Текст книги "Катынь"

Автор книги: Юзеф Мацкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Понятно, что такое «расследование», осуществляемое к тому же за спиной Советского правительства, не может вызвать доверия у сколько-нибудь честных людей… На основании всего этого Советское правительство решило прервать отношения с Польским правительством.

Посол Ромер поступил так же, как его предшественник в 1939 году. Он заявил:

– Отказываюсь принять ноту и утверждаю, что она содержит ложь и оскорбления.

* * *

Но что же этот жест мог изменить в положении, навязанном силой! А сила была на стороне Советского Союза. 2 февраля этого года немцы потерпели поражение под Сталинградом. СССР 1943 года – это уже не СССР 1941-го… Поэтому сообщение о разрыве дипломатических отношений с польским правительством вызвало явную тревогу в кругах союзников. Все дело перешло из уголовной области в политическую. Этот разрыв был первым проявлением несогласия, раскола в лагере союзников. К чему это могло привести в будущем, если бы Великобритания и Соединенные Штаты вздумали поддержать Польшу? К… сепаратному миру СССР с Германией? Как ни мала была вероятность такой гипотезы, но Черчилль желал любой ценой избежать даже тени такой возможности.

В это время Польша не представляла собой никакой эффективной материальной силы. Страна была оккупирована врагом. Армия за границей была малочисленна. Советский же Союз представлял огромную силу. Западные державы, если бы им пришлось выбирать, видели, что вся их выгода – в союзе с СССР, а не с Польшей. Но политическая ситуация была далеко не так проста, а наоборот, осложнена и запутана. Оставить Польшу одну, когда она выдвигает свои справедливые притязания, значило снабдить лишними аргументами геббельсовскую пропаганду. Это значило также вызвать общественное возмущение в нейтральных государствах, укрепить союз Финляндии, Румынии, Венгрии, Словакии с Германией, поколебать в Югославии, Греции, Норвегии и даже во Франции веру в правоту дела. Западные государства тогда еще не могли себе позволить такое откровенное моральное отступление. Поэтому с их стороны были предприняты энергичные шаги с целью полюбовно уладить конфликт.

4 мая Энтони Иден в докладе о создавшемся положении, в частности, заявил:

…Правительство Его Королевского Величества предприняло все усилия с целью убедить, как поляков, так и русских в необходимости не допустить того, чтобы немецкий маневр имел хотя бы видимый успех. Британское правительство с величайшим прискорбием узнало о том, что советское правительство в ответ на обращение польского правительства к Международному Красному Кресту почувствовало себя вынужденным разорвать дипломатические отношения с польским правительством…

Но это уже были только слова, слова, слова… Еще раз была сделана попытка оказать нажим на генерала Сикорского, чтобы он хотя бы забрал заявление, направленное в МКК. Но все это уже было лишено всякого смысла, так как Советский Союз категорически воспротивился вмешательству Красного Креста, который, в свою очередь, соглашался заняться расследованием только при условии согласия на это советской стороны.

Тем временем газеты нейтральных стран – швейцарские, шведские и турецкие – писали во всеуслышание о том, что зверское преступление в Катыни – дело рук большевиков. Вскоре и независимые английские и американские газеты выступили против советских утверждений (см. Приложение 11).

Но предотвратить польско-советский конфликт не удалось, да и не могло удаться. Советское правительство чувствовало свою силу. Советский Союз окреп на фронте благодаря помощи западных союзников и в еще большей степени благодаря безумной политике Гитлера на оккупированных территориях, проведение которой в жизнь не только восстановило против Германии всю Европу, но, главное, подрезало крылья всякой серьезной контрреволюционной деятельности на территории России и антибольшевистской борьбе вообще. Теперь Советский Союз уже мог не скрывать свои подлинные намерения в отношении Польши. Потому-то большевики не только подчеркивали в своих дальнейших заявлениях, что половину Польши, захваченную ими в 1939 году в силу пакта Риббентроп-Молотов, считают неотъемлемой частью Советского Союза, но одновременно начали открыто проводить свою «польскую» политику. Из польских коммунистов они создали в Москве «Комитет польских патриотов». Одновременно, сразу после вывода польской армии генерала Андерса из СССР в Персию в 1942 году, по приказу Сталина началось формирование своих, советских польских воинских частей под командой генерала Берлинга и, само собой разумеется, под общим советским командованием.

Таким образом началось осуществление тех планов, первый намек на которые можно было обнаружить в речи Молотова в октябре 1939 года и о дальнейшей разработке которых размышляли Берия и Меркулов осенью 1940 года.

