Текст книги "80000 километров под водой"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ
АРАВИЙСКИЙ ТУННЕЛЬ

В тот же день я передал Конселю и Неду Ленду ту часть своего разговора с капитаном Немо, которая их непосредственно интересовала.

Когда я сказал им, что через два дня мы будем бороздить йоды Средиземного моря, Консель захлопал в ладони, а Нед Ленд пожал плечами.

– Подводный туннель? – воскликнул он. – Сообщение между двумя морями? Про это никто никогда не слыхал!

– Дружище Нед! – ответил ему Консель. – Слышали ли вы когда-нибудь о «Наутилусе»? Нет. И тем не менее он существует. Итак, не пожимайте плечами и не отрицайте фактов под тем предлогом, что вы ничего о них не слышали!

– Посмотрим, кто окажется правым, – сказал Нед Ленд, покачав головой. – Я буду рад поверить в существование этого туннеля, хотя бы потому, чтобы поскорее очутиться в Средиземном море!

В этот же вечер «Наутилус», плывший по поверхности моря, приблизился под 21°30' северной широты к аравийскому берегу. Я увидел Джедду, важный торговый пункт, ведущий оживленный обмен с Египтом, Сирией, Турцией и Индией. С того расстояния, на котором мы находились, я довольно отчетливо различал городские постройки, корабли, пришвартованные к набережным и отстаивавшиеся на рейде, так как низкая осадка не позволяла им причаливать к берегу.

Склоняющееся к закату солнце заливало светом белые городские здания, и они ослепительно сверкали.

В стороне от города расположились деревянные и тростниковые хижины оседлых бедуинов.

Но вскоре Джедда скрылась в ночном мраке, и «Наутилус» погрузился в слегка фосфоресцирующую воду.

Назавтра, 10 февраля, всплыв на поверхность, мы увидели невдалеке от нас много кораблей, и «Наутилус» поспешил снова погрузиться в воду. Но в полдень, в момент производства обычных наблюдений, море оказалось пустынным, и «Наутилус» снова мог подняться на его поверхность.

Я вышел на палубу в сопровождении Неда Ленда и Конселя.

На востоке в туманном мареве чуть виднелся контур низменного берега.

Облокотившись о дно шлюпки, мы болтали о всякой всячине, вдруг Нед Ленд вытянул руку и, указывая на какую-то точку моря, спросил меня:

– Вы ничего там не видите, господин профессор?

– Нет, – ответил я. – Вы ведь знаете, что я не такой дальнозоркий, как вы!

– Глядите внимательно, настаивал Нед, – там по штирборту, впереди, неужели вы не видите какой-то движущийся предмет?

– В самом деле? – сказал я, присмотревшись внимательней – я вижу какое-то длинное черноватое тело на поверхности моря.

– Еще один «Наутилус»? – спросил Консель.

– Нет, – ответил канадец, – но я вряд ли ошибусь, если скажу, что это какое-то морское животное.

– Разве в Красном море водятся киты? – спросил Консель.

– Изредка встречаются, – ответил я.

И в самом деле, продолговатое черное тело находилось не больше чем в миле расстояния от нас. Оно производило издали впечатление выступающей из моря большой скалы. Но что это было в действительности, я пока не мог определить.

– Нет, это не кит, – заметил Нед Ленд, не спускавший ни на секунду глаз с животного. – Киты – мои старые знакомые, и я хорошо знаю все их повадки.

– Подождем, – предложил Консель. – «Наутилус» направляется в ту сторону, и через несколько минут мы узнаем, что это такое.

– Ага! Оно движется… Оно ныряет! – воскликнул Нед Ленд. – Тысяча чертей! Что бы это могло быть? У него нет раздвоенного хвоста, как у китов или кашалотов, а его плавники похожи па обрубки конечностей!

– Но… – начал я.

– Глядите, – прервал меня канадец, – оно поворачивается на спину, грудью кверху.

– Да это какая-то сирена-обольстительница! – рассмеялся Консель.

