Текст книги "80000 километров под водой"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– И съедобные ракушки также? – спросил канадец.

– Да, и съедобные ракушки некоторых водоемов Шотландии, Уэльса, Ирландии, Саксонии, Богемии и Франции.

– Так, – сказал канадец, – примем это к сведению. Пригодится когда-нибудь!

– Но главным поставщиком жемчуга является раковина-жемчужница. Жемчуг – не что иное, как перламутровый нарост, принявший сферическую форму. Жемчужина либо прилипает к створкам раковины, либо гнездится в складках тела моллюска. Независимо от того, где образовалась жемчужина – на створках или на теле моллюска, – она всегда имеет ядро, вокруг которого тонкими концентрическими слоями из года в год нарастают перламутровые отложения. Ядром может служить мертвое яичко или просто случайно попавшая под створки песчинка.

– Может ли быть несколько жемчужин в одной раковине? – спросил Консель.

– Это бывает. Некоторые раковины растят целые жемчужные ожерелья. Бывают раковины, которые содержат, – правда, я мало в это верю, – не меньше ста пятидесяти акул.

– Сто пятьдесят акул! – вскричал Нед Ленд.

– Разве я сказал акул? – смущенно спросил я. – Я хотел сказать – жемчужин. Акулы – это бессмыслица.

– Конечно, – сказал Консель. – Но не скажет ли хозяин, каким образом извлекают жемчужины из раковин?

– Есть различные способы. Иногда, когда жемчужина прилипает к створкам, ее просто извлекают щипчиками. Но чаще всего собранные раковины раскладывают на цыновках тут же на берегу; через десять дней, когда моллюски начинают разлагаться, их ссыпают в обширные бассейны с морской водой, а затем вскрывают створки раковин и моют их. Тут начинается работа сортировщиков: собрав сначала жемчужины, прилипшие к створкам, они отделяют от раковин перламутровые пластинки, поступающие в отдельную продажу, и, наконец, подвергают кипячению части тела моллюсков до полного растворения и отцеживают из жидкости все, вплоть до мельчайших жемчужин.

– Ценность жемчуга зависит только от его величины? – спросил Консель.

– Нет, не только от величины, – ответил я, – но и от формы, «воды», то есть цвета, блеска тех переливов света, которые делают жемчуг таким приятным для глаз. Самые крупные жемчужины образуются в складках тела моллюска. Они белого цвета, большей частью непрозрачны, но иногда опалово-прозрачны. Они бывают преимущественно сферическими или грушевидными по форме. Сферические жемчужины идут на браслеты, грушевидные – на серьги и подвески. Те и другие продаются поштучно. Жемчуга, прилипшие к створкам, имеют менее правильную форму и потому ценятся дешевле, чем первые, и продаются на вес. Наконец, третий сорт – это мелкие жемчужины. Они продаются мерками и служат главным образом для различных вышивок, особенно церковных облачений.

– Очевидно, сортировка жемчугов – это длительная и довольно трудная работа? – спросил канадец.

– Нет, мой друг, это очень несложное дело. Эта работа выполняется при помощи одиннадцати сит или решет. Жемчуга, не просеявшиеся через решета с количеством дыр от двадцати до восьмидесяти относятся к первому сорту; не просеявшиеся сквозь отверстия решет с количеством дыр от ста до восьмисот – это второй сорт; наконец, жемчуг, для которого нужно решето с восемьюстами – тысячью дыр, относится к третьему сорту.

– Это остроумно, – сказал Консель. – Я вижу, что работа сортировщиков механизирована… Не может ли сказать хозяин, какой доход приносит эксплоатация жемчужных промыслов?

– Если верить сведениям, сообщаемым Сирром, – ответил я, – то цейлонские жемчужные отмели сдаются на откуп за годовую плату в три миллиона акул.

– Франков! – поправил меня Консель.

