Текст книги "Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг."

Автор книги: Жан Эрбе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

29

Под Севастополем 20/8 ноября 1854 г.

Благодаря следовавшим до сих пор серьезным событиям, я не позаботился описать вам подробности нашего водворения в лагерь и о тамошней службе.

Солдаты и офицеры военного отряда помещены под походными палатками и это положение, превосходное во время хорошей погоды, и особенно во время похода, представляет важные неудобства, когда очень продолжительно и если при этом солнце сменяется дождем. Почва, размятая ногами, не представляет более никакой преграды, являясь липкой грязью, которую невозможно обойти. В лагерях также все ходят по грязи, как и в траншеях. Везде мокро, всякий старается сидеть в палатке и если защищен от прямого дождя в спину, то не избавлен от необходимости лежать в грязи; нет ни соломы, ни ветвей, чтоб подостлать ее. Солдаты спят под этими маленькими палатками один возле другого по шести человек, и так как каждый имеет одеяло, то они расстилают три по земле, по грязи, а тремя укрываются; подкладывая под головы ранцы с вещами.

Так как очень трудно найти дров даже для приготовления пищи, то невозможно вполне высушить носильных вещей. По приезде сюда у нас еще был кустарник и несколько рощиц, теперь же остались только корни от них, которые надобно выкопать. У нас совсем не будет дров, если кампания продолжится, и флоту необходимо придется идти за ним в Варну.

Раздача жизненных припасов производится довольно правильно, и солдаты получают свои пайки хлеба и мясную порцию, как во Франции. Когда нельзя привезти припасы в лагеря из Камыша, находящегося более чем в 4-х километрах, то производится раздача запасов, состоящих из сухарей и свиного сала.

Каждый солдат имеет постоянно в запасе провизию на неделю.

По случаю недостатка воды и затруднения высушить белье, наши бедные рядовые осуждены на долгую носку одной рубахи, и если даже случайно выберется хороший день, они не могут воспользоваться им и помыть сорочки, находясь в постоянной работе, для которой требуется также хорошее время, а именно: для очистки лагеря и его окрестностей, зарытия кухонных остатков, чистки палаток и проч. Каждый имеет свой урок.

Наша наличность в батальоне дошла до 750 человек и едва остается по два офицера на роту. Каждый день полк должен отделять батальон в 500 человек для прикрытия траншей и особый отряд в 200 различных рабочих. Если же исключить еще кашеваров, остающихся в лагерях, дежурных, погонщиков мулов, людей, занятых полицейскою службою, нездоровых, остающихся в палатках и других… то в каждом батальоне насчитывается едва 500 человек, которые должны быть назначены в прикрытие. Поэтому выходит, что каждый человек находится на службе через два дня в третий и 200 человек сверх 500, которые не в прикрытии, проводят ночь в траншейной работе и таким образом для каждого приходится в среднем три ночи работы на одну ночь отдыха.

Может быть вы думаете, что такие слишком даже большие тягости, понижают нравственное состояние наших солдат? Вовсе нет. Каждый понимает, что этого требует необходимость, которую положительно нельзя избежать и всякий несет свою участь без жалоб и без желания отделаться от неё, и даже часто служба исполняется с песнями и прибаутками.

Если нет достаточно дров, чтоб сварить сало, люди говорят, что оно гораздо вкуснее и питательнее, когда не очень сильно сварено… Если нет воды, то она берется из грязной лужи, пропускается через платки для очистки от более крупного сора, причем уверяют, что суп будет от этого аппетитнее.

Люди не останавливаются, когда дело идет о способности шутить для своего утешения. По возвращении подвод из Камыша с луковицами и картофелем по 1 франку килограмм в лагерях наступает праздник.

