Текст книги "Путешествия по ту сторону"

Автор книги: Жан-Мари Гюстав Леклезио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Найя Найя встает и бросает взгляд на прислонившегося к ветхой стене человека, который так и не проснулся. Его лицо ничего не выражает, и по нему не догадаться, куда этот человек попал. Похоже, он нырнул под воду, туда, где множество пузырьков, на самое дно, к косякам фосфоресцирующих рыб.

Бесшумно ступая на своих резиновых подошвах, Найя Найя уходит. Она чувствует, как в ее голове в затылке зарождается сон. Руки и ноги отяжелели, и тянет закрыть веки. Тогда она идет на отмель поискать ложбинку в куче гальки, где можно вздремнуть.

[177]

 
Почему бы не отправиться туда, где нет ни зимы, ни лета?
Где только такое место?
С приходом зимы вы дрожите от холода, с приходом лета —
обливаетесь потом.
 

[178]

Надо постоянно двигаться, трястись, дрожать, бегать туда-сюда, заставляя работать все свои мышцы. Есть люди, которые любят оставаться на одном месте, прорастая, подобно растению. Тогда их одолевает множество слов, мыслей, идей, которые обрушиваются на них градом камней. Быть неподвижным очень опасно. Тебя быстро сковывает знание, и с течением времени ты становишься почти умным.

Мы стремглав мчимся по городу, словно в поисках выхода. Расходимся в разные стороны – Аллигатор Барксвлево, Луиза с Леоном вправо, Пальмито идет сзади, Найя Найя посередине, – потом снова сходимся на перекрестках, перед большими шикарными магазинами, или в людском потоке у вокзала. Мы минуем кафе, где столько музыки, где звучит "We did it again" группы «Софт Мешин» или "Lonely Avenue" Рея Чарлза. Нам не то чтобы страшно, нет, просто что-то заставляет нас нестись со всех ног. Мы не знаем, что именно – взгляд, слово или магнитная буря, нарастающая в пасмурном небе.

Упругие стены домов подталкивают нас друг к другу, столбы, наоборот, отталкивают, а от синего, красного, зеленого цветов исходят сильные ударные волны. Мы спотыкаемся, словно под хмельком, и тут же продолжаем движение, но уже в другом направлении. Даже сам воздух густой, и иногда приходится отодвигать его руками.

Отовсюду извергается столько жизни, что протискиваться не так-то просто. Машины, вспышки света, долгие звуки, которые путаются под ногами, мерцание, электрические колебания, радиоволны, гамма-лучи – все это не может не оказывать на вас своего влияния. Даже внутри тела ничто не стоит на месте: то возобновляются, то прекращаются пере– [179] мещение пищи в животе, пульс, работа жизненных центров. Временами вздыхаешь полной грудью, как на плато Наска, а временами такая тяжесть в легких, словно воздух насыщен свинцовой пылью.

Забавы ради Джин Шипучка принимается читать вслух все волшебные слова,

РОТОР

и попадаешь в синий вихрь со множеством пузырьков на внешней поверхности, он вращается на полной скорости вокруг своей оси и выталкивает вас наружу,

АРЕНА

и долю скользишь по светлой песчаной трассе спуска с крутыми наклонными виражами, которые бросают вас друг на друга; мчишься во всю прыть к морю, похожему на синее прозрачное озеро, над которым пролетают две вереницы бакланов,

ФАТА

и входишь в глубь дремучего леса, полного запахов прелой листвы, полного красных ягод, и слышишь мелодичное пение скрывающихся в ветвях диковинных птиц; идешь по кабаньей тропе в тесной кучке друзей, вздрагивая от сырости и мрака, и вдруг перед тобой появляется еле видимый, наподобие призрака, силуэт женщины в длинном белом платье, она какое-то мгновение молча глядит на нас и исчезает под высокими деревьями,

ПЕРШИНГ

это черный броненосец, переливающийся на полярном солнце, который плывет по бирюзовому морю, и его острый форштевень со страшным треском разбивает льды,

ТРАНС-НАТАЛЬ

попадаешь в рыжеватую степь, где нет ничего и никого, только бесконечное травяное пространство и небо, по которому плывут громадные чернильные облака,

АТАЛЬ

в самой середине медного цвета неба появляется голова огромного льва с золотой гривой, его желтые глаза пристально смотрят на нас с такой силой, что черные расширенные [180] зрачки сразу останавливают, пригвождают нас к земле, и у нас сводит дыхание, но

ФАЭМА

дает нам возможность снова пуститься в путь, и теперь мы идем по большому болоту, высоко поднимая ноги, потому что в воде не счесть лиан и водорослей и различных водяных лилий, а вдали посреди черной воды перед нашим восхищенным взором открываются развалины затопленного египетского храма,

ВАНТР Э ЛАРМА

и мы разражаемся хохотом при виде двух жлобов в клоунской одежде, которые, лежа на освещенной солнцем плоской скале, глядят на нас мутными глазами алкоголиков.

