Текст книги "Легенда озера Гранд"

Автор книги: Жанна Аллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

В последний год своей жизни ее отец водил их в Мемориальный парк на празднование Дня независимости. Рэйчел закрыла глаза, и память вернула ее к той ночи. Чудесный фейерверк. Симфонический концерт на свежем воздухе. В задних рядах сердито шептались ее родители. Рэйчел распахнула глаза. Откуда это? Ее родители никогда не ссорились. Откуда это? Почему память подвела ее? Да потому, что она чувствовала свою вину. Ведь она праздновала Четвертое июля с семейством Бонелли – своими врагами. Рука Николаса покоилась на ее шее.

– Неплохо, правда?

Рэйчел махала рукой, пока машина, увозящая Джоджо и Энди в Колорадо-Спрингс, не скрылась из виду, потом медленно повернулась к Николасу, посмотрев на него так, словно перед ней был огромный таракан.

– Если, в вашем представлении, провести два дня в обществе человека, который предпочел бы, чтобы ты была невидимкой, значит приятно провести время, то мне лично так не кажется.

– Вы обвиняете меня в том, что я не обращал на вас внимания? Я не думал, что у нас отношения такого рода.

– У нас вообще нет никаких отношений, – прошипела Рэйчел. – Кроме деловых, – быстро добавила она. – Я говорю о вашем отце. Он едва дождался окончания ленча, чтобы поскорее уехать.

– Иногда отцу трудно отключиться от работы. Наверное, он все время обдумывал какое-то дело, которое они расследуют.

Рэйчел придержала входную дверь.

– Причина не в этом.

– Вы так хорошо его знаете?

– Я чувствую, когда кто-то с трудом выносит мое присутствие. Он старался скрыть свое отношение ко мне, пока я прямо ему не сказала, что мой отец – не преступник. И еще: письменное признание моего отца – это ложь.

Ник опустился на диван.

– Мой отец никогда в жизни не лгал.

Эти слова прозвучали смертным приговором ее планам.

– Понимаю, – немного погодя сказала она. И, с трудом сглотнув, заставила себя продолжить: – Вы не собираетесь помогать мне, да?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Это зависит от того, какая помощь вам нужна, – сказал Николас, – доказать, что ваш отец невиновен, или доказать, что мой отец подставил его, или…

– Это одно и то же.

– …или, – упрямо повторил Николас, – узнать правду о том, что случилось пятнадцать лет назад.

– Правда заключается в том, что мой отец невиновен.

– Тогда именно это мы и обнаружим.

– Неужели? Как такое возможно, если вы убеждены, что он обычный преступник? Если вы думаете, что он предал компанию, на которую работал, что он украл деньги, потому что его семье требовалось больше, чем он мог дать. Если вы полагаете, что я – дочь вора. Если вы думаете…

– Я думаю, что у вас начинается истерика, и я должен либо поцеловать вас, либо…

Шутливое замечание убило все ее надежды. Николас не собирался помогать ей.

– Вы смеялись надо мной. Нет… гораздо хуже. Вы действительно поверили в мою угрозу обратиться в газеты. Вы с вашим отцом разработали план, как доказать виновность моего отца. Вы думали, что я такая глупая и наивная, что поверю в это. Я должна была устыдиться, что я – дочь преступника, убраться с дороги и никогда больше не тревожить никого из вас.

– Вы закончили? – ледяным тоном спросил Николас.

– Я не закончу до тех пор, пока не докажу, что мой отец не совершал никакого преступления.

– Предполагается, что я должен аплодировать этому сенсационному заявлению?

– Давайте. Унижайте меня. Я заслужила ваши издевательства. Все время, пока я жалела вас, думая, что вы страдаете от боли, вы изобретали способы обмануть меня. Я облегчила вашу задачу, правда? – Она была так разъярена, что не могла стоять на месте и носилась взад и вперед по комнате. – Я попалась на самый старый трюк Лесть. – Она сопровождала каждое слово выразительными жестами. – Вы были превосходны. Вы не стали тратить время на комплименты моим волосам или фигуре, или тому, как я готовлю, или моему уму. Вы сразу нашли мое слабое место. Единственное, чем я горжусь. Мою силу. Вы пробормотали несколько глупостей о том, что я крепкий орешек, и я стала воском в ваших руках.

