Текст книги "Таинственный труп"
Автор книги: Жан-Франсуа Паро
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Глава VIII
СОБАЧЬЯ ТРАПЕЗА
Не хуже моего тебе известно,
Что шагу не ступить, чтоб не наткнуться
На каверзу иль на подвох.
Реньяр
Четверг, 13 февраля 1777 года.
Они перерыли весь дом в поисках сбежавшей девицы, но нашли только следы ее пребывания: неплотно прикрытые двери, исчезнувшее старое платье служанки, а главное, кучер, который должен был приехать и забрать Николя, так и не явился. Видимо, Киске удалось каким-то образом уговорить его отвезти ее в Париж. Комиссар, давно знавший кучера, добродушного и наивного парня, готов был поверить, что он согласился ехать в столицу, но вряд его могли уговорить поехать в другую сторону. Поэтому он решил, что, как только прибудет в Париж, он отыщет экипаж и спросит у кучера, где тот высадил девицу. Иллюзий он не строил: очутившись в городе, она немедленно затеряется в толпе и даже носа не покажет там, где ее могут искать. Напрасно устраивать засаду, когда козочка уже скрылась в кустарнике. Но чем объяснить это исчезновение? Какие основательные причины внезапно побудили ее к бегству? Ведь здесь, в доме у Семакгюса, она нашла и помощь, и покровительство! Какое событие, какое стечение обстоятельств заставили ее так поступить? Быть может, она действовала как птичка: как только разжали руку, так она и упорхнула, полетела куда глаза глядят? Все же он подозревал иное, но пока решил не делиться своими подозрениями. Радость от вечера, проведенного в Вожираре, была омрачена.
Чтобы Николя как можно скорее попал в Париж, Семакгюс приказал запрягать. Утро сулило дурную погоду на весь день. Неожиданно потеплело, сухой морозный воздух сменился влажным и промозглым. Густой туман, повисший на высоте человеческого роста, искажал окружающие предметы. На полпути к Инвалидам они столкнулись с препятствием: телега угодила колесом в промоину и перегородила дорогу. С громким криком натянув поводья, кучер остановил лошадей, спрыгнул с козел и отправился вытягивать телегу. Николя последовал его примеру; оглядевшись, он с удивлением отметил некоторую странность создавшегося положения. Вокруг не было ни души. Получается, что возница отлучился за помощью? Николя попытался подобраться к телеге, дабы утихомирить тяжеловесную лошадь: с громким ржанием она рвалась из упряжки и била копытами об землю, разбрызгивая вокруг себя грязь. Он ласково пошептал ей в ухо; животное успокоилось и задрожало, почувствовав легкое прикосновение его руки; он нежно погладил ее по морде.
Вытащить телегу оказалось задачей нелегкой. Вокруг по-прежнему не было ни души. По обеим сторонам дороги вперемежку с ветхими хижинами тянулись огороды и заросли кустарника, поодаль прозябали заброшенная стройка и полуразрушенная мельница. Всматриваясь в недостроенное крыло здания, Николя заметил, как из окна его вылетела струйка дыма; прогремел выстрел, и он, ощутив сильный удар в голову, рухнул на землю. Обезумевшая лошадь встала на дыбы, отчаянным усилием дернула повозку и, заскользив на повороте, наконец выдернула колесо из промоины и потащила разболтанную повозку дальше, по грязной обочине. Оглушенный Николя никак не мог подняться. Кучер Семакгюса, бросившись на землю, подполз к нему. Схватив его за воротник, он проволок его по грязи до ближайшей канавы; упав в канаву, они прижались к земле.
– Что случилось, Арман? – спросил комиссар низенького улыбчивого кучера. – Благодарю вас за присутствие духа!
– Хозяин мне никогда бы не простил, если бы я бросил вас в беде. Тем более не убедившись, что вы живы! Нас взяли на прицел, словно кроликов в садке, и намеревались расстрелять по очереди. Вы не ранены, сударь?
– Не думаю… Хотя в голове у меня гудит, словно в ней звонят в огромный колокол.
