Текст книги "80000 километров под водой"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
НЕСКОЛЬКО ЦИФР

Через несколько минут мы уже сидели с сигарами в зубах на диване в салоне.

Капитан Немо дал мне чертежи, на которых «Наутилус» был изображен в продольном и поперечном разрезах. Затем он начал свое объяснение:

– Вот, господин Аронакс, чертежи судна, на котором вы находитесь. Это вытянутый в длину цилиндр с коническими краями. По форме он похож на сигару, а сигарообразная форма считается в Лондоне лучшей для такого рода конструкций! Длина цилиндра, от края до края, в точности равняется семидесяти метрам, а наибольшая его ширина – в центре – восьми метров. Я не придерживался обычного для быстроходных судов отношения ширины к длине, как один к десяти, но и при данном соотношении лобовое сопротивление невелико и вытесняемая вода не тормозит хода. Эти величины уже позволяют вам вычислить площадь и объем «Наутилуса». Площадь его равняется одной тысяче одиннадцати квадратным метрам, объем – одной тысяче пятистам кубическим метрам. Таким образом, полностью погруженный в воду, он вытесняет тысячу пятьсот кубических метров, или тонн воды.

Составляя план этого судна, предназначенного для подводного плавания, я ставил себе задачу, чтобы при спуске на воду девять десятых его объема были погружены в море и одна десятая выступала из воды. При таких условиях судно должно было вытеснять девять десятых своего объема, или тысячу триста пятьдесят кубических метров воды, и весить столько же тони. Мне нужно было, следовательно, не допускать нагрузки сверх этого веса. «Наутилус» имеет два корпуса – один внутренний и другой наружный; они соединены между собой железными балками, имеющими двутавровое сечение; эти балки придают судну необычайную крепость. В самом деле, благодаря этому устройству пустотелый «Наутилус» обладает таким, же запасом прочности, как если бы был весь литой. Его обшивка не прогибается, тщательность креплений и однородность материалов позволяют ему не бояться самого бурного моря. Эти два корпуса состоят из стальных листов. Толщина листов внутреннего корпуса – около пяти сантиметров и вес его – триста девяносто тони. Внешний корпус, киль, имеющий в высоту пятьдесят и в ширину двадцать пять сантиметров и весящий сам по себе шестьдесят тонн, машины, балласт, все остальное оборудование, обстановка, внутренние переборки и подпорки – все это вместе взятое весит около девятисот тонн, что вместе с тремястами девяносто тоннами веса внутреннего корпуса составляет нужный суммарный вес в тысячу триста пятьдесят тонн. Поняли ли вы?

– Понял.

– Итак, – продолжал капитан, – когда «Наутилус» находится на поверхности воды, при этой нагрузке он выступает на одну десятую часть. Следовательно, если бы на корабле были резервуары, емкостью, равной этой десятой части, то есть емкостью в сто пятьдесят тонн, и если бы эти резервуары наполнить водой, то «Наутилус», вытесняющий тысячу пятьсот кубометров, или, что одно и то же, весящий тысячу пятьсот тонн, полностью погрузился бы в воду. Это-то и происходит на практике. На «Наутилусе» имеются резервуары, расположенные в его нижней части. Стоит открыть краны, как они наполняются водой, а корабль полностью погружается в море в уровень с поверхностью.

– Отлично, капитан. Но тут-то, по-моему, и начинаются главные трудности. Я понимаю, что вы можете погрузиться в воду настолько, что ни один сантиметр «Наутилуса» не выступает на поверхность. Но вот когда вы спускаетесь в глубь, разве ваше судно не встречает повышенного давления? Разве это давление не выталкивает его снизу вверх с силой, которая равняется примерно одной атмосфере на каждые тридцать два фута водяного слоя, или, иначе говоря, с силой одного килограмма на квадратный сантиметр? – Совершенно верно, профессор.

– В таком случае, если только вы не заполняете водой весь «Наутилус», я не вижу, каким образом вы можете заставить его погружаться глубоко в воду.

