Текст книги "Крах"
Автор книги: Жозефина Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
29
– Ну вот, она окрутила его. Я знала, что так будет.
– Ингрид! Мартин совсем потерял голову.
– Вот именно. Я говорила тебе об этом давно. Но она хочет его. Хочет. И он ее устраивает.
– Значит, ты должна быть счастлива.
– Не совсем так. Но я склоняюсь перед неизбежным. – Она многозначительно заметила: – Я полагаю, все матери испытывают некоторую ревность, когда их единственный сын решает жениться. К сожалению, тут я не приобретаю дочь. Впрочем, как и ты.
– Что ты имеешь в виду?
– О, ты знаешь… потерять сына, приобрести дочь. У Анны нет никакого желания сблизиться со мной или с тобой в крайнем случае. Но если дружба Салли завершится так, как я думаю, у нас будет еще один сын, Джонатан.
– М-м, вероятно.
– Отец Анны показался мне весьма приятным. Мать, правда, была несколько холодна. Невероятно, что Мартин до сих пор не встречался с ними. Хотя все это произошло так быстро…
– Мы познакомились с Вилбуром.
– Верно. Свадьба предполагается в июне, значит, пройдет всего три месяца. Отец Анны приедет в Лондон и посетит нас за ленчем на следующей неделе. Я надеюсь, мы встретимся с ее матерью перед свадьбой. Должна сказать, будет очаровательно видеть, как они нарядятся, чтобы понравиться. Как ты считаешь?
– Да.
Все разваливалось. Я думал о поездке в Лондон. Но склонив смиренно голову и взявши на себя роль жертвы, я мог только наблюдать и терпеть, любить и терпеливо ждать, когда наступит мое время. «После всего, что было, – с тоской думал я, – это дальше от жизни, чем когда-либо прежде».
30
Отец Анны был англичанином того сорта, который на всех, видевших его, производил впечатление джентльмена. У итальянцев, французов, немцев есть своя аристократия, но только настоящий английский джентльмен отличается весьма строгими нравственными принципами, прикрывая их щитом совершенных манер. Именно таким был Чарлз Энтони Бартон. Приветствуя нас, он поклонился, и мы отправились на ленч в «Клэридж».
– Я сожалею, что моя жена не может встретиться с вами. Дочери слегка нездоровится. – Я вспомнил, что у него есть дочь от второго брака. Мы, в свою очередь, оправдали отсутствие Салли. Ее новая служба требовала присутствия на официальных ленчах.
– Давайте присядем. Ингрид, какой напиток вы предпочитаете? Могу я называть вас Ингрид? Может быть, шампанское?
– Это было бы приятно, – согласилась Ингрид.
– Мне виски, пожалуйста.
Наконец подъехали Мартин с Анной. Она лишь слегка задела губами щеку отца.
– Познакомься. Это Мартин.
Чарлз Бартон повернулся приветствовать моего сына. Его голова слегка дернулась, словно от удара. В следующую секунду он взял себя в руки.
– Мне чрезвычайно приятно встретиться с вами, Мартин – Он глядел на Анну: – Ты держала этого молодого человека в большом секрете. Я рад за вас обоих.
Мы медленно расселись.
– Сэр. Я осознаю свою вину. Я был обязан мчаться сквозь ночь, чтобы умолять позволить мне жениться на Анне. Но если говорить откровенно, было так трудно добиться ее согласия, что все остальное улетучилось из моей головы. Прошу вас, простите меня.
– Что за изящный спич! Ну, разумеется, я прощаю вас. Я ничего подобного и не предполагал – К нему вернулось равновесие, и он принялся осторожно изучать Мартина. – Анна, насколько я могу судить, ты очень счастлива, девочка!
– А теперь, отец, расскажи Мартину, как счастлив он.
– Совершенно очевидно, что Мартину это уже ясно.
