Текст книги "Версальский утопленник"
Автор книги: Жан-Франсуа Паро
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
– Где?
– Да в чаше с водой. Ты поднимался по лестнице. О нет, это был не простой дом. Даже не могу сказать, где это было. Больше всего похоже на мельницу. Потом я услышала странный звук: клик, клик. А потом зазвонил колокол. И тут… Ох, ужас-то какой! Затем стук. Я почувствовала, что тебе грозит опасность. Ох, да. Нет. А-а!
Обхватив себя за шею толстыми пальцами, Полетта, широко раскрыв рот, задышала, словно выброшенная на берег рыба и, потеряв сознание, медленно сползла с кресла. Николя бросился к ней, одновременно призывая на помощь Катрину. Кухарка не заставила себя ждать: заинтересовавшись посетительницей, она ожидала на лестнице возле двери, в любую минуту готовая прийти на помощь своему хозяину. Полетту уложили на полу, и Ноблекур принялся обмахивать ее веером. После энергичных усилий Катрине удалось расстегнуть корсет. Получив свободу, рыхлое тело словно удвоилось в объеме. После ряда усилий бывшую сводницу удалось уложить на софу, ножки которой тотчас тревожно заскрипели. Сняв с гостьи парик и подсунув под совершенно лысую голову квадратную подушечку, Катрина сунула Полетте под нос флакончик с уксусом. Почувствовав едкий запах, сводница открыла глаза. Придя в себя, она поднесла руку к голове и, не обнаружив парика, визгливо потребовала немедленно вернуть его. Кое-как нахлобучив парик на голову, она приподнялась и велела налить ей стакан живительной настойки из мирабели и залпом осушила его. Затем, оттолкнув протиравшую ей уксусом виски Катрину, она села на софе. Оскорбленная до глубины души кухарка вылетела из комнаты. Своими заботами Катрина невольно размазала грим на лице Полетты, и теперь оно являло собой подобие палитры художника.
– Вот видишь, до чего ты меня довел, – плаксивым голосом проговорила бывшая сводница. – Увидев, что ты в опасности, я чуть копыта не отбросила.
– Нисколько не желая повторения вашего обморока, позволю себе заметить, что слова ваши прозвучали весьма расплывчато.
Лицо ее приняло жалостливое выражение.
– Я с тобой согласна. Конечно, мне бы и самой хотелось, чтобы там все показали пояснее, но, как видишь, больше я сказать тебе не могу. Нет, не припомню, ничего там ясного не было.
Совершенно пав духом, она попыталась встать, но зашаталась, и Николя бросился поддержать ее, а господин де Ноблекур вызвал звонком Катрину. Когда та вошла, почтенный магистрат, сделав вид, что не замечает ее обиженной физиономии, попросил ее вызвать фиакр. Николя помог Полетте спуститься с лестницы, кою та преодолела с большим трудом, тяжело переставляя ноги с одной ступеньки на другую. Тем временем вернулась Катрина и привела с собой экипаж, разъезжавший перед церковью Сент-Эсташ. Под насмешливыми взорами любопытных сорванцов, что помогали в пекарне, Полетту запихнули в экипаж, Николя назвал адрес и, заплатив кучеру, вернулся к господину де Ноблекуру.
– Однако сегодня вечером я здорово развлекся! – то ли в шутку, то ли всерьез произнес бывший прокурор. – Оказывается, я еще могу вскружить голову даме!
– А почему бы и нет? Это результат вашего внезапного помолодения. Впрочем, во всем виноват Вольтер. Если говорить честно, что вам напомнила эта сцена?
– Если хотите знать мое мнение, то от кого бы ни исходило предупреждение, не пренебрегайте им. Возможно, она действительно обладает способностями, о которых прежде не знала сама, и, питая к вам определенную привязанность, она захотела предупредить вас, ибо в этой женщине наличествует удивительная смесь явных пороков и скрытых добродетелей. Либо же ее побудили сделать подобный шаг, и тогда она сама являет собой предупреждение. В любом случае речь идет о вашей жизни. Поэтому повторяю: будьте осторожны и не рискуйте понапрасну. Похоже, вы ступили на запретные территории и вас хотят остановить, пока вы не продвинулись дальше. Мыс бурь.