– Конечно, франков! Три миллиона франков, – повторил я. – Но мне кажется, что теперь эти отмели не дают уже такого дохода, как раньше. То же самое с американскими отмелями. При Карле V они давали ежегодно жемчугов на четыре миллиона франков, а теперь эта добыча снизилась на две трети. В целом все жемчужные прииски мира дают в год жемчуга примерно на девять миллионов франков.

– Но я слышал, что есть отдельные жемчужины, которые продаются за огромные суммы, – сказал Консель.

– Да, мой друг. История говорит, что Юлий Цезарь подарил Сервилии жемчужину стоимостью в сто двадцать тысяч франков на наши деньги.

– А я слышал, – сказал канадец, – что какая-то древняя дама растворяла жемчуг в уксусе и пила его.

– Это Клеопатра! – воскликнул Консель.

– Должно быть, это было невкусно! – заметил Нед Ленд.

– Это было отвратительно, Нед, – ответил Консель, – но подумайте, что такой стаканчик уксуса стоил полтораста тысяч франков.

– Жалко, что эта дама не была моей женой, – сказал канадец, поглядывая на свои увесистые кулаки.

– Нед Ленд – супруг Клеопатры! – расхохотался Консель.

– Я собирался жениться, Консель, – невозмутимо ответил канадец, – и не моя вина, если дело не выгорело. Я даже купил жемчужное ожерелье Кэт Тендер, своей невесте, но она почему-то вышла замуж за другого. Но это ожерелье стоило мне всего полтора доллара, хотя – поверьте мне на слово, господин профессор, – ни один из камней этого ожерелья не прошел бы через отверстия даже двадцатидырного сита.

– Милый мой Нед! – рассмеялся я. – Это было ожерелье из искусственного жемчуга – обыкновенных стеклянных шариков, наполненных жемчужной эссенцией.

– Все-таки, – возразил канадец, – эта эссенция должна стоит недешево.

– Она ничего не стоит. Это чешуя мелкой рыбешки – уклейки, растворенная в азотной кислоте. Эссенция эта стоит сущие пустяки.

– Теперь я понимаю, почему Кэт Тендер вышла замуж за другого, – с философским спокойствием сказал Нед Ленд.

– Но возвратимся к разговору о ценных жемчужинах, – сказал я. – Я убежден, что ни у одного из земных монархов не найдется жемчужины ценней той, которая принадлежит капитану Немо.

– Вот этой? – спросил Консель, указывая на драгоценность, лежавшую на черном бархате под стеклом витрины.

– Этой самой. Думаю, что не ошибусь, определив ее стоимость в два миллиона…

– Франков, франков! – поспешно подсказал мне Консель.

– Совершенно верно, в два миллиона франков. И для того, чтобы добыть ее, капитану Немо стоило только нагнуться…

– Вот видите, – вскричал Нед Ленд, – почем знать, может быть, во время завтрашней прогулки мы найдем такую же?

– Гм! – буркнул Консель.

– А почему бы нет?

– К чему нам на «Наутилусе» миллионы?

– На борту они, конечно, ни к чему, но… в других местах…

– В других местах!.. – Консель покачал головой.

– Нед Ленд прав, – сказал я, – если бы мы привезли в Европу или Америку жемчужину ценою в несколько миллионов франков, это придало бы большую ценность рассказам о наших подводных, приключениях, внушило бы к ним большее доверие.

– Несомненно! – согласился канадец.

– Но скажите, – снова начал Консель, которого интересовала больше научная сторона вопроса, чем материальная, – представляет ли какую-нибудь опасность ловля жемчуга?

– Нет, – ответил я живо, – особенно если принимать некоторые меры предосторожности.

– А какие же опасности может представлять такое ремесло? – спросил Нед Ленд. – Разве что проглотишь лишний глоток воды.

– Ну, дело не только в этом, Нед. Кстати, – добавил я, стараясь говорить так же беззаботно, как капитан Немо, – вы не боитесь акул, Нед?