Николас прислонился больным плечом к спинке дивана.

– Дайте мне знать, когда закончите, – сказал он скучающим тоном. – Не хочу прерывать это мелодраматическое представление.

Она остановилась напротив окна и невидящим взглядом уставилась на высокую сосну. Нет, пронять его невозможно. Она бессильно опустила руки.

– Я должна была заподозрить неладное, когда вы так резко изменили свое мнение. Слишком внезапно, слишком легко. – Гордость не позволяла ей расплакаться в его присутствии. – Я собираю вещи и уезжаю сегодня днем. Меня не волнует, как вы доберетесь до Колорадо-Спрингс. Я позвоню вашей матери завтра. Поскольку я бросаю работу, она ничего мне не должна.

– Трусиха.

Рэйчел взорвалась от этого высказанного спокойным тоном упрека, но вспышка гнева быстро прошла.

– Вам больше не удастся манипулировать мною. – Ей хотелось кричать, швырять вещи. Вместо этого она направилась к лестнице.

И внезапно налетела на скамеечку для ног.

Приземлилась она прямо на диван. На колени к Николасу.

Поморщившись, когда она ударилась о его руку, он отодвинул ее в сторону.

– Черт. Вы, наверное, брали уроки у этого бандита Донета. Если мои клиенты собираются вести себя как те парни, которых я ловлю, то мне, пожалуй, лучше подыскать себе другую работу.

– Ой, Николас, извините. Я не смотрела под ноги. Чем я могу вам помочь? Вызвать врача? Я могу отвезти вас в ближайшую больницу. Я сделала вам больно?

– Не тогда, когда свалились на меня. – Он посмотрел поверх нее и пробормотал: – Больно то, что вы думаете обо мне как о мошеннике и обманщике.

Он выглядел совершенно сломленным, и Рэйчел захлестнуло чувство вины.

– Я не это хотела сказать. – Под его укоризненным взглядом она поправилась: – Наверное, я подразумевала что-нибудь в этом роде.

– Вы говорили очень жестокие вещи. Вы ранили мои чувства.

– Николас, извините меня, я… – Рэйчел застыла. – Опять вы за свое. Манипулируете мной.

Николас обхватил ее за плечи здоровой рукой. Его глаза смеялись.

– С вами так легко, училка. Ваше слабое место – вовсе не ваша сила. Ваше слабое место – мягкое сердце.

– Вы хотите сказать, мои размягченные мозги, – произнесла она с горечью. – Вы подшучиваете над моей решимостью восстановить доброе имя моего отца. Не так ли? Вы высмеиваете меня тех пор, как мы встретились. Мои волосы, мои украшения. Мою боязнь воды.

– Я никогда не высмеивал вас.

– Ладно. Мне все равно. – Она сделала попытку встать, но он держал ее железной рукой. – Отпустите меня. – Какую же огромную ошибку она совершила, приехав сюда! Ей не только не удалось снять обвинение с отца, но и пришлось познакомиться с Николасом.

– Вы не замолкали слишком долго, чтобы я мог высказать свое мнение.

– Оно заключается в том, что вы победили. Не в случае с моим отцом. Я все равно намерена доказать его невиновность без вашей помощи. – Нет, она не станет очередной женщиной в его коллекции, как бы хотелось ему. – Вы победили, и я уезжаю. Как только сложу вещи. – Ей не нужен Николас Бонелли. Ей никто не нужен. Она хорошо усвоила уроки своей матери.

После смерти отца мать отклоняла любое предложение о помощи. Рэйчел была совершенно убита и рыдала, когда им пришлось выехать из дома, потому что жалованья матери не хватало, чтобы выплачивать ссуду, взятую на его покупку. Миссис Стюарт тогда набросилась на дочь, называя ее эгоисткой, неженкой. Позже мать горячо обняла ее и просила прощения, но Рэйчел не забыла урока. Слезы – это для грустных фильмов и книг, никогда в жизни она не будет больше настолько слабой, чтобы заплакать от жалости к самой себе.