– И что же?
– Я старый скептик и не верю ни прорицателям, ни в прорицания. Хотя…
– Опасность издавна следует за мной по пятам, словно тень. Но она никогда не заставит меня отступить.
– А я достаточно давно знаю вас и потому не стану давать вам советов. Остается лишь уповать, чтоб осторожность, призвав на помощь мудрость, взялись руководить вашими шагами. Будущее покажет, оно – самый лучший предсказатель. Что же касается нашей Полетты, то мне кажется, ее пророческий дар просыпается главным образом после усиленного потребления ее любимой ратафии. Однако что за женщина эта мегера! И все же я питаю к ней дружеские чувства – в той мере, в которой она питает их к вам.
– Антуанетта и Луи многим ей обязаны, – задумчиво проговорил Николя.
– И еще. Отрывок из партитуры, который вы мне передали, той, что нашли в кармане утопшего Ламора. Я расшифровал его и даже сыграл на скрипке. Это партия для сопрано, из тех, которые обычно поручают исполнять кастратам.
– Кастратам! Но ведь во Франции нет кастратов.
– Ах, друг мой, ваше неведение меня изумляет! Ведь вам по долгу службы следует быть в курсе всех сплетен, как придворных, так и городских. Я расспросил нашего друга Бальбастра. Он ваш покорный слуга и просил вам это передать. Не кривитесь, дорогой! Он сообщил мне, что в королевской часовне в Версале до сих пор поет немало кастратов, и уточнил, что в последние недели королева по причине беременности засыпает только после того, как подышит свежим ночным воздухом.
– Но какое это имеет отношение?..
– Ах, черт бы побрал этих торопыг! Слушайте меня. Его Величество вместе с братьями и невестками решили, что музыка может помочь королеве наладить сон. Музыкантам и певцам, среди которых и наши кастраты, велели исполнять кантаты. А так как королеве несказанно надоели толпы жителей Версаля, собиравшихся в парке послушать ночные концерты, то в садах Трианона для певчих соорудили специальные беседки. Не знаю, помогут ли эти сведения вашему расследованию. Во всяком случае, я сообщил вам все, что мне удалось узнать.
– Будьте уверены, я сумею извлечь из них пользу.
– А теперь, дорогой друг, имею вам сказать, что сегодняшний вечер меня утомил. Конечно, возможно, я чуточку злоупотребил настойкой из мирабели. Ибо я ощущаю, как по ногам у меня бегают мурашки. Засим я отправляюсь спать.
Отказавшись от приготовленного Катриной ужина, Николя лег спать и моментально заснул. Когда часы пробили три, он проснулся: привидевшийся сон вернул его в Геранд, во времена его детства. Он брел среди высоких болотистых зарослей Бриера, как вдруг гигантский уж со злобным взором преградил ему путь; змеиная голова ужа угрожающе покачивалась то вправо, то влево…
VII
ЧАН И НАСОС
В последний день будут разоблачены подлецы, кои, скрывшись во мраке под чужой личиной, пытаются спрятать козни свои и ковы.
Бурдалу
Воскресенье, 9 августа 1778 года.
Господин де Ноблекур в сопровождении Николя пешком отправился к большой мессе в церковь Сент-Эсташ. Почтенный магистрат, обрадованный, что у него не случилось ожидаемого по всем приметам приступа подагры, пребывал в преотличном настроении. Он исполнял обязанности старосты прихода, и сегодня, в день праздника Святого Духа, ему, как всегда, выпала почетная обязанность раздавать освященный хлеб. По такому случаю им сопутствовал эскорт из двух облаченных в чистую одежду мальчишек – помощников булочника из пекарни Фарно. В восторге от поручения, сорванцы тащили две большие корзины, наполненные кусками бриошей, которые будут раздавать народу по окончании службы. Как всегда, Ноблекур подшучивал над Николя, ибо тот с упорством, достойным истинного бретонца, продолжал именовать сие лакомство ar-varaenn-rouaned, иначе говоря, сладким хлебом.
