Текст книги "Кинжал с красной лилией"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Тома опустился перед королем на одно колено.
– Простите меня, сир, если не могу ответить вам иначе, чем ответил. Когда я узнал о преступлении, что должно было свершиться на Гревской площади, когда увидел ее в руках палача, который уже собирался отрубить ей голову, жалость и сострадание захлестнули меня, без всякого сомнения, но еще меня охватил священный ужас, словно сейчас должны были уничтожить святого ангела. Мне показалось, что если она погибнет, то земля лишится солнечного луча. И тогда мир уж точно станет для меня другим, я не смогу спать по ночам...
Тома неожиданно обратился к Антуану:
– А что испытывал ты, когда, затерявшись в толпе, смотрел, как вершится несправедливейшее и нелепейшее преступление? Когда готовы казнить несчастное дитя, которым посмели воспользоваться как обменной монетой, с кем обращались постыднее, чем с рабыней, кого обвинили в страшных злодеяниях, не пожалев ее юности и мстя за один только грех – ее красоту?
– Я жаждал освобождения. Надеялся, что, умерев, ее образ перестанет преследовать меня повсюду.
– Но преследуют как раз мертвые, а не живые!
– Она и сейчас преследует меня! Она разрушила мою жизнь и жизнь моего отца!
– Погодите одну минуту!
Встал Жан д'Омон, которому, подойдя на цыпочках, что-то сообщил шепотом слуга. Прево поклонился королю и сказал:
– Прошу прощения, сир, за мое вмешательство, но мне только что сообщили о новой трагедии.
– Еще одной? Что же произошло на этот раз?
– Стражники, которые были посланы на улицу Пули арестовать сьера Бертини и забрать кинжал, встретили там отряд ночного караула. Бертини и мадемуазель Мопэн, его любовница, были этой ночью убиты в своей постели. Зарезаны оба, и он, и она. Кинжалом, которого не нашли. Возможно, тем самым, что мы надеялись изъять.
Де Сюлли, вернувшийся в комнату, проводив Ее Величество королеву и ее фрейлину, внимательно взглянул в лицо каждого, кто услышал эту ужасную новость. На всех без исключения лицах был написан ужас. Де Сюлли подошел к королю, который спросил его:
– Вы слышали новость, господин министр?
– Да, сир, и клянусь честью и совестью, что, по моему мнению, это двойное убийство целиком и полностью освобождает от обвинений... мадам маркизу де Сарранс, на которой они до сих пор лежали. Она ни в чем не повинна.
– Я придерживаюсь такого же мнения, господа, – произнес король, обращаясь к собравшимся судьям. – У вас есть еще какие-нибудь замечания?
– Никаких, сир, – с поклоном ответил Женен. – Мы не видим больше состава преступления и закрываем дело.
Судьи поднялись и направились к двери во главе с прево, откровенно обрадованные столь неожиданным исходом, громко говоря и перебивая друг друга. Де Сюлли был вынужден им напомнить:
– Не забывайте, однако, что ваш долг отыскать того, кто совершил два бесчеловечных убийства.
– Я займусь поисками лично, господин министр, – успокоил его прево. – Но должен сказать, что впервые в жизни весть об убийстве принесла мне радость.
– Я разделяю ваши чувства, – одобрительно заявил король. – И прежде чем вернуться в Лувр, заеду к дамам д'Антраг, чтобы сообщить им хорошую новость. Юной Лоренце незачем терзаться. А вы, Сарранс, что думаете на этот счет? Вы ничего не хотите нам сказать?
– Откровенно говоря, я не знаю, что сказать, сир.
– Неужели? У меня такое впечатление, что вас по-прежнему мучает подозрение.
– Но... никто не отменял обвинения донны Го-нории, которая исчезла, словно по волшебству. Убийство Бертини и его любовницы... могло быть простым совпадением... и не иметь никакого отношения к смерти моего отца...
Возмущению Тома не было предела, и он не дал Антуану договорить. Побледнев от ярости, верный друг едва не удушил приятеля, сгребя в кулак воротник его камзола.
