Текст книги "80000 километров под водой"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
БУХТА ВИГО

Атлантический океан! Огромная водная равнина, поверхность которой простирается на двадцать пять миллионов квадратных миль, равнина, тянущаяся в длину почти на девять тысяч миль!

Это огромное море почти не было известно в древности. Может быть, только карфагеняне, эти голландцы древности, в своих торговых плаваниях огибали западные берега Европы и Африки!

Извилистые берега этого океана раскинулись на огромном протяжении и изрезаны устьями величайших в мире рек: св. Лаврентия, Миссисипи, Амазонки, Ла Платы, Ориноко, Нигера, Эльбы, Луары, Рейка; все эти реки вливают в него свои воды, орошающие самые культурные и самые дикие в мире страны. Величественная гладь воды, которую во всех направлениях бороздят суда всех стран и всех народов и которая оканчивается двумя мысами, внушающими мореплавателям страх, – мысом Горн и мысом Бурь.

«Наутилус» рассекал своим острым форштевнем воды Атлантического океана, после того как за три с половиной месяца прошел около десяти тысяч лье – расстояние, почти равняющееся длине земного экватора. Куда он направляется теперь? Какие неожиданности готовит нам будущее?

По выходе из Гибралтарского пролива «Наутилус» взял курс в открытый океан. Он снова возвратился на поверхность вод, и мы опять получили возможность совершать ежедневно прогулки на свежем воздухе.

Как только мы всплыли в первый раз, я поспешил подняться на палубу, в сопровождении Неда Ленда и Конселя.

В двадцати милях от нас чуть виднелся на горизонте мыс св. Винцента, замыкающий с юго-запада Испанский полуостров.

Довольно сильный южный ветер развел на неприветливом море большую волну. «Наутилус» сильно качало. Невозможно было долго оставаться на его палубе, на которую ежеминутно обрушивались потоки соленой воды.

Подышав немного свежим воздухом, мы поспешили спуститься внутрь корабля.

Я вернулся в свою каюту. Консель отправился к себе, но канадец, чем-то озабоченный, последовал за мной. Быстрый переход через Средиземное море не позволил ему привести в исполнение свой план, и он не пытался даже скрыть свое огорчение.

Когда я закрыл дверь каюты, он сел на стул и молча посмотрел на меня.

– Понимаю вас, дружище Нед, – сказал я ему. – Но успокойтесь, вам не в чем упрекнуть себя! В тех условиях, в каких прошло это плавание, думать о бегстве было бы безумием!

Но Ленд не отвечал. Его нахмуренные брови и плотно, сжатые губы свидетельствовали, что он весь во власти одной навязчивой идеи.

– Послушайте, – продолжал я, – будьте же благоразумны! Ничего не потеряно! Мы поднимаемся сейчас к северу вдоль берегов Португалии. Мы пройдем мимо Франции и Англии, где так же легко найти убежище. Вот если бы «Наутилус» по выходе из Гибралтарского пролива направился на юг, в области, где нет почти суши, я бы и сам разделял тревогу. Но теперь мы знаем, что капитан Немо не избегает оживленных морей; а при этих условиях я не сомневаюсь, что через несколько дней вы сможете подготовить совершенно безопасное бегства. Нед Ленд еще пристальней посмотрел на меня и, разжав, наконец, губы, вымолвил:

– Мы бежим сегодня вечером!

Я вскочил, как ужаленный. Признаюсь, я не был подготовлен к этому известию.

Я хотел возразить канадцу, но не находил нужных слов.

– Мы условились ждать удобного случая, – продолжал Нед Ленд. – Этот случай представился. Сегодня вечером мы будем всего в нескольких милях от испанского берега. Ночи сейчас темные, безлунные. Ветер бушует вовсю. Вы дали мне слово, профессор, и я рассчитываю на вас.

Я молчал.

Канадец встал и подошел ко мне.