Комиссар внимательно слушал проповедь. В ней кюре разоблачал ложную набожность и утверждал, что труднее всего выявить зло, когда оно скрывается под маской добра. Слова его звучали гневно и громко, но в церкви собрались в основном женщины, кои невнимательно слушали проповедника, ибо не переставали переговариваться между собой. Размеренный гул, слагавшийся из шепота, шороха юбок и сухого стука вееров, периодически заглушал речь проповедника. Сызмальства привыкнув к трепетному молчанию прихожан в церквях своей родной Бретани, Николя так и не освоился с непринужденной обстановкой, царившей в парижских храмах. Время от времени швейцар, желая напомнить прихожанам о необходимости уважать святое место и умолкнуть, со звоном ронял на каменный пол свою алебарду. На несколько минут шум стихал, а потом возобновлялся с новой силой. Молодые люди и вовсе вели себя вызывающе. Со скучающим видом они то выходили из церкви, то заходили обратно. Некоторые рассеянно, словно перед ними выступал ярмарочный зазывала, слушали отрывок проповеди, а потом, недовольно качая головой, покидали церковь. Самые бедные простаивали на ногах всю службу, не желая платить шесть су за сдающийся напрокат стул. Кто-то шумно отирал струившийся по лицу пот, кто-то плевал прямо на пол. Таинственное шушуканье, записочки, скользившие по залу, роскошь выставляемых напоказ нарядов – вся эта суета превращала место для молитв в очередной уголок для зрелищ и развлечений.
В доме на улице Монмартр Катрина и Марион приготовили легкое летнее угощение: холодное жаркое из ягненка в горчичном соусе, приправленное корнишонами, салат из цикория с сухариками и персиковый мармелад. Запить эту еду одному предложили отваром из шалфея, а другому – холодным сидром. Когда трапеза завершилась, Ноблекур поднялся к себе, дабы предаться ежедневному послеполуденному отдыху, а Николя, несмотря на жару, отправился в дом на площади Вандом в надежде застать там доктора Месмера.
Город по-прежнему являл себя в непривычном для Николя виде. Улицы, в воскресное время кишевшие народом, казались тихими и пустынными. Только несколько собак, высунув от жары языки, уныло брели по теневой стороне. Дойдя до Сент-Эсташ, он углубился в улицу Тонельри, чьи старинные колоннады и навесы чуточку спасали от жары, и вскоре добрался до улицы Сент-Оноре. Он так хорошо знал свой Париж, что ноги сами вели его в нужном направлении. По мере приближения к площади Вандом вереницы выстроившихся вдоль тротуара карет становились все длиннее, что не могло остаться незамеченным. Выйдя на площадь, он увидел, как вокруг особняка братьев Буре, где располагалась штаб-квартира доктора Месмера, змеей извивалась очередь, состоявшая из людей всех рангов и сословий. Стоявшие в ней мужчины и женщины, с горящими взорами, надеялись либо на исцеление, либо на бесплатный совет врача, либо, потрафляя собственному любопытству, жаждали взглянуть на модного кудесника.
Как представиться, чтобы его приняли? Маркиз де Ранрей? Это имя вряд ли произведет впечатление на иностранца, на прием к которому явно приходит немало маркизов. Комиссар полиции Шатле? Так он рискует встревожить знаменитого доктора и настроить его против себя. Ведь Месмер, несомненно, упивается своей известностью и считает себя всемогущим. Просмотрев отданное ему Ленуаром досье, он позабавился, узнав, что молва уверена, что под именем доктора Месмера скрывается колдун Кола, персонаж оперы юного Моцарта «Бастьен и Бастьена». Еще Николя с интересом отметил, что приезжий посещает заседания кружков иллюминатов и практикует оккультные науки. Заглавие его диссертации также заслуживало внимания: De influxu planetarium in corpus humanum. [45]45
«О воздействии планет на человеческое тело» (1766).
[Закрыть]Изгнанный с медицинского факультета за шарлатанство, Месмер вынужден был покинуть Вену.
