Текст книги "Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи"

Автор книги: Жан Флори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

19. «Романтическое» освобождение

Никто не мог рассказать о пленении и освобождении Боэмунда лучше, чем сам норманн. На его собственные свидетельства в большей или меньшей степени опираются все тексты, посвященные этому событию. «Приправив перцем» самые примечательные его эпизоды, Боэмунд сумел найти им применение, переложив их в рассказы и воспользовавшись ими уже с момента своего освобождения, а главное, во время своей пропагандистской поездки по Франции. Варианты этих изустных рассказов объясняют то, чем были вызваны расхождения в источниках, а потому все они представляют для нас огромный интерес. Разнообразие этих версий свидетельствует о «медийном гении» Боэмунда.

Гвиберт Ножанский дает оценку делу в нескольких словах: Боэмунд, пишет он, «сумел посредством договора откупиться, выплатив много денег»[627]627
  Guibert de Nogent, VII, c. 37. P. 254; éd. Huyghens, p. 337; «Tandem cum pacto tum pecuniaria redemptione resolvitur».


[Закрыть]. Фульхерий Шартрский, что не удивительно, столь же лаконичен: он посвятил лишь четыре строчки дошедшей до Иерусалима молве об освобождении Боэмунда, которого добились «милостью Божьей»; Боэмунд отправил посланца к королю Балдуину, чтобы сообщить ему эту новость[628]628
  Foucher de Chartres, II, c. 23. P. 407.


[Закрыть]. Вновь став князем Антиохийским, «Боэмунд отдал приемлемую часть собственных земель Танкреду, чем снискал его дружбу, ибо тот был удовлетворен»[629]629
  Ibid.


[Закрыть], – что вовсе не бесспорно.

Вильгельм Тирский не более многословен: милостью Божьей «этот славный, достойный во всех отношениях муж» вернулся в Антиохию, добившись своего освобождения после «четырех» лет плена ценою денег[630]630
  Guillaume de Tyr, X, 25, p. 438, X, 24, строки 1–5 издании Huyghens: «Dominus Boamundus Antiochenorum princeps, vir magniîicus et per omnia commendabilis, divina eum respiciente gratia post annos quattuor, quibus vinculis hostium mancipatus fuerat, precio interveniente redemptus Antiochiam reversus est». Длительность плена указана неточно.


[Закрыть]. Указанный хронистом срок неверен; к тому же Вильгельм ни словом не обмолвился ни о порядке освобождения, ни о сумме выкупа, ни о средствах, посредством которых произошла «милость Божья», упомянутая в данном случае лишь формально.

Матфей Эдесский, вероятно, был осведомлен лучше. По его словам, роль посредника взял на себя армянский князь Василий Гох («Вор»), который положил все свои силы, ловкость и власть на то, чтобы собрать требуемую сумму и передать ее получателю. Хронист подчеркивает, что Танкред не выплатил ни одного су требуемого выкупа, который составлял 100 000 тахеганов, эквивалент такой же суммы в византийских монетах. Василий «Вор», участвовавший в расходах, передал требуемую сумму Данишмендиду Гюмюштекину, после чего с радостью и почестями принял у себя Боэмунда, преподнеся ему дорогие дары и «усыновив» его. Три дня спустя Боэмунд возвратился в Антиохию и вновь принялся править ею[631]631
  Matthieu d’Édesse. Chronique // RHC Doc. Armeniens I. P. 69–70. Матфей Эдесский добавил, что Ричарда де Принципата также освободили в обмен на выкуп – «из уважения к Алексею». Боэмунд вернулся в Антиохию, вероятно, в мае 1103 года.


[Закрыть].

Рауль Канский утверждает, не заявляя об этом открыто, что Танкред ничего не сделал для того, чтобы вызволить из плена своего дядю. Более того, он упрекал Балдуина дю Бурга, названного «главным врагом Танкреда», в том, что своими требованиями, просьбами и угрозами последний побудил население Антиохии потребовать освобождения Боэмунда из плена. Немало усилий приложил к этому и новый патриарх Бернард де Валанс. Рауль Канский завершает рассказ красноречивым свидетельством той досады, которую Танкред испытал по возвращении своего дяди: «Танкред не чинил препятствий этому плану, хотя возвращение Боэмунда, казалось, шло наперекор его процветанию». Хронист добавляет также, что Боэмунд, несмотря на сопротивление некоторых из своих людей, был все же выкуплен, с большим трудом, в обмен на 100 000 золотых монет.