– Господин профессор, – сказал капитан Немо, – не я следует смешивать статику с динамикой – это может повлечь за собой серьезные ошибки. Для того чтобы достигнуть больших глубин океана, не нужно тратить много усилий. Вы следите за ходом моих рассуждений?

– Я слушаю вас внимательно.

– Для определения того, насколько нужно увеличить вес «Наутилуса», чтобы он мог погружаться в глубину морей, я должен был заняться расчетом уменьшения объема, занимаемого морской водой на различных глубинах, под влиянием тяжести вышележащих слоев.

– Это очевидно, капитан.

– Однако, хотя нельзя отрицать, что вода обладает способностью сжиматься, по надо сказать, что сжимаемость ее очень ограничена. В самом деле, по новейшим данным, вода сжимается на четыреста тридцать шесть десятимиллионных частей при увеличении давления на одну атмосферу, то есть на глубине тридцати футов. При погружении на глубину тысячи метров надо взять в расчет уменьшение объема от давления столба воды высотой в тысячу метров, то есть от давления в сто атмосфер. Это уменьшение объема выражается в таком случае в четыреста тридцать шесть стотысячных. Следовательно, вес судна должен будет увеличиться до тысячи пятисот шести целых и пятидесяти четырех сотых тонны вместо нормального веса в тысячу пятьсот тонн. Таким образом, требуемое увеличение веса составит всего шесть и пятьдесят четыре сотых тонны.

– Всего?

– Только всего, господин Аронакс, и расчет этот нетрудно проверить. Между тем у меня есть запасные резервуары емкостью в сто тонн. Благодаря им я могу погружаться на значительные глубины. Для того чтобы подняться в уровень с поверхностью воды, мне достаточно освободить эти добавочные резервуары от водяного балласта. Если же я хочу, чтобы «Наутилус» выплыл из воды на одну десятую часть своего объема, я должен целиком опорожнить все резервуары.

Мне нечего было возразить против этих рассуждений, опирающихся на точные цифры.

– Я принимаю ваши расчеты, капитан, – сказал я. – И в самом деле, смешно было бы оспаривать их, когда практика каждый день подтверждает их правильность. Но у меня возникает еще одно сомнение.

– Какое?

– Когда вы погружаетесь на глубину тысячи метров, стенки корпуса «Наутилуса» испытывают давление в сто атмосфер.

Следовательно, если вы на этой глубине захотите опорожнить резервуары, чтобы облегчить ваш корабль и подняться на поверхность, то насосам, выталкивающим воду из резервуаров, придется преодолеть добавочное сопротивление в сто килограммов на каждый квадратный сантиметр. А это потребует от насосов такой мощности…

– Которую может дать только электричество, – прервал меня капитан Немо. – Повторяю, профессор, мощность моих машин почти беспредельна. Насосы «Наутилуса» необычайно сильны. Вы должны были в этом убедиться, когда на палубу «Авраама Линкольна», как водопад, обрушились извергнутые ими столбы воды. Впрочем, чтобы не перегружать батареи, я пользуюсь добавочными резервуарами только в тех случаях, когда хочу погрузиться на глубину от полутора до двух тысяч метров. А если мне взбредет в голову фантазия посетить самые глубокие места океана – в восьмидесяти тысячах Петров от его поверхности, – я прибегаю к другим маневрам, несколько более сложным, но столь же надежным.

– К каким же, капитан?

– Для того чтобы вы поняли их, я должен сначала рассказать вам, как управляется «Наутилус», – Мне не терпится узнать это.

– Чтобы направлять судно вправо и влево, или, иными словами, в горизонтальной плоскости, я пользуюсь обыкновенным рулем, укрепленным под кормой. Руль этот приводится в движение посредством штурвала и штуртросов. Но можно также направлять «Наутилус» и в вертикальной плоскости – сверху вниз и снизу вверх – при помощи двух плоскостей, свободно прикрепленных к его бортам у ватерлинии. Плоскости подвижны в вертикальном направлении и приводятся в движение изнутри судна при посредстве рычагов. Когда плоскости установлены параллельно килю, «Наутилус» идет по горизонтали. Когда они наклонены, «Наутилус», в зависимости от угла наклона, увлекаемый вперед винтом, либо опускается почти по диагонали, либо поднимается по диагонали же, причем длина этой диагонали всецело зависит от меня. Больше того, если я хочу ускорить подъем, я останавливаю винт, и давление воды выталкивает «Наутилус» на поверхность по вертикали, как наполненный водородом аэростат.