– Сегодня в девять часов! – сказал он. – Я предупредил Конселя. В этот час капитан Немо, вероятно, запрется в своей комнате, а может быть уже ляжет спать. Ни механик, ни матросы не могут увидеть нас. Консель и я спрячемся под трапом, ведущим на палубу. Вы, господин профессор, будете ждать моего сигнала в библиотеке. Весла, мачты, парус находятся в шлюпке, Мне удалось даже снести в нее немножечко продовольствия. Я раздобыл даже английский ключ, чтобы отвинтить гайки, которые удерживают шлюпку на палубе «Наутилуса». Таким образом, все подготовлено. Прощайте, до вечера!

– Море очень бурное, – сказал я,

– Согласен с вами, – ответил канадец, – но придется пренебречь этим. Свобода стоит небольшого риска. Впрочем, шлюпка «Наутилуса» прочная, а пройти несколько миль при попутном ветре даже в такую погоду – это сущие пустяки. Кто знает, может быть завтра мы будем уже в сотне миль от берега? Если обстоятельства сложатся благополучно для нас, то между десятью и одиннадцатью часами вечера мы уже выберемся на сушу в какой-нибудь точке испанского побережья, Если же нет, то в это время мы будем мертвы! Итак, до вечера!

С этими словами канадец вышел из каюты, оставив меня в полном замешательстве. Я почему-то думал, что когда наступит время для побега, можно будет все детально обсудить и поспорить с Недом Лендом. Но упрямый канадец не позволил мне даже слова сказать. Впрочем, что я мог возразить ему? Нед Ленд был трижды прав. Это был относительно удобный случай, и он решил воспользоваться им…

Имел ли я право взять свое слово обратно и из-за личных интересов ставить на карту судьбу своих товарищей? Разве завтра капитан Немо не может снова увлечь нас в водную пустыню, отдаленную от всякой земли?

В это время послышался сильный свист. Я понял, что «Наутилус» наполняет свои резервуары водой и погружается в глубь океана.

Я остался в своей каюте, чтобы не встречаться с капитаном Немо, который мог бы прочитать на моем лице овладевшее мной волнение.

Какой томительный день провел я, колеблясь между желанием вновь вернуть себе свободу и сожалением о необходимости расстаться с чудесным кораблем, не закончив подводного кругосветного путешествия!

Покинуть так внезапно этот океан, «мою Атлантику», как я говорил себе, не вырвав у него тайн, которые раскрыли предо мной Тихий и Индийский океаны! Прочесть только два тома этой увлекательнейшей в мире книги и добровольно отказаться от чтения остальных томов!

Какие грустные часы провел я в своей каюте!.. Я пытался утешиться, представляя себя свободным, как воздух, на суше, окруженным товарищами, но чаще, против воли, мечтал, чтобы какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешало исполнению планов Неда Ленда!

Два раза я выходил в салон, чтобы посмотреть на компас и выяснить, куда направляется «Наутилус» – к суше или от нее.

Но нет! «Наутилус» все время шел вблизи берегов Португалии. Его курс лежал прямо на север, вдоль ее берегов.

Ничего не оставалось делать, надо было готовиться к побегу;

Мой багаж мало весил – он заключался только в записках.

Я спрашивал себя, что подумает капитан Немо, если Неду Ленду удастся благополучно осуществить свое безумное предприятие? Как поступит загадочный капитан «Наутилуса», если наше бегство окончится неудачей?

Вне всякого сомнения, я не имел оснований жаловаться на него. Напротив! Трудно было себе представить гостеприимство более полное и более радушное. Но, с другой стороны, он не в праве был упрекать меня, в неблагодарности за этот побег. Я не давал ему обещаний не пытаться бежать. Мы не были пленниками, отпущенными на свободу под честное слово, – если нас не держали взаперти на корабле, то это объяснялось только уверенностью, что с «Наутилуса» нельзя бежать. И кроме того, неоднократные заявления капитана, что мы никогда в жизни не покинем судна, оправдывали всякую нашу попытку.

