Текст книги "Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг."

Автор книги: Жан Эрбе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

20

Лагерь под Балаклавой 28/16 сентября 1854 г.

23/11 утром союзная армия двинулась вперед. Батальоны 4-й дивизии (Форе) в развернутом фронте, под прикрытием стрелков, составляют первую линию.

2-я и 3-я дивизии (Боске и Наполеон) в батальонах сомкнутыми колоннами вторую линию.

1-я дивизия (Канробера) составляет резерв.

Англичане идут наравне с нами на левом нашем фланге. Турки сзади за обозом.

Флот, придерживаясь берега, остается на нашем правом фланге. Несколько разведочных пароходов идут впереди и указывают путь.

Мы спускаемся по склонам возвышенной плоскости, взятой 20-го числа, и останавливаемся вечером на левом берегу Качи.

Эта река очень похожа на Альму, и на её зеленеющих и обработанных берегах находятся значительные огороды и виноградники с дорогими сортами винограда. Невдалеке от нашего лагеря видно несколько деревень, куда быстро направились наши люди, и где с трудом мы достали несколько гусей и уток, ускользнувших от русских мародеров.

24/12 продолжаем свой поход в том же порядке, как и накануне. Дивизия Боске составляет в свою очередь арьергард, а дивизия Наполеона авангард.

Те же места, те же обнаженные долины до самого Бельбека, другой реки, имеющей одинаковый вид с Альмой и Качей. Берега первой еще более плодородны, чем берега остальных двух речек.

Мы остановились на холмах левого берега, среди леса и находимся только в нескольких километрах от северных укреплений Севастополя. Наши солдаты находят в соседней деревне немного провизии, улучшающей их обед, и пользуясь случаем, разоряют и предают огню прекрасный замок, под тем предлогом, что он был построен пленными в войну 1812 года французскими солдатами.

26/14 армия, вместо того, чтоб идти прямо на Севастополь, внезапно изменяет направление весьма трудным фланговым движением через лес.

Наше движение очень затрудняется, так как мы должны каждую минуту останавливаться ввиду препятствий и малой ширины тропинок. Положение было бы критическим, если б неприятель застиг нас в этом беспорядке.

Вновь появилась холера, и многие во время похода, падали как пораженные молниею, и должны были ожидать прохода лазаретных мулов. Около полудня, я сам почувствовал возбуждение в мозгу, у меня потемнело в глазах, и едва я успел выйти из строя, как опустился на землю и потерял сознание (В эту минуту матушка должно быть молилась за меня).. Побуждаемый чувством, которое не могу объяснить, я машинальным движением вынул из своей небольшой священной ладанки, которая всегда при мне, флакон с эликсиром Гранд Шартрез, который обещал вам взять с собою, и почти весь выпил его одним духом!.. Не знаю, что произошло в продолжении 5–10 следующих минут, но я встал, не чувствуя никакого недомогания, догнал свою роту, остановившуюся сто шагов далее, и мог без усилий дойти до бивуака, на который мы пришли в 9 часов вечера.

Мы вышли из лагеря в 6 часов утра и могли сделать в 15 часов лишь 10–12 километров.

За нашей дивизией шла остальная армия. Ночь была темна, направления едва указаны, и есть предположение, что много людей заблудилось при таком трудном переходе по этому лесу. Принц отдал приказание зажечь большие костры на прогалинах, где было можно, и во что бы то ни стало разбить походные наши палатки и поочередно заставил трубить всю ночь в полковые сигнальные рожки, с целью сбора заблудившихся.

Около 3-х часов утра армия почти собралась, правда, немного в смешанном виде, но зато в одном месте. В этот день никто ничего не ел и не пил, по случаю невозможности отыскать капли воды! Офицеры и солдаты умирали от жажды! Простые рядовые тщетно предлагали 10 франков за манерку воды.

Около часу утра, мой вестовой вандеец, по названию Какино, проскользнул в мою палатку, где уже спали 4 офицера и растолкал меня, а когда я с досадой спросил, что ему нужно, то он отвечал шепотом, что ему необходимо переговорить со мною наедине. Отослав его ко всем чертям… но, зная его обычную скромность, я вышел из палатки.

«Что такое?» – спросил я.