Слова Конселя сразу натолкнули меня на правильный, путь. Я понял, что мы видели перед собой представителя отряда сирен, о которых сложилась легенда, что они полуженщины, полурыбы,

– Нет, – сказал я Конселю, – это не сирена, а другое редкое животное из того же отряда. Это дюгонь.

Тем временем Нед Ленд продолжал разглядывать животное. Его глаза блестели от жадности. Можно было подумать, что од ждет только случая броситься в море, чтобы напасть на дюгоня.

– Ах, господин профессор, – воскликнул он дрожащим от волнения голосом, – мне никогда еще не приходилось охотиться за такой штукой!

В этих словах сказался весь характер Неда Ленда. На палубу вышел капитан Немо. Он увидел дюгоня и, бросив взгляд на канадца, понял сжигавшее его нетерпение. Он обратился к Неду Ленду:

– Если бы у вас сейчас был гарпун, мистер Ленд, верно, он жег бы вам руку?

– Совершенно верно, капитан.

– И вы не отказались бы на денек вернуться к своей профессии гарпунщика и увеличить еще одной победой список своих охотничьих успехов?

– С удовольствием сделал бы это!

– Что ж, действуйте!

– Спасибо, капитан, – сказал Нед Ленд. Глаза у него разгорелись.

– Только одно условие: бить без промаха! Предупреждаю, что это в ваших же интересах.

– Разве дюгонь такое опасное животное? – спросил я. Канадец пренебрежительно пожал плечами.

– Да, – ответил капитан. – Бывает, что это животное бросается на охотников и опрокидывает их лодку. Но для мистера Ленда эта опасность не страшна. У него меткий глаз и верная рука. Я рекомендовал ему не промахнуться не столько из-за опасности, сколько потому, что мясо дюгоня – лакомое блюдо, а мистер Ленд, сколько мне известно, непрочь полакомиться.

– Вот как! – воскликнул канадец. – Это животное, кроме всего прочего, еще и вкусное!

– Да, мистер Ленд. Его мясо по вкусу ничем не отличается от говядины, и в Меланезии оно украшает собой царские столы. За дюгонем в последнее время так яростно охотятся, что, так же как его родич – ламантин, он, вероятно, быстро исчезнет.

– В таком случае, капитан, – серьезно сказал Консель, – может быть, не следует охотиться за этим, дюгонем? Что, если это последний экземпляр? Тогда его нужно сохранить в интересах науки.

– Возможно, что это и так, – возразил канадец, – но в интересах кулинарии необходимо поохотиться за ним!

– Действуйте, мистер Ленд, – повторил капитан Немо.

Семь человек из команды «Наутилуса» поднялись в эту минуту на палубу. Они были, по обыкновению, молчаливы и невозмутимы. Один из них нес гарпун с веревкой, какие употребляются на китобойных судах.

Шлюпку спустили на воду, шесть гребцов заняли в ней места, рулевой встал за руль. Нед Ленд, Консель и я уселись на корме шлюпки.

– Разве вы не поедете с нами, капитан? – спросил я.

– Нет, профессор. Желаю вам успеха.

Шлюпка отчалила от борта и, увлекаемая вперед шестью гребцами, быстро поплыла к дюгоню, видневшемуся в двух милях от «Наутилуса».

Приблизившись к нему на несколько кабельтовов, гребцы замедлили движения и совершенно бесшумно опускали теперь весла в воду.

Вооружившись гарпуном, Нед Ленд встал на носу.

Китобойный гарпун обычно привязан к очень длинной и прочной веревке, которая легко разматывается, как только раненое животное натягивает ее. Но на этот раз веревка была совсем короткой – едва в двадцать метров длиной, – и второй конец ее был привязан к пустому бочонку, который должен был указывать, в каком направлении плывет под водой раненое животное.

Я также встал на ноги и рассматривал противника канадца. Дюгонь был очень похож на ламантина. Его продолговатое тело оканчивалось длинным хвостом, а боковые плавники – настоящими пальцами. Отличие дюгоня от ламантина заключается в том, что его верхняя челюсть вооружена двумя клыками, длинными и острыми, настоящими бивнями.

Дюгонь, за которым охотился Нед Ленд, был колоссальным животным. Он не шевелился и, казалось, заснул на поверхности воды. Это обстоятельство благоприятствовало канадцу и делало его задачу более легкой.

