Текст книги "Кир Великий"

Автор книги: Жерар Израэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Веря в правильность своего решения, Кир вместе с Крезом направился к своей столице. Он умышленно не занимался ионийцами, так как еще не решена была проблема Вавилона: увлекшийся лунным мистицизмом Набонид все же представлял какую-то опасность. Египтяне, бывшие союзники лидийцев, болезненно восприняли поражение царя Сард и грозились составить новый экспедиционный корпус. Но главное, что на востоке племена, сражавшиеся вместе с Киром против армий Креза, бурлили не переставая: сравнительно близкие гирканцы и парфяне, а также далекие саки и бактрийцы в Центральной Азии были недовольны тяжелым ярмом персов, их братьев по расе. Одним словом, чтобы решить восточные проблемы, Кир направился на восток.

От этого в Смирне, Эфесе, Колофоне и Галикарнасе облегчения не почувствовали. То, что Кир удалился, не означало конца нашествия варваров. Пока Сарды находятся на положении покоренного города, свобода торговли рискует быть нарушена. Поэтому греки прибрежных городов с радостью узнали об измене Пактия. Этот лидиец решил похитить ценности, охранять которые поручил ему Кир, и набрать наемников, надеясь с их помощью устроить поход на Сарды и победить персов Табала, которых, кстати, там было очень мало.

Узнав об этой измене, Кир стал упрекать в этом Креза. Вот что пишет об этом Геродот: ««Крез, чем это закончится? Похоже, лидийцы будут без конца мне и самим себе чинить неприятности. Я уже подумываю, не обратить ли их в рабство. Мне кажется, что я похож на человека, который, убив отца, пожалел детей его. И вот я увожу с собой тебя в качестве пленника, тебя, кто был для лидийцев больше, чем отец, а город оставил им; и удивляюсь, что они восстают против меня!»

Крез, опасавшийся за свой народ, отвечал: «О царь, то, что ты говоришь, – разумно, однако не предавайся излишнему гневу, не разрушай древний град, который не повинен ни в том, что свершалось в прошлом, ни в том, что происходит сейчас. За то, что было в прошлом, я отвечаю головой. В том, что происходит сейчас, виноват Пактий, которому ты сам доверил Сарды. Его и наказывай. Прости лидийцев, а чтобы они не восставали и не причиняли тебе беспокойства, обяжи их делать то, что я скажу: пошли им запрещение хранить боевое оружие и прикажи носить под плащами хитоны и высокие сапоги на ногах. Затем повели им обучать своих детей игре на кифаре и лире и заниматься мелочной торговлей. И ты увидишь, царь, как скоро они из мужей обратятся в женщин, так что тебе никогда уже не надо будет страшиться восстания»» [64]64
  Геродот. I, 155.


[Закрыть].

Кир поверил этим словам и послал в Сарды воина-мидийца по имени Мазар с заданием восстановить порядок и арестовать Пактия, после чего царь продолжил поход на восток.

Мазар быстро восстановил мир и покой для персов в окрестностях Сард. Но захватить Пактия долго не удавалось, что доказывало нежелание ионийских греков смириться с гнетом Кира. Но в этом сопротивлении появилась трещина: в нарушение права на убежище, правительство острова Хиос, где укрывался Пактий, с позором выдало предателя персам.

Усмирив бунт, Мазар заставил его участников платить за это высокую цену. Все началось в городе Приена. Среди греков этот город славился тем, что там находилось панионийское святилище, поэтому Приена считалась как бы духовной столицей. Кроме того, поэт и философ Биант пользовался там непререкаемым авторитетом. Мазар решил в назидание другим обратить в рабство жителей Приены. После чего он прошел вдоль русла реки Меандр, опустошив все на своем пути.

Кир презирал прибрежных греков за трусость и торгашескую душу и, хотя считал необходимым подчинить себе ионийцев, решил, что не стоит прерывать свой поход. Узнав, что мидянин Мазар умер в Сардах от болезни, Кир поручил военачальнику Гарпагу покорить города на Ионическом побережье.

Ничто не давало повода думать, что сопротивление греков, ранее покорных лидийцам, будет упорным, и греки отвергнут предложения персов. Хотя во времена, когда Кир собирался захватить Лидию и искал союза с азиатскими греками, он получил единодушный отказ, и лишь правители Милета, затаившие обиду на Креза, возможно, полагали, что им будет легко отделаться впоследствии от такого некультурного властелина, как царь Экбатаны. Так что лишь Милет ему подчинился, а остальные греческие колонии воспротивились.

