крепкой ладонью ее почти прозрачную хрупкую руку.

Мама, так нельзя, ты должна есть, ты нужна нам с Лилиан.

Я же говорю тебе, Филипп, я чувствую себя прекрасно. Человек должен есть один раз в неделю.

Филипп с изумлением посмотрел на мать.

– Что такое ты говоришь, мама? Женщина отстранилась и раскрыла книгу. Ее пальцы вновь пробежали по буквам.

– Вот здесь написано, что надо хранить верность, и я пытаюсь жить так, как написано в этой книге.

– Может быть, ты хочешь чего-нибудь особенного, мама? Скажи, я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Женщина задумалась, ее взгляд сделался отстраненным и вдруг на ее лице появилась улыбка, робкая и беспомощная, как у ребенка.

– Знаешь, дорогой сын, когда отец был еще жив, вы ходили с ним на рыбалку…

– Да, я помню! – воскликнул Филипп, радуясь, что мать хоть чем-то заинтересовалась. – Я помню, как мы ходили с ним к холмам, к водопаду, и на самом краю наших владений ловили рыбу.

– Ты помнишь, – задумчиво проговорила мать, – а я думала – забыл.

– Ну как же, ведь мы ходили с отцом…

– А я помню, – говорила Этель, – как вы приносили рыбу, я чистила ее, потом готовила. А потом мы все вместе садились за стол и ужинали. Я помню вкус этой рыбы, хоть прошло столько лет.

Сейчас уже поздно, – сказал Филипп, глядя в темнеющее окно, – а завтра с утра я обязательно пойду к водопаду и постараюсь вернуться домой с форелью. Лилиан приготовит ее, а ты поешь.

Мать недоверчиво закивала.

– Не сочти это за каприз, Филипп, но я в самом деле ничего больше не смогу съесть.

Филипп приложил руку к груди и ощутил под своей ладонью скомканное объявление. Он не нашел в себе силы сказать матери, что солдаты ищут ее брата Марселя Бланше. Он вообще решил не беспокоить мать, пока она не придет в себя, и тихо притворив дверь, спустился к сестре.

Та уже кончала готовить пирог. Жарко пылал огонь в очаге.

– Ну как там мать? – поинтересовалась Лилиан, моя руки.

Филипп покачал головой. – Не знаю, что и сказать тебе, сестра. Она отказалась есть. Единственное, на что согласилась – так это поесть рыбы.

– Рыбы? – изумилас» Лилиан. – А где мы ее возьмем?

– Завтра утром я отправлюсь к водопаду и постараюсь поймать форель.

– Если ты ее поймаешь, я с удовольствием ее приготовлю. Но я думаю, Филипп, это тебе не удастся.

– Лилиан, я помню, как мы с отцом ловили ее, помню, как он делал это, а я стоял на берегу и следил за ним. Я помню, как он выбрасывал к моим ногам рыбу, как она подпрыгивала на берегу, а я не давал ей уйти в воду. Я хватал ее, она трепетала в моих руках, а я складывал ее в корзину. А потом мы приносили форель домой, мать чистила ее и готовила.

– Так ты хочешь завтра с утра направиться к водопаду?

– Да, на рассвете я буду уже там и, быть может, на рассвете и вернусь.

– Будь осторожен, ведь там начинаются владения Реньяров. Этот ручей разделяет наши земли.

– Я это знаю, – поморщился Филипп. И тут он достал из-под плаща бумагу.

– Смотри, – и он расправил объявление на столе. Лилиан склонилась и принялась читать.

– Ты показал его матери?

– Нет, что ты, она ничего не знает и пусть лучше находится в неведении. Зачем ей лишние волнения? С нее и так хватает.

– Где ты взял это? – спросила Лилиан.

– Солдаты повесили объявление на столбе в деревне, а я сорвал его.

– Может, не стоило этого делать, Филипп?

– Да нет, никто не видел, как я срывал лист, – Филипп скомкал лист и швырнул его в очаг.

Жарко занялось пламя, слизывая буквы, бумага скорчилась, превратившись в кучу пепла.

– Когда будет готов твой пирог? – будничным голосом поинтересовался Филипп.

– Сейчас поставлю, – сказала Лилиан, – вот только пусть пламя уймется. Через час уже можно будет ужинать.

– Тогда позовешь меня, я хочу немного передохнуть.

Филипп снял плащ и направился в свою комнату. Он долго стоял у окна, глядя на далекие холмы, куда ему предстояло завтра отправиться на рассвете. Ведь он уже около года не был в тех местах, подсознательно избегая возвращаться туда, где раньше бывал с отцом. Слишком яркими и болезненными были эти воспоминания. Филипп боялся увидеть, что в этих местах что – то изменилось, он боялся поранить душу.

Наконец, за окном окончательно стемнело и холмы стали неразличимыми. Не небе зажглись яркие звезды. Издалека прозвучал голос Лилиан:

– Филипп, ужин готов, спускайся! Филипп, так и не отдохнув, пошел ужинать. На столе в подсвечнике горело две свечи. Их неяркий свет едва рассеивал темноту, освещая лишь золотистый пирог на большом медном блюде.

– Надо отнести кусочек матери – сказал Филипп. Лилиан согласно кивнула.

– Хоть она ничего и не ест, ей все равно будет приятно.Лилиан, быстро отрезав кусок пирога, понесла его наверх.

Филипп слышал приглушенные голоса матери и сестры, слышал, как Лилиан уговаривает ее хотя бы попробовать, слышал ответ матери:

– Вот завтра я обязательно поем, ведь Филипп обещал принести форель.

Заскрипели ступеньки, и возле стола вновь появилась Лилиан. Ее лицо было задумчивым, а в глазах стояли слезы.