Шлюпка осторожно приблизилась к животному на расстояние в пять-шесть метров. Матросы подняли весла.

Нед Ленд откинулся назад и, занеся руку, бросил гарпун.

Послышался свист, и дюгонь исчез. Очевидно, брошенный с силой гарпун задел только воду.

– Тысяча чертей! – взревел взбешенный канадец. – Я промахнулся?

– Нет, – ответил я. – Животное ранено. Вот следы крови. Но гарпун упал в воду.

– Мой гарпун! – воскликнул Нед Ленд. – Мой гарпун!

Матросы снова спустили весла в воду, и рулевой направил шлюпку к всплывшему на поверхность бочонку.

Выловив гарпун, шлюпка кинулась преследовать раненое животное. Оно время от времени всплывало на поверхность, чтобы подышать. Рана, видимо, не ослабила его, так как оно плыло с большой скоростью. Шлюпка, приводимая в движение двенадцатью мускулистыми руками, не шла, а летела за ним. Много раз она почти настигала Дюгоня, и канадец уже готовился нанести второй удар, но животное всякий раз быстро ныряло в воду и уходило от опасности.

Можно себе представить гнев и нетерпение Неда Ленда. Он проклинал несчастное животное всеми известными ему английскими проклятиями. Даже мне было обидно, что дюгонь разрушает все наши хитрые планы.

Так мы преследовали дюгоня в течение почти часа, и я начал уже отчаиваться в удаче, как вдруг животное вознамерилось отомстить нам за преследование и направилось к лодке, чтобы в свою очередь напасть на нее.

Этот маневр не ускользнул от канадца.

– Внимание! – крикнул он.

Рулевой сказал несколько слов на своем странном языке. Очевидно, он предлагал команде быть настороже.

Дюгонь, приблизившись на двадцать футов к шлюпке, вдруг остановился, втянул через ноздри, расположенные не в нижней, а в верхней части рыла, большой запас воздуха и ринулся на нас.

Нам не удалось избежать толчка. Но благодаря искусству рулевого, сумевшего увильнуть от лобового удара, шлюпка только покачнулась и набрала тонну или две воды, которую потом пришлось вычерпывать.

Нед Ленд, стоя на носу, осыпал ударами гарпуна гигантское животное, которое впилось зубами в борт шлюпки и пыталось поднять ее из воды, как африканский лев поднимает косулю.

Мы все попадали друг на друга, и неизвестно, чем бы кончилось это приключение, если бы взбешенный гарпунщик не изловчился и не нанес прямо в сердце животному.

Послышался скрежет зубами о борт шлюпки, и дюгонь пошел ко дну, увлекая за собой и гарпун.

Но вскоре бочонок снова всплыл на поверхность и вслед за ним труп дюгоня, опрокинутый на спину. Шлюпка взяла его на буксир и потащила к «Наутилусу».

Тушу дюгоня с большим трудом, при помощи талей, удалось втащить на палубу «Наутилуса». Он весил свыше пяти тысяч килограммов.

Разделка туши была осуществлена под непосредственным руководством Неда Ленда, который никому не пожелал передоверить это дело.

В тот же вечер стюард подал мне на обед блюдо из мяса дюгоня, великолепно приготовленное судовым поваром. Мне оно понравилось больше, чем говядина.

На следующий день, 11 февраля, кладовая «Наутилуса» пополнилась новым запасом дичи. Стайка ласточек села на палубу подводного корабля. Это были нильские ласточки, разновидность, встречающаяся только в Египте, с черным клювом, остроконечной черной головой, глазами, окруженными белыми крапинками, серой спиной, крыльями и хвостом, белой грудью и брюшком и красными лапками. Мы поймали также несколько дюжин нильских уток, диких птиц с белой головой и шеей, усеянной черными пятнами. Дичь эта также оказалась очень приятной на вкус.

«Наутилус» шел в этот день с умеренной скоростью; казалось, ему некуда было спешить. Я заметил, что вода Красного моря становилась все менее соленой, по мере того как мы приближались к Суэцу.