Официант неслышно парил. Мы сделали заказ. Шутки, единственные в своем роде для каждого такого семейного собрания и вполне заурядные для других, порхали вокруг стола. Пока еда медленно тянулась, я отметил, как сильно любит свою дочь отец Анны.
Когда они после ленча поцеловались на прощанье, он придержал ее локоть и прошептал что-то:
– Я не согласна. Не то чтобы сильное… – Она поймала мой взгляд и, повернувшись к Ингрид, сказала: – Мой отец думает, что Мартин похож на моего брата Астона.
– Анна! – Шокированный, ее отец отшатнулся от нее и столкнулся с Мартином, едва удержавшим его.
Они смотрели друг на друга. Мартин заговорил первым:
– Это, должно быть, чудовищный удар для вас… Такое сходство… Если оно действительно существует… – Он остановился в замешательстве.
– У вас добрый сын. – Чарлз Бартон повернулся к Ингрид – Простите мне эту ноту печали при таких счастливых обстоятельствах. Всего лишь поверхностное сходство. Анна может подтвердить это. Я должен был держать свое мнение при себе. Мы скоро встретимся снова. До свидания, Мартин. Я рад, в самом деле рад, думая о вас как о своем зяте. До свидания, Анна. Будь счастлива, моя дорогая. – Он пожал всем руки. Казалось, эти несколько часов состарили его на целые годы. Больной и постаревший, он покинул нас.
– Анна, Мартин говорил мне, что Астон умер в ранней юности. – Ингрид произнесла это очень мягко. – Если есть сходство, какой это чудовищный шок для твоего отца. Они сильно похожи?
– Нет, не слишком. Вероятно… в первую минуту… это было легкое подобие. Внешность Мартина обладает весьма необычным колоритом. Так же, как и Астона.
– И как твоя, – сказала Ингрид.
– Да. Но среди женщин это не такая уж редкость.
– Я бы посмела сказать, что она достаточно поражает воображение, мой дорогой.
Я видел, что Ингрид была расстроена.
Мартин опять выступил в роли посредника.
– Ма, мы отправимся сейчас на поиски дома. Все хорошо. Давайте не забывать об этом. Мама блондинка и белокожая. Отец смуглый и темноволосый. Вот и все.
– Спасибо.
– Мне досталась от мамы бледная кожа, а от тебя темные волосы. Разве это не заурядно?
– Конечно, нет. Но отец Анны был совсем убит воспоминаниями.
– Бедная Анна, пойдем на охоту. За нашим маленьким сладким домом, где мы будем всегда счастливы.
Ингрид и я остались одни. Мы заказали еще кофе.
– Всякий раз, как мне начинает казаться, что все будет хорошо, эта девочка совершает что-нибудь, лишающее меня присутствия духа, что-нибудь страшное, от чего холодеет мое сердце. На этом свете существуют люди, одинокие странники, они разрушают все на своем пути. Анна одна из них. Она причинит зло Мартину, я уверена в этом. Моя первая реакция всегда бывает верной. Всегда. О, почему я не вмешалась раньше?
– В самом деле, дорогая, чем ты так расстроена? Ее отец заметил какое-то сходство с братом – не так это ужасно, или я не прав?
Спокойствие и трезвость окружающих всегда являются лучшим противоядием от паники и страха.
– Что случилось с этим мальчиком? Я уверена, ты знаешь эту историю целиком, Мартин все рассказал тебе. Да?
– Нет.
– Несомненно, это была трагедия. И Анна каким-то образом связана с этим.
– Ингрид, наш сын женится на красивой умной женщине. Ее отец очень приятный человек, это ясно. Отчим очарователен. Мы еще не видели ее мать, но, я думаю, она нам тоже понравится. Ее брат умер совсем юным. Она тоже достаточно сложна и, возможно, не имеет столь легкого характера, который тебе нужен в невестке. Но это все. А сейчас хватит. Твое беспокойство беспочвенно.
– Может быть, ты и прав. Но все-таки это лишь подтверждает мое предубеждение против нее.
– Совершенно верно! Если бы не было предубеждения, этот случай ровным счетом ничего не значил бы.
– Не знаю.
Но за моими словами стоял мой собственный, подступающий к горлу ужас. Какой опасный узор плетется здесь? Внезапно страх за мою семью поглотил меня. Лжец! – кричал полисмен в моем сердце. Лжец! Страх, сжимающий тисками и пожирающий твои внутренности, – лишь боязнь потерять ее. Ты не сумел победить ее открыто. Каждый уходящий день говорит, что она свободней тебя. Но ты держишься за это! Потому что знаешь: для тебя нет жизни без нее.
Я улыбался Ингрид, всячески успокаивал ее. Так мы добрались до дома.
Я поймал наше отражение, когда мы проходили через прихожую; элегантная блондинка зрелого возраста и ее спутник, возможно, чуть фамильярный, хорошо одетый, с сильным, ясным лицом. Зло в моей душе пока не оставило на нем следа.
31
– Очевидно, вчера был удачный день для всех влюбленных. Они нашли именно такой дом, как хотели.
– Прекрасно.
Каждый новый день с жестокой ясностью обнаруживал всю безнадежную отчаянность моего предательства. В тот вечер обед с Ингрид прошел в размышлениях и печальном спокойствии, что служило, насколько я знал, признаком ее гнева.
– Я звонила сегодня Мартину. Ему очень не понравились мои расспросы. Но я впервые решилась быть энергичной матерью. Я ненормальная, да?
– Ну что ты. Просто ты нормально осторожна.
– Он сдал в аренду свою квартиру кому-то для бизнеса и говорит, что рента пойдет на бытовые расходы. Эта конюшня, дом Анны, пойдет на продажу немедленно. Мартин полагает, что это будет нетрудно. Он собирается воспользоваться частью денег из трастового фонда для покрытия стоимости нового дома. Раньше этот дом сдавали семьям на небольшие сроки – по-видимому, он нуждается в основательной переделке. Въедут они туда после окончания работ. Предполагается тихая, скромная свадьба в конце следующего месяца. Все получается очень гладко, слишком скоропостижно, чуть ли не клинично. Итак, свадьбы в Хартли не будет. Сначала запись в регистрационном офисе, затем семейный ленч. Они непоколебимы. Ее мать, очевидно, приедет за неделю до торжества. По меньшей мере мы должны встретиться с ней до официальной церемонии. Хорошо бы нам навестить ее за ленчем, или за обедом, или еще как-нибудь. Будем надеяться, что Салли преподнесет нам что-нибудь более традиционное. В довершение всех моих беспокойств я чувствую себя почти обманутой.
– Салли все сделает так, как ты хочешь. Она настоящее сокровище, благоразумна, прелестна, не выходящая за рамки общепринятого девушка среднего класса.
– Спасибо Господу за Салли! Тебе не кажется, Мартин сильно изменился? Он был совсем другим. Для того бесконечного потока влюбленных блондинок. Бригада воскресных ленчей.
– Полагаю, их исчезновение только к лучшему.
– Да, Анна – поцелуй смерти для всего этого.
Фраза повисла в воздухе на секунду дольше, чем мне хотелось.
– Я спросила Мартина об Анне.
– Да? И что же он рассказал?
– Что ему было щемяще грустно слушать о ее прошлом, что Астон совершил самоубийство. Как я догадываюсь, это был очень странный юноша. Я нашла статью, вышедшую на другой день после его смерти, все это как-то слишком незаурядно. О, дорогой, я ничего не хочу сказать, но мне показалось…
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. В этом нет ничего неслыханного. Пубертатный период, рассветная юность – это довольно тяжело для некоторых мальчиков.