Первую атаку Гарпаг предпринял против города Фокеи. Жители города успели возвести очень высокие укрепления, так что Гарпагу пришлось столкнуться с практически непреодолимыми трудностями. Но осада была успешной, а потери значительными. В соответствии с новой политикой ведения войны, принятой Киром, мидийский полководец предложил фокейцам символический знак подчинения: пусть жители Фокеи в знак покорности великому царю персов отобьют один камень от их стены и посвятят персидскому владыке хоть один из их домов, после чего они смогут продолжать жить согласно своим традициям. Фокейцы запросили одну ночь на размышления и убедили персов удалиться от крепости, чтобы не мешать им. Гарпаг, не подозревавший о решении, какое примут фокейцы, принял эти условия и стал терпеливо ждать развития событий…

Со времен предательства Милета Фокея была центром национального сопротивления варварам. После первой победы персов на берегу Галиса фокейцы направили в Спарту посла по имени Пиферм, чтобы проинформировать спартиатов о положении ионийских греков и запросить у них энергичной помощи. Пиферм предстал перед руководителями Спарты в пышных одеяниях, достойных фокейцев. Он говорил о солидарности, которая должна объединять эллинов по обе стороны Эгейского моря и проливов, об опасности, какую представляет усиление персов, и об отрицательных последствиях для благополучия региона. Речь его не имела отклика. Спартиаты, никогда не отказывавшиеся помочь Крезу, угнетателю ионийцев, ныне отказывались как-либо помочь самим грекам. Но, чтобы показать, что они сочувствуют фокейской просьбе, спартиаты решили ответить политическим демаршем. Они направили Киру посла с поручением дать понять персу, что всякое нападение на малоазийских греков будет рассматриваться как агрессия против самой Греции. Кир, полагая, что европейские греки – то же, что и азиатские, нашел их заявление смехотворным и заявил: «Если буду здоров, у них будет больше оснований позаботиться о собственных бедах, чем о бедах ионийцев».

Этот обмен посланцами, первый политический контакт между греками и персами, независимо от его итогов означал, что правление Кира было отныне признано.

Когда настало утро, к великому своему удивлению, персы обнаружили, что город Фокея пуст, в нем не было жителей. Погрузив в свои длинные и быстрые суда жен, детей, статуи богов и все имущество, фокейцы ушли в море. Они покинули родную землю без надежды на возвращение, чтобы не покориться варварам. После многочисленных остановок, в частности на острове Хиос, они направились к западу и после длительного путешествия, невзирая на капризы моря и всевозможные опасности, добрались до острова Кирнос, впоследствии известного как Корсика. Через несколько лет фокейцы смело выступили против карфагенских захватчиков и разбили их в окрестностях Регии (Реджо-ди-Калабрия). Позже они направились на север и высадились на побережье, где жили кельты, там они основали порт возле города, позже названного Марсель.

Примеру Фокеи последовал другой ионийский город. Жители Теоса, понимая, что сопротивляться персам они не могут, и уверенные, что невозможно никакое сосуществование с этими варварами, отправились во Фракию и обосновались близ города Абдеры, неподалеку от золотых приисков Пангеи. Абдеры были знамениты тем, что там рождались только идиоты, чем город и прославился на всю Грецию. Новые поселенцы превратили Абдеры в культурный и интеллектуальный центр, тогда как города Ионии, Эолии и Карии один за другим были завоеваны персами.

Постепенно Гарпаг открыл для себя истину, что «этот купеческий народ, любящий поболтать», имел способности к военному делу. Правда, ионийцы не питали никаких иллюзий по поводу мирных намерений своих противников. Персы полагали, что перед ними были торгаши, лишенные каких-либо воинственных желаний, а малоазийские греки считали, что имеют дело с жестокими варварами, способными только разрушать. На самом же деле и ионийские греки умели сражаться, и персы были готовы предложить мирные условия, не менее выгодные для греков, чем те, что у них были во времена Мермнадов. Однако недоверие – вещь упрямая, и Гарпагу пришлось прибегать ко всем своим военным талантам и к героизму своих войск, чтобы занимать города, жители которых считались неспособными ни к каким боевым действиям.

Взятие каждого города, поселка и населенного пункта требовало от Гарпага настоящих полководческих усилий. Но ионийцы очень скоро поняли, что персидские солдаты отличаются от лидийских. Эти последние организовывали свои атаки, главным образом, в расчете на действия конницы, у Гарпага же были более разнообразные силы и средства. Вокруг городов, занять которые он стремился, он мог организовать осаду и с суши, и с моря. Персидский военачальник не был связан ни с какими правилами ведения войны, соблюдаемыми греками, в том числе игнорировал принцип неприкосновенности святилищ.

Гарпаг стремился положить конец этой изнурительной и бесславной войне, из-за которой он оказался вдали от своего хозяина. А Кир в это время создавал империю в далекой Центральной Азии. Персидскому командующему приходилось успокаивать умы, чтобы выглядеть миротворцем. Города, взятые ценой стольких жертв, не были разрушены, жители их не были сосланы или взяты в рабство. Ничто не менялось в администрировании городов или в их бывших учреждениях. Персы предпочитали, чтобы жители ионийских городов предавались бы дискуссиям в ходе собраний, а не организовывали сопротивление и подрывную деятельность. Поскольку у каждого города были свои традиции, персам не приходилось опасаться их объединения. Некоторые умы, Фалес Милетский например, призывали к созданию структурированной политической организации различных греческих городов в Азии. Но, если не считать некоего федерального собрания избранных, заседавшего у подножия горы Микале, которому персы разрешили действовать, лидийские греки не пытались создать серьезную политическую организацию.

Ионийцы, впрочем, были уверены, что варвары навяжут им безжалостный закон, что предоставят им лишь кажущуюся свободу. Поэтому Биант из Приены советовал покинуть родную землю и заложить новые основы свободного города. Он предлагал построить флот, чтобы все могли уехать на далекий остров, который назвали Сардинией, и где они возведут панионийский город. Так ионийцы смогут подавить варваров на этом большом острове и станут «самыми счастливыми из греков».

Что касается персов, им вовсе не хотелось, чтобы ионийские греки покинули Малую Азию, они расширили либеральные меры по отношению к ним и только просили выплачивать положенную подать и выделить из своей среды некий контингент вооруженных людей для службы персидскому царю. Что же касается жителей островов, например Лесбоса и Хиоса, которых буквально терроризировало простое присутствие варваров на противолежащих берегах, они поспешили согласиться.

Оставалось покорить греческие города внутри Малой Азии. В окрестностях Галикарнаса Гарпагу пришлось дать беспощадный бой педасийцам. В Ликии он столкнулся еще с одним грозным противником. Бой развернулся возле города Ксанфа и на берегах реки с таким же названием. Жители Ксанфа, понимая, что они в конце концов будут побеждены, собрались с женами и детьми в самой верхней точке их цитадели. Там разожгли огромный костер, в нем сгорели их семьи, мужчины же предприняли отчаянную попытку вырваться, но были все перебиты.

Война по захвату побережья Малой Азии подходила к концу. Персы, которые до того полагали, что им предстоит лишь провести операцию по умиротворению, впервые в их истории оказались втянутыми в настоящую войну против греков. А греки оказались разделенными проливами и молодой Персидской державой. Больше не было гармоничного перехода из одного мира в другой, какой установили Мермнады. Лидийцы, служившие одновременно заслоном от варваров и посредниками между греческим миром и Востоком, перестали существовать как независимый народ, сошли с исторической сцены.

Однако, подчиняясь некоему инстинкту самосохранения, азиатские греки уже подумывали о сближении с новой властью. Конечно, когда-то они отказались покориться Киру. Не забыли они и ироничный ответ нового повелителя лидийцев, когда он напомнил грекам Ионии и Эолиды об их отказе стать его подданными на тех же условиях, на каких они служили Крезу: «Кир, выслушав их предложения, рассказал им басню, как некий флейтист… глядя на рыб в море, играл на своем инструменте; он думал, что рыбы выйдут из воды и улягутся на берегу. Разочаровавшись в этом ожидании, он схватил рыбацкую сеть, выловил множество рыб, вытащил их из моря и, глядя, как они прыгают, сказал им: «Кончайте эти танцы, ведь когда я играл на флейте, вы не захотели выйти из воды». Кир переадресовал эту басню грекам Ионии и Эолиды, поскольку когда-то, когда он сам просил их через посланцев отделиться от Креза, ионийцы не послушались, а теперь, когда дело сделано, были готовы слушать его. Он говорил им это, находясь в разгневанном состоянии» [65]65
  Там же. I, 141.


[Закрыть].

Но многие лидийские греки, особенно живущие в Сардах, более чуткие к потребностям экономической жизни, чем к патриотическим особенностям их прибрежных братьев, сблизились с Киром, сохранив, таким образом, шансы на развитие региона. В отличие от ионийцев, сардские греки получили дополнительный козырь в своей игре…

На завоевание мира

Своими действиями в сердце Центральной Азии Кир подготавливал, возможно, наступление на греческий мир. Когда царь персов, несмотря на продолжение войны в Ионии, решил предпринять свой восточный поход, он подчинялся точной мотивации, зная, что кампания, которую он начинал, будет разыгрываться сперва на Востоке. Ему надо было вовлечь в свои походы народности Востока, всегда готовые идти на Запад, при этом он должен был явиться перед знакомым ему миром не завоевателем, а прежде всего в образе созидателя империи, организатора, чья политическая воля соответствовала бы интересам народов.

Продвигаясь на Восток, будущий великий царь поднимался по ступеням собственной истории. Он возвращался в мир, где родились верования его предков. Вдоль берегов Яксарта, там, на севере, не было Греции и Вавилона, не было Аполлона и Мардука, только бог беспредельных пространств.

Кир захватил Гирканию и Парфию. Управлять ими он поручил Гистаспу, сыну Аршамы и отцу Дария. Затем, без особых трудностей, он покорил Арею, Дрангиану, Арахосию и современный Афганистан. Эти богатые провинции избежали ассирийского гнета и влияния Мидии. С давних пор они участвовали в торговле с Индией, Месопотамией и даже Египтом. Кир придавал большое значение сохранению этих связей, которые позволят ему снабжаться сырьем, сельскохозяйственными продуктами и промышленными товарами. Кроме того, как пишет Николай Дамасский, гирканцы, парфяне, саки и бактрийцы были представлены своими вождями при дворе Кира. Благодаря их поддержке персидский царь мог располагать свои гарнизоны в столицах этих провинций и создавать там новые укрепленные города.

Затем царь персов прошел вдоль Окса (Амударьи) до самого Оксианского озера и захватил Согдиану. Там он встретил народности, которые превыше всего ценят свою свободу. Были случаи сопротивления и даже упорные бои. Но царь персов сумел приобщить правителей хорезмийцев и массагетов к своему плану. Он осуществил исключительно смелый проект: ирригацию Согдианы. За несколько месяцев он повелел построить рад плотин на реке Оксе и заставил платить за получение воды для орошения полей. Дойдя до северных пределов своей империи, царь персов повелел возвести семь крепостей, самая большая из которых называлась Кира [66]66
  Речь идет, по-видимому, о Кирополе, ныне находящемся в развалинах. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Эта оборонительная линия опиралась на Самарканд, столицу Согдианы, что позволяло той обороняться против захватчиков в Азии.

Тогда Кир решил спуститься на юг. По пути он овладел Маргианой, затем вступил на землю Бактрии. Укреплению власти персов над этими регионами способствовала и тяга к объединению, существовавшая там еще до Кира. Степень экономического развития, которой достигли эти народы еще до владычества Ахеменида, способствовала тому же. Но Кир одним своим присутствием оказывал влияние. Он умел, уже после ухода, оставлять после себя некий миф, легенду, связанную с его именем, и создавать невидимую связь, гораздо более прочную, чем военная оккупация.

Наконец, будущий великий царь завоевал страну индусов, где брала свое начало другая ветвь арийцев. Он остановился на берегу великой реки Инд, разделяющей страну на две части. Кир покорил гордый и воинственный сакский народ, который в конце концов согласился быть под властью персов.

Очевидно, Кир понимал, что закладывал основы для своей империи: с востока или с севера никакая опасность не угрожала; политическая власть, установившаяся там, линия обороны вдоль берегов рек, экономические успехи, которые при нем были достигнуты, и, наконец, расположение к его личности, повсюду наблюдавшееся, составляли гарантии длительности его царствования.

К концу пятилетнего похода наследник Астиага вернулся в Экбатану. Неподалеку от столицы он повстречал своего побежденного врага Креза, жившего там на широкую ногу. Сын Алиатга пользовался почетом, соответствующим его рангу: его безопасность охраняли пять тысяч всадников и десять тысяч лучников, к тому же он свободно распоряжался частью своих драгоценностей.

Так жил Крез, банкир богов, бывший враг Кира, ставший его сторонником.