Конечно, случались тяжелые моменты, когда она завидовала тем, кто мог позволить себе быть слабым. Порой даже думала, как хорошо было бы опереться на кого-нибудь. Но никогда не делала этого. Рэйчел не была слабаком. Она попыталась сбросить тяжелую руку Николаса со своих плеч.

– Расслабьтесь. Вы никуда не уедете.

– Я же сказала. Я уезжаю. – Гнев переполнял ее. – Вам не следовало обещать мне взяться за это дело. – Ему не следовало располагать ее к себе. – Я ненавижу людей, которые говорят одно, а имеют в виду совсем другое. Я сама себя обманывала, веря в то, что смогу восстановить доброе имя отца. – Веря в то, что поцелуи Николаса что-то значили. – Я – глупое маленькое существо – провела последние пятнадцать лет в убеждении, что обязана снять вину со своего отца. Но на самом деле я так же далека от этого, как от того, чтобы переплыть это проклятое озеро. Я – полное ничтожество, неудачница, хотя ненавижу проигрывать. – Неудивительно, что Николас не смог бы полюбить ее. Предательская слеза прорвалась сквозь оборону и побежала по щеке.

– Прекратите, черт побери. Вы же знаете, я ненавижу, когда женщины плачут.

– Я не плачу. – Она ударила себя по лицу. – Это случается только тогда, когда я злюсь.

Николас намотал ее локон на свой палец.

– Во всем виноваты рыжие волосы.

– Мои волосы тут ни при чем. Мне надоели люди, уверяющие, что у рыжеволосых дурной характер. Он ничуть не хуже, чем у блондинки, или брюнетки, или у лысого человека. Цвет волос не имеет никакого отношения к темпераменту. Просто вы ищете очередной повод, чтобы посмеяться надо мной.

Она попыталась подняться, но он потянул ее за локон.

– Вы никуда не уйдете до тех пор, пока мы не выясним между собой кое-какие вещи. Да, я дразнил вас за ваши украшения, за то, что вам не хватает твердости в обращении со Скотти, но я никогда не высмеивал вашу боязнь воды. Что же касается ваших волос… – Он сжал пальцами ее голову, повернув лицом к себе. – Я ими восхищаюсь, а вовсе не подшучиваю над ними.

Она посмотрела ему в глаза, и это было главной ошибкой. Она не хотела ему верить, но он так хорошо изображал искренность. И еще одно. То, что постепенно разгоралось в глубине его глаз и от чего у нее все внутри сжалось.

– Прекратите, Николас. Хватит мне льстить.

– Хорошо.

Резкий укол разочарования подсказал ей, что она надеялась услышать от него совсем другой ответ.

– Я знаю, что вам не нравятся рыжие волосы. Я похожа на морковку, на клоуна, на…

– Женщину, которая слишком много говорит.

Рэйчел не совсем поняла, как это случилось, но неожиданно она оказалась лежащей на спине, а Николас был сверху. Она открыла рот, чтобы возразить.

Николас воспользовался тем, что ее рот открыт.

Он всегда поступал не по правилам. Целовал ее, хотя она его ненавидела. Рэйчел осторожно обвила руками его талию. Он ужасный обманщик, манипулятор, мошенник. Через рубашку она ощущала его силу, его твердость. Его рука в повязке слегка прижалась к кончикам ее грудей. Восхитительные ощущения вскипали в ее крови. Он уже знал, как доставить удовольствие ее губам, рту, языку. Жар охватил ее.

– Вы такая же упрямая, как ваши волосы, – пробормотал он, не отводя губ.

Ну кто бы решился столкнуть с дивана искалеченного человека? Она же не умрет, если поцелует его. Ей нравился вкус его губ.

В конце концов Николас поднял голову.