– Ей-богу, я готов тебя придушить, – прогремел он. – Что тебе сделала донна Лоренца, что ты так ее возненавидел? Ты терпеть не мог своего отца, ты проклинал его за то, что он украл у тебя из-под носа сокровище, хотя за несколько часов до этого отказывался от него?
Они вновь покатились по ковру, но не прошло и секунды, как министр и король разняли их и поставили на ноги. Однако противники по-прежнему кипели от ярости.
– Ты распоследний идиот из всех, каких я только видел! – продолжал греметь Тома. – Неужели ты не понимаешь, что Бертини убили для того, чтобы он не выдал истинного убийцу?
– Мои размышления тебя не касаются, – огрызнулся Антуан.
– Еще как касаются! Если ты не видишь очевидного!
Вырвавшись из державших их рук, бывшие друзья схватились вновь. Силы у них были примерно равные, и трудно было предположить, чем могла бы закончиться эта схватка. На этот раз их разняла стража... Антуана держали трое, но это его ничуть не образумило.
– Если ты вообразил, что она достанется тебе, то ошибаешься, – проорал он. – Сначала я тебе кишки выпущу!..
Король встал перед обезумевшим юнцом.
– И сразу после этого я отправлю вас на эшафот, маркиз.
– Конечно, если король покровительствует таким людям!
– Я не оказываю покровительство никому, кроме невинных. А что касается вас, то у меня есть большое желание отправить вас поразмышлять в Бастилию, пребывания в Шатле вам явно оказалось недостаточно.
– Надеюсь, с ним вместе, – процедил Антуан, пренебрежительно мотнув головой в сторону Тома.
– Нет. Его гнев был вызван вашими словами. Но и он заслуживает сурового наказания, и я передам господина де Курси в руки полковника де Сент-Фуа. Имейте также в виду, что я официально запрещаю вам все провокации, которые могут привести к поединку. За неповиновение моим приказам вы окажетесь на Гревской площади, как раз там, куда вы так хотите отправить нашу несчастливую красавицу.
Тут Антуан в порыве безудержной ярости, с которой он так и не научился справляться, бросил с наглой ухмылкой:
– А вы имеете намерение уложить ее в свою постель на следующий день после свадьбы! Но с моим отцом такое...
Словесный поток остановила пощечина. Генрих влепил ее со всего размаху, и щека наглеца стала пунцовой.
– Черт меня подери, если бы вы не были королем, – проговорил Антуан, сжимая кулаки.
– То что бы вы сделали?
– Отправил бы вас к праотцам!
– И оказались бы все на той же Гревской площади... Но вас казнили бы с помощью четверки лошадей!
– Вы посмели дать мне пощечину! Мне, дворянину!
Тома в ужасе попробовал вмешаться.
– Ты болен! Опомнись!
– Не вмешивайся не в свое дело! Он унизил меня!
– Дворянин, который оскорбляет своего государя, для меня уже не дворянин, – отчеканил Генрих. – Он изменник.
– Сейчас или никогда! Настало время отправить меня в Бастилию!
– Нет! Отправляйтесь на все четыре стороны, господин де Сарранс! Я не хочу вас больше видеть. У вашего отца был отвратительный характер, но он был человеком верным. Мне не кажется, что это ваш случай. Возвращайтесь в свое поместье!
– Изгнан с пощечиной! Король меня балует!
– Считайте за большое счастье, что остались на свободе!
– Сир, – запротестовал де Сюлли. – Позвольте ему отведать Бастилии. Понадобится совсем немного времени, чтобы он образумился.
Обезумев от гнева и попранного самолюбия, де Сарранс сломал свою шпагу о колено и бросил обломки к ногам короля.
– Не меняйте своего решения, сир! Свобода имеет свои преимущества! И думаю, станет еще отраднее, если к ней присовокупить наследство моего отца, включающее, само собой разумеется, приданое красавицы мачехи! Нужно быть последним идиотом, чтобы от него отказаться!
