Текст книги "Оскар Уайльд, или Правда масок"

Автор книги: Жак де Ланглад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Впервые он встретил Уайльда в 1886 году. На следующий год его мать отправилась в путешествие по Европе, и Роберт поселился в качестве платного постояльца в доме 16 по Тайт-стрит. Уайльд был старше Росса на пятнадцать лет, что не мешало ему испытать на себе обаяние нового молодого поклонника, оказавшегося утонченным и образованным. По возвращении в Кембридж Росс стоически противостоял издевательствам старшекурсников. Однажды, ныряя в бассейне Кингз-колледжа, он получил серьезную травму, закончившуюся кровоизлиянием в мозг. Росс был вынужден покинуть колледж и начать карьеру в качестве лондонского корреспондента журнала Хенли «Шотландский наблюдатель». Он снова встретился с Уайльдом в 1887 году и преподал ему первый урок настоящей гомосексуальной связи. Начиная с этого дня их навсегда свяжут дружба и любовь. На портрете кисти Уилли Ротенстайна он предстает как «очаровательный темноволосый молодой человек с красивыми, выразительными глазами и чувственными губами»; сам художник говорил о нем как о гении дружбы: «Он обладал восхитительным характером, был замечательным, полным юмора рассказчиком; он прежде всего умел особо выделить всех тех, кто вызывал у него восхищение; Оскар Уайльд нигде не выглядит столь блестяще, как на приемах у Росса; то же самое относилось и к Обри Бёрдслею и Максу Бирбому» [297]297
  M. Hyde, op. cit., p. 122.


[Закрыть].

Новая вспышка сифилиса, которым Оскар заразился еще в Оксфорде и который сделал невозможными дальнейшие интимные отношения с Констанс, предрасположенность к гомосексуализму, которой он был обязан слишком сильному влиянию матери и неприязни к отцу, чье имя оказалось опороченным из-за его собственных гомосексуальных приключений, непреодолимый соблазн «новых ощущений» – в чем бы ни заключалась истинная причина, фактом остается то, что после знакомства с этим человеком скрытый гомосексуализм Уайльда перевернул всю его сексуальную жизнь. Можно предположить, что именно эстетизм явился причиной того, что Оскар начал отдавать предпочтение телам молодых юношей, еще не утративших свежесть под ударами времени. Как бы то ни было, его творческий порыв получил новый стимул, благодаря эстетическому обновлению, которое предложил ему Роберт Росс в качестве прелюдии к целому ряду других эстетических обновлений.

По правде говоря, после «Истины о масках», опубликованной в мае 1885 года, у Уайльда не вышло ни одной работы, не считая нескольких газетных статей. На оживление творческой активности повлиял и еще один фактор: дети. Так же, как в свое время он оказался замечательным мужем, сейчас Уайльд проявил свои лучшие качества как отец, о чем позже поведал Вивиан: «Он был для нас настоящим товарищем и всегда доставлял нам огромное удовольствие своими частыми появлениями в детской. Он оставался в душе настолько ребенком, что обожал принимать участие в наших играх. Он опускался на пол на четвереньки и изображал то льва, то волка, то лошадь, ничуть не заботясь о своем обычно безупречном внешнем виде. Когда же он уставал от игр, он умел заставить нас успокоиться, рассказывая сказки про добрых волшебников или какие-нибудь истории из своей неиссякаемой памяти. Он был великим почитателем Жюля Верна, Стивенсона и Киплинга. Однажды Сирил спросил, отчего у него в глазах стояли слезы, когда он читал нам „Великана-эгоиста“, и он ответил, что истинно прекрасные вещи всегда вызывают у него слезы» [298]298
  Ibid., p. 106.


[Закрыть]. Кроме того, Уайльд утверждал, что «долг каждого отца – сочинять сказки для своих детей, хотя ум ребенка всегда остается великой загадкой».

В феврале 1887 года один из литературных журналов опубликовал рассказ «Кентервильское привидение». В апреле Уайльду в руки попала монография Уолтера Даудсуэлла о Уистлере, и он написал о своем «закадычном враге» эссе под заголовком «Босуэлл для бабочки» [299]299
  Джеймс Босуэлл (1740–1795), английский мемуарист, автор биографии своего друга лексикографа Сэмюэла Джонсона. Уистлер подписывал все свои картины бабочкой, эту деталь позднее заимствовал Марсель Пруст при описании Элстира.