– Она тает буквально на глазах, я даже не знаю, что нам делать, – прошептала девушка.

Успокойся, все будет хорошо, я тебе обещаю.

– Она постоянно думает и говорит об отце так, словно он жив Я остановилась перед дверью и слышала, как мать разговаривает с отцом. Представляешь, Филипп, прошло столько лет, а она все еще обращается к нему, ждет ответа, обижается, если он не хочет выполнить какую-то ее просьбу.

Филипп с аппетитом начал есть и, чтобы хоть чем-то подбодрить сестру, принялся нахваливать пирог. А пирог и в самом деле был очень вкусным, и Филипп очень удивился, как это сестра смогла приготовить такое угощение. Пирог был

Сочный и очень ароматный.

Съев один кусок, Филипп посмотрел на сестру. Та улыбнулась.

– Вот теперь, Филипп, я вижу, что ты в самом деле восхищен пирогом, не врешь и не льстишь мне.

Она отрезала еще большой кусок и подвинула его к брату.

Филипп, удивляясь самому себе, съел этот большой кусок пирога, собрав с тарелки вилкой все крошки. Он запил пирог вином и, ничего не говоря сестре, вышел во двор.

Добравшись до конюшни, Филипп проверил, все ли там в порядке, глянул на звездное небо и с радостью подумал, что завтра, скорее всего, будет хорошая солнечная погода.

Он стоял на крыльце, слыша как убирает со стола посуду Лилиан, смотрел на звезды. Он смотрел на звездное небо и думал о том, как одинок человек на земле, как мало у него друзей и как много врагов. Конечно, Филипп подозревал, что

Где-то существует другая жизнь, не такая тяжелая, как у него, и куда более разнообразная. Но он понимал и то, что ему выпала своя судьба, и он должен прожить свою жизнь, а не чужую, он не вправе покинуть свой дом, отправившись куда-нибудь в дальние края искать счастья. Ведь его счастье где-то здесь рядом, близко, надо лишь заметить его, найти.»Но что может быть здесь? – недоумевал Филипп. – Я знаю здесь каждую тропинку, даже знаю наперед, что может сказать мне сестра или мать. Здесь каждый день похож на предыдущий и следующий не приносит ничего нового. Здесь люди рождаются, живут и умирают, так и не увидев счастливых дней, принимая за счастье минутные радости. Ведь не может же быть счастьем хороший урожай или удачная сделка? Счастье совсем в другом. Только вот в чем? – задумался Филипп, глядя

На звездное небо. – Но и не в богатстве» – подумал молодой человек.

И тут его сердце сжалось, как когда-то давно, когда был еще жив отец.

И Филипп вспомнил густой туман, вспомнил лицо маленькой девочки и ее огромные глаза, с надеждой смотревшие на него. Он вспомнил, как на ее груди сверкнул

Тяжелый золотой медальон и даже вспомнил огромную жемчужину, похожую на гигантскую слезу. Он даже явственно услышал запах стерни, размокшей под дождем и запах лошадиного пота, долетавшего до него сзади.И внезапно, как светлячок, вспыхнула падающая звезда.

Сердце Филиппа на мгновение остановилось и бешено забилось в груди.»Счастье в любви» – вспыхнула в памяти когда-то услышанная фраза. – А что такое любовь? – подумал Филипп и перед его внутренним взором встало лицо матери, бледное и одухотворенное. – Но если счастье в любви, – задумался Филипп, – то почему так несчастна моя мать, хоть до сих пор и продолжает любить отца? Наверное, можно быть счастливым и в несчастье».

На темном небе вновь промелькнула золотистая искра, и Филипп Абинье, пожалев, что не успел загадать желание, вернулся в дом.

Еще над дорогой клубился белый туман, а Филипп Абинье уже ехал по узкой тропинке через поля. Он слушал, как щебечут птицы, пробуждаясь ото сна, слушал, как шуршит трава под копытами лошади, и его душа наполнялась радостью. Ему было

Хорошо и спокойно. Мысли были легкими и приятными.

Предчувствие счастья наполняло его душу и пьянило разум.Филипп улыбался, не зная чему, то и дело откидывая со лба длинные пряди непослушных волос и подставляя лицо ярким лучам встающего из-за холмов солнца.

Наконец, золотой шар словно выкатился из ложбины. Филипп радостно вскрикнул. Он видел тысячи раз закаты и восходы солнца, но теперь ему показалось, что он столкнулся с этим зрелищем впервые. Никогда восход не был еще таким торжественным и радостным.

Он пришпорил свою лошадь, та радостно заржала и быстрее побежала по извилистой тропинке.

Туман рассеивался, будто бы горячие лучи слизывали его с поверхности земли. Окрестный пейзаж радовал глаз, зелень была сочной, а сжатые золотистые поля веселили душу, как молодое вино.

Заяц пулей выскочил из-под ног лошади и, петляя, бросился по полю, не зная, где укрыться.

Филипп сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул. Заяц еще плотнее прижал уши к земле и запетлял по полю.

– Убегай, убегай! Правда, я не собираюсь на тебя охотиться, тебе повезло.

Наконец, Филипп Абинье услышал шум водопада. Но, несколько мгновений поразмыслив, решил, что лучше всего ловить рыбу выше по ручью. Он натянул поводья, и лошадь стала тяжело подниматься в гору.

Выбрав удачное место, Филипп привязал лошадь, сбросил сапоги, закатал штаны и, лихо сдвинув на затылок шляпу, подошел к ручью. Он несколько минут стоял на сером камне, глядя на бурлящую у его ног, прозрачную как стекло воду. Вода