Текст книги "Оскар Уайльд, или Правда масок"

Автор книги: Жак де Ланглад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Восемьдесят семь лет прошло со дня смерти Оскара Уайльда. Казалось бы, из того моря книг о нем, которые вышли с тех пор в разных странах и на разных языках, можно почерпнуть мельчайшие подробности его жизни. Ничуть не бывало. И это становится особенно очевидным, если сравнить, например, книгу Жака де Ланглада, которую вы держите в руках, с биографией, написанной Филиппом Жюлианом и вышедшей во Франции несколько лет назад. Книга Жака де Ланглада имеет преимущества уже хотя бы потому, что Филипп Жюлиан в своей работе почему-то не использовал письма Уайльда, опубликованные в Лондоне в 1962 году.

Лично я склонен сожалеть об этом упущении. Когда вышла в свет моя докторская диссертация об Оскаре Уайльде, которая, кстати, строго говоря, биографией вовсе не была, я изрядно сокрушался по поводу того, что у меня не было возможности работать с указанными письмами, поскольку в то время они еще не были собраны в едином издании.

Жак де Ланглад отнесся к этим документам гораздо менее беспечно, чем Филипп Жюлиан. Он даже почерпнул из них уйму важных подробностей и нигде ранее не опубликованных точек зрения, благодаря которым биография, и без того отличающаяся замечательной живостью изложения, приобретает особую ценность.

К примеру, Жак де Ланглад был тысячу раз прав, детально остановившись на процессе против отца Уайльда, обвиненного в изнасиловании одной из своих пациенток: прежде всего потому, что это был процесс по делу, связанному с сексом, и который, mutatis mutandis [1]1
  С соответствующими изменениями (лат.) (Прим. пер.)


[Закрыть], явился как бы зловещим предвестником того шумного судебного разбирательства, жертвой которого стал впоследствии его сын. И во-вторых, потому что шумиха, поднятая в прессе вокруг слушаний по делу о скандальной жизни ирландского врача, произвела неизгладимое впечатление на юного Оскара. Жак де Ланглад справедливо замечает по этому поводу: «С тех пор молодой человек, подавленный сильным характером собственной матери и шокированный деяниями отца, начинает проявлять неспокойное отношение к вопросам, связанным со взаимоотношениями полов». Психолог сказал бы, что травма, полученная тогда Уайльдом, так и не позволила ему преодолеть эдипов комплекс. Я воздержусь от предположения, что именно этим объясняется его гомосексуальность, не будучи уверен, что такое объяснение вообще возможно. Однако стыд за похождения отца и чувство унижения от того, что на тебя показывают пальцем одноклассники, несомненно, отразились на душевном равновесии десятилетнего мальчика.

Мне особенно пришлась по душе замечательная параллель, которую Жак де Ланглад проводит между судом над Уайльдом в Англии и процессом по делу Дрейфуса во Франции. Они разразились с интервалом в месяц, и, несмотря на то, что были совершенно разными по сути, оба привели к скандалам, последствия которых ощущаются и по сей день. Добавим к тому, что Уайльд, выйдя из тюрьмы и укрывшись во Франции, живо заинтересовался делом Дрейфуса. Неоднократно бывая в обществе Эстерхази, он услышал однажды сорвавшееся с его уст ошеломляющее признание в том, что именно он, Эстерхази, и был автором бордеро, за которое осудили Дрейфуса. В связи с этим Оскар Уайльд был впоследствии вызван в суд по делу Золя в качестве свидетеля защиты, однако обвинению удалось отвести кандидатуру этого свидетеля по причине его «аморальности».

Еще более поразительные параллели просматриваются в реакции общественного мнения в Англии по отношению к Дрейфусу и во Франции на приговор по делу Уайльда. Англичане единодушно сочли французов бездушными вояками, бросившими за решетку невиновного капитана только за то, что тот оказался евреем. А французы называли англичан лицемерными фарисеями, избравшими Уайльда в качестве козла отпущения, дабы отвлечь внимание от высокопоставленных особ, отличавшихся точно такими же склонностями.

В действительности отношения между Францией и Англией были и без того напряжены по причине колониальных амбиций обеих стран, что наглядно проявилось во время Фаходского кризиса 1898 года. Дело в том, что обе державы боролись за господство в одной и той же части африканской пустыни и потому злорадно замечали в глазу соперника соломинку, оставляя без внимания бревно в собственном глазу. И тем не менее полюбовное соглашение, то есть Антанта, надолго примирившая в радости и в горе «бездушных вояк» и «лицемерных фарисеев», была уже не за горами.