[Закрыть]: «У каждого великого человека в наше время есть ученики, и почему-то именно Иуда обычно пишет биографию учителя. Тем не менее м-ру Уистлеру повезло больше, чем большинству его собратьев, так как в лице м-ра Уолтера Даудсуэлла он нашел самого пламенного своего поклонника, которого так и хочется назвать самым усердным из секретарей» [300]300
  Stuart Mason, op. cit., p. 28.


[Закрыть]. Оскар Уайльд веселился от души, расписывая жизнь американского художника в юмористическом, скорее даже сатирическом свете, чем заставил «Джимми» в бешенстве брызгать слюной: «По правде говоря, его генеалогическое древо очень глубоко уходит корнями в те самые Средние века, которые он так часто вышучивает или попросту умело игнорирует. До счастливого прибытия мистера Уистлера на наши благословенные и благочестивые берега английские художники за редким исключением скрашивали свое пропащее и унылое существование тем, что ковырялись среди поэтов, затупляя их велеречивость своим неумелым обращением, и силились сделать видимым, то есть придать форму и цвет невидимому чуду, величие – тому, что вообще не дано видеть. Теперь же, когда на Саффолк-стрит обосновалось новое общество, а стиль Мэтра породил настоящую школу посредственности, у нас появились все основания надеяться на то, что прежний порядок вещей устарел окончательно» [301]301
  Ibid., pp. 28–29.


[Закрыть]. Статья не была подписана, зато имя автора произносили на каждом рауте – хоть и шепотом, но с нескрываемым удовольствием.

Юные друзья и завсегдатаи дома на Тайт-стрит не переставали комментировать высказывания Уайльда, который так и светился от удовольствия, в то время как Констанс, встревоженная надвигавшимися финансовыми трудностями, огорченная беспечностью мужа, уставшая от бесед, полных намеков, смысл которых от нее ускользал, уже находила несносными всех этих интеллектуалов и чувствовала себя в своей тарелке только рядом с детьми в детской, куда вместе с ней иногда заглядывали Роберт Росс и Шерард. Уайльд тоже время от времени заходил поцеловать Сирила и Вивиана и рассказать им историю про большого карпа-меланхолика из озера в Мойтуре, который поднимался на поверхность только на звуки старой ирландской мелодии. Эти минуты нежности становились для него сладостной возможностью ускользнуть от грубой повседневности. Он записывал истории, которые придумывал специально для того, чтобы развлечь или уложить спать Сирила и Вивиана. В мае 1887 года на страницах «Уорлда» появился «Сфинкс без загадки», а затем, в майском номере – «Натурщик-миллионер».

В апреле 1887 года Оскар вступил в переписку с издателем «Мира леди», который поинтересовался его мнением о журнале: «Я как никто другой понимаю значение и важность одежды в ее взаимосвязи с хорошим вкусом и хорошим здоровьем. Надо сделать „Мир леди“ признанным печатным органом для выражения женщинами своих мнений по всем вопросам литературы, искусства и современной жизни, и вместе с тем это должен быть такой журнал, который могли бы с удовольствием читать и мужчины и в котором они почли бы за честь печататься» [302]302
  R. H. Davies, op. cit., pp. 194–195.


[Закрыть]. Он взял на себя задачу заручиться поддержкой женщин из высшего общества, которых было немало среди его почитательниц и частых гостий на Тайт-стрит: принцессы Луиза и Кристина Сакс-Кобургские, леди Гревилль, Дороти Тенант, леди Розбери… 15 июня он получил в журнале место главного редактора и триста фунтов годового жалованья. Уайльд начал курсировать между Кембриджем и Оксфордом, перемещаясь от леди Гревилль к леди Солсбери, принимая одновременно несколько приглашений на чай и умудряясь побывать сразу на трех обедах; он не забывал и съездить в Париж, чтобы встретиться там с мадам Адам, чей литературный салон считался одним из самых знаменитых в восьмидесятые годы. В августе он поменял название журнала на «Мир женщины». Благодаря известности Уайльда, вечно окруженного сонмом светских дам, успех пришел мгновенно: «Шелест страниц раздавался во всех будуарах Мэйфера и Белгравии». У всех на устах только и было разговоров, что о приемах, которые давало семейство Уайльдов и на которых собирался весь цвет живописи, литературы, театра, а также представители высшего общества – под опытным взором по-прежнему импозантной леди Уайльд.