Но солдаты желали бы, и это можно было для них сделать, чтоб пища была обильнее, так как по производимой ими работе, ординарный паек недостаточен. Начальство постаралось прибавить 200 граммов сухарей к тем 500, которые составляют дневную порцию, и только для тех, кто проводит ночь в траншее, – но этого мало, так как 200 граммов прибавки не приносят много пользы, в виду того, что их приходится глодать ночью, не вполне удовлетворяя аппетита. Необходимо, по крайней мере, 500 граммов свежего мяса вместо 300 и 900 граммов хлеба вместо 750, немного более сухих овощей и кофе.

Дневной заработок с одной стороны и награждение, предоставляемое рабочим составляет 0,60–0,70 сантима за 12 часов труда, если работы назначаются для артиллерии или инженеров, и такая небольшая помощь является последствием дороговизны жизненных припасов.

Служба в траншеях также очень трудна. С 7¹/₂ часов утра люди прикрытия собираются в лагерях под командою своих батальонных и ротных командиров и после кофе и супа, отправляются в траншейный караул, чтоб занять свое место, куда приходят около 8¹/₂ или 9 часов, пройдя по всем узким излучинам траншейного сообщения.

Сменяемый батальон отходит назад и возвращается в лагеря, где люди садятся за суп, который находят к тому времени уже приготовленным.

Траншеи еще более грязны, нежели лагерное место, так как вода, не имея стока с постоянно взрытой ногами почвы, превращается в грязь до 30 сантиметров и более глубиною. И в этой то клоаке необходимо провести 24 часа!

Часть людей в каждой роте остается с оружием в руках для наблюдения за бруствером, готовая открыть огонь по неприятелю, замеченному через амбразуры, сделанные для этой цели из земляных мешков. Кроме необходимости наблюдать, является потребность избежать самому быть замеченным, потому что по адресу неблагоразумного, показывающего свой головной убор над бруствером, сейчас же направляются 3–4 пули.

Люди, которые не на часах, ставят свои ружья к откосу рва траншеи или держат их на перевязи, переминаясь с ноги на ногу на месте, чтоб согреться. Затем падающие гранаты и бомбы держат всех в тревоге, а иногда и отправляют к праотцам (ad patres).

По возвращении в лагерь, трудно понять, как можно было провести целый день и ночь в таком адском положении, однако через сутки в силу необходимости оно повторяется.

Перед вечером в 3¹/₂ часа кашевары отправляются из лагеря, чтобы отнести ужин траншейной охране, и неизбежно проходя по всем траншейным извилинам, доходят туда только около 4¹/₂ или 5 час. Суп оказывается холодным… но тем не менее его съедают.

Разводить огни в траншеях воспрещено, чтоб не привлекать внимания неприятеля, который не замедлил бы послать в большом количестве спички, в форме конгревовых ракет, бомб или гранат, благо это не запрещено.

Приходит ночь, каждый покрывается своим одеялом или сильнее начинает топтаться с ноги на ногу и терпеливо ожидает, чтоб его согрела русская вылазка, или часа возвращения в лагеря.

Повторяю вам, положение невесело и постепенно ухудшается, но избежать этого невозможно. Необходимо нести его с терпением, что мы и делаем.

Офицеры в лагерях размещены лучше солдат, по отношению к отдыху и пище и каждый из них имеет шатер, состоящий из нескольких маленьких солдатских палаток, которые так низки, что там можно находиться только сидя или лежа, но зато почва под ними менее изрыта, не так растворена, и каждый офицер, ухитрясь раздобыть немного сена или соломы, имеет еще меховой мешок и одно или два одеяла, так что может спать, не слишком мучаясь от холода.

Жизненные припасы получаются офицерами в двойной пропорции, а жалованье их позволяет прибавить к этому несколько коробок консервов, которые имеются в Камыше.

Очевидно, что хижина и обед угольщика были бы предпочтительнее такому положению, но выбора нет.

Что касается меня, то я всех счастливее, имея свою собственную палатку, в которой могу стоять, и где в мое отсутствие мой добрый Какино успел высушить мне белье. Имею настоящий соломенник, сделанный из холста и оберточной соломы, которую мне удалось купить. Я не экономничаю в запасах. Кроме того, у меня есть табурет для сиденья и маленький складной столик для писания вам писем. Моя бутылка всегда полна для непредвиденных случаев, наконец, у меня есть свой меховой мешок, два одеяла и две пары больших сапог, взятых в рассрочку в одном артиллерийском полку. Вместе с этим я даже более всего этого, я люблю свое ремесло… не беспокойтесь обо мне, у меня есть всё.

Узнал, что в день бури 14-го числа, военное судно 1-го ранга «Генрих VI» потонуло перед Евпаторией.

30

Под Севастополем 24/12 ноября 1854 г.

Мы радуемся!

Начальство роздало всем офицерам и солдатам солдатские плащи с капюшоном и полушубки.

Этот акт забот отечества о своих, удаленных от неё сынах, согревает нас морально и физически.

Кроме того объявлено о раздаче вторых полуодеял и больших палаток!

Тогда нам нечего будет желать более… разве только, чтоб возможно скорее был штурм! Такое желание слышится во всех группах солдат: «Если останутся убитыми на месте 4–5 тысяч, – говорят они, – зато другие будут спать на сухом полу, в хороших казармах, и в состоянии иметь горячий суп».

Наши работы возможно подвинуты; мы уже недалеко от укреплений и, может быть, были бы готовы к штурму, но англичане значительно запоздали против нас, а чтоб взять Севастополь, необходимо действовать вместе. Они должны будут занять 3-й бастион (Grand Redan), в то время как мы возьмем 4-й (du Mât)!

Ох, эти англичане… положим, люди бесспорно храбрые; но они умеют только подставлять лоб!.. это поэзия их ремесла, но она весьма недостаточна для хорошего солдата! Мы уже послали целую бригаду, чтоб помочь их работам. Корпус генерала Боске построил им редут, во избежание нового для них 5-го ноября и кроме того я узнал, что тот же корпус Боске должен был еще перенести на спинах своих людей (а dos d’homme) из Балаклавы к их батареям бомбы и ядра! Какое жалкое положение!

У них с начала осады большие палатки, но они не умели поставить их как следует, и даже не сочли необходимым обрыть канавками для стока дождя.

Наконец, они питаются плохо, хотя получают двойную и тройную выдачу против ваших солдат, и несмотря даже на значительное жалованье, которое никак нельзя сравнить с нашим.

Они не умеют бороться с напастями, и у них нет никакой деятельности.

Лазареты их завалены больными и наличие команд уменьшается с ужасающей прогрессией.

Мой полк назначен для разгрузки в Камыш ожидаемого подкрепления в 400 человек для 20-го легкого полка.

Вновь прибывшие будут рассказывать, что происходит в отечестве, что там говорят о здешних местах и особенно о впечатлении, произведенном нашими победами под Альмой и Инкерманом… сколько радости для всех! Мы получаем достаточно газет, сообщающих нам все эти сведения, но не всё равно читать или слушать рассказы об этом. Да к тому же, в общем, газеты имеют весьма недостаточные частные корреспонденции, и печатают кучу вздора, который заставляет улыбаться, особенно, когда в рассказах фигурируют собственные имена. Как и всегда, в армии имеются люди, решительно желающие чтобы о них говорили, не удовольствующиеся удовлетворением самолюбия в исполнении долга, и часто такие, которые не являются лучшими исполнителями своих обязанностей. Впрочем, у всякого есть свои небольшие недостатки.

Прибытие 400 новичков облегчит службу и даст немного отдыху нашим людям, которые будут в состоянии проводить лишнюю ночь в лагерях.

Я воспользовался днем, когда не был на службе и посетил некоторых людей моей роты, находящихся в дивизионном лазарете. Они там помещены лучше чем в лагерях, лежать под большими, высокими палатками на соломенных подстилках, совершенно отделяющих их от земли и подкрепляющая пища отличается лучшим качеством, чем обыкновенная.

Раненые отделены, и военные лазаретные служители снабжены средствами перевязки, с расчетом одного на 20–25 раненых, которых в настоящее время не много, так как их отправляют по мере возможности в Константинопольские госпитали.

Кажется, что несмотря на значительные присылки, недостает перевязочного холста и корпии. Вольные пользуются заботами двух весьма выдающихся врачей, начальников госпиталя докторов Перье и Бургильона, которые ежеминутно жертвуют собою делу.

Ни холерных, ни тифозных нет, и очень мало больных с воспалением легких, что особенно странно. Почти все люди болеют только вследствие дурного питания и изнурения.

Я видел слабых людей моей роты, которым необходим только отдых на несколько дней. Охотно протянул я им руку и они были очень благодарны за мое посещение, высказывая, что не дождутся выхода из лазарета, чтоб снова разделить опасности вместе с товарищами. Не правда ли, как трогательно видеть таких людей, которые не рассчитывая в этой войне на какие-либо преимущества, только рискуют потерять здесь здоровье, молодость и лишиться членов, но, несмотря на это, выказывают одно самоотвержение и самоотречение? Любовь к отечеству и жертвы, которые они приносят, – чувства, свойственные людям сердца, а таких в нашей доброй Франции немало!

Распростившись со своими солдатами, я посетил четырех офицеров моего полка, находящихся также в лазарете, я нашел их помещенными в небольшом, специально устроенном для сего здании, где они имеют хороший медицинский присмотр, но им не могут доставить того небольшого внимания, которое особенно дорого для страждущих и часто помогает скорейшему выздоровлению, а потому всех больных офицеров при первой возможности отправляют в Константинополь, где они находят в госпиталях тысячу нежных забот, всегда преданных этому делу монахинь. И они всё-таки нетерпеливо ждут времени своего возвращения в лагеря, не охотно соглашаясь на свой отъезд в Константинополь.

По дороге в лагеря, проходя мимо базара, я остановился взглянуть на жизненные припасы и позволил себе маленькую роскошь! Хотя свиное сало и вкусно, но оно надоедает, а с некоторого времени дороги так плохи, что раздача хлеба и свежего мяса происходит редко. Из всего виденного, я мог выбрать и принести с собою небольшой пирог с печенкою, заплатив за него 15 франков.

И получил с отрядом, прибывшим из Франции, мое охотничье ружье и мелкие предметы, которые просил вас прислать мне. Благодарю…

31

Под Севастополем 1 декабря (21 ноября) 1854 г.

Составил список офицеров, которые заболели более или менее тяжело, со времени нашей высадки в Ольдфорде, в период 2¹/₂ месяцев. Оказалось: 1 умерший, 2 раненных, 31 больной, из всей наличности 60 офицеров.

Очевидно, что болезнь скорее поражает офицеров, чем солдат, благодаря особенным обстоятельствам в которых мы находимся. Офицеры привыкли к большим заботам о себе и хотя подвергаются меньшему изнурению и имеют лучшую пищу, но труднее солдат привыкают к ежедневным лишениям и кроме того, в общем, у них сравнительно с солдатами меньше молодости.

Наши вновь прибывшие 400 человек были распределены почти поровну в каждую роту, где и сделались предметом особых забот; первые дни они не исполняли одинаковых работ со старыми, более привыкшими солдатами, так как их необходимо было приучить к палаткам, к грязи, к сухарям, прежде чем наряжать в прикрытие или на траншейные работы. Со вчерашнего же дня они принимают участие во всякой службе.

Моя рота вчера была в прикрытии батареи, состоящей из мортир большого калибра, в нескольких метрах от которой стоял часовой из вновь прибывших. Батарея внезапно открыла огонь, и мой бедный рекрут, изумленный, закричал, схватившись руками за голову: «Ах! Боже мой, маменька, Ах! Боже мой, маменька» и стал кланяться на все стороны. Товарищи его, как более привыкшие, осыпали новичка малоснисходительными насмешками. Выпрямившись и взглянув на них безгневным, но и непокорным взглядом, с видом человека решительного он сказал: «Хоть вы и называете меня трусом, но вы всё врете. Подите ко мне». И одним скачком, он взобрался на бруствер и встал там, как живая цель, несмотря на то, что множество пуль начали свистать мимо его ушей. Я едва успел толчком ноги спихнуть его назад в ров, так как не было еще примера, чтоб человек в таком положении мог избежать пуль русских наблюдателей… «Да, – сказал он вставая, – я никогда не слышал такого грохота и даже не понимал что случилось, думая, что мы все пропали».

Я подвел его за руку к батарее для того, чтоб он понял какого грома испугался. Увидя, как заряжают и стреляют из мортиры, он более уже не боялся и бесполезно прибавлять, что его товарищи уже не врали более на него, по его выражению.

По прибытии моем в лагеря, все оказались вне палаток, которые были сняты, а одеяла растянуты для сушки. Весело праздновали, уверяю вас, присылку давно желанных больших турецких палаток. Они уже здесь, готовые к раздаче, каждая на 14 человек. Можно по крайней мере будет защитить свое оружие и амуницию, вместо того чтоб оставлять их постоянно на дожде, а следовательно чистить, и более удобно содержать всё военное снаряжение солдата. Люди будут в состоянии расстилать маленькие палатки по земле, вместо одеял, которые таким образом, избегут постоянного нахождения в грязи. Здоровье войск улучшится, отправка в лазарет сделается редкою и войсковые доктора будут иметь возможность оставлять в лагерях людей, нуждающихся только в небольшом отдыхе, чтоб вновь возвратиться на службу.

Офицеры также получат большую палатку на дивизию, но я не воспользуюсь ею, так как предпочитаю свою собственную, прекрасную, в которой помещаюсь один.

Положение лагеря будет несколько изменено, мы перейдем правее, чтоб нанять местность, на которой стояла 1-я бригада, около англичан.

Всё-таки надеются, что генерал Канробер решится сделать попытку к штурму. Известно, что со времени сражения под Инкерманом, крепость получила серьезные подкрепления, но также знают, что Меншиков, в виду затруднения содержать свою армию на полуострове, подался к Симферополю и Перекопу, и что поэтому он не может прийти вовремя на помощь к Севастополю. Узнали еще, что наличность осажденных день ото дня чувствительно уменьшается, вследствие нашего огня и болезней. Наконец, не безызвестно, что наши соперники значительно увеличивают свои средства сопротивления постоянными работами. Все эти обстоятельства заставляют предположить, что не пришла ли пора испробовать усилия и попытать взять город смелым ударом. Впрочем, сомневаюсь будет ли это благоразумно. Повторяю, что говорят кругом меня и что желают войска… но готовы ли англичане и требуют ли они, подобно нам, приступа?

32

Под Севастополем 8 декабря (28 ноября) 1854 г.

Погода сделалась немного мягче, только дождь упорно продолжается, но, к счастью, мы имеем средство избавиться от него. К нашим полушубкам нам дали пару брюк и полуодеяло на каждого. Когда солдаты возвращаются в лагеря, они оставляют полуодеяла, замокшие во время службы и покрываются теми, которые остаются в палатках. Санитарное состояние улучшается от таких удачных распоряжений, и у нас в продолжении этой недели вдвое менее больных.

Дурная погода очень стесняет перевозку снарядов, но она также неудобна и для русских, а потому обмен гранатами и ядрами между двумя армиями не является таким частым, как прежде.

Генерал Канробер распорядился сформировать батальон из шести рот охотников-лазутчиков. Служба их будет состоять также, как и сформированных уже рот охотников в занятии ложементов перед траншеями, с целью беспокоить русские засады из превосходных финских стрелков, вооруженных пристрелянными штуцерами, удачно обстреливающими наши траншеи и подступы.

Мера, принятая генералом Канробером, была необходима, в виду того, что когда мы отправлялись в траншеи, то должны были бегом проходить пространство от 15–25 метров, вполне открытое для пуль этих русских стрелков, каждый раз теряя несколько человек.

Русские время от времени производят по ночам вылазки. С этой целью они собирают у подошвы своих укреплений от 300–400 человек, и под прикрытием мрака, продолжающегося от 9 часов вечера до 5 часов утра, без шума подвигаются вперед до тех пор, пока движение их не будет замечено часовыми, стоящими с 6 часов вечера в 50 или 60 метрах впереди наших работ. Эти часовые отступают с целью произвести тревогу. Ближайший рожок трубит сигнал тревоги (Garde а vous). Все люди прикрытия сбрасывают с себя одеяла, наброшенные в виде плаща, берут оружие и становятся в оборонительное положение… Резервный батальон из «Clocheton» также разбирает ружья и стоит готовый двинуться вперед беглым шагом, в случае если нападение примет тревожную форму…

Этот момент полон интереса. Еще не знают какой пункт подвергнется нападению и благодаря такой неизвестности, никакая часть не может быть перемещена. Необходимо ждать… но не долго!!.. Отчаянное ура… масса людей… ружейные выстрелы… бой в рукопашную в темноте…

Люди прикрытия, находящиеся сзади пункта нападения, для подания помощи бросаются прямо через бруствер, а не по подступам. Еще не успеют они прибыть на место, как раздается сигнал из крепости к отступлению, и русские затем оставляют траншеи, с такою же быстротой, как и заняли их, и возвращаются за свои укрепления. Дело тянется от 10–15 минут, но неприятель, зная, что наши резервы идут по прямому направлению, и когда уже местность очищена от его войск, шлет в нашу сторону массу пустотелых снарядов; это последний акт вылазки и каждый затем возвращается в то положение, которое занимал до нападения.

Такие атаки, до сего времени были не так губительны для нас, как для русских, которые всегда оставляли в наших траншеях более убитых и раненых, чем мы. Потери их увеличиваются при отступлении. В такие минуты наши разряженные ружья оказываются нам без пользы, но зато наша артиллерия преследует неприятеля и дождем сыплет на них гранаты и картечь!

Затем раненые наши, а также и русские переносятся на перевязочный пункт в «Clocheton», где получают первую помощь, а утром их распределяют по дивизионным лазаретам.

Эти нападения держат нас настороже. Скажу более, если б мы их от времени до времени не отражали, служба прикрытия в траншеях была бы невыносима. Надо, чтоб у людей поддерживался нравственный дух и чтоб они сознавали необходимость службы, которую от них требуют.

До сих пор мой полк, составляющий прикрытие правого фланга 3-ей параллели, и помещенный в самом ближайшем расстоянии от неприятеля, не имел случая отражать ночные нападения, но ему пришлось отправляться на помощь ротам, выдерживавшим нападение, и он много раз проходил открытое пространство отделяющее его от них и должен был выдержать ужасный артиллерийский огонь, всегда сопровождающий вылазку. При этом только один человек оказался раненым разорвавшейся гранатою, да я получил в плечо контузию осколком, почувствовав как бы удар кулаком.

Самое серьезное ночное дело до сегодня было истинным успехом для англичан и состояло в захвате ими сильной засады, находившейся впереди и немного влево от их работ. Эта засада, хотя и отделенная от наших крайних линий лощиной, названной «Английской» расстоянием не менее 400 метров, нас очень беспокоила. Финские стрелки обстреливали продольно наши траншеи и подступы, по которым нам необходимо было идти к нашей 3-ей параллели. Лорд Раглан, по требованию генерала Канробера приказал атаковать эти ложементы колонною в 150–200 штуцерных и после ожесточенного боя, англичане завладели местностью, потеряв 60–80 человек.

Мой подпоручик отправился в Камыш, который мы называем также Мошенническим городом (Friponville), но навряд ли ему удастся раздобыть там что-либо для улучшения нашего обеда, сегодня довольно постного… Это постоянно составляет для нас важный вопрос.