– Это я-то? – воскликнул Нед. – Мне, профессиональному гарпунщику, и вдруг бояться акул!

– Речь идет не о том, чтобы поймать акулу на крюк, втянуть на палубу корабля, отрубить ей топором хвост, вспороть брюхо, вырвать сердце и выбросить его в море.

– Значит, вы спрашивали о…

– Вот именно!

– В воде?

– В воде!

– Если захватить с собой хороший гарпун!.. Знаете, господин профессор, в общем это довольно неуклюжие животные. Для того чтобы слопать вас, они обязательно должны перевернуться на спину, а за это время вы всегда успеете всадить им гарпун в сердце.

У Неда Ленда была способность произносить слово «слопать» с таким выражением, от которого у меня мороз пробегал но коже.

– А ты, Консель, какого мнения об акулах? – спросил я.

– Я буду совершенно откровенным с хозяином, – начал Консель.

«В добрый час!» подумал я.

– Если хозяин не боится акул, почему же мне, его верному слуге, их бояться?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЖЕМЧУЖИНА СТОИМОСТЬЮ В ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ФРАНКОВ

Настала ночь. Я улегся в постель, но спал плохо. Акулы все время снились мне, и не раз я просыпался, обливаясь холодным потом.

На следующее утро, в четыре часа, меня разбудил стюард, приставленный ко мне для услуг капитаном Немо. Я быстро встал, оделся и вышел в салон.

Капитан Немо уже ждал меня там.

– Вы готовы, господин Аронакс? – спросил он.

– Вполне готов, капитан.

– В таком случае прошу следовать за мной.

– А мои спутники, капитан?

– Их уже предупредили, и они ждут нас.

– Мы наденем скафандры?

– Пока что нет. «Наутилус» не может подойти близко к берегу, и я остановил его довольно далеко от жемчужных отмелей Манаарского залива. Поэтому я велел снарядить шлюпку, которая доставит нас непосредственно к самой отмели и тем избавит от лишней усталости. Скафандры сложены в шлюпку, и мы наденем их перед самым погружением в воду.

Мы поднялись на палубу. Нед Ленд и Консель уже ждали нас там.

В шлюпке, спущенной на воду и привязанной к борту «Наутилуса», на веслах сидели пять матросов.

Еще не рассветало, и ночь была непроглядно темной. Редкие звезды мерцали в просветах между обложившими небо густыми облаками.

Я посмотрел в сторону земли, но увидел только неопределенное сгущение мрака, закрывавшее три четверти горизонта.

«Наутилус», прошедший за ночь вдоль западного побережья острова Цейлона, находился теперь у входа в залив или, вернее, в бухту, образуемую берегами Цейлона и острова Манаар. Под темной поверхностью вод покоилась одна из крупнейших в мире жемчужных отмелей, неисчерпаемая сокровищница, тянущаяся почти на двадцать миль.

Капитан Немо, Нед Ленд, Консель и я заняли места на корме шлюпки. Один из матросов стал к рулю; остальные взялись за весла, и, как только был отдан конец, мы тронулись в путь.

Шлюпка направлялась на юг. Гребцы не торопились. Я заметил, что они опускали весла в воду с интервалами в десять секунд, как это практикуется в военно-морских флотах. В то время когда шлюпка шла по инерции, слышен был легкий шум капелек воды, спадавших с поднятых весел на поверхность волн. Слабая зыбь, идущая от берега, чуть покачивала шлюпку, и гребешки волн с плеском разбивались о ее нос.

Мы молчали. О чем думал капитан Немо? Быть может, об этой земле, о том, что мы слишком приблизились к ней?

Нед Ленд, вероятно, тоже думал о земле, но, по его мнению, мы все-таки были слишком далеко от нее.

Что же касается Конселя, то он, кажется, ни о чем не думал, а только с нетерпением ждал обещанного удовольствия.

В половине шестого первые лучи зари обозначили более четко линию гор на горизонте. Низменный на востоке, остров был гористым на юге. Мы находились теперь в пяти милях от него.