В таких условиях возможность беспристрастного и авторитетного для демократического мира рассмотрения дела о без вести пропавших польских военнопленных и о могилах, обнаруженных в Катыни, было основательно подорвана. Конечно, Советский Союз желал, чтобы всякие разговоры на эту тему в лагере союзников прекратились раз и навсегда.

* * *

Тем временем генерал Сикорский оставался тверд и стоек. В начале лета он летит на Ближний Восток, чтобы инспектировать размещенные там польские воинские части. 2 июля в здании польского посольства в Каире он проводит пресс-конференцию, на которую прибыли многочисленные египетские, английские, американские, французские и польские корреспонденты. Вечером того же дня, выйдя на балкон глотнуть воздуха после дневной жары, он потягивается и в кругу близких ему людей признается, что чувствует себя усталым, разочарованным…

– Завтра я должен возвращаться в Лондон, но странно, как-то не хочется…

– Генерал, оставайтесь, отдохните несколько дней.

– О, нет! – восклицает генерал. – В Лондоне у меня неотложные дела и встречи. К тому же, – он улыбнулся, – здесь у вас, в Египте, страшно жарко.

На следующий день он вылетает из Каира на запад. 4 июля 1943 года он погиб в авиационной катастрофе над Гибралтаром, причины которой так и остались не до конца выясненными и в которой спасся один только пилот.

Глава 11.ГОЛОСА МЕРТВЫХ

В Катыни близ Смоленска полным ходом шли эксгумационные работы. За три месяца до трагического крушения самолета над Гибралтаром, из главной могилы в «Козьих Горах», в которой, согласно немецким утверждениям, должно было быть около 3000 тел, выкопали очередное – четыреста двадцать четвертое. При осмотре тела были найдены спрятанные в одежде споротые погоны без знаков различия, один образок, карандашный рисунок, изображавший мужчину с бородой, и под рисунком подпись: «Крук Вацлав, Козельск 1940 г.» (см. Приложение 4), и – записная книжка. В этой записной книжке убитый вел краткий дневник. Сравнительно легко удалось расшифровать следующую потрясающую запись:

8. IV. 1940 г. До сих пор я ничего не писал, так как считал, что ничего особенного не происходит. В последнее время, т. е. в конце марта и в начале апреля начались чемоданные настроения. Мы считали все это обычными слухами. Тем временем слух оказался действительностью. В первых числах апреля начались этапы, вначале небольшие. Из «Скита»[16]16
  «Скитом» называли одно из монастырских зданий, в котором сидели польские военнопленные.


[Закрыть] главным образом… /неразборчиво/ … по полтора десятка человек. Наконец в субботу 6-го «Скит» разгрузили и перевели в главный лагерь. Нас поместили в «майорском» корпусе. Вчера ушел этап высших офицеров: три генерала, 20–25 полковников и столько же майоров. Судя по тому, как их отправляли, мы были настроены оптимистически. Сегодня наступила моя очередь. Утром я вымылся в бане, постирал носки, носовые платки… /неразборчиво/ …в клуб «с вещами». После сдачи «казенных» вещей нас опять обыскали в 19 бараке и оттуда вывели через ворота к машинам, на которых мы приехали на маленькую станцию, но не в Козельск (Козельск был отрезан наводнением). На станции нас погрузили в тюремные вагоны под охраной усиленного конвоя. В тюремной камере (которую я вообще вижу впервые) нас тринадцать человек. Я еще не успел познакомиться с моими случайными товарищами по несчастью. Теперь ждем отъезда… Как раньше я был настроен оптимистически, так теперь вижу, что это путешествие не к добру. Еще хуже, что неизвестно, сможем ли мы определить направление нашего пути. Терпеливо ждем. Едем в направлении Смоленска.

Погода солнечная. На полях еще много снега.

9. IV. 40. Вторник. Мы провели ночь удобнее, чем раньше в вагонах для скота. Было чуть больше места, и не трясло так ужасно. Сегодня совсем зимняя погода. Валит снег, пасмурно. Снегу на полях – как в январе. Нельзя сориентироваться, в каком направлении мы едем. Ночью ехали очень мало, сейчас проехали довольно большую станцию Спас-Демьянское. Я не видел на карте такой станции в смоленском направлении. Боюсь, что мы едем на север или северо-восток – судя по погоде.

