Текст книги "Театр"

Автор книги: Жан Кокто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Двуглавый Орел
Перевод С. Бунтмана

Она ни на что не могла рассчитывать, даже на случай. Ибо есть жизни, в которых нет места случаю.

О. де. Бальзак

Предисловие

Мы знаем, как странно умер Людвиг II Баварский и сколько было всего написано в попытках разгадать тайну его смерти. Перечитывая некоторые из этих текстов, я подумал, что было бы интересно и своевременно затеять некую большую театральную игру, придумав историческое происшествие того же порядка и написав пьесу, проливающую свет на его тайну.

Чтение книг о смерти короля снова погрузило меня в атмосферу этой семьи, члены которой, неспособные создавать шедевры, сами стремились стать таковыми, даже если это оканчивалось для них, как и положено, всеми возможными бедами.

Мне нужно было придумать историю, место действия, главных и второстепенных героев, способных ввести публику в заблуждение и польстить ее пристрастию к узнаванию, которое она предпочитает познанию, ибо это требует меньших усилий.

Прекрасное исследование Реми де Гурмона в «Литературных портретах» подарило мне образ моей королевы. Она должна была быть до наивности гордой, грациозной, порывистой, смелой, элегантной и чуткой к зову судьбы, подобно императрице Елизавете Австрийской. Я даже взял целиком две или три фразы, которые ей приписывают.

Подлинное несчастье этих коронованных особ, чьи достоинства намного выше уготованной им роли, состоит в том, что они скорее идеи, чем живые существа. И зачастую они погибали, повстречавшись с другою идеей. И тогда я подумал, что выведу на сцену две идеи, столкну их друг с дружкой и поставлю в такие обстоятельства, в которых они принуждены будут материализоваться. Королева – анархистка по духу и царственный по духу анархист… Если преступление не совершается сразу, если они говорят между собой, если речь уже не идет об ударе ножом в спину у пристани на Женевском озере, наша королева не замедлит превратиться в женщину, а наш анархист – снова стать мужчиной. Каждый из них предает свое дело – для дела, что станет их общим. Они объединяются в созвездие или, скорее, во вспыхнувший на мгновение и тут же исчезнувший метеор.

Вот уже некоторое время меня волнует вопрос: чем вызван определенный упадок драмы, почему активный театр сдает свои позиции театру словесному и режиссерскому? По-моему виноват в этом кинематограф, потому что, с одной стороны, он приучил публику видеть героев в исполнении молодых актеров, а с другой – выработал у актеров привычку говорить тихо и как можно меньше двигаться. Это привело к тому, что поколебались самые основы театральной условности, исчезли «Священные чудовища», чьи ухватки, модуляции голоса, маски престарелых хищников, мощные грудные клетки, рукотворные легенды как раз и придавали искусству необходимый объем, когда актер возвышался над залом, отдаленный от публики подмостками и всепожирающими огнями рампы. Старики-Оресты и старухи-Гермионы, увы, вышли из моды, и, лишившись кариатид, рухнули с ними великие роли. Им на смену пришли, даже порой не отдавая себе в этом отчета, слова во имя слов и режиссура. Слова и режиссура приобрели такое значение, о котором ни Сара Бернар, ни де Макс, ни Режан, ни Муне-Сюлли, ни Люсьен Гитри даже и не догадывались. И это на тех самых подмостках, по которым ходили наши патриархи, где режиссура осуществлялась сама собой, а декорации никогда не заслоняли собою актера.

Поэтому я был в таком восторге от «Ричарда III» в театре «Олд Вик», где все, начиная от походки дам, кончая тем, как Лоуренс Оливье приволакивает ногу и откидывает назад волосы, – сплошные находки; где старые полотна похожи на старые полотна, костюмы – на старые костюмы, актеры – на старых добрых актеров, тогда как каждая деталь придумана для того, чтобы выявить гений комедианта, от начала до конца сохраняющего объемность роли, не упрощая при этом игры своих товарищей.

Появление комедианта-трагика – великое новшество театра наших дней. Укрупнив до предела черты комедии, но не становясь нелепым, он возвращает нам великолепные ужимки, которых нас лишил экран. Г-н Жан Маре дал тому первый пример в «Ужасных родителях», когда решил играть вопреки «вкусу», короче говоря, жить, кричать, плакать и двигаться так, как по его мнению это делали его знаменитые предшественники.