– К концу разговора Мартин был просто рассержен. Как-то все слишком чрезмерно. «Это моя жизнь, я знаю, что делаю». Меня заместила Анна… Она для него теперь на первом месте… Как будто так и должно быть. Она смотрела на меня насмешливо. Наша собственная жизнь несколько перегружена в настоящий момент, ты не находишь?
– Немного. Это пройдет.
– Если бы я не знала тебя так хорошо, могла бы сейчас убедиться, что ты скрываешь от меня какое-то дело.
– Ты могла бы? Я польщен.
– Ну хорошо, не будем продолжать. Я не могу этого выносить и не буду поддерживать разговор в таком тоне.
Но она сама вызвала меня на него своим взглядом.
– Мне казалось, я должным образом предупреждал, – прозвучало вслух. Между тем мой внутренний голос произнес: «У меня нет никакого дела, ведь это невозможно назвать делом. Я погубил свое тело, душу и разум. Все мое существование заключалось теперь во встречах с Анной. Моя жизнь до нее оказалась абсолютной ложью, и ты, Ингрид, сыграла в этом не последнюю роль. Без Анны для меня не будет ничего. Ничего после нее».
Утомленно улыбаясь от жалости к себе, я пошел поработать час-другой в своем кабинете. Я хотел дать Ингрид возможность лечь в постель и заснуть без дальнейшего разговора. Новый ритуал был установлен. В самом начале он требовал абсолютного исполнения.
Я позвонил на следующий день.
– Анна, я должен увидеть тебя.
– Знаю. Я шла тебе звонить.
– У тебя дома в три тридцать?
– Да.
Она открыла дверь, и я прошел за ней в спальню. С туалетного столика, стоявшего возле кровати, она взяла фотографию юного мальчика. Длинное, угловатое, почти мрачное лицо словно заглядывало мне в душу. Несомненно, в нем было сходство с Мартином. Но, как и говорила Анна, неглубокое.
– Ты видишь, они не похожи.
– Тогда зачем ты повторила во всеуслышанье слова, сказанные твоим отцом?
Она заботливо убрала фотографию в выдвижной ящик.
– Я была рассержена на него. Очень рассержена. Он мог бы промолчать.
– Скажи, ты обратила внимание на это сходство, когда впервые увидела Мартина?
– Конечно. На секунду… разумеется.
– Не это ли отчасти притягивает тебя к Мартину?
– Нет-нет. Мне нужна нормальная семейная жизнь.
– Какой странный способ ее достигнуть.
Она усмехнулась.
– Ты опять переступаешь черту. Но, к счастью, не так далеко, как раньше. Ты меняешься.
– Я несу свою ношу. Моя прежняя жизнь завершилась, и дорога назад отрезана.
Она придвинула лицо вплотную к моему и прошептала:
– Все. Всегда.
Черты ее лица странно увеличились в этом ракурсе и почти неприятно подавляли меня. Вокруг нас опрокинулась и закружилась комната, вверх-вниз, вверх-вниз, вихрь из дерева, стекла и бархата. Тот день принадлежал мне, в изгибе ее позвоночника я, казалось, обрел тайный ключ ее души. После мы затихли, ее лицо словно вдавилось в шелковый узор стены, и мое тело тяжко накрыло хрупкую спину. Экстаз отлетел, и ее лицо вновь успокоилось в своем былом совершенстве. И все мое прошлое, все предстоящее с новой силой обрушилось на меня.
Когда я смог подняться, она сказала:
– У меня есть для тебя подарок – Она протянула крохотную коробочку. – Я держу свои обещания. Помни это. Остальное забудь. – Она сжала моей ладонью эту шкатулку – Я собиралась сделать это довольно давно. – Открыла дверь, и я выскользнул наружу.
Забрел в небольшое кафе. Мне было необходимо найти какое-то укромное место, чтобы спокойно открыть коробочку. Внутри было два ключа. Квартира В. 15. Велбек Вэй, Б 1. Я остановил такси и через минуту отъехал.
За впечатляющим фасадом круглого здания лежал темно-зеленый мраморный холл, в конце которого поднималась лестница с галереями площадок, обнесенных точеными деревянными балюстрадами. Небольшой купол из цветного стекла отбрасывал жутковатые отсветы на мрамор, дерево и бледно-серые стены. На каждой площадке дверь в дверь смотрели две квартиры.
Каждая представляла собой одну комнату, с ванной и кухней. Мебели было немного, большой стол, несколько кресел и в углу небольшая двуспальная кровать. Рядом с пустыми книжными полками стоял низкий стеклянный столик. На нем лежала записка. «Здесь не будет никого, кроме нас. Мир внутри мира. Я зайду, чтобы узнать твои пожелания. В этой, сотворенной мною земле правишь ты, и здесь я – твоя раба. Я буду ждать тебя в то время, которое ты назначишь. Я всегда буду там, покорная твоей воле».
Около письма находился откидной календарь в античном стиле и такое же перо с чернильным прибором. Календарь был открыт на сегодняшней дате. Страница была заложена длинной зеленой шелковой лентой, и внизу было написано: «И он пришел в свое королевство». Я перевернул страницу и нашел слова: «Анна ждет в двенадцать минут третьего»…
Я зашел в ванную. Она была загромождена зубными щетками, пастами, мылом, туалетной бумагой, полотенцами и прочей ерундой. На кухне я нашел две чашки с блюдцами, два бокала, чай, кофе, виски. В холодильнике стояла только вода в бутылках. Я обратил внимание на цвет коврика в душевой. Он был глубокого винного оттенка. В комнате не было штор, темные жалюзи защищали от солнца единственное очень большое окно, смотревшее в довольно уютный скверик. Дернул шнур, и на меня упала полутьма. Я высоко оценил мое королевство и был вполне доволен.
Заложил ежедневник лентой цвета жухлой травы и под нее положил записку, гласившую: «Открой на двадцатом числе, между двенадцатью и двумя».
После чего покинул дом.
Той ночью мы с Ингрид разошлись после обеда, на котором обсуждали свадьбу, по нашим традиционным убежищам… Для меня таким местом был кабинет, спальня – для нее. Я постоянно чувствовал в кармане ключи, как только очень бедный человек может ощущать украденный драгоценный камень. Сокровище, которое перевернет всю его жизнь.
Мои дни были заполнены заседаниями комитета, а ночи – обрывками разговоров с Ингрид о предстоящей свадьбе, пустыми победами и бесполезной суетой, хоть как-то еще связывавшими мужчину и женщину. Только для того, чтобы смягчить единственно значимые для меня оковы.
Когда настало время, она написала в календаре. Назначила время от четырех до шести в день накануне ее свадьбы. Она взяла ленту, небесно-голубую, и несколько раз обвила ею дневник. Как будто погладила мое лицо и, приласкав, сказала: «Все. Всегда. Помни».
32
Анна и ее мать Элизабет сидели на софе в гостиной. Рядом со спокойной и сдержанной, как всегда, Анной ее мать выглядела чуть ли не хорошенькой птичкой. Темные глаза и волосы, переданные дочери, приводили в замешательство своим несоответствием всему ее облику.
Вокруг нее висела утомительная атмосфера нарочитой живости. Мне пришло в голову, что именно эта привычка провоцировала ее на слишком открытую улыбку чересчур быстрого, а потому фальшивого дружеского присоединения.
Да, проделанное ею путешествие было изнурительным. Но оно несло с собой чудесные надежды на будущее. Элизабет отвечала на мои вопросы, касавшиеся ее поездки. Затем она повернулась к Ингрид:
– Вы любите ездить по свету, Ингрид?
– Нет, скорее нет…
– Вилбур прилетает во вторник. – Он рассказывал ей о Мартине и его замечательной семье. Похлопав дочь по руке, она произнесла:
– Анна пишет о себе часто совсем недостаточно, не правда ли?
– Нет.
– Телефонные звонки слишком безличны, что бы об этом ни говорили. Но Анна всегда остается замкнутой. Ты ведь с детства была очень скрытной, так, моя дорогая? – Она опять потрепала руку Анны. – Знаешь, когда вы с Астоном были маленькими, вы оба были для нас совершенно закрыты. – Повернулась к Мартину: – Ты же знаешь об Астоне, Мартин, я уверена в этом. Ты чуть-чуть похож на него. Анна говорила тебе об этом? – Это замечание выглядело вполне невинным. Элизабет одарила Мартина быстрой нервной улыбкой.
– Да, действительно. Анна упоминала об этом. – Голос Мартина был полон любезности.
– Когда они были маленькими, мне казалось, что у них существовало какое-то тайное общество. Они кодировали слова, передавали какие-то странные сигналы – и все это было задумано для того, чтобы затруднить нам, родителям, понимание. – Она засияла улыбкой, глядя на Анну. – Ты ведь действительно была очень непослушна и капризна, не так ли?
– Капризна! – Мартин рассмеялся. – Я не могу этого представить.
– О да. Весьма, весьма капризна. Я люблю вспоминать те времена. Хотя воспоминания наводят на меня слишком печальные мысли.
В ее словах была заметна чрезвычайная ранимость и беззащитность, но она придавала ей только большую привлекательность. Двое очень умных мужчин женились на ней. Ее живость, ее очарование, ее миниатюрное тельце птенца должны были всех покорять в прошедшие годы.
Я легко мог догадаться, что ее нынешнее лицо являлось лишь пожухшим слепком прелестного молодого личика; его не облагородили ни мудрость, ни самоосознание, способные дать красоту зрелости. Она была, как мне показалось, не слишком умной женщиной, и ее отношения с детьми не могли быть глубокими. Я почувствовал неожиданную неприязнь к Астону, и меня совершенно не тронула нарисованная Элизабет картина детства моей возлюбленной. Возможно, в этом и была огромная сила матери, ей удавалось извлекать из своих страданий жалость. Пока она продолжала болтать, успешно задевая свою дочь. Анна безмолвно сидела рядом.
– Но сейчас изумительное время, – продолжала она. – Я так счастлива за Анну. Ну а теперь расскажите мне, как вы решили провести медовый месяц.
– Мы на неделю отправимся в Париж.
Ее мать казалась заинтересованной.
– Да? Отлично. Париж всегда был твоим любимым городом. Тебе он тоже нравится, Мартин?
– И даже очень. Но это идея Анны. Должен сказать, я очень надеюсь, что эта поездка будет удачной. Некоторое время назад мы уже побывали там. Но вышло не слишком хорошо, Анна несколько приболела. И мы были вынуждены вернуться обратно гораздо раньше.
– О, дорогая, о, моя дорогая. С Парижем связано для тебя столько счастливых воспоминаний, не так ли? – Она ясным взором глядела на Анну, которая теперь кипела от ярости.
– М-да.
– Каких? – спросила Ингрид.
– Первый роман Анны (она осторожно подбирала слова) был в Париже. Мы оставили Рим после… трагедии и провели некоторое время в Париже. Питер тогда только начинал учиться, сейчас он по-прежнему живет там. Теперь он женат… бедный мальчик. Это была чудовищная неудача. Его мать рассказала мне, что раньше он часто приезжал в Лондон. Как раз недавно он продал небольшую квартирку, которую держал здесь. Вы его никогда не видели? Я думаю, это так приятно, когда дружба сохраняется и после окончания романа. Вы со мной не согласны? – Она повернулась к Ингрид.
– Мама, пожалуйста… – воскликнула Анна.
– О, моя милая! Я опять слишком много болтаю? Анна, ты рассердилась на меня?
– Нет, совсем нет.
– Мартин, я уверена, у тебя были увлечения до Анны.
– Один раз или два.
– И все блондинки, – вставила только что появившаяся Салли – Сотни блондинок промаршировали через эту комнату. Мой любимый братец был настоящим донжуаном.
– Но уверяю тебя, те дни миновали. – Мартин улыбался Элизабет. – Мы очень счастливы.
– Я вижу это! Анна, ты очень удачливая девочка. О, Анна, ну перестань дуться на меня. Мы с матерью Питера по-прежнему встречаемся. Это было совершенно невинное замечание.
– Чем занимается Питер? – спросил я.
– После трех поколений чиновников он стал психиатром, чем всех несказанно удивил. У него чрезвычайно удачная практика в Париже. Французский – его второй язык, и он иногда говорит, что другой язык заставляет выражать свою мысль яснее, более правдиво и логично – Она засмеялась и сказала: – Я заговорила совсем как Вилбур.
– Зачем он бывал в Лондоне?
– Я полагаю, в связи с работой. Я, право, не знаю. Но мне кажется, это следует из последнего письма его матери. Она упоминала, что он внезапно продал свою квартиру и…
Анна встала. Со спокойным «прошу прощения» она покинула комнату. За ее спиной осталась неловкая тишина.
– О! Я хотела бы никогда не начинать этого разговора. Меня не перестает изумлять ничтожность поводов для скрытности Анны.
– Может быть, это защита? – спросил Мартин.
– Защита от чего?
– Не могу представить, – ответил Мартин.
Умница Мартин. Теперь он тоже видит ее насквозь – эта роковая мать так скоро обнаруживает себя. Неудивительно, что Анна и Мартин замкнулись друг на друге, объединились против нее в своем собственном тайном мире. И совсем не странно, что они все разбежались – не сумев избежать трагедии и связанного с ней чувства вины, попытались в одиночку нести свою виновность. Так молчание, разделенность и печаль определили новый жизненный путь. Были новые браки, новые привязанности, стремление убежать от всего пережитого. Они все еще были в капкане своего прошлого – каждый из них, – агонизируя с тех давних пор.
Вечер подошел к концу с оттенком некоторой грусти.
Мартин завел мотор машины, и Анна еще держала открытой дверцу для Элизабет, а я провожал ее по короткой дорожке до железных ворот.
– Как фамилия Питера? – Я спросил спокойно, осторожно, прикидывая оставшееся расстояние до Мартина и Анны. – У меня в Париже есть друг, у которого серьезные проблемы.
– Кальдерон. Доктор Кальдерон. Его адрес есть в телефонной книге. Не говорите Анне о том, что я вам рассказала. Она была вне себя от гнева. Вилбур послал как-то одного своего друга-писателя к Питеру. Он очень помог. – Мы были у машины. Прощались – До следующей субботы.
Машина быстро уехала.
– Странная женщина. И она так не похожа на Анну. Я права? – заговорила Ингрид.
– Мне она скорей понравилась, – заметила Салли. – Она более открыта и гораздо болтливей Анны.
– Хорошо, положим, что так, – подвела черту Ингрид. – Итак, теперь мы видели всех. Отца, мать, отчима – разве что осталась еще мачеха. Я думаю, мы обрели большую семью. Ничего подобного я еще не испытывала. Хотя, может быть, все будет по-другому с ними. – Она взглянула на меня. – С Джонатаном будет иначе. Мы хорошо знаем Робинсонов. На нашем горизонте маячит другая свадьба, не так ли? – Ингрид, как всегда, дразнила Салли.
– Ну что ты. Еще никто не просил меня об этом.
– Но скоро это произойдет. И позволь мне сказать сейчас, что я хочу устроить в Хартли большую белую свадьбу. Обещай мне – Ингрид обняла покрасневшую Салли.
– Я обещаю, мам, обещаю.
Погруженные в мысли о свадьбе и детях, матерях и отцах, мы завершили день. Каждый сам по себе, мы разошлись спать.
