Текст книги "Констанция. Книга первая"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– Откуда же вы свалились? И тут она увидела развилку с остатками гнезда.
– Ох, какая высота! – сказала Констанция. – Сами вы туда не доберетесь.
Девушка заткнула подол своего длинного платья за пояс и положила туда гнездо с птенцами. Дерево склонялось над водой, и Констанция начала пробираться по его наклонному стволу все ближе и ближе к развилке.
Филипп стоял на камне и недоумевал, как это девушка до сих пор его не заметила. Но Констанция смотрела только себе под ноги, боясь сорваться.
Теперь ей предстояло ступить со ствола на толстый сук, ведь она твердо решила вернуть птенцов на прежнее место.
Констанция присела на сук, спустив ноги, и стала подвигаться к развилке, помогая себе руками.
Глядя на нее, Филипп совсем не боялся, что девушка может сорваться, настолько ловко и уверенно она действовала, будто она всю жизнь только и делала, что лазила по деревьям.
Наконец, птенцы были водворены на место, Констанция еще что-то им пошептала, словно прощалась, и только потом удосужилась глянуть вниз.
Филипп, приготовивший столько слов для встречи, тут же их забыл. Он виновато улыбнулся и развел руками в стороны.
– Я пришел, Констанция.
Девушка ответила такой же лучезарной улыбкой и только тут сообразила, что подол ее платья подобран.
Она, суетясь, стала вытаскивать его из-за широкого кожаного пояса и чуть не сорвалась вниз, настолько велико было ее волнение.
– Тебе помочь спуститься? – крикнул Филипп.
– Нет, я сама, – отрезала Констанция. Она вновь пробралась по наклонному стволу дерева и подошла к ручью.
– Ты хочешь сюда?
Филипп показал на плоский камень. Констанция отрицательно качнула головой.
– Нет, Филипп, а вдруг будет как в прошлый раз? Приедет кто-нибудь из кузенов, и тебе может и не удастся спрятаться.
– Честно говоря, я и не задумывался над этим, – замялся Филипп Абинье, – но я приехал не просто так.
Он пробрался по выступавшим из ручья камням прямо к Констанции. Они стояли друг напротив друга, не решаясь приблизиться.
– Я привез тебе подарок, – Филипп протянул руку и разжал ладонь.
На ней сверкнуло золотое кольцо с жемчужиной. Конечно же, жемчужина не шла ни в какое сравнение с жемчужиной на медальоне Констанции, но вызвало такую бурю восторга, что право, если бы это видел дядя, он был бы тоже рад.
Констанция примерила кольцо и улыбнулась. Даже на указательном пальце оно не держалось, было слишком велико.
– Спасибо тебе, Филипп, я что-нибудь придумаю, ведь это твой подарок.
– Должен же был я отблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь, – Филипп сказал совсем не то, что хотел.
Но Констанция поняла его истинные мысли и прикоснулась к его руке.
– Ты не сердишься на меня? – спросил Филипп.
– Что ты, мне никто еще не делал таких подарков.
– Извини, Констанция, что оно не пришлось тебе впору, ведь я даже не держал твою руку в своей.
– Теперь можешь, – Констанция вложила свою ладонь в пальцы Филиппа. – Пойдем отсюда, вдруг кто-нибудь увидит. А насчет кольца… Во-первых, оно мне велико, а во-вторых, я все равно не могу его надеть.
– Почему?
– Кто-нибудь из кузенов или дядя Гильом спросят у меня, откуда я его взяла. И что я им отвечу?
– Об этом я тоже не подумал, – пожал плечами Филипп.
– Пойдем, пойдем, я покажу, где приготовила для него место, – и Констанция повела Филиппа по крутому склону к зарослям кустарника.
Она раздвинула ветки, и молодые люди оказались в каком-то подобии не то дома, не то шалаша. Здесь лежал ствол старого поваленного дерева, его ветви были аккуратно обрезаны. Вокруг небольшой поляны возвышалась непроходимая стена кустов, а над стволом поваленного дерева был сооружен навес из сухих веток и
Сена.
– Это укромное место, – сказала Констанция. – Когда я хочу побыть одна, совсем одна, – добавила девушка, – прихожу сюда. Никто не может меня найти, никто из кузенов не знает о нем. Все они ищут меня у ручья, а я сижу здесь.
