Текст книги "Ураган соблазнов"
Автор книги: Жасмин Крэсуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– У нас не всегда есть возможность делать то, что хочется. – Григорий резко толкнул ее, и Кира упала на пол, больно ударившись. – Хватит игр. У меня больше нет времени. Ты вляпалась в дерьмо вместе со своим дружком Требино. И об этом всем станет известно, если ты откажешься со мной сотрудничать.
Кира сидела на полу, потирая ушибленное место. Случилось то, чего она больше всего боялась.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Она старалась выиграть время и получше обдумать ситуацию.
– Компания Требино получила от муниципальных властей большие кредиты на строительство новых жилых кварталов в Кливленде. Он искусственно завысил цены на строительство и материалы, а ты помогала ему украсть большую часть средств через подставные счета в нескольких банках. У него есть пленки с записью твоих разговоров, и этот негодяй попытается шантажировать тебя. А я хочу спасти твою задницу.
Кира не могла понять, откуда он знает об их делишках с Джедом, но отрицать эту информацию было бесполезно, в этой ситуации нельзя было брезговать его помощью.
– Выпусти меня, и тогда, может быть, я подумаю, стоит ли мне заключать с тобой сделку.
– Дорогуша, – расхохотался Григорий, – ты не в том положении, чтобы предлагать мне сделки.
Но он все же протянул ей руку, помогая подняться, пропустил Киру вперед и вышел за ней из ванной.
– Как ты узнал о махинациях Джеда? – спросила Кира, усаживаясь на кровать.
– Это моя работа – узнавать то, что другие пытаются скрыть. Кроме того, Джед и я – старые приятели.
Кира поежилась и обмотала себя простынью.
– Какое дело русскому дипломату, который занимается культурой и образованием, до строительных дел в Кливленде?
– Люди везде люди, они изворачиваются, ловчат, стараются любыми способами больше заработать… Это создает для меня определенные возможности…
– Возможности для чего?
Григорий присел перед ней и чмокнул в нос.
– Не бери в голову, детка! Если ты будешь сотрудничать со мной, я займусь решением твоих проблем. Мы сможем уничтожить Требино без всякого скандала и даже упоминания твоего имени.
– Каким образом?
– Нужно подставить Эндрю Макдональда.
Она бы рассмеялась ему в лицо, если бы не была так удручена и испугана.
– Ты сумасшедший! Эндрю – мой друг.
Григорий поднялся и отошел от нее.
– Тогда действительно не о чем говорить. Одевайся и уходи!
– Подожди!
Григорий обернулся, и она увидела издевательскую усмешку на его лице.
– Что, дорогая?
– Если я соглашусь помогать тебе, как я узнаю, что Джед больше для меня не опасен?
– Это моя забота. Я дам тебе инструкции, как запутать в этом деле Эндрю Макдональда, а сам позабочусь, чтобы были уничтожены все компрометирующие тебя материалы, хранящиеся у Джеда.
– Какие у меня гарантии?
– Мое слово.
Кира пришла в бешенство.
– Оно стоит не больше, чем бутылка водки.
– Подумай-ка хорошенько, дорогая. Какой мне резон обманывать. Я не заинтересован, чтобы тебя засадили в тюрьму. Ты нужна мне здесь. И Джед будет делать то, что я ему скажу, иначе ему конец.
– Ты думаешь, такой ответ может меня удовлетворить?
– Конечно. – Григорий снова стал таким, каким она его знала раньше, приветливым малым. – Сообщники должны доверять, без этого невозможно достичь цели.
– Мне бы хотелось знать, Григорий, какова твоя цель?
Он ответил не сразу.
– Мне нужно, чтобы нынешний мэр Кливленда провалился на выборах в этом году.
– Какое тебе до него дело?
– Об этом нетрудно догадаться. У меня есть другой кандидат. И я хочу, чтобы он стал мэром.
– Зачем вам это? Кому нужен мэр провинциального города?
– Власть! Две супердержавы борются за мировое господство.
