Текст книги "Таинственный труп"
Автор книги: Жан-Франсуа Паро
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
– Вам известны мои рассуждения, – отвечал Николя, заталкивая в рот, к великому разочарованию хозяина дома, последнюю булочку; с помощью оживленной беседы Ноблекур давно пытался отвлечь комиссара от сей горячей сладости. – Я полагаю…
– И из шести, – раздосадованно произнес Ноблекур.
– Простите?
– Так, ерунда… Мысли вслух. Я задался вопросом, откуда эти повторы, я бы даже сказал, преумножение указаний на то, что у дела есть некий руководитель, скрывающий свое лицо, но оставляющий на местах своих подвигов массу улик, одна красноречивей другой. И все улики дополняют друг друга!
– Я это тоже заметил.
– Быть может, три в одном, один в каждом из трех, или даже наоборот… Давайте разузнавайте! Вы с вашей интуицией вполне можете обойтись без рассуждений, но другие? От вас им нужна версия, но именно та, которую они хотят внушить вам, на которой намерены дальше строить свои планы. Нет ничего хуже, чем изобилие, бьющее через край. Вы боретесь с разумом, насквозь пропитанным горделивым чувством непогрешимости. Найдите его! Он начнет совершать ошибки, и это его погубит.
Николя не решался ответить. Обескураживающие слова друга, произнесенные тоном авгура, вызвали у него смешанные чувства: с одной стороны, доверие, которое он всегда испытывал к советам старого магистрата, а с другой – страх перед пророческим тоном, которым тот излагал свои отточенные формулировки. Ноблекур никогда ничего не говорил просто так: его пророчества всегда оказывались чреватыми на открытия.
Проснувшись поздно, он быстро выскочил из дома и, шлепая по грязи, добрался до угла церкви Сент-Эсташ, где тотчас поймал фиакр. Ничто не указывало на слежку, а так как он намеревался ехать в Шатле, то преследователи его нисколько не волновали. Бурдо ждал его уже несколько часов. Велев принести ему список иностранцев и всех приезжающих в Париж, он сидел и изучал его, тщательно просеивая имена и сопутствующие подробности.
– Что-то ты сегодня очень задумчив, Пьер! Да еще с утра!
– Твои вопросы всю ночь вертелись у меня в голове. Вот я с самого утра и пытаюсь отыскать на них ответы. В шесть я явился в управление полиции на улице Нев-де-Капюсин и поднял неплохую бучу в их стоячем болоте. Представляешь, какое рвение проявляют ночью дежурные!
– Да уж, представляю! А как обстоят дела с ответами на мои вопросы, ставшие причиной столь бурной деятельности?
– Честно говоря, мне кажется, я кое-что нашел и сумею удивить тебя. Все вертится вокруг английского посла в Париже.
– Лорда Стормонта?
– Его самого. 15 января он принял английского джентльмена по имени Келли, проживающего в особняке Гра Вилар по улице Сен-Гийом. Потом он еще несколько раз встречался с этим Келли и имел с ним долгие беседы. 30 января одному из лакеев удалось подслушать обрывок разговора: «Французы стараются проникнуть…» На этом его превосходительство сделал собеседнику знак не продолжать. Запершись в кабинете, они пробыли там около часа, потом Стормонт велел секретарю задержать отправку почты, ибо ему требуется кое-что вложить. Один из пакетов с почтой случайно оказался открытым.
– Что способствует созданию весьма лестного облика нашей полиции. Но как это может помочь нам в расследовании?
– Умерь свой пыл и слушай дальше. Господин Келли, часто принимающий разные обличья и всякий раз меняющий прическу, имел встречу с неким Белфортом, который, по всей видимости, является секретарем лорда Джермейна [35]35
Лорд Джермейн (1716–1783) – английский военный и политик. Государственный секретарь, поверенный в американских делах в кабинете лорда Норта.