Презентация нового светского журнала мод вызвала одобрительные отклики в газетах: «Журнал „Мир женщины“, издаваемый мистером Оскаром Уайльдом, – писала „Таймс“, – и отличающийся великолепным оформлением, занял отнюдь не последнее место в ряду иллюстрированных журналов. Это издание, статьи в котором написаны женщинами для женщин и о женщинах, где вниманию читателей предлагается новый оригинальный стиль, заслуженно пользуется большим успехом. Мистер Уайльд имел счастье заручиться поддержкой большинства известнейших женщин. Среди прочих ему оказала честь сама принцесса Кристина, проявившая серьезные знания и глубокое сострадание в своей статье о помощи больным» [303]303
  Stuart Mason, op. cit., p. 220.


[Закрыть].

Оскар Уайльд нашел эту роль более респектабельной, чем та, которую он исполнял на Пиккадилли, она была более забавной, чем роль мужа, влюбленного в собственную жену, но роль эта не замедлила сделаться обременительной для автора только что вышедшей в издательстве Дэвида Натта книги «Счастливый принц и другие сказки». Уайльд писал своим многочисленным корреспондентам, как обычно, объясняя смысл, который хотел вложить в свое произведение. Вот, например, что он написал своему другу Керсли: «Я счастлив, что тебе понравились мои сказки; это прозаические этюды, исполненные в романтическом стиле в жанре фантазии: они предназначены как для детей, так и для всех тех, кто сохранил детскую способность изумляться и радоваться, и могут в простоте обнаружить изощренность и своеобразие. Я отталкивался не от идеи, облекая ее в форму, а наоборот, от формы, и постарался сделать ее достаточно красивой, чтобы раскрыть множество секретов и дать множество ответов» [304]304
  Ibid., pp. 335–336.


[Закрыть].

В течение нескольких месяцев Уайльд очень серьезно относился к работе и внес значительный вклад в успех журнала, публикуя собственные заметки, критические статьи по искусству, а в особенности статьи, посвященные концепции женской моды, написанные с присущим ему особым ирландским юмором. «Свадебное платье юной герцогини де Майи (в девичестве – мадемуазель де Вендель) являло собой образец живописной простоты. Легкий намек на средневековую грациозность как нельзя лучше подходил к брачному наряду женщины, принадлежащей к одному из древнейших дворянских родов Франции. Платье было сшито из белой кружевной ткани; завязывающийся на спине корсаж был укрыт шейным платком из малинского кружева; юбка, спадавшая широкими складками, образовывала шлейф, оригинально поддерживаемый с одной стороны пуфом в стиле Аньес Сорель… Большой букет цветов апельсинового дерева удерживал пуф на своем месте, а букет поменьше был укреплен на груди. Вечером после подписания брачного контракта невеста была одета в платье из белого фая, усеянного золотистыми пятнами листьев, обрамленных гирляндами роз. На гражданской церемонии бракосочетания молодая появилась в очень элегантном, но слишком мрачном костюме. Должен признаться, я вообще не люблю черные платья, даже если они сшиты в престижнейшем ателье Уорта. На свадебном обеде она была одета в платье черного бархата с длинным шлейфом, придававшим ей похоронное величие… Другие свадьбы, другое приданое, соперничающие друг с другом по богатству и количеству, наводят меня на мысль о том, что искусство и мода могут стать союзниками, если художника зовут Уорт, а моделями ему служат мадемуазель де Версенвилль, мадемуазель Буланже или мадемуазель де Ротшильд. А как еще можно выразиться о столь поэтичном дезабилье из крепона цвета слоновой кости, усеянного золотом и отделанного на груди вышивкой из белого шелка, из приданого мадемуазель Буланже?» [305]305
  First Collected Edition, op. cit., t. XIV, pp. 47–53.


[Закрыть]В другой раз Оскар объяснял, что одежда должна соответствовать обстоятельствам, не стесняя при этом движений того, кто ее носит; он полагал, что эстетическое качество одежды зависит от того, насколько составляющие элементы отвечают необходимым требованиям. Он хотел, чтобы людей одевали идеи, а не факты, и считал, что хорошо одетые мужчина или женщина способны чему-то научить окружающих.

Обложка журнала «Мир женщины».

Вплоть до июня 1889 года Оскар Уайльд вел свою эстетскую кампанию, начатую в Соединенных Штатах и продолженную затем в Англии в первые годы его семейной жизни. В течение двух лет он регулярно появлялся в своем рабочем кабинете, облаченный в куртку и котелок, правил гранки, отвечал на письма читателей и готовил собственные статьи. Вместе с тем он не оставлял и светскую жизнь и однажды обратился к самой королеве Виктории с просьбой написать статью для журнала.

