Текст книги "Полуночные поцелуи (ЛП)"

Автор книги: Жанин Бенедикт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Парень-курильщик сидит на кровати крест-накрест, наши тела повернуты друг к другу. Он теребит край моего одеяла, выглядя почти застенчивым, когда спрашивает, как будто это не он грязно довел меня до оргазма ранее. Его рубашка снята, но, к сожалению, он остается в спортивных штанах.

Я лежу на боку, подперев щеку ладонью.

– Нет.

Разочарование перекрывает его ответ.

– Нет? Почему?

На мгновение я задумываюсь о том, чтобы объяснить свои мотивы. Рассказать ли ему о том, что всякий раз, когда я сближаюсь с кем-то, к кому у меня может возникнуть потенциальный романтический интерес, мне легко становится скучно через месяц – может быть, два, пусть даже у него достаточно интересная предыстория? Или о том, как неизвестность делает его более волнующим, а меня – более заинтересованной, и что искоренение этого волнения разрушило бы недолговечную связь, в которой мы участвуем в настоящее время? Больше всего на свете я не знаю, как объяснить, что я не хочу знать, кто он такой. Он был хорош в сексе, но так же, как и куча других парней, с которыми я трахалась, и их нет рядом. Я не знаю их фамилий. Я не привязана к ним, и это значит, что их отсутствие не может причинить мне вреда. Кроме того, я не стремлюсь к установлению новых отношений, платонических или романтических. В моей жизни более чем достаточно людей. Неважно, насколько хорошо мы поладим сегодня вечером, что, судя по последним двадцати минутам, было бы замечательно – мы обсуждали фальшивые правила NCAA и то, что в футболе или регби более вещественно. Скорее всего, я собираюсь разорвать с ним все связи и убедиться, что мы не будем иметь ничего общего друг с другом, как только я проснусь завтра, как для самосохранения, так и из-за моей распутной головы.

– Это все испортит, – предполагаю я.

– Это…

– Таинственное удовольствие от одноразовой связи.

– Ах. – Он поджимает губы и кивает, скрещивая руки на груди.

Такой мечтательный, думаю я, любуясь тем, как его бицепсы изгибаются от движения.

– Что, если вместо этого мы обменяемся вторыми именами? – предлагает он.

Еще одно затишье воцаряется над нами, шестеренки в моем сознании поворачиваются, чтобы посовещаться, приемлемо ли это. Парень-курильщик открывает рот, как будто собираясь отредактировать просьбу, когда я заговариваю:

– Мириам.

Он оживляется, его голос становится высоким.

– Мариам? Это твое второе имя?

– Не «маре-и-эм». «Мир-и-эм». Как в слове «миркат».

– Мириам, – повторяет он, шепча это себе под нос. Мой желудок переворачивается от того, как каждый слог слетает с его губ. Он внимательно ворочает языком, чтобы правильно произнести незнакомое имя. Никогда еще никто не относился к моему имени с такой деликатностью и уважением.

– Мне нравится. Мириам.

– Оно сносно. – Я пожимаю плечами, демонстрируя ложное смирение. – А у тебя какое?

– Мое… – он колеблется, его лицо морщится. – Подожди. Прежде чем я что-нибудь скажу, ты должна поклясться, что не будешь надо мной смеяться.

Я ни за что так не сделаю. Я сохраняю безмятежный вид. Беспокойство, которое он проявляет, говорит мне, что все будет хорошо. Для меня, очевидно. Не для него.

– Все настолько плохо, да?

Он потирает лоб.

– Оно не плохое, само по себе. Просто… устаревшее.

Когда он не возобновляет разговор, я приглашаю его взмахом руки.

– Ну, давай. Продолжай, старина.

Он качает головой. Закрыв нижнюю половину лица руками, он неразборчиво бормочет, и когда я прошу его говорить громче, он делает это, повторяясь, постепенно увеличивая громкость с каждым разом, пока отчетливо не выкрикивает:

– Резерфорд!