[Закрыть], каковой, разумеется, не заинтересован открыто поддерживать отношения со Стормонтом, принимая во внимание род его занятий. Джермейн действует через посредничество Келли, у которого имеются корреспонденты в Бресте, Шербуре, Лорьяне и Нанте, где они, скорее всего, наблюдают за всем происходящим в этих портах. У Жоффруа, банкира с улицы Вивьен, Келли выспрашивал об отбытии нескольких кораблей. Завтра Келли намерен встретиться с недавно прибывшим из Берлина кавалером фон Иссеном, подданным короля Пруссии.
– Я пока не вижу…
– Когда ты узнаешь, что Келли – это не кто иной, как наш старый приятель лорд Эшбьюри, начальник английской разведки и твой постоянный противник, ты все поймешь! Да, ты еще интересовался, не объяснив мне почему, некой Элис Домби; так вот, она постоянно появляется рядом с ним.
Он открыл еще одну ведомость.
– Слушай дальше. Зачитываю сведения об иностранцах, прибывших в Париж: 10 января – господа Киркпатрик, шевалье Фокс, господа Хантер и Белфорт, господин Келли в сопровождении миссис Элис Домби, торгующей в Лондоне модным товаром. Я подчеркиваю: в сопровождении!
– И что же? – произнес Николя, в то время как сердце его внезапно похолодело.
– Что? Что хорошо бы господину Николя не дурить голову сьеру Бурдо, инспектору полиции Шатле и своему лучшему и давнему другу. Что сьер Бурдо, чистый, как слеза, не принадлежит к тем, кого надобно обводить вокруг пальца, попирая его верность. Что он не заслуживает такого обхождения, особенно когда выясняется, что вышеозначенная Элис Домби проживает в доме, принадлежащем Антуанетте Годле, по прозванию Сатин, а оная Сатин прекрасно известна некоему комиссару! Вот что я имел вам сказать. Прибавлю также, что бледный иезуитский вид и нос, смотрящий на носки собственных сапог, не в состоянии притупить внимание кое-кого, кто тебе дорог…
Голос Бурдо сделался хриплым, и он, отвернувшись, уставился на пламя камина.
«Почему радость всегда идет вместе с горем?» – подумал Николя. Несмотря на угрызения совести, свидание с Антуанеттой оказалось исполненным удивительной нежности. Но почему он должен расплачиваться за него тяжким ощущением, что он оскорбил Бурдо, последнего, кому бы ему хотелось причинить неприятности. Но так как зло свершилось, он обязан найти способ убедить друга в своей невиновности. Самым большим ударом для чувствительного самолюбия инспектора являлось отстранение от дела. Но больше всего он боялся, что дружба их потеряет силу, поэтому любой пустяк мог стать причиной обиды или ревности. Николя помнил, что он сразу, без умолчаний и обиняков, с той минуты когда Сартин назначил Бурдо его помощником, завоевал привязанность инспектора. Подойдя к другу, он обнял его за плечи и тотчас почувствовал, как тот взволнован: в обороне образовалась брешь. Когда напряжение окончательно спало, Николя шепнул инспектору на ухо:
– Пьер, пойми меня. Антуанетта, будучи проездом в Париже, тайно встретилась с Луи. Несмотря на ее просьбу ничего мне не рассказывать, сын не утаил от меня их свидание. Я захотел повидать ее. У нее в комнате, на улице Бак, я заметил тюки с наклейкой: «миссис Элис Домби». Они заинтересовали меня; я подумал, что речь идет о лондонской клиентке, покупательнице Антуанетты. Тюки не выходили у меня из головы, а после твоего рассказа они снова меня тревожат. Нам больше нельзя ошибаться. В какую историю она впуталась? Послушай, я люблю тебя как брата, можешь ли ты простить мне мои заблуждения и не добавлять неприятностей к той новости, которую ты мне только что сообщил?
Бурдо встал и обернулся; в глазах его блестели слезы. Он крепко обнял Николя.
– Ах, я старая скотина! Я все время ищу подтверждения, что мне выпала удача столько лет находиться рядом с тобой, хочу убедиться в реальности этого счастья. Забудь про мой приступ дурного настроения.
Внезапно Бурдо увидел, как Николя побледнел и, поискав стул, рухнул на него, словно сраженный громом небесным.
– Так вот оно что… Да, конечно, я об этом совсем забыл… – бессвязно забормотал он. – Мимолетное видение… карнавальные маски… Карета… Сумерки… а следы… стерлись, исчезли под снегом… Почему я до сих пор не связал эти два события?
Бурдо в изумлении слушал его и ничего не понимал.
– Что ты там бормочешь?
– Ругаю себя, что до сих пор об этом не подумал. Получается, что в день, когда был убит наш неизвестный, я, отобедав в таверне на перекрестке Трех Марий, шел по улице Сен-Жермен-л’Осеруа и обратил внимание на погасшие фонари. Но это еще не все! На углу улицы Сонри мимо меня проехала карета, из окна которой на меня уставилось ярко накрашенное лицо. А может, там была маска? Тогда мне показалось, что я уже где-то видел это лицо, но потом я забыл о нем. Но после твоего рассказа я уверен, что это был лорд Эшбьюри.
– Значит…
– Значит, одно тянет за собой другое. Давай рассуждать хладнокровно. Некто, кем, без сомнения, интересуются власти, помещен в секретную камеру Фор-Левека. Первая несообразность: некто бежит, хотя подготовка к побегу весьма сомнительная. Побег срывается, и кто-то приканчивает беглеца ударом трости. Но еще до побега улицу, куда должен спрыгнуть беглец, патрулирует карета с главой английской разведки. А потом исчезают все свидетели. Комендант? Нет его. Трактирщики, что поставляли пищу? Неизвестны или исчезли. Дело покрыто мраком, Сартин упорно не хочет замечать его, Ленуар о нем не в курсе, а теперь оказывается, что лорд Эшбьюри, мой давний противник и вечный заговорщик, возвращается в Париж в обществе Элис Домби, в роли которой, увы, выступает Антуанетта! И что нам думать об этой путанице?
– Наверняка имеются очень простые объяснения, – примиряющим тоном произнес Бурдо. – Бывают совпадения, пусть даже и досадные. То, что они плыли на одном пакетботе, в один день въехали в Париж и оба привлекли к себе внимание полиции, не означает ничего, кроме случайного стечения обстоятельств.
– Оставь! Ты сам не веришь тому, что говоришь, просто хочешь успокоить меня. Ты же подчеркнул, что она сопровождала Эшбьюри и под именем Элис Домби въехала во Францию. Почему?
– Я этого не знаю, однако могу себе представить, что она хотела прибыть как можно незаметнее, ибо очень боится, что в ней узнают Антуанетту Годле, а главное, Сатин, бывшую девицу для утех, в свое время стоявшую во главе веселого дома «Коронованный дельфин».
Николя задумался.
– В общем, мысль правильная, но меня она не убеждает. И почему тогда она отправилась на улицу Бак, в дом, где ей принадлежит целый этаж! Какая уж тут скрытность…
– Осторожность не всегда является близнецом невинности, даже если они идут рука об руку по одной дороге. И не стоит искать тому причин. Напрасное занятие!
– Получается, дело о трупе возле Фор-Левека связано с отношениями между Англией и Францией. Да, почва, похоже, становится все более вязкой.
И снова он, казалось, погрузился в размышления.
– Тому, кто следит за нами, нельзя больше давать ни единого шанса, – произнес он. – С этой минуты ни тебе, ни мне не следует без нужды выходить на передовую, только ради обходных маневров или военной хитрости. Пусть действуют наши тайные агенты. Я же открыто займусь еще одним делом, о котором тебе пока ничего не известно и которое я прошу тебя сохранить в полной тайне.