Поискав глазами треуголку, он увидел, что она валяется в луже посреди дороги. Поднеся руку к голове, он нащупал огромную болезненную шишку. Что все-таки произошло? Похоже, он не ранен, однако… Снова послышались выстрелы, заставившие их еще плотнее вжаться в липкую грязь. А если нападавшие решат подойти поближе, как они смогут защитить себя? Его шпага осталась в экипаже; впрочем, клинок против пистолетов выглядел неважной защитой. Он вспомнил о маленьком пистолете, подаренном Бурдо и спрятанном под полями треуголки, валявшейся в нескольких туазах от него. Впрочем, его единственный выстрел вряд ли смог бы поправить дело, к тому же после показательного выстрела у Полетты он даже не перезарядил его. Внезапно послышалось ржание, а следом топот копыт. Они внутренне приготовились отразить нападение, но шум постепенно удалился, а вскоре смолк совсем, и наступила тишина.
– Увидев, что вы упали, они решили, что их выстрел попал в цель, – пропищал Арман. – Вот они и убрались!
Николя отметил, что кучер был абсолютно уверен, что нападавшие стреляли именно в него. Итак, с насмешкой, словно речь шла не о нем, он подумал, что в очередной раз побывал со смертью на ты. Перебирая пришедшее на ум прочитанное, он вспомнил отрывок из поэмы, услужливо подсказанный ему памятью:
Он забыл имя автора; можно, конечно, было бы спросить у Ноблекура, этого неисчерпаемого кладезя премудростей, которому нужно всего лишь сказать начало стиха, и тот немедленно процитирует его до конца. Неужели ему суждено погибнуть после дружеского ужина, с доверху набитым животом, и вдобавок осыпанным милостями Амура? Да, такой кончине можно позавидовать. Внезапно его охватила смутная тревога. Разве можно радоваться внезапной смерти, пребывая во грехе? В ушах у него тотчас зазвучали проповеди каноника Ле Флока, призывавшего маркиза покаяться. Пробудившийся в нем бретонец задумался, но при мысли о том, что для столь славной кончины ему не хватило лишь крохотного кусочка свинца, пролетевшего мимо его головы, он расхохотался. Кучер взирал на него с изумлением.
– Сударь, с вами все в порядке? Может, позвать на помощь? Если доктор узнает…
– Довольно, давай лучше сядем в нашу лодку и продолжим переправу через Стикс! Все в порядке, мой храбрый Харон! В Париж, и побыстрее!
Направляясь к экипажу, он подобрал свою треуголку и увидел, что на этот раз спасло его. Противник целился метко, но волею Провидения пуля попала в спрятанный под полями маленький пистолет Бурдо и расплющила ему рукоятку. В сущности, он был на волосок от смерти: не хватило всего нескольких миллиметров, чтобы жизнь его оборвалась посреди этого унылого пейзажа. И в первый раз он испуганно вздрогнул. Затем он снова мысленно поблагодарил Бурдо: в тот день, когда инспектор передавал ему этот пистолет, он не знал, что ему суждено не раз спасать жизнь своего владельца. От чего зависит судьба человека? Простое соединение дерева и железа внезапно встают на пути у свинцового шарика! Сколько случайных траекторий вечности изменили свое направление, чтобы этот шарик попал именно туда, куда он попал!
В экипаже, коченея от холода и чувствуя, что грязевая оболочка все теснее сжимает его тело, он попытался привести в порядок свои мысли. Он был уверен, что покушение являлось частью единого замысла, к которому, как он все больше проникался уверенностью, приложили руку англичане. Присутствие лорда Эшбьюри в Париже, тайные происки служащих английского посольства, английские эмиссары и их вечное стремление устраивать заговоры, без сомнения, имели некую цель. Соображения Семакгюса открыли перед ним новые перспективы. Но при чем тут Сартин? Он мог понять интерес министра морского флота к столь важному вопросу, как навигация судов королевского флота. Но почему он ничего не сказал своему бывшему следователю, самому преданному и посвященному в государственные секреты? Почему, если связь между созданием навигационных приборов и смертью заключенного Фор-Левека действительно существовала, Сартин упорно не желал сообщать Николя сведения по этому делу?