«Потрудитесь подойти сюда, капитан».

И приблизясь к моему уху он тихо прибавил:

«У меня есть вода».

Добрый малый боялся, что если его услышат, то украдут его манерку.

Велев ему взять из моего погребца вазу и кофейник, мы оба, как преступники, поставили тайком вазу на огонь, считая, что лучший способ воспользоваться водой будет обращение ее в горячий кофе.

Затем он рассказал мне, что узнав о случившемся со мной в пути предположил, что я буду иметь большую нужду в живительном питье, и не отыскав воды по прибытии, возвратился назад, чтоб достать ее; долго ходил в темноте и только голоса привели его к кучке солдат, сидящих на корточках вокруг подобия колодца, который они вырыли в одной лощине. Спрятавшись, в благоразумном ожидании, когда они наполнят свои манерки, он наконец успел налить и свою и принес ее мне, потеряв целый час на отыскание моей палатки.

Я разделил кофе на две части и, выпив с жадностью свою, другую отдал своему доброму солдату. Рассказываю вам этот факт, чтобы вы могли судить о моем чувстве благодарности ему, если мне лично и невозможно будет выказать этого ему самому.

На следующий день, 26 сентября, палатки были убраны и батальоны построились в обыкновенном порядке. Отдохновение и свежесть ночи умерили солнечный зной и действительно, все весело выступили в поход, покидая без сожаления это ужасное место, прозванное лагерем «Жажды».

Англичане шли впереди, и в этот день не опоздали. В 3 часа утра они построились и направились на восток. Вскоре затем они пошли по большой дороге из Севастополя в Симферополь, и мы услышали перед собою выстрелы, а вскоре я узнал, что англичане захватили часть русского обоза, отправившегося из Севастополя, и завладели несколькими повозками с провиантом.

В нашу очередь мы дошли до большой дороги, которая раздваивается на высотах у фермы, называемой Мекензи, и направились по дороге к Балаклаве, небольшому, ближайшему к Севастополю порту.

Дорога идет по довольно крутому склону в прелестной долине. Вскоре мы увидели поток воды, и, конечно, все силы русской империи не помешали бы нам достичь его, вследствие того, что жажда, возбуждаемая палящим солнцем и мельчайшей пылью, была более сильной, чем накануне! Никто не жаловался, но каждый чувствовал, что страдает! Мой славный Какино подошел ко мне, подавая манерку и сказал: «Я пил вчера вечером и сохранил часть, которую вы мне оставили».

О, славное сердце!

Вскоре мы достигли долины, а в 2 часа дивизия переходила Черную речку.

Неужели после нашего прохода, осталась еще вода в реке?

В ста метрах за рекою Черною имеется канал, приводящий воду в Севастополь. Мы перешли через него, чтоб расположить наш лагерь на холмах, господствующих над окружающими крутыми высотами.

Англичане устроились возле Балаклавы, порта, который уже наводнен английскими и французскими судами.

Турки стали немного впереди нас на нашем левом фланге.

Того же 25/13 сентября мы получили прощальный приказ маршала, который я вам переписываю буквально:

«Воины!

Провидение отказывает вашему главнокомандующему в возможности вести вас по славному пути, открывающемуся впереди. Побежденный жестокою болезнью, с которой бесполезно боролся, он взирает на это с глубоким горем, но сумеет исполнить настоятельную обязанность, вынуждаемую обстоятельствами, сдать командование армией, тяжесть чего нести ему не дозволяет навсегда расстроенное здоровье. Воины, вы пожалеете меня, так как несчастье мое велико, невознаградимо и, может быть, беспримерно».

Передаю командование генералу Канроберу».

Не могу описать глубокую печаль по прочтении этого приказа в ротах!! Впрочем, генерал Канробер внушает большое доверие, как приобретший в Африке прекрасную репутацию храбреца, но всё-таки не он выиграл Альминское сражение, и не его мы приветствовали после победы!!!

Бедный маршал!.. О! да, мы сожалеем о нём!!! Мы его оплакиваем!!! Здоровье его уже было сильно расстроено, когда он принял командование армией, но он обладал такой энергией, что скрывал свои страдания и никто не догадывался об этом.