Глава IV
И ВАВИЛОН ОТКРЫЛСЯ ПЕРЕД НИМ

В 556 году взошел на трон Вавилона царь Набонид. Воспользовавшись тем, что мидяне воевали с персами, он занял свой родной город Харран, чтобы восстановить там храм Эхульхуль, как было ему предписано богами. Вот что донесли до нас вавилонские хроники: «В год моего восшествия на престол мне приснился сон: великий бог Мардук и Син, светоч неба и земли, оба явились ко мне. И Мардук сказал: «Набонид, царь вавилонский, собери коней и колесницы, вели напилить деревьев и отстрой храм Эхульхуль, верни великого бога Сина в его законное жилище»». Храм Сина был разрушен после падения Ниневии, когда последний ассирийский царь Ашшурубаллит II пытался укрыться в нем в ходе отчаянной борьбы с мидянами, скифами и… вавилонянами. С тех пор он так и не был восстановлен и поклоняющиеся Сину испытывали острое чувство неудовлетворенности.

Взятие Харрана халдеями в 553 году, мобилизация тысяч строителей и начало работ по восстановлению храма явились вызовом мидянам. Этот самовольный поступок был истолкован как бунт, вызванный отсутствием власти в Харране, и не должен был особенно беспокоить царя Аншана. Наоборот, случай этот ослабил власть Астиага, царя мидян, и Кир, как поговаривали, даже поощрил вавилонянина. Молчаливое согласие двух монархов позволило, с другой стороны, Набониду занять с самого начала царствования немало опорных пунктов в Сирии, в том числе такой, как Хамат, у подножия горы Ермон.

В 551 году строительство храма Эхульхуль закончилось, и статуи богов Сина, Нингаль, Нуску и Садарнунна были торжественно перенесены из Вавилона в Харран. Перед лицом растущей мощи персов Набонид, больше всего заботящийся о сохранении только что восстановленного им храма, присоединился к Крезу в его борьбе с царем Аншана. Он принял очень скромное участие в подготовке войны в Лидии, но Кир затаил обиду на человека, предавшего его доверие.

Отныне Кир царил над империей, раскинувшейся от устья Меандра до устья Инда на расстояние около пяти тысяч километров. Что ему стоило победить Набонида? Разве он не поставил на колени Лидию, самую сильную в экономическом плане державу в том регионе? И разве Сарды не были союзниками Спарты и египтян, тогда как Вавилон в ту пору выглядел весьма изолированным?

И все же Вавилон был одним из крупных центров цивилизации. Столица Набонида, наследница культур Шумера и Аккада, была важным объектом на пути Ахеменида.

Набонцд, поклоняющийся богу Луны

Пришедший к власти в результате переворота Набонид, человек уже не молодой, вовсе не был идеалистом, не знающим реальной жизни, как любили его изображать. Он умел плести интриги, проявлять властность, решительность, ему не чуждо было двуличие.

В 555 году он воевал в Сирии и Палестине, вплоть до Эдома, проявив способности стратега. Едва закончив эту войну, он захватил Харран, доказав еще раз свое воинское умение.

Набонид когда-то жил при дворе Навуходоносора, который видел в нем человека положительного и достойного доверия. Действительно, как и перс, владыка Вавилона стремился к целям как политическим, так и религиозным. Отец Набонида арамейского происхождения управлял городом Харраном и передал сыну качества, полезные для административной деятельности и для правления. Полное имя его было Набу-балат-су-икби, что означает: «Бог Набу повелел ему жить», а в официальных анналах его характеризовали, как «князя мудрого и разностороннего, покорного богам». Что касается его матери Аддагуппи, то вскоре после рождения будущего царя она стала главной жрицей бога Сина в Харране, в храме Эхульхуль, или в «доме радости». Набонид, имя которого Набунаид означает «бог Набу прославлен», имел особое суждение о судьбе Вавилона. Он намеревался предоставить арамейским племенам привилегии, чтобы придать больше динамизма Вавилонскому царству, он мечтал сделать Вавилон «столицей империи бога Луны». Но жрецы Мардука вовсе не собирались признать господство Сина, второстепенного бога, и считали, что Мардук должен оставаться «царем богов, властелином среди властелинов, царем небес и земли, властелином и князем среди богов, без которого ничего нельзя сделать».

Жрица Аддагуппи при всем ее влиянии на царя, ее сына, не смогла внушить ему осторожность. Годами она не покидала разрушенный храм, призывая молитвами к возвращению ее бога. Она сохраняла культ покойного царя Ашшурбанипала, назначившего ее супруга правителем Харрана. Знала она также, что Асархаддон особо почитал Сина, бога Луны, к которому он был привязан больше, чем можно было подумать, судя по политико-религиозной организации Ассирии.