При мысли о том, что Сатин, она же Антуанетта, она же мать Луи, могла быть замешана в этом деле, сердце его куда-то провалилось. И еще одна мысль неотступно преследовала его: он не понимал, каким образом его могли выследить в Вожираре? Или в это вновь вмешался случай? Ему казалось, что он оторвался от своих преследователей. Значит… Предположения так и кишели в голове, преумножая боль от полученного удара. Кровь стучала в висках. Объяснений не было. Он вновь вспомнил всю сцену. Он сказал Киске, что отвезет ее в Вожирар, где ей ничто не будет угрожать. После чего она ненадолго покинула его, чтобы справить естественную надобность. О! Для этого вполне могло хватить нескольких секунд. Неужели он прав? Будучи близка с Лавале, она оказалась посвященной во многие подробности дела: вряд ли престарелый любовник таился от девицы столь юного возраста. И еще: она удивительнейшим образом ускользнула от похитителей художника; однако, если посмотреть повнимательней, ее побег был не настолько хорошо продуман, чтобы ее нельзя было отыскать. Или же… А можно ли утверждать, что преследователи были те же самые? Это предположение явно оказалось неуместным, ибо еще больше усложняло картину; однако в урочное время оно, быть может, поможет взглянуть на загадку под другим углом и прояснить ее…
Он ощупал карманы фрака: к счастью, черная записная книжечка на месте. Его даже пот прошиб, когда он подумал, что мог оставить ее в кармане плаща, присвоенного Киской перед тем, как ранним утром тайно покинуть дом Семакгюса. И он отругал себя за то, что пошел на поводу у мелкой плотской страсти. Увы, чтобы отличить добро от зла, надобно смотреть не слишком близко и не слишком далеко. Эрос и Вакх затмили ему разум.
Зачем он постоянно идет на поводу у своих демонов, увлекающих его в лабиринты скрупулезного анализа и вопросов без ответов? Пора действовать, и действовать незамедлительно. Мчаться на улицу Монмартр, избавиться от тошнотворной дорожной грязи, затем отправиться в Шатле и расспросить Бурдо, который, разумеется, не сидел на месте. На улице резко потеплело, и он почувствовал, как с него градом потек пот. Ерзая от нетерпении на месте, он удивлялся, как трудно проехать по городу ранним утром. Повозки, телеги, стада, предназначенные для бойни, то и дело тормозили движение; похоже, разлившееся в воздухе тепло расслабляло всех, кто в этот час выехал на улицу. Вдоль стен скользили размытые тени прохожих, а обычный для такого часа шум и гам стих, увязнув в устремившихся вверх грязевых испарениях.
Он задремал, убаюканный дорожной тряской, проснулся от сухости во рту и долго не мог понять, что он уже приехал на улицу Монмартр, а не видит продолжение сна. Знакомый запах горячего хлеба из булочной Юга Парно [46]46
См. «Мучная война».
[Закрыть]взбодрил его, и он окончательно пришел в себя. Юный помощник булочника помог ему выйти из экипажа; узрев его нелепый вид, он застыл, разинув рот, не понимая, смеяться ему или изумляться. Катрина, стоя на коленях, драила выложенный плитками пол на кухне. Увидев перепачканную грязью фигуру, она замахала руками, запрещая ему соваться в ее владения. Николя замогильным голосом предупредил дам, что, принимая во внимание резкое потепление, он отправляется во двор смывать с себя грязь под струей воды из насоса, а потому намерен снять с себя всю одежду. Марион, сидевшая в углу у плиты и наблюдавшая за приготовлением кушанья, как обычно, заохала и запричитала, однако смешливые искорки в уголках глаз изобличали наигранность ее страхов. Между ними шла своего рода игра, питавшаяся воспоминаниями прошлого. Пристроившийся у ног домоправительницы Сирюс подскочил и жалобно затявкал, в то время как Мушетта, развеселившись от неожиданной кутерьмы, принялась с оглушительным мяуканьем носиться по кухне. Николя развязал ленту, удерживавшую волосы, полностью разделся, стянул чулки, вылил на голову ведро воды и, схватив горсть золы, принялся нещадно натираться ею. Несмотря на потепление, вода была холодная и обожгла его. Катрина, прикрыв глаза, пришла с простыней, но, увидев, какой он грязный, принялась обтирать его соломенным жгутом. Энергичное мытье вернуло ему силы. Обмотав бедра простыней, он, отфыркиваясь, поднялся к себе, чтобы завершить туалет. Едва переступив порог, он увидел на кровати письмо. В записке господин Тьерри, первый служитель королевской опочивальни, извещал его от имени короля, что после полудня ему следует прибыть в Версаль, дабы дождаться конца охоты. Он задумался: что хочет сообщить ему король, отдав такое приказание? Без сомнения, речь пойдет о деле Каюэ де Вилле. Значит, ему предстоит разыграть не простую партию. Что ж, можно поздравить себя с тем, что он предупредил королеву, что не сможет сохранить ее секрет от короля, ибо он принес ему клятву верности. Понимая, что он не успеет поговорить с Бурдо, он торопливо набросал ему записку. Спускаясь по лестнице, он услышал рокочущий голос Ноблекура, а на повороте его едва не сбила с ног Катрина, выскочившая из двери спальни магистрата с подносом с руках.