Жак де Ланглад повествует об отношениях Оскара Уайльда и Андре Жида в Африке, и я полностью разделяю мнение автора, описывающего, как Жид «был очарован» Уайльдом, который посвятил его в тайны магрибской любви, проторив путь многочисленным европейцам, решительно последовавшим за ними. В книге «Если зерно не умрет» Жид пишет, что еще до встречи с Уайльдом в Алжире он уже познал такую любовь с юным арабом. Однако в это трудно поверить, поскольку он говорит о своей последующей связи с Оскаром Уайльдом в Алжире именно как о посвящении. Андре Жид рассказывает, как однажды в мавританском кафе поэт, заметив интерес Жида к юному флейтисту, решил предстать в роли дьявола-искусителя и спросил: «Ведь этот маленький музыкант вызывает у вас желание, не правда ли?» «Я вдруг ощутил, как у меня остановилось сердце; и сколько же мне понадобилось мужества, чтобы ответить „да“, и каким глухим был мой голос!» Зачем было бы говорить о «мужестве», если французский писатель ранее, без Оскара Уайльда, уже имел опыт гомосексуальных связей?

В книге «Оскар Уайльд» Жак де Ланглад убедительно показал, что Уайльд не просто вызывал у Жида неодолимое влечение, но оказывал влияние как на его личность, так и на творчество. Это доказательство тем более важно, что позднее Жид, не переставая превозносить красноречие Уайльда, сделал попытку принизить значимость его литературных работ. Не секрет, что творческое содружество писателей часто перерастает в неусыпную ревность.

Хочу также отметить, что письма Пьера Луиса, на которые ссылается Жак де Ланглад, ранее нигде не издавались и что они проливают неожиданный и ценный свет на историю рукописи «Саломеи», написанной Уайльдом по-французски: много чернил было пролито по поводу появления этого произведения, поскольку некоторые критики утверждали, что пьеса сначала была написана по-английски, а затем переведена на французский язык друзьями Уайльда. По этому вопросу Жак де Ланглад делает окончательный вывод: пьеса была написана автором на французском языке, а последующие исправления Пьера Луиса были немногочисленны и незначительны.

Жак де Ланглад делает также совершенно удивительное уточнение по поводу «католического вероисповедания» Оскара Уайльда. Крещенный при рождении в англиканской церкви, он был крещен вторично в католической вере в восьмилетием возрасте после того, как по просьбе матери в течение нескольких недель прослушал курс катехизиса у приходского священника церкви Св. Кейвина, близ Дублина. Пристрастие леди Уайльд к католической вере само по себе удивительно, поскольку в ее речах никогда не было и намека на религиозность. Быть может, причина кроется в страстном желании отождествить себя с ирландскими националистами, для которых, как известно, религия играет не последнюю роль.

Мне думается, что религиозные чувства Оскара Уайльда гораздо более глубоки и сложны. Выйдя из тюрьмы, он без сомнения переменил бы веру, если бы ему не было отказано в приюте в том монастыре, куда он хотел удалиться. На смертном одре его соборовал католический священник, и если сам Уайльд так и не решился призвать исповедника, то, умирая, все же сказал Россу, что «только католическая вера подходит для того, чтобы достойно умереть».

В то же время Уайльд не скрывает скептицизма, когда восхищенно и эмоционально рисует образ Христа в своем знаменитом письме «De Profundis» [2]2
  «Из глубин» (лат.) – письмо О. Уайльда Альфреду Дугласу из Редингской тюрьмы, известное также как «Тюремная исповедь». (Прим. пер.)


[Закрыть]. Правда, границы между верой и неверием на самом деле гораздо более расплывчаты, чем кажется. У любого верующего бывают часы сомнений, у скептика – минуты веры.

Тяга Уайльда к католическому вероисповеданию довольно часто встречается у некоторых гомосексуалистов, независимо от того, кто они по происхождению – атеисты или протестанты. В качестве примеров можно назвать Росса, Верлена, Дугласа, Сакса, Кокто, Жида. Однако такая вера крайне хрупка. Саксу достаточно было часовой беседы с Маритэном, чтобы принять его веру. После нескольких месяцев тюремного заключения Уайльд перестал интересоваться христианством. Семинарист со скандальной репутацией, Сакс отрекся от духовного сана и вернулся к свободомыслию. Дуглас на склоне лет утратил интерес к религии. Росс стал вероотступником. Молитвы Верлена едва различимы в поэме «Счастье». Кокто порвал с Маритэном. Жид, слывший добрым католиком, ускользнул из лона церкви. Уайльд же вернулся в него лишь на смертном одре.