Клянусь, я стараюсь сохранять самообладание, не удивляться и вести себя так, будто это имя не навевает образы старых, вонючих аристократов. Я пытаюсь, но терплю ужасную неудачу.

– Резерфорд, – повторяю я с отвисшей челюстью. – Ты хочешь сказать, что у меня был секс с чуваком по имени Резерфорд?

– Меня зовут не Резерфорд, это мое второе имя, а не фамилия. – Он поджимает губы и делает паузу, пока я изо всех сил стараюсь не кататься по полу в веселом недоумении. – Я мог быть Деметрио, но, по-видимому, мой папаша выиграл в «камень-ножницы-бумага» в больнице у дедушки. Но, клянусь, мое имя гораздо лучше.

– Угу. Конечно. Как скажешь, Форди.

– Не называй меня Форди.

* * *

– Ты не можешь любить шоколадное мороженое, но ненавидеть шоколад.

– Я могу и буду, – утверждаю я.

Он брызжет слюной, размахивая руками в воздухе, сгибаясь пополам.

– Но они оба на вкус как шоколад.

– Нет. Шоколадное мороженое имеет разбавленный вкус шоколада, поэтому оно не слишком сладкое. Шоколад на вкус как… – подождите, это сведет вас с ума, – шоколад.

– Отлично. Как угодно. Допустим, мы принимаем твое объяснение. – Очевидно, он не хочет принимать мои объяснения. – Тогда это значит, что ты любишь шоколадное молоко.

Я хватаюсь за пальчиковый пистолет. Выражение надежды освещает его лицо и исчезает, когда я говорю:

– Ложь. Я люблю только простое молоко. Два процента. Не давай мне это дерьмо из цельного молока.

Невозможно скрыть его отвращение. Он хочет убежать, как будто мои предпочтения заразительны. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица.

– Ты из тех монстров, которым нравится мятно-шоколадная крошка, не так ли?

– Абсолютно. Я люблю свою зубную пасту с легким привкусом какао.

Резерфорд дрожит от отвращения.

– Язычница.

Я маниакально хихикаю, барабаня кончиками пальцев друг по другу, как идеальный злодей.

* * *

Уже поздно.

Уже поздно, и я должна была бы спать, игнорируя этого парня, который утверждает, что курит только в состоянии стресса, и говорит с южным акцентом, когда расстроен. Но я этого не делаю. Я участвую в разговорах, которые он заводит, и даже помогаю поддерживать их, заинтригованная каждой глупой историей, которую он разглашает, и каждым не относящимся к делу, но шокирующим мнением, которым он делится.

Уже поздно, так что я виню в этом свой личный интерес и усталость. Это влияет на мои когнитивные способности и заставляет меня вести себя необычно. И если это недостаточно веское оправдание, тогда давайте предположим, что я ускоряю свою скуку. Чем быстрее это произойдет, тем лучше. Потому что эти руки сейчас выглядят очень хорошо, и попроси он обнять его, я не думаю, что стала бы сопротивляться.

– У тебя ведь нет отношений, верно? – спрашивает Резерфорд, поглаживая спящую Рэйвен. Моя кошка мурлычет во сне и расправляет лапы.

– Почему? Тебе не нравится быть второстепенной фигурой?

Он корчит гримасу и принимает серьезный вид.

– Тебе не следует шутить об измене. Ты должна знать, насколько это серьезно.

– Но я на самом деле не знаю, – говорю я невозмутимо.

Он замирает, быстро моргая.

Я быстро уточняю, чтобы развеять любые заблуждения:

– У меня никогда не было серьезных отношений, чтобы изменять. Так что, да, я могу знать, что измена – это серьезно и неправильно, но на самом деле я не понимаю, знаю ли, какого это на самом деле. Понимаешь?

Он прикрывает рот рукой, в его глазах светится недоверие.

– Никогда? У тебя никогда не было отношений?

Я качаю головой.

– Никогда, – одними губами произношу я, отражая выражение его лица с притворным ужасом. Некоторое время он остается ошеломленным. Я немного прихожу в себя. Всегда приятно лишить парня дара речи.

– А как насчет тебя?

– А как насчет меня?

Брось это. Скажи: «Не бери в голову». За исключением того, что я хочу спать, это оправдание, которое я использую сегодня вечером, верно? А сонных людей волнуют вещи, которые они обычно не стали бы делать. Итак, я настаиваю:

– У тебя когда-нибудь были отношения? – Он похож на парня, у которого к концу обеда в первый день средней школы было три подружки.

Он откидывает голову назад и смеется.

– Тонны!

Я экстрасенс или кто?

– Я поняла, поняла. – Я шевелю бровями и хихикаю вместе с ним.

– Что я могу сказать? Такого человека трудно обойти стороной. – Он проводит руками по каждому плечу и ухмыляется. Затем, уже серьезно, он объясняет: – Мне просто нравится быть влюбленным.

Не могу понять, но это мило, что он так оптимистично относится к такого рода дерьму. Немного психованному и странному, но интересному.

– Ты был влюблен во всех, с кем у тебя были отношения?

Резерфорд на мгновение задумывается, затем пожимает плечами.

– Вроде того. Например, находясь с ними, я был уверен, что это любовь. Но мой папа говорил, что это не любовь, если не больно, когда все заканчивается.

– И тебе никогда не было больно?

Он качает головой. Чувство вины быстро искажает его черты, взгляд расфокусирован. Он говорит тихо, рассеянно, бессвязно, как будто выискивая что-то в собственных словах.

– Никогда. Даже по окончании последних отношениях, а те были довольно серьезными. Но потом… Я был таким… И это было так тяжело для меня после всего дерьма, через которое я прошел… и она… Но я не чувствовал себя плохо. Я имею в виду, да, было неприятности, поскольку я не такой уж и полный идиот, но потом я смирился с этим. С тех пор я не занят. Но да. Я не знаю. Не знаю, был ли я когда-нибудь влюблен, поскольку обычно являюсь тем, кто причиняет боль, а не тем, кого… ранят.

Наступает тишина, когда его искренность окутывает нас, требуя размышления. Я едва скрываю свое удивление. Дрожь осознания пробегает по его длинным конечностям, снова делая его внимательным. Стыд окрашивает его щеки. Ясно, что он не хотел этого говорить. Что из всего, раскрытого сегодня вечером, всех маленьких секретов о наших предпочтениях в питании, того, насколько хорошо мы срем по утрам или предпочитаем ли мы Росомаху или Дэдпула, это не та вещь, о которой можно просто сказать. Это признание шокирует. Тем не менее, по какой-то причине я заинтригована настолько, что не знаю, хочу ли выбросить его из окна или подсыпать ему сыворотку правды, чтобы вызвать новые признания. Он скрывает свою ошибку, прочищая горло и возвращая вопрос мне.

– А как насчет тебя? Ты когда-нибудь была влюблена? Я имею в виду, я знаю, что у тебя не было серьезных отношений, но это не значит, что ты не можешь влюбиться.

– Нет. Никогда. – Я любила, но я никогда не была влюблена. Я никогда этого не хотела. Любить свою семью и друзей – этого достаточно. Самое болезненное из разбитых сердец, помешало мне быть поклонником этой эмоции – или любого чрезмерного понятия привязанности, если уж на то пошло.

– Это немного грустно.

– Я не думаю, что это грустно. – Я смотрю на стену позади него. Острая мысль, которая приходит мне в голову, предназначена исключительно для меня, но синапсы между моим разумом и ртом замкнулись, и я говорю вслух, невольно обнаруживая желание, о котором я и не подозревала, что лелеяла – желание, которое, как я думала, подавила много лет назад, после него: – На самом деле это немного волнующе. Я с нетерпением жду того момента, когда влюблюсь в первый раз, понимаешь?

Его лицо озарила сдержанная улыбка, а голос звучал хрипло, глубоко и по-доброму.

– Это захватывающе.