Филипп осмотрел убежище Констанции. Здесь, на высохшем суку дерева были навязаны разноцветные ленточки, в развилке сучьев поблескивал осколок зеркала.
– Ну что, нравится? – спросила Констанция. – Можешь считать это моим домом.
Она сняла слишком большое для ее руки кольцо и повесила его на сухой сучок поваленного дерева рядом с пестрыми ленточками.
– Оно будет здесь, и я буду навещать его, приходить и надевать на палец, – склонив голову, сказала Констанция.
– А ты не боишься, что его украдут птицы? – испугался за судьбу своего подарка Филипп. Констанция пожала плечами.
– Они меня любят, зачем им красть мое кольцо? А если возьмут, я попрошу, и они вернут его обратно.
Юноша не мог понять, шутит девушка или говорит серьезно. Глядя на Констанцию, он мог поверить во все что угодно, даже в то, что птицы слушают ее приказания. Он и сам сейчас был готов выполнить любую ее прихоть.
– И не бойся, – засмеялась Констанция, – никто его здесь не украдет – ни птицы, ни люди. Только я одна, а теперь и ты знаем об этом укромном месте. Посмотри, как отсюда чудесно виден ручей, – она раздвинула руками кусты и перед
Филиппом открылась великолепная картина – бурлящий поток и плоский камень, который вода огибает двумя рукавами.
Первая радость встречи прошла и Констанция посмотрела на Филиппа немного другими глазами. Только теперь она заметила, что парень немного грустен.
– Я знаю, ты меня ненавидишь, – сказала Констанция.
– Я ненавижу?! – изумился Филипп. – Да я… я… – и он осекся.
– Конечно, ненавидишь, ведь я одна из Реньяров. Ты не можешь поступать иначе, я знаю, твоя мать обвинила моих кузенов и дядю в том, что это они убили твоего отца. Это правда? – спросила она Филиппа.
– Да, я видел это собственными глазами, – полуприкрыв веки, ответил Филипп. – И ты видела это, только была слишком мала. Тебя вез на лошади кто-то из братьев, а ты вырвалась и побежала. А мы с отцом, спрятавшись, хотели переждать, пока проедут твой дядя и кузены, потому что мы находились на вашей земле. Но ты так плакала и отчаянно кричала»Пусти!», что я не выдержал и выбежал на дорогу, – Филипп бессильно опустил голову. – Я каждый день не устаю корить себя за тот
Злосчастный поступок.
– Не надо, – сказала Констанция и положила свою теплую ладонь на продрогшее плечо Филиппа. – Не надо, прошлое не вернешь. Я верю тебе, если ты можешь сказать мне в лицо, что мои родственники убили твоего отца. Но я одна из них, – горестно сказала Констанция, – видишь, я даже была вместе с ними.
– Я выбежал потому, – закрыв глаза, сказал Филипп, – что ты показалась мне другой. Даже маленькой девочкой ты не была похожа ни на одного из них.
– Это ты все придумал себе сейчас.
– Нет! – воскликнул Филипп. – Я каждый день возвращаюсь в прошлое, вновь и вновь переживаю, измеряю каждый свой шаг и вижу тебя. Да, теперь я точно знаю – это была ты. На тебе было дорогое нарядное платье, а в руках ты сжимала куклу.
– Куклу… – задумалась Констанция, – значит это была я. Эта кукла до сих пор хранится у меня, временами я люблю брать ее на руки и разговаривать. Мне кажется, она знает какую – то тайну, но не может открыть ее мне.
– Так значит это точно была ты, Констанция. Сколько же лет мы знаем друг друга? Почти всю нашу жизнь, а встретились только теперь.
– Это странно звучит, – задумалась девушка, – знать всю жизнь, а встретиться только теперь. Наверное, мы что-то путаем.
– Но почему я сразу вздрогнул, увидев тебя? Констанция улыбнулась.
– Иногда это случается и по другому поводу.
– По какому же?
– Ну, знаешь… – замялась девушка, – бывает, иногда озноб пронижет тебя, а вдруг бросит в жар… Всякое бывает.
– А ты? Что ты почувствовала, Констанция, когда впервые увидела меня? Констанция засмеялась.
– Ты был такой мокрый и несчастный, что ничего кроме жалости испытывать к тебе было невозможно.