– Но вы эту борьбу уже проиграли. Один динозавр умер. Социализм провалился. Вы строите демократическое общество.
– Конечно, Советского Союза больше нет, нет доморощенной философии, мешавшей нам развиваться. Путь расчищен для настоящей схватки. Это борьба за мировые ресурсы, а значит – за выживание. В этом противостоянии все средства хороши. Вы подрываете наш экономический потенциал, разрушаете нашу сферу влияния, лишаете нас традиционных рынков сбыта, сбиваете цены на нашу нефть и вооружения, подкупаете наших политиков и агентов влияния, обесцениваете внутреннюю валюту. Ваши бизнесмены через подставные фирмы и совместные предприятия скупают имущество и недвижимость, прибирают к рукам разработку и сбыт природных богатств. – Григорий говорил с убежденностью и решительностью. Раньше он не демонстрировал перед ней своих взглядов, а политику Кира выносила лишь в малых дозах, предпочитая общий треп на званых приемах. – Мы вынуждены предпринимать ответные меры. Этим я и занимаюсь.
Кире плевать было на его взгляды и мотивы поступков, но последние две недели она места себе не находила, опасаясь угроз Требино. Она выросла в бедной семье в техасском захолустье и своими способностями пробилась в престижный бизнес, стала материально независимой. И теперь все было поставлено под угрозу. Если бы Эндрю не бросил ее, она бы не связалась с этим подонком Требино, который втянул ее в свои аферы. Что же его жалеть? Он сам виноват и заплатит ей за все.
– Что я должна делать? – спросила Кира.
– Тебе нужно будет сделать несколько телефонных звонков, подсунуть журналистам кое-какие материалы, чтобы подозрения пали на Макдональда.
– Даже если я соглашусь его скомпрометировать, никто, черт возьми, не поверит без доказательств в его вину. Он такой чистюля, его не удастся измазать черной краской.
Григорий достал остатки водки и разлил по бокалам. Одним махом опорожнив свой, он протянул второй Кире.
– Слушайся меня, и тогда тебе удастся вылезти из дерьма пахнущей, как роза. Это все, что от тебя требуется, Кира.
– А что будет с Эндрю?
Григорий печально посмотрел на дно пустого бокала.
– Эндрю узнает, что и в белых перчатках можно измазать руки. Пока все. По-моему, нам стоит еще выпить за твой первый урок!
Кира протянула Григорию свой пустой стакан.
– Тебе не будет плохо? А, дорогая?
– Да-аа! Я хочу напиться!
Григорий пожал плечами и направился к холодильнику.
– Как хочешь, но завтра утром тебе нужно быть в форме.
– Плевать на все! Я хочу расслабиться.
Григорий откупорил новую бутылку водки.
– Я тебя понимаю. Любовь и выпивка лучше, чем тюремная баланда. Ты слишком хороша, чтобы сгноить свою красоту в камере тюрьмы. Вот мы и выпьем за твою красоту. – Он разлил водку по бокалам уже безо льда и лимона, но перед тем, как отдать Кире бокал, принес ей папку с бумагами и дал почитать.
– Ты чудовище! – Она быстро просмотрела документы. – Как ты их достал? Джед знает, что они у тебя?
– Конечно. – Григорий протянул ей бокал. – Ты сваляла дурака и теперь за это расплачиваешься. Ты можешь отнести их в полицию и во всем признаться. Возможно, это спасет тебя от тюрьмы, но тогда придет конец твоей карьере.
Кира выпила всю водку до конца.
– Вот и умница! Я знал, что могу на тебя рассчитывать, а теперь пойдем-ка в постель.
16
Открыв глаза, Ноэль обнаружила рядом с собой Эндрю.
– Привет, – зажмурилась Ноэль.
– Привет тебе, – он слегка коснулся губами ее щеки.
– Я заснула?
– Не смогу с этим спорить. – Он улыбнулся. – Несколько минут потрепыхалась в моих объятиях, а потом я услышал твое сопение.
– Я не трепыхалась и не сопела!
– Откуда тебе помнить, ты сразу заснула.
Ноэль присела на кровати.