Другой пример подобных устремлений был дан в «Британнике», где он же стал незабываемым Нероном.

Без Эдвиж Фейер, достойной самых великих ролей, без Маре, доказавшего свою состоятельность, я никогда бы не решился возвести эту махину, столь изнурительную для нынешних актеров.

P.S. Хочу добавить, что великая роль не имеет ничего общего с пьесой. Одним из чудодейственных качеств Расина было умение писать пьесы и великие роли одновременно. Г-жи Сара Бернар и Режан, г-да де Макс и Муне-Сюлли прославились во множестве средних пьес, когда великие роли служили только предлогом для того, чтобы оттенить их актерский гений. Свести воедино две силы: человечную пьесу и великую роль – не в этом ли путь к спасению театра и возвращению ему действенности?

Опасная затея. Ведь очевидно, что настоящая публика избегает слишком интеллектуального театра. Но и самая высокая элита, отвыкая от мощного действия, убаюканная разговорами, может очень плохо воспринять шумное пробуждение театра, перепутав его с мелодрамой.

Ну и что с того? Так нужно.

Подчеркну, что несколько «геральдическая» психология действующих лиц в той же степени относится к собственно психологии, в какой фантастические фигуры зверей (Лев, несущий хоругвь, Единорог, смотрящийся в зеркало) похожи на реально существующих животных.

Трагедия Кранца навсегда останется загадкой. Как убийца проник в покои королевы? С помощью каких угроз он пробыл у нее три дня?

Заколотую в спину королеву нашли в библиотеке, на верхней площадке лестницы. Она была одета в амазонку и шла к окну, чтобы приветствовать своих солдат. При этом в первый раз лицо ее было открыто.

Убийца лежал у подножия лестницы, испепеленный ядом. Описать эту трагедию можно по-разному: исторически, научно, поэтически, страстно, тенденциозно – и каждое из этих описаний будет правдоподобно.

Действующие лица

Королева, 30 лет

Эдит фон Берг, 23 года

Станислав, прозванный «Азраилом», 25 лет

Феликс фон Вилленштейн, 36 лет

Граф Фён, 45 лет

Тони, глухонемой негр, слуга королевы

Акт I

Декорация представляет одну из спальных комнат королевы в замке Кранц. Ибо королева часто меняет замки и каждый вечер – комнаты: никогда не ложится спать в одном и том же месте. Случается, что некоторое время спустя она возвращается в покинутую комнату. Я только хотел сказать, что она никогда не спит в одних и тех же покоях две ночи кряду.

Эта спальня довольно просторна. Середину ее занимает кровать с балдахином. Справа наискосок – высокое открытое окно, выходящее в парк. Через него смутно виднеются верхушки деревьев. Слева наискосок – огромный портрет короля и горящий камин. Его пламя заставляет предметы отбрасывать причудливые тени. Сейчас ночь. Грозовая ночь: сверкают молнии, но грома не слышно. Канделябры. Горят свечи – другого света королева не выносит. На первом плане, недалеко от камина стоит небольшой стол, покрытый скатертью – единственное белое пятно среди пляшущих теней, полумрака, отблесков огня и вспышек молний. На столе – легкий ужин: бутылка вина в ведерке со льдом, козий сыр, мед, фрукты и крестьянские пироги, скрученные вензелями. На столе же – серебряный канделябр, свет его падает только на скатерть. Два прибора – один напротив другого – и два пустых кресла. Маленькая потайная дверь, замаскированная портретом короля, выходит в коридор, по которому королева обычно проникает в свои покои. На первом плане справа – двустворчатая дверь. При открытии занавеса Эдит фон Берг, чтица королевы, собирается поставить на стол канделябр. Феликс, герцог Вилленштейн, подкладывает полено в огонь. На Эдит вечернее платье, в руке ее канделябр. Феликс в придворном мундире.

Сцена 1

Эдит. Феликс, вы очень неловки.

Феликс (стоит вполоборота, в руке у него полено). Спасибо.

Эдит. Итак, вы даже неспособны положить как следует полено в камин?

Феликс. Я не решался положить его в огонь, потому что не был уверен, что камин стоило разжигать. Гроза идет. Очень душно.