Между островом и нашей шлюпкой море было пустынно. Не видно было ни одного суденышка, ни одного ныряльщика.

Капитан Немо оказался прав: мы прибыли сюда слишком рано.

День наступил о шесть часов утра с той внезапностью, которая свойственна тропическим странам, не знающим ни рассвета, ни предвечерних сумерок. Солнечные лучи прорвались сквозь облачную завесу, заслонявшую горизонт, и дневное светило быстро поднялось на небосвод.

Теперь я отчетливо видел землю и даже отдельные деревья, растущие на берегу.

Шлюпка повернула к острову Манаар, береговая полоса которого закруглялась на юге. Капитан Немо поднялся со скамейки и посмотрел на море.

По его знаку шлюпка стала, и якорь был брошен в воду. Но пришлось вытравить не больше одного метра якорной цепи – так мелка была в этом месте жемчужная отмель.

Отлив тотчас же подхватил шлюпку и потащил назад в открытое море, сколько позволяла якорная цепь.

– Вот мы и приехали, профессор, – сказал капитан Немо. – Видите эту замкнутую бухту? В ней через месяц соберутся сотни промысловых судов, и тысячи смелых ныряльщиков погрузятся в эти воды. Эта бухта очень удобна для ловли жемчуга: она защищена горами от ветров, и в ней никогда не бывает сильного волнения – два обстоятельства, чрезвычайно важных для работы ныряльщиков. Теперь мы наденем скафандры и начнем свою прогулку.

Я ничего не ответил и, не отрывая глаз от этих опасных вод, стал при помощи одного из матросов облачаться в тяжелый скафандр. Капитан Немо и оба мои товарищи также стали надевать скафандры. Оказалось, что никто из матросов «Наутилуса» не будет сопровождать нас в прогулке по дну залива.

Вскоре мы были заключены по самую шею в каучуковую одежду, и на спину нам повесили резервуары с сжатым воздухом. Аппаратов Румкорфа и электрических фонарей в шлюпке не оказалось. Перед тем как надеть металлический шлем па голову, я указал на это капитану Немо.

– Фонари нам не понадобятся, – ответил он. – Мы не будем забираться в глубину, а мелководье совершенно достаточно освещается солнцем. Кроме того, было бы непростительной неосторожностью зажигать электрические фонари в этих водах: их свет мог бы привлечь к нам внимание опасных хищников.

В то время как капитан Немо говорил это, я посмотрел на Неда Ленда и Конселя. Но неразлучные друзья уже напялили на головы металлические шлемы и ничего не могли слышать.

Мне осталось только предложить капитану Немо последний вопрос, – А где же ружья? – спросил я. – Неужели мы пойдем невооруженными?

– Ружья? К чему они нам? – возразил капитан Немо. – Разве горцы ходят когда-нибудь на медведя с ружьем? Кинжал в руке вернее всякой пули. Вот отличное лезвие. Суньте его за пояс и идем.

Я посмотрел на наших спутников. Они были вооружены так же, как и мы, и, кроме того, у Неда Ленда в руках был большой гарпун, который он захватил с собой с «Наутилуса».

Мне ничего не оставалось делать, как продеть голову в тяжелый медный шлем, позволить завинтить его и открыть кран резервуара с сжатым воздухом.

Через минуту матросы спустили нас одного за другим в воду, и на глубине не более полутора метров мы нащупали ногами слой слежавшегося песка.

Капитан Немо сделал нам знак рукой, мы последовали за ним и по отлогому спуску углубились под воду.

Угнетавшие меня предчувствия внезапно рассеялись. Я обрел глубокое спокойствие и весь отдался чудесному зрелищу подводной жизни.

Солнце достаточно ярко освещало дно. Даже мельчайшие предметы были отчетливо видны. После десяти минут ходьбы мы опустились на глубину в пять метров, и дно стало плоским и ровным.