Танкред вернул дяде княжество Антиохийское, увеличившееся, однако, благодаря его стараниям. Фульхерий Шартрский и в большей степени Вильгельм Тирский полагают, что Боэмунд в знак признательности вознаградил Танкреда, отдав ему в виде наследства большую часть земель, завоеванных последним в отсутствие дяди. Однако Рауль Канский придерживается иного мнения, уделяя особое внимание тому чувству горечи, какое испытал его хозяин, столкнувшись с не слишком великодушным поведением своего дяди:

«Танкред охотно отдал все, что было ему передано; но его вынудили отдать и то, что не было ему вверено. Под угрозой оков и заточения он был обязан вернуть Лаодикею, Мамистру, Адану и Тарс – города, которые он завоевал собственными силами, в поте лица своего. Лишенный всего, даже своего рыцарского достоинства, он с трудом, мольбами и прошениями, сумел добиться пожалования ему двух небольших крепостей»[632]632
  Raoul de Caen, c. 197. P. 709.


[Закрыть].

Оправданная горечь! Возвращение Боэмунда, очевидно, превратило надежды Танкреда в несбыточную мечту. Автор «Истории священной войны» более чем лаконично подтверждает, что за Боэмунда была отдана денежная сумма, и одной фразой освобождает Танкреда от любых подозрений, замечая, что выкуп был выплачен Антиохией, а верный Танкред безоговорочно передал город своему дяде[633]633
  Historia belli sacri… P. 228.


[Закрыть].

Альберт Ахенский был единственным, кто предоставил более детальную информацию о переговорах, предшествующих освобождению Боэмунда. Он посвятил этому две главы. Приведенные им подробности мог передать ему лишь сам Боэмунд или человек из его ближайшего окружения. В этой версии именно Боэмунд (можно даже сказать, «и только он») является и главным актером постановки, и творцом собственного освобождения.

В «сценарии» этого спектакля прежде всего предъявлено обвинение басилевсу. Уже тогда, когда никто еще не был озабочен участью Боэмунда, Алексей добивался того, чтобы ему выдали норманна, которого он страшился. Ради этого он передал Данишмендидам 260 000 безантов, «желая, чтобы Боэмунд умер в изгнании или в вечном плену, дабы не мог он более наносить вред его королевству своими всевозможными кознями»[634]634
  Albert d’Aix, IX, 33. P. 610.


[Закрыть]. Но Кылыч-Арслан, узнав, что Алексей предложил столь крупную сумму, потребовал от Гюмюштекина часть этого выкупа. Получив отказ, он объявил Данишмендиду войну и вторгся в его владения.

Именно в этот момент на сцене появился хитроумный Боэмунд. Он умел быть любезным со своими тюремщиками, а его репутация доблестного и мудрого воина была такова, что порой ему доверял и сам Гюмюштекин. Так, Данишмендид попросил у него совета относительно сложившейся ситуации, и Боэмунд дал ему понять, что к нему он питает больше симпатий, нежели к Кылыч-Арслану. Уверив правителя в том, что он найдет решение этой проблемы, Боэмунд предложил ему сделку: пусть Гюмюштекин освободит его посредством уплаты выкупа, равного половине суммы, обещанной Алексеем. Боэмунд, в свою очередь, обязуется стать его союзником в борьбе против их общего врага; он добьется также поддержки других христианских князей. Ежели, напротив, Данишмендид предпочтет остаться при своем и получить в два раза больше от Алексея – что ж, воля его, но… Гюмюштекин должен знать, что ничего от этого не выиграет, ибо деньги эти будут мгновенно растрачены в бесконечных конфликтах с Кылыч-Арсланом и с франками, поскольку родичи Боэмунда, его друзья и союзники объявят Гюмюштекину вечную войну.

Сбитый с толку столь уверенными речами, Гюмюштекин попросил время все это обдумать. Посовещавшись со своим окружением, он согласился с Боэмундом и даже пошел ему навстречу, поскольку сумма выкупа была уменьшена до 100 000 безантов. К Алексею отправили посольство, дабы отклонить его предложение. Итак, Боэмунда были готовы освободить – нужно лишь собрать выкуп.