СОДИС

так, наверно, называется большущая непонятная машина, которая что-то подсчитывает и громко при этом стучит и крякает; останавливаешься поглазеть на лампы, которые то зажигаются, то гаснут, и все равно ничего не понимаешь,

ВОЛЬВО

это празднество где-нибудь в Малайзии, когда перед тысячами безмолвствующих зрителей сходятся в схватке два гигантских быка с бантами на шеях и слышно, как отзывается в земле стук их сердец, подобный стуку барабанов,

ЦЮРИХ-АБРИ-ВИТА

тучи мух с гудением вылетают из пещеры и рассыпаются по небу, затмевая солнце,

ИМАК

гора, вулкан с совершенным конусом, высится в безоблачном небе, и ее покрытая снегами вершина сверкает в лучах восходящего солнца.

Всякий раз, когда Джин Шипучка произносит одно из волшебных имен, происходит как бы взрыв, который вызывает к жизни мираж. Широко раскрыв глаза, мы идем следом за ней по улице, и наши сердца громко стучат. Сколько кругом имен, таящих в себе миражи! В этих именах столько силы, что они раздуваются и дрожат, словно пузыри, Некоторые пролегают мгновенно, и едва успеваешь их заметить [181] между двумя машинами или в глубине витрины. Другие неподвижны, выдолблены резцом на мраморных досках, отлиты в чугуне или пластмассе. Стоит их произнести – и происходит чудо. Какое – заранее не угадаешь. Они могут в единый миг перенести вас в глубь Сибири, или на самую середину Индийского океана, или в Калькутту, Хартум, Каракас. Разумеется, люди об этом не догадываются, они знать не знают, что скрывают в себе имена. Люди лишь скользят по ним глазами.

А вот Джин Шипучка умеет читать имена, и мы идем следом за ней и глядим, какие из них сейчас появятся. Даже самые маленькие, самые незначительные имена что-то таят в себе. Они раскрываются, словно коробочки, и оттуда вылетает дух, или искра, или дым.

Рядом со словами никогда нельзя чувствовать себя спокойно, они полны жизни, они ждут голоса, который их освободит. Они могут ждать так годы и годы, а люди тем временем пользуются другими словами и про них забывают. Но вот наступает день, когда Аллигатор Баркс, или Джин Шипучка, или Пальмито произносят их медленно, отчеканивая каждый слог, и они вспыхивают, взлетают ракетами, во все стороны разливая свой свет.

Слова, впрочем, не всегда говорят то, что, казалось бы, должны говорить. Если произносить их определенным образом, они означают другое. Например, ты говоришь «колено», а на самом деле это означает «водопад». Говоришь «бумага» и тут же видишь песок, простой песок до самого горизонта, и ни единой живой души. Говоришь «подушка», а это означает комнату, где пол устлан тяжелыми коврами из красного бархата. Говоришь «вечный» или «автоматический», а это две парящие в небе птицы без перьев на шее, вроде грифов. Говоришь «круг» и видишь отмель, гальку, большие круглые камни у подножья отвесных гранитных скал. Говоришь «лампа», а это капля расплавленного свинца, распространяющая при горении едкий запах. Говоришь «ночь», а это колодец. Говоришь «корабль», но корабль раскрывается, и внутри оказывается большая иссиня-черная китовая акула. Ты говоришь «остров», а это лежащая в воде женщина. Говоришь «облако», а это треугольник. Говоришь «грейпфрут», а внутри видишь мягкий, словно из ваты, холм. Говоришь «искать», а это означает «прятать». Говоришь «пятница», но это вовсе не пятница, и не вторник, и ни какой другой день недели, это печальное уединенное место, вроде кладбища, кратера [182] или зимнего сада. Ты говоришь «белый», и порой это такой белый, который на самом деле черный. Говоришь «алло? алло?», и тут же попадаешь на коралловый остров, в середине которого густые джунгли, населенные зелеными попугаями, которые твердят фальцетом: алло? алло?