Около пяти часов пополудни мы увидели на севере мыс Рас-Мохаммед, являющийся оконечностью каменистой Аравии, лежащей между Суэцким заливом и заливом Акабы.

«Наутилус» вошел в Суэцкий залив. Я ясно различил высокую гору над мысом Рас-Мохаммед. Это была гора Ореб.

В шесть часов вечера «Наутилус», то погружавшийся в воду, то плывший по ее поверхности, прошел в виду Тора, расположенного в глубине бухты. Вода этой бухты, как мне говорил уже капитан Немо, действительно имела красноватый оттенок.

Ночь настала внезапно, среди тяжелого молчания, нарушаемого только криками пеликанов, шумом прибоя, разбивающегося о рифы, да отдаленными гудками пароходов.

Между восемью и девятью часами вечера «Наутилус» опустился на несколько метров под воду. По моим расчетам, мы должны были находиться где-то очень Слизко от Суэца.

Сквозь окно салона я видел основания береговых скал, ярко освещенные светом электрического прожектора. У меня создавалось впечатление, что пролив все больше суживается.

В 9 часов 15 минут корабль снова всплыл на поверхность.

Мне не терпелось поскорее увидеть Аравийский туннель капитана Немо. Не находя себе места, я поднялся на палубу подышать свежим воздухом.

Вскоре я увидел вдали, на расстоянии примерно полутора миль от нас, ослабленный вечерним туманом свет.

– Это пловучий маяк, – произнес голос возле меня.

Я вздрогнул от неожиданности и, обернувшись, узнал капитана Немо.

– Это Суэцкий пловучий маяк, – повторил он. – Мы скоро подойдем к отверстию туннеля.

– Надо полагать, что вход в него, не так-то прост? – спросил я.

– Да, это довольно опасное место. Поэтому я взял за правило при входе в туннель находиться в рулевой рубке и лично управлять судном. А теперь, господин профессор, вам придется спуститься вниз: «Наутилус» погрузится в воду и снова выйдет на поверхность уже в Средиземном море, миновав Аравийский, туннель.

Я последовал за капитаном Немо. Люк закрылся, резервуары заполнились водой, и судно погрузилось снова на глубину в десять метров.

В ту минуту, когда я собирался итти в свою каюту, капитан Немо остановил меня.

– Господин профессор, – сказал он, – не хотите ли подежурить вместе со мной в штурвальной рубке?

– Я не решался просить вас об этом, капитан, – ответил я.

– В таком случае, идемте. Оттуда вы увидите все, что можно видеть во время этого подземного и вместе с тем подводного плавания.

Мы поднялись по трапу, ведущему на палубу, до середины его. Здесь капитан Немо отварил дверь, и мы очутились в узком невысоком коридоре, в конце которого была расположена штурвальная рубка, возвышавшаяся, как известно, на носу корабля.

Это была каюта площадью в шесть футов, то есть такого же примерно размера, как на пароходах, плавающих по Миссисипи и Гудзону. Посредине ее помещался штурвал, соединенный штуртросами с рулем направления на корме. Четыре иллюминатора в четырех стенах каюты, застекленные чечевицеобразнными стеклами, позволяли рулевому глядеть во все стороны.

В рубке было темно; но скоро мои глаза привыкли к этой темноте, и я увидел рулевого, державшего обе руки на штурвале.

– Теперь, – сказал капитан Немо, – поищем вход в туннель.

Электрические провода соединяли рулевую рубку с машинным отделением, и при посредстве ряда условных сигналов капитан мог, не отходя от штурвала, давать приказы – увеличивать или уменьшать скорость судна.

Капитан Немо нажал металлическую кнопку, и в ту же минуту винт сбавил число оборотов.

Я молча смотрел на крутую гранитную стену, – непоколебимое подножие материка – вдоль которой мы шли на расстоянии нескольких метров в течение почти часа.

Капитан Немо не спускал глаз с компаса, и по его указаниям рулевой поворачивал штурвал, все время меняя направление корабля.

В 10 часов 15 минут капитан Немо сам стал за штурвал.

Перед нами открывался вход в широкую и глубокую галлерею.