– Ах, да, ты назвала меня мокрым нахохлившимся воробьем.
– Да-да, именно, воробьем. Ты сегодня был похож на него.
– Ты пришла сюда, потому что хотела увидеть меня? – с надеждой спросил Филипп Абинье.
– Да, я все эти дни только и думала о тебе.
– И я, – воскликнул Филипп и сжал пальцы Констанции, – я тоже думал о тебе. Я вспоминал ту нашу встречу.
Может быть, они еще долго сидели бы, глядя в глаза друг другу, но их разговору суждено было прерваться. Огромная форель, выскочив из воды у самого камня, с шумом упала в воду.
– О, какая огромная! – воскликнул Филипп.
– Ты хотел бы, наверное, такую изловить? А зачем тебе нужна рыба? – спросила Констанция.
Абинье напрягся и мрачная тень пробежала по его открытому лицу.
– Знаешь, Констанция, моей матери было очень плохо. Она все время вспоминает отца, а тот иногда вместе со мной ходил на ручей ловить форель и приносил ей. Представляешь, она по несколько дней может ничего не есть. Слава богу, сейчас ей стало лучше, она буквально ожила, изменилась на глазах. Она даже начала шутить.
– Я понимаю тебя. Но, к сожалению, я не помню свою мать, не помню и отца.
– Это так тяжело, – Филипп погладил Констанцию, как маленькую девочку, по волосам.
Вдруг она напряглась и вскочила на ноги.
– Что? Что-то случилось? Я что-то сделал не так, Констанция?
– Нет, ты все делаешь правильно. Но, знаешь, ведь меня могут хватиться, я ушла из дому, не предупредив старого Гильома Реньяра.
Услышав это имя, Филипп Абинье вздрогнул.
– Не произноси при мне это имя.
– Извини, извини, Филипп, я не хотела. Я буду для тебя просто Констанцией. Я должна бежать. Видишь, солнце стоит уже высоко. Я думаю, что и тебе уже пора.
– Да, мне тоже пора. Я сказал матери, что еду в церковь.
– И она тебе поверила?
Филипп пожал плечами, не зная, что ответить девушке.
– Мать всегда чувствует, о чем я думаю. Она даже умеет угадывать мои самые сокровенные мысли.
– Тебе хорошо. Пойдем же, пойдем отсюда скорее. Надо отсюда спешить. Не дай Бог, меня хватятся, и братья приедут к ручью и увидят тебя, Филипп.
– Я их не боюсь, – грозно сказал Филипп. Констанция привстала на цыпочки, обвила его шею руками и нежно поцеловала в губы.
Филипп вздрогнул. Это было так неожиданно и так приятно, что его сердце бешено заколотилось в груди. Он хотел удержать Констанцию, хотел прижать к себе, но она выскользнула из его рук, как выскальзывает форель из пальцев неумелого рыбака.
– Ты придешь сюда еще? – крикнул ей вслед Филипп.
– Да! Да, обязательно приду.
– Когда?
Девушка приостановилась, обернулась и посмотрела на Филиппа.
– Обязательно приду.
А Филипп еще ощущал на губах ее влажный поцелуй. Это было ни на что не похожее ощущение, странное и радостное. Ему, конечно же, и раньше доводилось целоваться с девушками, целоваться с сестрой, с матерью. Но этот поцелуй был совсем иным. В нем было столько чувств, что все существо Филиппа буквально запело от радости. И чтобы хоть как – то успокоить себя, он сбежал к ручью и, зачерпнув в пригоршни воду, плеснул себе в лицо, а затем радостно отряхнувшись, направился к тому месту, где была оставлена лошадь.
– Ну что, ты меня ждешь?
Лошадь закивала головой, застригла ушами, застучала копытом о землю и потянулась своими мягкими и влажными губами к рукам Филиппа.
– Нет, ты не умеешь целоваться, – сказал Филипп, поглаживая гриву коня, – да, тебе это и ни к чему.
И он сам поцеловал свою лошадь в белую звездочку на лбу.
– Поехали, поехали скорее, нас уже ждут. Он под уздцы вывел лошадь, вскочил в седло и, натянув поводья, пустил ее вскачь.