– Может, я еще и храпела?
– Возможно.
– Правда?
– Да.
– Мне было так хорошо, я сразу расслабилась, когда ты кончил. – Ноэль посмотрела на него с наигранным подозрением. – Ты – лгунишка, Эндрю Макдональд.
– Может, ты и не храпела, – он пожал плечами, – но трепыхалась. Это было очаровательно. А еще ты стонала и охала.
– Пошел к черту! Если бы у меня были силы подняться, я бы немедленно ушла, противный лгун. А так, буду лежать, не обращая на тебя внимания.
– Не люблю, когда меня игнорируют красивые женщины.
– А я не разговариваю с мужчинами, которые подло обвиняют меня в том, что я храплю. – Ноэль прикрыла глаза и снова откинулась на подушки, отвернув от него голову. Она старалась не замечать его руку, блуждавшую вверх и вниз по спине, вызывая приятное поеживание.
– Тебе и не надо ничего говорить, – великодушно согласился Эндрю. – Ты можешь просто стонать, как ночью. Меня возбуждают твои "охи" и "ахи".
– Я тебя не слушаю, садист и ловелас.
Эндрю прижался к ее спине, Ноэль уткнулась лицом в подушки, и он продолжал наступление, целуя ее в затылок, шею, плечо. Полуобернув к себе Ноэль, он добрался до ее груди и провел языком вокруг соска. Вторая рука проскользнула под талией и легла на живот, делая круговые движения, все больше захватывая лобок.
Соски стали набухать, и кожа остро реагировала на его ласки, Ноэль глубоко вздохнула, чувствуя, как нарастает в ней желание.
– Ты что-то сказала, – ехидно поинтересовался Эндрю.
– Ни-и-чего, я засыпаю…
– Действительно? Могу поклясться, что ты только стала реагировать на мое присутствие. – Он окончательно перевернул Ноэль на спину и прижался ртом к ее губам.
Ноэль сдержала дыхание, упиваясь его поцелуем.
– Ты действительно уверен, что я тебя замечаю?
Эндрю зажал ей рот губами, их языки встретились, Ноэль попыталась вытолкнуть его, когда его рука добралась до клитора.
– Нет, Эндрю! – вскрикнула Ноэль. – У меня больше нет сил заниматься с тобой любовью.
Этот протест заглушил новый каскад поцелуев. Ноэль обнаружила, что расслабленность после сна прошла и больше всего ей хотелось вновь вцепиться в него и ощутить чудесное мгновение, когда он войдет в нее. Она предвкушала сладостное ощущение оргазма, более острого, чем был у нее ночью…
…Прошло довольно много времени, прежде чем Эндрю снова заговорил.
– Как ты, дорогая? Тебе было хорошо?
– Нет, не совсем. Я опять не могу нормально функционировать, ты высосал из меня все силы, я вся горю.
– Извини, – его голос звучал необычно покорно, – я не хотел тебя мучить, но когда я с тобой, совершенно теряю контроль и не могу остановиться.
– Ты слишком озабочен тем, – она нашла руками его голову и прижала к своей груди, – чтобы удовлетворить женщину, доставить ей больше удовольствия, и так увлекаешься, что потом долго не можешь кончить. Мазохист! Если бы ты так не сдерживал себя, мы бы кончили вместе. Мне было очень хорошо с тобой, но…
– Ты опять обвиняешь меня в техницизме. – В его голосе прорвались веселые нотки. – Я проявил мало чувства и в этот раз?
– Я не хочу возвращаться к тому разговору. Ты считаешь меня закомплексованной?
– Нет, конечно, нет. – Эндрю поцеловал Ноэль в запястье руки. – И все же ты храпела!
Вместо ответа Ноэль ударила его подушкой.
Когда Ноэль проснулась, в постели она была одна. Свет едва пробивался сквозь шторы. Ее уже стало беспокоить отсутствие Эндрю, когда он появился в спальне.
– Извини, что разбудил тебя. – Он присел на кровать. – Мне захотелось попить. Глотнешь воды?