Мы вспугнули несколько стаек рыбок из отряда одноперых, не имеющих другого плавника, кроме хвостового. Я заметил полосатых змееголовов длиной почти в метр с желтовато-серой спиной и таким же брюхом, отличающихся от змееголовов китайских большим размером и более светлой окраской. Далее нам встретилась окрашенная в яркие цвета рыбка-парус, спинной плавник которой напоминает воротничек. Это съедобная рыбка; высушенная и замаринованная, она считается деликатесом у местного населения. Я знаком обратил внимание Конселя на принадлежащую к семейству каранговых рыб ставриду, тело которой покрыто очень мелкой чешуей; сверху ставрида голубовато-серого цвета, снизу – серебристого; длина ее не превышает тридцати сантиметров.

Между тем восходившее солнце все ярче и ярче освещало воду.

Характер дна мало-помалу изменялся.

Мелкий, плотно слежавшийся песок уступил место некоторому подобию шоссейной дороги, словно замощенной круглыми обломками скал, поросших ковром из зоофитов и моллюсков.

Я увидел здесь плацен с неровными тонкими створками раковины, принадлежащих к семейству устричных и водящихся только в Красном море и Индийском океане; оранжевых люцин с круглой раковиной; несколько персидских пурпурниц, снабжавших «Наутилус» прекрасной краской; анатин – съедобных раковин, продающихся на индостанских базарах, и, наконец, окулин, очаровательные веера которых представляют, пожалуй, самое красивое зрелище океанской фауны.

По дну сновали легионы членистоногих, в частности многоколенчатые, с кругловатым телом, заканчивающимся с одной стороны хоботком, а с другой – брюшком с семью парами конечностей; палеостракоз – почти вымершую группу, лишенную предротовых конечностей; гигантских крабов, которых наблюдал и Чарльз Дарвин; природа наделила их огромной силой: они взбираются на прибрежные деревья, срывают с них кокосы, разбивающиеся при падении, и потом раскрывают их своими мощными клешнями. Здесь, в этих ярко освещенных водах, крабы передвигались с удивительной быстротой, в противоположность малабарским крабам едва-едва ползущим между скалами.

Около семи часов утра мы, наконец, добрались до жемчужной отмели, где разбросаны миллионы раковин. Эти драгоценные моллюски прилепляются при помощи выделяемой ими слизистой жидкости к скалам и больше уже не двигаются, в отличие от съедобных ракушек, которые не теряют способности передвигаться.

Жемчужница, в которой образуется жемчуг, представляет собой закругленную раковину с почти одинаковыми, очень толстыми, створками, шероховатыми снаружи.

Некоторые из ракушек были изборождены зеленоватыми полосами, лучами, разбегавшимися во все стороны. Это были молодые ракушки. Другие, старые, возрастом в десять и более лет, были темные, почти черные и доходили до пятнадцати сантиметров в ширину.

Капитан Немо указал мне рукой на бесчисленное скопление раковин, и я понял, что эта россыпь действительно неистощима, ибо плодородие природы все-таки всегда создает больше, чем может разрушить человек.

Нед Ленд, верный человеческому инстинкту разрушения, поспешил наполнить сетку, висевшую у него на боку, лучшими моллюсками.

Но нам нельзя было останавливаться. Нужно было не отставать от капитана, уверенно шедшего вперед по известным ему дорожкам. Мы несколько раз попадали в такие места, где, поднимая руку над головой, я доставал его поверхность. Но тут же дно опять опускалось.

Часто нам приходилось огибать высокие пирамидальные скалы. В их трещинах и расселинах гнездились крупные ракообразные. Покачиваясь на своих высоких ножках, похожие на какие-то фантастические военные машины, они пристально смотрели на нас.

Наконец, мы очутились у входа в грот, который был вырыт в живописной, с капризными контурами скале, густо поросшей красивейшими представителями морской флоры. Сначала мне показалось, что в гроте царит непроницаемый мрак и что солнечные лучи угасают у его входа; однако оказалось, что вода, заполняющая грот, светится; то был прозрачный и неопределенный свет поглощенных солнечных лучей.