Я не встречал капитана со времени нашего разговора вблизи берегов острова Санторина. Неужели случай столкнет нас накануне моего побега? Я одновременно и хотел и боялся этого.

Я прислушался, не шагает ли он по своей каюте, смежной с моей. Но ни малейший шум не доносился из-за переборки. Вероятно, в каюте никого не было.

Я стал себя спрашивать, действительно ли этот загадочный человек находится на борту «Наутилуса».

С той памятной ночи, когда шлюпка покинула «Наутилус», исполняя какие-то таинственные поручения, я несколько изменил свой взгляд на капитана Немо. Я пришел к заключению, что, несмотря на все его утверждения, он все-таки сохранил какие-то связи с сушей. Точно ли он никогда не покидал «Наутилуса»? Ведь бывало, что я по целым неделям не встречал его. Что он делал в это время? Раньше я считал, что он подвержен; периодическим приступам мизантропии[48]48
  Мизантропия – нелюдимость, человеконенавистничество.


[Закрыть], теперь же мне приходило в голову, что в это время он выполнял на суше какую-то, миссию, о характере которой я не имел ни малейшего представления.

Эти мысли и тысячи других осаждали меня, не давая покоя. В том странном положении, в каком мы находились, естественно было строить самые необоснованные предположения.

Я испытывал нестерпимые мучения. Это ожидание казалось мне бесконечным. Часы отбивали время с невероятной медлительностью.

Обед мне подали, как всегда, в каюту. Озабоченный грядущими событиями, я плохо ел. Я встал из-за стола в семь часов. Сто двадцать минут – а я считал каждую минуту! – отделяли меня от того времени, когда я должен буду присоединиться к Неду Ленду.

Мое волнение все возрастало. Я не мог усидеть на одном месте. Я ходил по комнате взад и вперед, надеясь, ходьбой успокоить взволнованные нервы. Мысль о том, что мы можем погибнуть при этой дерзкой попытке, меньше всего беспокоила меня; но зато опасение, что наш план будет открыт раньше, чем мы покинем «Наутилус», боязнь, что нам придется предстать перед взбешенным или, того хуже, огорченным этой изменой капитаном Немо, угнетали меня и заставляли сердце отчаянно колотиться.

Мне захотелось в последний раз осмотреть салон. Узким коридором я пришел в этот замечательный музей, где провел столько приятных и полезных часов. Я разглядывал собранные в нем сокровища, как человек, присужденный к вечному изгнанию и знающий, что скоро он должен уйти, чтобы никогда не вернуться. Я и в самом деле должен был навсегда расстаться с этими дивными произведениями искусства, с этими чудесами среди которых протекали последние месяцы моей жизни. Мне захотелось напоследок еще раз взглянуть через окно салона на воды Атлантического океана. Но ставни были закрыты, и железная обшивка корпуса скрывала от меня его тайны.

Прохаживаясь по салону, я приблизился к двери, ведущей в комнату капитана Немо. К моему глубокому удивлению, дверь эта была полуоткрыта. Я попятился назад; если капитан Немо был у себя, он мог увидеть меня. Однако, не слыша ни звука, я снова подошел. В комнате никого не было.

Я распахнул дверь и вошел внутрь. В комнате ничто не изменилось. Обстановка была такая же строгая.

Мое внимание привлекли несколько офортов, развешанных по стенам. В прошлое свое посещение этой комнаты я не заметил их. Это были портреты исторических деятелей, посвятивших свою жизнь какой-либо великой идее. То были портреты: борца за свободу Польши Костюшко, Боцариса – Леонида[49]49
  Леонид – спартанский царь; во главе небольшого греческого отряда защищал Фермопильский проход от несметных полчищ персов и пал вместе со своим отрядом.


[Закрыть] современной Греции, о' Коннеля – борца за независимость Ирландии, Георга Вашингтона – основателя Североамерикарского союза, Линкольна, павшего от пули фанатика-рабовладельца, и, наконец, мученика за дело освобождения негров от рабства – Джона Броуна, вздернутого на виселицу, – жуткая и странная карандашная зарисовка, сделанная рукой Виктора Гюго.

Почему капитан Немо повесил эти портреты в своей спальне? Какая связь существовала между ним и этими героями? Может быть, это собрание портретов поможет мне разрешить загадку его жизни? Может быть, он был вождем угнетенного народа, участвовал в каких-нибудь политических или социальных движениях последнего времени? Может быть, он был участником кровавой и навеки памятной гражданской войны между северными и южными штатами?

Вдруг часы пробили восемь ударов.

Первый же удар молоточка по колоколу пробудил меня от грез.

Я вздрогнул, как будто бы невидимое око проникло в тайну моих дум, и поспешно выбежал из комнаты.

В салоне я первым долгом посмотрел на компас. Стрелка его указывала, что мы неизменно держим курс на север. Лаг показывал умеренную скорость, манометр – глубину в шестьдесят, примерно, метров.

Обстоятельства складывались, таким образом, как нельзя более благоприятно для осуществления плана Неда Ленда.

Я вернулся в свою каюту и тепло оделся: натянул морские высокие сапоги, меховую шапку, теплую куртку, подбитую тюленьей кожей. Теперь я был готов. Оставалось ждать.

Глубокую тишину, царившую на «Наутилусе», нарушал только шум вращения винта. Напрягая слух, я стоял у дверей, боясь услышать неожиданный взрыв человеческих голосов, свидетельствующий о том, что Неда Ленда застигли в момент осуществления его «преступного» плана. Безумная тревога овладела мной… Напрасно я старался вернуть себе спокойствие.

В девять часов без нескольких минут я приложил ухо к перегородке, отделяющей мою каюту от капитанской, и прислушался. Ни звука не доносилось оттуда. Я вышел из каюты и вошел в салон. Он был полуосвещен, но никого там не было.

Я открыл дверь, ведущую в библиотеку. Там царил тот же полусвет и та же пустота.

Я прошел к двери, ведущей к трапу, чтобы там дождаться сигнала Неда Ленда.

В эту минуту шум вращения винта значительно уменьшился, а затем и вовсе прекратился. Почему «Наутилус» остановился? Содействовала эта остановка осуществлению плана Неда Ленда или мешала ему? Этого я не знал.

Теперь тишина нарушалась только отчаянным биением моего сердца.

Внезапно раздался легкий толчок. Я понял, что «Наутилус» опустился на дно океана. Я еще больше взволновался. Канадец не подавал сигнала. Мне хотелось пойти к Неду Ленду и уговорить его отложить побег. Я чувствовал, что в этот вечер наше плавание проходит не в обычных условиях.

В это время на пороге библиотеки появился капитан Немо. Заметив меня, он, не здороваясь, но очень любезным тоном сказал:

– А, господин профессор, я вас искал. Знаете ли вы испанскую историю?

Если бы он спросил меня, знаю ля я историю своей родины, и то в теперешнем своем состоянии крайнего смущения и тревоги я не смог бы ничего ответить ему.

– Вы слышали мой вопрос? – спросил капитан Немо. – Знаете ли вы испанскую историю?

– Очень плохо, – наконец, нашел я в себе силы ответить.

– Ох, уж эти мне ученые! – сказал капитан. – Кроме своей специальности, они ничего не знают! Садитесь, – добавил он, – я расскажу вам один любопытный эпизод из этой истории.

Капитан удобно уселся на диван. Я последовал его примеру, выбрав уголок потемней.

– Господин профессор, – начал он, – слушайте меня внимательно. Мой рассказ заинтересует вас, так как он косвенно ответит на один вопрос, который вы, безусловно, задавали себе и не могли разрешить.

– Я слушаю вас, капитан, – ответил я, встревоженный этим предисловием.

Я не знал, к чему клонит свою речь капитан, и спрашивал себя, не связан ли его рассказ с нашей неудавшейся попыткой побега.

– Если разрешите, господин профессор, – продолжал капитан, – мы начнем с 1702 года. Быть может, вы помните, что; в эту эпоху французский король Людовик XIV, воображавший, что достаточно ему шевельнуть пальцем, чтобы Пиренеи провалились под землю, посадил на испанский престол своего внука, герцога Анжуйского.

Этому в достаточной степени бездарному принцу, царствовавшему под именем Филиппа V, пришлось столкнуться с сильными внешними врагами.

В самом деле, годом раньше, в 1701 году, голландский, австрийский и английский короли заключили в Гааге союз, поставив себе целью сорвать испанскую корону с головы Филиппа V и возложить ее на голову некоего эрцгерцога, которого они преждевременно называли Карлом III.

Испания должна была бороться против этой, коалиции. Но у нее не было ни солдат, ни матросов. Но зато она в избытке располагала деньгами, при том, конечно, условии, если галионы, нагруженные американским золотом, будут иметь беспрепятственный допуск в ее гавани.

Как раз в конце 1702 года Испания ждала богатый транспорт из Америки, который конвоировала французская эскадра в составе двадцати трех судов под командой адмирала Шато-Рено. Этот конвой был необходим, так как объединенный флот врагов Испании рыскал в Атлантическом океане.

Транспорт направлялся в Кадикс, но адмирал, узнав, что в кадикских водах крейсирует английская эскадра, решил выйти в какой-нибудь французский порт.

Однако испанские капитаны запротестовали против такого решения. Они требовали, чтобы их доставили в какой-либо из испанских портов, и, поскольку в Кадикс нельзя было пробраться, предлагали итти в бухту Виго, которая не была блокирована англичанами.

Адмирал Шато-Рено, человек слабовольный, согласился с этим требованием, и галионы вошли в бухту Виго.

К несчастью, эта бухта широко открыта со стороны моря, и преградить доступ в нее невозможно. Поэтому нужно было поспешить с выгрузкой галионов до появления флота враждебной коалиции; времени на это было вполне достаточно, и все обошлось бы благополучно, если бы внезапно не возникло глупейшее дело о нарушении привилегий…

– Еы внимательно следите за моим рассказом? – вдруг прервал себя капитан Немо.

– Очень внимательно, – ответил я, теряясь в догадках, с какой целью он читает мне эту лекцию по истории.

– Итак, я продолжаю. Вот что произошло. У кадикских купцов была привилегия, в силу которой все грузы, прибывавшие из Вест-Индии, как тогда называли Америку, должны были разгружаться в Кадиксе. Таким образом, выгрузка в бухте Виго галионов, которые привезли золотые слитки, являлась нарушением их привилегии. Купцы пожаловались в Мадрид и добились у слабого Филиппа V эдикта, что транспорт будет секвестрован[50]50
  Секвестр – запрещение, налагаемое властями на какое-нибудь имущество.


[Закрыть] в бухте Виго до тех пор, пока флот коалиции не снимет блокады с Кадикса.

Но покамест это решение выносилось в Мадриде, двадцать второго октября 1702 года английские суда вошли в бухту Виго. Адмирал Шато-Рено, несмотря на явное превосходство сил противника, мужественно сражался. Но, увидев, что золотой транспорт неминуемо должен попасть в руки врагов, он поджег и потопил галионы, которые пошли ко дну вместе со своим грузом.

Капитан Немо умолк. Признаюсь, я все еще не понимал, чем меня должна была заинтересовать эта история.

– А дальше? – спросил я.

– Дальше? Дальше следует то, что мы сейчас находимся на дне бухты Виго, и только от нас зависит проникнуть в ее тайну.

Капитан поднялся и пригласил меня следовать за собою.

Я успел уже оправиться от смущения и непринужденно пошел за ним.

В салоне было темно; сквозь открытые ставни виднелась искрящаяся за океаном морская вода. Я подошел к окну.

Прожектор ярко освещал воду на полмили в окружности. Свет его был настолько силен, что можно было рассмотреть каждую песчинку.

Матросы «Наутилусам, одетые в скафандры, ворошили на дне полусгнившие бочки, сломанные ящики, вытаскивая их из-под кучи других обломков. Из этих ящиков и бочонков сыпались струи золота, серебра и драгоценностей. Весь песок был устлан ими.

Взвалив на спину ящик или бочку, матросы шли к кораблю, складывали свой драгоценный груз и шли за новым запасом в эту неисчерпаемую сокровищницу.

Теперь я понял. Это был театр морского сражения. Здесь 22 октября 1702 года затонули галионы, которые везли золото испанскому королю. В этих россыпях капитан Немо черпал золото, когда оно ему было нужно. Только ему, ему одному принадлежали эти бочки. Он был прямым и единственным наследником этих миллионов.

– Знали ли вы, господин профессор, – улыбаясь, спросил капитан Немо, – что море содержит такое богатство?

– Я знал только то, что в морской воде в растворенном виде находится около двух миллионов тонн серебра.

– Это верно, но чтобы извлечь это серебро из воды, пришлось бы сделать больше затрат, чем получить прибыли, Здесь же нужно только дать себе труд нагнуться, чтобы поднять то, что потеряли люди. И не только бухта Виго служит мне сокровищницей: есть еще тысячи не менее богатых мест крушений, отмеченных на моей подводной карте. Понимаете ли вы теперь, что мое богатство измеряется миллиардами?

– Отлично понимаю, капитан. Разрешите только сказать вам, что, черпая золото в бухте Виго, вы опередили одно торговое общество, которое могло бы соперничать с вами.

– Какое?

– Общество, получившее от испанского правительства привилегию на производство работ по поискам затонувших галионов. Акционеры этой компании спят и видят эти пятьсот миллионов – ведь стоимость груза затонувших талионов была оценена именно в эту сумму.

– Пятьсот миллионов? – повторил капитан Немо. – Они здесь были, но их уже нет.

– Понимаю, – сказал я. – Поэтому несколько слов предупреждения участникам этого дела были бы совсем не лишними. Впрочем, кто знает, как это предупреждение будет принято? Вы ведь знаете, что игроки всегда больше сожалеют о крушении безумных надежд, чем о пропаже денег. Ну, да мне не жалко этих спекулянтов! Я больше сожалею о том, что эти деньги, которые могли бы облегчить нужду сотни тысяч бедняков, никогда не дойдут до них…

Я еще не кончил фразы, как почувствовал, что она оскорбила капитана Немо.

– Никогда не дойдут до них? – воскликнул капитан. – Значит, вы считаете, эти деньги пропали, раз они подобраны мной? Неужели вы думаете, что я для себя собираю эти сокровища? Кто вам сказал, что я не делаю с их помощью добрых дел? Я знаю, что на земле существует неисходное горе, угнетенные народы, несчастия, требующие помощи, и жертвы, взывающие о мести! Разве вы не понимаете, что…

Тут капитан Немо вдруг умолк. Может быть, он пожалел, что в порыве возмущения сказал лишнее.

Но я уже и так все понял. Каковы бы ни были причины, заставившие его искать независимость под водой, но прежде всего он оставался человеком. Его сердце обливалось кровью от страданий человечества, и он щедрой рукой оказывал помощь угнетенным народам.

Я понял теперь, кому предназначались миллионы, отправленные капитаном Немо в тот день, когда „Наутилус“ находился вблизи охваченного восстанием острова Крита!