Он жадно вдыхал сырой воздух, ветер трепал его волосы. Филипп ликовал, чувство счастья переполняло его, как терпкое вино переполняет драгоценный бокал.»Скорее, скорее, я скажу Марселю, что его подарок пришелся кстати, я думаю он обрадуется. Жаль, конечно, что он не видел, как загорелись глаза Констанции, когда она примеряла его перстень. Но кто же мог подумать, что у Констанции такая хрупкая миниатюрная рука, что даже на указательный палец этот перстень оказался велик. Да к тому же и выбора у меня не было. А вот Лилиан, едва увидит мое
Лицо, сразу же догадается, где я был. А если мать спросит, кого я видел в церкви, что мне сказать?»
И Филипп судорожно принялся придумывать ответ, но потом бросил эту глупую затею и махнул на все рукой.
– А, будь что будет, – громко выкрикнул он, и его крик разлетелся над сжатыми полями.
Он еще сильнее пришпорил коня, хотя тот и так уж мчался во весь опор. А Филиппу хотелось мчаться еще быстрее, ему хотелось лететь над землей стремительно, как птица.
– Констанция, Констанция, – отбивали копыта дробь. – Констанция, Констанция, – стучало в голове. – Констанция, Констанция, – вторило сердце Филиппа.
Едва конь взлетел на холм, Филипп придержал его. Дом Абинье показался Филиппу странным. Что-то было не так, но что, он еще не мог понять.
Все двери и окна были распахнуты, а у крыльца стояла карета, запряженная четверкой лошадей, которую он не мог видеть с вершины холма.
– Вперед! – крикнул Филипп и сжал бока лошади. Чем ближе было к дому, тем сильнее сжималось сердце Филиппа в предчувствии беды.
ГЛАВА 10
Обуреваемый недобрыми предчувствиями, Филипп Абинье въехал в ворота и оказался во дворе своего дома. Как по мановению волшебной палочки у него за спиной возникло два всадника и, обернувшись, Филипп увидел, что прямо ему в
Грудь нацелены стволы пистолетов.
А вот и хозяин приехал, – сказал офицер, глядя на то, как солдаты вытряхивают из большого сундука вещи.
Мать и сестра стояли у двери, прижавшись друг к другу.
– Что вы делаете? Зачем? Здесь никого нет, мы одни! – громко восклицала мадам Абинье. – Мы абсолютно одни!
– Слезай с лошади, – не обращая внимания на крики женщины, приказал офицер.
Филипп спешился и, бросив поводья, хотел подойти к матери, но офицер выхватил пистолет и сказал:
– Стой на месте и не двигайся, а не то я продырявлю твою
Голову!
– Господин офицер, мой сын ничего не знает, он ни при чем!
– А кто знает? – рявкнул офицер, и его лицо налилось злостью.
Лилиан дрожала, молитвенно сложив перед грудью руки.А мадам Абинье, казалось, абсолютно не боится солдат.
– Я уже вам десятый раз говорю, что у меня в доме нет никаких разбойников, нет мятежников! Вам незачем рыться в вещах и выбрасывать их на улицу!
Но солдаты не обращали на крики никакого внимания. Они поглядывали на своего офицера, а тот, махнув рукой, бросил:
– Продолжайте обыск!
Он был абсолютно уверен, что мятежник, которого они ищут, находится где-то в доме, ведь ему некуда податься в этих краях, кроме как к сестре.
Филипп стоял, опустив руки, и угрюмо смотрел на все происходящее.
Солдаты привычно занимались своим делом. В их действиях не было ни злости, ни радости, они особенно не усердствовали, но пытались делать вид, что старательно выполняют приказание офицера.
Филипп, повернув голову, покосился и посмотрел на карету, запряженную четверкой лошадей, и увидел крючковатый профиль. Это был судья Молербо, который в свое время вел дело об убийстве его отца Роберта Абинье. И Реньяры были оправданы. Неизвестно, каким способом им удалось оправдаться: может быть, подкупом, может быть, посулами, а может быть угрозами. Но это не меняло дело. Филипп Абинье все равно презирал судью Молербо.
Тот мизинцем опустил штору, и она скрыла его.»Так вот кто это все затеял!» – подумал Филипп. Наконец, все солдаты собрались во дворе. Офицер постучал пальцем. Дверь кареты приоткрылась.
– Господин судья, мы никого не нашли.
– Плохо искали! – рявкнул судья Молербо и захлопнул дверь.
Офицер вновь открыл дверь кареты.
– А может быть, его кто-нибудь предупредил и он опять убежал? Этот Марсель изрядная бестия и поймать его будет не так-то просто.
– Да, я знаю, я уже целый месяц за ним охочусь, – он крючком согнул указательный палец и поманил Филиппа к карете.
Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока ствол пистолета не подтолкнул его в спину.
Голос судьи разительно изменился, он стал елейным и даже немного заискивающим:
– Садись, садись в карету, мы с тобой немного прокатимся.
Филипп посмотрел на мать, на сестру, не решаясь ступить на подножку кареты.
– Оставьте моего сына в покое! Что он вам сделал? Он ничего не знает, ничего, он еще очень молод!
– Не беспокойтесь, мадам, – ласково сказал судья Молербо, – я не причиню зла вашему ребенку, тем более, он и мне очень нравится. Садись!
Филиппа больно задело слово»ребенок», ведь он считал себя настоящим мужчиной.
Да он и был таким. Все хозяйство держалось на его плечах, и семья Абинье не разорилась только благодаря стараниям Филиппа.
Он сел в карету, стараясь держаться независимо и гордо. Судья дал указание, кучер натянул вожжи и карета, плавно покачиваясь на рессорах, выехала со двора. Отряд солдат во главе с офицером сопровождал карету.
– Верните, верните мне моего сына! – слышался крик мадам Абинье.
Но никто не обращал внимания на стенания пожилой женщины. Судья Молербо недовольно поморщился. Он поправил свой аккуратно завитой парик и почесав ука —
Зательным пальцем нос, подмигнул Филиппу так, словно они были давними друзьями и их связывала какая-то тайна.
– Ты смелый и честный парень, мне очень нравится твое открытое лицо и думаю, ты поможешь правосудию.
Филипп почувствовал, как по спине двумя струйками побежал холодный пот, но его лицо осталось непроницаемым.
Он прекрасно знал, о чем сейчас попросит судья.Но разговор повернулся совершенно в другое русло.
– Говорят, Филипп, Реньяры никому не дают покоя. Я вспоминаю то дело и теперь, честно тебе признаюсь, сожалею, что оправдал тех головорезов.
– Да, да, господин судья, от них буквально нет житья. Они досаждают всем, третируют всю округу, выгоняют людей из их домов, забирают скот. А у одного арендатора забрали урожай.
– Какие мерзавцы! – улыбнулся судья Молербо. Филипп разговорился, а этого судье только и надо было.
– Так ты говоришь, они совсем бесчинствуют и распустили руки?
– Да, господин судья.
– Поговаривают, что они не лояльны к королю?
– Вот этого я не могу вам сказать, господин судья, я сам с ними не встречаюсь, поэтому не могу ответить на ваш вопрос.
И тут Филипп спохватился, вспомнив, что Констанция тоже принадлежит к роду Реньяров и если судья расправится с Реньярами, то пострадает и его возлюбленная.
– Ты о чем-то задумался, Филипп? – усмехнулся судья. – Может быть, ты знаешь больше, чем я, но боишься говорить? Так смею тебя заверить, не стоит никого бояться, ведь закон будет на нашей стороне. И у нас хватит сил, чтобы расправиться с любым, кто посягнет на твою независимость.
– Господин судья, но я ничем не могу вам помочь, хотя я был бы очень вам благодарен, если бы вы избавили всех окрестных жителей от бесчинств Реньяров.
– Что ж, я могу сделать это, – он обернулся и посмотрел на солдат, которые, растянувшись по дороге, ехали за его каретой. – Но мне нужна и твоя помощь, Филипп, только ты можешь мне помочь.
– Чем? – воскликнул Филипп Абинье.
– Тем, что так сильно ненавидишь Реньяров. Мы уже давно ищем одного человека, думаю, тебе известно его имя – Марсель Бланше.
– Да, господин судья, это наш родственник.
– Кажется, он приходится тебе дядей, – показал свою осведомленность судья, – правда, по линии матери.
– Да, вы правы, господин судья, но я его не видел уже очень давно, – Филипп соврал с абсолютно спокойным лицом.
– Ты говоришь, давно, это сколько – день, два, неделя?
– Нет, господин судья, очень давно.
– Сколько же это – давно?