Я отрываю от него взгляд, чтобы внимательно осмотреть свое постельное белье. Незнакомое ощущение зарождается у меня в животе. Это зависть. С ним легко разговаривать, у него красивое тело, он хорош в сексе и может застелить постель. Я понимаю, как легко влюбиться в такого парня, как он. Но чувство разбитого сердца после этого, вероятно, может быть отстойным.

Хорошо, что это не то, о чем мне придется беспокоиться в ближайшее время.

* * *

– Как ты потерял свою девственность?

Сегодня вечером мы узнаем друг о друге все. Всего на одну ночь. Исключение из моих правил. Завтра утром он уйдет, и я вернусь к обычной жизни. Я возьму свое руководство и поклянусь снова придерживаться его рекомендаций. Но сегодня вечером я буду девиантом. Опущенные веки Резерфорда распахиваются.

– Что за… вау. – Я задала явно нелицеприятный вопрос. – Господи, я этого не ожидал.

– Я могу сказать первой, если тебе неудобно.

– Пожалуйста.

– Ладно, хорошо, – начинаю я, вставая, чтобы включить прикроватную лампу и прислониться к каркасу кровати. – Мне было четырнадцать, его родителей не было дома, и мы не ожидали, что они вернутся до полуночи. Мы смотрели «Шрека навсегда» и… да. Это было что-то вроде: «бам-бам, спасибо, мэм».

– Шрек? – он упирается. – Твой первый раз случился под «Шрека»?

Я морщусь.

– Он не столько случился, сколько промелькнул.

– Даже так… Шрек? Этот фильм следует смотреть с предельным вниманием.

– О, поверь мне, я была внимательна. У меня не было причин не обращать пристального внимания.

– Настолько плохо, да? – Он ерзает, чтобы снова сесть прямо.

– Это произошло слишком быстро, чтобы быть плохим.

– Уф. – Резерфорд сочувственно похлопывает меня по колену.

– В этом нет ничего особенного. Подобное случается. Но как насчет тебя? – Я облизываю губы, пробуя ягодный вкус моего ночного бальзама. – Когда ты потерял свою девственность?

– Это произошло в кузове моего грузовика. Мы с моей школьной подружкой любовались звездами, когда она сказала, что хочет заняться сексом. Это было чертовски неловко, и я продержался недолго, но уверен, что был не так быстр, как твой парень.

– О, поверь мне. Никто не может быть так же плох, как Дэррил. – Даже после первого раза это было ужасно и быстро. Только после Ника мои сексуальные контакты стали по-настоящему приятными, и именно Джамал пробудил некоторые из моих более… уникальных предпочтений.

Наш разговор проходит на разные темы, поскольку мы быстро переключаемся с одной темы на другую. Это глупое дерьмо, то, о чем мы говорим. Время убегает без малейшего предупреждения. Я с трудом осознаю, насколько мне это нравится, пока мы лениво не растягиваемся поверх одеяла, хихикая над шуткой, которую он устроил над своим соседом по комнате. Именно тогда я понимаю, что Рэйвен перешла от безделья рядом со мной к сидению у него на коленях.

Я чувствую себя преданной, пусть даже в моем сердце что-то трепещет.

* * *

У Резерфорда на спине мозаика татуировок. Все видимое пространство отделано обугленным черным никелем. Там едва ли найдется участок кожи, который не был бы отмечен, и я сбита с толку тем, что только сейчас заметила, насколько замысловато и красиво это произведение искусства.

– Черт. Тебе, должно быть, действительно нравятся татуировки.

– Да. – Мышцы на его спине напрягаются, когда моя рука нависает над кожей. Мой рот приоткрывается от удивления, когда я пытаюсь описать картины, изображенные на нем. Само по себе его телосложение – шедевр, и иметь еще один набор абстрактных работ, выгравированных на его коже… Я имею в виду, мог ли этот парень стать еще сексуальнее? Я как раз собираюсь спросить его, что означают татуировки, учитывая, как плохо я могу разобраться в собранных вместе узорах, когда он заговаривает, не сводя с меня глаз:

– У тебя есть татуировка?