Эдит. Ваше мнение никого не интересует. Оставьте его при себе и бросьте полено в огонь. Королева любит смотреть на огонь. Она любит огонь и открытые окна.

Феликс. На ее месте я приказал бы закрыть окна и не велел бы разжигать огня. Сквозь открытые окна горящий камин привлекает мошкару и летучих мышей.

Эдит. Королева любит мошкару и летучих мышей. А вы любите королеву, Феликс?

Феликс (роняет полено и выпрямляется). Что?

Эдит. Что с вами? Я спросила, любите ли вы королеву и любите ли вы ей подчиняться, или же вы предпочитаете следовать вашим собственным вкусам и еще ей их навязывать?

Феликс. Стоит вам открыть рот, как вы произносите нечто для меня неприятное.

Эдит. Вы сами в этом виноваты, мой дорогой Феликс.

Феликс. Скажите тогда, что я должен делать, чтобы вам понравиться?

Эдит. Ничего.

Феликс. Нет, скажите. Очень любопытно было бы знать.

Эдит. Исполнять свои обязанности.

Феликс. Ах, вот оно как! Что же, я совершил ошибку?

Эдит. Вы совершаете ошибку за ошибкой, и ваша неловкость переходит всякие границы. Вы даже не понимаете, что делаете. Всякий раз вы будто заново открываете для себя придворный этикет и церемониал.

Феликс. Ее Величество охотно пренебрегает этикетом и церемониалом.

Эдит. Именно поэтому ее свекровь эрцгерцогиня обязала меня следить за повсеместным и неуклонным их соблюдением.

Феликс. Вы служите королеве волею эрцгерцогини. Я служу королеве волею короля.

Эдит. Король умер, любезный мой Феликс, а эрцгерцогиня жива. И вам не следует этого забывать. (Пауза. Кивает.) Кресла.

Феликс. Что, кресла? (Эдит пожимает плечами.) Ах! Ну конечно!.. (Отодвигает каждое из кресел чуть дальше от стола.)

Эдит. Канделябр…

Феликс. Какой канделябр?

Эдит. Должна ли я вам напоминать, что только герцог может притронуться к столу королевы, если королева ужинает в своей спальне. Вы изволили поставить один канделябр. Где другой?

Феликс (ищет повсюду взглядом). Как же я глуп!

Эдит. Вы сами это сказали… Феликс!

Феликс (устремляется к ней). О Господи! (берет у нее из рук канделябр и ставит на стол.) Эдит, вы мне показались такой прекрасной с канделябром в руке, и я совершенно забыл, что должен был давно у вас его забрать.

Эдит (с нарастающей иронией в голосе). Вам показалось, что я прекрасна с канделябром в руке?

Феликс. Вы были прекрасны. (Пауза. Отдаленный гром.) Я не люблю грозу.

Эдит. Королева будет довольна. Она обожает грозу и все время смеется надо мной, потому что я грозу ненавижу не меньше вашего. Помните, год назад, как раз накануне нашего отъезда в Обервальд, здесь тоже была гроза. Королева не отходила от окна. При каждой вспышке молнии я умоляла ее отойти в глубь комнаты. Она смеялась и кричала: «Еще одна, Эдит, еще одна!» Чего мне только стоило не дать ей убежать в сад, под ливень, где молнии с корнем вырывали деревья. Сегодня утром она сказала: «Мне повезло, Эдит. В первую же ночь в Кранце у меня будет гроза».

Феликс. Ей нравится все, что неистово, все, что жестоко.

Эдит. Зарубите себе это на носу, мой милый герцог.

Феликс. Но ваша жестокость ей не нравится, Эдит.

Эдит. Она сама мне это говорит, но если бы я была мягкой и податливой, она ни минуты бы меня подле себя не продержала.

Феликс. И это означает, что поскольку я, по вашему мнению, мягкий и податливый, она с трудом выносит мое присутствие.

Эдит. Для Ее Величества вы не более чем часть меблировки, неодушевленный предмет, дорогой мой Феликс. Очень важно, чтобы вы смирились с этой ролью.

Феликс. Я был другом короля.

Эдит. Без сомнения, это единственная причина ее снисходительного к вам отношения.

Феликс. В карете, во время путешествия, она четырежды обратилась ко мне.