Днем все по прежнему. Вчера выдали пайку хлеба и порцион сахару, а в вагоне холодной кипяченой воды. Теперь уже скоро полдень, а еды не дают. Отношение тоже… грубое. Ничего не разрешают. В уборную водят по прихоти конвоиров, не помогают ни просьбы, ни крики. /В этом месте автор дневника возвращается к воспоминаниям о Козельске./

…14.30 – въезжаем в Смоленск. Пока стоим на товарной станции. Все-таки мы в Смоленске.

Вечереет, мы проехали Смоленск и приехали на станцию Гнездово. Похоже, что будем здесь выгружаться, потому что кругом много военных.

Во всяком случае, до сих пор нам буквально ничего не дали есть. Со вчерашнего утра живем пайкой хлеба и малым количеством воды.

На этом дневник обрывается.

* * *

Уже приближались сумерки, когда в Катыни выкопали четыреста двадцать четвертое тело. Работу прервали. На следующий день еще до обеда выкопали четыреста девяностое тело. Мундир безошибочно указывал на звание майора. В карманах был найден ряд предметов: свидетельство о прививке, счет, два образка, письмо по-русски, медицинское свидетельство, листок с адресами и целых две записных книжки. По ознакомлению с этими документами было установлено вне всякого сомнения, что это тело убитого Адама Сольского, майора 57-го пехотного полка.

Записная книжка майора Сольского кончается следующими воистину страшными словами:

Воскресенье, 7.IV. 1940. Утро. Вчера нас прикомандировали к «Скитовцам», а сегодня приказали собрать вещи и в 11.40 явиться на личный обыск в клуб. Обед в «клубе»… /неразборчиво/. После обыска в 14.55 мы покинули стены и колючую проволоку козельского лагеря. (Дом отдыха им. Горького). В 16.55 (в 14.55 по польскому времени) нас погрузили в тюремные вагоны на запасных путях в Козельске. Говорят, что пятьдесят процентов пассажирских вагонов в СССР – тюремные вагоны. Со мной едет Юзеф Кутыба, капитан Павел Шифтер, один майор, один подполковник и несколько капитанов – всего 12 человек. Мест самое большее на семь человек.

8. IV. В 3.30 отъезд из Козельска на запад. В 9.45 мы на станции Ельня.

8. IV. 40. С 12 часов стоим на запасном пути в Смоленске.

9. IV. Около пяти утра подъем в тюремных вагонах и приказ выходить. Мы должны ехать куда-то на машинах. Что будет дальше?

День 9.IV с самого рассвета начался как-то странно. Отъезд на тюремной машине с маленькими камерами (страшно). Нас привезли куда-то в лес, что-то вроде дачной местности. Тщательный обыск. У меня отобрали часы, которые показывали 6.30 (8.30), спросили, есть ли обручальное кольцо. Отобрали рубли, ремень, перочинный нож…

На этом дневник обрывается.

Глава 12.МЕЖДУНАРОДНАЯ КОМИССИЯ ЭКСПЕРТОВ: ЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ЗАКУЛИСНАЯ СТОРОНА

«Oberieutnant» Словенчик пишет жене… – Череп № 526. Доктор Марков и доктор Пальмьери.

Немцы смотрели на катынские могилы как на непочатый край для своей пропагандно-политической кампании, которой они старались придать как можно больший размах.

Польско-советские отношения были уже настолько испорчены, что оставалось лишь вбить последний клин.

Кроме того, немцы стремились этой пропагандой произвести впечатление на собственный народ, а еще больше на покоренные ими европейские народы, особенно на народы Восточной Европы: ужасающие фотографии с места катынского массового убийства должны были наглядно показать судьбу, которая ждет их под большевистским владычеством. Но пропагандная шумиха вокруг неслыханного злодеяния имела своей целью еще и потрясти совесть демократического мира, который вступил в союз с большевиками для совместной борьбы против Гитлера.

Побочной целью было также замять и отодвинуть на задний план свои собственные, гитлеровские преступления, o которых с неослабевающей энергией говорили пресса и пропаганда союзников.