В это же время он познакомился с ирландским поэтом Уильямом Батлером Йейтсом, который был на одиннадцать лет моложе Уайльда и который с 1887 года жил в Лондоне на Бед-форд-Парк в квартале Блумсбери. Впервые они встретились у Хенли, основателя «Национального наблюдателя». Йейтс так говорил об исключительном таланте Уайльда: «Наша первая встреча с Оскаром Уайльдом явилась для меня откровением. Никогда прежде мне не доводилось слушать кого-либо, кто говорил бы такими идеальными фразами, как если бы он просидел, оттачивая их, целую ночь, а у него это получалось спонтанно. Среди гостей у Хенли в тот день был один человек, тайно терзаемый глупостью, который все время порывался прервать Оскара, чтобы намеренно сбить его с мысли или посеять в его речи беспорядок; и я заметил, как умело Уайльд расстраивал его замыслы и загонял в тупик. Мне показалось даже, что ощущение искусственности, о которой, по-моему, говорили все, кому приходилось с ним общаться, возникало из-за идеальной округлости фраз и уверенности говорящего, которая делала его речь еще более отточенной. Он умел без видимого усилия перейти от быстрой и неожиданной остроты к изысканной игре воображения» [306]306
  W. B. Yeats. Le Fremissement du voile. Paris, Mercure de France, 1970, p. 40.


[Закрыть]. Йейтс привел несколько примеров из разговоров Оскара Уайльда:

«Что такое „Король Лир“, как не описание жизни бедняка, спотыкающегося в тумане?» И тут же, не меняя тона, он переходил к «Очеркам по истории Ренессанса» Уолтера Пейтера: «Это моя золотая книга; я беру ее в любые путешествия; но это был самый расцвет декаданса; я уверен, что в тот момент, когда автор поставил точку, раздались финальные звуки фанфар».

Подобно всем юнцам, окружавшим Уайльда в 1887–1890 годах, Йейтс был совершенно очарован: «Я думаю, что всем нам, растерянным, как и положено в столь нежном возрасте, неуверенным в себе, он казался тогда подобием триумфальной статуи, а кое-кто вообще считал его существом из другой эпохи, этаким выдающимся и дерзким итальянцем XV века» [307]307
  Ibid., p. 43.


[Закрыть].

Если обстановка на Тайт-стрит не произвела на Йейтса особого впечатления, то психология хозяина дома, напротив, привлекла все его внимание: «Мне показалось, что он вел воображаемый образ жизни, ничуть не издеваясь при этом над самим собой; что он постоянно играл в какой-то пьесе, которая была полной противоположностью тому, что он видел в детстве и в ранней юности; что он не переставал удивляться каждое утро, когда открывал глаза и видел вокруг стены своего великолепного дома, когда вспоминал, что накануне ужинал в обществе герцогини, и осознавал, что может получать удовольствие от чтения Флобера и Пейтера или читать Гомера в оригинале» [308]308
  Ibid., pp. 48–49.


[Закрыть]. В доме 16 по Тайт-стрит Уайльд находил свой эстетизм и имел возможность дать волю воображению, если не в обществе Констанс, то, по крайней мере, с детьми, для которых он с огромным удовольствием организовывал балы-маскарады, где Сирил облачался в наряд персонажа с картины Миллеса, а Вивиан изображал маленького лорда Фаунтлероя.

В декабре 1888 года Уайльд почти совсем забросил работу в журнале, сообщив об этом Хенли, который пожаловался ему на изнуряющую работу журналиста. Владельцы журнала в течение месяца пытались призвать Уайльда к порядку, но тщетно; он сдал еще несколько заметок, все чаще отдавая предпочтение светским приемам, обществу Робби и Йейтса, работе над сказками, которые он продолжал придумывать для своих детей.

В последние дни года он опубликовал в «Женском иллюстрированном журнале» «Молодого короля» с пятью иллюстрациями Бернарда Партриджа и готовил первый вариант «Портрета мистера У. X.» для «Блэквуд мэгэзин». Он уже закончил писать «Упадок лжи» и «Перо, карандаш и отраву», которые воспевали ложь произведения искусства, с одной стороны, и преступление как разновидность изящных искусств – с другой. Этот период напряженной работы был отмечен печатью уайльдовской философии в том виде, в каком она начала вырисовываться, когда он собирался окончательно расстаться с «Миром женщины», владельцы которого направили ему уведомление об увольнении.

В марте вышел первый перевод одного из его произведений. Франсис Виеле-Гриффэн опубликовал в «Иллюстрированном Париже» «День рождения инфанты». «По стилю, – писал Уайльд, – это моя лучшая сказка. Мне она виделась в черных и серебряных тонах, а на французском языке она превратилась в розово-серебряную» [309]309
  Œuvres complètes, op. cit., 1977, t. II, p. 11.