– Горячее сердце, испепеляющий рот и раскаленные волосы. Это смертельная комбинация. – Он поиграл с ее локоном. – Мне никогда еще не приходилось трогать такие волосы. Они, как маленькие пружинки, наматываются на пальцы мужчины, не давая ему уйти.

Его улыбки – смертельное оружие. Должен быть закон, запрещающий их. Дыхание – его или ее – громко отдавалось у нее в ушах. От него пахло мылом и лосьоном после бритья.

– Мне нравится целовать вас, – сказал он.

– А мне не нравится вас целовать, – солгала она. – И вы мне не нравитесь. – Когда он снова будет цел и невредим, она должна найти его и размозжить ему голову бейсбольной битой. Только ей никогда больше не захочется видеть Николаса Бонелли.

Мышцы Николаса расслабились, когда он отстранился от Рэйчел и устроился подальше на диване, опираясь на здоровую руку и глядя на нее. Он осторожно пронес свою загипсованную лодыжку над ее ногами, слегка царапая их.

Если бы она захотела, она могла бы уйти, но ей казалось несправедливым воспользоваться его состоянием. Она сложила руки на груди и взглянула на него.

– Ну?

Он удивленно поднял бровь.

– Ваши ученики дрожат, как осиновые листочки, когда вы смотрите на них таким суровым, многозначительным взглядом?

– Я не верю, что дисциплину у детей можно поддерживать страхом и угрозами.

– Только у меня, да?

– Почему бы и нет? Это хорошо действует.

При этих словах, сказанных саркастическим тоном, на его губах заиграла кривая усмешка.

– Вы ведь не бросите работу здесь?

– Напротив. Вы только что назвали меня трусихой, помните? Так вот я бросаю эту работу. Бросаю нянчиться с вами. Перестаю рассчитывать на вас.

– Ничего вы не бросаете, – облегченно сказал Николас.

– Кто же меня остановит?

– Я.

– Вы? С какой армией? Вы такая развалина, что не смогли бы удержать и падающего младенца.

– Вы правы. – Он жалобно посмотрел на нее. – Вы не можете меня бросить. Как я справлюсь?

– Используйте левую руку, чтобы позвонить по телефону и вызвать сюда одну из дам вашего гарема.

– Если я в такой плохой форме, что не смог бы удержать падающего младенца, то как я справлюсь, пока сюда кто-нибудь доберется? – Он покачал головой. – Грустную картину представляет собой наша педагогическая система, если учитель способен рассуждать столь нелогично.

У нее упало сердце. Не от его слов. От дразнящих искорок в карих глазах и ленивого мужского удовлетворения, исходившего от него. Он был вероломным, лживым, разрушительным, будоражащим чувства самцом.

Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее снова.

Рэйчел вскочила с дивана. Если бы эта мысль не испугала ее, она могла бы почувствовать слабые угрызения совести, увидев исказившееся от боли лицо, когда его раненая нога упала на подушки. Но в этот момент она думала только о побеге.

Она не хотела его поцелуев. Нет, хотела. Она приехала на озеро Гранд, зная, чего хочет. А теперь не знала. Николас смутил ее своими поцелуями. Она хотела вернуться домой.

– Я еду домой. Я уезжаю сегодня.

– Прекрасно. Мы едем вместе.

– Вас я с собой не возьму.

– Помедленнее, – сказал Николас.

– Не подсказывайте мне, как вести машину. Если вы боитесь, вам не стоило ехать. Лучше честно объясните мне, зачем поехали со мной. По правде говоря, вы как заноза в пальце.

– Не нойте. Почему в вашей рыжей голове не укладывается, что, поскольку вы наняли меня сделать работу, я ее делаю.

– Но я вас уволила.

– Теперь небось вы понимаете, какое разочарование я испытывал, когда увольнял вас, а вы не хотели убираться? – засмеялся он.

Рэйчел пропустила мимо ушей его слова.

– Почему? – в запале говорила она. – Почему вы упорствуете в своем притворстве? Ведь мы оба знаем, что вы верите своему отцу и не собираетесь снять обвинение с моего отца.