– Несколько лет, господин судья, по-моему, года четыре.
– Ты говоришь, парень, четыре года? Это очень большой срок. А вот мне донесли, что он сейчас находится в этих краях, что он ранен и только чудом ушел от погони.
– Не знаю, господин судья, но если вы думаете, что мой родственник может быть не лояльным по отношению к нашему королю, то вы ошибаетесь.
– Вот об этом, парень, лучше судить мне, а не тебе, – лицо судьи сразу же сделалось злым и строгим, а Филипп мгновенно пожалел, что был откровенен с этим человеком. – Если Марсель Бланше еще не появился в этих краях и не был в вашем
Доме, то я уверен, что он в ближайшем времени объявится. Я точно знаю, что ему не удалось покинуть Францию. И я с удовольствием помог бы тебе, Филипп, расправиться с Реньярами, ведь это твоя заветная мечта, я вижу по глазам.
Филипп кивнул.
– Но ты для этого тоже должен кое-что сделать.
– Что же я должен сделать?
– Когда мятежник и изменник короля Марсель Бланше появится в вашем доме, ты должен всего лишь сообщить об этом мне и постараться задержать его до прибытия солдат. Ты согласен?
Филипп вздрогнул и прижался спиной к подушке.
– Господин судья, я не смогу это сделать.
– Ну что ж, ты вправе поступать так, как считаешь нужным, но тогда и я не стану помогать тебе и в конце концов, Реньяры прикончат ваш род. Вернее, не захочу, как ты не захотел помочь мне.
Филипп молчал.
– Ну что ж, кажется мы с тобой обо всем поговорили и ты можешь быть свободен. И тогда не приходи за помощью ко мне, будешь выпутываться сам.
Хорошо, господин судья, я все понял.
– Нет, парень, ты ничего не понял, ты слишком молод и слишком честен, – и судья Молербо положил руку на плечо офицера, сидевшего в углу кареты.Тот, поняв, чего желает господин судья, распахнул дверь и на ходу вышвырнул Филиппа на обочину.
Парень упал в грязь и долго сидел на земле, слыша хохот солдат. А карета судьи быстро удалялась.Наконец, чертыхаясь, Филипп поднялся на ноги, отряхнул
Грязь и побрел к дому.
Мать и сестра собирали разбросанные вещи, втаскивали в дом сундуки, ставили на место мебель.Увидев сына, Этель обрадовалась.
– Они тебя били, Филипп?
– Нет, мама, – единственное, что сказал Филипп и пошел в конюшню. – Марсель! Марсель! – негромко окликнул Филипп.
Зашелестела солома, с грохотом упало несколько широких досок, и перед Филиппом появился Марсель Бланше с пистолетом в руке.
– Ну что, ты испугался, парень?
– Нет, дядя, – сказал Филипп.
– Что они у тебя спрашивали, они искали меня?
– Да.
– Судья Молербо, наверное, предложил тебе свою помощь, Филипп?
– Да, он говорил, что уничтожит всех Реньяров, если я скажу ему, где прячешься ты.
– Как вижу, ваша сделка не состоялась, – немного горько улыбнулся Марсель Бланше, пряча пистолет за пояс.
– Не состоялась и не могла состояться, ведь ты сам говорил, что ни в роду Бланше, ни в роду Абинье никогда не было предателей.
– Молодец, парень! Молодец! – и Марсель крепко прижал к своей груди перепачканного в грязь племянника.
Они несколько минут так и стояли – мужчина, умудренный опытом и юноша, еще не вкусивший жизни.
Наконец Марсель Бланше разжал объятья и уселся на ступеньку лестницы, ведущей на чердак.
– Понимаешь, племянник, у меня сейчас безвыходное положение.
– Почему, Марсель?
– Я не могу оставаться в доме моей сестры, потому что своим присутствием подвергаю вас опасности. И поэтому, наверное, мне придется покинуть ваш гостеприимный дом.
– Марсель! Марсель, не спеши, подумай, ведь тебя никто не гонит. У нас хватит еды, а моя мать и Лилиан тебя любят.
– Да, мать меня любит, но больше она, как всякая мать, любит тебя и Лилиан. А солдаты наверняка вернутся и тогда неизвестно, успею ли я спрятаться, и вы пострадаете за то, что укрывали мятежника и изменника короля. Как ни прискорбно, но опять, вероятно, моя жизнь превратится в сплошные скитания, в погони, в стрельбу… Боже, как мне все это надоело! – обхватив голову руками, произнес Марсель.