Бурдо знаком показал, что рот его на замке. Его восторженный взор ясно дал понять, как он рад, что его посвятили в особое задание. Николя в общих чертах обрисовал интригу, плетущуюся вокруг королевы, постаравшись умолчать об отношении королевы к игре, понимая, что у недоверчивого и добродетельного Бурдо такая страсть может вызвать только неприязнь. Но удовлетворение от приобщения к важной государственной тайне возобладало над любопытством, и инспектор не стал подробно расспрашивать о фактах, рассказанных Николя, который, сдержанно изложив основную интригу, принес в жертву несколько второстепенных подробностей.
План кампании сложился. Враг следит главным образом за Николя, так что именно он отправится к Бертен, а потом поговорит с Полеттой; будучи в курсе всех городских слухов, хозяйка «Коронованного дельфина» могла вывести его на Киску, любовницу Лавале, исчезнувшую в день похищения художника. В то же самое время многочисленные эмиссары начнут прочесывать часовые мастерские. Надо сосредоточиться, во всем разобраться, а затем собраться и нанести ответный удар.
Бурдо застенчиво спросил, что делать с Элис Домби. Постаравшись принять равнодушный вид, Николя оценил риск и необходимость. Антуанетта не могла удержаться от желания повидаться с сыном, для чего ей пришлось сбросить свою английскую личину. Тут его пронзила жестокая мысль, которую он счел неуместной, хотя она и напрашивалась сама собой: а не вышла ли она замуж за англичанина? Впрочем, его это не должно волновать, она свободна, как и он сам; и все же порыв, бросивший их в объятия друг друга, не мог быть чем-то мимолетным, случайным. Он отчаянно кусал себе губы. Наблюдая за ним, Бурдо словно следовал за всеми извивами его мыслей.
– Пусть за ней проследят, как и за господином Келли; мы быстро поймем, что к чему. Возможно, в один прекрасный день мы, действительно, получим самое простое объяснение волнующему нас совпадению.
Он не верил ни единому слову Бурдо: тот наверняка говорил просто так, чтобы усыпить его боль. Антуанетта обманула его, скрыла свой приезд в Париж, и только благодаря преданности сына он узнал о нем. Тревога и тоска нарастали, очередной раз напоминая о его давней привычке разбирать каждое событие по косточкам, а затем делать исключительно мрачные выводы.
– Пьер, ты остаешься на заднем плане. Брось вперед наших тайных агентов. Пусть они рыщут повсюду. Не щади денег.
– К кому ты отправишься в первую очередь? К Полетте или к выскочке Бертен?
Николя бросил взгляд на часы.
– Начну с Полетты. В этот час «Коронованный дельфин» только просыпается… А почему ты называешь ее выскочкой?
– А разве нет? Где она была бы, если бы не втерлась в доверие королеве? Женщины, они все такие! Ох, и кого только ни принимает королева!
– Полно, не преувеличивай изворотливость Бертен, просто она умеет украшать женщин. А женщина, думая об украшениях, думает о любви.
Каждый раз, отправляясь в «Коронованный дельфин», Николя казалось, что он возвращается в прошлое. Этот дом был связан с основными этапами его бурной жизни. Полиция всегда поддерживала особые отношения с притонами разврата, но для него эти отношения стали особенными вдвойне по причине его своеобразной привязанности к Полетте; никогда не закрывая глаза на темные делишки сей особы, он ценил нередко проявляемую ею сердечность и часто оказывал ей снисхождение.