«Наутилус» смело вошел в нее.

Железная обшивка корабля непривычно загудела. То был шум вод Красного моря, низвергавшихся по уклону в Средиземное море. Поток увлекал «Наутилус» вперед с быстротой стрелы, несмотря на то, что для торможения движения машина сообщала винту обратное вращение с предельным числом оборотов.

На стенках туннеля при этой головокружительной скорости можно было различить только сверкающие полосы света, начерченные электрическим прожектором. Сердце мое бешено стучало и я придерживал его рукой, чтобы умерить биение.

В 10 часов 35 минут капитан Немо передал штурвал рулевому и, повернувшись, ко мне, сказал:

– Мы в Средиземном море.

Увлекаемый потоком, «Наутилус» меньше чем в двадцать минут пересек под землей Суэцкий перешеек…

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ГРЕЧЕСКИЙ АРХИПЕЛАГ

На следующий день, 12 февраля, на рассвете, «Наутилус» всплыл на поверхность. Я поспешил подняться на палубу.

В трех милях к югу от нас смутно вырисовывался в утреннем тумане контур древнего Пелузиума.

Стремительный поток мгновенно перенес нас из одного моря в другое. Но этот туннель, по которому легко было спускаться, вероятно, был совершенно непроходим в обратном направлении – из Средиземного моря в Красное.

Около семи часов утра Нед Ленд и Консель присоединились ко мне. Эти неразлучные друзья преспокойно проспали всю ночь, нисколько не интересуясь подвигом «Наутилуса».

– Ну-с, господин профессор, – насмешливо спросил канадец, – а где же обещанное Средиземное море?

– Мы плывем по его поверхности, друг Нед, – ответил я.

– Как! – воскликнул Консель, – Значит… этой ночью?

– Совершенно верно, этой ночью в продолжение двадцати минут мы прошли сквозь этот непроходимый перешеек!

– Не верю, – сказал Нед Ленд

– Напрасно, мистер Ленд, – ответил я. – Низменный берег, который вы видите на юге, – это берег Египта.

– Меня не проведешь, господин профессор, – возразил упрямый канадец.

– Раз хозяин утверждает, ему нужно верить! – сказал Консель.

– Кстати сказать, Нед, – продолжал я, – капитан Немо лично продемонстрировал мне свой туннель. Я стоял рядом с ним в рулевой рубке, в то время как он сам направлял «Наутилус» через узкий проход.

– Слышите, Нед? – спросил Консель.

– У вас прекрасное зрение, Нед, – добавил я, – и вы легко можете убедиться, что я вас не обманываю. Глядите, там должна быть видна гавань Порт-Саида!

Канадец устремил глаза в указанном направлении.

– Действительно, – сказал он, – вы оказались правы, господин профессор, и ваш капитан – мастер своего дела. Мы в Средиземном море. Хорошо. Давайте поболтаем о наших делишках, но только так, чтобы никто не мог нас подслушать.

Я отлично понял, куда метит канадец. «Во всяком случае, – подумал я, – поговорить об этом необходимо, раз Нед Ленд настаивает.

И мы втроем пошли к выступу прожектора и уселись там.

– Теперь мы вас слушаем, Нед, – сказал я. – Что вы хотели сообщить нам?

– Мое сообщение будет очень кратким, – ответил канадец. – Мы подходим к Европе, и, прежде чем капитану Немо взбредет в голову потащить нас на дно Полярного моря или в Океанию, я предлагаю расстаться с „Наутилусом“.

Признаюсь, что мне неприятно было спорить с канадцем на эту тему. Мне ни в какой мере не хотелось стеснять свободу своих, товарищей, но, с другой стороны, у меня не было желания так скоро расстаться с капитаном Немо. Благодаря ему, благодаря его изумительному кораблю я каждый день пополнял свои знания, заново написал свою книгу о жизни морского дна, находясь, так сказать, в самом центре развития этой жизни. Где еще я найду возможность так полно изучить чудеса океана? Конечно, нигде. Поэтому мне не хотелось покинуть подводный корабль, покамест не завершится наша кругосветная исследовательская экспедиция,

– Друг мой Нед, – сказал я, – ответьте мне, не таясь: неужели вы скучаете на этом корабле? Неужели вы проклинаете судьбу, забросившую вас сюда?