Эдит. Из вежливости. Быть вежливой в путешествии для нее так же необходимо, как надеть теплые перчатки. Она говорила с вами о горах, о снеге, о лошадях. Заговаривая с кем-нибудь, она обращает к собеседнику только ту часть своего «я», в которой может найти нечто с ним общее. Не ищите здесь повода для смехотворной экзальтации.

Феликс (после паузы и раската грома). Но… да простит меня Господь, Эдит… Может быть, вы ревнуете?

Эдит (заливаясь безумным смехом). Ревную? Я? Кого, к кому? К чему? Надо же! Ревную! Я требую, чтобы вы сейчас же объяснили мне смысл этой оскорбительной догадки. Я не решаюсь – вы слышите – не решаюсь понять ее.

Феликс. Спокойно, Эдит, спокойно. Во-первых, это вы меня беспрестанно оскорбляете. Вы, а не я. Затем, если вы хотите знать правду, мне кажется, я понял, что моя нервозность при виде этого пустого места (указывает на одно из кресел) очень вас раздражает, и вы теряете над собой контроль.

Эдит. Это просто по-ра-зи-тель-но! Итак, я не ошиблась. Знаете ли вы, господин фон Вилленштейн, что за памятную дату мы сегодня отмечаем? Десять лет назад, день в день, ваш повелитель король Фридрих был убит почти тотчас же после своего бракосочетания. Вы были свидетелем этого злодеяния. Куда же направлялись король, королева и их свита? Именно туда, где мы с вами сейчас находимся. У вас короткая память. И вы плохо знаете свою королеву. В эту грозовую ночь, в комнате, которая должна была стать их брачным покоем, Ее Величество будет ужинать с тенью короля. Вот кто тот таинственный гость, к которому вы позволяете себе ревновать. Вот вы какой человек: позволяете себе любить королеву, как мужчина женщину, да еще ревнуете ее к тени короля.

Феликс. Вы с ума сошли!

Эдит. Забавно это слышать от вас. Нет, я с ума не сошла. Я с ума сходила. Имела глупость сходить по вас с ума.

Феликс (пытается ее успокоить). Эдит!..

Эдит. Оставьте меня в покое. Королева одевается и не может нас услышать. Дайте уж мне договорить.

Феликс. Эрцгерцогиня была против нашей женитьбы.

Эдит. У эрцгерцогини орлиная зоркость. Она вас поняла раньше, чем я. И если вы хотите знать, почему я к вам переменилась, так это она мне открыла глаза. «Этот молодой повеса не любит вас, моя милочка. Посмотрите на него повнимательнее. Он хочет любым способом приблизиться к королеве». Удар был жесток. Первое время я хотела думать, что эрцгерцогиня просто боится, как бы одна из ее фрейлин не подпала под влияние одного из друзей короля, из тех, по чьей вине, как она полагала, король женился на принцессе, которую она никогда не любила. Я пыталась быть глухой и слепой. Но я все видела и все слышала.

Феликс. И что же вы увидели? Что же вы услышали?

Эдит. Я увидела, какими глазами вы смотрите на королеву. Я увидела, как вы краснеете, будто юная дева, стоит только ей к вам обратиться. Что же до меня, то вы даже не пытались больше мне лгать. Не прошло и недели, как вы перестали ломать комедию, вы начали обращаться со мной как с соперницей, как с человеком, чья проницательность становится между королевой и вами. Осмельтесь только мне возразить.

Феликс. Зачем мне нужно было ваше посредничество, ведь, если я не ошибаюсь, я в той же мере приближен к королеве, что и вы.

Эдит. В той же мере! Я чтица королевы и ее единственная наперсница! Не путайте мое положение с положением слуги в доме Ее Величества.

Феликс. Все мы слуги в доме Ее Величества.

Эдит. Королева не любит вас, Феликс. Смиритесь с этим. Она вас не любит, и я вас больше не люблю.

Феликс. Откровенность за откровенность. Должен вам признаться, что мне не нравится ваша роль платной осведомительницы эрцгерцогини.

Эдит. Да как вы смеете!