До некоторой степени немцы достигли успеха. Разрыв польско-советских отношений, т. е. первый разлад в лагере союзников, немцы смогли записать как плюс в своем балансе. Это вполне ясно выразил прикомандированный к пропагандному отделу в Катыни старший лейтенант Geheime Feldpolizei[17]17
  «Тайная полевая полиция», род жандармерии в оккупированных немцами областях. /Прим. переводчика./


[Закрыть] Грегор Словенчик. В письме своей жене он писал:

…с утра до вечера я вожусь со своими трупами в 14 км от Смоленска. Благодаря этим несчастным ребятам я могу что-то сделать для Германии, и это прекрасно… Катынь перегружает меня непомерной работой. Я должен всем распоряжаться, принимать делегации, выступать на радио, кроме того, я работаю над книгой «Катынь»…

В конце письма Словенчик с радостью пишет о достигнутом политическом успехе – разрыве польско-советских отношений. Грегор Словенчик был австрийцем и в мирное время мелким газетным корреспондентом. Его жена жила в Вене. Это письмо каким-то образом попало в досье Нюрнбергского процесса, и французская газета «Монд» напечатала из него выдержки, как косвенное доказательство того, что катынское дело было всего лишь немецкой инсценировкой.

* * *

Я сам помню, как Словенчик, вылезши из могилы «L», названной так из-за своей формы, и отряхнув песок со своих тяжелых полицейских сапог, сказал мне наедине, когда мы отошли подальше от могилы, так как я с непривычки не мог дышать ужасным трупным воздухом:

– Дело, простите, не в том, по какую сторону наши чувства. Вы – поляк, и вам, наверно, неприятно и обидно, что мы устраиваем такую… ну, скажем, грубую пропаганду в свою пользу из вашей трагедии. Но должны же вы признать, что с нашей, немецкой точки зрения, мы были бы сумасшедшими (auf den Kopf gefallen), если бы, наткнувшись на такой пропагандный козырь, не воспользовались бы им, не разыграли бы его, не превратили бы в политическую акцию!

Я все время держал платок, прикрывая нос и рот, и Словенчик, вероятно, не увидел, согласен я с его доводами или нет. Но, объективно говоря, с немецкой точки зрения этот вопрос не подлежал никакому сомнению.

Однако советское правительство, как сказано выше, на другой же день после немецкого сенсационного сообщения, отражает удар и заявляет, что не оно совершило преступление, а немцы. Большевистско-гитлеровские клинки, столь же символично, сколь зловеще, скрестившиеся над грудами тел польских офицеров, продолжают сверкать в поединке: на третий день немцы наносят удар, приглашая в арбитры Международный Красный Крест. Большевики парируют, парализуя решение этой международной организации. В ответ немцы наносят новый удар и создают «Международную комиссию представителей медицины и криминологии европейских университетов», которая 28 апреля прибыла в Смоленск.

Но этот удар был уже не таким эффектным, потому что, кроме единственного доктора Навиля, профессора судебной медицины в Женеве, который представлял нейтральную Швейцарию, все другие европейские эксперты были из стран, либо оккупированных немцами, либо находившихся под их прямым политическим влиянием. Тем не менее, комиссия была достаточно авторитетна именно благодаря тому, что немцы предварительно обратились за посредничеством в международную и совершенно независимую организацию. Комиссия состояла из следующих членов:

Бельгия – доктор Спелерс, профессор офтамологии Гентского университета.

Болгария – доктор Марков, доцент судебной медицины и криминологии Софийского университета.

Дания – доктор Трамсен, ассистент Копенгагенского института судебной медицины.

Финляндия – доктор Саксен, профессор патологической анатомии Хельсинкского университета.

Хорватия – доктор Милославич, профессор судебной медицины и криминологии Загребского университета.

Италия – доктор Пальмьери, профессор судебной медицины и криминологии Неапольского университета.

Голландия – доктор де Бурлет, профессор анатомии Гронингенского университета.

Протекторат Богемии и Моравии – доктор Гаек, профессор судебной медицины и криминологии Пражского университета.

Румыния – доктор Биркле, судебно-медицинский эксперт министерства юстиции.

Швейцария – доктор Навиль, профессор судебной медицины Женевского университета.

Словакия – доктор Субик, профессор патологической анатомии Братиславского университета.

Венгрия – доктор Орсос, профессор судебной медицины и криминологии Будапештского университета.

Кроме вышеперечисленных лиц в комиссии приняли участие доктор Бутц, профессор судебной медицины и криминологии Бреславльского университета, который вел эксгумационные работы в Катыни по поручению немецкого правительства, и доктор Костедоа, прикомандированный к комиссии главой французского правительства в Виши.[18]18
  Ввиду трудности транслитерации по-русски некоторых неславянских фамилий членов комиссии, я привожу их все в оригинале: Speelers, Tramsen, Saxen, Palmieri, de Burlet, Hajek, Birkle, Naville, Orsos, Buhtz, Costedoat. /Прим. переводчика./


[Закрыть]

30 апреля 1943 года члены комиссии подписали в Смоленске экспертизу, а в первых числах мая опубликовали коммюнике, содержащее подробный доклад о проведенных в Катыни исследованиях (см. Приложение 12).