Не вызывает сомнения, что каждый гомосексуалист сталкивается с неразрешимым парадоксом, когда его живо привлекает религия, одним из устоев которой является тысячелетний запрет на подобные отношения, побуждающий общество к преследованию ему подобных и отягчающий душу сознанием собственной греховности. Это противоречие породило у Уайльда, равно как и у других гомосексуалистов, искушение верить и, одновременно, невозможность утвердиться в своей вере. Ему так и не удается принять до конца ни философию скептицизма, на которую он, казалось, был обречен, ни систему взглядов, ставящую под сомнение законность его жизненных устремлений.

Жак де Ланглад написал биографию именно так, как, по-моему, это только и можно делать: она наполнена персонажами и насыщена фактами. Таким образом, книга отвечает двум требованиям: простой читатель найдет ее не менее увлекательной, чем любой роман, полный отчаянных страстей, а исследователь обнаружит в неизвестных доселе фактах очередной повод для размышлений о соотношении жизни и творчества. Мне, конечно, известно, что новейшая школа литературной критики требует рассматривать творчество вне связи с историей жизни автора. Но я считаю такую постановку вопроса ересью чистой воды. Жак де Ланглад прекрасно демонстрирует, что существуют два способа читать комедии Оскара Уайльда, причем второй – познакомиться сначала с личной трагедией, которую переживал автор в момент их написания, – кажется мне бесконечно более действенным, чем первый.

Робер Мерль

Глава I. КОРОЛЕВСКОЕ ДИТЯ

Речь идет о том, чтобы научить человека сосредоточиваться на мгновении бытия, которое само по себе не более чем мгновение.

Достаточно трудно взять на себя смелость [3]3
  Если обратиться к шеститомнику Ларусс издания 1947 года, то там можно прочесть, что О. Уайльд родился в 1856 году. Эту дату подтверждают Луис Унтермайер в своей «Сокровищнице великих поэм» (Нью-Йорк, 1942), Ф. И. Холлидэй в «Истории культуры Англии» (Лондон, 1967) и, наконец, Филипп Жюлиан в книге «Оскар Уайльд» (Париж, 1968), хотя он и колеблется между 1855 и 1856 годами, оставляя долю сомнения, несмотря на утверждение Жака Шастене в книге «Век Виктории» (Париж, 1947), что датой рождения О. Уайльда следует считать 1856 год.


[Закрыть]утверждать, что Оскар Уайльд родился 16 октября 1854 года в доме 21 по Уэстленд-Роу в скромном районе Дублина. Оскар стал вторым сыном в семействе Уайльдов; первым был его брат Уилли, появившийся на свет в 1852 году. Рождение Оскара было разочарованием для матери, которая страстно желала родить дочь, и потому до пятилетнего возраста упорно одевала сына в платья для девочек [4]4
  В некоторых семьях из сельских районов Ирландии существовала традиция одевать маленьких мальчиков в девочек из страха, чтобы их не унесли злые феи, поскольку известно, что злые феи интересуются только маленькими мальчиками. (Старая ирландская легенда, рассказанная леди Уайльд.)


[Закрыть]. Экстравагантная семейка, в которой вырос юный Оскар, несомненно, приложила руку к проявлению его дальнейших наклонностей.

Мать будущего писателя имела прозвище мадам Рекамье [5]5
  Рекамье Жанна Франсуаза Жюли Аделаида Бернар (1777–1849), известная французская дама, подруга мадам де Сталь и Шатобриана, организовала у себя салон для высшего общества эпохи Реставрации. (Прим. пер.)


[Закрыть]из Челси, но вся Ирландия знала ее под именем Сперанца.

Джейн Франческа Элджи, супруга сэра Уильяма Уайльда, родилась в 1824 году, однако, как это было принято в те времена, утверждала, что родилась в 1826-м. Ее отец работал юристом в Уэксфорде, а мать, мисс Кингсбери, приходилась двоюродной сестрой пастору Чарлзу Мэтьюрину [6]6
  Мэтьюрин Чарлз Роберт, автор «Бертрама» и «Мельмота-скитальца». Детство Оскара будет окутано подвигами этого героя «черного» романа, обладавшего сверхъестественной и ужасающей силой и приводившего в восторг романтических поэтов той эпохи.


[Закрыть]. Всю свою жизнь мать Оскара витала в мире выдумок и фантазий, утверждая, что по происхождению она итальянка и принадлежит к потомкам Данте Алигьери. Ложь для нее была искусством.

Мать Уайльда была рано созревшим ребенком: вместо того чтобы играть со сверстниками, она с удовольствием читала по-латыни и по-гречески, изучала французский, немецкий, итальянский языки, но при этом не оставляла без внимания политику, рассуждая о ней с друзьями отца и тем самым нарушая традицию, ибо девочкам того времени, хотя и разрешалось появляться на глаза, запрещалось вообще открывать рот. В свои семнадцать лет эта девушка вызывала всеобщий восторг необычной развитостью и умением вести беседу. Вскоре ее увлек национальный ирландский вопрос, и юная дива стала героиней восстания против английского правления. «Никто из тех, кто выступал с обличением политических ошибок в Ирландии, – пишет ее биограф, – не пользовался таким благоговейным вниманием, как эта очаровательная девушка, ставшая вскоре известной под псевдонимом Сперанца» [7]7
  Н. Wyndham. Speranza. New York, Philosophical Library, 1951, p. 15.


[Закрыть].

Тем временем, пока формировалась эта сильная личность, некий ирландский журналист, ярый националист Чарльз Гоуван Даффи основал газету «Нация» и так заявил о своих намерениях: «Становится очевидным, что сейчас стране требуется газета, способная оказать помощь и организаторскую поддержку массовому движению, охватившему наш народ» [8]8
  Ibid., p. 16.


[Закрыть]. Первый номер газеты вышел 15 октября 1842 года; уже в нем демократический режим, на манер греческого или французского, был объявлен образцом для угнетенной Ирландии, являвшейся неотъемлемой частью Соединенного Королевства со времени подписания Акта о Соединении в 1800 году. Ирландия не разделяла всеобщего энтузиазма, который сопровождал восхождение на английский престол в 1837 году принцессы Виктории и ее бракосочетание 10 февраля 1840 года с принцем Альбертом де Сакс-Кобург-Гота. С 1843 года «Нация» стала оплотом сопротивления и опасным противником правительства королевы Виктории.

Катастрофический неурожай картофеля (основного продукта питания ирландцев) в 1846-м привел к «великому голоду» 1848 года. 24 февраля того же года вспыхнула революция в Париже. Свергнутый Луи-Филипп в сопровождении королевы 4 марта высадился в Нью-Хейвене. Ирландские патриоты под предводительством О’Коннора [9]9
  Фергюс О’Коннор (1796–1855), ирландский пропагандист, член Парламента.


[Закрыть]устраивали демонстрации на улицах Лондона. Правительство лорда Джона Расселла вынуждено было сдерживать всплеск ирландского национализма, олицетворяемый Сперанцей: «Воинствующий национализм, – писала она, – звучавший в музыке и песнях Мура в начале нашего века, позднее усилиями О’Коннелла [10]10
  Даниэл О’Коннелл (1775–1847), адвокат, вел кампанию за эмансипацию католиков. Являясь членом Парламента, сумел настоять на принятии значительного числа поправок в пользу улучшения статуса Ирландии. (Прим. пер.)


[Закрыть]превращается в мощнейшую политическую силу и проявляется в бурном 1848 году, когда волна восторженной страсти, кажется, переполнила сердце нации… Даже в стенах Тринити-колледжа были слышны звуки ирландского рожка, поющего гимн свободе» [11]11
  Ibid., p. 22.


[Закрыть]. А в громкой статье «Jacta Alea Est» [12]12
  Жребий брошен (лат.) (Прим. пер.)


[Закрыть]эта воинствующая националистка зашла еще дальше, открыто призвав к вооруженному восстанию: «Двести тысяч ружей уже сверкают на солнце… Огромные баррикады перегородили улицы богатых кварталов… Быстрое решение, смелый порыв – и земля в наших руках» [13]13
  Ibid.


[Закрыть]. Свою революционную страстность она постоянно уснащала ирландским фольклором, легендами и мифами о привидениях и феях. В ее статьях нередко можно было встретить черта; обычно он обитал в замках богатых господ, например, в Каслтауне, где рогатый участвовал в ужине после охоты и шокировал гостей неслыханными речами. Неудивительно также, что Сперанцу покорила рассказанная немецким пастором Вильгельмом Мейнхольдом история «Колдуньи Сидонии», которую в ее переводе прочитала вся Англия.

Героиня произведения Сидония фон Борк была музой художника-прерафаэлита Берн-Джонса, околдовав и юного Оскара Уайльда. Считается, что она родилась в 1540 году и провела довольно бурную молодость, полную романтических приключений, как при дворе в Померании, так и в обществе конюхов, которые переодевались в привидений, чтобы беспрепятственно пробираться по ночам к ней в спальню. Помолвка Сидонии с герцогом Е. Л. фон Фольгастом была расторгнута из-за козней князей Щецинских, которые сочли, что в ней течет недостаточно знатной крови, и к тому же были шокированы ее поведением. От такого оскорбления она пришла в бешеную ярость и в отчаянии удалилась в монастырь Маринфлисс, задумав отомстить при помощи ворожбы. Доподлинно известно, что всех мужчин этого княжеского рода злой рок поразил бесплодием. В 1618 году герцог Фрэнсис приказал разыскать колдунью и арестовать ее в монастыре, настоятельницей которого она была. Герцог обещал сохранить Сидонии жизнь при условии, что она снимет заклятье с оставшихся князей. Ведьма отказалась и была публично обезглавлена, а затем сожжена 19 августа 1620 года на центральной площади города Щецина. Существует картина с изображением юной колдуньи Сидонии, написанная в 1554 году. Это произведение руки мастера школы Лукаса Кранаха позднее было переделано: в мастерской Рубенса на полотне было дорисовано изображение колдуньи, строящей гримасы из-за плеча девушки.

Совершенно очевидно, что такая судьба не могла не восхитить ирландскую пассионарию, а также будущего автора «Портрета Дориана Грея».

После разгона массовой демонстрации, организованной О’Коннором, начались репрессии. И в это время опять отличилась Сперанца. На процессе по делу молодых патриотов она вышла на трибуну, прервав выступление генерального адвоката, и произнесла речь в защиту независимости. Гнев переполнял ее, и все с замиранием слушали ее страстную речь, так что даже председатель суда не осмелился приказать ей замолчать. Молодая женщина вышла из зала суда национальной героиней.

В ноябре 1851 года она стала женой известного врача-окулиста Уильяма Уайльда, страстного любителя археологии и путешествий и неутомимого искателя женской красоты. Этот уродливый человек был почти карликом, но отличался исключительной образованностью, обладая истинным даром соблазнителя и необыкновенным ораторским талантом, столь ценным в стране, где беседа возведена в ранг искусства, сочетающего обаяние и выдумку, призванную приукрасить неприглядную действительность. Доктор Уайльд успешно оперировал катаракту у короля Швеции Оскара I, основал больницу в Дублине и написал ряд авторитетных научных трудов.

Это был странный союз ветреного и взбалмошного мужчины с гордой и высокоидейной женщиной. И в то же время они были великолепной супружеской парой, сплоченной общими фантазиями. Свадебное путешествие они предприняли по Скандинавии, где погрузились в мир удивительных древностей. По приезде в Данию Сперанца так описывала свои впечатления: «Здешняя жизнь так чужда дикости отставшей в своем развитии Англии… И вместе с тем никакого ханжества. Религия в Дании – просто дань красоте; их вере не свойствен фанатизм и присуще элегантное неприятие вульгарности» [14]14
  Ibid., p. 47.


[Закрыть].

По возвращении в Ирландию молодые поселились в скромном доме на Уэстленд-Роу, где и родились все их дети: Уилли, Оскар и, наконец, долгожданная дочь Изола. После рождения Оскара Сперанца предельно искренне написала подруге: «Скорее можно представить Жанну д’Арк, покорную узам брака, чем Сперанцу, качающую люльку с мальчуганом! Ребенку всего месяц, а он уже красив и силен, как если бы ему было три; его назвали Оскаром Фингалом. Не правда ли, это великолепно, туманно и в стиле Оссиана?» [15]15
  Philippe Jullian. «Les parents d’Oscar Wilde», Revue des Deux Mondes, 1967, p. 390.


[Закрыть]Доктор Уайльд уже сумел завоевать дружбу короля Швеции, который предложил стать крестным отцом новорожденного. Его крестили в традициях протестантской церкви и нарекли при крещении именами Оскара, Фингала, О’Флаэрти, Уиллса. Однако, если верить свидетельству Лоуренса Чарлза Придо Фокса, нельзя исключить вероятность того, что мальчик был крещен в католической вере. В 1862 году Лоуренс Фокс служил священником прихода Св. Кейвина в нескольких километрах от Дублина; он часто встречался с Уильямом Уайльдом, ярым противником католиков-реформаторов. Сперанца иногда вывозила детей на каникулы в Глинерр, где и был расположен приход. Она часто беседовала со священником и приводила Уилли и Оскара послушать проповеди. «Я не уверен, – пишет отец Фокс, – что она стала католичкой, однако очень скоро она попросила меня давать уроки сыновьям, один из которых оказался тем самым будущим экстравагантным гением Оскаром Уайльдом. Спустя несколько недель я крестил их обоих» [16]16
  Stuart Mason. Oscar Wilde and the Aesthetic Movement. London, 1920, pp. 118–119.


[Закрыть].

Доктор Уайльд становился знаменит. Его талант был признан Наполеоном III, которого он лечил в Париже, а также королевой Викторией: Уайльда даже назначили окулистом Ее Королевского Величества. Семья переехала в фешенебельный район Дублина в дом 1 по Меррион-сквер. А через несколько недель ирландское высшее общество, оценив по достоинству приемы в доме четы Уайльдов, уже регулярно собиралось у них послушать доктора и полюбоваться на величественную пассионарию, снова беременную. Всегда сильно напудренная, обычно она одевалась либо в черное, по случаю печальных событий, либо в белое, по случаю праздников или побед ирландских революционеров. Пеструю смесь завсегдатаев дома составляли английские офицеры из Замка [17]17
  Так называли дворец – резиденцию вице-короля Ирландии, который управлял страной под контролем Англии.


[Закрыть], коллеги доктора, артистическая богема, политики и множество красивых женщин, быстро становившихся добычей хозяина дома. Среди частых гостей можно встретить Шеридана Ле Фаню, автора «черных» романов и племянника знаменитого Роберта Шеридана. Фантастические рассказы, перемешанные с воспоминаниями о великом драматурге и политическом деятеле, разжигали воображение юного Оскара. Последний вскоре был допущен на эти приемы, часто заканчивавшиеся далеко за полночь. Еще один постоянный посетитель дома на Меррион-сквер – профессор Махэйффи, будущий ректор Тринити-колледжа в Дублине. Этот пастор, европейски известный специалист по Древней Греции, любил строить из себя скептика; кроме того, будучи снобом, он старательно обхаживал обитателей Замка и представителей городской знати. Благодаря ему пейзажи и культура античной Греции рано стали питать живое воображение Оскара.

В 1864 году положение семьи Уайльдов достигло апогея. Оскару было десять, в тот год он безумно влюбился в свою сестру Изолу, пятью годами младше него. Мальчика определили на пансион в колледж Портора в Эннискиллене, расположенном в ста пятидесяти километрах к северо-западу от Дублина на реке Ирн, впадающей в Атлантический океан. Колледж располагался в белом деревенском доме, построенном над озером на территории обширного парка. Репутация учебного заведения была связана скорее с его историей и красотой окружающего пейзажа, нежели с качеством преподавания. Но это было одно из королевских учебных заведений страны, и в нем Оскар Уайльд провел семь лет.

28 января 1864 года был днем наивысшего признания достоинств придворного лекаря: королева Виктория пожаловала доктору Уайльду дворянство. По окончании церемонии в Замке Сперанца стала леди Уайльд: еще каких-то пятнадцать лет тому назад пассионария предрекала этому сословию гореть в вечном адском огне! «Сперанца была настолько же счастлива, – рассказывает ее биограф, – насколько и горда тем, что стала „Вашим Высочеством“, что ее портрет кисти Бернара Мулервэна [18]18
  Бернар Мулервэн (1803–1868), ирландский портретист и миниатюрист.


[Закрыть]был выставлен в Королевской Академии в 1864 году и что она стала вхожа в салон Его Превосходительства. Голос дворецкого, объявлявшего, что „карета леди Уайльд подана“, казался ей восхитительной музыкой» [19]19
  H. Wyndham, op. cit., p. 65.


[Закрыть]. Что же касается Оскара, то он уже начинал проявлять незаурядные способности и превращаться в яркую индивидуальность.

Во время школьных каникул он приезжал к матери, окруженной всеобщим вниманием, то в Дублин, то в Мойтуру – так называли недавно построенный новый дом в Коннемара, краю озер и болот, блуждающих огней и духов, где дни заполнены ловлей лосося, охотой, купанием в темных озерах, украшающих тревожные пейзажи северной Ирландии, так описанных Ф. Жюлианом: «Гранитные глыбы то тут, то там выступают из воды цвета сепии; с одной стороны – торфяные болота, которые как бы продолжают озеро, с другой – ярко-зеленые поля, перерезанные каменными стенами… Июньские сумерки бесконечно сгущаются над этим мирным пейзажем, постепенно исчезающим в дымке, наполненной видениями» [20]20
  Philippe Jullian, art. cit., p. 65.


[Закрыть].

Но сам Оскар Уайльд предпочитал жизнь в Дублине, у ног матери, королевы высшего общества в салоне на Меррион-сквер. Его друг Гамильтон, кстати, очень увлеченный ею, вспоминает: «Вне всякого сомнения, Сперанца была самой яркой звездой земной галактики… Молодость, красота, исключительное воспитание, редчайший ум, личное обаяние, образованность, оригинальность и сила характера сделали эту женщину центром дублинского высшего общества» [21]21
  H. Wyndham, op. cit., p. 27.


[Закрыть].