Феликс. Раз уж мы завели этот разговор, доведем его до конца. Я любил вас, Эдит, и может быть я вас еще люблю. Вы утверждаете, что я вас не люблю, потому что люблю королеву. Возможно. Но бросить тень на королеву это чувство не может. На вас тоже. Моя любовь к королеве – поклонение божеству. А божество вне досягаемости, я мечтал о том, как мы оба будем ее любить. Это невозможно, потому что вы женщина, а королева – нет. Поскольку вы не хотите меня понимать, поскольку эрцгерцогиня не дозволяет вам стать спутницей моей жизни, в моей жизни не будет спутницы. Мне хватит и того, что я буду служить вместе с вами, и счастье свое я буду искать в случайно пойманной улыбке королевы.

Эдит. Вы забываете, что с тех пор как умер король, она только мне показывает свое лицо.

Феликс. Ни вуаль, ни веер не могут помешать ее лицу пронзить мое сердце.

Эдит. Однажды я у вас спросила, сможете ли вы меня любить в сиянии королевы – ведь я предвидела ваше безумие. И вы же сами мне объяснили, что невозможно любить женщину, которая прячет лицо, – любить призрак.

Феликс (очень тихо, подойдя вплотную к Эдит). Я видел ее лицо.

Эдит. Что?

Феликс. Я видел ее лицо.

Эдит. Где?.. Как?..

Феликс. Это было в Вольмаре. Я шел галереей Ахилла. Вдруг хлопнула дверь – только королева может себе позволить так хлопать дверями. Я притаился за подножием статуи. Сквозь ноги Ахилла, как через огромную лиру, я видел пустоту галереи, уходящую вдаль. Тут появилась королева, ее фигура вырастала на глазах. Она шла прямо на меня, Эдит, одинокая, одна на всем белом свете. Я – как охотник, целящийся в дичь, а та и знать не может, что рядом человек. Королева шла, без веера и без вуали, в длинном черном платье, с высоко поднятой головой, маленькой, будто отъятой от тела, как будто это разъяренная веселая толпа несет на пиках головы аристократов. Я видел, королева страждет. От боли. Ее руки будто силятся сомкнуть уста открытой раны, которые зовут на помощь. Так, с силой прижимая руки к груди, она и шла, покачиваясь. Все ближе. Смотрела прямо на мой тайник. Остановилась. Целое невыносимо долгое мгновение стояла недвижно. Быть может, она хотела устремиться навстречу воспоминаниям о Фридрихе, но не решалась? И вдруг она, такая храбрая обычно, пошатнулась, но, опершись на раму одного из зеркал, выпрямилась снова и, все еще не зная, что предпринять, повернулась и походкою лунатика направилась к дверям, в которые она вошла мгновение назад. Клянусь вам, Эдит, я видел то, что видеть запрещается, сквозь мраморную лиру я видел то, на что нельзя смотреть, не рискуя умереть на месте от любви. Или от стыда. Преступное сердце билось так сильно, что я боялся, вдруг она услышит, обернется, обнаружит меня и, вскрикнув, упадет замертво. Но нет. Во все глаза я смотрел на нее, а она удалялась от подножия статуи. Представьте себе горбатого жокея, который уводит после скачки охромевшего чистокровного скакуна. Представьте себе силуэт несчастной женщины, увлекаемой водами золотого зеркального потока. Дверь хлопнула. И это был конец. Я видел лицо королевы, Эдит. Я видел королеву. Ни вы, ни кто-либо другой ее не видели.

Долгая пауза. Слабый раскат грома.

Эдит (сквозь зубы). Горбатый жокей, хромая лошадь! Да походка королевы славится на весь мир.

Феликс. Она страдала, мучительно страдала, Эдит. Этого зрелища я никогда не забуду. Она шла, ощетинившись кинжалами, будто испанская дева. Лицо ее было настолько прекрасно, что становилось страшно.

Эдит. Да, конечно… Это серьезнее, чем я предполагала.

Феликс. Если бы я кого-нибудь убил или ограбил, мне было бы легче признаться.

Эдит. Что ж, у нас хотя бы будет общая тайна.

Феликс. Если королева узнает, я убью себя.

Эдит. Это она вас убьет. Она на это способна. Она первоклассный стрелок.

В комнате раздается протяжный звонок.

Феликс. Королева!

Эдит. Вы уйдете перед последним звонком. Я должна быть одна при появлении Ее Величества. Уходите скорее.