В день перехода через Качу, который произошел по единственному мосту 23-го числа, он не сходил с лошади до тех пор, пока последний солдат не перешел мост… оказалось теперь, что ему хотелось еще раз видеть всю свою армию, чтоб сказать ей свое последнее прости!

Не зависело ли это от пребывания его в бездействии в продолжении многих часов в болотистой местности, где болезнь его усилилась и разрешилась приступом холеры?..

27/15 после утреннего завтрака 3-я дивизия оставила лагерь на Черной, чтоб приблизиться к Балаклаве, занятой англичанами. Возле нас находится деревня Кадыкиой, которую поставленные на время часовые охраняли от мародеров. Вокруг нас сады и виноградники, плоды которых очень вкусны.

На следующий день интендантство, выгрузившее жизненные припасы наших транспортов, подмоченные в Балаклаве, возобновило запасы в ранцах и в первый раз со времени нашего отбытия из Ольдфорда, роздало свежее мясо из стада в 60–80 быков, которым мы завладели по прибытии в долину реки Черной, так как русские не успели загнать его в Севастополь.

Кстати о быках… При прогулке с моим другом Жандром в окрестностях нашего лагеря, мы встретили двух таких прекрасных жвачных, пасшихся мирно в долине. Предполагая, что они принадлежали к стаду армии, мы по возвращении в лагерь указали на них солдатам наших рот, для отвода животных в интендантство. Но, меньше чем через час после того, люди принесли каждому из нас по громаднейшему куску мяса и прелестнейший филей. Мы вскрикнули от удивления, и вместо благодарности, строго заметили им о неисполнении наших приказаний, но они скромно извинились, объяснив, что быки увидав их, бросились по направлению к Севастополю, и их необходимо было убить на месте… Хотя мы и не были вполне убеждены в этом, однако желудки наши требовали извинения виновных, и, чтоб успокоить свою совесть, мы подвергли таким же искушениям и совесть нашего полковника, послав ему добрую часть добычи.

Конечно, ввиду того, что наши солдаты не ели свежего мяса в продолжении десяти дней, в этот день они вознаградили потерянное время, и два быка были разделены на два обеда, на что вероятно никто не жаловался.

Получили известие, что генерал Тома был замещен полковником Соль, произведенным в генералы. Мы уже несколько знали нового нашего генерала, так как он командовал 22-м легким полком, с которым мы составляли бригаду. Это назначение не радовало нас, так как мы боялись, чтоб новый генерал не вздумал приносить наши интересы в жертву полку, которым он только что командовал.

27/15 французская армия была разделена на два отряда, с различными назначениями.

Первый отряд составился из 1-й и 2-й дивизий и отдан под команду генерала Боске. Целью его было сохранить позицию и защищать ее против неприятеля извне; это наблюдательный отряд.

Второй составился из 3-ей и 4-ой дивизий под командою Форе. Он назначался для исполнения всех осадных работ. Это осадный корпус.

Англичане также были разделены на два отряда, один должен был стоять лагерем с кавалериею возле Балаклавского порта, другой – для осады.

Турки должны были составлять связь осадного корпуса и наблюдательного отряда с Балаклавским портом.

Сегодня 28/16 и завтра 29/17 войска должны занять места, соответственные их специальным назначениям.

Я посетил Балаклаву. Город самого примитивного свойства, где море на протяжении около 200 метров касается берега, составляя порт, старый укрепленный замок, пристани, несколько домов… и более ничего.

Этого порта недостаточно, чтоб вместить все французские и английские суда, и говорят, что мы его вполне предоставим англичанам, и что флот наш нашел другой порт, более обширный и ближайший к местам, которые мы будем занимать во время осадных работ.

Кажется эта причина заставила генерала Канробера изменить боевой порядок, одобренный в первые дни, и состоявший в помещении на нашем левом фланге англичан. Такое изменение явилось с целью приблизить две армии к центру их запасов.

Я слышал днем несколько орудийных выстрелов и даже ружейную перестрелку, но мы не становились в ружье.

21

Лагерь «Перепелов», 2 октября/21 сентября 1854 г.

29/17 мы оставили Балаклавскую долину и подвинулись к Севастополю, а в полдень наш лагерь был разбит на возвышенной плоскости Херсонеса.