Антуан выбежал из комнаты, где воцарилась гнетущая тишина. Нарушить ее осмелился Тома:
– Антуан сейчас не в себе, сир. Ничем иным нельзя объяснить его поведение. Я знаю его чуть ли не с детства и не могу поверить тому, что пришлось нам всем здесь увидеть и услышать. Боюсь, что в его состоянии виновен я. В конце концов, я ведь первый задел его. Но я... я не смог вынести, он без конца повторял, что хочет смерти...
– Той, кого вы любите, де Курси? И это так естественно! Если вы по-прежнему хотите жениться на донне Лоренце, то женитесь.
– Для меня женитьба на этой девушке была бы несказанным счастьем... Но после того, что она вынесла, ей вряд ли захочется вновь пойти под венец...
Тома в один миг стал таким застенчивым и несчастным, что на уста Генриха вернулась улыбка.
– Сегодня и очень скоро я буду у мадам д'Антраг и обещаю выяснить, что думает донна Лоренца о вашем предложении.
– Благодарю вас, сир! Но я просил бы Его Величество передать донне Лоренце, что я желаю лишь права защищать ее от врагов, количество которых, будем надеяться, уменьшится... Что буду ей братом! Даю свое слово!
Беарнец высоко поднял брови, а в глазах его заиграли шальные огоньки.
– Будете братом? Черт меня побери! Мне кажется, вы хватили лишку! Или у вас немыслимо твердый характер. Между нами говоря, я не знаю такого, кто выдержал бы подобное положение...
– Но все объясняется просто: я понял, что люблю ее. Признаюсь, прискакав на эту ужасную площадь, я готов был на все, что угодно, лишь бы вырвать ее из рук палача.
– В некотором смысле, это чистое рыцарство.
– Не знаю... Но теперь я знаю совершенно точно, что больше всего на свете хочу, чтобы она улыбнулась... Улыбнулась мне и положилась на мою защиту.
– Я же сказал: рыцарство чистой воды! Добродетель иных времен, но меня радует, что она встречается до сих пор! А вас, де Сюлли?
– Вопрос не так прост, сир, учитывая жизнь при дворе...
– Как бы там ни было, но я обещаю быть вашим посредником, мой мальчик!
Министр прочистил горло, посопел и наконец отважился задать вопрос:
– А вам обязательно именно сегодня вечером наносить визит этим дамам, сир?
– Ну, разумеется! Я же вам уже сказал. И потом...
– Что потом?
Генрих ткнул своего министра в бок.
– Вы не думаете, мой милый, что я заслуживаю за сегодняшний день небольшого вознаграждения?
***
– Надеюсь, вы не будете плакать до скончания века, – проговорила мадам де Верней, увидев, как Лоренца, сидевшая напротив нее по другую сторону камина, снова потихоньку вытерла слезу.
Девушка невольно вздрогнула.
– Простите! Я... я плачу и сама не замечаю... Нервы, я думаю...
– Оставьте ее в покое, дочь моя, – вступилась за гостью мадам д'Антраг. – После крестного пути, какой выпал ей на долю, выслушать еще все то, что она выслушала, – поневоле заплачешь. А ожесточение, с каким преследует ее молодой Сарранс, и вовсе непонятно.
– Совершенно с вами согласна. Молодой человек сам не знает, чего хочет. То он умолял короля, чтобы Его Величество отослал его в далекие страны, лишь бы не быть бессильным свидетелем свадьбы своего престарелого отца с той, которая воспламенила ему сердце. То во что бы то ни стало требует казни девушки, в которую влюблен. А до этого ни за что не хотел жениться, твердя, что безумно любит другую. Обидно смотреть, ведь он так хорош собой! – вздохнула мадам де Верней, и в ее вздохе таилось что-то похожее на сочувствие. Мари д'Антраг взяла Лоренцу за руку.
– Можно, конечно, и его пожалеть, доченька, но мне кажется, этой девочке досталось куда больше. Однако положимся на нашего короля...
При этих словах король неслышно вошел в гостиную и с улыбкой обратился к мадам д'Антраг:
– Приятно слышать, мадам, что вы такого хорошего мнения о короле. Надеюсь, вы мне скажете, чего от него ожидаете?