Рука, скользящая по волоскам на его коже, немедленно отдергивается. Неужели я действительно была так близка к тому, чтобы коснуться его? И я откатываюсь от него, пока не оказываюсь на другом краю кровати. Нацарапанное имя, напечатанное под моей левой грудью, испачканное над сердцем, покалывает.

– Ага.

Все еще глядя вниз, он придвигается ближе.

– Где?

– Это секрет, – тихо говорю я, прикладывая палец к губам.

Он издает горловой звук и тянется вверх, чтобы оттолкнуть его, затем снова засовывает руку под подушку, его лицо внезапно появляется передо мной. Кончики наших носов соприкасаются, а тяжелое дыхание смешивается.

– Секрет? Я люблю секреты. – Он соответствует моей приглушенной громкости. Его близость наэлектризовывает, и мой затуманенный усталостью разум изо всех сил пытается понять, кто он для меня.

– Я тоже.

– Тебе тоже нравится делиться?

– Не особенно.

– Но делиться – это значит заботиться.

– У тебя сложилось впечатление, что мне не все равно? – Он не отвечает, но ясно, что так оно и было. Я щелкаю себя по щеке в притворном беспокойстве. – О… О, Форди. Ты наивный, очаровательный маленький мальчик. – Я протягиваю руку, чтобы ущипнуть его за щеки, но он учтиво избегает меня.

– Я мог бы просто… – Одна из его рук выскальзывает из-под подушки и скользит по матрасу. Его прикосновение ползет вверх по изгибу моей талии и проскальзывает под рубашку. Мой пульс замедляется, сбиваясь с ритма. Дыхание прерывается. Мозолистые подушечки его пальцев так приятно ощущаются на моей коже.

– Соблазнить меня? – Я заканчиваю за него, когда ладонь скользит по ложбинке моей груди, достигая края плеч, мой голос срывается в предвкушении.

Он кивает и моргает медленно, намеренно. Если Резерфорд был близок раньше, то происходящее сейчас невозможно описать. Его губы касаются моих, не прижимаясь, но задерживаясь. Остальные части наших тел расположены под углом друг к другу, но это не имеет значения, поскольку я все еще чувствую его повсюду. Рот наполняется слюной. К счастью, у меня достаточно здравого смысла, чтобы не потеряться в его сексуальной привлекательности и обаянии.

– Это мило, что ты думаешь, что оказываешь на меня влияние, Форди.

* * *

– Могу я спросить тебя кое о чем невероятно странном?

Он смотрит на меня с любопытством, но в его взгляде светится хорошее настроение. Или, может быть, мне так кажется.

– Дерзай. – Что-то внутри меня хочет большего от нашего разговора. Может быть, я хочу, чтобы это закончилось на более существенной ноте, чем то, что телепузику могло сойти с рук убийство. Он говорит: «По». Я говорю: «Тинки-Винки».

Ни один ублюдок не стал бы жить без преступлений, когда Вселенная обошлась с ними так грязно, даровав имя Тинки-Винки.

– Что ты всегда хотел сделать, но никогда не делал?

Резерфорд не колеблется в своем ответе.

– Легко. Я хочу, чтобы меня баловали, как хорошенькую маленькую принцессу.

Я смеряю его пустым взглядом.

– Будь серьезен, Форди.

– Я серьёзен. – Он кладет щеку на ладонь.

– Меня никогда не баловали и не заботились обо мне. И, черт возьми, я хочу этого. – Последнюю часть он произносит как старый южанин.

Грубый комментарий вертится у меня на кончике языка, но он снова смотрит на меня этими глазами, теми же глазами, которые вынудили меня позволить ему остаться, и я знаю, что в его признании есть нечто большее. Итак, я проглатываю это и одобрительно киваю.

– Это справедливо. Нереально и, вероятно, никогда не произойдет, но сердце хочет того, чего оно хочет.