Капитан Немо вошел в грот. Мы последовали за ним.

Вскоре мои глаза привыкли к сумеркам, царившим в пещере. Я стал различать своды, поддерживаемые местами естественными пилястрами с широкими гранитными основаниями, похожими на тяжелые колонны тосканской архитектуры.

Зачем нашему странному проводнику понадобилось привести нас в глубь этой подводной пещеры?

Скоро я узнал это.

Спустившись по довольно крутому откосу, мы очутились на дне круглой впадины. Там капитан Немо остановился и указал на предмет, который мы вначале не заметили.

Это была тридакна гигантских размеров – диаметром в два метра, то есть даже больше той, которая находилась в салоне «Наутилуса».

Я подошел поближе к этому изумительному моллюску.

Он прилепился к гранитной площадке и рос в одиночестве в спокойных водах этого грота.

Я определил вес этой тридакны в триста килограммов. Такая «устрица» должна содержать не менее пятнадцати килограммов мяса.

Капитан Немо, очевидно, знал раньше о существовании этой тридакны. Он уже не в первый раз навещал ее, и я подумал, что он привел нас в это место только затем, чтобы показать это чудо природы.

Но я ошибся. Капитану Немо самому необходимо было ознакомиться с состоянием раковины.

Гигантские створки раковины были полуоткрыты. Капитан вложил между ними кинжал, чтобы не дать им сомкнуться. Потом он рукой приподнял зубчатый край мантии моллюска.

Там, между складками тела моллюска, я увидел свободно растущую жемчужину величиной с кокосовый орех. Ее правильная сферическая форма, поразительная чистота и непередаваемо красивые переливы делали из нее драгоценность, которой буквально не было цены.

Охваченный любопытством, я протянул руку, чтобы потрогать ее, взвесить, полюбоваться ею вблизи. Но капитан остановил мою руку и быстрым движением вытащил кинжал из створок, которые тотчас же захлопнулись.

Я понял намерение капитана: оставляя эту жемчужину под мантией моллюска, он давал ей возможность незаметно расти. Каждый год выделения моллюска прибавляли к ней новый слой. Один только капитан Немо знал грот, где созревает этот чудесный плод. Он растил его, чтобы в один прекрасный день перенести в свой музей. Быть может, он сам и вызвал образование этой жемчужины, подсунув под мантию моллюска бусинку или металлический шарик, который мало-помалу должен был обрасти перламутровым покровом.

Так или иначе, но, сравнивая эту жемчужину с теми, о существовании которых я слышал, и с теми, которые хранились в витринах музея «Наутилуса», я оценил ее минимально в десять миллионов франков. Это была даже не драгоценность, а скорее небывалая редкость, ибо не было на свете женщины, ухо которой выдержало бы тяжесть такой серьги.

Осмотр чудесной тридакны кончился. Капитан Немо вышел из грота, и мы снова взобрались по откосу на жемчужную отмель.

Мы шли вразброд, как будто гуляли по полю. Каждый из нас останавливался, где ему хотелось, далеко отставая от остальных.

Надо сказать, что я совершенно перестал думать об опасностях этой подводной прогулки, так угнетавших меня накануне.

Дно все время поднималось, и, наконец, на мелком месте, где глубина не превышала метра, моя голова высунулась над поверхностью океана. Консель догнал меня и, приставив стекла своего шлема к стеклам моего, передал мне глазами дружеский привет. Но это мелкое место тянулось всего на несколько десятков метров, а затем мы снова погрузились в свою стихию. Мне кажется, я в праве был теперь так называть океан.

Так прошло еще минут десять. Вдруг капитан Немо остановился. Мне показалось, что он сбился с пути. Но нет: он сделал нам знак приблизиться и, когда мы подошли, вытянул руку, указывая на какую-то точку.