Эндрю протянул ей запотевший бокал.
– Уже время вставать? – Ноэль жадно выпила воду.
– Нет, если ты никуда не торопишься. Уже около восьми часов.
– У меня нет каких-то особых дел на сегодня. Я договорилась с Мэрлин зайти к ней вечером посмотреть видеофильм, это все планы.
– Ты позавтракаешь со мной?
Ноэль уже понимала, как Эндрю ценит свою независимость, и предложение доставило ей удовольствие.
– Спасибо, с радостью. Но в следующий раз мы встретимся у меня. Теперь моя очередь продемонстрировать тебе мои кулинарные способности.
– Согласен. – Эндрю лег рядом с Ноэль и обнял ее. – Ты любишь готовить?
– Очень, хотя не могу похвастаться таким же талантом, как у тебя. После развода я увлеклась новыми рецептами, и балую себя время от времени… Эндрю, хочу спросить тебя… А ты не был женат?
– Нет, пару раз я был близок к женитьбе. Это было еще в Вашингтоне. Но мне давали отставку. В последний раз меня обвинили, что я ужасный работоголик и не уделяю женщине достаточно внимания…
– А ты действительно такой?
– Не думаю. Просто так складывалась жизнь… – Эндрю немного помолчал. – Давай оставим эту тему, расскажи лучше о твоем детстве в Аризоне. Ты была хорошенькой уже тогда или маленьким гадким утенком с торчащими лопатками и тощей фигуркой?
– Была худышкой, – рассмеялась Ноэль, – но не уродиной. У меня были красивые вьющиеся волосы, унаследованные от матери…
– И ты, конечно, была занудой и отличницей?
– Угадал, учителя не могли на меня нарадоваться. Я выиграла конкурс на специальную стипендию в Стэнфорде. А ты был каким? Ты ведь рос в Бразилии?
– Я жил в огромном доме, где было множество слуг. Мне не пришлось ни разу самому одеваться, пока я не попал в Штаты в колледж, ни разу не напускал себе сам ванну, ни разу не стоял у плиты.
– Тебе нравилась такая жизнь?
– Не очень. Но Рио – один из самых красивых городов мира, я очень любил этот город. Но теперь, когда приезжаю к семье, все вызывает во мне раздражение.
– Почему?
– Уже нет розовых очков, я думаю. Слишком сильный там контраст между богатством и бедностью.
– Ты не думал об этом, когда рос там?
– С тех пор многое изменилось, нищета стала более явной, она пришла из провинции в города. Ужасная преступность, даже больше, чем здесь, в Штатах. Богатые люди строят все более высокие заборы вокруг своих домов, все труднее проникнуть в их закрытые яхт-клубы. Они рассчитывают таким образом отрезать себя от проблем большинства населения.
– Бедность – не уникальная черта, присущая только Бразилии, – заметила Ноэль. – И здесь, в Кливленде, очень много бедных людей.
– Но здесь бедность многих раздражает, люди чувствуют свою вину за беды других, что-то пытаются делать, существуют государственные программы помощи малоимущим, для них строится жилье. А большинство друзей моих родителей абсолютно безразличны к чужим бедам, они никому не помогают.
– Почему ты не остался учиться в Бразилии?
– Я с детства хотел стать юристом, и Соединенные Штаты были родиной моего отца, мне виделось здесь больше возможностей для карьеры. – Эндрю говорил спокойно, но Ноэль чувствовала, что воспоминания связаны для него с непонятной ей болью, ей хотелось защитить его, сама не знала, от чего.
– Почему ты решил стать адвокатом? Большинство детей хотят стать известными спортсменами или космонавтами.
Эндрю еще больше замкнулся, снова замолчал.
– Мой отец был Джеймс Макдональд, – сказал он наконец, как будто это все объясняло.
Для Ноэль имя его отца ничего не значило.
– Джеймс Макдональд?.. Извини, я ничего о нем не слышала… Он был известным юристом?
– Нет… Он был известным предателем. В 1961 году его посадили в тюрьму.