Поразмыслив хорошенько, Николя решил представиться приближенным герцога Шартрского, ибо на корабле королевского флота он и в самом деле находился близко к герцогу, а посему нисколько не отступал от истины. Правда, когда принц находился в Бресте, данное утверждение оказывалось верным только в особых случаях. Усмехнувшись про себя, он подумал, что Бурдо непременно назвал бы его молинистом. При входе в особняк он силой проложил дорогу сквозь взбудораженную и грозную толпу, в любую минуту способную броситься на того, кто, по ее предположению, пользовался особым пропуском к знаменитости. Шепнув на ухо лакею свое имя и имя герцога Шартрского, причем последнего значительно громче своего, он стал ждать. Имя герцога сделало свое дело, и его без проволочек пригласили пройти.
Его провели в просторный зал, где в центре стояли два кресла и софа, покрытые богатыми восточными драпировками. Открылась дверь, и вошел высокого роста человек в лиловой хламиде, делавшей его похожим на жреца. Когда полы хламиды расходились, виден был сиреневый фрак, густо расшитый серебром. На вид вошедшему было лет сорок. Массивное лицо, высокий лоб, напудренные волосы уложены валиками и стянуты на затылке лентой. Из-за двойного подбородка широкое лицо казалось раза в два больше. Вокруг четко очерченного рта пролегли резкие косые морщины. Глаза настолько утонули в глубоких орбитах, что разглядеть их цвет не представляло возможности. Тем не менее они выразительно смотрели на визитера из-под густых черных бровей. От облика знаменитости веяло силой, спокойствием и уверенностью.
– Сударь? Господин маркиз? – произнес он, слегка склонив голову.
Легкий немецкий акцент напомнил Николя выговор королевы.
– … я не разобрал ваше имя, только понял, что вы явились от герцога Шартрского.
– Маркиз Николя де Ранрей, к вашим услугам. Я очень признателен вам, сударь, что вы согласились меня принять. Совсем недавно я слышал, как принц превозносил ваши заслуги. Заинтригованный слухами – о, исключительно в вашу пользу! – коими полнится и двор, и город, мне стало любопытно поговорить с человеком, нет, что я говорю, с ученым, вызывающим столь неподдельный интерес. Особенно меня заинтересовали упомянутые его светлостью церемонии, суть которых в пылу разговора осталась для меня тайной, равно как и основные принципы.
Похоже, доктор Месмер удовлетворился его вступлением.
– Господин маркиз, – начал он, снисходительно улыбаясь, – несмотря на свою занятость, я не хочу оставлять вас в неведении, равно как и порождать сомнения в моих способностях. Тем более, вы столь изысканным образом изложили свою просьбу.
И он с поклоном предложил Николя сесть.
– Неуместно скрывать от друга его светлости особенные стороны моего искусства, иначе оно может прослыть ложным либо опасным.
– Благодарю вас, вы так любезны! Так что же представляют собой вечера у чана, которые посещает герцог? Напоминают ли они церемонии с участием дам из свиты Мадам Аделаиды? Те, кто на них присутствовал, рассказали мне, сколь благотворное воздействие произвели они на здоровье одной из их подруг.
Лицо доктора озарила умильная улыбка.
– Как?! Вы знакомы с тетушкой Его Величества?
– Я удостоился этой чести, – отвечал Николя, с блаженным видом закатив глаза.
– Ах, сударь, я всегда к вашим услугам. Позвольте мне ввести вас в курс дела. В наш век научных изысканий все хотят завладеть и научиться управлять потоком, именуемым некоторыми электрическим. В самом деле, фрикционные машины способны производить искры и притягивать легкие тела. Флюид передается посредством проводящих тел.
Так, если вас подвесить к потолку на шелковых веревках, я смогу наэлектризовать вас с помощью кошачьей шкурки, потертой о стеклянный цилиндр, а если я потом протяну к вам палец, из вашей ноги в сторону моего пальца полетит искра.
– Какое чудо!
– О, ничего особенного! Продолжая размышлять, я доказал существование магнетического животного флюида, коим я научился управлять и теперь использую его в своем методе лечения. Его Королевское Высочество, чьи предки начиная с регента Орлеанского непрестанно, как это свойственно ученым и философам, осмысливали систему природы, пожелал найти ответ на вопрос, заданный какими-то остроумцами: может ли неполноценный исполнять роль проводящего тела для потока, называемого обычно электричеством, или – если говорить обо мне – животным флюидом?
– Неполноценный?