– Фот, злышите, как он грохочет. Похоже, зкоро обять начнется бриступ бодагры. Фчера он вернулся очень поздно. Зтарая мумия заехала за ним. О-хо-хо, он совсем бозабыл бро звои бривычки!
Николя осторожно вошел в спальню. Старый магистрат сидел среди груды подушек, а его правая нога, обернутая корпией, покоилась на подушечке, положенной на низенькую скамеечку. Бурча себя под нос, Ноблекур отбивал тростью воображаемый размер.
– Ах, это вы, Николя! Наконец-то!
– Увы! Вы, кажется, не в лучшем виде. Я всегда волнуюсь, когда на вас нападает дурное настроение. Впрочем, вы и сами знаете, к чему это обычно вас приводит. Что вы на это скажете?
– Подумаешь! Говорить надо тогда, когда слово стоит больше, чем молчание.
– Прекрасно, – произнес Николя, делая шаг назад, – если дела обстоят именно так, не хочу вам мешать и исчезаю, оставляя вас наедине с подагрой, коя, как я понимаю, является главной причиной вашего дурного настроения. Конечно, недолгая беседа могла бы на время заставить вас забыть о нарастающей боли…
Поморщившись, Ноблекур стукнул по полу тростью.
– Нарастающей? Она уже дошла до предела! Все! Сдаюсь, вам сопротивляться невозможно. Но знайте: я страдаю не хуже любого мученика. Впрочем, быть может, приятный обмен словами, действительно… Что там за переполох случился в кухне? Катрина с трудом выдавила из себя пару слов.
Николя отвесил почтительный поклон.
– Ваш покорный слуга, вернувшийся в грязи с ног до головы, без одеждымылся под водяным насосом!
– Неужели?
Он засмеялся, но смех его то и дело прерывался болезненными вскриками. Николя рассказал старому магистрату о своих приключениях и об опасностях, с которыми ему пришлось столкнуться. Его старый ментор задумался; похоже, его более всего заинтересовали лекции Семакгюса.
– Лучше всего, – назидательно произнес он, – не знать, куда все движется; неплохо также не знать того, что кажется заслуживающим доверия, хотя оно таковым и не является. Словом, можно начинать с чистого листа. Продолжайте расследование, а улики должны созреть.
– Говорят, вы изменили своим привычкам, – проговорил Николя, – уступили прелестным речам «старой мумии» и, словно зеленый юнец, пошли у нее на поводу.
– Вы беспрестанно напоминаете мне, что я тоже старая мумия, я вас слушаю и в конце концов сам начинаю в это верить! Ах, почему я не прислушался к гласу мудрости! Увы, у бедняжки очень слабый голосок, а я вдобавок еще и немного глух. Мумия… какое непочтение! Меня уговорили в салон к графине де… Ну, неважно. Разве я мог сопротивляться маршалу Франции, герцогу и пэру, одному из сорока членов Французской академии? И потом, разве можно заставлять ожидать даму? У моих дверей в собственной карете сидела одна из нынешних знаменитостей.
– Молодая женщина?
– О! Скорее древняя. Герцогиня де Фалари. Некогда регент буквально умирал в ее объятиях. Она захотела меня видеть!
Он откашлялся.
– Поверите ли, когда-то мы были с ней добрыми друзьями. В двадцать лет я не отличался образцовым поведением и вместе с герцогом Орлеанским разгуливал по Парижу. Ну вот! Вы снова заставляете меня петь старые песни, припев которых я вам уже не раз насвистывал.
– Когда вы об этом говорите, ваши друзья радуются, что в былые времена нынешний суровый магистрат, подобно простому смертному, предавался свойственным молодости беспутствам.
– Он еще смеет смеяться! Он что, хочет, чтобы я окончательно уселся в углу у камелька? Герцогиня, бывшая некогда красавицей, теперь просто безобразна. Бледная морщинистая кожа, покрытая толстым слоем белил. Ярко-красные пятна помады на щеках и светлый парик, составляющий резкий контраст с нарисованными угольно-черными бровями. Похоже, она все еще пребывает в погоне за юными особями мужского пола и потому заслужила прозвище мамаши Иезавель. [47]47
Иезавель – жена израильского царя Ахава, мать Гофолии.
[Закрыть]Представляете, какой удушающий запах мускуса она источает! О, потерявший голову Ноблекур, как мог ты принять это ужасное приглашение!
– Как, разве можно так говорить о маршале Франции, герцоге и пэре, одном из…
– Пощады! – завопил Ноблекур, задыхаясь от смеха. – Ваша взяла.
– Так что же, чем завершился ваш галантный вечер? Вы злоупотребили…
– О! Всего двумя каплями мальвазии. И общество, разумеется, самое изысканное. Но эти салонные вечера уже не для моего возраста, там становится тяжко и душно. Сегодняшнее глумление я расцениваю как плод внебрачной связи между иронией и жестокостью. Что я увидел и услышал? Небрежность в поведении, лицемерие в голосах и манерах, злой и легкомысленный ум, ищущий выход в замысловатых витийствах. Вот что сегодня называется приятным обществом! Довольно! На сегодня с меня хватит, да и на потом тоже. Только острое и умное слово, вызывающее полезный для каждого смех, должно пользоваться успехом. Стоит остроумию сосредоточиться на одной цели, беседа немедленно меняется. Такие безделушковые манеры не для меня, и я злобствую, видя, как маршалу Ришелье, герою битвы при Фонтенуа, в лицо воскуряют фимиам, а в спину несутся насмешки. Хватит! Куда мы катимся?
Этот выпад омрачил настроение Николя.
– У вас снова сварливое настроение! Давайте выбросим его и посмеемся! Если не хочешь прослыть шарлатаном, не стоит выходить на сцену. А если уж вышел, то изволь изображать шута, иначе тебя закидают камнями.
– О, как это верно, вашими устами говорит сама мудрость. Почему, чтобы понравиться нынешнему обществу, надо опуститься до гротеска, до карикатуры? И при дворе, и в столице признают только жестокость, она спасает и защищает. Мне смешно, но в глубине души очень горько, особенно потому, что я привык подчиняться только велениям сердца. Я люблю глупых остроумцев, их глупость всегда рядится в одежды любезности и простодушия. Но бойтесь дураков!
– Мне пора бежать, меня ждут при дворе. Надеюсь, что по возвращении найду вас совершенно здоровым!
Вместо прощания Ноблекур весело помахал ему своей тростью.
В кухне Николя подозвал Пуатвена и попросил его сходить за фиакром, который должен был ожидать его перед таверной «Серебряный якорь» на улице Монторгей. Затем, передав ему записку для Бурдо, он вышел на улицу Монмартр, потоптался несколько минут, обмениваясь шутками с подручным Парно, съел горячую бриошь, которую от имени своего хозяина принес ему подмастерье, а потом отправился к тупику, упиравшемуся в один из входов в церковь Сент-Эсташ. Сей храм не раз позволял ему незаметно ускользнуть от преследователей. Войдя в церковь, он тотчас вышел через другой вход, пошел в обратную сторону и, окинув внимательным взором улицу Монмартр, свернул в пассаж Рен-д’Онгри, длинную вонючую кишку, выходившую прямо на улицу Монторгей. На пути ему встретилась толстая кумушка, устроившаяся на плетеной скамеечке с вязанием в руках. При его появлении она вскочила и прижала его к своей широкой груди.
– Ах, Николя, красавчик мой, куда ты бежишь так рано? Как пить дать на свидание.
– Я мчусь на другой конец света. Но если кто-нибудь захочет последовать за мной…
Она уперла руки в бока.
– То я ему покажу! Иди спокойно: прежде чем поймать тебя, им придется обойти меня!
Он заспешил дальше, радуясь встрече со старой знакомой. Как-то раз Жюли Беше, по прозвищу Майская Роза, оказалась в составе депутации рыночных торговок, прибывших в Версаль. А так как она была необычайно похожа на Марию-Терезию, королева заметила ее. С тех пор Жюли обожала королеву, и беднота, проживавшая по соседству, в конце концов назвала улочку, где та проживала, пассажем Рен-д’Онгри. [48]48
Reine d’Hongrie (фр.) – королева Венгрии.
[Закрыть]
Перед «Серебряным якорем» его ждал фиакр. По дороге его внезапно скрутил голод, и он купил с лотка корзиночку уже вскрытых устриц [49]49
На улице Монторгей торговали вскрытыми и очищенными устрицами, готовыми к употреблению.
[Закрыть]и бутылку сюренского, намереваясь скрасить себе сей скромной трапезой дорогу в Версаль. А так как Версальская дорога была не в пример ровнее ухабистых парижских улиц, он устроился и принялся с удовольствием поглощать устрицы, вкус которых возвращал его к воспоминаниям детства, проведенного на берегу океана.
Насытившись, он принялся размышлять о том, что ждет его сегодня. Король вряд ли станет говорить с ним о чем-либо ином, кроме как о неприятностях, случившихся с королевой. Следовательно, к делу надо приступать очень осторожно и деликатно, ибо речь шла о вопросе, вызывавшем ссоры не только между обоими принцами, но и между мужем и женой. К счастью, ничто не побуждало его ни нарушать клятву верности, данную королю, ни непочтительно отнестись к королеве. Соразмеряя деликатность задачи и необходимые ухищрения, он знал, что все зависит от того, как король начнет разговор. Не имея поддержки, Людовик, как и все молодые люди, был застенчив и одновременно надменен. Стоило ему только заподозрить, что кто-то хочет подавить его волю, как он тотчас утрачивал способность изъясняться четко и ясно и его открытость в отношениях с Николя могла испариться в любую минуту.
Оставив экипаж перед двориком Лувра, он спросил знакомого лакея в голубой ливрее, привыкшего держать нос по ветру, не вернулся ли король с охоты. Нет, еще не вернулся; судя по слухам, в охотничьем азарте король стал частенько забираться в самую чащу леса Марли. Взяв с лакея обещание предупредить его, как только охота завершится и все начнут возвращаться, Николя отправился погулять в парк. В последний раз он проходил здесь в прошлом году, но сегодня он не узнавал прежних пейзажей. Деревья, посаженные Людовиком XV, были срублены [50]50
В 1776 г.
[Закрыть], а те, что не успели срубить, пали жертвами гроз и бурь. Несмотря на то что на их месте прижились новые посадки, Николя не покидало чувство горечи, возникающее при виде не подлежащих восстановлению развалин. Он уже никогда не увидит парк таким, каким увидел его шестнадцать лет назад, во время своего первого приезда в Версаль. Лишенный обрамления, в это хмурое зимнее утро замок выглядел мрачным и застывшим. Неожиданно в плечо ему вцепилась чья-то худая костистая рука, и он вздрогнул, оборвав свои печальные размышления. Обернувшись, он увидел обезьянье личико Ришелье в обрамлении меха выдры, служившего воротником широкому плащу маршала. Возможно, сравнение было неуместным, но тем не менее показалось, что перед ним предстал персонаж жанровой сценки, где одетая в человеческий костюм макака прыгает по гостиной, оставляя после себя полнейший беспорядок. Старая мумия беззвучно усмехалась, что подтверждал пар, исходивший из ее вытянутых в ниточку губ. Рука сделала рывок, и маршал схватил его так крепко, словно пытался удержаться от падения.
– Когда имеешь честь встретить нашего дорогого Ранрея, готовься, события не за горами. Это я давно заметил.
– О, сударь, я всего лишь прогуливаюсь по парку, дышу воздухом и сожалею о прежних деревьях.
– И, как всегда, не отвечаете на вопросы! Ах, как же хорошо я вас знаю…
Костистая рука продолжала сжимать ему плечо. Придвинувшись поближе, герцог задрожал и прильнул к Николя. Волна мускуса, смешанного со столь же одуряющим ароматом, ударила ему в нос.
– …вы скрытны, словно дверь алькова!
– Или как поворачивающийся камин, – со смехом ответил Николя.
– Ах, как давно я не рискую им пользоваться! – усмехнулся Ришелье. – Что новенького? Мне больше ничего не говорят. Свершил ли наш юный монарх свое самое важное дело? Что говорят ночные хроники? Погремушки уже гремят? Скоро ли ждать наследника? Ах, вы опять молчите. Следовательно, наверняка все знаете. Это он? Это она? А может, этой австрийской телке, что сердится на меня и водит меня за нос, нужен молодчик-заводчик?
– Сударь! Я исчезаю, дабы не слушать далее.
– О, это привилегия возраста, дорогой. Можно говорить все и удовлетворять любые свои капризы, если, конечно, ты их не удовлетворил раньше.
Взгляд герцога устремился к новым посадкам. Вид еще не засаженных участков настроил его на язвительный лад.
– Увы, – помолчав, произнес он непривычным тоном, – на моих глазах все стало идти на убыль: власть короля, этикет, парики и деревья. Что стало с раскидистыми деревьями, что шелестели кронами при моем первом повелителе? [51]51
Людовик XIV, при котором Ришелье в молодости состоял пажом.
[Закрыть]
Он с улыбкой покачал головой.
– К вашему сыну это не относится, он образец французского дворянина. Что такого вы ему рассказали обо мне, что он смотрит на меня как на статую командора?
– Ноблекур всего лишь поведал ему о битве при Фонтенуа.
Костистая рука задрожала.
– Молодые люди чаще выбирают любовь, нежели воинскую славу. Но породистого пса видать издалека, как говаривал наш покойный король. У вашего Луи есть огонь. Он найдет и любовь, и славу. Но он умеет и развлекаться. Лохматая голова нравится мне гораздо больше прилизанной прически.
Интересно, на что это он намекает, подумал Николя. И тут же успокоился: отцы никогда до конца не знают своих сыновей.
– Мальчикам надо предоставить возможность следовать своим природным склонностям. Мне хотелось бы, чтобы молодой король поступал так же, но он добродетелен. Вот, главное слово и сказано! Верно говорят: пороку, как и добродетели, надо учиться; тот, кто всегда на виду, должен уметь жертвовать своими пристрастиями. У нас в семье это хорошо знают… у людей, как и у животных, от природы появляются морщины, а от воспитания и привычек – мозоли.
– О, сударь, однако, у вас далеко идущие планы.
– Будь вы в моем возрасте, вы бы поняли, что молодость – это постоянное опьянение, это горячка рассудка. [52]52
Ларошфуко.
[Закрыть]Разве ваш собственный путь был прям и усеян розами?
Николя вспомнил, с какой яростью он спорил с маркизом, своим отцом, и ничего не ответил.
– Вот видите! Возвращайтесь к себе. Король слишком благоразумен. У него достаточно чести и знаний, однако у него нет огня, присущего молодости. Когда он выносит решение, оно обусловлено мимолетным приступом ревности к тем, кто на его месте чувствовал бы себя гораздо увереннее…
Он принял привычный тон развратника, того, чья исполненная безумств юность прошла в компании регента Орлеанского.
– …Я бы пожелал ему завести несколько шлюх! А когда я говорю «шлюхи»… Но довольно! Во мне уже заговорил старик.