Да, иногда мы легки, как пинг-понговые шарики, но иногда становимся тяжелыми, как мешки с песком. Должно быть, это зависит от атмосферного давления. Вот область, где царит счастье, и мы идем танцующей походкой, перепрыгиваем через заграждения, кружимся, ухватившись за телеграфные столбы. Но потом мы вступаем в область беспричинной печали, и вот у нас глаза на мокром месте и сжимается горло. Теперь уже мы не читаем волшебных слов, а ищем одно-единственное слово, такое прекрасное, такое сильное, обладающее столькими тайнами, что отпала бы нужда бежать, идти, думать, говорить. Мы идем по улицам и глядим по сторонам, выискивая такое имя.

Мы шли долго-предолго, встречая порой немало прекрасных имен, но все это было не то... Джин Шипучка показала на «грундиг». Да, хорошее слово, сказал Аллигатор Баркс, но это не совсем то. Луиза нашла в телефонном справочнике «Юскварну». Все закивали головами в знак восхищения, потому что за этим именем скрывалось множество прекрасных вещей: бесконечне пампасы, где дует ветер, стада лошадей. Но это было не то. Пальмито сказал «Малака», а на обрывке газеты, валявшейся на земле, нашел «Вавилон». Это было хорошо, особенно «Вавилон», но все же и это было не то, что мы искали. Аллигатор Барксназвал довольно красивое имя, которое он некогда встретил в словаре: сувойка. Но поиски, немного лихорадочные, продолжались, читали все названия подряд в надежде отыскать самое прекрасное, самое сильное... Камоа перечислил названия машин, потому что он очень любил машины. Он сказал: «кадиллак», «додж», «датсун», «ламборгини», «феррари», «мазерати». Да, это красивые названия, таящие в себе рыцарей в доспехах, метателей дротиков или воинов, искусных в единоборстве кен– до. И все же это было не то, что нужно. Нужно было имя, только имя, которое долго звучало бы в голове и от которого все бы преобразились. Леон назвал «Юпитер», Джин Шипучка – «графиню Элизабет Батори», Аллигатор Баркс– «Кан-Си», а потом «Хиу». Все покачали головами в знак того, что это не то. Луиза произнесла первое пришедшее ей в голову имя, кажется «табакерка». Мы слегка подскочили, ус– [183] дышав это слово, так как нам тут же привиделась огромная облачная сфера с равнинами и долинами, воздушными городами и серными реками, где можно было бы странствовать, а потом исчезнуть навсегда. Однако сфера сразу рассеялась, облака раздвинулись, и перед нами предстало холодное пустое пространство. Тогда все снова обратились к поискам. Аллигатор назвал «маленькую Диомеду», Камоа – «альманах», Леон – «Семипалатинск», Пальмито – «Айрарат». Имена следовали уже одно за другим: Рептилия, Луизиана, Рай, Регенсбург, Монако, Малахит, Ксилофон, Пальма Христа, Манганат, Аменертис, Жужелица, Алебастр, Тапи Санчес, Сарагоса, Мун-Дайел, Политеама, Мо, Мацугаока, Телефон, Лонги-Бэй, Солончак, Ча*о, Ласкарис, Мобил, Алискаф, Цвингли. Все эти имена зажигались и быстро гасли, так что завестись по-настоящему не удавалось. Мы по-прежнему были на улице, шли по твердой земле меж твердых стен, среди равнодушной толпы. Найя Найя все это время молчала. Иногда она улыбалась, заслышав странное слово, но по ее виду нельзя было сказать, что сама она думает об имени. Вероятно, она знала, что волшебное сверхъестественное имя, которое потрясает и преображает душу, ищут не так. Потом в какой-то момент она чуть ускорила шаг и оказалась впереди. Мы вышли из города, все молчали, не зная уже, что сказать. Все имена походили друг на друга, они жили недолго, секунду-две, после чего забывались. Меж тем нам попадалось множество строительных площадок, пустырей и тому подобное. Теперь и Найя Найя занялась поисками. Время от времени она останавливалась и глядела кругом, потом сворачивала в другую сторону. Мы довольно долго блуждали по пустырям. И вдруг Найя Найя замерла, обратив свой взгляд через дощатый забор на строительную площадку. Мы тихо подошли и посмотрели туда, куда смотрела она. На площадке стоял большущий бело-синий грузовик, а на нем крупными черными буквами было написано

ИЗОПАКТОР

Волшебное имя застыло на борту грузовика, оно не переставало звучать в воздухе, огромное, вездесущее, полное жизни и силы, оно проникало в наши тела, в наши головы, теснило мысли. Оно чуть ли не парализовывало нас, ослепляло, будто каждой своей буквой метало молнии; на всей стройке мы видели только его. Такое имя невозможно было бы придумать. Оно было единственным, вне всякого [184] сомнения, именно оно управляло всеми другими именами, подчиняло их себе. Его следовало бы написать везде: на городских стенах, асфальте, капотах автомобилей, начертать на крыльях самолетов и корме судов. Нужно, чтобы оно было всюду: на почтовых марках, печатях, в газетных объявлениях и даже на маленьких белых сигаретах. Как будто ни на одном языке земли никогда не было другого имени и потребовалось столько труда и времени, чтобы его найти.

Теперь же, когда оно найдено, мы с ним не расстанемся. Наверно, его надо бы выжечь нам на руках, а вокруг пусть будут точки, волнистые линии, лианы.

Мы надолго замерли у входа на стройку, все смотрели на волшебное слово. Потом мы медленно, не спуская с него глаз, приблизились и наконец вошли в него через бок бело– синего грузовика, как через стену падающей воды. Пройдя сквозь имя, мы почувствовали сильный поток холодного воздуха и, ослепленные ярким светом, закрыли глаза.

Перед нами раскинулась исполинская страна. Травы здесь высокие, как деревья, а камни большие, как горы. Мы с трудом продвигаемся вперед, скользя на комьях глины. Мы не знаем, куда держим путь. Порой дорога идет в гору, и приходится помогать себе руками. Поднимаемся наверх и видим, как меж трав проглядывает, покуда хватает глаз, земля. Линии горизонта нет: вдали все теряется в белой дымке. В проплешинах палит нещадно солнце и земля в широких трещинах, через которые надо перепрыгивать. Дальше мы попадаем в царство влажной тени и дрожим от холода. Кругом расщелины, пропасти, черные ямы. Густая трава мешает идти, и приходится ее изо всех сил раздвигать, остерегаясь листьев, острых, как лезвие клинка. Некоторые травинки толстые, словно стволы деревьев, тут же черный и красный колючий кустарник с шипами, похожими на шпаги. Да, продвигаться вперед в этой стране нелегко, но тут есть удивительные вещи, например пьянящий аромат, который исходит от земли. Тут такие большие цветы, что в их чашечках можно лежать, бабочки тут с огромными крыльями, отливающими фиолетовым, зеленым, синим. Подходишь к подножью дерева и даже не замечаешь его. Лишь подняв голову, видишь ствол, подобный колонне, которая уходит в глубь небес, так высоко, что листва скрывается в облаках. Тут везде дороги: большаки, проложенные муравьями, ложбины, вырытые жуками-навозниками, сверкающие тропинки [185] улиток. Однако почти никого не встречаешь, только иногда промелькнет мимо похожее на автобус, толстое черное насекомое, которое тут же исчезает в переплетениях трав.

Слышатся странные звуки: хруст, легкое потрескивание в чащах, поскрипывание травы, гнущейся на ветру. Издалека доносятся призывные крики, должно быть птичьи, или собачий лай. Временами земля начинает трястись и колебаться, странно тарахтя, как мотор, потом снова устанавливается тишина. Неизвестно, что это такое. Когда в траве сильно дует ветер и поднимается шум, как от пропеллера, приходится бросаться на землю, чтобы тебя не унесло. Мы ползем в гору, затем по топким лощинам, вьющимся среди травы, огибаем озера с грязной водой, кучи разноцветных камней. Иногда нам встречаются огромные бутылочные осколки, наполовину в земле, и консервные банки высотой с башню.