Феликс(тихо, собираясь уйти). Я видел королеву, Эдит. Она покойница.

Эдит (топает ногой). Выйдете вы или нет?

Открывает дверь справа выпускает Феликса и закрывает.

Сцена 2

Эдит подходит к окну. Гром гремит все сильнее, вспышка молнии очерчивает во тьме парка силуэты верхушек деревьев. Листья начинают трепетать от дождя. Эдит с опаской отстраняется. Последний звонок. Она идет к столу. Проверяет приборы, кресла, бросает взгляд на камин. Портрет поворачивается вокруг оси. Появляется королева. Она прикрывает лицо черным кружевным веером. На ней полное придворное одеяние, ордена, перчатки, драгоценности. Хлопает за собой дверью, вход королевы сопровождается вспышкой молнии и порывом ветра, резко колеблющим пламя свечей. Эдит делает реверанс.

Королева. Вы одна?

Эдит. Да, Ваше Величество. Герцог Вилленштейн ушел после первого звонка.

Королева. Хорошо. (Захлопывает веер и бросает его на кровать.) Что за жалкое пламя. (Наклоняется к камину.) Узнаю Феликса. Он, конечно, засмотрелся на вас и кое-как побросал поленья в огонь. Неужели кроме меня здесь некому разжечь камин? (Поправляет ногой одно из поленьев.)

Эдит (хочет к ней броситься). Ваше Величество!..

Королева. Девочка моя, да как же с вами скучно! Я сожгу туфлю, подол загорится. Вы это хотели сказать? Я всегда знаю заранее, что вы мне скажете.(Гроза все усиливается.) Прекрасная гроза.

Эдит. Ваше Величество желает, чтобы я закрыла ставни?

Королева. И этой фразы я от вас ждала. (Подходит к окну.) Ставни! Закрыть окна, законопатить щели, шторы задернуть, спрятаться за шкаф. Лишить себя такого зрелища. Деревья стоя спят и дышат беспокойством. Они боятся грозы, будто стадо овец. Эта погода для меня, Эдит, и ни для кого больше. Я тоже молнии мечу, как небо. Хорошо бы сесть на лошадь да промчаться по горам. Мой конь бы испугался, а я бы только посмеялась над его страхами.

Эдит. Дай Бог Вашему Величеству избежать молнии.

Королева. У молнии свои капризы – у меня свои. Пусть, пусть она войдет, Эдит. Я возьму хлыст и выгоню ее из спальни.

Эдит. Молния расщепляет деревья.

Королева. Ну уж мое родословное древо ей не захочется валить. Оно слишком ветхое. Само сломается. Без посторонней помощи. Сегодня с самого утра все старые кривые ветви предчувствовали грозу. Мне на радость. Король велел построить Кранц до нашего знакомства. Он тоже любил грозу и потому избрал этот перекресток, где небо так и ярится, паля из всех орудий. (Очень сильный удар грома. Эдит крестится.) Вам страшно?

Эдит. Мне нисколько не стыдно признаться Вашему Величеству, что я боюсь.

Королева. Боитесь? Умереть?

Эдит. Мне страшно. Просто страшно. Беспричинный страх.

Королева. Забавно. Я никогда ничего не боялась, кроме покоя. (Идет к столу.) Всё на месте?

Эдит. Всё. Я следила за герцогом.

Королева. Называйте его Феликсом. До чего же вы меня раздражаете, когда говорите «герцог».

Эдит. Я соблюдаю этикет.

Королева. Знаете, почему я так люблю грозу? Я люблю грозу, потому что она рвет в клочья все возможные правила и своим неистовым беспорядком нарушает древний этикет деревьев и животных. Моя свекровь эрцгерцогиня – этикет. Я же – гроза. Понятно, почему она меня боится, почему она со мной борется, следит за мной издалека. Вы ей, конечно, напишете, что я сегодня ужинала с королем.

Эдит. О, Ваше Величество!..

Королева. Надо написать. Она воскликнет: «Бедняжка сошла с ума!» А ведь я сочиняю этикет. Она должна быть довольна. Можете идти спать, Эдит. Забирайтесь под одеяло, помолитесь и постарайтесь уснуть. Вы, наверное, устали с дороги. Если мне что-нибудь понадобится, я позвоню Тони. Он тоже боится грозы. Он рано спать не ляжет.

Эдит. Эрцгерцогиня накажет меня, если узнает, что королева осталась в одиночестве.

Королева. Кому вы подчиняетесь, Эдит, эрцгерцогине или мне? Приказываю вам оставить меня одну и ложиться спать.

Эдит (сделав глубокий реверанс). Боюсь, что во втором пункте приказа, я не смогу подчиниться воле Вашего Величества. Заснуть я не смогу. Я буду готова оказать любую услугу Вашему Величеству, если мое присутствие покажется ему необходимым.

Королева. Мы договорились, не так ли? Этикет позволяет вам входить в мою спальню в любое время дня и ночи. Но мой этикет, мой (голосом выделяет это слово), мой собственный этикет требует, чтобы этой ночью никто не входил в мою спальню, даже если молния попадет в замок. Такова наша воля. (Смеется.) Воля, воля! Последнее прибежище царей. Последний шанс. Это в каком-то смысле их свобода воли. Доброй ночи, фрейлейн фон Берг. (Смеется.) Я пошутила. Спокойной ночи, милая моя Эдит. Меня разденут камеристки. Они не спят, а только дремлют. Идите, ложитесь спать или спрячьтесь под стол, или поиграйте в шахматы. Вы свободны. (Машет ей рукой. Эдит трижды приседает, пятится и выходит в дверь справа.)

Сцена 3

Оставшись одна, королева некоторое время стоит неподвижно против дверей. Прислушивается. Подходит к окну и вдыхает аромат грозового парка и дождя. Раскат грома и яркая вспышка молнии. Королева идет к столу, проверяет, ровно ли горят свечи и все ли устроено так, как она хотела. Берет кочергу и ворошит угли в камине Останавливается перед портретом короля. Королю на портрете двадцать лет, он изображен в костюме горца. Королева протягивает руку к портрету.

Королева. Фридрих!.. Пойдемте, мой милый. (Делает вид, что под руку ведет короля к столу. Вся эта сцена будет сыграна так, как если бы король действительно находился в комнате.) Мы заслужили минуту покоя. Мы одни, и гроза для того и бушует, чтобы ничто в мире нас не потревожило. Небо гремит, огонь пылает, а на столе деревенский ужин, какой нам всегда подавали, когда мы охотились на горную серну.

Выпьем, мой ангел. (Вынимает бутылку из ведерка со льдом и наполняет бокалы.) Чокнемся. (Легонько чокается своим бокалом с тем, что предназначен для короля.) Настоящее вино, для настоящих горцев. Вот мы и отвлечемся от всех этих жутких церемоний. Фридрих, ну и гримасу вы там состроили. – Что? – А, венец. Не для вас венец, не для вас; милый вы мой, несчастный: бедняга архиепископ чудом каким-то водрузил его вам на голову. Чуть не свалился. А вы чуть не рассмеялись. А эрцгерцогиня все приговаривала, каждые пять минут: «Держитесь прямее». Я и держалась прямо. Как во сне прошла сквозь толпу, сквозь крики, хлопушки и дождь из цветов. Да, ни секунды без испытания, бесконечный апофеоз