[Закрыть]. Зарождающийся успех во Франции помог ему окончательно порвать с журналом, оказавшимся к тому же на грани банкротства. Он все еще продолжал пребывать в обличье неброского и уравновешенного джентльмена из Сити, которое, по мере возрастания его литературной славы, сменится экстравагантностью не только в костюме. Г. Вивиан, к мемуарам которого Уайльд написал предисловие, сообщал: «Я никогда еще не был так удивлен, как тогда, когда познакомился с ним лично; я ожидал встретить человека легкомысленного, позера и был просто очарован, увидев перед собой уравновешенного молодого человека, обладающего неоспоримым даром рассказчика и имеющего совершенно ясные политические взгляды» [310]310
  E. H. Mikhail, op. cit., p. 155.


[Закрыть]. Модельер Грэм Робертсон (будущий автор костюмов к «Саломее») был согласен с Вивианом. В беседе с ним Оскар развивал свои эстетские теории, а в заключение сказал: «Когда-нибудь вам придется нарисовать сонет, юношу, смотрящего в чудесный кристалл, в котором отражается мир; поэзия должна походить на кристалл; ее задача сделать жизнь более прекрасной и менее реальной».

Однажды, явившись на ужин к американскому издателю Д. X. Стоддарту, он застал Конан Дойла, который сохранил чудесные воспоминания об Оскаре Уайльде той поры: «Он превосходил нас всех и вместе с тем обладал талантом делать вид, что живо интересуется всем, о чем говорят окружающие. Оскару была свойственна удивительная точность суждений, редкое чувство юмора и совершенно особая жестикуляция, помогавшая ему иллюстрировать свои высказывания» [311]311
  Ibid., p. 161.


[Закрыть]. Во время этой встречи Конан Дойл и Оскар Уайльд договорились опубликовать свои произведения в «Липпинкоттс мэгэзин»: это будут «Знак четырех», где впервые появится Шерлок Холмс, и «Портрет Дориана Грея», в котором можно обнаружить некоторые реминисценции той беседы, которая состоялась в тот вечер между двумя литераторами.

Продолжением этой встречи было благодарственное письмо, адресованное Конан Дойлу, в котором Оскар Уайльд приоткроет завесу тайны своей жизни: «Действительность всегда видится мне сквозь дымку из слов. Я жертвую достоверностью ради удачной фразы и готов поступиться истиной ради хорошего афоризма. При всем том я искренне стремлюсь создать произведение искусства, и мне приятно, что Вы считаете мой подход тонким и художественным. Газетные рецензии, по-моему, пишут пуритане для читателей-филистеров. Не возьму в толк, как можно объявлять Дориана Грея безнравственным. Для меня трудность состояла в том, чтобы подчинить содержащуюся в романе мораль художественному и драматическому эффекту, и мне все равно кажется, что мораль слишком очевидна» [312]312
  R. H. Davies, op. cit., pp. 291–292.


[Закрыть].

В январе 1889 года Джимми Уистлер вновь вступил в словесную перепалку с Уайльдом, промолчав почти два года. Он упорно стремился обнаружить в «Упадке лжи» какие-либо авторские заимствования и откровенно злорадствовал, заявляя: «Мистер Уайльд умышленно и неосторожно, причем без малейшего объяснения, включил в свое произведение часть известного письма, в котором я, отмечая его редкую доброжелательность и удивительную память, допускаю, что Оскар не стесняется высказывать чужие взгляды!» [313]313
  Wilde v. Whistler, op. cit., p. 15.


[Закрыть]Радуясь возможности возобновить перепалку, Уайльд опубликовал статью «На базарной площади»: «Коль скоро у мистера Уистлера хватило нахальства обрушиться на меня на страницах Вашей газеты со злобными и глупыми нападками, я надеюсь, мне будет позволено заявить, что утверждения, которые содержатся в его письме, настолько же умышленно лживы, насколько умышленно оскорбительны. Определение „ученик – это человек, имеющий смелость отстаивать убеждения своего учителя“, на самом деле слишком старо для того, чтобы даже мистер Уистлер мог претендовать на его авторство, а что касается заимствования суждений мистера Уистлера об искусстве, то единственные воистину оригинальные суждения, которые я когда-либо слышал из его уст, сводились к тому, насколько он превосходит художников более крупных, чем он сам».