Я стал внимательно всматриваться.

В пяти метрах от меня мелькнула тень. Тревожная мысль об акулах пронеслась в моем уме. Но я напрасно взволновался: на этот раз речь шла о другом.

Это был человек, живой человек, индус-рыбак, который, вероятно, нырял за жемчужными раковинами. Я увидел дно его лодки, стоящей невдалеке, над его головой. Он нырял и тотчас же возвращался на поверхность. Опускаясь в воду, он держал между ногами большой булыжник, привязанный веревкой к корме. Это помогало ему быстрее достигнуть дна; на глубине примерно пяти метров он выпускал камень, бросался на колени и поспешно заполнял сетку первыми попавшимися под руку раковинами. Затем он всплывал на поверхность, опорожнял в лодку содержимое сетки, вытаскивал камень и снова повторял свою операцию. Под водой он держался каждый раз не больше тридцати секунд.

Водолаз не замечал нашего присутствия. Тень скалы скрывала нас от него.

Да и как могло притти в голову бедному индусу, что люди, существа, подобные ему, находились рядом с ним под водой и следили за каждым его движением?

Много раз он нырял и снова поднимался на поверхность. Всякий раз он успевал набрать не больше чем по десять раковин, так как их приходилось отрывать от дна, к которому они крепко прилепились. А сколько этих раковин, из-за которых он рисковал жизнью, оказывалось пустыми!

Я следил за водолазом с большим вниманием. Он нырял и поднимался на поверхность через правильные промежутки времени. В течение получаса ничто не мешало его работе.

Я очень увлекся зрелищем этого интересного промысла, и совершенно позабыл об угрожающей ловцу опасности, как вдруг увидел, что он неожиданно в ужасе вскочил на ноги и поспешно оттолкнулся от дна, чтобы всплыть.

Я понял причину его испуга. Над несчастным водолазом мелькнула гигантская тень. Это была огромная акула, плывшая навстречу ему с открытой пастью и горящими глазами!

Я окаменел от страха, не будучи в силах сделать ни малейшего движения.

Прожорливый хищник бросился прямо на несчастного индуса. Тот отскочил в сторону и избежал раскрытой пасти, но не сумел спастись от страшного удара хвостом по груди, который мгновенно свалил его с ног.

Вся эта сцена разыгралась в течение нескольких секунд. Акула, повернувшись на спину, готовилась перерезать индуса пополам, как вдруг я увидел, что капитан Немо, стоявший рядом со мной, решительно шагнул навстречу чудовищу, держа в руке кинжал.

Он хотел вступить в единоборство со страшным хищником!

Акула уже собиралась проглотить бедного водолаза, когда увидела нового противника. Мгновенно повернувшись на живот, она устремилась к капитану Немо.

Я и сейчас отчетливо помню все подробности этой страшной борьбы. Остановившись, как вкопанный, капитан Немо с поразительным хладнокровием ждал приближения огромной акулы. Когда та бросилась на него, он с необычайной ловкостью отскочил в сторону, избежал толчка и по самую рукоятку всадил ей в брюхо кинжал.

Но это еще не был конец. Только тут-то и началась борьба.

Акула, фигурально говоря, взревела. Кровь потоком лилась из ее раны. Вода вокруг нас так густо окрасилась в непрозрачный красный цвет, что я перестал видеть дальнейшее.

Только через несколько мгновений, когда вода просветлела, я увидел, что смелый капитан, вцепившись в плавник акулы, отчаянно борется с ней, ударяя ее наотмашь кинжалом в брюхо, по не имея возможности нанести последний, решительный удар в сердце. Акула отчаянно извивалась, взбаламучивая воду с такой силой, что я едва удерживался на ногах.

Я хотел броситься па помощь к капитану, но, пригвожденный страхом к месту, не мог сделать ни шага.