В первый раз дверь оказалась незапертой, и впервые его не встретила хорошенькая негритяночка, которую он помнил еще ребенком. В ротонде стоял полумрак, и он не сразу заметил, насколько обтрепалась и износилась некогда пышная и кричащая обстановка дома. Царившая здесь, как, впрочем, и во многих подобных заведениях, роскошь дурного пошиба не выдержала испытания временем. Обивка потускнела, кое-где виднелись явные пятна грязи. Ножки массивных кресел расшатались, резные ручки обшарпались. Истершиеся до основы ковры махрились по бокам. Заглянув в комнату, где Полетта обычно принимала клиентов, и никого там не увидев, он направился к альковам, скромным абсидам сего храма Венеры. Неожиданно из-за занавеси одного из храмов донесли слова и вздохи, значение которых не подлежало сомнению.
– Ах, какая прекрасная грудь! Ах, какая упругость! Плутовочка моя, как же замечательно смотрятся эти полушария!
– Сударь, уберите вашу руку!
– Как, мошенница! Ты же сама сжимаешь мне… Я прекрасно понимаю, что все это значит. Скинь же, наконец, эти меха! Они тебе не идут и безумно меня раздражают.
– Но сейчас холодно!
– Но я-то весь горю!
– Остановитесь, ради всего святого!
Не расположенный держать свечку, Николя громко закашлялся.
– Ах, ты черт! Опять кто-то явился. Наверняка тот старый бурдюк.
Драпировка резко откинулась, и показался молодой человек, чья одежда – рубашка и кюлоты – пребывала в весьма живописном беспорядке. Он гневно уставился на комиссара.
– Черт, это еще что за тип?
Его лицо, красивое, но пустое и бессмысленное, стало наливаться краской. За ним виднелась юная негритяночка; узнав своего старого приятеля Николя, она понурилась и замахала рукой, видимо, веля ему скрыться; другой рукой она судорожно пыталась оправить платье. Подбоченясь, незнакомый хлыщ разглядывал шпагу комиссара.
– Видали бретера с его испанским клинком? Кому он тут хочет пригрозить, этот матамор? Он что, рассчитывает напугать меня?
Николя чувствовал, как в нем закипает гнев, однако он сдержался, сумев сохранить невозмутимость.
– Сударь, – произнес он, соразмеряя слова, – ваше раздражение неуместно. Я не питаю относительно вас никаких враждебных намерений. Мне всего лишь требуется немедленно поговорить с хозяйкой заведения.
– Только не здесь! Здесь я и больше никого!
– Разумеется, сударь, я это вижу, но повторяю вам, я хочу повидаться с госпожой Полеттой, моей старой приятельницей.
– Госпожа Полетта! Однако, как эта шлюха высоко себя ценит! Старая приятельница! Да мне плевать на тебя… Точно не знаю, но, кажется, она заболела.
За его спиной негритяночка усиленно замотала головой, давая понять, что он врет.
– Еще одной причиной больше повидать ее. Болезнь – весьма прискорбно, поэтому я сейчас схожу за знакомым врачом, что проживает на улице Сент-Оноре.
– Черт, кто здесь хозяин?
Яростно вращая глазами и уперев руки в бока, незнакомец нарывался на ссору. Николя, от чьего внимательного взора ничто не ускользало, заметил, что на наглом красавце форменные панталоны; хотя тело наглеца в изобилии покрывали волосы, ему явно было не более двадцати пяти лет. Решив перейти к действиям, вояка рванулся к пуфику, где рядом с мундиром французского гвардейца красовалась шпага. Сняв треуголку и прижав ее к груди, Николя положил правую руку на курок маленького пистолета, некогда подаренного ему Бурдо. Уставившись на него недобрым взглядом, противник стоял, держа руку в нескольких дюймах от эфеса своей шпаги. Решив предупредить его угрожающие замыслы, Николя резко выбросил вверх руку и выстрелил. С потолка посыпалась штукатурка, подвески большой люстры жалобно зазвенели. Негритяночка взвизгнула, противник же отскочил к стене, словно собираясь прыгнуть на Николя. Из-под софы выкатился белый клубок шерсти и затявкал, обнажая крошечные клыки. Громоподобный удар каблука по полу прогнал клубок в его убежище. Когда все смолкло, послышались тяжелые шаркающие шаги, и появилась Полетта, огромная, сутулая, с трудом переводящая дыхание; ее обмотанные бинтами толстые ноги выглядывали из разреза домашнего платья. Съехавший набок светлый парик едва держался на голове, возвышаясь над ее набеленным лицом с карминными пятнами щек и губ и черными, как сажа, бровями. Она опиралась на увитую лентами трость. Ее маленькие, утопавшие в жирных складках глазки шустренько оглядели поле боя, не упустив ни малейшей детали. Негритяночка с плачем убежала. Пробегая мимо старой сводницы, она получила удар тростью пониже спины и взвизгнула от боли. Подойдя к красавчику, Полетта мигом подавила его попытку поднять мятеж, и тот, бросив на комиссара исполненный ненависти взор, прихватил одежду и удалился. То, что случилось дальше, Николя надолго сохранил в памяти. Его старинная приятельница разрыдалась и заключила его в свои необъятные объятия. Косточки ее корсета впились ему в живот, как раз на уровне желудка, и вдобавок он едва не задохнулся от резкого аромата, соединившего в себе запахи грима, ярких духов, едкого пота и доминировавшие над всем пары ликера. С трудом высвободившись, он мягко оттолкнул ее, она заохала и рухнула в кресло-кабриолет, заскрипевшее под ее грузным телом.
– Очень несчастна… Очень несчастна, – заговорила она невнятно. – Что за грохот? Черт возьми, я так рада видеть тебя, Николя! Ты, наверное, не знаешь…
Словно разладившийся кузнечный мех, она перевела дух.
– Этот мерзавец, этот грубиян, которого я подобрала, накормила, обласкала, разве он выказал мне хотя бы капельку признательности? О! Он до меня снисходит! Я его содержу. Но Полетта еще не в том состоянии, чтобы спокойно взирать на безобразие, что, судя по тому пантомиму, что была у тебя на лице, сейчас здесь творилось.
– Пантомиме.
– Чего? Нехорошо смеяться надо мной. Я всегда говорила как хочу. В конце концов… я же не спрашиваю, что тут произошло. Он такой, как напьется, так и тянет в постель первую попавшуюся!
Николя рассмеялся.
– Эти строчки ласкают мне память. Я слышала их, когда устраивала тут театр…
– Полагаю, так вы называли живые картины, которые разыгрывали ваши юнцы и молоденькие девицы…
– Смейся: самые знатные красавицы не гнушались участвовать в этих представлениях! Но, возвращаясь к неприятному типу, скажу, что у малышки, ну, той, что мне всем обязана, обнаружилось шило в заднице, и чего бы я ни говорила, она всегда нарушает мои приказы. Приходится закрывать глаза на безобразия этой бесстыдницы: она ж все знает о моих делишках.
Полетта открыла небольшой поставец из дерева акации и наполнила два хрустальных стаканчика янтарной жидкостью. Один она протянула Николя, а другой одним махом опорожнила сама. Несмотря на укоризненный взор Николя, она трижды наполняла свой стаканчик. Успокоившись, она оправилась, посмотрелась в зеркало и вытерла слезы, смешав краску на лице и явив комиссару такую физиономию, что и в кошмарном сне не увидишь.
– Видишь ли, я очень зла, мне стало трудно управлять этим домом, тяжело. Я давно хотела передать его кому-нибудь, дабы избавиться от этого ярма. Но Президентша не смогла с ним справиться… Пустая голова! Мне нужна была помощница…
Неожиданно Николя сообразил, что для него Полетта всегда была женщиной без возраста. Когда он впервые ее увидел, ей было около пятидесяти. Следовательно, ей скоро семьдесят. Что привязывает ее к этому верзиле? Собственный опыт и нравы двора свидетельствовали, что годы не помеха любовным страстям и вожделениям. Ему на память тотчас пришло множество примеров.