– Моя мать уверена, сир, что вы образумили молодого маркиза де Сарранса.
– К сожалению, это невозможно, моя дорогая, потому что как раз разума он и лишился. У него не осталось его ни капли, и он отрицает очевидное. Люди прево отправились арестовать господина Бертини и вернулись с сообщением, что предыдущей ночью он был убит вместе со своей любовницей. Теперь вина с вашей подопечной снята окончательно и бесповоротно...
– Господи! Как я рада, сир! – вскричала Лоренца. – Неужели я свободна? Неужели могу вернуться во Флоренцию?
Генрих молча смотрел на нее: ему так не хотелось снова причинять боль этому несчастному ребенку!
– Да, вы свободны, но что вы будете делать во Флоренции, где нет больше Фердинандо и Кристины? Кристина Лотарингская удалилась от двора и живет на одной из вилл, принадлежащих Медичи. К сожалению, ваше наследство к вам не вернется. Новый маркиз де Сарранс... который больше не является моим приближенным, решил удержать его за собой. Он по-прежнему убежден в вашей виновности. Простите, что вынужден умножить ваши беды, – сказал король, беря Лоренцу за руку. Сочувствие короля обеспокоило маркизу, и она поторопилась завладеть второй рукой своего любовника, которого не собиралась ни с кем делить.
– Вот новая загадка! – сказала она. – С чего вдруг вы разжаловали де Сарранса?
– Объяснение простое, сердце мое. Желторотый юнец перешел все границы и оскорбил меня. Я дал ему пощечину и выгнал.
– Почему вы не отправили его в Бастилию? – возмутилась Генриетта.
– Я ударил его, а он дворянин. Не будь я королем, он бы вызвал меня на поединок. Мне показалось, что справедливее будет отстранить его от службы.
– И все-таки! Не стоит давать повода...
Лоренца больше не слушала. Из сказанного королем она запомнила одно: Антуан по-прежнему считает ее виноватой. Это было так невероятно, что трудно было в это поверить.
Голос разгневанной маркизы звучал все пронзительней, и не услышать ее слов было невозможно, тем более что она обнимала Лоренцу за плечи.
– И что же станется с бедной девочкой? Она потеряла все из-за махинации, затеянной вашей толстой несушкой!
– Все, кроме любви благородного сердца! Тома де Курси повторил свое предложение и хочет жениться на вас, дитя мое.
– Мне не нужно ничьей жалости!
– Это не жалость, а любовь, причем самая чистая. Де Курси – старинный и знатный род. Их баронский титул стоит герцогской короны, они богаты и не ищут невесты с приданым. Тома единственный сын. Барон Губерт до сих пор скорбит о своей покойной супруге, хотя и не рыдает с утра до вечера. В своем великолепном замке на реке Уазе... кстати, неподалеку от Вернея, – уточнил он, обратившись с улыбкой к своей любовнице, – он живет вместе с сестрой и предпочитает заниматься садом и книгами, а не тосковать и печалиться. В один прекрасный день вы можете почувствовать себя там счастливой.
– А будут ли они счастливы со мной? Я никому не приношу счастья.
– Вам просто не везло, и только! Мне жаль, что к вашим бедам приложил руку и я, не говоря уж о моей супруге. Замужество сделает вас очень знатной дамой и, быть может, искупит все ваши несчастья!
– Если таково мнение короля... Но в браке есть сторона...
– Которая вас пугает? Успокойтесь! Курси вас любит настолько, что готов быть для вас братом. Он поклялся мне... И у меня есть все основания ему верить. Впрочем, никто вас не торопит. Подумайте.
С этими словами король повернулся к Генриетте и обвил рукой ее талию.
– Что, если мы посвятим часок друг другу, мое сердечко? Забыть обо всех государственных заботах в ваших объятиях – единственное, о чем я сейчас мечтаю. И мне так легко забыть о них, когда со мной рядом вы.
– Неужели вы говорите правду? А мне кажется порой, что все обстоит совсем иначе.
– И я бываю не в себе, но вы знаете меня лучше, чем я сам, и знаете также, что вы... несравненны!
Генрих привлек к себе молодую женщину, поцеловал в шейку, и они удалились, тесно прижавшись друг к другу и уже не обращая никакого внимания ни на мадам д'Антраг, ни на Лоренцу. Но ни та, ни другая словно бы и не заметили их ухода: мадам д'Антраг привыкла к подобным сценам, а Лоренца была слишком занята своими мыслями.
Если бы сейчас в особняк д'Антраг заглянул прорицатель и предсказал Генриху, что завтра в этот час он будет целиком и полностью исцелен, – и к тому же навсегда! – от своей страсти, которая не отпускала его столько лет, возвращая после любых бурь в объятия мадам де Верней, король бы ему ни за что не поверил.
А между тем...
Глава 12
Последствия любви с первого взгляда
У Генриха с утра было дурное настроение.
Скорее всего, из-за того, что ночью он совсем не спал. А если спал, то слишком мало!
Вернулся он поздно, успокаивая себя надеждой, что Мария видит уже десятый сон, но его ждал сюрприз: его супруга сидела на кровати перед блюдом с засахаренными фруктами, а Леонора Кончини, не прячась на этот раз под вуалью, что-то говорила ей с доверительным видом, показывая документы, которые, судя по выражению ее лица, были очень важными. Увидев короля, Кончини тут же опустила вуаль и исчезла, словно по волшебству, незаметно спрятав и бумаги.
Генриху страшно хотелось спать, и он поостерегся задавать какие-нибудь вопросы, отодвинул поднос к изножью кровати и со вздохом облегчения улегся. Напрасно он понадеялся, что уснет. Его царственная супруга открыла рот, но совсем не для того, чтобы положить туда сливу, которую держала кончиками пальцев, а для того, чтобы устроить супругу грандиозную сцену. У нее все было наготове с того самого мига, как она удалилась из гостиной де Сюлли. Сейчас все пошло в ход – и «пародия на правосудие», имевшая место в Арсенале, и присутствие «развратницы-маркизы» на этом собрании, и ее «постыдная связь» с Генрихом. Не обошла она и «преступное» попустительство убийце, которую он не замедлит уложить к себе в постель, если уже не сделал этого!..
Попытавшись, но тщетно, превратить мстительное соло в примирительный дуэт, Генрих встал, надел халат и домашние туфли, взял под мышку подушку и отправился досыпать на свою половину, где все лампы были уже погашены. Впрочем, спать ему оставалось совсем немного.
Недосыпание явно мешало ему работать в это утро. К тому же и погода была прескверная – холодная, темная, снежная. Когда он изучал последнее донесение своего посла из Испании, музыка, затопившая дворец, ворвалась к нему в кабинет, и настроение Генриха из дурного стало убийственным. Балет! Идиотский балет «Нимфы Дианы», который королева репетировала, чтобы показать его на Масленицу в Большом зале Арсенала. Только этого ему не хватало!
Мария просто с ума сходила по этим балетам, где первая роль всегда отводилась ей – денежная кубышка в роли Дианы, каково это?! – зато все остальные роли распределялись между самыми красивыми и знатными барышнями.
Рваный ритм музыки заполонил королевский кабинет и настырно лез Генриху в уши, поэтому он решил прогуляться и позавтракать с де Сюлли. В сопровождении капитана королевской охраны господина де Монтеспана и своего друга Беллегарда, главного конюшего, которого они прихватили по дороге, Генрих шел, сцепив руки за спиной и втянув голову в плечи по галерее, где порхали, репетируя, милые барышни. Генрих шел, углубившись в свои мысли, как вдруг Беллегард воскликнул:
– Взгляните, сир! Мадемуазель де Монморанси само очарование!
Король поднял глаза, и мир в один миг рухнул. Нимфы, лишь слегка задрапированные прозрачными туниками, как раз потрясали в этот миг дротиками, делая вид, что собираются их метнуть. Генриху показалось, что он видит перед собой белокурого ангела, его синие глаза и алые губы улыбались, а дротик полетел прямо в королевское сердце... Король пошатнулся от удара и, возможно, даже упал бы, если бы Беллегард не подхватил его.
– Вам плохо, сир?
– Нет... Я сражен... Ослеплен... Сожжен единственным взглядом... Проводи меня ко мне в кабинет!
Через несколько минут, вновь обретя ясность мыслей, Генрих попытался понять, что с ним произошло. Никогда еще он не испытывал ничего подобного. И хотя дротик восхитительной красавицы не коснулся его буквально, он все-таки был на самом деле сражен и околдован, он, пятидесятипятилетний мужчина, беззаветно влюбился в дитя четырнадцати лет от роду. Было над чем посмеяться! Генрих попытался истолковать свое влечение более достойным и простительным образом: Шарлотта была дочкой коннетабля де Монморанси, одного из старинных друзей Генриха, он знал ее еще младенцем (даже если в глаза никогда не видел), и любовь, так внезапно вспыхнувшая в нем, могла быть только отцовской!..
И словно бы для того, чтобы укрепить короля в этой иллюзии и напомнить ему о его годах, тем же вечером с ним случился сильнейший приступ подагры, который уложил его в постель на добрых две недели. Предоставив де Сюлли и Виллеруа разбираться с государственными делами, Его Величество позволил себе немного помечтать и распорядился, чтобы Бассомпьер и Граммон читали ему вслух «Астрею» Оноре д'Юрфе, последнюю литературную новинку, пользовавшуюся небывалым успехом. Роман повествовал о платонической любви, о пастухах и пастушках, влюбленных и деликатных. Генрих, лежа на постели с увлажненными глазами и еще не ведая всей силы своей страсти, старался себя уверить, что его нежность к Шарлотте исключительно отцовская... О чем он не замедлил сообщить ей, когда она вместе со своей тетей, герцогиней Ангулемской, пришла навестить во время болезни.
К несчастью, несмотря на юный возраст, Шарлотта была уже просватана. И кто был ее женихом? Молодой красавец Бассомпьер, которого Генрих так любил!
Мысль о ее браке доставила королю столько мук, что когда он встал на ноги, то не удержался и спросил у самой Шарлотты, рада ли она предстоящему замужеству с этим молодым человеком. Если она ответит «нет», то король лично положит конец притязаниям юнца.
Юная Шарлотта, услышав от короля во время его болезни признание в любви, не только не посмеялась над старичком за его пылкую страсть по отношению к ней, но, напротив, почувствовала гордость и была полна готовности на нее ответить. На вопрос же короля она, потупив глаза, печальным голосом сказала:
– Такова воля моего отца, сир, и у меня нет оснований думать, что с избранным им женихом я буду счастлива...
Эти слова были произнесены с величайшим смирением, им сопутствовал вздох и скорбный взгляд прелестнейших синих глаз. Генрих запылал, будто стог соломы. После мучительной ночи и бесплодной борьбы со страстью и ревностью, он призвал к себе поутру нареченного «чуда красоты» и сказал ему примерно следующее:
– Вы знаете мое расположение к вам и вашей семье. Мне показалось, что я до сих пор не слишком заботился о вашем процветании. И я решил женить вас на мадемуазель д'Омаль и восстановить ради вас герцогство д'Омаль. Вы будете герцогом, мой дорогой!
– Сир, – пролепетал изумленный Бассомпьер, – неужели вы собираетесь вручить мне сразу двух жен?
Генрих глубоко вздохнул и продолжил свою речь:
– Послушай, я хочу поговорить с тобой откровенно и по-дружески. Я до безумия влюблен в мадемуазель де Монморанси, и от этого я пребываю в тоске и отчаянии. Если ты женишься на ней и она будет любить тебя, я тебя возненавижу. Если она будет любить меня, ты возненавидишь меня.
Генрих добавил, что хочет выдать Шарлотту замуж за своего племянника, принца Конде, и оставить ее при дворе как фрейлину королевы, чтобы она стала «утешением его последних дней». Юный Конде был беден, как церковная мышь, и наверняка не откажется получить сто тысяч франков годового дохода с тем, чтобы беспрепятственно отдаваться своей охотничьей страсти, потому как охота ему гораздо дороже дамского общества.
Эта хитроумная идея была недурна, хоть и шита белыми нитками. Юный Конде – господин принц, как называли его при дворе, потому что он единственный имел право на этот титул, – открыто отдавал предпочтение молодым людям, а не девушкам. В отношении него Генрих мог быть совершенно уверен, что брачная ночь с юной чаровницей будет пастушески-платонической и ничто не помешает ему самому сорвать свежий цветок, который так его воспламенил...
Хотя идти до цветка было еще довольно далеко. Бассомпьер, добросердечный и покладистый юноша, справившись с первоначальным потрясением, сказал своему господину, что всегда желал найти возможность доказать ему свою преданность, и теперь такая возможность ему представилась: он отказывается от своего замечательного союза и девушки, которая так ему нравится. Генрих со слезами на глазах обнял молодого человека. Оставалось привести в исполнение вторую часть задуманного.
Времени терять не стали. В тот же вечер, когда король играл в кости с Беллегардом, сидевшим возле его изголовья, к нему была вызвана герцогиня Ангулемская с племянницей. Когда они вошли, им было велено приблизиться, и король вполголоса сообщил им о своем решении.
***
Шарлотта, покраснев до ушей, но со счастливой улыбкой, выразила готовность повиноваться решению короля, и герцогине ничего не оставалось, как повторить слова племянницы. Генрих почувствовал, что у него вырастают крылья и он возносится на небеса, но, на его несчастье, Шарлотта, встретив в спальне короля Бассомпьера, передернула плечиками с презрительной гримаской... А у того в ушах еще звучали суровые укоры герцога д'Эпернона, упрекавшего его за проявленную им преступную слабость. Состарившись, бывший миньон Генриха III жаждал слыть образцом всяческих добродетелей и быть самым богатым и самым влиятельным человеком во Франции. Подкупленный испанцами, он ненавидел короля, зато пользовался доверием у королевы, что делало его человеком небезопасным, поэтому с его мнением нужно было считаться. Бедный Бассомпьер, почти что публично пригвожденный к позорному столбу, вернулся домой в таком отчаянии, что два дня не мог ни есть, ни пить, ни спать...
А король на глазах молодел. Он готовился к апофеозу своей любовной карьеры, которая удалась ему, как никакая другая. На представлении балета «Нимфы Дианы» в Большом зале Арсенала он откровенно сиял, разодетый в шелка и бархат, умытый, завитый, благоухающий не привычным чесночным запахом, а мускусом и амброй. Надо сказать, что именно этими благовониями пользовался и Бассомпьер, что немало способствовало его успеху у женщин.
Счастливый король, усевшись в кресло, мог беспрепятственно любоваться изящными движениями очаровательной Шарлотты, едва прикрытой прозрачной туникой. Генрих был в таком восторге, что на следующий день приказал явиться к нему поэту Малербу и заказал ему стихи, прославляющие красоту его возлюбленной...
***
А в это время в Вернее, куда отправилась маркиза, ожидая длительного визита своего вновь завоеванного – и, как она думала, уже навсегда – любовника, были начаты работы по украшению замка. Изначально замок строился Андруэ де Серсо для Жака де Буленвилье в предыдущем веке, а закончен был герцогом Немурским. Маркиза, ни о чем не подозревая, задумала превратить свой замок в поистине королевский, сделав его прибежищем возродившейся любви. И в самом деле, разве воздух не благоухал весной?
Когда Генриетта давала волю своей природной веселости, – а сейчас она веселилась, как никогда, – она становилась самой очаровательной хозяйкой для своих гостей. Лоренца проводила с ней и с ее матерью радостные и спокойные дни, понемногу приходя в себя после преследующих ее кошмаров тюрьмы и эшафота. Какое счастье, что с нее сняли все обвинения и подозрения! Сам король в присутствии королевы, министров, Жана д'Омона и всего двора объявил о ее невиновности и прочитал письмо с извинениями, обращенное к милосердной подруге, которая спасла Лоренцу, выходила ее и теперь предоставила ей убежище в своем замке Верней, чтобы ни в чем не повинная Лоренца могла вкусить там мир и покой и по возможности позабыть о своих несчастьях...
После того как ее честное имя было восстановлено, Лоренца могла вновь почувствовать себя собой и вернуться к радостям, присущим юности. Наконец-то благодаря расторопности и сочувствию мадам де Гершевиль ей привезли ее наряды, как бы «по распоряжению» королевы, однако ларца с драгоценностями в сундуке не оказалось. Но Лоренца, побывавшая на краю гибели, о них не печалилась. Ей хотелось во что бы то ни стало позабыть о черных днях, которые выпали ей на долю, и снова стать такой, какой она и была: семнадцатилетней девушкой, готовой радоваться самым простым вещам – голубому небу, земле в лучах весеннего солнца, нежным листочкам на ветвях деревьев, возвращению ласточек, утренним трелям жаворонка и песням садовников, которые они распевали, работая в красивом парке.
О будущем она не хотела и думать. Она дорожила покоем, который воцарился у нее на душе. Может, она сумеет забыть о саднящей ране, нанесенной ей презрением и ненавистью Антуана де Сарранса., ее пасынка, поскольку она стала вдовствующей маркизой де Сарранс. Что за язвительная насмешка! Она старалась забыть и об этом нелепом титуле.
Неомраченное блаженство, каким наслаждались обитатели Вернея, оказалось недолгим, его нарушил невиннейший визит Клода де Жуанвиля, который приехал, как он любил говорить, «поболтать со своими дамами». Жуанвиль приехал с самой неожиданной и невероятной новостью. Как бы ни был недалек и простодушен этот молодой человек, он не мог не догадываться, что новость не просто не понравится хозяйке дома, но вызовет настоящую бурю. Однако он считал своим долгом поставить своих очаровательных подруг в известность относительно последних событий в Лувре. И не скрыть своего негодования – негодования истинного лотарингца – из-за оскорбления, нанесенного королем милейшему Бассомпьеру. Подумать только, разорвать его помолвку с мадемуазель де Монморанси!
– Они были бы такой чудесной парой, – искренне вздыхал он. – И ради чего расторгли их помолвку? Ради того, чтобы отдать ее младшему Конде, у которого нет ни лиара, о рождении которого ходят странные слухи, который зол, как пес, и вдобавок терпеть не может женщин! Но все это небеспочвенно! Дело в том, что Его Величество без памяти влюбился в невесту! Неслыханно, не правда ли?
– В самом деле, невероятно, – проговорила Генриетта глухим голосом, который должен был бы насторожить Жуанвиля. Но увлеченный своим повествованием славный молодой человек, вместо того чтобы пощадить свою собеседницу, не упускал ни малейшей подробности. Гнев Генриетты возрастал с каждой секундой. Мадам д'Антраг наблюдала за ними обоими и тщетно искала средства остановить Жуанвиля. Но Генриетта вдруг совершенно неожиданно успокоилась, а Жуанвиль перешел к заключительной части своего повествования:
– При таких обстоятельствах можно ждать, что брак молодого Конде будет отменен церковью как неосуществленный, король тоже разведется и сделает свою возлюбленную королевой!
– Очередную возлюбленную, – издевательски подхватила Генриетта подозрительно сладким голосом. – А как вы думаете, согласится на развод та, что сидит на троне уже десять лет и сейчас носит под сердцем шестого ребенка?
– Разумеется, она будет протестовать. Но поскольку в семейной жизни все идет только к худшему...
– Все идет только к худшему! А при теперешних обстоятельствах...
– Вы ничего не знаете. Королева сейчас в слабой позиции, потому что король предложил ей что-то вроде договора.
– Договора?
– Именно! Он сказал, что готов навсегда отказаться от любовниц, если она отошлет в Италию супругов Кончини и не будет выписывать из Сиены монахиню сестру Пасифаю, которая, не уставая, пророчит королю близкую смерть.