С тоской и болью я видел, что положение борющихся меняется. Капитан упал на дно, придавленный огромной тушей, обрушившейся на него. Пасть акулы раскрылась, огромная и страшная, и через секунду капитан уже покончил бы все счеты с жизнью, если бы не вмешательство Неда Ленда.

Быстрый, как мысль, канадец кинулся на акулу и нанес ей страшный удар острием своего гарпуна.

Вода снова помутнела от новых потоков крови и заходила ходуном от отчаянных ударов хвоста акулы. Но Нед Ленд не промахнулся. Его гарпун поразил хищника в самое сердце. Это была агония. Волнение, поднятое судорожными движениями чудовища было так велико, что свалило меня и Конселя с ног.

Тем временем Нед Ленд помог капитану подняться на ноги. Не получив ни одной царапины в борьбе, тот, встав на ноги, подбежал к индусу, быстро обрезал веревку, привязывавшую ого к камню, обхватил рукой бесчувственное тело, и, оттолкнувшись от дна ногой, всплыл на поверхность океана.

Мы втроем последовали за ним и через несколько секунд уже влезли в лодку водолаза.

Прежде всего капитан Немо позаботился привести беднягу в чувство. Я не был уверен, удастся ли ему спасти индуса. Правда, под водой он пробыл короткое время. Но ударом хвоста акула могла его убить!

К счастью, благодаря энергичным мерам, принятым капитаном и Конселем, сознание постепенно возвращалось к утопленнику. Он раскрыл глаза. Можно представить себе, каково было его удивление, даже испуг, когда он увидел четыре медные головы, склонившиеся над ним!

Но что мог он подумать, когда капитан Немо, вынув из кармана мешочек с жемчугом, вложил его ему в руку! Бедный цейлонский индус дрожащей рукой принял великолепный дар обитателя морей! Его испуганный взгляд говорил, что он не знает, каким неведомым существам обязан он и жизнью и богатством.

По знаку капитана мы пошли обратно к жемчужной отмели и после получаса ходьбы по знакомой дороге оказались возле шлюпки «Наутилуса», стоявшей на якоре.

Мы сели в шлюпку и с помощью матросов освободились от своих тяжелых металлических шлемов.

Первое слово капитана Немо было обращено к канадцу.

– Благодарю вас, мистер Ленд! – сказал он.

– Не стоит благодарности, капитан, – отвечал Нед Ленд. – Я был у вас в долгу.

Легкая улыбка скользнула по губам капитана, и этим все кончилось.

– К «Наутилусу»! – приказал он.

Шлюпка понеслась по волнам. Несколько минут спустя нам повстречался труп акулы, всплывший на поверхность.

По черной окраине плавников я узнал страшную акулу-людоеда Индийского океана. Рыба была более двадцати пяти футов в длину; огромная пасть занимала одну треть тела. Это была взрослая акула, судя по шести рядам ее зубов, расположенным в верхней челюсти, в форме равнобедренного треугольника.

Консель разглядывал околевшую акулу с чисто научным интересом; и я уверен, что он отнес ее, и не без основания, к подклассу элазмобранхит, отряду селахиевых или широкоротых.

В то время как я рассматривал эту безжизненную тушу, около дюжины прожорливых акул такого же вида всплыло вокруг шлюпки. Не обращая на нас никакого внимания, они накинулись на труп, вырывая друг у друга куски мяса.

В половине девятого мы взошли на борт «Наутилуса».

Мысли мои постепенно возвращались к нашей экскурсии на Манарскую отмель. Я отдавал дань несравненной отваге капитана Немо, в чем я имел случай убедиться. И затем я понял, что этот человек способен пожертвовать собою ради спасения представителя человеческого общества, от которого он бежал в морские глубины! Что бы ни говорил о себе этот загадочный человек, все же ему не удалось убить в себе чувство сострадания.

Я высказал ему это.

Он ответил мне, заметно взволновавшись:

– Но это был индус, господин профессор, представитель угнетенного народа, а я до последнего вздоха буду защитником угнетенных!