– Да, неполноценный, ущемленный не от природы, но искусственным способом. Собственно, вопрос был поставлен прямо: способен ли кастрат, der kapaun, каплун, как говорят у вас во Франции, являться проводником так называемого электричества. Некий физик по имени Сиго де Лафон [46]46
Век Просвещения прославился своими техническими идеями, одна любопытней другой, но подавляющее большинство из них были обречены на провал. К этим последним относятся и разработки Монфора.
[Закрыть]проводил опыты с певчими из королевской часовни. Этот невежда считал, что случай sublata causa, tollitur effectus! [47]47
С устранением причины устраняется следствие (лат.).
[Закрыть]Так вот, в цепочке, состоящей из двадцати наэлектризованных человек, кастраты содрогались точно так же, как и все остальные. Тогда Его Высочество пожелал повторить опыт, только уже с использованием моего чана – вместилища магнетического животного флюида.
– И вы таким образом констатировали, что…
– …что каплун – такой же проводник. Надеюсь, господин маркиз, я сумел дать вам ясный ответ.
– Я вам бесконечно благодарен за столь исчерпывающие объяснения. Благодаря вам я чувствую себя поумневшим; вы вооружили меня аргументами, кои в случае возникновения дискуссии вокруг ваших экспериментов я смогу пустить в ход. Во Франции все новое моментально входит в моду!
Доктор Месмер в упор смотрел на Николя. Его блестящие подвижные глаза неуклонно погружали комиссара в состояние дремотной дурноты. Вскоре ему показалось, что комната уменьшилась, а он перестал различать окружавшие его предметы. Собрав всю свою волю, он стал сопротивляться загадочному давлению. Неужели доктор захотел погрузить его в такой же транс, в какой он, по описаниям Эме, погрузил госпожу де Лаборд? Сопротивляясь неведомой силе, он закрыл глаза. Как только он перестал видеть взгляд Месмера, ему тотчас стало лучше, и он решил немедленно положить конец беседе с загадочным персонажем, обладавшим способностью манипулировать сознанием людей; он не хотел оказаться в положении госпожи де Лаборд.
– А вы случайно не запомнили имен певчих из королевской часовни, принимавших участие в ваших опытах?
Ироническая улыбка, игравшая на устах Месмера, свидетельствовала о том, что Николя не удалось одурачить эмпириста.
– Могу ли я, господин маркиз, поинтересоваться, зачем они вам? Вы намерены проверить истинность моих утверждений?
– Нет, что вы! У меня и в мыслях не было ничего подобного. Я всего лишь хотел узнать, какие ощущения испытали эти лица… назовем их особенными. Сам я не чужд музыке, но я не знал, что и в нашем королевстве есть особенные. Видите, куда заводит меня мое увлечение!
– Что ж, попробую удовлетворить ваше любопытство. А на каком инструменте вы играете?
– На бомбарде, инструменте моей родной провинции.
На этот раз Николя не солгал, однако готов был поклясться, что доктор, увидев, как предполагаемая добыча от него ускользнула, остался крайне недоволен. Месмер встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся с листком бумаги с искомыми именами. Николя поклонился и вышел, сопровождаемый задумчивым взглядом эмпириста, не пожелавшего, как требовали приличия, попрощаться с гостем.
На улице он с облегчением вздохнул, словно с плеч его упал тяжкий груз. Однако что за странный человек! Можно ли верить его словам, и на самом ли деле он является тем, за кого себя выдает? Он вспомнил, как однажды ему довелось познакомиться с материалами дела некоего венецианского мошенника, который также утверждал, что обладает магическими способностями. Свои способности он использовал исключительно в корыстных целях, и как любой ловкий шарлатан, обманывал легковерных клиентов. Однажды вечером – тогда Николя еще пребывал в подмастерьях у комиссара Лардена – ему велели присутствовать при аресте мошенника. Однако сей Джакомо Казанова, бежавший из венецианской тюрьмы Пьомби, имел в Париже множество высокопоставленных покровителей, и вскоре его освободили по приказу Шуазеля.