Доклад комиссии в целом подтвердил уже общеизвестные из немецких источников факты, касающиеся показаний свидетелей, состояния сохранности тел и мундиров – эти последние несомненно доказывали, что убитыми были польские офицеры. В докладе говорилось также о большом числе документов, писем, записок, газет и пр., найденных в карманах убитых. В докладе комиссии следует особо подчеркнуть некоторые детали.

Комиссия не обмолвилась ни словом – ни утвердительно, ни гипотетически – о предполагаемом общем количестве тел в Катыни, которое немецкая пропаганда определила сначала в 10 тысяч, а потом – от 10 до 12 тысяч. Зато первоначальную немецкую оценку числа тел в самой большой могиле («L») 3000 – комиссия сократила до 2500.

Кроме того, комиссия констатировала разную степень разложения тел и в своих выводах только подтвердила, что при нынешнем состоянии судебной медицины трудно установить время смерти только на основании сохранности тел. Сенсационным в этом отношении было открытие доктора Орсоса, которое комиссия приняла к сведению. А именно: ученый установил на основании опытов, что человеческие черепа, находящиеся в земле, подвергаются изменениям в виде затвердевания, которое откладывает на поверхности мозга вещество, подобное известковым отложениям. Черепа, находившиеся в земле менее трех лет, не претерпевают этих изменений. А часть черепов тел, раскопанных в Катыни, обнаруживала эти изменения.

…Вот выкопали тело офицера – на мундире знаки различия поручика. На нем ничего не было найдено, кроме двух писем, спрятанных на груди, фотографии женщины и образка Богоматери. Фамилию нельзя установить: письма были без конвертов… «Дорогой…» – начиналось одно из них, а дальше в буквы впиталась трупная жижа и проела их, уничтожила. Итак, он остался безымянным, обозначенный только эксгумационным номером: 526.

Этим-то номером и занялся профессор Орсос. Череп, череп «дорогого» кому-то, лежит теперь на конференц-столе, а венгерский профессор в резиновых перчатках, вооружившись ланцетом, поворачивает его во все стороны. Вещь, вполне нормальная в прозекторской. Ученый объясняет членам комиссии результаты своих исследований: номер 526 ясно обнаруживает феномен изменений, которым подвергается череп тела, пролежавшего в земле более трех лет. Это значит, что номер 526, вот этим выстрелом в затылок, после которого остались четкие входное и выходное отверстия от пули, был убит не позже 1940 года…

А в 1940 году под Смоленском это могли сделать только большевики.

* * *

Комиссия также достоверно установила, что тела были склеены друг с другом, слеплены трупной жижей и особо деформированы под давлением. Эти факты указывают, что тела оставались нетронутыми, никто не мог их стронуть, с того времени как они были сброшены в смертные рвы. Комиссия единогласно признала, что преступление было совершено в 1940 году.

В связи с этим единогласным заключением, в этой главе будет уместно еще раз возвратиться к Нюрнбергскому процессу. Советский обвинитель на этом процессе вызвал свидетелем профессора Маркова из Софии, члена бывшей Комиссии, учрежденной немцами. Марков, прибыв в Нюрнберг из покоренной Советским Союзом Болгарии, дал показания, из которых можно было заключить, что комиссия экспертов действовала и огласила свое коммюнике под нажимом немецких властей. 2 июля 1946 года агентства печати передали из Нюрнберга следующее:

Один из членов так называемой Международной комиссии, учрежденной немцами для расследования катынского преступления, утверждает, что члены комиссии на изолированном аэродроме, оцепленном немецкими солдатами, были принуждены подписать документ, который полностью снимал с Германии ответственность за преступление.

Этот свидетель, профессор Марков из Софии, болгарский член Комиссии, рассказал суду, как немцы пользовались так называемым «психологическим давлением», чтобы получить подписи экспертов на документе, которого эти эксперты никогда не имели возможности прочитать, а тем более написать.

Маркова вызвала свидетелем советская сторона с целью доказать, что не советские, а немецкие власти убили под Смоленском 11 тысяч польских офицеров.