«Боэмунд, пробывший два года в заключении, в оковах, ликовал: ведь благодаря Богу он оказался в милости у Данишмендида и, более того, добился большой уступки в освобождении. Он попросил всех своих родичей в Антиохии, в Эдессе и на Сицилии собрать требуемую сумму и отправить ее к назначенному дню в окрестные земли Мелитены, куда привели бы и его. Там его освободили бы из плена и подписали бы договор о мире и союзничестве с Данишмендидом»[635]635
  Ibid., IX, 36. P. 612.


[Закрыть].

Конечно, в таком рассказе нет ничего невозможного, но его тональность – благожелательное отношение к Боэмунду, отнюдь не частое в повествовании Альберта Ахенского, – наводит на мысль, что перед нами отрывок из пропаганды, распространяемой близким окружением норманна. Мы не знаем точно, каким именно образом он попал в рассказ Альберта Ахенского.

Ибн аль-Асир, очевидно, сожалеет о том, что Боэмунд оказался на свободе, ибо это придало смелости христианам и нанесло большой урон мусульманам, поскольку Боэмунд, чтобы избавиться от долга, возникшего вследствие выкупа, пошел войной на соседние города. Этот союз, пишет он, свел на нет память об услугах, которые ранее Гюмюштекин оказывал исламскому миру. Попутно он подтверждает сумму выплаченного выкупа (100 000 золотых монет), добавляя одно уточнение: Боэмунд обещал вернуть свободу дочери Яги-Сиана, бывшего правителя Антиохии, – ее удерживали в плену с момента захвата города[636]636
  Ibn al-Athir // RHC Hist. Or., I. P. 212.


[Закрыть].

Альберт Ахенский отмечает политическую значимость освобождения норманна, которое дискредитировало Данишмендида в глазах большей части мусульманских правителей. Яги-Сиан из Сиваса сообщил о таком поведении Гюмюштекина персидскому султану и халифу Багдада, а также отправил Данишмендиду письмо, предлагая ему устроить Боэмунду ловушку и вновь захватить его, тем самым искупив «измену». Желаемого он не добился[637]637
  Albert d’Aix, X, 37. P. 612–613.


[Закрыть].

Ордерик Виталий, враждебно относившийся к византийскому императору и постоянно обвинявший его в измене крестоносцам, обращает внимание на ликование Алексея, а также на его намерение заполучить Боэмунда и никогда более не выпускать из заточения. По словам хрониста, Гюмюштекин, отказавшийся от предложения басилевса, желал вечно удерживать в плену Боэмунда, «которого турки называли равным христианскому богу»[638]638
  Orderic Vital, X, c. 24. P. 354–356: «…Buamundum quem Turci paruum deum Chrstianorum nuncupabant […] in vinculis hebere decrevit». См. эпилог.


[Закрыть]. В очередной и не в последний раз за Боэмундом закрепилась репутация отчасти сверхчеловеческого существа. Возможно, что Ордерик Виталий в данном случае оказался под влиянием рассказов о его пленении, распространенных самим Боэмундом во время его французской поездки. Романтическая версия, описывающая обстоятельства его освобождения и переговоры, проходившие во время его заключения, очень характерна для пропагандистских приемов норманна. Он использовал покровительство как Бога, так и женщин, что способствовало, без сомнения, распространению на Западе литературного сюжета, известного Востоку с X века, – любви сарацинской княжны к доблестному франкскому воину[639]639
  Об этом эпизоде см.: Warren F. The enamoured saracen princess in Orderic Vital and the french epic // Publication of the Modem Language Association of America, 29, 1914. P. 341–358; о происхождении этой темы и ее развитии во французском героическом эпосе см.: Bancourt P. Les Musulmans dans les chansons de geste du cycle du roi. Aix-Marseille, 1982. P. 695–749. Поль Банкур полагает, что Ордерик Виталий в своем рассказе перемешал исторические данные, относившиеся к Боэмунду и к Балдуину дю Бургу (1122–1123 годы), попавшему в плен в Харране (см. p. 707). Исследователь не считает, что рассказ Ордерика Виталия оказал прямое влияние на эпос. Я в этом не столь уверен, по крайней мере в том, что касается рассказа, распространенного Боэмундом и дошедшего до хрониста.


[Закрыть].

Свидетельство Ордерика Виталия всецело заслуживает нашего внимания не столько из-за его исторической ценности (хотя она, разумеется, не нулевая[640]640
  Такой проницательный историк, как Клод Каэн, мог написать: «Не нужно слишком торопиться, отказывая этому рассказу в истинности…», cf. Cahen. La Syrie… P. 235, n. 23.


[Закрыть], сколько, прежде всего, из-за исключительной разработки образа Боэмунда, настоящего героя романа, созданного хронистом, который посвятил ему целую главу. Эта объемная глава, занимающая дюжину страниц, завершает десятую книгу его «Церковной истории», составленной около 1135 года.

Свой рассказ Ордерик начинает с утверждения о злокозненности греков. Вероломным оказался не только Алексей, но и греческий патриарх Антиохии, дерзнувший заявить о неуместности латинизации антиохийского духовенства и стремившийся отдать город во власть басилевса. Узнав об этом в заключении, Боэмунд сам выбрал Бернарда де Валанса, который по его приказу был возведен духовенством и народом на престол Святого Петра в Антиохии. Переведем: даже находясь в плену, Боэмунд продолжал управлять городом, проявляя себя благочестивым защитником интересов римской Церкви. Затем автор повествует о том, сколько жалоб и сетований вызвало у христиан пленение Боэмунда, которого во время заточения почитали даже язычники. Но Господь сумел вызволить своих слуг и даже использовал своих врагов, чтобы прийти христианам на помощь, подобно тому, как чудеса, сотворенные им, помогали Аврааму, Иосифу, Даниилу, Неемии, Эсфири и апостолам, обратившим себе на пользу силы противника. На сей раз Бог внял мольбам своей супруги, Церкви: он освободил закованного в цепи Боэмунда, послав ему в помощь дочь его врага. Итак, Боэмунд занял место в потомственной линии библейских героев.

Боэмунд Ордерика Виталия – это рыцарь веры, но также герой, достойный рыцарских романов, начинавших завоевывать Запад, особенно англо-нормандские земли. У Данишмендида действительно была «прекраснейшая и мудрейшая» дочь по имени Мелац, имевшая огромное влияние на окружение своего отца. Услышав молву о воинской доблести франков и проникшись к ним пылкой любовью, она искала их общества и даже подкупила тюремщиков ради того, чтобы проникнуть в темницу и беседовать с пленниками о христианской вере и об истинной религии, глубоко им сочувствуя. В конце концов, это чувство оказалось превыше любви к родителям, и Мелац добыла христианским пленникам все то, в чем они нуждались, одежду и пропитание, без ведома отца.

К концу второго года вспыхнула война между Данишмендидом и Кылыч-Арсланом, который вторгся в его владения и бросил ему вызов. Накануне неминуемого сражения Мелац сочла нужным обратиться к христианам, томящимся в заключении. Ордерик описывает их диалог в куртуазных тонах:

«С давних пор слышала я столь много похвал, воздаваемых франкскому рыцарству, что ныне я желала бы узреть его величие в том отчаянном положении, в каком находится мой отец. Ибо явление вашей доблести стало бы свидетельством того, что о вас говорят». «Отраднейшая и достойная дама, если блаженство вашего величества дозволит нам вступить в битву вместе с нашим рыцарским оружием, то, будьте уверены, мы докажем копьем и мечом, насколько сильны удары, нанесенные рукой галлов, и явим свою доблесть перед вашими врагами»,

– отвечал ей Боэмунд»[641]641
  Orderic Vital, X, 24. P. 358.


[Закрыть].

Мелац взяла с христиан обещание не совершать каких-либо действий без ее приказа, и Боэмунд, а вслед за ним и плененные товарищи, поклялся в том своей верой. Обещание успокоило юную деву, ибо она знала, что рыцари верны такой клятве и не способны ее нарушить (тема рыцарской чести). Вернув им оружие, она отправила их на битву с врагами ее отца, дав совет не преследовать врага после его отступления, а тотчас же вернуться в замок, где она будет ждать их вместе со стражниками, посвященными в эту тайну. Там Боэмунд и его товарищи должны будут притвориться, будто они вновь сдаются в плен (рыцарская тема пленников, освобожденных под честное слово). И только после этого они схватят стражников и запрут их в темнице, чтобы захватить крепость и ее богатства, тогда как Мелац сделает вид, будто сбежала от них, «словно от разъяренных волков». Если отец в гневе захочет покарать ее за такой проступок, пусть христиане поспешат к ней на помощь, умоляла она (тема помощи «беззащитной деве»).

План без помех был претворен в жизнь. Христиане появились на поле боя, когда битва уже началась. Они ринулись на врагов, испуская, согласно англо-нормандскому монаху, боевой клич рыцарей Нормандии: «Deus adiuua» («Dex aie», «Бог помогает»). Битва тотчас же приняла другой оборот, тем более что некоторые христианские воины в армии Кылыч-Арслана, признав «знаменитого герцога Боэмунда», перешли на его сторону (тема доблести). Величие героя…

Рассказ, доселе куртуазный и романтичный, теперь приобретает эпический характер – в силу того, что в него введен хорошо известный мотив вызова на поединок. У Кылыч-Арслана был сын-гордец, названный Маркибаном[642]642
  Искусственно созданное имя, навеянное словом «marzban», обозначавшим правителя приграничного региона, согласно Cahen. La Syrie… P. 573.


[Закрыть]. Он искал Боэмунда в сече, чтобы бросить ему вызов. Боэмунд откликнулся на его призыв. Два доблестных воина наносили друг другу жестокие удары, но Боэмунд одержал верх, повергнув турка и отрубив ему голову. Христиане, внеся свой основательный вклад в победу, вернулись, как было условлено, в замок, тогда как войска Данишмендида весь день преследовали врага. Рыцари-христиане, как и было предусмотрено, схватили ожидавших их стражников и заковали их в кандалы, после чего захватили цитадель, город и его сокровища; Мелац все это время была рядом с ними.

На другой день девушка радостно поспешила к победившему в бою отцу, но тот, придя в неистовую ярость, поклялся «божественным родством Магомета»[643]643
  «Perdiuinum stemma Machometis». В данном случае «stemma», на мой взгляд, означает понятие генеалогического родства, связанное с идеей, широко распространенной в эпосах и романах, согласно которой сарацины были политеистами и почитали Магомета как своего главного бога.


[Закрыть], что велит сжечь ее заживо вместе с «ее возлюбленными» франкскими рыцарями, которым она, к ее великому позору, передала оружие. Он еще не знал, что франки завладели цитаделью. На следующий день, когда тиран приказал разыскать Мелац, чтобы привести приговор в исполнение, Боэмунд с товарищами, помня об обещании, вмешался в ход событий. Беззвучно сойдя вниз, его рыцари окружили зал и схватили Данишмендида со всем его двором. Они легко могли перебить всех, но, верные своей клятве, ждали распоряжений Мелац (тема служения Даме). Она же, окруженная франками, подобно их Даме[644]644
  «[…] inter Francos quasi domina presidens», Orderic Vital, X, 24. P. 366.


[Закрыть], со спокойной улыбкой обратилась к отцу: он поступил несправедливо, поскольку одолеть своего врага сумел лишь благодаря ей и рыцарям. Похвала Мелац, обращенная к ее защитникам, не лишена интереса: в ней можно найти все шаблоны, использованные в рыцарских романах, включая призыв к щедрости правителей в отношении славных рыцарей:

«Узри же, сколь верны франки! Они преданно явились к тебе на помощь в битве, обратив наших врагов в бегство. Случай позволял им сбежать, и это очевидно для всех, даже для незрячих! Но они вернулись лишь потому, что не хотели уйти, не испросив у вас разрешения, и теперь, веря в твою щедрость, они испрашивают награды, какую заслуживает их подвиг»[645]645
  «[…] militiaeque suae donatiua fiducialiter a liberalitate tua exigunt», ibid. P. 368.


[Закрыть].

К тому же, добавила она, франки в состоянии применить силу, перед которой ничто не сможет устоять. Отец обдумывал решение вместе со своим советом, в то время как Мелац находилась среди христиан. Вскоре Гюмюштекин вернулся и попросил у дочери совета. Мелац, подобно настоящей Даме, являющейся рассудительной и умиротворяющей доброй советчицей, дала мудрый ответ:

«То, в чем вижу я пользу, не замедлю открыть и тебе: заключи мир с христианами и сделай так, чтобы, пока ты был жив, между вами царил нерушимый мир. Освободи всех тех, кто томится в плену во всех твоих землях. Взамен пусть и они отпустят всех ваших людей, находящихся в их власти. Боэмунду же и его товарищам, чья помощь принесла вам победу, даруйте достойную их славных трудов награду. Узнайте же и другое: отныне я христианка. Я желаю обрести новую жизнь, причастившись к таинствам христианского закона, и не могу более находиться здесь, подле вас. Ибо закон христианский – священный и достойный, тогда как ваш закон полон тщеты и осквернен всякого рода нечистотами»[646]646
  «Lex enim Christianorum sancta est et honesta, lex autem uestra uanitatibus est plena, et omnibus spurciciis polluta», ibid.


[Закрыть].

Итак, доблесть Боэмунда породила любовь и привела к обращению в истинную веру. Такое заявление юной обращенной, очевидно, вызвало ярость турок, но Бог лишил силы тех, кто желал ей зла. Тогда Мелац призвала рыцарей завершить начатое дело: поскольку они прекрасно справились со своей ролью, не нарушив слова, она освобождает их от клятвы. Но теперь, чтобы не дать прошлому вернуться, им следует заключить под стражу ее отца вместе с его вельможами, чтобы вынудить их, не проливая ничьей крови, подписать мирный договор. И вновь за дело взялся Боэмунд, обладавший всеми достоинствами:

«Именно тебе, господин Боэмунд, я доверяю осуществить этот замысел, ибо ты искусен во всех делах и весь мир восхваляет твою зрелость и мудрость. Отныне я буду неразлучной сестрой вам и разделю вместе с вами радости и тягости в вере в Нашего Господина Иисуса Христа»[647]647
  Orderic Vital, X, 24. P. 370.


[Закрыть].

Став хозяином дворца, Боэмунд управлял им пятнадцать дней, тогда как Гюмюштекин, проклиная своего бога Магомета, согласно повторяющемуся мотиву эпопеи[648]648
  «Unde Machometem deum suum maledicebat fortiter», ibid. Об этой теме см.: Bancourt P. Les Musulmans dans les chansons de geste… P. 355 sq.; Flori J. La caricature de l’islam dans l’Occident médiéval // Aevum, 1992, 2. P. 245–256.


[Закрыть], наконец смирился с необходимостью заключить мирный договор. Он попросил встречи с Боэмундом, пообещав заключить с ним мир, освободить всех пленников и выдать свою дочь замуж за норманна. Но Мелац еще не верила обещаниям отца; она посоветовала Боэмунду отправить послов в Антиохию за отрядом вооруженных рыцарей. В Антиохию были посланы Ричард Салернский и некий человек по имени Сакрис – по их просьбе Танкред, находившийся в городе, собрал войско и отпустил, в свою очередь, своих пленников, в том числе и дочь Яги-Сиана. Последняя, однако, оплакивала свое освобождение… поскольку отныне она не могла больше угощаться изысканным мясом кабана, которым питались христиане (комический элемент, часто присутствующий в эпосе).

В это время Боэмунд вел беседы с Гюмюштекином: как мудрый и скромный муж, образец князя-христианина, он обращался к нему со всей учтивостью и даже беззастенчиво льстил ему, чтобы «очаровать» мусульманского правителя. Это ему удалось. Мусульманские князья научились признавать и ценить его. Боэмунд снискал всеобщую похвалу, все хотели нанять его на государственную или военную службу. Обдумав недавние события, вожди мусульман вынесли благосклонное заключение относительно христианской веры, напоминающее речь «жесты»: «Наш Бог, ненавистный Магомет, покинув нас, бессильно пал перед богом христиан»[649]649
  «En execrabilis Machomes deus noster nos prorsus deseruitet ante Deum Christianorum omni virtute amissa corruit», Orderic Vital… P. 372.


[Закрыть]. В самом деле, разве не был истинным Богом тот, кто одерживал блестящие победы в сражениях, ордалиях и «Божьих судах»? Этот Иисус Христос, заключили вожди, очевидно, по праву считается христианами всемогущим: «Он даровал им славную победу, окрасив их копья кровью наших братьев и родных…» А христианские рыцари, похоже, способны выступить против всего воинства великого персидского султана… Следовательно, лучше заключить с ними мир, нежели безрассудно навлекать на себя их смертоносную ярость. Чувствуется, что автору здесь пришлось выбирать между желанием показать турок, обратившихся в истинную веру, и необходимостью придерживаться истории, которая знала их еще сарацинами: противники Боэмунда не обратились в христианскую веру, но все же заключили мирный договор.

Гюмюштекин согласился с их мнением: он велел освободить пленников и отдал Боэмунду и его товарищам бесценные сокровища (мотив справедливого вознаграждения рыцарской доблести и возможного обогащения в сражении против неверных). Вернувшийся Ричард Салернский, в свою очередь, был тепло принят; Боэмунд и Гюмюштекин заключили вечный мир.

Мелац, покинув дворец отца вместе со своими евнухами и слугами, присоединилась к христианам (мотив обращения в истинную веру сарацинской княжны, уже представленный в «Песни о Роланде»). Наконец, всех радостно встретила Антиохия. Позднее, замечает норманнский монах, Ричард де Принципат (Салернский) был послан Боэмундом во Францию – ему поручили доставить оковы из серебра святому Леонарду, покровителю узников, чтобы возблагодарить его за освобождение. Тогда же Боэмунду представился удобный случай, как мы увидим далее, для того, чтобы распространить свою легенду еще больше – правда, на этот раз в ином ключе, в жанре агиографии.

Вскоре Мелац, согласно своему обету, была крещена, и Боэмунд обратил к юной влюбленной княжне возвышенную речь, которую можно подытожить следующим образом: будет справедливо, если благородная сарацинка, всегда готовая прийти на помощь, некогда язычница, а ныне христианка, выберет супруга по собственному желанию – и никто не сможет отказать ей. Конечно, Боэмунд прекрасно знает, что Гюмюштекин отдал ее ему в жены, но хорош ли для нее этот выбор? Он воевал сызмальства и должен заниматься этим ремеслом еще долгое время, поскольку сейчас ему нужно сражаться со своим главным врагом, греческим императором. К тому же, находясь в заключении, он дал обет отправиться в Аквитанию поклониться святому Леонарду, если его вызволят из плена. Движимый чувством искренней дружбы, он не может навязывать ей узы брака, ибо сразу же после брака он будет вынужден пуститься в долгое и опасное странствие. «Вот мой родич Рожер, сын князя Ричарда Салернского: он моложе меня и красив, он не уступает мне в знатности, богатстве и могуществе. Я восхваляю его ради того, чтобы вы вступили с ним в узы брака, и желаю вам прожить с ним долгую жизнь», – закончил свою речь Боэмунд[650]650
  Ibid., X, 24, p. 376. После смерти Танкреда в 1112 году Рожер Салернский стал регентом Антиохийского княжества. В 1119 году он погиб в сражении. Никаких упоминаний о его браке с турецкой княжной в источниках не найдено, однако Рожер был известен тем, что владел богатым гаремом, что могло положить начало этой легенде.


[Закрыть].

Все одобрили совет «мудрого Боэмунда», и Мелац стала супругой Рожера Салернского. Боэмунду было тогда около пятидесяти лет. В безбрачии он оставался недолго: после своего путешествия в Сен-Леонар-де-Нобла он взял в жены Констанцию, дочь короля Франции Филиппа I. Ордерик Виталий хорошо об этом знал, а следовательно, не мог закончить рассказ свадьбой Боэмунда и Мелац. Со своей стороны, я не верю, что хронист его выдумал: он лишь переработал на свой лад рассказы и легенды, порожденные пропагандистскими речами самого Боэмунда, те, что можно было бы назвать «Деяниями Боэмунда».

Эта романтическая версия освобождения норманна кажется мне крайне назидательной. В большей степени, чем другие, она восхваляет Боэмунда, рыцаря без страха и упрека, мудрого и дальновидного князя-христианина, подвергшегося враждебным нападкам басилевса Алексея. Своими рыцарскими достоинствами, чьим воплощением он являлся, этот князь покорил сердце сарацинской княжны, которую хотели отдать ему в жены, и обратил ее в христианскую веру. Благодаря доблести, умению вести войну и Божьему покровительству он одержал блестящую победу на поле боя, добившись тем самым своего освобождения, свободы для всех узников, мира и прочного союза, направленного против самых своих опасных врагов, – и, сверх того, был вознагражден богатыми дарами.

Итак, Боэмунд представлен здесь и как эпический герой, и как куртуазный рыцарь, и как образцовый крестоносец. Как не последовать за таким предводителем, чтобы выполнить следующую программу: победить неправедного императора и одержать с Божьей помощью блистательную победу над нечестивыми неверными, дабы они признали истинного Бога, отказавшись от лжеца Магомета? Как нам кажется, это не что иное, как отголосок пропагандистских речей в защиту крестового похода, который спустя несколько лет Боэмунд проповедовал во Франции, включая Нормандию, где его могли в живую услышать информаторы Ордерика Виталия – или по крайней мере узнать содержание того, что услышали другие.

Итак, легенда о Боэмунде появилась на свет. Вскоре она окрепнет и разрастется.