Канадец ответил не сразу. Скрестив руки на груди, он сказал:

– По правде говоря, я не жалею, что совершил это подводное плавание. Когда-нибудь я буду с удовольствием вспоминать о нем. Но для того чтобы это произошло, нужно, чтобы наше плавание окончилось. Вот что думаю я по этому поводу!

– Это плавание кончится, Нед.

– Где? Когда?

– Где? Не знаю. Когда? Не могу вам сказать точно, но думаю, что тотчас же после того, как море раскроет нам свою последнюю тайну. На этом свете всякое начало рано или поздно должно иметь свой конец.

– Я совершенно согласен с хозяином, – вставил Консель.

– По-моему, вполне возможно, что, объездив с нами все моря и океаны, капитан Немо просто-напросто вышвырнет нас.

– Вышвырнет? – обиделся канадец. – Вы сказали, что он нас вышвырнет?

– Не придирайтесь к словам, Нед Ленд, – вмешался я.

– Нам нечего бояться капитана Немо, в этом я не, согласен с Конселем. Но, с другой стороны, нельзя надеяться и на то, что он добровольно согласится отпустить нас. Мы знаем все секреты „Наутилуса“, и вряд ли он позволит, чтобы они странствовали по белу свету вместе с нами.

– На что же вы, в таком случае, надеетесь? – спросил канадец.

– На обстоятельства, которые рано или поздно сложатся так, что мы сможем воспользоваться, ими. Это может случиться через шесть месяцев с таким же успехом, как и сейчас.

– Гм, – буркнул Нед Ленд. – Скажите на милость, господин натуралист, можете ли вы предугадать, где мы будем через шесть месяцев?

– Может быть, снова здесь, а может быть, и в Китае. Вы знаете, что „Наутилус“ – поразительно быстроходное судно. Он несется по океанам с такой же скоростью, как ласточка по воздуху или курьерский поезд по земле. Он не боится оживленных морей – мы в этом уже убедились. Кто может сказать, что через шесть месяцев он не вернется снова к берегам Франции или Англии и что условия для побега не будут еще более благоприятными, чем сегодня?

– Господин профессор, – сказал канадец, – ваши доводы несостоятельны. Вы говорите все в будущем времени: „Мы будем здесь. Мы будем там“. А я говорю в настоящем времени: „Мы здесь – воспользуемся этим“.

Мне нечего было возразить против логического рассуждения Неда Ленда, и я почувствовал себя побитым в этом споре. У меня не было больше аргументов в защиту своего предложения.

– Господин профессор, – продолжал Нед, – предположим на минуту невозможное – что капитан Немо сам предложит нам свободу. Примете ли вы ее?

– Не знаю.

– А если он добавит, что это предложение он не повторит никогда в жизни, – тогда вы как поступите?

Я промолчал.

– Что об этом думает друг Консель? – спросил канадец.

– Другу Конселю решительно нечего сказать по этому поводу, – спокойно ответил фламандец. – Он совершенно не заинтересован в том или ином решении этого вопроса. Так же как его хозяин, так же как его приятель Нед Ленд, – он холост. Ни жена, ни дети, ни родные не ждут его на родине. Он служит у своего хозяина и этой службы бросать не собирается. Он с прискорбием должен сообщить, что не собирается принимать участия в голосовании этого вопроса и создавать своим голосом перевес той или иной стороне. В дуэли участвуют только два человека: хозяин с одной стороны и Нед Ленд – с другой. Засим друг Консель умолкает и приступает к подсчету ударов.

Я не мог удержаться от улыбки, слушая речь Конселя. Вероятно, в глубине души канадец был доволен, что Консель не выступает против него.

– Раз Консель не участвует в споре, – сказал он мне, – нам остается решить его между собой. Я свое сказал. Вы меня выслушали. Что вы можете ответить мне?

Надо было притти к какому-нибудь решению. Увертки были мне противны.

– Вот мой ответ, друг Нед, – сказал я. – Вы победили Меня в споре, и я не могу выставить серьезных возражений против ваших доводов. Надеяться на то, что капитан Немо нас сам отпустит, нечего. Самая элементарная предусмотрительность не позволит ему это сделать. Но та же предусмотрительность требует, чтобы мы использовали первый же удобный случай покинуть „Наутилус“.

– Великолепно, господин профессор! Вот теперь вы рассуждаете разумно!

– Но у меня есть еще одно замечание, – сказал я. – Нужно, чтобы случай этот был действительно удобным. Надо, чтобы наша первая же попытка побега увенчалась полным успехом. Ибо, если она не удастся, нам уже никогда больше не представится подходящий случай, и капитан Немо никогда не простит нам побега.

– Это верно, – сказал Нед Ленд. – Но ваше замечание одинаково относится к попытке бежать сегодня, как и к тем попыткам, которые мы предпримем через два года. Из этого следует непререкаемый вывод: как только представится удобный случай к побегу, надо будет немедленно воспользоваться им.

– Согласен. А теперь скажите, Нед: что вы называете „удобным случаем“?

– Темную ночь, когда „Наутилус“ идет вблизи какого-нибудь европейского берега.

– И вы думаете спасаться вплавь?

– Да, если „Наутилус“ будет плыть по поверхности вблизи берега. Если же корабль окажется под водой и берег будет на далеком расстоянии, то…

– То в этом случае?…

– В этом случае нужно будет захватить шлюпку. Я знаю, как это сделать. Мы заберемся в нее и, отвинтив болты, всплывем на поверхность так, что даже рулевой, помещающийся в штурвальной рубке, не заметит нашего бегства.

– Ладно, Нед. Стерегите же подходящий случай. Только помните, что неудача погубит нас!

– Не забуду, господин профессор!

– А теперь, когда мы обо всем договорились, Нед Ленд, хотите знать, что я думаю о вашем проекте?

– Конечно, господин профессор.

– Я думаю, – подчеркиваю – думаю, а не надеюсь, – что этот подходящий случай скоро не представится.

– Почему?

– Потому, что капитан Немо, вероятно, хорошо понимает, что мы не отказались от мысли вернуть себе свободу, и поэтому он будет настороже во время нашего плавания вблизи европейских берегов.

– Я согласен с мнением хозяина, – сказал Консель.

– Поживем – увидим, – ответил Нед Ленд, упрямо покачав головой.

– Хорошо, – сказал я, – довольно! Не стоит больше разговаривать об этом. В тот день, когда вы решите бежать, вы нас предупредите, и мы последуем за вами, ни о чем не расспрашивая. Мы слепо верим вам, Нед!

Так окончился разговор, который должен был иметь очень важные последствия.

Скажу сразу, что, к великому огорчению канадца, события подтвердили правильность моих предложений. То ли капитан Немо не доверял нам в этих оживленных морях, то ли он хотел избежать встречи с многочисленными судами всех наций, бороздившими воды Средиземного моря, но мы почти все время шли под водой и на далеком расстоянии от берегов. „Наутилус“ либо всплывал на поверхность так, что из воды выступала только рулевая рубка, либо он забирался на большие глубины. Кстати сказать, между Греческим архипелагом и Малой Азией мы не находили дна и па глубине в две тысячи метров.

О том, что мы прошли мимо острова Карпафос, который принадлежит к группе Додеканез, я узнал только от капитана Немо, указавшего мне его местонахождение на карте.

На следующий день, 14 февраля, я решил посвятить несколько часов изучению рыб Греческого архипелага. Но по неизвестным мне причинам ставни на окнах салона весь день оставались герметически закрытыми.

Проследив по карте путь „Наутилуса“, я увидел, что он идет к острову Криту. В тот момент, когда я вступил на борт „Авраама Линкольна“, этот остров восстал против турецкого ига. Я не знал, какая судьба постигла восставших критян, и уж, конечно, не капитан Немо, порвавший всякую связь с обитаемым миром, мог осведомить меня об этом.