– Если бы я сказал, что люблю яблоки, вы бы считали, что я не люблю апельсины?

– Конечно, нет.

– Тогда почему вы считаете, что раз я верю своему отцу, то не смогу помочь вам узнать правду о вашем отце?

Рэйчел сжала руль.

– Потому что одно с другим несовместимо.

– Вот тут вы ошибаетесь. Это одно из множества ваших заблуждений, – сухо добавил он. – Люди говорят только ту правду, какую они знают. То, что мой отец считает правдой, может таковой и не быть.

– Николас! Вы хотите сказать, что виноват, возможно, Тэйн, а ваш отец об этом не знает?

– Черт возьми, Рэйчел, следите за дорогой! Я не хочу провести остаток своих дней закованным в гипс.

– Извините. – Она секунду помолчала. – Так вы это хотите сказать?

– Я пока не знаю, что случилось. И не собираюсь доказывать вашу или чью-то еще доморощенную теорию. Меня интересует правда. Тем фактам, которые нам известны, можно дать несколько различных объяснений. До тех пор пока мы не установим все факты или хотя бы столько, сколько сможем обнаружить, нам следует воздержаться от выводов. Откуда нам знать, может быть, уборщик подложил бумаги с предложениями в стол вашего отца.

– Уборщик? Мне не приходило это в голову.

Николас ухмыльнулся.

– Вот поэтому вы и наняли меня.

– Я вас уволила.

– Уволить меня вы не можете… Не сбейте оленя, который перебегает дорогу.

– Я вижу его, но почему я не могу вас уволить?

– Потому что я вам этого не позволю. Потому что наступило время узнать правду. Потому что я хорошо умею делать свое дело и могу эту правду установить. Потому что, когда работаю на клиента, я работаю на него, а не на своего отца, не на департамент полиции и не на кого-то там еще. И, наконец, еще не было случая, чтобы клиент уволил меня, потому что не доверял мне. И, черт меня подери, я не позволю, чтобы подозрительная по натуре, вспыльчивая рыжеволосая девушка с созданными для поцелуев губами стала первым таким клиентом. И смотрите за этой проклятой дорогой. Она здесь вьется прихотливее, чем ваши волосы.

– Прекратите критиковать то, как я веду машину. И мои волосы.

– Вы путаете критику и факты. Дорога вьется. Ваши волосы тоже. Водитель вы никудышный. Это не критика, это факты.

Она могла бы вообще перестать говорить с ним. А потом позволить ему настоять на том, что она – его клиент. Если бы он обращался со своими клиентами так, как с ней, он бы через месяц оказался в очереди за пособием по безработице.

– Поскольку очевидно, что вы не отстанете, я думаю, наши отношения должны носить чисто деловой характер.

– Договорились, училка. Чисто деловой. – Они проехали несколько миль, прежде чем он снова заговорил. На этот раз серьезным тоном. – В одном вы, может быть, правы. Вы – первый клиент, которого я хотел бы заполучить в свою постель. То, что вы являетесь моим клиентом, не может мне помешать, но, если я буду спать с вами, это отразится на моей объективности.

– Я не собираюсь спать с вами!

– Я тоже. Почему вы на меня кричите?

– Я не кричу. Просто я до смерти устала слушать про ваши сверхактивные сексуальные железы. – Уголком глаза она видела, что Николас открыл рот и тут же закрыл его. Мрачно посмотрев на нее, он затих. Рэйчел улыбалась всю дорогу до парка Эстес, где она повернула на юг, на Колорадо-Спрингс. Наконец-то последнее слово осталось за ней.

Прогулка по полицейскому участку заняла целую вечность, поскольку на каждом шагу кто-нибудь останавливал Николаса, чтобы поинтересоваться подробностями наезда и выразить сочувствие в связи с его увечьями. Рэйчел настороженно стояла позади, пока его приятели смеялись и шутили с ним. Наконец Николас вспомнил о ней и бесцеремонно представил ее. Теперь, когда наступил долгожданный момент, у нее сжимало желудок от приступов дурноты и черных мыслей.