Джимми был не в силах смолчать: «О, истина! Я покорен и уничтожен и признаю, что наш Оскар наконец-то обрел оригинальность. Изнемогающий и великолепный в своей агонии, на этот раз он, безусловно, обошелся без заимствований у живущих ныне авторов и выступает исключительно под собственным флагом. Ну как мне устоять под ударами его праведного гнева и безапелляционных обвинений! Мне, увы! – необразованной и невоспитанной личности, чьи досужие разглагольствования недостойны его внимания! И все же, несмотря на всю отчаянность моего положения, я позволю себе заметить, что именно меня, нахального, злобного и глупого, он прочит в свои учителя» [314]314
  Ibid., pp. 17–18.


[Закрыть]. И вновь газетные страницы пестрят высказываниями двух антагонистов, давая обильную пищу для разговоров в клубах на Сент-Джеймс-стрит и за кулисами столичных театров.

На фоне столь мощной рекламы «Блэквуд Эдинбург мэгэзин» опубликовал в июле «Портрет г-на У. Х.», который явился попыткой разгадать секрет сонетов Шекспира. Уайльд всерьез взялся доказать, что юный актер Уилли Хьюз, исполнитель женских ролей в пьесах Шекспира, был адресатом этих сонетов, то есть любовником Шекспира! Соблазнительная теория подкреплялась ловко подобранными доказательствами; какой же дерзостью надо было обладать автору, который сам обладал в этом смысле отнюдь не кристальной репутацией, чтобы осмелиться обратить внимание читателей викторианской Англии на двусмысленность отношений молодых актеров елизаветинских времен! Оскар Уайльд тем не менее не утратил осторожности, опубликовав неполную редакцию своего произведения. Он намеренно сделал акцент на художественной линии, на отношении актера к своей роли, и лишь затем на взаимоотношениях актеров между собой.

Осенью того же года Уайльд закончил работу над текстом, окончательная версия которого будет опубликована намного позднее, в 1893 году, когда он достигнет кульминации в своем эпатажном отношении к обществу. Эти добавленные пассажи являют собой откровенную апологию гомосексуализма, страстной любви к молодости и красоте, бессознательных рефлексов, которые Уайльд открыл задолго до Фрейда; он предвосхитил тему созидательной силы памяти, которая через тридцать лет стала центральной темой всего цикла Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» [315]315
  Произведение Марселя Пруста, состоящее из семи романов и публиковавшееся с 1913 по 1927 год, то есть последние тома вышли уже после смерти писателя. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Не он ли напишет: «Глубокая дружба, связавшая нас, была в действительности узами брака, брака искренних душ» [316]316
  Œuvres complètes, op. cit., t. II, p. 240.


[Закрыть]. И не эти ли слова стали предзнаменованием будущих страстей, которые привели Оскара Уайльда к худшей степени разврата: «Мы вдруг начинаем отдавать себе отчет в том, что охвачены страстями, о которых никогда не задумывались, мыслями, которые страшат, удовольствиями, чей секрет остается для нас загадкой, болью, похищенной у наших слез» [317]317
  Ibid., p. 274.


[Закрыть]. Уайльд писал Роберту Россу: «Теперь, когда миру открылась тайна Уилли Хьюза, нам нужна уже другая тайна» [318]318
  M. Hyde, op. cit., p. 271.


[Закрыть]. Фрэнк Харрис совершенно справедливо утверждал, что эта публикация лишь оживила разговоры о том, что все и так подозревали: «Он опубликовал текст, который причинил ему больше вреда, чем пользы, так как содержал намеки, подтверждающие и без того странные слухи о его личной жизни. Дело в том, что он согласился с общепризнанным в ту эпоху мнением о специфической нравственности Шекспира… „Портрет г-на У. X.“ сослужил Оскару Уайльду самую плохую службу. Это произведение впервые дало в руки его врагов оружие, которого им так недоставало и которым они не замедлили воспользоваться самым настойчивым образом и без малейших угрызений совести, злорадствуя в своей ненависти». Сам же Уайльд пока ничего не замечал, кроме того, что этот скандал еще добавил ему известности. «Покуда люди судачили о нем, – пишет Фрэнк Харрис, – его нисколько не заботило, что именно они говорили, а они, безусловно, без конца говорили о том, о чем он писал» [319]319
  F. Harris, op. cit., p. 117.


[Закрыть].