– Браво, капитан! – воскликнул я. – Но управление погруженным в воду «Наутилусом» производится вслепую?

– Ничего подобного. Рулевой помещается в будке, образующей выступ над палубой «Наутилуса», в его носовой части. Иллюминаторы этой будки имеют толстые чечевицеобразные стекла.

– Стекло, выдерживающие такие давления?

– Да. Хрусталь, хрупкий при падении или толчке, обладает в то же время значительной прочностью. В 1864 году вен время рыбной ловли при электрическом освещении, производившейся в Северном море, хрустальные пластинки толщиной в семь миллиметров выдержали давление в шестнадцать атмосфер. А стекла, которыми я пользуюсь, имеют толщину в центре двадцать один сантиметр, то есть они в тридцать раз толще пластинок, о которых я говорил.

– Я понял. Но для того, чтобы видеть, нужно, чтобы свет рассеивал темноту, и я спрашиваю себя, каким образом в темных глубинах…

– За рулевой рубкой помещается мощный электрический рефлектор, – прервал меня капитан Немо, – лучи которого освещают воду на полмили вперед.

– Браво, трижды браво, капитан! Теперь мне понятно это электрическое солнце пресловутого «нарвала», которое так смущало ученых. Кстати, позвольте узнать: было ли только случайностью столкновение «Наутилуса» с «Шотландией», которое наделало столько шума во всем мире?

– Чистой случайностью, профессор. Я плыл в двух метрах ниже поверхности воды, когда произошло столкновение. Впрочем, я сразу увидел, что никакой беды не случилось.

– Совершенно верно. «Шотландия» благополучно добралась до порта. Ну, а ваша встреча с «Авраамом Линкольном»?

– Господин профессор, я сам сочувствую этому лучшему из кораблей храброго американского флота, но он нападал на меня, и я должен был защищаться. Впрочем, я ведь ограничился тем, что лишил фрегат возможности нападать на меня, – ему нетрудно будет исправить свои повреждения в ближайшем порту.

– О, капитан, – воскликнул я, – «Наутилус» действительно изумительный корабль!

– Да, профессор, – с заметным волнением в голосе ответил капитан Немо. – Я люблю его, как родное дитя. Тысячи опасностей подстерегают корабли, плавающие по поверхности океана. Каждая случайность может стать для них роковой. Между тем здесь, в глубине морей, человеку нечего опасаться. Не приходится бояться сплющивания от давления – корпус этого судна крепче, чем железо. У него нет такелажа, который «устает» от качки. Нет парусов, которые может сорвать ветер. Нет котлов, могущих взорваться. Не страшен пожар, ибо на нем нет деревянных частей. Не страшны столкновения, так как только он один бороздит глубину океанов. Не опасны бури, потому что в нескольких метрах ниже поверхности океана всегда царит невозмутимый покой. Вот, профессор, идеальный корабль! И если правда, что изобретатель всегда больше верит в свое судно, чем инженер-конструктор, а этот последний больше, чем капитан, то вы поймете, с каким безграничным доверием отношусь к «Наутилусу» я, одновременно и изобретатель, и конструктор, и капитан судна!

Капитан Немо говорил с большим воодушевлением.

Огонь, загоревшийся в его глазах, живость движений преобразили его. Я не удержался и предложил капитану Немо вопрос, который мог показаться ему нескромным:

– Следовательно, вы получили инженерное образование?

– Да, – ответил он. – В то время, когда я еще был земным жителем, я учился в Лондоне, Париже и Нью-Йорке.

– Но как вам удалось сохранить втайне постройку этого изумительного подводного корабля?