Они повернули за угол и пошли по другому коридору.

– Мы никогда не доберемся, если вы не перестанете отвлекаться, – нетерпеливо сказал Николас.

– Я? Это не мне тут устроили торжественную встречу.

Он холодно посмотрел на нее.

– Обычно, когда я захожу проведать отца, мне просто машут рукой. Никого здесь не волнуют мои травмы. Это предлог, чтобы познакомиться с вами. Не знаю, зачем вы искупались в духах, прежде чем ехать сюда.

– Я не пользовалась духами, – возмутилась Рэйчел, – и, по-моему, надо быть благодарным людям за то, что они интересуются вашим здоровьем. – Она повернула за угол вслед за ним.

– Единственное, что их интересует, – это вы и спите ли вы со мной. – Он кашлянул. – Я начинаю думать, что вы можете включать и выключать свой румянец, как неоновую лампу.

– Ваша мать никогда не говорила вам, что нельзя дразнить человека за его внешность? – Остальные замечания она проигнорировала.

– Значит, и о веснушках мне тоже нельзя упоминать, да? Или о локонах, закручивающихся штопором? Могу я сказать, что у вас, э-э-э, интересный кулон? – Он придержал дверь, пропуская ее.

Рэйчел непроизвольно подняла руку и прикрыла рукой огромную метку для гольфа, висевшую на ее шее.

– Она была у моего отца на брелоке для ключей. Моя мама переделала ее для меня в подвеску. – Она надевала эту подвеску, когда ей нужно было быть мужественной.

– Ваш отец был заядлым игроком в гольф.

Рэйчел заморгала. Лейтенант Бонелли встал из-за стола, осторожно улыбаясь ей.

– Ой, здравствуйте. Я не знала, что мы уже на месте, то есть Николас меня отвлек и… – Специально отвлек ее, с запозданием поняла она, потому что чувствовал, как она напряжена. Рэйчел одарила его признательной улыбкой.

– Отец спросил, играете ли вы.

– Играю во что?

– В гольф, – сказал Николас. – Я пока еще инвалид, так что, может быть, мы присядем? – грустно спросил он.

Рэйчел села в ближайшее кресло.

– Нет. – В ответ на испуганный взгляд лейтенанта Бонелли она пояснила: – Я не играю в гольф. – Она должна собраться, иначе ей не раскусить полицейских фокусов лейтенанта Бонелли. – А вы? – Она мысленно вздохнула. Самый неудачный вопрос. Ей наплевать, играет ли он в гольф, или в камешки, или во что-то еще.

Николас дотянулся до нее и стиснул ей плечо.

– Слушай, Куколка, мы с тобой пришли сюда послушать, что нам наплетет полицейский, так что перестань вести себя как дурочка и дай ему поработать.

Рэйчел постаралась собраться с мыслями. Вцепившись в лежащую на коленях сумочку, она смотрела прямо в лицо человеку, убившему ее отца.

– Я пришла сюда, чтобы прочитать так называемое признание.

Лейтенант Бонелли открыл ящик стола и достал трубку. Постучал ею по столу.

– Это затруднительно, потому что дело вашего отца исчезло. Возможно, его положили куда-то в другое место. Пятнадцать лет назад компьютеров еще не было. – Он быстро взглянул на Николаса. – Оно где-то здесь. Просто нужно время, чтобы его найти.

Рэйчел не смотрела на Николаса. Его отец лгал. Николас должен был это знать. Его предательство глубоко ранило ее. Она уставилась на свою сумочку, стараясь убедить себя, что ей это безразлично. Николас ждет, что она что-то скажет? Что она может сказать? Спасибо ни за что? Теперь она поняла, как близка была к тому, чтобы предать своего отца. Если бы лейтенант Бонелли что-нибудь показал ей, она вынуждена была бы принять это. Но не потому, что поверила. Отвращение к самой себе охватило ее, когда она взглянула правде в лицо. Из-за Николаса.

– Ну что ж, – сказал Николас, – надеюсь, ты сообщишь нам, когда найдешь его?