Газета «Нация», печатавшая памфлеты, попала под запрет. Именно с этого времени Сперанца посвятила себя литературе, стала публиковать стихи, выпустила многотомник ирландских легенд. Критики благосклонно принимали ее творчество: «Эта женщина, несомненно, обладает подлинным поэтическим даром, коли она написала столь прекрасное, полное силы и грации стихотворение, которое вы дали мне прочесть. Из любви к поэзии, а также из любви к старушке Ирландии ей необходимо продолжать писать и поскорее выпустить сборник» [22]22
  Ibid., p. 55.


[Закрыть]. Все свои стихи Джейн Уайльд посвящала сыновьям; юный Оскар с удовольствием слушал комплименты, которые гости расточали его матери, а сам старался запомнить ее речи, как бы черпая из богатого источника собственного разговорного и литературного языка. Когда кто-то предлагал матери познакомить ее с уважаемым человеком, она восклицала: «Никогда не произносите при мне это слово. Только торговца можно назвать уважаемым человеком!» Однажды она так приняла дочь одного не слишком талантливого писателя: «Добро пожаловать, милая. Как вы похожи на своего интеллектуала-папочку, вот только лоб не такой величественный, как у него… Мне говорили, у вас есть возлюбленный. Какая жалость, ведь любовь убивает честолюбие» [23]23
  Ibid., p. 71.


[Закрыть]. Скрывая улыбку, Оскар поднимал на мать, у которой с раннего детства ходил в любимчиках, восхищенный взгляд: «Уилли хорош, – говорила она, – он на редкость умен, но Оскар – о, из него получится нечто божественное» [24]24
  Ibid., p. 73.


[Закрыть].

Однако не все было так безоблачно на семейном небосклоне. Расходы по содержанию хлебосольного дома на Меррион-сквер, покупка мебели, загородного дома начинали сказываться на не столь уж значительных доходах доктора. Сам он стал раздражительным, отношения с клиентами разладились, он почти перестал следить за собой; доктор начал пропадать в тавернах и преследовать служанок; о его предосудительном поведении поползли скандальные сплетни. А леди Уайльд, как и раньше, принимала гостей, не обращая внимания на слухи, словно они и не достигали ее ушей. Она продолжала царить в своем салоне: длинное до пола платье из пурпурного шелка, припудренное лицо, волосы цвета ночи, руки, унизанные драгоценностями, медальоны на шее, вылитая «королева сцены провинциального театра», как шутили злые языки. До нас дошло описание одного из таких, нередко чрезмерно шумных, приемов: «В этой среде возвышенность мысли ни в коей мере не соответствовала привычкам повседневной жизни. Гостеприимный дом представал уделом роскоши и веселья, поздних ужинов, обильно сдобренных вином, беззаботных бесед и нарядов. Галантные приключения сэра Уильяма стали излюбленной темой разговоров. Даже его безупречная супруга порой грешила высказываниями, вряд ли предназначенными для детских ушей. В салоне матери и за столом у отца обосновались представители шумной и неряшливо одетой богемы, которые в избытке переполняли Дублин той эпохи» [25]25
  Ibid., p. 74.


[Закрыть].

Падкая на рекламу леди Уайльд принимала и журналистов, публиковавших отчеты о приемах, на которых распущенность все чаще одерживала верх над благопристойностью: «В прошлую субботу известная своим выдающимся литературным творчеством леди Уайльд, признанная в Дублине второй мадам Рекамье, давала прием у себя на Меррион-сквер. Среди многочисленной и изысканной публики можно было встретить самых ярких представителей художественных, литературных и политических кругов. Преподаватели Тринити-колледжа преподобный Пребендари, преподобный Махэйффи и профессор Тайрелл находились там рядом с известными судьями, адвокатами и некоторыми членами труппы Дублинского королевского театра. Нетрудно догадаться, что беседа шла на самые возвышенные темы, но основным предметом обсуждения стала поэзия…»

Успех салона на Меррион-сквер вызывал зависть многих завсегдатаев, которым было непонятно, каким образом хозяйке удается собрать вместе так много выдающихся личностей. «Достаточно их заинтересовать, – отвечала леди Уайльд. – Все очень просто. Стоит лишь пригласить самых разных людей, но ни в коем случае не зануд, и перемешать их, не слишком заботясь о морали. И не важно, если у ваших гостей ее вовсе нет» [26]26
  Ibid., p. 76.


[Закрыть]. Сэр Уильям редко выходил в общий зал; он предпочитал уединяться на первом этаже с кем-нибудь из коллег и в спокойной обстановке, с сигарой в одной руке и бокалом коньяка в другой комментировать последние скандалы и сплетни.

