Текст книги "Вторая родина"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
– Я шел всю ночь, весь следующий день, останавливаясь ненадолго, чтобы добыть дичь, быстро приготовить ее и проглотить.
Лишь на вторые сутки я достиг правого берега Монтроза, как раз неподалеку от порогов. Теперь я понял, где нахожусь… Я нашел ручей, в окрестностях которого мы с отцом бродили совсем недавно. От него повернул на запад, потом пересекал леса и равнины, пока не оказался у Зеленой долины. После полудня миновал ущелье Клюз. Представляете себе, каково было бы мое отчаяние, если бы, добравшись наконец до Скального дома, я узнал бы, что вы отправились на мои поиски, да еще морем!
Таковым был довольно обстоятельный рассказ Жака. Лишь два-три раза его прерывали для необходимых пояснений.
Прежде всего, кто эти дикари? Откуда явились? Можно предположить, что скорее всего – из Западной Австралии, самой близкой к Новой Швейцарии земли, если только не существует еще какая-нибудь группа островов в этой части Индийского океана, таких же неизвестных, как и вторая родина колонистов до прихода сюда английского корвета.
Но если туземцы с Австралийского континента, а значит, это самые дикие племена даже среди представителей своей расы, то как могли они пересечь на своих пирогах значительное расстояние в триста лье? Остается лишь предположить, что их забросило сильным ветром, неожиданно изменившим свое направление.
А сейчас, после встречи с белым человеком, дикари будут знать, что остров населен людьми другой расы. Что же они предпримут? И следует ли опасаться, что, плывя вдоль берега, они достигнут бухты Спасения и окажутся вблизи Скального дома?
Правда, скоро прибудет «Ликорн». Недели через две колонисты надеются услышать его пушечный салют. И когда в нескольких кабельтовых от берега судно станет на якорь, никакая опасность уже не страшна!
Сегодня пятое октября, а значит, со времени ухода корвета прошел почти год. Предполагается, что его отсутствие не должно длиться больше года.
Теперь оба семейства ожидали появления «Ликорна» в открытом океане каждый день, а на Акульем острове все готово, чтобы ответить на пушечные залпы, которыми капитан корабля непременно поприветствует флаг Новой Швейцарии, развевающийся теперь на пике Йоханна Церматта.
Поэтому обитатели острова посчитали всякие серьезные приготовления к обороне против возможного нападения дикарей излишними. Скорее всего, напуганные появлением слонов, туземцы поспешили оставить остров и убрались восвояси, к своим австралийским или другим берегам. Стоит ли в таком случае прерывать обычные дела? И колонисты ограничились тем, что стали внимательнее, чем прежде, следить за горизонтом.
На следующий же день после появления Жака колонисты возобновили прерванные работы. Главная забота теперь – строительство часовни, а колонисты надеялись завершить его к прибытию «Ликорна». Возведены уже четыре стены до высоты кровли. Через круглый просвет в стене освещается пространство за предполагаемым алтарем. Строительством руководил Уолстон. По его предложению остов часовни обили бамбуком, чтобы никакие проливные дожди не были ей страшны. Внутренним убранством занялись женщины, а на их вкус можно положиться.
Все работы надеялись завершить к пятнадцатому октября. Именно к этому сроку колонисты и ожидали прибытия «Ликорна», хотя они понимали, что с учетом дальности маршрута и многих других непредвиденных обстоятельств срок может удлиниться еще дней на восемь – пятнадцать. Так что надо набраться терпения и не впадать в панику…
Но минуло девятнадцатое октября, а долгожданный пушечный выстрел, извещающий о прибытии «Ликорна», пока не прозвучал.
Самый нетерпеливый из всех, Жак, оседлав онагра, отправился на Панорамный холм, откуда рукой подать до мыса Обманутой Надежды. Но и там его встретило пустынное до самого горизонта море.
Двадцать седьмого октября он повторил поездку, но результат все тот же.
И тогда уже нетерпение обитателей Новой Швейцарии перешло в беспокойство. Пытаясь как-то снять появившееся в маленьком обществе напряжение, Церматт часто повторял:
– Что за беда! Две-три недели – не такая уж большая задержка.
– К тому же у нас нет полной уверенности в том, – поддерживал его обычно Уолстон, – что «Ликорн» смог покинуть Англию в назначенный срок.
– Но Адмиралтейство не станет особенно медлить с принятием новой колонии во владение страны, – заявила простодушная Мери Уолстон, на что ее супруг мог только насмешливо улыбнуться. Он прекрасно знал, что Адмиралтейство его величества английского короля не имеет обыкновения торопиться из-за чего бы то ни было.
И колонисты продолжали терпеливо дожидаться и упорно вести наблюдения и за мысом Обманутой Надежды, и за Восточным мысом. Несколько раз в день они направляли подзорные трубы на восточный берег, названный бухтой Слонов после рассказа Жака о последних событиях. Ничего похожего на пироги или фигурки чернокожих, покидающих остров. Скорей всего, дикари его уже оставили сразу после встречи со слонами. Если же, вопреки предположениям, они все-таки появятся из-за Восточного мыса и направятся в бухту Спасения, разве колонисты не смогут сами остановить их нашествие залпами с батареи на Акульем острове или с высотки у Скального дома? Конечно, лучше всего обороняться с моря и гораздо хуже – с суши, в особенности если дикари проникнут через ущелье Клюз. Тогда попытка сотни чернокожих взять приступом Скальный дом может закончиться для его обитателей плачевно. Хотя и в этом случае можно спастись, укрывшись на Акульем острове и выдержав там осаду до прихода «Ликорна».
Но вот уже и октябрь близится к концу, а на горизонте – никаких признаков английского корвета. Едва проснувшись, жители Скального дома каждый раз с надеждой прислушивались, ожидая звуков пушечных выстрелов. Выйдя на берег, они первым делом устремляли свои взгляды в открытый океан, всматриваясь до боли в глазах в безбрежное водное пространство.
Погода последнее время держалась устойчивая, с восходом солнца еле заметная дымка тут же рассеивалась, океан – по-прежнему тихий и спокойный, но на его водной глади пока не видно вдали долгожданного белого паруса…
Настало седьмое ноября. Все маленькое общество направилось на Панорамный холм в надежде увидеть оттуда в океанской дали английский корвет. Взоры колонистов обращались то к востоку, то к северу. И если со стороны мыса Обманутой Надежды они ожидали осуществления самых заветных своих желаний, то с Восточного мыса – только бед и опасностей.
Обитатели Новой Швейцарии долго стояли на вершине холма, безмолвные и охваченные смешанным чувством надежды и тревоги.
Глава XVII
Штиль в океане. – Восемь дней в шлюпке. – Разговор на палубе. – Долгожданный бриз. – Земля!..
Ночь была такой темной, что с трудом различалась линия, разделяющая море и небо, обложенное тяжелыми рваными тучами, низко нависшими над океаном. То и дело сверкала молния, сопровождаемая гулкими раскатами грома, и тогда огромное пространство океана ярко освещалось. Потом все вокруг опять становилось мрачно и пустынно. Ни одна волна не пенилась на морской поверхности, везде лишь легкое равномерное колыхание мелкой зыби со светлой рябью. Даже малейший ветерок не освежил эту беспредельную водную гладь, а воздух так наэлектризован, что над водой поблескивают фосфорические искорки и огоньки святого Эльма[130]130
Огни святого Эльма (Ильма) – электрические разряды в форме светящихся кисточек, наблюдаемые во время грозы на остриях высоких предметов – мачтах кораблей, шпилях церквей, башнях, то есть там, где напряженность электрического поля достигает наивысшей силы. Свое название это явление получило еще в средние века по имени церкви Святого Эльма в Италии, на башнях которой эти огоньки часто наблюдались.
[Закрыть] на верхушках мачт. И хотя прошло уже пять или шесть часов, после того как село солнце, все еще держалась удушающая дневная жара, нисколько не уменьшаясь.
Большая шлюпка, наполовину прикрытая палубным настилом, мерно покачивалась на лениво перекатывавшихся волнах. В такт этой качке слышалось лишь слабое хлопанье кливера и фока.
На корме шлюпки виднелись силуэты двух мужчин, тихо переговаривающихся между собой. Один из них крепко держал румпель,[131]131
Румпель – рычаг для поворачивания руля судна.
[Закрыть] стараясь уменьшить покачивание шлюпки из стороны в сторону. По всему видно, что это был опытный моряк: лет сорока, коренастый и сильный, крепкого телосложения. В его облике не замечалось следов усталости, лишении или душевных переживаний. Это был боцман,[132]132
Боцман – первое лицо младшего командного состава на судне, в обязанности которого входит содержание корабля в чистоте, наблюдение за работами, а также обучение команды морскому делу.
[Закрыть] англичанин по происхождению, по имени Блок, а еще точнее Джон Блок.
Собеседник боцмана выглядел значительно моложе, на вид лет двадцать, не более. И вряд ли морское дело было его профессией.
На носу шлюпки, под настилом или банками,[133]133
Банка – здесь: сиденье в шлюпке.
[Закрыть] лежали люди, и среди них – пятилетний ребенок. Бедное дитя жалобно всхлипывало, а мать старалась успокоить его ласковыми словами и поцелуями.
Перед мачтой, на настиле, возле шкотов кливера, взявшись за руки, сидели двое. Неподвижные и молчаливые, они, по-видимому, предавались самым отчаянным мыслям. В густом мраке лица друг друга можно было видеть только при бликах молний.
Иногда в глубине шлюпки поднималась чья-то голова, но тут же бессильно падала вниз.
И только боцман с молодым человеком продолжали свою тихую беседу.
– …Я внимательно осмотрел горизонт во время заката солнца, – говорил боцман, – увы, ничего похожего на берег или парус… Но… будем надеяться. То, что не видно вечером, может обнаружиться утром.
– Но, боцман, – произнес его молодой собеседник, – завтра нам просто необходимо пристать к какому-нибудь берегу, иначе… через сутки-вторые никого не останется в живых…
– Знаю, знаю, и не сомневаюсь, что земля непременно должна показаться. Ведь острова и континенты для того и существуют, чтобы в самые тяжелые моменты к ним могли пристать отважные мореплаватели, – успокаивал его боцман.
– Да, но при условии, что им помогает попутный ветер…
– Для этого он и существует… Но сегодня, к несчастью, ветер занят в другом месте, возможно в Атлантическом океане, или на просторах Тихого, а здесь, он, увы, не способен даже надуть мою шапку… Да… Уж лучше бы поднялась буря и выбросила шлюпку на любой берег.
– Или поглотила бы ее в волнах… – мрачно добавил юноша.
– Только не это, нет, нет, только не это, – запротестовал боцман.
Из всех вариантов этот был, конечно, самый неподходящий.
– Кто знает, кто знает, боцман, – печально произнес юноша.
Собеседники умолкли на несколько минут, задумавшись, прислушиваясь к легкому плеску волн у бортов суденышка.
– Как там наш капитан? – возобновил разговор молодой человек.
– Гарри Гульд – очень мужественный человек… Эти негодяи чуть не убили его… Рана на голове причиняет ему большие страдания, но как стойко он все переносит! Страшно подумать, что все случившееся – дело рук офицера, которому наш бедный капитан так доверял! Этот негодяй подбил матросов на бунт! И должен за это поплатиться! Уверен, что в один прекрасный день, а может быть вечер, он будет повешен на рее.[134]134
Рей – металлический или деревянный поперечный брус, прикрепленный к мачте судна; предназначен для крепления прямых парусов и поднятия сигналов.
[Закрыть]
– Презренный… подлый, – повторял молодой человек, в ярости сжимая кулаки. – Наш бедный Гарри Гульд… Это вы, Блок, перевязывали его сегодня вечером?
– Конечно. Как только я перенес его в укромное местечко под настилом и наложил компресс, он пришел в себя и заговорил… Но каким слабым голосом! «Спасибо, спасибо, Блок», – вымолвил он еле слышно. Как будто я делал это ради благодарности! «А земля, земля?!» – сразу заволновался он. «Не беспокойтесь, капитан, – успокоил я его, – она где-то, должно быть, совсем недалеко…» Гарри Гульд посмотрел на меня недоверчиво, и глаза его закрылись.
– Земля, земля… – повторил боцман горестно. – Ну, конечно, Борупт и его сообщники знали, что делали! В то время, когда мы томились в трюме, мерзавцы изменили курс корабля… И лишь удалившись на много сотен лье, они оставили нас в шлюпке одних в таком пустынном месте, куда не заглядывает ни один корабль…
Молодой человек вдруг поднялся и, повернув ухо к левому борту, стал внимательно прислушиваться.
– Вы ничего не слышите. Блок? – спросил он.
– Абсолютно! Даже волны такие бесшумные, будто их смазали маслом…
Молодой человек, скрестив руки на груди, молча опустился на банку. К нему подсел один из пассажиров. Он стал говорить с отчаянием:
– О, лучше бы эту шлюпку опрокинуло шквалом… лучше бы всем сразу погибнуть, чем испытывать муки голода! Завтра заканчиваются последние запасы продуктов…
– Но ведь это завтра, господин Уолстон, – заметил боцман спокойно. – Если же шлюпка перевернется, то это завтра никогда не наступит, а пока есть надежда…
– Джон Блок прав, – поддержал боцмана его молодой собеседник. – Не стоит отчаиваться, Джеймс! Какие бы опасности нам ни угрожали, не будем забывать, что наша судьба в руках Господних, Он один ею располагает… Во всем воля Божья, и мы не должны думать, что Всевышний отвернулся от нас…
– Да, да, – прошептал Джеймс, поникнув головой, – но так трудно держать себя в руках…
В этот момент с кормы палубы поднялся мужчина лет тридцати и приблизился к беседующим.
– Боцман, – сказал он, обращаясь к Джону Блоку, – все восемь дней, в этой шлюпке в пустынном океане… вы заменяете беднягу капитана. Наше спасение в ваших руках. Скажите, боцман, есть хоть какая-нибудь надежда?
– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – бодро ответил боцман. – Убежден, что этот дьявольский штиль скоро закончится и ветер быстро домчит нас до ближайшего порта…
– До порта? – недоверчиво переспросил пассажир, вглядываясь в зловещую ночную темноту.
– Да, черт возьми, – воскликнул Джон Блок, – должен же быть где-то поблизости какой-нибудь порт! Уверен, как только ветер наполнит наши паруса, мы найдем, куда пристать! О, будь я Творцом, я создал бы здесь к нашим услугам с полдюжины островов!
– Ну, столько нам, пожалуй, ни к чему, – ответил с улыбкой пассажир.
– Да, разумеется, нам достаточно и одного острова, куда могла бы пристать шлюпка, остальные нам не нужны, хотя, откровенно говоря, Создатель явно поскупился здесь на этот счет…
– Так где же мы все-таки находимся? – не унимался пассажир.
– К сожалению, не могу сказать этого даже приблизительно, – ответил боцман. – Ведь восемь дней… целых восемь дней мы находились в трюме, не имея возможности определить, куда направляется корабль – на север или на юг… Ясно одно: море было довольно бурным, так как мы ощущали и боковую и килевую качку.[135]135
Бортовая качка – раскачивание судна на ходу в поперечном направлении.
[Закрыть]
– Я полагаю, за это время мы прошли большое расстояние. Но в каком направлении?
– Трудно сказать. Вполне возможно, что вместо Индийского океана мы попали в Тихий… Известно только, что в день мятежа мы находились на траверзе Мадагаскара… Но потом с запада подул ветер, и кто знает, не отнесло ли шлюпку на сотни лье в сторону, к островам Сен-Поль и Амстердам.[136]136
Острова Сен-Поль и Амстердам расположены в южной части Индийского океана, в районах с координатами 37°52′ южной широты, 77°32′ восточной долготы (Амстердам) и 38°43′ южной широты и 77°29′ восточной долготы (Сен-Поль), принадлежат Франции; до прихода европейцев оставались незаселенными.
[Закрыть]
– Заселенным, кстати, свирепыми дикими племенами, – заметил Джеймс Уолстон. – Впрочем, те, по чьей вине мы брошены на произвол судьбы в океане, не лучше дикарей.
– Но несомненно одно, – продолжал Джон Блок, – подлый Борупт не мог не изменить курс «Флега», чтобы уйти в такие воды, где легче ускользнуть от наказания и можно продолжать со своими сообщниками мерзкое пиратское дело. Думаю, что мы оказались далеки от маршрута корабля уже тогда, когда эти негодяи бросили нас в открытом море… Если бы здесь находился хоть один остров, пусть даже пустынный… Охота и рыбная ловля нас бы кормили, а кров можно найти в любой пещере. Может быть, нам удалось бы сделать на этом острове то же самое, что потерпевшие кораблекрушение на «Лендлорде» создали на своей Новой Швейцарии. Нужны только трудолюбивые руки, смекалка и мужество.
– Да, разумеется, – согласился Джеймс Уолстон. – Но не забывайте, что пассажиры «Лендлорда» воспользовались всем, что было на корабле, тогда как мы уже никогда не сможем ничего взять с «Флега».
В этот момент из глубины шлюпки донеслось еле слышно:
– Пить… пить…
– Это Гарри Гульд! – заметил кто-то из пассажиров. – Его опять мучает лихорадка. А у нас нет даже воды…
– Я помогу ему, – сказал боцман, – пусть только кто-нибудь заменит меня у руля… Я знаю, где стоит бидон… Возможно, несколько глотков облегчат страдания капитана.
Джон Блок быстро перешел с кормы шлюпки на нос.
Трое пассажиров безмолвно ожидали возвращения боцмана.
Через две-три минуты он вернулся.
– Как там наш капитан? – спросил один пассажир.
– Меня опередили, – ответил Джон Блок. – Наш добрый ангел оказалась возле больного прежде меня. Она дала капитану немного свежей воды и освежила его пылающий лоб. Не знаю, в бреду ли или в сознании капитан все время повторял: «Земля, земля, она должна быть там…» И его дрожащая рука напоминала вымпел на грот-мачте,[137]137
Грот-мачта – самая большая мачта на парусном судне.
[Закрыть] трепещущий от ветра. Я ответил: «Да, господин капитан, да, земля где-то здесь, совсем недалеко… Мы скоро пристанем к берегу… Я чувствую ее… на севере…» И это действительно так. У нас, старых морских волков, есть особое чутье в подобных случаях. И я сказал ему: «Не беспокойтесь, господин капитан, все в порядке: у нас прочная шлюпка, и я ее веду. Поблизости должно быть несколько островов, трудность лишь в том, какой выбрать… Но в конце концов мы выберем самый подходящий – обитаемый остров, куда высадимся и где будем хорошо встречены…» Бедняга слышал и понимал меня, я в этом не сомневаюсь: когда я приблизил к его лицу фонарь, он мне улыбнулся, но какая это была печальная улыбка! Затем глаза его сомкнулись, и он снова впал в забытье… Конечно, я покривил душой, когда так уверенно говорил о суше, как будто она уже в нескольких милях от нас! Но мог ли я поступить иначе?
– Нет, дорогой Джон, – произнес самый юный из пассажиров. – И это такая ложь, которую Бог прощает.
Разговор затих, и тишину нарушали лишь удары паруса о мачту при качании шлюпки из стороны в сторону. Почти все пассажиры, изнемогшие и ослабевшие от усталости и длительных лишений, пребывали в полузабытьи, не в состоянии думать о тех опасностях, которые готовит им завтрашний день… Будущее представлялось им неопределенным, и, кто знает, не ограничится ли оно несколькими днями… Правда, у несчастных имелся кое-какой запас пресной воды, но чем утолять голод? От нескольких фунтов солонины, которые бросили им на дно шлюпки, отправив на верную гибель, почти ничего не осталось. На одиннадцать человек оставался лишь мешок сухарей. Что делать, если штиль продлится несколько дней? Ведь уже двое суток даже слабое дуновение ветерка не освежило удушающей атмосферы, не говоря уже о внезапных вихрях, похожих на последний хрип умирающего. В таком положении ничто, кроме голодной смерти, не может ожидать бедных путешественников. Трудно рассчитывать, что в этих местах при полном отсутствии ветра встретится какой-либо корабль (в описываемое время еще не существовало пароходного сообщения).[138]138
Действие этой части романа относится к 1817 г. Первый же пароход (речной) построил американский изобретатель Роберт Фултон (1765–1815) в 1807 г.; впервые колесный пароход пересек Атлантический океан в 1838 г. (не пользуясь дополнительно парусами).
[Закрыть] Столь же маловероятна и надежда на то, что при таких условиях шлюпка сможет пристать к какому-либо берегу.
Поистине, надо глубоко верить в Бога, чтобы не впасть в отчаяние, и обладать оптимизмом боцмана с его твердой надеждой на лучшее.
– Я знаю, – бормотал он сам себе, – наступит момент, когда будет съеден последний сухарь. Но если есть желудок и нет провизии, это еще не самое страшное. Вот когда полно еды, но нет желудка, чтобы его наполнять, – тогда действительно беда.
Джон Блок снова стал у руля, а пассажиры расселись по своим местам. Все были молчаливы. Лишь жалобные всхлипывания ребенка да стоны капитана слышались в тишине.
Прошло еще два часа. Шлюпка не продвинулась ни на один кабельтов, лишь однообразное колыхание зыби слегка пошатывало ее из стороны в сторону. На море – ни малейшего волнения. Несколько деревянных брусков, брошенных за борт накануне, по-прежнему болтались на поверхности воды почти на том же месте. Ни разу парус не надулся настолько, чтобы шлюпка хотя бы немного от них отдалилась.
Оставаться у руля совершенно бесполезно, тем не менее боцман не покидал свой пост. Держа руку на румпеле, он старался, по крайней мере, уменьшить качание шлюпки, чтобы избавить спутников от толчков.
Было три часа утра, когда Джон Блок вдруг почувствовал, как легкое дуновение коснулось его загорелого лица, огрубевшего от палящих солнечных лучей.
– Неужели наконец поднимается ветер? – прошептал боцман, выпрямляясь.
Повернувшись к югу, он поднял вверх указательный палец, смоченный слюной.
Легкое ощущение свежести, вызванное испарением, и отдаленный плеск волн подтвердили его предположение.
– Господин Фриц! – позвал он пассажира, сидевшего на средней банке рядом с особой женского пола.
– Что вам угодно, боцман?
– Посмотрите туда, на восток…
– И что там такое?
– Если я не ошибаюсь, там на горизонте виднеется узкая светлая полоска…
И действительно, вдали между морем и небом появился просвет. Похоже, что туманная пелена разорвалась, и этот разрыв становится все шире.
– Это ветер, – уверенно сказал боцман.
Но туман мог просто рассеяться при первых лучах солнца.
– А если это всего лишь занимается заря?.. – высказал предположение пассажир.
– Может быть и так, хотя еще очень рано, – сказал Джон Блок. – Это все же ветер… Посмотрите, он слегка даже треплет мою бороду. Конечно, еще далеко до того, чтобы убирать брамсели,[139]139
Боцман намекает на брамсельный ветер, при котором без ущерба для мачт можно нести брамсели (третьи или четвертые снизу прямые паруса); в современной шкале соответствует силе ветра в 4–6 баллов. При дальнейшем усилении ветра (и это Блок имеет в виду) брамсели приходилось убирать.
[Закрыть] но ведь в течение двух суток вообще был полнейший штиль… Господин Фриц, прислушайтесь хорошенько, вы тоже должны услышать то, что донеслось до моего уха.
Пассажир оперся о планшир[140]140
Планшир – здесь: деревянный брус, ограничивающий сверху борт шлюпки.
[Закрыть] и через несколько секунд подтвердил:
– Вы правы, это бриз…
– И мы готовы его встретить, – радостно подхватил боцман. – Фок на блоке, остается только натянуть шкоты, чтобы полностью воспользоваться поднимающимся ветром.
– Но куда он нас понесет?
– Куда угодно, только бы вывел шлюпку из этого проклятого места…
Прошло двадцать минут. Ветерок, еле ощутимый вначале, стал заметно сильнее, за кормой на поверхности воды четко обозначалась борозда. Шлюпка заколыхалась из стороны в сторону, но это уже не напоминало ленивое болтание на спокойной морской зыби. Складки паруса расправились, снова сложились, опять расправились, и по уключине хлестнуло шкотом. Ветер, однако, был пока еще недостаточно силен, чтобы наполнить полотнища фока и кливера, поэтому следовало набраться терпения и направлять шлюпку с помощью весел.
Не прошло и четверти часа, как за кормой обозначилась более четкая струя.
С кормы поднялся один из пассажиров и, переходя от одной банки к другой, стал пробираться к боцману. Посмотрев внимательно в сторону все расширявшейся полоски света между небом и морем, он обратился к Джону:
– Ветер?
– Да, – ответил тот, – и надеюсь, мы будем держать его как пойманную птицу, не выпуская из рук…
Ветер стал быстро разгонять облака, увеличивая просвет, откуда пробивался утренний свет. Но все пространство с юго-востока до юго-запада на три четверти горизонта пока еще по-прежнему плотно покрыто темными тучами. Видимость ограничивается несколькими кабельтовыми, далее нельзя разглядеть даже судно, появись оно здесь внезапно.
Ветер посвежел, и надо было отпустить шкоты, подтянуть фок, фал[141]141
Фал – снасть, при помощи которой поднимают на судах паруса, реи, флаги, сигналы и проч.
[Закрыть] которого ослабел, и повернуть на несколько градусов, чтобы кливер поймал ветер.
– Мы держим его, держим, – повторял радостно боцман, когда шлюпка, слегка наклонясь на правый борт, разрезала носом первые волны.
Просвет между облаками все увеличивался и наконец достиг зенита. Небо приобрело красноватый оттенок. А это значило, что ветер установился надолго и будет дуть в данном направлении, что время штиля в этом районе океана закончилось.
Вместе с ветром к путешественникам вернулась надежда добраться до суши и даже встретить корабль, который тоже мог пережидать штиль и теперь возобновил свой путь.
В пять часов утра облака окрасились нежными светлыми тонами. Наступал день с той быстротой, какая свойственна тропическим широтам. Пурпурные солнечные лучи вспыхнули вскоре на горизонте и веером раскинулись по всему небу. Край солнечного диска, приподнятый рефракцией, слегка коснулся линии, отчетливо появившейся между небом и морем, и почти в то же мгновение легкие облачка на небе зажглись всеми оттенками красного цвета. И только скопившиеся на севере тяжелые тучи оставались непроницаемыми для солнечных лучей. Поэтому радиус видимости, широкий сзади, оставался ограниченным впереди. Но шлюпка уже набирала скорость, оставляя за собой пенящийся след, ярко выделяющийся на зеленоватой поверхности моря.
И вот над линией горизонта во всей своей красе появилось светило. Ни одно облачко уже не могло затмить его ослепительных лучей. Но взоры путешественников были прикованы совсем не к солнцу. Пассажиры смотрели только на север, куда относил их ветер. Ведь то, что скрывается за пока еще густой завесой тумана, скоро станет видимым. Удастся ли солнцу рассеять эту завесу?..
Через полтора часа плавания один из пассажиров, не выдержав, ухватился за фал фока и стал ловко взбираться вверх. И в тот момент, когда все небо осветилось солнечными лучами, раздался его радостный возглас:
– Земля-а-а!