– Так не уезжай, будь с нами.
– Пойми, Филипп, здесь есть еще одна закавыка:я человек, который не имеет ничего, кроме верного коня, кожаного плаща и пары пистолетов.
– Марсель, но мы уже успели привыкнуть к тебе, неужели тебе у нас плохо?
– Мне у вас, Филипп, слишком хорошо, но я боюсь, что вам будет плохо.
– Нет, Марсель, я хозяин в доме. И даже если мать и Лилиан будут против, я настою на своем. Мне хочется, чтобы ты остался.И в этот момент на губах Марселя Бланше появилась лукавая улыбка.
– Филипп, – он вскочил со ступеньки лестницы и хлопнул племянника по плечу, – скажи, пришелся по вкусу мой подарок?
Филипп от неожиданности вздрогнул и растерялся.
– Откуда? Откуда ты знаешь, что я встречался с Констанцией?
– Да это видно по твоему лицу, у тебя на лбу написано.
– А мать? Лилиан? Что они думают?
– Они давным-давно обо всем догадались. Ведь ты не умеешь хранить тайны, ты слишком прям и честен, на твоем лице как в зеркале отражаются все чувства.
– Марсель, она была счастлива, ей очень понравился перстень!
– Ну вот, хоть кому-то мое появление принесло радость.
– Да, да, она радовалась как маленький ребенок, вертя в руках перстень. Но знаешь. Марсель, вот в чем беда – он оказался ей велик. Он сваливался даже с указательного пальца.
Марсель громко, не боясь, расхохотался.
– Я могу сказать, Филипп, что у тебя хороший вкус.Если этот перстень ей оказался велик, значит, это очень изящная девушка. А то, что он велик, не переживай. Придет время, она располнеет и перстень будет ей в пору. Наверное, племянник, сегодня ты признался ей в любви.
– Нет, Марсель, я не смог.
– Как не смог? Тебе не хватило смелости или ты не сумел подобрать слова?
– Я не знаю. Марсель, я все время хотел, думал об этом, шептал слова… Но. когда увидел ее, слова куда-то запропастились, как будто ветер выдул их из головы.
– Вот это, Филипп, ухе непорядок, нельзя из-за любви терять голову, и девушка должна знать, что ты ее любишь, иначе и она не сможет признаться тебе в своих чувствах.
– Мне кажется, она догадывается, что я люблю ее.
– Откуда ты это знаешь?
Филипп вновь пожал плечами и, тряхнув головой, сказал:
– Она сама поцеловала меня.
– Вот это здорово! – и Марсель, взяв своего племянника за плечи, крепко встряхнул. – Правда, лучше было бы, если бы ты первым поцеловал ее, но если девушка поцеловала тебя – это очень хороший знак, значит, она очень тебя любит.
– Правда? Правда, Марсель, ты думаешь, она любит меня по-настоящему?
– Ну конечно же, только пока не говори об этом матери и сестре.
– Я никому не скажу об этом, никому не признаюсь, кроме тебя.
– Да тебе и признаваться не надо, стоит только взглянуть на тебя, как сразу же становится ясно, что тебя поцеловала девушка, которая тебе очень небезразлична.
– Ну хватит вам вести тайные переговоры! – на пороге появилась Этель, ее лицо было озабоченным и строгим. – Помогите втащить сундуки, эти мерзавцы выволокли их на улицу, как будто не могли посмотреть в доме.
– Пошли, – сказал Марсель, обнимая за плечи племянника.Лилиан складывала подушки, собирала разбросанную одежду и полотенца.
– Марсель, я так испугалась, – воскликнула девушка, – когда один из солдат зашел в конюшню!
– Лилиан, не стоит беспокоиться, я сделал себе очень глубокую нору. А солдаты короля ленивы, они проявляют прыть только тогда, когда им что-то надо стащить или когда видят такую привлекательную девушку, как ты. Правда, тогда их
Прыть направляется в другую сторону.
Лилиан вспыхнула.
– Марсель, зачем ты говоришь гадости!
– Да нет, племянница, я говорю правду.