Осенью 1889 года Уайльда начала преследовать налоговая инспекция, и он составил полный юмора документ, предназначенный для инспектора: «Мне бы очень хотелось, чтобы ваши предупреждения о необходимости выполнения долговых обязательств не были столь тревожными и не содержали бы столько угроз. Штраф в пятьдесят фунтов звучит как напоминание о средневековых пытках» [320]320
  M. Hyde, op. cit., p. 115.


[Закрыть]. Домовладельцу, пришедшему требовать плату за жилье, Уайльд ответствовал: «Да, конечно, но я так плохо здесь сплю».

Неожиданно к его заботам добавилась еще одна, на этот раз более личного свойства: речь идет о знаменитом Кливлендском скандале, более известном как «дело маленьких телеграфистов». Некоторое время назад они уже заставили говорить о себе, когда двое из них предстали перед судом по обвинению в краже писем с чеками в конвертах.

На этот раз дело обстояло много серьезнее и затмило даже подвиги Джека Потрошителя, который, переодевшись в женское платье, совершал свои ужасные преступления, терроризировавшие весь Лондон. Лорд Артур Сомерсет и граф Юстон обвинялись в том, что посещали дом свиданий для гомосексуалистов на Тоттенхэм-корт-роуд, где юные телеграфисты с центрального почтамта обеспечивали себе приличные доходы, доставляя телеграммы благородным завсегдатаям заведения и оказываясь в конечном итоге в постели адресата. Кстати, в телеграммах, которые отправляли друг другу эти господа, расхваливались прелести юных почтальонов. Предстоял скандальный процесс, в результате которого многие представители дворянства, политических кругов и мира светских салонов могли быть скомпрометированы. Можно себе представить, в какое волнение пришел автор «Портрета г-на У. X.», друг Роберта Росса, Фрэнка Майлса, Ричарда ле Галльенна. В июле 1889 года он даже из предосторожности отправился в путешествие. Вернулся Уайльд только в августе и познакомился с молодым художником гомосексуалистом Чарльзом Рикеттсом, который стал иллюстратором его произведений, написав, в частности, портрет шекспировского Уилли Хьюза в манере Франсуа Клуэ. Уайльд аплодировал миссис Бернард Бир – преемнице Сары Бернар в «Тоске» Сарду, поздравил Ото Стюарта с блестящим исполнением роли Оберона в спектакле «Сон в летнюю ночь» и нашел время дать отпор возобновившимся нападкам Уистлера: «Я не думаю, чтобы читатели хотя бы в малейшей степени интересовались истошными воплями „Плагиат!“, испускаемыми время от времени тщеславными глупцами и бездарными посредственностями» [321]321
  R. H. Davies, op. cit., p. 253.


[Закрыть].

В январе 1890 года в знаменитом «Клубе рифмоплетов» Уильям Батлер Йейтс представил ему двадцатитрехлетнего поэта, студента Оксфордского университета, известного гомосексуалиста Лайонела Джонсона. Беседуя с ним, Уайльд умело заинтриговал слушателей, походя дав определение своей жизни и творчества: «Эрнест Даусон живет в Ист-энде, так как это единственное место, где люди не закрывают лица масками; я же заявил ему, что, напротив, живу в Вест-энде именно потому, что здесь носят маски, а в жизни меня интересует только маска» [322]322
  W. B. Yeats, op. cit., p. 74.


[Закрыть].

Лайонел Джонсон, оказавшийся большим почитателем Уолтера Пейтера, вспоминал, как Уайльд приезжал к нему в Оксфорд: «В субботу в полдень, когда я еще валялся в постели с учебником Грина [323]323
  Грин был преподавателем философии в Оксфорде.


[Закрыть], меня вывела из оцепенения неожиданная и трогательная записка Оскара; он умолял зайти к нему, что я и сделал, причем я нашел его настолько же очаровательным, насколько отвратительным казался мне Грин. Оскар говорил что-то очень остроумное, похвалил „Циферблат“ [324]324
  Недолго просуществовавший иллюстрированный журнал, издававшийся Шенноном и Чарльзом Рикеттсом; первый его номер Уайльд получил в августе 1889 года.


[Закрыть], поиздевался над Пейтером и выкурил все мои сигареты. Я влюбился в него. Он приехал повидаться с Пейтером и посмотреть пьесу „Страффорд“» [325]325
  R. H. Davies, op. cit., p. 255.