В 7 километрах влево от нас Камышинская бухта; в 3 километрах справа крутые склоны, господствующие над Балаклавскою долиною, в 4 километрах впереди Севастополь и, наконец, сзади в 5 километрах, на высоком утесе монастырь Св. Георгия.

Наше прибытие на это новое место было очень забавно, так как походом мы буквально наступали на хвосты несметного количества перепелов, которые были так жирны, что с трудом взлетали и вскоре опять садились вблизи; солдаты гонялись за ними с криком и толкотней, всех развлекавшими. На другой день, увы! перепела улетели, но скольких будет недоставать на перекличке!.. В воспоминание сочного жаркого, которое они предоставили собою для всех, наш лагерь получил название «Лагеря Перепелов».

Холера еще унесла несколько жертв, но она заметно уменьшается. Нашего подполковника должны были перевести третьего дня в Балаклаву, чтоб отправить по назначению в Константинополь, и я думаю, что мы более его не увидим. Он убит нравственно и если выздоровеет от этой болезни, то потребует отпуска для окончательного поправления.

Солдат, который поддается горю удаления от семьи, не старающийся отделаться от него, или в ожидании будущих опасностей, приходящий в отчаяние, по моему скромному мнению, потерянный воин, – а потому я встряхиваю свою роту и не позволяю черным бабочкам времени принимать моих людей за цветы!.. они так молоды, такие еще дети и чтоб поддержать в них веселье, я не очень сержусь, если они учиняют небольшие и несерьезные шалости.

Вчера наша бригада встала в ружье после утреннего кофе и под командою генерала Соль пошла вперед, чтоб осмотреть местность и подступы к ней. Наше движение, под прикрытием стрелков, я думаю, было тем, чем оно должно быть в виду неприятеля т. е. весьма медленным и очень осторожным, во избежание попасть в засаду.

Через 1¹/₂ часа мы остановились за вершиной горы, на которую поднялись наши генералы.

Все навели бинокли и могли видеть Севастополь!

Так как неприятеля не было видно, то офицеры получили позволение выехать к голове колонны, чтоб удовлетворить свое любопытство, и я наконец увидел в расстоянии 2-х километров этот знаменитый город, против которого три большие державы двинули отборные части своих армий.

Ниже города видны некоторые фортификационные работы, на которых кажется находится довольно большое количество людей. Видны даже несколько дам между группами рабочих! В порту ясно различаю, при помощи своей зрительной трубы, корабль с высокими темными бортами и белыми по бокам чертами, пересекаемыми черными точками, амбразурами для орудий. Если русским заблагорассудится все эти орудия поместить на укрепления, мы услышим хорошую музыку!

Вдали и на другой стороне порта видны еще форты в очень хорошем положении, но они слишком удалены для того, чтоб могли помочь защите города и, должно быть, назначаются лишь для обороны входа в порт.

Говорят, что русские потопили многие суда, чтоб запереть порт, но я не понимаю цели этого. Если форты взаимно обстреливаются, то такой прием, пожалуй, указывает на твердую решимость защиты до крайности.

Но мы это увидим!

Время продолжает нам покровительствовать и мы имеем воду, дрова, жизненные припасы, патроны в сумах, добрые ноги и глаза, хороших начальников… всё у нас есть… Танцуем ригодон, ожидая Севастопольскую музыку!

22

Под Севастополем 7 октября/25 сентября 1854 г.

Вот уже несколько дней, как мы оставили наш прекрасный лагерь Перепелов и подвинулись к центру предположенных работ, которые должны начать перед Севастополем.

Осадный корпус расположен следующим образом: налево дивизия Форе опирается в Камышинскую бухту, правее этого отряда дивизия принца, занимающая по фронту 12–15 метров в обыкновенном боевом порядке. Мои полк помещается в неглубокой лощине и на левом его фланге стоит 22-й легкий полк, а на правом морская пехота, 2-й полк зуавов и 19-й батальон пехотных егерей.

Генеральный штаб остался на своем первом месте, между наблюдательным отрядом и осадным корпусом. Главные штабы двух дивизий, назначенных для осады, а также и бригадные, помещены на указанных им местах.

Принц, который остановился сперва в ближайшем к 4-й дивизии доме, перешел в палатку. Генерал Форе, как командующий осадным корпусом, оставил за собою дом, в котором хотел поместиться принц. Все строевые офицеры и рядовые расположились под походными палатками.