Со старомодными ужимками, принятыми при прежнем дворе, он раскланялся с Николя и направился к аллее, обсаженной кустарником, и вскоре его прихрамывающий призрак растворился в тумане, поднимавшемся с поверхности водоема.
Темнело, когда лакей в голубой ливрее прервал размышления Николя. Он известил его, что экипажи движутся во дворец. Господин Тьерри, первый служитель королевской опочивальни, уже спрашивал, прибыл ли маркиз де Ранрей. Николя направился ко входу, куда обычно подъезжали кареты после охоты. Там гомонила кучка придворных. Охота была трудной, все долго блуждали напрасно в поисках дичи. Король поскользнулся во время выстрела, и сначала все подумали, что он ранен. Принимая во внимание поздний час, добычу не стали делить на месте, а перевезли в замок, в Олений дворик. Эти новости, сообщенные курьерами, передавались из уст в уста.
Когда его нагнал Тьерри, во дворике уже началось великое оживление, предшествующее прибытию короля.
– Господин маркиз, у нас есть несколько минут, чтобы перекинуться парой слов. Знаете ли вы, зачем король вызвал вас? Я, к примеру, не знаю. Мне кажется, основной причиной явился визит к нему Верженна. Предупреждаю вас, его величество озабочен, а неудачи на охоте тем более не улучшили его настроения.
В первый раз он столкнулся с тем, что Тьерри не в курсе событий и даже не проявляет любопытства. Его вопрос остался без ответа. Что мог сказать ему король? Король тоже менялся, по крайней мере должен был. Тем временем посреди двора шли приготовления к разделке добычи, и толпа придворных заняла места с трех сторон. Николя, опытный охотник, знал все правила этого действа. На большом блюде смешивали мелко нарезанные хлеб и сыр, смесь сбрызгивали кровью оленя, заливали теплым молоком, а поверх месива лакеи набрасывали кусочки шкуры и прочие части животного вместе с головой и остовом, откуда были удалены все острые кости, чтобы собаки не поранились. Зажигали факелы и звуками рога созывали свору. Свора мчалась на зов, однако лакеи ударами хлыста удерживали ее на расстоянии, пока на балконе не появлялся король; разгоряченный охотой, он выходил в одной рубашке и взмахивал рукой. По этому сигналу собак выпускали, и те с лаем, визгом и рычанием устремлялись на добычу. Ужасную сцену сопровождали звуки рога. Николя не заметил, как к нему подошел Сартин. Тотчас между ними встал Тьерри и, потянув Николя за рукав, повел его на второй этаж, в личные покои короля. Николя провели в комнату, где, как он сообразил, он в свое время встречался с покойным королем. Прежде эта комната служила Людовику XV ванной. Молодой король превратил ее в отдельный кабинет для своих личных занятий. И только рисунки на стенах, изображавшие купальщиц и уроки плавания, напоминали о прошлом предназначении помещения.
В этой скромной комнате с низким потолком высокая фигура короля казалась еще выше. Непроницаемый, он смотрел на Николя, не скрывавшего своего волнения. Состояние комиссара поразило Людовика.
– Ранрей, друг мой, что с вами? Как вы себя чувствуете?
– Простите. Ваше величество… В этой комнате я встречался с вашим дедом, и…
Польщенный, король улыбнулся.
– Действительно, ваши повелители завещают вас как наследство.
Он сел в золоченое плетеное кресло, обитое красным дамастом. По небольшой комнате поплыл запах пота, кожи и лошадей. Король в задумчивости массировал ногу. Посетителю не пристало начинать беседу. Но молчание грозило затянуться, и Николя отважился первым взять слово.
– Похоже, собаки очень утомились.
Вздохнув, король вытянул ноги и охотно схватил протянутую ему соломинку.
– Пришлось ехать долго и далеко. Неподалеку от перекрестка Муан произошла подмена животного, и мы стали преследовать очень невзрачного оленя. Собаки, вырвавшиеся вперед, погнались за другими зверями, а остальные просто потеряли след. Я нагнал оленя, когда тот увяз в грязи по самый круп. Со мной были только две собаки. Я спешился. Он раскачивал головой, а так как почва на склоне была скользкой, я поскользнулся; прежде чем я его застрелил, он успел ударить меня копытом.