Результаты такой экстравагантной и беспутной жизни не заставили себя ждать: кредиторы начинали хмуриться, судебные исполнители – являться для выполнения постановлений суда; на часть имущества был наложен арест, в то время как леди Уайльд находила себе утешение за чтением Эсхила. В дом наведывался и еще один, еще менее приятный посетитель – полупомешанная прежняя любовница доктора Уайльда, которая шантажировала его, угрожая расклеить по всему городу памфлет, разоблачающий его преступление. Это была некая мисс Трэверс, дочь преподавателя из Тринити-колледжа, которая уверяла, что сэр Уильям изнасиловал ее. Юная особа не слишком подбирала слова, объясняясь с сэром и леди Уайльд. Давно привыкшая к похождениям мужа Сперанца с ледяной иронией приняла нападки «оскорбленной» девушки. Но однажды, когда леди Уайльд уехала с детьми в маленький курортный городок Брэй в нескольких километрах к югу от Дублина, ее встретили расклеенные на стенах домов оскорбительные листовки; Уилли и Оскар никак не могли понять, что все это означало. Душа матери была оскорблена, и 6 мая 1864 года она отправила гневное письмо профессору Трэверсу: «Вы, может быть, не в курсе того, какие возмутительные выходки позволяет себе ваша дочь в Брэе. Она бессовестным образом сговорилась с уличными торговцами газет и заставляет их расклеивать по городу афиши, в которых утверждается, будто у нее была связь с сэром Уильямом Уайльдом. Если ей взбрело в голову бесчестить свое имя, мне до этого нет дела; но поскольку, оскорбляя меня, она рассчитывает под угрозой разоблачений выудить денег у сэра Уильяма, – что, кстати, ей неоднократно удавалось, – я считаю необходимым поставить вас в известность, что никакие угрозы и оскорбления не заставят нас платить ей далее. Отныне вашей дочери, опустившейся до требования платы за свою честь, будет отказано навсегда» [27]27
  Ibid., p. 84.


[Закрыть].

Это письмо не вызвало никакой реакции у отца, зато девушка, сочтя себя еще раз оскорбленной, поручила своему адвокату предъявить иск о возмещении морального ущерба в размере двух тысяч фунтов стерлингов: такова была цена ее девственности, если верить сложенному по этому поводу двустишию:

 
Она пришла к нему невинной девой,
Прощаясь, боле ею не была!
 

В подобной ситуации леди Уайльд была вынуждена думать о собственной защите; при этом, естественно, она не могла отрицать своего авторства. Она заявила, что письмо: 1) ни в малейшей степени не было оскорбительным; 2) не было клеветническим; 3) носило строго конфиденциальный характер. Короче говоря, она сама, очертя голову, напрашивалась на скандал, в точности так же, как поступил ее сын Оскар через тридцать лет, и весь процесс был фактически посвящен установлению истины по одному-единственному вопросу: виновен ли ее супруг в совершении профессионального проступка в соответствии с обстоятельствами, на которых настаивала в своем заявлении мисс Трэверс [28]28
  Ibid., pp. 84–85.


[Закрыть]. К вящей радости читателей, газеты немедленно набросились на это дело. Знаменитый придворный окулист, член Дублинской академии наук сэр Уильям Уайльд обвинялся перед судом в том, что усыпил при помощи хлороформа юную девятнадцатилетнюю пациентку с целью изнасилования! Можно себе представить интерес публики и замешательство судебных органов. Начало процесса превратилось в настоящий спектакль. В обращении к присяжным адвокат мисс Трэверс заявил: «Обстоятельства, которые мне предстоит изложить, настолько неприличны и чудовищны, что мне хотелось бы, чтобы это сделал за меня кто-нибудь другой». Председатель прервал его: «В таком случае, может быть, некоторые дамы, находящиеся сейчас в зале, пожелают выйти, прежде чем вы станете продолжать?» [29]29
  Ibid., p. 85.


[Закрыть]Никто не двинулся с места, и многочисленные сидящие в зале женщины ограничились тем, что стыдливо опустили глаза. Между тем адвокат продолжал: «Господа присяжные заседатели, я не в силах взять на себя ответственность в точности описать то, что произошло в кабинете доктора Уайльда. Когда настанет время, мисс Трэверс сама выполнит грустную обязанность пересказать тот ужас, жертвой которого стала… Пока я только могу сказать, что она лишилась самого дорогого, что у нее было, своей невинности, причем по вине мужчины, который благодаря своему положению более, чем кто-либо другой, обязан был помнить об оказанном ему Доверии» [30]30
  Ibid., pp. 86-87


[Закрыть]. Не будет преувеличением сказать, что публика затаила дыхание.