А вечером мы сели с вами в почтовую карету, и наконец мы здесь. Садимся ужинать. Мы больше не король и королева – мы любящая пара. Даже не верится. В карете я все время повторяла: «Нет, это невозможно. Мы никогда не будем одни». (Гроза бушует.) Ну а теперь, Фридрих, поскольку вы спокойно пьете и едите, смеетесь, поскольку с нами нет эрцгерцогини и она не может мне этого запретить, я погадаю вам на картах. Когда мы ездили на охоту, иногда мы тайком заходили к цыганкам. Ты помнишь?.. Я тогда и научилась… Ты уводил меня на чердак дворца, чтобы никто нам не смог помешать… (Встает из-за стола и идет за колодой карт, которая лежит на камине. Берет колоду, тасует.) Сними. (Кладет колоду на стол и делает так, будто это король снял. Потом садится и раскладывает карты веером.) Полная колода. (Пробиваясь сквозь шум грозы, вдали раздается выстрел, за ним другой, третий. Королева поднимает голову и замирает.) Надо же, и тут хлопушки. Здесь, в Кранце. Стреляют, Фридрих, стреляют. Ну что у нас тут? (Раскладывает веером всю колоду.) Конечно, все одно и то же. Можно тасовать и перетасовывать, карты упрямо говорят одно и то же. Упрямо. У меня – черный веер, и я им закрываю лицо. У судьбы – черно-красный, и она им лицо свое открывает. И выражение того лица не меняется. Смотри, Фридрих. Ты, я, предатели, деньга, хлопоты, смерть. Гадаем мы в деревне, гадаем мы на чердаке или в Кранце, карты говорят нам только то, что мы и так знаем. (Пересчитывает пальцем.) Один, два, три, четыре, пять – дама. Один, два, три, четыре, пять – король. Один, два, три, четыре, пять… (Снова раздаются выстрелы.) Послушай Фридрих… (Вновь принимается считать.) Один, два, три, четыре, пять… Злая женщина… ты ее узнаешь?.. Один, два, три, четыре, пять… брюнетка, молодая – Эдит фон Берг – один, два, три, четыре, пять – денежные хлопоты. (Смеется.) Это все твой разорительный театр да мои ненавистные замки. Один, два, три, четыре, пять – злой человек. Привет вам, граф Фён, вы всегда тут как тут. Один, два, три, четыре, пять – смерть. Один, два, три, четыре, пять. (Стрельбы приближаются. Королева замирает, подняв указательный палец. Смотрит в окно. Снова начинает считать.) Один, два, три, четыре, пять. А вот и юноша блондин, который нас когда-то так заинтриговал. Кто это, Фридрих? Хотела бы я знать… Один, два, три, четы ре, пять…

Сверкает молния и раздается мощный раскат грома. Яркая вспышка. Внезапно над парапетом балкона возникает тень человека, который переваливается через перила, падает, встает и появляется в проеме балконных дверей. Это молодой человек, точная копия короля, каким тот изображен на портрете, на нем одежда горца, он весь промок, и вид у него загнанный. Правое колено испачкано кровью.

Сцена 4

Королева (испускает страшный вопль). Фридрих! (Резко встает и замирает позади стола. Молодой человек все так же неподвижно стоит посреди комнаты.) Фридрих!.. (Отталкивает стол и сметает с него карты. В то мгновение, когда она устремляется к видению, молодой человек падает во весь рост. Слышны выстрелы и крики. Королева уже вышла из-за стола. Без колебаний она устремляется к потерявшему сознание юноше, оборачивается, хватает салфетку, окунает в ведерко со льдом, становится на колени перед молодым человеком, хлещет его по лицу мокрой салфеткой. Приподнимает. Он открывает глаза и осматривается, всю последующую сцену королева покажет нам решимость и спортивную ловкость, неожиданные при ее хрупком сложении.) Быстро. Сделайте над собой усилие. Поднимайтесь. (Пытается его приподнять.) Вы слышите меня? Поднимайтесь. Вставайте немедленно. (Молодой человек пытается подняться, пошатывается и встает на колени. В этот момент раздается звонок.) Вы у меня встанете. (Берет его под мышки и поднимает. Молодой человек стоит, пошатываясь, будто пьяный. Королева дергает его за волосы. Он делает шаг. Королева говорит тихо, увлекая его к балдахину.) Поймите меня. У вас есть одна секунда, чтобы спрятаться. Сюда идут. (Второй звонок.) Давайте, давайте. (Толкает его под балдахин.) И не шевелитесь. (Стук в дверь справа.) Если вы пошевельнетесь, если вы свалитесь с кровати, вы погибли. Вы и так все тут кровью испачкали. (Срывает меховое покрывало и бросает на ковер. Громко.) Кто там? Это вы, Эдит?

Голос Эдит (из-за дверей). Ваше Величество!

Королева. Ну, входите.

Входит Эдит и закрывает за собой дверь. Она бледна и очень взволнована. С трудом открывает рот.

Королева. Что с вами? Я отдаю вам приказания, а вы их не исполняете. Объяснитесь. Вы больны?

Сцена 5

Эдит. Это было так важно. Я считала, что могу себе позволить..

Королева. Что это было так важно? Вам что-нибудь померещилось? Призрак? Что с вами? Вот слушаться меня – это важно.