Мы идем несколько часов, а все как будто на одном месте. Солнце опускается к горизонту, и его не видно за высокой травой, но в воздухе сгущается темнота. Земля постепенно остывает. Мы ищем, где бы поспать, на холме сооружаем себе пристанище из трав и сухих листьев. Тьма сгущается очень быстро, и мы засыпаем, прижавшись друг к другу. Ночь холодная и светлая, слышатся какие-то звуки, гул. Незадолго до рассвета начинается дождь, и большие капли сотрясают нашу крышу из листьев. Капли с грохотом барабанят по земле, по которой текут мощные потоки грязной воды, падающие каскадом со склонов холмов. С наступлением дня дождь прекращается. Земля кругом курится, распрямляется влажная трава. Мы выходим из укрытия и снова отправляемся в путь, идем куда глаза глядят. Вокруг нас по-прежнему высокий травяной лес. Теперь нам попадается множество болот, озер, рек. Мы утоляем жажду из чашечек красных цветов, а голод – дикой ягодой. Огромные птицы с шумом вертолета пролетают по небу. Тогда с сильно бьющимися сердцами мы замираем в тени трав. Иногда мы встречаем других насекомых, в панцире, с переливающимися под крыльями, длинными в жилках лапками, дрожащими усиками; они передвигаются быстро, зигзагом, словно чего-то ищут. Муравьев мы остерегаемся. К полудню солнце в зените немилосердно жжет. Огромное, оно мечет вниз свои смертоносные лучи. Земля сохнет и трескается, и нас обволакивают тучи пыли, которая застревает в горле. Так жарко, что трава желтеет и земля принимает кирпичный оттенок. Воздух сухой, душно, от черных камней исходят искры, как буд– [186] то они вот-вот загорятся. Мы отупело бредем вперед, не глядя куда. Мы знаем только, что надо идти. Теперь все кругом стихло, все приглушено, все замерло – это из-за жары и яркого света. Сколопендры спят, свернувшись, под большими листьями, навозные жуки попрятались. Но по дорогам по– прежнему ползут муравьи. Временами над травой с тяжелым жужжанием пролетают осы. Мы идем так весь день и к вечеру подходим к большой песчаной пустыне. Тут наступает самая трудная часть нашего путешествия. Надо карабкаться по песку, спотыкаясь об острые песчинки, которые осыпаются под ногами, скатываются небольшой лавиной. Мы взбираемся на дюны, спускаемся, ползем по выемкам, влезаем на холмы с острыми гребнями. Может, мы так никогда никуда не придем. Песчинки раскалены, и здесь нет травы, нет деревьев, лишь изредка попадаются заросли каких-то кустов в колючках. Линия горизонта колеблется на другом краю земли, утопая в тумане и пыли. Хочется пить и есть, но ни питья, ни воды нет. Мы по-прежнему бредем друг за другом, наугад, ничего не понимая и словно кружась по кругу. Воздух уже становится сиреневым, когда мы, покинув пустыню, входим в страну свежести и влаги.

Здесь снова нас встречает травяной лес, но не такой высокий, с красивыми, гладкими и очень зелеными листьями и светлыми цветами. Мы так рады, что пришли сюда, и у нас вдруг появляется второе дыхание. Мы бежим по мягкой земле среди гладкой травы и вдыхаем аромат желтых цветов, нежный аромат, напоминающий о меде и ладане. Ночь опускается очень быстро, но здесь она не холодная. Ночь невесома, и тени легки, как дым. Ее сопровождает множество звуков: шепоты, вздохи, журчание невидимых фонтанов. Достаточно лишь увидеть этот нежный свет, услышать эти мирные звуки, чтобы понять: именно сюда мы стремились, именно тут средоточие всей страны. Теперь мы так далеки ото всего. Никто никогда не сможет возмутить этот покой. Мы затерялись где-то на бесконечной земле, отделенные от мира днями ходьбы через лес и пустыню. Мы носимся между гладкими стеблями травы, теряем друг друга из виду, потом, смеясь, снова друг друга находим. Но вот тьма сгущается, и мы засыпаем, не сходя с места, не в силах совладать со сном. Нам снится, что высокая, как гора, девушка сажает нас к себе на ладони. Она гладит нас по спине, голове, дует в волосы, потом осторожно ставит на землю и говорит с нами самым тихим голосом, на какой только способна, но он все [187] равно звучит громко, словно буря. Ее слова трудно разобрать. Может, она рассказывает нам о прошлом этой страны или объясняет дорогу. Завтра мы снова тронемся в путь. Мы пойдем еще дальше, в глубь этой бесконечной страны. Куда лежит наш путь? Может, до моря, до океана, чьи волны похожи на обрушивающиеся стены. Или до реки, такой широкой, что не видно противоположного берега, до реки с быстрым течением, которая с громоподобным ревом несет свои металлические воды. Или до уединенного мраморного храма посреди зеленого леса, храма, в котором обитают лишь обезьяны, бабочки да райские птицы. Хорошо узнать имя настоящей волшебной страны, обширной, древней, неведомой, где все так прекрасно, стремительно, таинственно и где мы учимся бесконечно странствовать просто так вместе с майскими жуками, медведками и листоедами.

[188]

Найя Найя очень любит ночь. Когда на улице темным– темно, а небо чистое и холодное, Найя Найя выходит из дома. В такие ночи ей под крышей не спится. Снаружи слишком много воздуха, а в маленьких жарких комнатках задыхаешься, нечем дышать. В городе слишком много улиц, слишком много электрических огней, а на улицах слишком много кафе и баров. В кафе и барах слишком много людей, которые пришли поболтать, послушать других, они издают звуки и машут руками.

Найя Найя набрасывает черный длинный плащ и крадется вдоль стен, стараясь держаться в тени. Когда Найя Найя видит, что идет какая-нибудь компания, она быстро прячется в дверном проеме и ждет, когда та пройдет. Самое трудное – пересекать освещенные участки под фонарями или перед витринами. Надо прошмыгнуть очень быстро, втянув голову в плечи. Но потом выходишь из города, и сразу становится хорошо.

Найя Найя идет по очень темной дороге между полей. Иногда по дороге катит легковая машина или грузовик, и Найя Найя скрывается за деревом или прячется в канаву. Фары увеличиваются в размерах – два слепящих пятна, глядящие прямо перед собой. Они удаляются, и Найя Найя смотрит, как два красных огонька исчезают в ночи. Затем она продолжает свой путь.

Отдалившись достаточно от города, когда все дома, комнаты, улицы, кафе слились в одно серо-красное пятно, Найя Найя сходит с большака на полевую тропинку, поднимается на покрытый елями холм. Здесь никого нет. Круглый холм стоит один-одинешенек посреди возделанного поля. Вверху на холме поляна с каменными глыбами, Из-за темноты Найя [189] Найя продвигается вперед осторожно. На поляне между камней она усаживается и закуривает сигарету.

Ветра нет, но холод чувствуется. Завернувшись в свой черный плащ, Найя Найя ложится на землю и смотрит на небо. Она не шевелится, и ее совсем не видно.

Над ней протянулось черное суровое без изъянов небо. Луны нет. Найя Найя напряженно, широко раскрыв глаза, всматривается в небо. Постепенно появляются звезды – точечки белого света, которые с трудом прорывают огромную черную массу. Они возникают из глубин ночи, каждая на своем месте – сначала крупные звезды и планеты, затем маленькие и затем совсем крошечные. Найя Найя глядит пристально, не мигая. Усилием воли она отыскивает каждую звезду, одну за другой. Это усилие длительное, почти болезненное, ведь ночная мгла густая и плотная и свету превозмочь ее непросто. Но Найя Найя хочет увидеть все звезды до одной. Растянувшись на спине, с лицом, обращенным к небу, она смотрит и смотрит не переставая. Дышит она глубоко, и в ее висках и шее стучит кровь. Холода, царящего на холме, Найя Найя не замечает.

Теперь все небо над ней – от востока до запада – расцвечено звездами, тысячами звезд, выступившими из ночной тьмы. Есть огромные, дрожащие, как голоса. Есть такие, которые еле видны, они то появляются, то исчезают, словно волны. Есть неподвижные светила, точки, которые испускают холодный свет, давящий на кожу щек. Вытянувшись под небом, Найя Найя чувствует, как в беспредельном застывшем пространстве растет ее тело. Ночь пуста. Найя Найя уже точно не знает, где находится. Может, круглый холм поднялся над землей выше гор, дальше ракеты. Дышать приходится с трудом, осторожно, осторожно – один вздох за десять тысяч лет. Тело окутывает холод, но не земной привычный холод, а отсутствие тепла, которое натягивает кожу и делает вас легкими, как воздух. Это пустота ночи, пустота пространства.

Вырастая в черном пространстве, Найя Найя пересекает границы стратосферы. Невидимая и легкая, она в центре обширной сферы, где поблескивают светящиеся точки. Перед ней линии дорог. Словно ее запустили на головокружительной скорости во все стороны сразу. Она движется в тишине, но уже не птицей, а на манер выпущенного газа. Кругом столько символических знаков. Их узнаешь и распластываешься перед ними. Непонятные рисунки следуют без конца.

[190]

Расширенный взор видит их, но не схватывает, потому что они пересекают сознание, не оставляя следов.

Теперь перед Найей Найей образ колеса, выписывающего фантастические имена. У Найи Найи кружится голова, когда она глядит на плывущее в черном пространстве колесо и читает, что написано.