– Пожалуйста, воздержитесь от своей поддержке. Я не могу вынести этого всепоглощающего энтузиазма.

Я машу рукой в воздухе движением, похожим на поклон.

– А как насчет тебя? Что ты всегда хотела сделать, но никогда не делала?

Я на мгновение задумываюсь, ломая голову в поисках ответа, который не был бы тем, что вертится у меня в голове. Но когда проходит дюжина секунд, а никакой другой мысли в голову не приходит, я отвечаю честно.

– Кемпинг.

– Ты никогда не ходила в поход?

Я качаю головой.

Он разглядывает меня и ухмыляется.

– Ты должна сходить. Ты бы хорошо смотрелась в походных ботинках.

– Я бы хорошо выглядела в чем угодно.

– Или ни в чем.

Мой желудок переворачивается от взгляда, которым он одаривает меня, его глаза задерживаются на всех частях меня, которые он уже запомнил.

Он быстро приходит в себя, прогоняя жаркую атмосферу, продолжая спрашивать.

– Почему ты хочешь пойти?

– Я должна была пойти, э-э, сразу после окончания средней школы, но возникли обстоятельства, и я не пошла. – Я не рассказываю больше. Не хочу этого делать. Не думаю, что я смогу. Пустая боль, которая пронзила меня ранее на вечеринке, возвращается, и я прижимаю руку к груди, поверх татуировки, как будто это успокоит жжение. Этого не происходит, и я остаюсь думать, черт возьми, это была глупая идея. Почему я не могу просто закончить вечер на телепузиках?

– Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь отправиться в поход, – вот и все, что говорит Резерфорд. Резонанс его голоса нежный, почти капризный, как будто он знает. Как будто он посвящен во внутреннюю работу моего разума и сердца. Но это не так, и я выдумываю разные вещи, пытаясь найти глубину в связи, которая существует, но которая в лучшем случае поверхностна.

– Надеюсь, тебя тоже побалуют.

Именно тогда мы решаем лечь спать. Никто из нас ничего не говорит, мы просто переворачиваемся на бок, возвращаясь в те позиции, в которых были вначале.

– Знаешь, ты классный парень, – говорю я ему. Я хочу, чтобы он это знал. Когда завтра мы расстанемся и больше никогда не увидимся, я хочу, чтобы он знал, что эта девушка по имени Мириам, с которой у него однажды был секс, у которой есть черная кошка по кличке Рэйвен и запас фруктовых рулетов и леденцов под кроватью, считала его крутым.

– Крутой парень?

– Да.

– Серьезно? И это все? Крутой парень? – Я напеваю, и он фыркает.

– Я должен воспринимать это как комплимент?

– Как еще мне следует тебя описать?

– Я не знаю. Чертовски сексуальный? Сексуальный? Удивительный? Захватывающий? Заставляющий задуматься? Чертова принцесса? Но не просто старый крутой парень. Можно было описать, как один из лучших членов, которые у тебя когда‒либо были…

– Я не говорила, что ты лучший. – Хотя подразумевала именно это. Но я никогда этого не скажу.

– …Я чувствую, что достоин более выдающегося титула.

– Отлично. Давай уладим это и скажем, что ты принцесса. Теперь выключи свою прикроватную лампу. Я устала, а тебе нужно хорошенько выспаться.

ГОЛОСОВАЯ ПОЧТА

Лизи

Колумбус, Миссисипи

28 августа 2022 года в 1:59

Расшифровка

– О боже мой, Тата, ты не поверишь, какой у меня был день, я потеряла Ханни-Хана, и мне нужна твоя помощь, перезвони мне, я знаю, что ты занимаешься сексом с каким-то парнем, которого ты никогда не встречала, и я надеюсь, что ты заставила его надеть презерватив, потому что мерзко не надевать его с парнем, которого ты не знаешь, даже если тебе нравится делать это без него, я счастлива, что ты удовлетворяешь свои желания после всех этих месяцев, но мне нужно, чтобы ты перезвонила мне и была в безопасности.