Добравшись до улицы Сент-Оноре, Николя прогулочным шагом дошел до Пале-Руаяль; почувствовав, что устал и хочет пить, он зашел в свое излюбленное заведение, где подавали его любимый кофе. Существовало давнее распоряжение полиции, запрещавшее хозяевам кофеен подавать напитки и обслуживать клиентов по воскресеньям. С недавних времен распоряжение это, впрочем, соблюдаемое далеко не всеми и не всегда, стало относиться только к часам мессы. Николя недавно пристрастился к кофе; говорили, что напиток способствует работе мысли и не дает человеку засыпать. Впервые он попробовал кофе у Семакгюса, который каждодневно пил его у себя в Вожираре; кофе подавали и при покойном короле – во время ужинов в малых апартаментах. Ленорман, старший садовник Версаля, выращивал в теплицах Трианона дюжину кофейных деревьев, и те при надлежащем уходе и заботах давали в год добрых шесть фунтов зрелых кофейных зерен. Зерна отлеживались, потом король собственноручно их обжаривал и сам готовил крепкий напиток. Как и господин де Бюффон, Николя ценил крепость и вкус зерен, собранных в Санто-Доминго, в то время как Семакгюс предпочитал зерна сорта мокко, доставляемые из Аравии. Высмотрев уютный столик, Николя устроился в прохладном полумраке и в ожидании огляделся. Ему очень нравилась атмосфера этого кафе, куда приходили расслабиться исключительно порядочные люди. Прислушавшись к разговорам, здесь без особого труда можно было узнать последние новости и слухи, а также полистать газеты. Сюда не забредали ни подозрительные личности, ни сводники со своей клиентурой, ни скандальные субъекты, ни наглые солдаты и слуги, никто, кто мог бы нарушить спокойствие собиравшегося здесь достойного общества. Потягивая мелкими глоточками обжигающий напиток и хрустя меренгой, Николя искал ответ на вопрос, кем же на самом деле является Антон Месмер. Без сомнения, этот человек обладал талантом убеждения и выдающимися способностями гипнотизера. Очевидно, его способы и методы лечения воздействовали как на больные, так и на легковерные головы, причем воздействие это нельзя было однозначно назвать зловредным. А главное, доктор не имел никакого отношения к его сегодняшнему расследованию. Николя взглянул на врученный ему Месмером список:
Винченцо Бальбо
Уго Манджарелли
Сильвиано Барбекано
И что ему делать с этим списком? Неужели иностранцы, которых из-за их неполноценности общество выкинуло из своих рядов, оказались замешаны в заговоре, стали участниками темных и запутанных интриг? Пока он размышлял, в дверях кафе показался Семакгюс. Николя вскочил и помахал ему рукой.
– Гийом, какой сюрприз! Что привело вас в Париж в такую рань?
– Уф, ну и жара! А здесь так прохладно! Зайдя сюда, мне повезло вдвойне. Вы даже представить себе не можете, с кем я сегодня разговаривал и из какого загадочного места я возвращаюсь.
– И вы намерены хранить это в секрете?
– О, вовсе нет! Мы с Лабордом были у доктора Месмера. Полагаю, это имя вам знакомо: человек с чаном, о котором судачит весь Париж. Несколько дней назад жена нашего друга побывала у него на консультации. Насколько мне известно, ее сопровождали Эме и дамы из свиты Мадам Аделаиды. Наш друг доволен и одновременно встревожен результатами сего визита. Доволен, потому что жена его приободрилась, но встревожен, потому что гуляющие по городу слухи о сем немецком целителе крайне противоречивы.
От неожиданного совпадения Николя расхохотался.
– Неужели вы тоже пали жертвой животного магнетизма? – спросил Семакгюс, ошеломленный смехом комиссара.
– Нисколько, дорогой Гийом. Дело в том, что сегодня я тоже побывал в особняке братьев Буре, хотя и по другим причинам, о которых сейчас вам расскажу. Буквально полчаса назад я имел довольно продолжительную беседу с этим иностранным доктором.
– Действительно, разговор оказался долгим. Теперь я понимаю, почему нам пришлось его дожидаться. Каким бы невозмутимым ни хотел он казаться, когда он вышел к нам, лицо его было перекошено. Что вы с ним сделали?
– Нанес визит вежливости, – смиренно ответил Николя.