– Конечно, – с готовностью согласился его отец, вставая.

Рэйчел не намеревалась уходить. Николас, наверное, думает, что у нее мозгов не больше, чем у дохлого муравья.

– Я не…

– …собираюсь больше беспокоить твоего отца, – продолжил за нее Николас.

Она повернулась к нему и открыла рот, чтобы возразить, но под его повелительным взглядом сжала губы. Он глазами указал ей на дверь. Спустя секунду Рэйчел медленно поднялась с кресла и вышла из кабинета лейтенанта Бонелли. Она всегда сможет сюда вернуться. За ее спиной Николас объяснял отцу, что они отправляются в офис к Роберту Тэйну.

В ту минуту, когда Николас закрыл дверь в кабинет отца, Рэйчел набросилась на него:

– Что случилось…

Крепкий поцелуй Николаса прервал ее сердитый вопрос.

– Успокойся, – пробормотал он, не отрывая губ. Затем прижал ухо к двери, внимательно прислушиваясь к тому, что там происходит. Его глаза задумчиво сузились.

– Что? – шепотом спросила Рэйчел. Ответом ей был следующий поцелуй. Дверь за Николасом открылась.

– Я думал, вы ушли, – произнес лейтенант Бонелли.

Рэйчел отшатнулась от Николаса. Ее щеки запылали.

Николас провел большим пальцем по ее горящей щеке и с кривой усмешкой сказал:

– Я отвлекся. – Он посмотрел на Рэйчел долгим, твердым взглядом. В нем читалось предупреждение.

Развернувшись, она пулей вылетела в соседний коридор.

– Что у тебя с этой женщиной? – донесся из-за угла требовательный голос отца Николаса. – Сначала она без моего ведома наняла тебя, чтобы помочь ей, – я бы возражал против этого. Затем, будучи твоим клиентом, старается раскопать то, что лучше оставить в покое. А теперь она целует тебя в коридоре.

– Поправка. Это я ее целовал.

– Найди для этого более подходящее место, – прошипел лейтенант Бонелли.

Николас засмеялся.

– Брось, отец. Чтобы целовать привлекательную женщину, годится любое место.

Рэйчел понятия не имела, где находится. Когда они шли сюда, она не обращала внимания на коридоры, по которым ее вел Николас.

Николас. Если он думал, что, называя ее привлекательной женщиной, превратит в послушного робота, то убедится, что сильно заблуждался. Гнев и боль боролись в ее душе. Как Николас смел думать, что в неуклюжем оправдании его отца была хоть малая толика правды? Она пришла в ярость от того, как он выставил ее. И жгло воспоминание о том, как он поцелуем заставил ее замолчать. Он не смог бы сильнее продемонстрировать свое презрение, если бы даже назвал ее «эта женщина», как сделал его отец. «Эта женщина». Как будто она была заразной. Или дочерью преступника. Сын полицейского никогда бы не стал интересоваться дочерью преступника.

Рэйчел ускорила шаг, не обращая внимания на Николаса, неуклюже ковылявшего, чтобы догнать ее.

Высокая, ухоженная брюнетка показалась из-за угла.

– Ник! – радостно воскликнула она. Перехватив кожаный портфель в другую руку, она подставила ему лицо для поцелуя. – Я не знала, что ты вернулся в город.

Николас ухватил за руку Рэйчел, продолжавшую идти по коридору.

– Я вернулся вчера. Все еще не могу обходиться без посторонней помощи.

Женщина посмотрела на Рэйчел и подняла тонкую бровь.

– Я так и поняла.

– Это клиент. Рэйчел Стюарт. Саммер Джеймс. Если вам, Рэйчел, когда-нибудь понадобится адвокат по уголовным делам, обратитесь к Саммер. Она – один из лучших адвокатов. Надо бежать, Саммер, у нас встреча.

Женщине так нужен был Николас, что она последовала за ними по коридору.

Рэйчел отцепила руку, ухватившуюся за нее.

– Хватит с меня глупых игр, которые вы разыгрываете с вашим отцом.