– Видишь ли, когда этот малыш с гордым видом подходит ко мне, сердце мое снова начинает биться. Ах! Если бы я сразу поняла, что это всего лишь задира с Нового моста! Ну, он-то быстро меня раскусил и заболтал… а потом, пользуясь тем, что попал в фавор, стал требовать плату за свои услуги.
Она содрогнулась, словно по телу ее прокатилась волна блаженства.
– Я в плохом состоянии… Что делать? Я не могу без него обходиться. Ты знаешь, ведь он меня обкрадывает, хотя я и даю ему деньги без счета…
Что случилось с этой закаленной в жизненных битвах кумушкой, в прошлом такой энергичной? Словно автомат Вокансона, Полетта плеснула себе ликера и опрокинула стаканчик.
– Видишь, как мне все обрыдло? Особенно дела! Конкуренция жестока. Я не хочу гнаться за модой, а потому клиентов становится мало. Клиентам нужна новизна. Ах, как я жалею бедняжку Сатин! Как дела у твоего сына?
Она сама вышла на дорогу, куда он намеревался свернуть.
– У Луи все прекрасно. Он по-прежнему испытывает добрые чувства к своей тетушкеи не забыл, как она помогала ему прежде.
Она зарыдала еще громче.
– Смотри, вот… ты и Сатин… можно было все уладить.
– Ты забыла о моей должности?
– Посмотрите на этого лицемера! Будто он не знал, что разврат и полиция идут рука об руку, одной дорогой!
Он решил открыть свои бортовые люки. Незачем искать обходные пути.
– Ты видела Антуанетту после ее отъезда? – спросил он равнодушным тоном, разглядывая стакан.
Казалось, Полетта вся съежилась, уменьшилась в объемах, а ее глубоко посаженные глазки забегали по сторонам.
– У тебя есть от нее известия?
Прозорливая старая бестия не утратила былой мудрости.
– Она пишет Луи, и тот сообщает мне новости о ней, – произнесла она, облизывая ярко-красные губы.
Ответа на свой вопрос он не получил. Тогда он решил пойти напрямик.
– Ты знаешь все, что происходит в городе. Прозвище Киска тебе что-нибудь говорит? Его носит девица, работающая моделью.
Новый поворот разговора пришелся ей по нраву. В глубине души она по-прежнему побаивалась Николя.
– Скажи-ка! – хлопнула она себя по лбу так, что с него посыпались кусочки белил. – Та самая козочка, которую я едва не затащила в свой гарем. Но потом я отказалась, принимая во внимание ее возраст; ты же знаешь Полетту, у нее есть принципы. Она начала играть в свои игры отдельно, на краю сцены, мутить воду в мастерских художников. Модель готова на все. Сейчас она проживает на улице Божоле, возле Пале-Руаяль, в доме виноторговца; его вдова готовит обеды для художников. Долгое время эта Киска жила на содержании у кавалерийского капитана, дворянина солидного возраста, считавшего ее скромницей. Сейчас ее опекает какой-то юный петушок-аристократ, офицер не помню какого полка.
– Тысяча благодарностей, милейшая Полетта. Что я могу для тебя сделать, чтобы тебе было еще приятней со мной распрощаться?
– А припугни-ка ты моего молодца. Может, это его смягчит…
– Зови его.
– Симон!
Появился Симон, одетый в форму французской гвардии.
– Сударь, – произнес Николя, смерив его надменным взором, – вас удостаивает разговором комиссар Шатле.
– Можешь мне поверить, – с усмешкой добавила Полетта, – не просто комиссар, а самый хитроумный!
– Если мне доведется узнать, что моей доброй приятельнице Полетте по вашей вине причинен вред, я немедленно доложу об этом маршалу Бирону, почтившему меня своей дружбой. Ваш слуга, сударь!
И он величественно прошествовал мимо ошеломленного пристыженного гвардейца, успев заметить на торжествующем лице Полетты выражение удовлетворенной мести.