– М-да! Не доверяю я таким визитам, особенно когда вы говорите о них со столь сладким выражением лица. Короче говоря, мы с Лабордом присутствовали при работе чана, а затем наблюдали, как эмпирист исцелял больного.
– И к какому вы пришли выводу?
– Что касается чана, то это ярмарочный фокус, забавный опыт, который легко поставить благодаря нынешнему уровню знаний. Животный магнетизм не имеет к нему никакого отношения, это всего лишь удачно придуманное сочетание слов, чтобы замаскировать комедию с чаном.
– А как насчет бесплатного лечения простолюдинов?
– Поток экю, обрушенный на него легковерной знатью, жаждущей избавиться от надуманных недугов, с лихвой его искупает.
Подошел прислужник, и Семакгюс заказал чашечку своего любимого мокко. Николя смотрел на друга и словно впервые видел его лицо, одухотворенное, загорелое, с глубокими морщинами, словно вылепленное скульптором, именуемым жизнью, его гордую посадку головы, его уверенный и вместе с тем доброжелательный взор. И внезапно он осознал, что, несмотря на отсутствие портретного сходства, корабельный хирург принадлежал к той же породе людей, что и его отец, маркиз де Ранрей.
– А как вы оцениваете его пассы и способность вгонять людей в сон? – продолжил он. – Эме рассказала мне, как проходил сеанс исцеления госпожи де Лаборд.
– Ничего нового; все, как некогда происходило с конвульсионерами на кладбище Сен-Медар. Надо помнить две простые истины. Во-первых, если убедить пациента в том, что целитель обладает сверхъестественными способностями, считай, результат наполовину достигнут. Во-вторых, магнетизер-мужчина всегда найдет способ воздействия на женщину.
– Иначе говоря, мелочи имеют значение?
– Основное, друг мой, основное! Поймите, женщины, идущие на прием к Месмеру, в сущности, не больны, они всего лишь обладают повышенной чувствительностью. Я все старательно запоминал. Прежде всего, обстановка: невидимая музыка, курящийся ладан, необычная красота прислужников, величественный вид самого Месмера, его проницательный взор. Обычно он зажимает колени больной между своими коленями. Одна рука оказывает давление в области брюшной полости, другая – чуть ниже поясницы. Лица сближаются, и пациент, и больная глубоко дышат, чувства возбуждаются, дыхание пациентки учащается, грудь взволнованно вздымается и опускается. И вот наступает кризис, больная бьется в конвульсиях, от которых, однако, у нее остаются отнюдь не неприятные впечатления. Больная хочется повторить сеанс, она желает еще раз погрузиться в сладостный транс, в который погрузил ее Месмер! И, как вы, полагаю, поняли, транс сей имеет много сходства с иным, всем нам известным кризисом. Так доктор вербует себе клиентов среди рабов эфемерной моды, в основном из состоятельных особ, и формирует у них потребность, кою только он может удовлетворить. Если вам интересно мое мнение, то Лаборд сам в состоянии исцелить свою жену, заставив ее забыть о неудачном дебюте супружеской жизни. И для этого нет нужды обращаться к шарлатану из Вены!
Так как Семакгюс приехал в экипаже, он предложил Николя подвезти его до дома на улице Монмартр. По дороге он со своим обычным задором рассказывал об обрядах дикарей, на которых ему доводилось присутствовать во многих уголках мира, куда забрасывала его морская служба. Сообщив, что часто встречал шаманов, погружавших своих пациентов в пограничное состояние, он напомнил Николя, как в свое время, войдя в транс, Ава сумела предсказать смерть Сен-Луи, своего соотечественника и кучера Семакгюса. [48]48
См. «Загадка улицы Блан-Манто».
[Закрыть]Похоже, доктор Месмер использовал проверенные средства, выдавая их за новые, никогда прежде не применявшиеся. Разумеется, некоторым больным, или так называемым больным, становилось лучше, ибо велика была сила внушения мага и безгранична вера в его способности у явившейся на сеанс легковерной жертвы.