Только сейчас Ноэль припомнила тот громкий скандал, который произошел в годы "холодной" войны с Джеймсом Эдвардом Макдональдом, выходцем из приличной филадельфийской семьи, женившимся на отпрыске королевской фамилии из Европы, который оказался секретным агентом коммунистической разведки. Его, помнится, завербовали еще в студенческие годы.
– Бог мой, извини… Мне очень неприятно, что я затронула старые раны… Я не думала…
– Ты ни в чем не виновата. Я жил с ощущением, что мой отец – преступник, с тех пор, как научился ходить. Не прошло оно и сегодня…
Холодок пробежал по спине Ноэль. "Какое несчастье! Как же он это выдержал?" Эндрю почувствовал, что его рассказ вызвал шок у Ноэль.
– Тот факт, что мой отец был шпионом, изменил твое отношение ко мне? – Он разжал руки и отстранился от Ноэль.
– Нет! Ничего подобного! – Она обхватила его голову, запустила руки в волосы и прижала к себе. – Это были ужасные годы, конец 50-х, 60-е. Антикоммунизм был сумасшествием Америки. Ты стал юристом, чтобы доказать невиновность своего отца?
Ноэль неожиданно вспомнила о судьбе короля Карла II, историческая параллель испугала ее. Все в истории когда-то повторяется, но только шарлатаны, как Брайан Дефью, считают, что такое повторение происходит безболезненно. Эти размышления прервал ответ Эндрю:
– Мне с детства хотелось доказать, насколько несправедливо американское правосудие, засадившее в тюрьму моего отца. Я долгие годы стремился восстановить его репутацию и снять обвинение.
– Вспомнила! Я читала статью в каком-то журнале о том, что дело было пересмотрено…
– Да, мне было непросто доказать, что в ходе слушания дела были допущены ошибки, подтасованы факты, мой отец не ездил в Берлин и не встречался с советским резидентом, чтобы передать ему технические данные американских ракет, как настаивало следствие. Теперь президент во всеуслышание объявил о невиновности моего отца, все должны быть довольны.
– Только не ты?
– Да, все, кроме меня.
– Мне очень жаль, что вся эта история так тебя ранит.
Эндрю расхохотался, но в этом не было никакого веселья.
– Ты первая, кто не спросил меня, действительно ли я верю в его невиновность!
– А ты в этом сомневаешься? Ты ведь был совсем ребенком, когда все случилось. Ты ничего не можешь знать в точности…
После недолгого молчания у Эндрю вырвался яростный поток слов, что-то, видимо, давно мучало его:
– Ты хочешь узнать правду? Чем больше я находил документов, свидетельствовавших о просчетах в ведении расследования и судебном делопроизводстве, тем больше я убеждался в том, что мой отец был шпионом и предателем.
– Может, это был интуитивный страх?..
– Нет. Я изучил все доступные мне записи отца, говорил со всеми, кто его знал. Арест был для него катастрофой, его адвокат оказался некомпетентным, но ирония состоит в том, что я все больше убеждался – приговор был правильным. Он был виновен, черт побери! Я уверен в этом уже два года, я знал это задолго до того, как Григорий… – Неожиданно Эндрю осекся.
Ноэль нежно погладила его по щеке.
– По прошествии стольких лет ничего нельзя утверждать наверняка, ты можешь сегодня ошибаться так же, как ошиблись в свое время судьи. Один Бог знает, был ли он виновен и каковы были мотивы его поведения. Ты не должен себя мучить чужими ошибками, даже если речь идет о твоем отце. Пусть бы он продал весь американский арсенал Советам, ты тут ни при чем.
– Тебе повезло, ты можешь себе позволить подобную наивность.
– И циники не знают всех ответов, – возразила ему Ноэль. – Большинство из тех, кто считает себя слишком умными и прозорливыми, не видят за деревьями леса. Ты не отвечаешь за поступки твоего отца, это не твоя вина. Все очень просто!
Лицо Эндрю просветлело, он прижался губами к ее шее и нежно поцеловал.