– Каждая часть его, господин профессор, делалась в различных уголках земного шара, при чем заводам указывалось вымышленное название их. Киль «Наутилуса» был выкован на заводах Крезо во Франции; гребной вал – у Пена и К° в Лондоне; винт – у Скотта в Глазго; резервуары – у Кайля и К° в Париже; двигатель сделали заводы Круппа в Германии; таран – шведский фабрикант Мотана; измерительные приборы – братья Гарт в Нью-Йорке и так далее. Каждый из поставщиков получал мои чертежи, подписанные всякий раз! другим именем.

– Но, – заметил я, – ведь недостаточно было получить части, – надо было их собрать, смонтировать.

– Я построил себе верфь на одном необитаемом островке, затерянном в океане. Там обученные мною рабочие, верные мои товарищи, под моим наблюдением собрали «Наутилус». Когда сборка закончилась, огонь уничтожил всякие следы нашего пребывания на острове. Будь я в силах – я бы взорвали самый островок.

– Надо полагать, что корабль стоит вам огромных затрат?

– Обычный железный корабль стоит тысячу сто двадцати пять франков с каждой тонны веса. Мой «Наутилус» весит тысячу пятьсот тонн. Следовательно, он стоит без малого два миллиона франков, если считать только стоимость его оборудования, и не менее четырех-пяти миллионов франков вместе с коллекциями и предметами искусства, хранящимися на нем.

– Разрешите задать еще один последний вопрос, капитан?

– Говорите, профессор.

– Вы очень богаты?

– Я неизмеримо богат и мог бы, без затруднений и не обеднев, уплатить десятимиллиардный государственный долг Франции.

Я пристально посмотрел на этого странного человека. Злоупотреблял ли он моей доверчивостью? Будущее должно было показать это.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«ЧЕРНАЯ РЕКА»

Площадь, занимаемая водой на земной поверхности, равняется тремстам шестидесяти одному миллиону квадратных километров. Объем этой массы воды равен одной тысяче тремстам семидесяти миллионам кубических километров. Следовательно, вес воды на земном шаре достигает одной тысячи трехсот семидесяти квинтиллионов тонн.

Чтобы осмыслить это число, надо знать, что квинтиллион так относится к миллиарду, как миллиард к единице, или, иначе говоря, в квинтиллионе столько миллиардов, сколько в миллиарде единиц.

В дни молодости земли за огненным периодом последовал период водяной. Океан сперва покрывал всю землю. Затем, мало-помалу, в силурийский период, начался горообразовательный процесс. Из океана выступили макушки гор. Затем появились острова; они снова исчезли от потопов, затем снова появились, упрочились и образовали материки; наконец, суша приобрела те очертания, которые мы видим здесь сейчас. Суша отвоевала у воды сто сорок миллионов шестьсот тысяч семь квадратных километров.

Очертания материков позволяют разделить воды земного шара на пять главнейших частей:

Северный Ледовитый океан,

Южный Ледовитый океан,

Индийский океан,

Атлантический океан и

Тихий океан.

Тихий океан вытянулся с севера на юг, между обоими полярными кругами, и с запада на восток, между Азией и Америкой, на протяжении ста сорока пяти градусов долготы. Это самый спокойный из океанов; его течения широки и неторопливы, приливы и отливы в нем небольшие, дожди обильные.

Таков океан, с которого начались мои необычайные странствия.

– Если хотите, профессор, – сказал мне капитан Немо, – мы точно определим наше местонахождение – отправную точку нового путешествия. Сейчас без четверти двенадцать часом Я сейчас велю поднять «Наутилус» на поверхность океана.

С этими словами капитан трижды нажал кнопку электрического звонка. Насосы начали выталкивать воду из резервуаров. Стрелка манометра шевельнулась и поползла кверху по циферблату, показывая, что давление все время уменьшается. Наконец, она замерла на нуле.

– Мы поднялись на поверхность, – сказал капитан Немо.

Я направился к центральному трапу, взобрался по его железным ступенькам наверх и через открытый люк вышел на палубу «Наутилуса».

Она выступала из воды не больше чем на восемьдесят сантиметров. Веретенообразный корпус «Наутилуса» действительно напоминал длинную сигару. Я обратил внимание на то, что его листовая обшивка походила на чешую, покрывающую тело крупных наземных пресмыкающихся. Теперь мне стало понятно, почему все корабли принимали «Наутилус» за морское животное.