Прощаясь с другом, Николя почувствовал, как кто-то дернул его за карман. Решив, что стал жертвой карманника, он обернулся и увидел перепачканную углем мордашку: мальчуган протягивал ему сложенную вчетверо бумажку. Он тотчас подумал о сиротах, что вырастают среди бандитов и убийц в мрачных пристанищах старого города. Как только он взял бумажку, мальчишка тотчас исчез, не дождавшись ни ответа, ни вознаграждения за оказанную услугу. Николя растерялся. Он знал едва ли не всех мальчишек, рыскавших по столице в поисках заработков и готовых исполнить любое поручение. Но этого маленького савояра он видел впервые. Однако ребенок явно знал его, ибо без колебаний подошел прямо к нему. Он развернул записку. Несколько торопливо набросанных строк и заглавная Р вместо подписи. Подобное послание мог отправить только Ретиф. Он не знал почерка Ретифа, однако знал, какое ограниченное образование получали подобные ему самоучки. Всех одинаково учили писать, и у тех, кто на этом этапе останавливался, вырабатывался более или менее однообразный почерк. Однако прочитав записку, в нем зародились сомнения. К тому же некоторые буквы…
«Сегодня вечером в одиннадцать часов вечера. Дверь павильона Самаритен будет открыта. Р.»
Он удивился. Что означает эта записка? Кто, если не Ретиф, хочет с ним встретиться? И почему так поздно? И зачем передавать записку столь таинственным образом? Зачем вообще писать? Ретиф всегда соблюдал осторожность и не любил оставлять следов, иначе говоря, писать записки. Почему вдруг такой хитрец, как он, выбрал столь непривычный для себя способ предупредить его? Ретифу поручили отыскать маленького дрозда, снятого Ренаром. Интересно, нашел ли он его? И можно ли представить себе, что, отыскав дрозда, Ретиф решил вместе с ним явиться на свидание с комиссаром? Поразмыслив, Николя постановил, что подобное предположение имеет право на существование. Во всяком случае, чем он рискует, отправившись на это свидание? Со шпагой на боку и с пистолетом за полями треуголки он отлично вооружен. Хотя, надо признать, в такой поздний час улицы, прилегавшие к Новому мосту, предоставляли отличные укромные уголки для засады. Он хотел предупредить Бурдо, но быстро отмел эту мысль, решив дать инспектору возможность скоротать вечер с семьей. Не считаясь ни со временем, ни с усталостью, Бурдо усердно служил королю и проводил дома далеко не каждый вечер.
После легкого ужина Николя сел играть в шахматы с Ноблекуром. Не желая волновать бывшего прокурора, он не стал сообщать ему о своих последних открытиях, однако невнимательность и небрежная манера игры выдавали его озабоченность. Но то ли от рассеянности, то ли в порыве великодушия Ноблекур не обращал внимания на забывчивость Николя и с радостным видом трижды обыграл его. Игра позволяла почтенному магистрату убедиться, что он еще не утратил остроты ума, и вселяла в него уверенность, что возраст смекалке не помеха. Вскоре под предлогом усталости Николя удалился, желая как должно подготовиться к ночной прогулке.
Первое, что он сделал, – вычистил подаренный Бурдо карманный пистолет, который наконец вернулся из починки, куда его отправили после того, как его повредила пуля. Проверив спуск, он наполнил маленькую пороховницу и взял достаточное количество свинцовых пуль. Не желая марать фамильную шпагу в уличной потасовке, он взял с собой шпагу-трость, закаленный клинок, вделанный в рукоятку и вставлявшийся, словно в ножны, в полую трость; тяжелой рукояткой трости при необходимости вполне возможно раздробить череп. Эта трость также являлась подарком инспектора. Он пристроил пистолет за полями треуголки, чтобы, подняв руки, сподручней делать выстрел. Внутрь треуголки он по совету Бурдо вставил металлическую шапочку, чтобы не потерять сознание в случае, если удар нанесут сзади или из-за угла. Убедившись, что раны его быстро заживают, он облачился в черный фрак, туго стянул волосы в хвост и надел башмаки из мягкой кожи, позволявшие, в отличие от привычных сапог, бесшумно передвигаться, а в случае необходимости – бежать значительно быстрее. Завершая сборы, он вспомнил сумбурные предсказания Полетты, но постарался поскорее забыть о них.