– Ноэль, ты великолепна! Немедленно поднимайся и пойдем завтракать, что-то у меня прорезался бешеный аппетит.
Телефонный звонок не дал Ноэль ответить. Эндрю побежал к аппарату, судя по его тону, это был деловой разговор. Ноэль выбралась из постели и накинула на себя предусмотрительно приготовленный для нее Эндрю халат. Она не стала дожидаться, пока Эндрю повесит трубку, и отправилась на кухню, где обнаружила пышные сдобы с джемом.
Она заложила в кофеварку фильтрующий пакет с кофе и залила воды. Включив радио, чтобы послушать прогноз погоды, Ноэль услышала старую английскую песенку под гитару. Подпевая певице, Ноэль сбила яйца с молоком для омлета, полезла по многочисленным баночкам со специями, пробуя ароматный запах. Она отсыпала на руку несколько горошин кардамона и, раздавив сухую корочку, вдохнула пряно-лимонный вкус…
…Каталина открыла глаза, разбуженная звуками музыки и солнечным светом, прорвавшимся в ее спальню. Играли итальянцы, приглашенные Карлом ко двору для развлечения королевы.
Был конец июня, лето в полном разгаре. Небо было голубым и безоблачным, солнце стало прогревать сырые каменные покои Вестминстер-холла, где 30 января 1649 года прозвучал приговор Верховного судебного трибунала Карлу I, казненному у стен Банкетинг-хауза и Уайтхолла, бывшей резиденции Оливера Кромвеля, куда после Реставрации вселился двор Карла II.
Каждое утро Лондон проветривал теплый легкий ветерок из Нидерландов, навевая Каталине воспоминания о Лиссабоне и теплых летних деньках ее детства. Греясь под мягкими лучами, Каталина ненадолго забывала, что внутри ее образовалась холодная пустота, хотя Карл регулярно посещал ее в спальне, был, как всегда, мил и заботлив, предпринимая бесплодные до сих пор попытки зачать наследника английского престола.
Печальные мысли королевы были прерваны отзвуком суматохи, всегда сопровождавшей приезд графини Каслмейнской. Она недавно преподнесла королю еще одного ребенка, девочку, нареченную Шарлоттой. Рождение третьего ребенка за последние три года не подорвали здоровья и красоты графини, она относилась к той редкой породе женщин, которым роды давались легко и только их красили. Плодовитость соперницы разрывала сердце Каталины.
Сегодня, наблюдая за любовницей короля, Каталина уже не испытывала гнева и ревности, она перешагнула через этот барьер, чтобы изучить и понять графиню. Она пыталась понять, почему в присутствии Барбары атмосфера наполнялась возбуждением.
Конечно, она была красива, особенно привлекали густые золотисто-каштановые волосы, светившиеся солнечным блеском, но английский двор видел многих красавиц, однако никто не возбуждал такого к себе интереса.
Каталина молча взирала на пригнувшуюся в глубоком реверансе графиню Каслмейнскую.
– Прошу разрешения вашего величества войти в ваши покои…
– Вы допущены, графиня, – кивнула королева. За три года ее замужества Каталина значительно продвинулась в изучении языка, но ее произношение и акцент все еще выдавали в ней иностранку.
Она сожалела, что монашки потратили столько времени на рассказы о процветающей Португалии вместо того, чтобы обучать ее европейским языкам. Ее смутила эта мысль: критическое отношение к своему воспитанию означало упрек ее родителям, а это был грех.
Барбара Палмер приблизилась к королеве.
– Разрешите говорить с вами, ваше величество?
Каталина предпочла бы не давать этого разрешения, а приказать этой порочной женщине убираться вон и никогда больше не возвращаться ко двору. Ей так хотелось вновь оставаться в одиночестве в обычном состоянии полудремы, когда она представляла себя гуляющей по чудесному саду с выросшим сыном короля. К несчастью, королевы не имеют права на дневные мечтания, не могла она и высказать графине все, что она о ней думает.
Чудно, она большую часть жизни потратила на то, что предпочла бы не делать, подумала Каталина. Может, это и означало быть принцессой и королевой?
– Ваше величество, позвольте мне говорить, – равнодушным тоном повторила графиня свое обращение, и Каталина, взяв себя в руки, выдавила вежливую улыбку.
– Говорите, графиня.
– Я только что узнала о содержании послания от лорда-канцлера его величеству королю, – начала Барбара, не упускавшая ни одного случая намекнуть, что она в курсе всех дел Карла. Выдержав театральную паузу, она продолжила:
– Быстро распространяется чума! В городе сотни умерших на этой неделе и еще тысячи лондонцев уже заражены. Могильщики работают даже ночью при факелах, не успевая хоронить умерших!
Новость была воспринята с ужасом, фрейлины королевы и так были перепуганы слухами об ужасной болезни и множестве жертв. Каталина вспомнила, как однажды при дворе ее матери один из придворных скончался прямо во время ритуала представления, корчась в агонии. Каталина слышала, что когда врачи сняли с него одежду, то обнаружили многочисленные кровоточащие язвы, из которых сочился черный гной. К счастью, тогда больше никто из придворных и врачей не заболел, хотя в Лиссабоне и пригородах несколько десятков человек умерли.
Фрейлины полушепотом обменивались мнениями об ужасной новости. Одна графиня Каслмейнская, казалось, была спокойна. Она подробно пересказала детали доклада лорда-канцлера.
– Врачи полагают, что чума является заразной болезнью, и даже простой "чих" может грозить смертью окружающим. Эпидемия быстро распространяется, единственный способ остановить ее – заколотить все дома, где живут заболевшие.
Каталина была парализована страхом. Она знала, что означает подобная мера: если родственники больного не умрут от чумы, им грозит смерть от голода и жажды в собственных домах, превращенных в склепы для заживо погребенных. Она также знала, что городские власти не остановятся перед такими жестокими мерами. С другой стороны, если эпидемию не удастся остановить, через несколько недель вымрет весь город, опасность грозит и самому королю.
– Мы должны помолиться о душах этих бедных людей, – наконец смогла произнести королева. – Бог добр, ета болезн – катастропфа! Он не посво-лит чума убиват лудей.
По лицу графини Каслмейнской скользнула усмешка.
– Помолитесь также, чтобы всевышний изменил направление ветра, ваше величество, чтобы он не принес вирус чумы в покои Уайтхолла.
Ее слова вызвали еще больший переполох среди придворных. Графиня, к несчастью, сказала правду: чума не разбирает, кого взять жертвой, принца или нищего, фрейлину или судомойку, для смерти все – едино.
Каталина также испытывала страх, но не имела права его демонстрировать.
– Король, мой муз, выпустит декрет, если нузно, переехат в другой дворец. – Она старалась говорить как можно спокойнее, понимая, что графиня специально разжигает панику, ей все равно, каким образом привлекать к себе внимание.
В то же время Каталина осознала, как покончить с властью этой женщины над королем. Пока она вызывает его внимание к себе, Барбара будет оставаться важной персоной при дворе, но она уничтожит соперницу равнодушием и игнорированием ее выходок, наигранным дружелюбием, добьет ее придворным ритуалом.
Неожиданно на губах королевы появилась улыбка – она нашла оружие против любовницы короля. Каталина встала с кресла и произнесла с твердой решимостью:
– Я иду молиться за… – Она запнулась, вспомнив, что в этой протестантской стране не молятся за умерших, она не может упоминать Святую Деву Марию, эти бездушные англичане требуют обращения только к самому всевышнему. Она вынуждена уважать и подчиняться традициям этой новой родины. – …Я помолюс оп окончании етой ужасной болесни.
Когда король вечером пришел в ее опочивальню, стало очевидно, что ее молитвы еще не достигли адресата. Она редко видела Карла таким замкнутым и обеспокоенным. Он уселся на свое любимое место перед затушенным камином, вытянул ноги и прикрыл глаза. Вечер был таким теплым, что Каталина не велела, как обычно, зажечь камин.