Найя Найя неподвижно скользит в небе, словно направленный в пространство радар. Куда ей теперь? Куда? Найя Найя смотрит на звезды: одни ее пугают, другие кажутся друзьями, а есть и такие, к которым не подступиться.

Есть звезды прекрасные, например Андромеда, Пегас или Кассиопея. Найя Найя летит по вселенной навстречу созвездиям со скоростью тысячи километров в секунду. Они так далеки, так прекрасны! Найя Найя глядит на растянувшегося в небе Возничего с непомерно большой шеей и ногами. Ка– [191] пелла излучает свой двойной блеск. Летя к звездам, вы ни на йоту к ним не приближаетесь. Пролетаете 25 500 ООО ООО ООО миль, отделяющих вас от звезд, и при этом остаетесь на месте, паря в пространстве простым сгустком черной пустоты. Капелла сияет, подобно взгляду, она зазывает вас, притягивает к себе. Потом направление незаметно меняется, вы перескакиваете через миллионы парсеков и вот уже оказываетесь пленником другого взгляда – на вас глядят Альферац, Мирфак, Алголь. Светящиеся, почти неподвижные шарики тонут в пустоте. Они никуда не деваются. Каждую ночь они появляются вновь, блестящие, белые, жгучие. Канопус, альфа Центавра, Вега, Арктур, Сириус, Ригель, особенно Ригель, крошечный, но жгучий, как 10 ООО солнц. Его прищуренный белый глаз смотрит настойчиво и лихорадочно: красные и холодные Вольф 359, Проксима Центавра незаметно ползут своей дорогой. Найя Найя кружится, и ее расширенные зрачки охватывают пространство. Она ищет новые звезды: Денеб в созвездии Лебедя, Альфакка, Альтаир в созвездии Орла, Беллатрикс, Регул, Денебола в созвездии Льва, Кастор, Поллукс, γ Близнецов, αиβ – Овена, удивительные нестираемые рисунки, по которым медленно следуешь телом и лицом. Найя Найя прочерчивает большую кривую Пегаса, скользит сначала вдоль Офиукуса, потом вдоль Змеи. Пространство заполнено. Освещенное рассеянным светом, оно горит всеми своими огнями.

γ Дракона вдруг вырастает в размерах, оказываясь в центре огненного и эфирного вихря. Но по мере того, как Найя Найя, у которой кружится голова, спешит к ней, светящаяся сфера отступает, оставаясь вне пределов досягаемости. Большая Медведица, похожая на осьминога, распускает свои щупальца. Алькор и Дубхе, словно ослепительные фары, двумя болезненными точками давят на сетчатку глаз. Найя Найя держит теперь путь к уединенной звезде Гончих Псов, то белой, то зеленой, которая вращается вокруг своей оси. Но звезда удаляется быстрее взгляда все глубже и глубже в пустоту, и вскоре остается только еле видимая, мерцающая точка. Найя Найя в своем черном плаще странствует среди созвездий. Может, в один прекрасный день она вместе со всеми планетами достигнет солнечного апекса, и тогда Вега превратится в огромную блестящую сферу, заполняющую все небо.

Межзвездные странствия занимают немало времени. Появляются все новые звезды, медленно вращающиеся двойные шарики, Мизар, который кружится три тысячи лет, θ Орио– [192] на, γ Овена, и особенно одни из самых красивых, из тех, к которым нужно лететь до скончания века, – Процион, Сириус, Гончие Псы. Сириус так прекрасен, так близок! Вот Найя Найя уже у огромного огненного шара, пылающего при 10 000°. Плывущее вокруг него черное невидимое светило задерживает Найю Найю. Она неторопливо движется вокруг Сириуса, не сводя глаз с раскаленной центральной точки. Времени и пространства уже нет. Найя Найя движется по большому кругу, в середине которого Сириус, и так далеко от земли, солнца, галактики с ее 3000 миллионов звезд. Потом она опять погружается в непроницаемую тьму и ничего не видит, не чувствует. Пересекает пылевые пояса, светлые туманности, попадает в спираль Андромеды, потом в дыру Ориона. Там перед Найей Найей внезапно возникает широкий диск, бесплотный, как туман, – огромный диск Бетельгейзе. Вокруг такой большой звезды Найя Найя не вращается. Замерев на месте, она глядит расширенными глазами на блестящее шаровидное тело, огромное, как 50 миллионов солнц.

Она висит в пространстве, лицом к светилу, и ее омывает мягкий красный свет, прохладный и легкий, такой слабый, что во мгле его еле различаешь. Бетельгейзе так велик и так разрежен, что от него трудно оторваться. Нужно отступить назад, паря в пустоте, прикрыв глаза, чтобы не видеть звезды, которая наполняет вас подобно мысли, самой исполинской мысли во всей вселенной. Западая назад, Найя Найя описывает широкие круги. Она пролетает совсем рядом с γ Близнецов, пересекает большой поток теснящихся друг к другу белых звезд. Это термиты, и Найя Найя чувствует пощипывание по всему телу. По другую сторону Млечного Пути, в середине звездного скопления – Альдебаран. Он светит очень ярко, неподвижно, и его непреклонный взгляд отталкивает Найю Найю еще дальше. Времени и пространства нет. Найя Найя одновременно везде, во всех этих вечных узорах: Пегас, Ящерица, Геркулес, Лира, Дельфин, Волопас, Дева. Веки больше не ограничивают пространства, словно глаза Найи Найи вылезли из орбит и дрейфуют в ночи – еще две звезды, всевидящие и свободные. Внезапно ее неотвратимо притягивает к себе блистающий шар, плотный, немилосердно жгучий, от него так и веет мощью, шар, содрогаясь, большими порциями излучает в пространство свет. Его нельзя не заметить. Найя Найя глядит на звезду, и ею овладевает странный гипнотический сон. Это Алголь, де– [193] мон, в его огненном сердце столько красоты, что от этой звезды нельзя отвести взор. Алголь не такой легкий, как Бетельгейзе, и не такой жгучий, как Сириус. В стороне от других звезд, на краю Млечного Пути он то зажигается, то гаснет, отправляя через всю вселенную свои губительные с вето граммы. То разгораясь, то исчезая, он тревожит ночь, и все колеблется и пребывает в нерешительности. Найе Найе хотелось бы отдалиться от него. Она из всех сил старается отодвинуться назад, ускользнуть от волн Алголя. Но белая мерцающая звезда притягивает вас в свое поле, парализует вашу волю, сводит на нет ваши желания. Глядя на нее с горных круч, человек идет к краю пропасти, а корабли на море выносит на смертоносные рифы. Найя Найя ищет вокруг звезд-друзей, которые помогли бы ей развеять чары. Млечный Путь проходит так близко от Алголя, достаточно прыгнуть в пустоту, чтобы вас подхватило и понесло к Кассиопее, Денебу, Лисичке, Стреле, Альтаиру, чтобы медленный серовато-белый поток привел вас к дальним пределам неба, к похожему на остров Щиту, и дальше, к другому, незнакомому небу, где властвуют Скорпион, Гидра, Волк, Жертвенник, Тукан, а потом еще дальше, к магическому знаку в центре – к Южному Кресту, белеющему в ледяной ночи. Свет Алголя слабеет, Найя Найя откидывается назад и камнем падает в пустоту. Ее паденье длится часы или годы, так долго, что Найя Найя уже не помнит, когда оно началось. Алголь превращается в точку, еле заметную во тьме. И тут внезапно появляются два брата; их, замерших в пространстве, называют Плеядами. Солнце Альдебарана не подпускает их к себе, и они неподвижно висят в воздухе, окруженные звездной пылью, грустные и безмолвные. Однако Найя Найя рада встрече. Они такие спокойные. В них нет неистовости Сириуса или Альфакки, они не слишком ярки, но, когда глядишь на Плеяды, переполняешься необъяснимой радостью, как будто они действительно два стража в ночном пространстве. Долгое созерцание этой пары уничтожает страх Найи Найи перед Алголем. Наконец она медленно удаляется. Странствовать среди звезд хорошо тем, что тут ничего не надо понимать, не надо искать путь. Знай плывешь себе, то приближаясь к звездам, то покидая их в своем бесцельном движении. Тут нельзя потеряться, тут всегда есть светящиеся шарики, звездная пыль, начертанные знаки и этот большой белый поток, разделяющий небо надвое. Купаешься в нежном свете, чувствуя иногда холод, иногда жару, а иногда сча– [194] стье, и причина одна – свет. Кругом такая ширь, такие дали, что нет нужды думать, вернее, думаешь уже по-другому, это больше похоже на свободную речь, где каждое слово самодостаточно, звучит бесконечно и таинственным образом сочетается с другим.