– Тащите этот сундук наверх! – строго приказала мадам Абинье и мужчины, кряхтя, поволокли тяжеленный дубовый сундук, окованный железными полосами, на второй этаж.
Все более холодными становились дни. По утрам густой туман стлался над долинами и холмов не было видно из окон дома Абинье. Иногда по целым дням шел мелкий однообразный дождь.
Но ни туман, ни дождь, ни пронзительный холодный ветер не могли остановить Филиппа. Он натягивал на плечи тяжелый кожаный плащ, седлал свою лошадь и каждое утро отправлялся из дому к ручью. И каждый раз его сердце сжималось, каждый
Раз ему казалось, что Констанция будет ждать его в условленном месте.
Но день проходил за днем, а Констанция так и не появлялась у ручья. Об этом говорило кольцо с жемчужиной. Оно висело на сучке и тускло поблескивало. Это было единственное яркое пятно в мрачном сером пейзаже, ведь листьев на деревьях уже не было, они, потемнев от дождей и тумана, лежали на земле.
Филипп садился на мокрый камень и пристально смотрел на сверкающий перстень, думая о Констанции.»Где же она? Почему не приходит? Может, она забыла обо мне, вычеркнула из своей памяти? Нет, этого не может быть, ведь не может же она забыть все, что с нами здесь было! Может быть, с ней что-то случилось? Может, она заболела и сейчас нуждается в помощи, а жестокие Реньяры даже не хотят помочь девушке?»
Но он тут же одергивал себя, понимая, что смотрит на старого Гильома Реньяра и на его сыновей своими глазами и примеряет к ним свои отношения.»А ведь, как говорила Констанция, все Реньяры жалеют и любят ее. Может быть, действительно, она больна?»
И он вспомнил, как в прошлом году поздней осенью простыла и лежала в бреду Лилиан. Вспомнил, как она металась по подушкам, просила пить, вспомнил ее горячие руки, растрепанные волосы, вспомнил озабоченное лицо матери с застывшими слезами на глазах. Целую неделю Лилиан пролежала тогда, почти не приходя в сознание. Она бредила, шептала какие – то имена, кому-то клялась в верности.
Мать сидела у изголовья ее кровати, потупив взор, и гладила дочь по щекам, а время от времени клала на ее горячий лоб мокрое полотенце.Филипп входил в комнату сестры, несколько минут стоял, чувствуя, что ничем не может помочь своей сестре.Но Лилиан вскоре поправилась, и в доме Абинье все пошло своим чередом. По утрам Лилиан готовила завтрак, мать занималась рукоделием, штопала белье. Служанка убиралась в комнатах, а Филипп занимался хозяйством…
Дождь монотонно барабанил по шляпе, по плащу. Голые черные ветки подрагивали и с них осыпались крупные капли.
Филипп протянул руку и прикоснулся к перстню. Он был холоден и влажен.
– Ну, что же не идет твоя хозяйка? Я же так хочу ее увидеть, сжать ее тонкие пальцы в своих ладонях, хочу признаться ей в своей любви. А если бы руки Констанции замерзли, я бы сжал их в своих ладонях, поднес ко рту и жарко дышал на них. Но она не идет… Может быть, она действительно меня не любит и я ей безразличен? Тогда почему она меня поцеловала?»
И Филипп облизывал пересохшие губы и до хруста сжимал кулаки.Пора было уезжать, но он каждый раз медлил, не находя в себе силы подняться с мокрого холодного камня. Он подолгу смотрел на воду, но сейчас она уже не радовала его взор. Желтые и красные листья проплывали по ручью как бесцельно прожитые дни. На душе становилось больно, сердце сжималось, кровь стучала в висках.И он вновь продолжал произносить имя, как будто оно было каким-то магическим заклинанием и могло заставить Констанцию прийти-к ручью, бросив все, что удерживало ее в доме.
Откуда было знать Филиппу Абинье, что старый Гильом Реньяр, его заклятый враг, занемог и постоянно требует к себе Констанцию, которая не может отойти от него ни на шаг. С самого утра и до позднего вечера Констанция проводила возле своего опекуна. Тот наотрез отказался ложиться в постель и с трудом сидел в кресле возле жарко пылающего камина. У него постоянно мерзли руки, и хоть комната была жарко натоплена, все равно его тело пронизывал озноб.