Перед лагерем зуавов находится дом, занимаемый авангардами и аванпостами этого полка. Перед нашим фронтом и немного влево в 1200 метрах имеется здание, занятое главным караулом от моего полка.

Я обошел окрестности нашего лагеря до Камышинской бухты; вся почва бесплодна, камениста и разработаны лишь весьма небольшие полосы. Имеются источники с очень хорошею водою и кустарник в достаточном количестве, для наших надобностей.

Камышинская бухта, свыше посланное благо для французской армии, так как самые большие корабли могут в ней держаться на якоре, а за линией, которую они составляют при входе в бухту, стоят многие суда, шедшие с нами от Варны. Несколько коммерческих судов выгружают на морской берег запасы, которые маркитанты помещают в повозки, закрытые парусиной, обещаясь продавать их нам на вес золота.

Такие предположения безошибочны, так как нам действительно недостает необходимых вещей: свечей, мыла, бумаги и прочее, и мы находимся в необходимости удовольствоваться ротными сухарями, свиным салом и сухими фруктами!

Впрочем ко всему привыкают, даже скорее чем каждый предполагает.

Посетил также лагерь англичан, расположенный на нашем правом фланге, за пунктами, которые они должны будут атаковать. Наши союзники, также как и мы, хорошо размещены, имеют воду, и даже более дров чем мы, но почва и у нас не лучше.

Впереди англичан и немного правее видна большая круглая, совершенно белая башня, вокруг которой возвышаются некоторые защитные работы для укрытия орудий.

Англичане менее чем мы снабжены инструментами, а за неимением походных палаток, как у наших солдат, должны оставаться и спать под открытым небом. У них нет кухонной посуды, котлов или чего другого, необходимого для отдельного отряда. Всякий английский солдат лично приготовляет себе, что нужно и должен, если желает иметь суп, сам идти за водой и дровами, очистить овощи, разложить огонь и проч. У нас же, все люди одной партии одновременно занимаются этими подробностями, вследствие чего обед приготовляется очень скоро.

Английские войска теперь не представляются такими прекрасными и восхищавшими меня как сначала. Солдаты относительно веселья и расположения духа не могут сравниться с нашими, хотя и показали себя с хорошей стороны на поле битвы, но мы убедились под Альмой, что они не так расторопны (debrouillard) как наши старые служаки, и несмотря на старания английского начальства, должно быть будут жить в худшей обстановке, сравнительно с нашими людьми и подвергаться большим лишениям.

5 октября/23 сентября 1-й батальон 20-го легкого полка, батальон зуавов и батальон егерей, были сведены в общую колонну под начальством генерала Д’Орель, возле дома занимаемого генералом Форе. Дело шло о производстве серьезной рекогносцировки, возможно ближайшей к Севастополю, чтоб решить о начатии работ. Генерал Бизо, начальник инженеров армии, руководит этой рекогносцировкой.

Сначала на соседних с городом высотах, колонна встретила только нескольких казаков-разведчиков, но как только она появилась в виду укреплений, то была встречена ужасной канонадою… Из наших лагерей были слышны пушечные выстрелы, и мы с большим беспокойством ожидали возвращения наших товарищей.

Через три часа после того, колонна возвратилась в целости, имея лишь трех раненых осколками гранат.

Я слышал от офицеров, участвовавших в этой рекогносцировке самые завидные похвалы генералу Бизо, который шел впереди один перед войсками, производя и отмечая наблюдения, и несмотря на множество снарядов, исключительно направленных на него, сохранил спокойствие духа, как бы присутствуя на простом учении.

Лишь только возвратилась колонна генерала Д'Орель, аванпосты дали знать о движении неприятеля. Довольно значительное количество русских батальонов, выйдя из города, подвигалось вперед.

Генерал Канробер, взяв с собою несколько орудий, скоро был посреди нас и две дивизии стали в ружье. Но неприятель, видя такие серьезные намерения с нашей стороны, отошел назад, зажегши несколько домов, которые могли быть полезными для нас.

Не знаю, какой план будет одобрен после рекогносцировки, но мы с доверием относимся к исполнительным приказаниям.