Она подала ему кубок с охлажденной апельсиновой водой, потревожив вопросом:
– Какие новости из города?
– Плохие. – Король жадно осушил кубок. – Я был сегодня в городе, прошелся по улицам. Все только и говорят о чуме… – Он замолчал.
– Неудивительно, сто луди обеспокоены!
Карл устало посмотрел на Каталину.
– Дикие, ужасные слухи ползут по городу. Они не могут понять, что чума – это обыкновенная болезнь. Одни считают, что ее принесла комета, прилетевшая ранней весной. Другие говорят, что ее наслали на Англию враги.
– Но вед чума ест в других стран Европы. Какые оны глупые!
– У вас нет воображения, моя дорогая. – Карл невесело ухмыльнулся. – Люди представляют, что это иностранцы завезли сюда болезнь, чтобы погубить англичан. Естественно, обвиняют Папу Римского, говорят, он послал чуму через Ла-Манш из Франции, снабдив иезуитов отравленной едой.
Конечно, это была страшная глупость. Папа Римский, заражающий чумой ветчину и хлеб! Но сейчас Каталина уже понимала, насколько опасными могут быть подобные слухи.
– Они обвинят моих прэлатоф? Они обвинят… мэня?
– Пока до этого не дошло, слава Богу. Пока нет. Говорят о некоем иезуите, обвиняемом в этом преступлении…
– Графиня Каслмейн сказала, сто ф город много мертвых.
– Она говорит правду, еще много людей умерли. Я видел много красных крестов на дверях домов. Особенно опасная обстановка в бедных кварталах.
– Вы отдаст прикас двор уезжат ис город?
– Возможно, я должен буду это сделать вскоре. Ветер с континента вызывает новые вспышки эпидемии.
– Вам опасно быват ф город. Если мы уехат ис Лондон, парламент вам не докучает. Так будет лучше?
– Конечно, будет лучше. – Карл добродушно улыбнулся, она еще так наивна. – Тем более, что мне предстоит в ближайшие месяцы усилить противостояние шведскому флоту. Мне придется вас оставить месяца на три.
Каталина присела на колени к королю, желая рассеять его тревоги. Его улыбка согрела ее.
– Езли мы уезжать, велите ехат з нами хористы королевской капелла. – Она погладила его по волосам. – Так мы их спасает, и будет прекрасный музик дла нас.
Карл поцеловал ее плечо.
– Вы хорошая жена, Кэтрин.
– Я хочу радоват ваз, мой гозподын, – покраснела от похвалы Каталина.
– А я стараюсь быть хорошим мужем вам.
– Я лублю ваз, Карлс. Не хочу другой муж.
Карл снова поцеловал ее.
– Пора нам в постель, дорогая. Действительно, пора. – Карл спустил ее с колен и сам встал, отблеск свечей играл в его глазах. – Я тоже постараюсь вас любить, Кэтрин. Молю Бога, чтобы не обидеть вас.
– Я снаю. – Каталина печально посмотрела на него снизу вверх. – Карлс, нэ надо говорит о печальных вещах мэжду нами сэгодна. Представтэ, сто вы о-ч-чень сылно лубите мэня.
– Сегодня ночью, Кэтрин, мы забудем обо всех неприятностях. – Карл нежно обнял Каталину и, приподняв ее на руках, поцеловал в губы. – Не презирайте меня, Кэтрин, за мои слабости!
"Презирать его? Боже милостивый, как он мог подумать такое?" – расстроилась Каталина.
Ей было бы значительно легче, если бы она могла презирать его, ее оскорбленное самолюбие тогда бы восторжествовало. Но она любила Карла и хотела быть только с ним. В минуты близости все ее печали отступали. Она хотела что-то возразить Карлу, но он остановил ее:
– Пойдемте в постель, дорогая. Не нужно лишних слов!
Карл, как всегда, был прекрасным любовником, и Каталина была благодарна ему за эти минуты близости. В полумраке спальни, разгоряченная его ласками, возбужденная его ненасытным желанием, она легко убеждала себя, что он все-таки ее любит. Она так хотела в это верить!