– Не сердись, сестричка. Мы с тобой найдем ахиллесову пяту у Тэйна. – Он улыбнулся ей.

– Мне не весело, а вы уволены.

– Отлично, – с отсутствующим видом сказал Николас.

– Вы меня слышите? Вы уволены.

Глаза Николаса превратились в узенькие щелочки.

– Да… здесь творится что-то странное. Разве можно уволить человека, который так погружен в раздумья, что даже не знает, что уволен?

Выйдя из полицейского участка, Николас не стал садиться в машину Рэйчел, сказав, что хочет пройтись пешком. Хотя шли они очень медленно из-за гипса на его лодыжке, он снова заговорил, только когда они почти добрались до офиса компании, находившегося в высотном здании.

– Интересно, почему он не захотел, чтобы вы увидели признание? – пробормотал Николас, пока они дожидались зеленого сигнала светофора.

– Вы хотите сказать, что не поверили ему? – Он не ответил, и она ткнула его локтем в здоровый бок. – Николас!

– Что?

– Вы, кажется, забыли про меня. Я – ваш клиент?

– Я думал, вы меня уволили.

Она возмущенно посмотрела на него.

– Если вы слышали, что я вас уволила, почему мы стоим здесь?

Зажегся зеленый свет, и Николас двинулся с места.

– Я собираюсь разнюхать кое-что у Тэйна. Посмотрим, может быть, я смогу вычислить, что происходит. Поскольку я не принуждал вас под дулом пистолета, полагаю, вы здесь потому, что не думали всерьез увольнять меня. Рэйчел придержала тяжелую дверь.

– Думала. И собираюсь, потому что у меня есть вопросы, которые я хочу задать сама. – Она бросила на него сердитый взгляд. – Если мне позволят говорить, конечно.

Николас нажал кнопку лифта.

– Конечно, вам позволено говорить. Почему бы нет?

– Откуда я знаю? Вы все время затыкаете мне рот поцелуем. – Последние слова вырвались у нее громче, чем она ожидала. Двое мужчин, проходивших мимо лифта, с интересом посмотрели на них с Николасом. Рэйчел покраснела. Двери лифта открылись, и она поспешила войти.

Пока они поднимались наверх, Рэйчел разглядывала номера этажей над дверью, чувствуя Николаса рядом с собой. От него пахло сандаловым мылом. Подарок одной из его подружек. Или, может быть, Джоджо.

Однажды Рэйчел купила своему отцу в подарок на Рождество сандаловое мыло для душа. После его смерти мать отдала неиспользованное мыло в ту благотворительную организацию, которая забрала его поношенную одежду. Ее отец пользовался обычным мылом, купленным в бакалейной лавке. Только незадолго до его гибели от него стало пахнуть чем-то экзотическим. Когда Рэйчел отметила, что от него пахнет по-новому, он сказал, что людям иногда необходимо разнообразить маленькими радостями свою скучную жизнь. Как пузырьки в сладкой шипучке, сказала она, и он рассмеялся. Ее мать тоже рассмеялась, но не так искренне.

Лифт остановился, и двери бесшумно открылись. Рэйчел сделала глубокий вдох. Пятнадцать лет назад Паркер и Тэйн занимали куда менее шикарные апартаменты. Сейчас мраморные стены и покрытый плюшевым ковром пол кричали о богатстве.

Николас подтолкнул ее.

– Пошли. Если вы не передумали.

– Я ничего не передумала. – Она вышла из лифта.

Он сжал ее плечо.

– Вот какая у меня девочка.

– Я не ваша девочка. И я не «эта женщина».

Он сразу понял.

– Отец ничего не имел в виду.

– Разумеется, имел. Он имел в виду, что я – дочь преступника.

– Это не имеет значения, так ведь? – Он провел ее за угол к открытым двойным стеклянным дверям. – Даже если так, это не имеет значения.

– Это имеет значение для меня. Мне не нравится, когда кто-то думает обо мне как об «этой женщине».

– Я о вас так не думаю. – Николас посмотрел на нее. – Я думаю о вас как о рыжеволосой женщине.