Полускрытая в корпусе «Наутилуса» лодка образовывала; небольшой выступ в середине палубы. На носу и на корме возвышались две невысокие кабины с наклонными стенками, застекленными толстым чечевицеобразным хрусталем. В передней помещался рулевой, управляющий «Наутилусом», а задней – яркий электрический прожектор, освещающий путь.

Море, было великолепно, небо явно. Длинное судно едва, покачивалось на широких океанских волнах. Легкий восточный ветерок рябил поверхность воды. Ничем не затуманенная, отчетливо вырисовывающаяся линия горизонта позволяла с полной точностью произвести наблюдения.

Море было совершенно пустынным. Ни островка, ни скалы в виду. «Авраама Линкольна» также не было видно.

Безбрежная величественная пустыня окружала нас.

Капитан Немо дождался полудня и, поднеся к глазам секстант, определил высоту солнца – это давало ему широту места. Во время наблюдения ни один мускул его не дрогнул, и секстан не был бы более неподвижен в руке мраморного изваяния.

– Полдень, – сказал он. – Профессор, не угодно ли вам спуститься вниз?

Я бросил последний взгляд на море, вода которого была чуть желтоватой – неопровержимое свидетельство близости берегов Японии, – и спустился вслед за ним в салон.

Там капитан Немо определил при помощи хронометра долготу места, проверил свой расчет по предшествующим угломерным наблюдениям и нанес на карту точку – найденное местонахождение «Наутилуса».

– Господин Аронакс, – сказал он, – мы находимся на 137°15' западной долготы.

– Считая от какого меридиана? – живо спросил я, в надежде, что ответ капитана прольет свет на его национальность.

– У меня есть разные хронометры, – ответил он, – поставленные по парижскому, гринвичскому и вашингтонскому времени. Но в честь вашего присутствия я воспользовался сегодня парижским меридианом.

Этот ответ ничего не дал мне. Я поклонился в знак благодарности. Капитан продолжал:

– 137°15 западной долготы от парижского меридиана и 30 7' северной широты. Иными словами, мы примерно в трехстах милях от берегов Японии. Итак, сегодня, восьмого ноября, и полдень, мы начинаем экспедицию под водой. А теперь, господин профессор, я не буду вам мешать работать. Я приказал взять курс на восток-северо-восток и погрузиться на глубину пятидесяти метров. На этой большой карте ежедневно будет отмечаться пройденный путь. Салон в полном вашем распоряжении.

Капитан Немо поклонился и вышел. Я остался один в салоне, погруженный в свои мысли. Они неизменно возвращались к капитану «Наутилуса».

Узнаю ли я когда-нибудь национальность этого человека, гордо заявляющего, что он не имеет родины? Что или кто возбудил в нем ненависть к человечеству! Был ли он одним из тех непризнанных ученых, которых «обидел свет», как говорит Консель, современным Галилеем[31]31
  Галилей (1564–1642) – великий итальянский ученый, которого церковника преследовали за его учение о том, что земля вертится вокруг солнца.


[Закрыть] или ученым-революционером, изгнанным из своей страны? Этого я еще не знал.

Он принял меня, случайно заброшенного на его корабль гостеприимно, но с оттенком холодности, не позволяющей мне забывать, что моя жизнь в его власти. И он ни разу сам не протянул мне своей руки.

Целый час я был погружен в эти мысли, стараясь проникнуть в волнующую тайну этого человека.

Потом мой взгляд упал на разложенную на столе карту, и я опустил палец на то место скрещения определенных капитаном Немо долготы и широты.

Море имеет свои реки, так же как и материки. Это течения, которые легко узнать по цвету и температуре, отличной от цвета и температуры остальной воды. Наиболее известное океанское течение – это Гольфстрим.

Наука нанесла на карту направление пяти главнейших течений: одного – в северной части Атлантического океана, другого – в южной, третьего – в южной части Тихого океанам четвертого – в северной и, наконец, пятого – в южной частиц Индийского океана. Вполне вероятно, что в давнопрошедшие времена, когда Каспийское и Аральское моря и большие азиатские озера составляли один водоем, в северной части Индийского океана существовало шестое течение.

Через тот пункт карты, где точкой обозначено было место: нахождение «Наутилуса», проходило одно из этих течений – Куро-Шиво, что в переводе с японского значит «Черная река»; выйдя из Бенгальского залива, нагретое отвесными лучами тропического солнца, оно проходит Малаккским проливом, идет вдоль берегов Азии и описывает кривую в северной части Тихого океана, доходя до Алеутских островов.

Течение это увлекает с собой стволы камфарных деревьев и Других тропических растений и резко отличается своей ярко-синей окраской и высокой температурой от темнозеленых и холодных вод океана.

Путь «Наутилуса» лежал по этому течению. Я следил за течением по карте, мысленно представляя себе, как оно исчезает, растворяясь в беспредельном пространстве Тихого океана, и так далеко унесся от действительности, что не заметил, как Нед Ленд и Консель вошли в салон.

Мои славные спутники просто окаменели при виде сокровищ, лежащих перед их глазами.

– Где мы находимся? – воскликнул канадец. – Неужто в Квебекском музее?

– С позволения хозяина, – сказал Консель, – я бы скорее подумал, что мы в отеле Сомерар.

– Друзья мои, – сказал я, – вы не в Канаде и не во Франции, но на борту «Наутилуса», в пятидесяти ветрах под уровнем моря.

– Приходится этому поверить, раз это говорит хозяин, – ответил Консель, – но, говоря по правде, этот салон может ошеломить даже такого фламандца, как я!

– Можешь удивляться, сколько тебе вздумается, друг мой. А заодно осмотри витрины – там есть над чем поработать такому классификатору, как ты.

Конселя не нужно было дважды просить заняться классификацией. Склонившись над витринами, он уже бормотал что-то на языке натуралистов: класс, отряд, подотряд, семейство, род, вид…

Тем временем Нед Ленд, которого мало занимала конхиология, расспрашивал меня о свидании с капитаном Немо: узнал ли я, кто он, откуда родом, куда держит путь, в какие глубины увлекает нас.

Канадец засыпал меня тысячью вопросов, не давая возможности ответить ни на один.

Когда он умолк, я сообщил ему все, что знал сам, и, в свою очередь, спросил его, что он слышал и видел за это время.

– Ничего не слышал и ничего не видел, – ответил канадец. – Я даже не видел никого из команды судна. Может быть, и она тоже электрическая.

– Электрическая?

– Честное слово, в это можно поверить… Но скажите, господин профессор, – спросил Нед Ленд, одержимый все той же идеей, – сколько человек экипажа на борту этого судна? Десять, двадцать, пятьдесят, сто?

– Ничего не могу вам сказать, Нед. Поверьте мне, выбросьте из головы мысль завладеть «Наутилусом» или бежать с него. Этот корабль – чудо современной техники, и я бы века жизнь раскаивался, если бы мне не удалось как следует ознакомиться с ним. Многие позавидовали бы нашему с вами положению, хотя бы ради возможности совершить путешествие среди чудес. Итак, ведите себя смирно и давайте будем наблюдать за тем, что происходит вокруг нас.

– Наблюдать? – вскричал гарпунщик. – Да здесь ничего не увидишь, в этой железной тюрьме! Мы движемся, как слепые!

Не успел Нед Ленд кончить фразы, как вдруг салон погрузился в абсолютную темноту. Светящийся потолок погас с такой быстротой, что у меня даже заболели глаза, так же, как если бы от полного мрака я перешел внезапно к ярчайшему свету.

Мы онемели и не смели даже пошевельнуться, не зная, какой сюрприз – приятный или неприятный – нас ожидает. На тут послышался шорох движения, как будто железная обшивка «Наутилуса» стала раздвигаться.

– Это конец, – сказал Нед Ленд.

Внезапно салон осветился. Свет проникал в него снаружи, с обеих сторон, сквозь два овальных отверстия в стенах. Водные глубины были ярко освещены электрическим прожектором. Два хрустальных окна отделяли нас от моря. Сначала я вздрогнул при мысли, что эта хрупкая преграда может разбиться. Но, разглядев толстый медный переплет окон, я успокоился; он должен был сообщать стеклам огромную прочность.

Море было великолепно видно в радиусе одной мили от «Наутилуса». Какое необычайное зрелище! Кто может передать изумительный эффект электрического луча, пронизывающего прозрачные слои воды, мягкую гамму переходов от света к тени, неописуемое богатство полутонов?… Всем известна прозрачность морской воды, – она чище, чем самая чистая ключевая вода. Растворенные и взвешенные в ней минеральные соли только увеличивают эту прозрачность. В некоторых местах океана, например у Антильских островов, сквозь слой воды толщиной в несколько десятков метров отчетливо видна каждая песчинка на дне.

Электрический свет, вспыхнувший в глубине моря, казалось, превратил жидкую среду вокруг «Наутилуса» не в освещенную воду, а в потоки жидкого пламени.

Если признать правильной гипотезу Эремберга о том, что глубокие водные слои фосфоресцируют, то природа даровала глубоководным, жителям зрелище невиданной красоты. Я мог убедиться в этом, глядя через окна «Наутилуса» на игру света в воде.

С обеих сторон салона открыто было по окну в мир неведомого и неисследованного. Темнота, царившая в салоне, усиливала эффект наружного освещения, и мы смотрели как будто сквозь гигантское стекло аквариума.

Казалось, «Наутилус» стоит на одном месте. Это объяснялось тем, что в виду не было никакого неподвижного предмета, перемещение которого могло бы показать нам, что мы движемся. Но время от времени струйки воды, рассеченные носом подводного корабля, проносились перед нашими глазами с огромной скоростью. Очарованные и восхищенные, мы прижались к стеклам, не находя слов для выражения своего удивления.

Вдруг Консель заговорил:

– Ну-с, дружище Нед, вы хотели видеть? Смотрите же!

– Любопытно, любопытно, – сказал канадец, забывая при виде этого увлекательного зрелища и свой гнев и мечты о побеге. – Стоило приехать издалека, чтобы любоваться этим великолепным зрелищем!

– Теперь мне понятна жизнь капитана Немо! – вскричал я. – Он создал себе особый мир и наслаждается теперь созерцанием его чудес!

– Но где же рыбы? – спросил канадец. – Я не вижу рыб!

– Не все ли вам равно, Нед? – ответил Консель. – Ведь вы их не знаете.

– Как не знаю? Да ведь я рыбак! – вскричал Нед Ленд.

Между друзьями разгорелся спор – оба они знали рыб, но каждый по-своему. Всем известно, что рыбы образуют первый класс типа позвоночных. Наука выработала совершенно точное определение для них: «позвоночные с холодной кровью, дышащие жабрами и приспособленные к жизни в воде». Рыбы делятся на два подкласса: костистых, то есть таких, у которых спинной хребет состоит из костных позвонков, и хрящевых, то есть таких, у которых спинной хребет состоит из хрящевых позвонков.

Возможно, что канадец слышал про такое деление рыб, но Консель, бесспорно, знал об этом несравненно больше. Сдружившись с Недом, он искренне захотел просветить его и поэтому сказал:

– Друг мой Нед, вы гроза рыб, вы ловкий и смелый рыбак. На своем веку вы переловили множество морских обитателей. Но я готов биться об заклад, что вы не имеете представления о том, как их классифицировать.

– Ничего подобного, – совершенно серьезно ответил канадец. – Рыбы делятся на съедобных и несъедобных.

– Это классификация обжор, – рассмеялся Консель. – Но скажите, знаете ли вы разницу между костистыми и хрящевыми рыбами?

– Может быть, и знаю.

– А подразделения этих классов?

– Нет, об этом не имею представления!

– В таком случае, слушайте, Нед, и запоминайте. Костистые рыбы делятся на шесть отрядов, Первый отряд – колючеперые рыбы с цельной и подвижной верхней челюстью и с жабрами, напоминающими по форме гребень. Этот отряд включает пятнадцать семейств, то есть почти три четверти всех известных рыб. Представитель отряда – обыкновенный окунь.

– Довольно вкусная рыба, – заметил Нед Ленд.

– Второй отряд, – продолжал Консель, – отверстопузырные, у которых брюшные плавники находятся под животом, позади грудных, и не прикреплены к плечевым костям. Этот отряд включает пять семейств, и в него входит большая часть пресноводных рыб. Представители: карп, щука.

– Фу! – пренебрежительно сказал канадец, – не люблю пресноводных рыб.

– Третий отряд, – сказал Консель, – мягкоперые, брюшные плавники которых расположены под грудными и непосредственно прикреплены к плечевым костям. В этом отряде четыре семейства. Представитель отряда – камбала.

– Вот замечательная рыба! – воскликнул гарпунщик, упорно продолжая рассматривать рыб только под углом зрения кулинарии.

– Четвертый отряд, – не слушая, продолжал Консель, – составляет одно только семейство угрей – с удлиненным телом, лишенным брюшных плавников и покрытым плотной, нередко слизистой кожей.

– Невкусные, – вставил гарпунщик.

– Пятый отряд, – сказал Консель, – пучкожаберные с цельными подвижными челюстями, но с жабрами, состоящими из маленьких пучков, расположенных попарно вдоль жаберных дуг. В этом отряде только одно семейство иглицевых. Представитель – морской конек.

– Фу, гадость! – воскликнул канадец.

– Шестой и последний, – сказал Консель, – сростночелюстные, челюстная кость которых неподвижно соединена с междучелюстной и поднебный свод соединяется с черепом. В этом отряде два семейства – твердокожие и скалозубые. Представитель – луна-рыба.

– Которая может только осквернить кастрюлю, – заметил канадец.

– Поняли вы меня, дружище? – спросил ученый Консель.

– Ни черта не понял, Консель, – ответил гарпунщик. – Но продолжайте: то, что вы говорите, очень интересно.

– Что касается подкласса хрящевых рыб, – невозмутимо продолжал Консель, – то он включает в себя всего лишь три отряда.

– Чем меньше, тем лучше, – заметил Нед.

– Первый – круглоротые, челюсти которых соединены в одно кольцо а жабры открываются многочисленными щелями, В этом отряде только одно семейство. Представитель – минога.

– Неплохая рыба, – отметил Нед Ленд.

– Второй отряд – акулы и скаты с жабрами, как у круглоротых, но с подвижной нижней челюстью.

– Как! – вскричал Нед. – Акула и скат в одном отряде? Ну, дружище Консель, если вы хотите, чтобы скаты уцелели, не советую вам помещать их в один отряд с акулами.

– Третий отряд, – не моргнув глазом, продолжал Консель, – осетровые, жабры которых открываются одной щелью, прикрытой крышкой. В этом отряде четыре семейства. Представитель – осетр.

– Ага, Консель, лучшее-то вы приберегли на самый конец. Вы кончили?

– Да, Нед. Но заметьте себе, что, узнав это, вы узнали еще сущие пустяки, так как отряды делятся на подотряды, семейства, подсемейства, роды, виды, разновидности[32]32
  В настоящее время классификация раб, приводимая Ж. Берном, уже устарела и изменена, а именно – круглоротые рыбы, к которым относится) миноги, совсем выделены из класса рыб в самостоятельный класс; класс же рыб делится на подклассы: 1 – поперечноротых, куда относятся акулы и скаты; 2 – химеровых; 3 – костноскелетных, куда входят отряд осетровых рыб в отряд настоящих костистых, а этот последний подразделяется на подотряды открытопузырных, мягкоперых, жесткоперых, плотночелюстных, сростночелюстных и пучкожаберных; 4-й подкласс составляют двоякодышащие рыбы. Также значительно устарели и другие приводимые Ж. Верном данные относительно классификации рыб.


[Закрыть]

– Вот, Консель, как раз несколько разновидностей, – сказал канадец, поворачиваясь лицом к окну.

– Да, рыбы! – воскликнул Консель. – Можно подумать, что находиться в аквариуме.