Я не делал никаких намеков на это событие, когда вечером встретился с капитаном Немо в салоне. Надо сказать, что капитан показался мне мрачным и чем-то озабоченным. Вопреки обыкновению, он неожиданно распорядился открыть обе ставни в салоне и, переходя от одного окна к другому, пристально всматривался в воду. Что он надеялся увидеть? Я не мог разгадать этого и потому просто занялся рассматриванием рыб, проносившихся перед моими глазами.

Среди многих других рыб я заметил морских колбней, в просторечии именуемых бычками; эти рыбы часто встречаются в соленой воде вблизи дельты Нила.

Далее я увидел фосфоресцирующих пагров – рыбок из семейства шаровых, или так называемых морских карасей. Египтяне считали этих рыб священными, и заход их в воды Нила, обычно предвещавший большой разлив реки, то есть хороший урожай, отмечался пышными религиозными церемониями.

Мимо нас проплыла стайка хейлинов – костистых рыб длиной в тридцать сантиметров, с прозрачной чешуей синеватого цвета, местами усеянной красными пятнами. Эти рыбы питаются исключительно морскими водорослями, что придает их мясу исключительно нежный вкус. Хейлины считались лакомством еще в древнем Риме и подавались на стол с приправкой из молок мурены, павлиньих мозгов и ласточкиных языков.

Еще один обитатель этих морей напоминал мне времена древнего Рима. Это был лоцман – рыбка, сопровождающая акул; по верованиям древних, эта маленькая рыбка, вцепившись в киль корабля, могла остановить его.

Я заметил также очаровательных anthias – священных рыб древней Греции, обладавших, по поверью, способностью изгонять чудовища из тех мест, где они водились. Название этих рыб – anthias означает „цветок“, и они вполне оправдывают это название переливами своей окраски, дающей всю гамму красного цвета – от бледнорозового до рубинового.

Я не мог оторвать глаз от этого морского чуда, как вдруг меня поразило неожиданное зрелище. Под водой показался человек, ныряльщик с кожаной сумкой у пояса. Это был живой человек. Он несколько раз возвращался на поверхность и затем снова погружался в воду.

Я повернулся к капитану Немо и взволнованно воскликнул?

– Человек тонет! Его надо во что бы то ни стало спасти! Капитан Немо, не ответив мне, поспешно подошел к окну. Пловец снова нырнул и, прильнув глазами к стеклу, глядел на нас.

К моему глубокому удивлению, капитан Немо сделал ему какой-то знак. Ныряльщик кивнул в ответ головой, немедленно всплыл на поверхность моря и больше не появлялся.

– Не бойтесь за него, – сказал мне капитан Немо. – Это Николай с мыса Матапан, прозванный „Рыбой“. Его знают на всех островах Греческого архипелага. Замечательный пловец! Вода – это его стихия, и он проводит в ней больше времени, чем на суше, беспрестанно переплывая с одного острова на другой, а порой даже забираясь на Крит.

– Вы знаете его, капитан Немо?

– Почему бы мне его не знать, господин Аронакс? Сказав это, капитан подошел к шкафу, вделанному в стену салона. Рядом с ним стоял окованный железом сундучок с медной пластинкой на крышке, на которой был выгравирован девиз „Наутилуса“ – Подвижный в подвижном – и начальная буква „Н“.

Не обращая больше на меня внимания, капитан Немо открыл шкаф, в котором оказалось множество металлических слитков.

То были слитки золота.

Откуда на „Наутилусе“ взялось такое огромное количество этого металла? Где добывал золото капитан Немо и что он собирался сейчас с ним делать?

Я смотрел, не проронив ни слова.

Капитан Немо вынимал золотые слитки из шкафа и по одному укладывал их в сундучок, пока не заполнил его доверху.

Я подсчитал, что всего он сложил туда не менее тысячи килограммов золота, на сумму почти в пять миллионов франков.

Капитан закрыл крышку сундучка и надписал на ней адрес, повидимому, на новогреческом языке.

Закончив это, он нажал кнопку звонка, проведенного в помещение команды. Тотчас же пришли восемь матросов и с большим трудом выволокли сундук из салона.

Я слышал, как они втаскивали его при помощи блока по трапу на палубу.

В эту минуту капитан Немо обернулся ко мне.