Разве не утверждали Саргон и Асархаддон, что Син гарантировал целостность их царского дома? И Ашшурбанипал не случайно дал имя своему сыну Син-шарри-ишкун, что означает: «Син возвел царя на трон». Жрица не сомневалась, что ее собственный сын будет законным наследником Ашшурбанипала и будет править всей ассиро-вавилонской империей.

Так что Набонид мог похвалиться двойной традицией: во-первых – царственной, поскольку отец его пользовался доверием своего патрона, а во-вторых – религиозной благодаря набожности своей матери по отношению к Сину. Он напоминал, что Асархаддон и Ашшурбанипал лично были коронованы в Харране, городе бога Луны.

Став царем Вавилона в результате заговора, совершенного главным образом жрецами бога Сина, сознавая, несмотря на убийство заговорщиками сына Нериглисара, законность своего вавилонского будущего, Набонид хотел продолжать и свою миссию по отношению к богу Луны. Однако бог Мардук безраздельно правил в Вавилоне, и жрецы его имели огромное влияние в стране. К тому же халдейский монарх получил свою власть именно от этого бога. Конечно, великий Син имел много могущественных последователей в Вавилоне. Но как сможет Набонид присвоить божеству, которому он поклонялся больше всех, преимущественное право по сравнению с Мардуком?

Большинство жрецов в Вавилоне отказалось одобрить восстановление храма Эхульхуль. Это был вызов. Набонид был готов ответить на него. Царь решил покинуть Вавилон, помешав тем самым празднованию религиозных церемоний во славу бога Мардука. До того он призвал в Харран своего сына Бершалусура (библейского Валтасара) и под покровительством бога Сина поручил ему властвовать за царя в его отсутствие. Затем, не заезжая в столицу, удалился на запад, в сторону Аравийской пустыни.

А в Вавилоне, в храмах, дворцах и на базарах, это решение царя встретили с удивлением и тревогой. Внешне в регионе царило спокойствие. Восстание Кира против мидян особенной опасности не представляло. Хотя все знали о склонности царя к мечтаниям в одиночестве, о его культе прошлого, о любви к пустыне, откуда вышла вся семья его, это полуотречение вызвало некоторое беспокойство, тем более что Валтасар не мог исполнять религиозные функции, ибо они оставались прерогативой самого царя.

Царь Вавилона расположился в оазисе под названием Тейма, на полпути между его столицей и Мемфисом, в глухом углу, где останавливались лишь караваны бедуинов. Цель его была точно определена: вызвать к жизни этот третий центр поклонения богу Луны. После Ура в Халдее, где царь назначил жрицей собственную дочь, и Харрана в Ассирии Тейма станет по величине достойной бога Сина. Набонид предполагал превратить простой оазис в место, где будут чествовать бога мудрости, бога, отмеряющего время, и эмблема которого – ночное светило – нерегулярностью своего появления и внешнего вида олицетворяет относительность человеческих убеждений.

А в Вавилоне многие объясняли отъезд и долгое отсутствие Набонида состоянием его здоровья. Говорили, что царь умственно устал и ему нужен покой, свойственный пустыне. Другие полагали, что сухой климат оазиса подходил для болезни кожи, которой он страдал. И вообще, быть может, шестидесятилетнему Набониду просто надоела власть с ее интригами, заботами и сделками с совестью?

Подстрекаемые жрецами Мардука, вавилоняне стали называть Набонида «царем, выжившим из ума». Вспоминали также, что Навуходоносор на закате дней своих предсказывал, что последний царь Вавилона «навлечет беду на своих подданных» и что для него и его народа будет лучше, «если он пойдет другим путем, подальше от городов и людей». Некоторые халдеи подумывали, не является ли Набонид последним царем Вавилона…

Но были и такие, кто оправдывал поведение Набонида, ссылаясь на экономические причины.

Грабители, обходя центр Аравийского полуострова, нападали на караваны, идущие из богатого Египта в Ассирию, Вавилонию, Лидию или Мидию. Это было серьезной угрозой для халдеев, которые нуждались в импорте товаров из Египта и в экспорте собственной продукции. Своим присутствием в главном оазисе Аравийской пустыни царь Вавилона был помехой для грабителей. Кроме того, с точки зрения стратегической, превращение Теймы в укрепленный город позволило бы обеспечить связь между Вавилонией и Египтом и установить своего рода санитарный кордон между двумя странами…