Дальше свидетель рассказал, что Софийский университет командировал его в Комиссию, учрежденную из таких же, как и он, профессоров из государств-сателлитов Рейха. Он прибыл в Катынь 29 апреля 1943 года. Им разрешили обследовать только восемь трупов в течение двух дней, а затем отправили в Берлин. Именно по пути туда всю группу задержали на изолированном аэродроме, и каждый член Комиссии получил для подписи уже готовый акт экспертизы. В акте утверждалось, что трупы в Катыни пролежали в земле по крайней мере три года, т. е. со времени, когда там еще не было немцев. Все члены Комиссии подписали этот документ, хотя и не пришли ни к каким выводам. «У меня не хватило смелости не подписать, – заявил Марков, – хотя, по-моему, дата смерти не соответствовала истине».

Все, что профессор Марков рассказал суду в Нюрнберге, было неправдой. Другие члены Комиссии отвергали показания профессора Маркова в частных беседах, поскольку никто их не вызвал в суд и не просил подтвердить слова профессора Маркова. Нет сомнения, что и сам профессор Марков не рассказал бы ничего подобного, если бы на него не оказывали нажим извне. О том, как действительно выглядела закулисная сторона Международной комиссии экспертов, рассказал профессор Пальмьери из Неаполя:

Комиссия была учреждена в результате отказа Международного Красного Креста принять участие в расследовании. А МКК, как известно, вынужден был отказаться, так как не получил от Советского Союза мандата на право участия в расследовании. Ввиду сложившихся обстоятельств, немецкое правительство решило заняться расследованием в пределах своих собственных возможностей, поручив расследование катынского преступления самым видным в Европе специалистам по судебной медицине. В Комиссию был также приглашен делегат польского правительства, который, однако, приглашением не воспользовался.

Тринадцать делегатов из разных стран собрались в Берлине. Немецкие ученые не приняли участия, и только профессор Бутц, заведующий кафедрой судебной медицины Бреславльского университета, был назначен посредником между Комиссией и немецкими властями.

С самого начала, на предварительном заседании, члены Комиссии единогласно постановили, что расследование будет вестись с исключительно научной точки зрения, не затрагивая никаких политических и полемических моментов. Затем были разработаны вопросы, на которые – и только на них – должна ответить Комиссия:

1. Опознание убитого.

2. Причина смерти.

3. Определение времени смерти.

Следует отметить, что, делая выводы, текст которых составлялся лишь с общего согласия всех членов Комиссии и при совершенно объективно проводившихся исследованиях. Комиссия точно придерживалась вышеуказанной линии.

Члены Комиссии пользовались полной свободой передвижения и получали технические средства, которые могли им понадобиться. Они лично могли спускаться в могилы, чтобы руководить работой по извлечению трупов, в местах и условиях по своему выбору и усмотрению. Одновременно, хотя и отдельно, в Катыни работала Комиссия Польского Красного Креста из Варшавы, которая пришла к тем же выводам.

По возвращении в Берлин Комиссия вручила письменный отчет о своей работе доктору Конти (Conti), начальнику службы здравоохранения Рейха, после чего была распущена. Никакого нажима и никаких указаний с немецкой стороны не было.

Следует отметить, что все члены Комиссии работали совершенно бесплатно. Никто из членов Комиссии не получил ни командировочных, ни гонорара, ни наград, ни академических почестей или какого-либо другого «суррогата» вознаграждения. Им на руки выданы были только билеты, а счета за гостиницы были оплачены без их участия.

Заявление профессора Пальмьери ясно, оно возбуждает доверие, а его правдивость в любое время могут подтвердить другие члены Комиссии, недостижимые для советской власти. Но как официальное общественное мнение, так и еще в меньшей степени компетентные органы союзников, ни до этого, ни после и по сей день – не признали заключение этой Комиссии решением загадки катынского массового убийства. Сам факт того, что в Нюрнбергский трибунал не были вызваны свидетелями все члены Комиссии, которых можно было найти, а давал показания только один из тринадцати, притом именно такой, который, по своей или чужой воле, пытался подорвать доверие к порядочности и добросовестности Комиссии, – достаточно свидетельствует о сознательной тенденциозности по отношению к экспертизе и выводам Комиссии.

Итак, заключение Комиссии не внесло в Катынское дело ничего решающего, а контрнаступление советской пропаганды против этого достигло лишь того, что над разрытой, зловонной землей катынских могил продолжал висеть призрак – вопросительный знак. Однако он не был похож на другие знаки препинания. Точка под ним, казалось, имела форму капли – ибо это была живая кровь, которой он истекал.