[Закрыть]. Пьеса Роберта Браунинга действительно шла в это время на сцене Оксфордского Нового театра с Г. Б. Ирвингом в главной роли; Уайльд одинаково восторженно принимал игру Ирвинга и древнегреческую атмосферу университетского городка. Вернувшись в Лондон, он писал: «Уважаемый мистер Джонсон, мне искренне жаль, что я не смог встретиться с Вами еще раз, но меня затащили в театр полюбоваться на то, что вышло из кое-каких моих соображений, и мне удалось добраться до вокзала только к отходу поезда. Я надеюсь, Вы дадите мне знать, когда объявитесь в городе. Мне так понравились Ваши стихи, по крайней мере, те, что попали мне в руки, что захотелось познакомиться и с самим поэтом. С Вашей стороны было очень любезно оторваться от дел и приехать ко мне в гости. Я очень хотел повидать Вас до отъезда из Оксфорда» [326]326
  Ibid.


[Закрыть].

Уайльд более чем когда-либо погрузился в мир гомосексуалистов, причем именно в это время он заканчивал подготовку издания своего единственного романа «Портрет Дориана Грея»: «Я только что закончил работу над своей первой длинной историей и совершенно выбился из сил. Боюсь, она явится отражением моей собственной жизни: одни лишь слова, и никакого действия» [327]327
  Ibid., lettre écritе fin février 1890.


[Закрыть].

20 июня 1890 года ежемесячный журнал «Липпинкоттс мэгэзин» опубликовал первую редакцию «Портрета Дориана Грея». Тревожная атмосфера, философская основа произведения, по меньшей мере неоднозначные чувства, объединяющие персонажей, но особенно – глубокая развращенность главного героя привели к неслыханному скандалу… и обеспечили роману успех. Почти все газеты отвели ему одну или две полосы. Оскар Уайльд отвечал на статьи в «Дейли кроникл» и «Шотландском обозрении», а полемика с «Сент-Джеймс-газетг» еще более укрепила его успех, хотя и способствовала дальнейшему падению морального авторитета писателя в глазах общества. Издатель романа заметил опасность и с обезоруживающей наивностью предложил Уайльду внести кое-какие изменения: «Не могли бы Вы сделать так, чтобы Дориан пожил подольше с лицом портрета вместо своего собственного, показать, что он заканчивает свои дни в нищете, заставив его покончить с собой или прийти к раскаянию? Лорд Генри тоже рановато уходит со сцены» [328]328
  Stuart Mason, op. cit., p. 105.


[Закрыть].

Титульный лист первого полного издания «Портрета Дориана Грея».

Для отдельного издания, вышедшего в апреле 1891 года, Уайльд добавил шесть глав, сохраняя «очевидной» мораль, которую считал наиглавнейшей отличительной чертой своего произведения. 24 июня «Сент-Джеймс-газетт» опубликовала оскорбительную, но целомудренную статью, озаглавленную «Исследование о достаточности». Критик был возмущен аморальностью героя, легкомысленным стилем автора, который попирал моральные устои общества, двусмысленностью взаимоотношений между тремя главными персонажами романа. 25 июня Оскар Уайльд написал ответ на статью, которая под заголовком «Последняя реклама г-на Оскара Уайльда: злое дельце» была расклеена на стенах лондонских домов: «Я прочитал ваши критические замечания по поводу моего романа „Портрет Дориана Грея“ и полагаю, что мне нет нужды подчеркивать, что я ни в коем случае не намерен обсуждать достоинства его героев или их несостоятельность. Англия – свободная страна, и английская критика абсолютно свободна и вольна в своих деяниях. С другой стороны, я вынужден признать, что из-за собственного темперамента или, может быть, вкуса я совершенно не в состоянии понять, почему произведение искусства должно подвергаться критике с точки зрения морали. Сферы искусства и этики безусловно обособлены одна от другой… Однако я решительно протестую против того, что вы расклеили по городу листовки, на которых крупными буквами напечатано: „Последняя реклама г-на Оскара Уайльда: злое дельце“. Не могу сказать, к чему именно относится выражение „злое дельце“ – к моей книге или к политической позиции нашего правительства. Но самым глупым и бесполезным было использование слова „реклама“. Я со всей скромностью могу сказать, что из всех английских подданных меньше всего нуждаюсь в рекламе. Я до смерти устал от того, что меня и так без конца рекламируют» [329]329
  R. H. Davies, op. cit., p. 257.


[Закрыть]. Публикация этого открытого письма сопровождалась таким оскорбительным комментарием, что Оскар Уайльд снова вынужден был взяться за перо; он подверг сомнению способность критика судить о произведении искусства вообще и открыто намекнул на его невежество в отношении отдельных истин, излагать которые довольно опасно, но которые составляют основу той самой этики, которую автор намеренно швырял в лицо напуганной, но втайне довольной публике: