Текст книги "Калиш (Погробовец)"

Автор книги: Юзеф Крашевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

IV

Еще не кончились похороны, как раз хотели опускать гроб, когда пришло известие, что приезжает Свинка, назначенный Гнезненским архиепископом.

Пожалуй, одно это известие могло на время отвлечь мысли Пшемыслава от гроба и кровавых воспоминаний минувшей ночи. Не могло быть более удачного и желанного выбора, но в то же время и более неожиданного. Разве мог князь в этом рыцаре предвидеть будущего главу польского духовенства?

Пшемыслав и обрадовался, и опечалился, когда ему сообщили новость. Надо же было случиться, что этот муж, уважения которого князь хотел добиться, появлялся как раз в момент, когда голос народа обвинял князя в убийстве!

Кончались молитвы, гроб уже приготовились спустить в подземелье, и вот в сталлях для духовенства князь увидел Свинку, появившегося после продолжительного отсутствия в самый тяжелый час его жизни.

Свинка смотрел на князя вопросительным, почти грозным взором, но в то же время и печальным. В этом взоре заключались и жалость, и возмущение, и верховное положение судьи, стоящего выше виновного.

Пшемыслав должен был опустить глаза; на груди, как камень, лежало неописуемое горе, и болела душа. Он стоял перед этим пастырем, как обвиняемый, который никогда не сумеет очиститься. Он сам говорил, что невиновен, но чувствовал, что виноват.

Все усилия схватить убийцу остались напрасными. Преследование установило, что она сбежала туда, где была уверена в безнаказанности, а именно – к одному из бранденбургских маркграфов, Оттону, при дворе которого жили ее родственники. Настичь ее не представлялось возможным.

Вечером после похорон, превзошедших своей роскошью все, о которых люди помнили, в замке были устроены поминки для духовенства. Этот обычай сохранился у нас еще с языческих времен.

Народу было много, так как ожидали, что хотя бы на минуту выйдет и Пшемыслав. Однако ошиблись; князь прямо из костела боковым ходом прошел незаметно к себе и пригласил туда епископа Яна и Свинку.

Дни борьбы с самим собой не успокоили его, но по крайней мере дали ему возможность владеть собою. Угрюмое лицо скрывало угрызения совести и беспокойство. Мучения человека прикрывала гордость князя.

Ксендз Теодорик с удивлением смотрел на эту его мощь.

Когда Свинка вошел, Пшемыслав встал и с глубоким уважением приветствовал его; взглядом князь старался узнать, не будет ли архиепископ слишком строг. Лицо Свинки было покойно, но на нем виднелось настроение судьи. Очевидно, голос народа уже дошел до него.

Князь начал, радуясь назначению архиепископа:

– Давно я с тоской добивался этого, но не смел надеяться на столь удачный выбор. Не сумею высказать, как меня этот факт обрадовал и поддержал в моем горе. Поздравляю вас, желанный наш пастырь!

Епископ Ян, человек серьезный, больших способностей и живого темперамента несмотря на годы, добавил, что сам Бог послал им такого вождя.

– Из нашей среды, старых здешних духовных лиц, всем известных и связанных различными обстоятельствами, никто не сможет выполнить то, что вы… Вас ничто не обессиливает и не связывает. Да будет благословенно имя Божие!

– Я повторю то, что сказал папе, когда на меня возложили это бремя, – ответил Свинка. – Да будет воля твоя, Господи, если хочешь принять от меня чашу сию.

Канцлер Викентий стал рассказывать о своем путешествии, епископ добавил несколько слов о печальном моменте, когда прибывший архиепископ может как раз утешить князя.

Все, кроме будущего пастыря, стали настаивать, чтобы не тратить времени и немедленно рукоположить Свинку. Последний не возражал.

Ксендз Ян, познанский епископ, сообщил, что епископы: вроц-лавский – Фома, плоцкий – Гослав и любуский – Вольмир уже извещены гонцами, что их экстренно ждут в Калише.

– А я тоже отправлюсь с вами, – сказал Пшемыслав, – чтобы первым поздравить главу нашей церкви и получить благословение…

– А там уж Гнезно сможет утешиться, – добавил, улыбаясь, Ян, – когда в своих стенах поздравит пастыря.

Во время разговора Свинка всматривался в князя, который не выдерживал его взгляда и отворачивался.

Завязалась общая беседа, довольно продолжительная; наконец, епископ Ян собрался уходить, а Свинку князь задержал.

Они остались одни. Пшемыслав долго думал, пока начал задушевную беседу.

– Святой отец, никогда вы не могли быть так желанны, но и мне никогда не могло быть так тяжело предстать перед вами. Я знаю и сознаю, что вы смотрите на меня, как на обвиняемого, на человека, запятнанного тяжелым грехом.

– Грех достался в наследство от прародителей всем людям, – ответил Свинка, – но мы должны унаследовать от Христа раскаяние.

– Если на мне и тяготеет грех, – живо сказал князь, – то он не столь велик, как утверждают злые люди… Вы знаете, вероятно, батюшка, они мне приписывают…

Ему не хватило голоса, и лицо покраснело.

– Приписывают мне смерть жены… Я в ней не виновен. Я не приказал, не желал ее даже, хотя, может быть, невольно способствовал тому, что случилось… Да, батюшка, не хочу от вас ничего скрывать: она умерла насильственной смертью от рук придворных; главная виновница убийства убежала, и я не мог ее наказать. Я и виноват, и не виноват!

Он ударил себя в грудь.

– Я хотел исповедаться перед вами… Свинка слушал молча, печальный.

– Каяться надо, – промолвил, – чтобы Господь сжалился. Если ощущаете хотя тень греха, омойте его.

– Я готов каяться, готов принести жертвы, – воскликнул князь, – лишь бы умилостивить Господа! Но как я сниму с себя пятно в глазах людей? Как могу я очиститься перед ними?

Он умолк и затем продолжил медленно:

– Вы знаете, отец, что после дяди Болеслава я унаследовал не только его княжество, но и идею, не оставлявшую его всю жизнь. Я хотел вернуть прежний блеск короне Храброго. Как же теперь надеть ее на чело, на котором люди видят кровь невинной?

Он ломал руки.

– Успокойтесь, князь, – ответил Свинка. – Что церковь сможет сделать для вашей поддержки, то она сделает. Предстоит тебе великое дело… рядом с ним все мало. Но надо быть чистым в душе.

Он встал.

– Кайтесь, – добавил он, – а мы будем за вас молиться. Пшемыслав со слезами обнял его.

– Отец! Спаси меня от меня самого! Я отдаюсь тебе. Я очень несчастен.

Шепотом окончился разговор, и Свинка ушел взволнованный, печальный, погруженный в думы.

Предстоящее вскоре торжественное рукоположение, на которое надо было собраться в Калиш уже на другой день, отвлекло князя от мыслей в одиночестве, особенно его преследовавших. С большим отрядом, со свойственным ему великолепием Пшемыслав сопровождал Свинку в Калиш, где их уже ждали епископы.

Не все они радовались наравне с Яном Познанским выбору нового вождя. Уже до них дошли вести о его энергии и уме. Это был вождь не только номинальный, но и действительный глава, которым никто не смог бы руководить. С опасением поглядывали на эту рыцарскую фигуру, словно выкованную из меди….

Когда новый архиепископ, которому Пшемыслав преподнес драгоценный перстень, впервые повернулся от алтаря и стал благословлять народ, все почувствовали в нем вождя, знающего свою силу и мощь.

– Этот, – говорило шепотом духовенство. – никого не побоится.

Каштеляном калишского замка, где князь принимал духовенство, был недавно назначен Сендзивуй, сын прежнего познанского воеводы Яна, человек, выросший при дворе Пшемыслава, способный, смелый, но резкий и гордый.

Несмотря на видное занимаемое положение, поговаривали, что он им недоволен; оно казалось ему недостаточным и было причиной неприязненного настроения по отношению к князю. Сендзивуй думал, вероятно, что после отца получит воеводство Познанское.

Дня за два до приезда князя и приглашенных лиц каштелян, не очень-то обрадованный этим, так как ему предстояло занять второстепенное положение, а он привык здесь властвовать, был занят распоряжениями касательно приема и размещения гостей, когда вдруг увидел направляющегося к нему пешком Зарембу.

Знал он хорошо, что случилось с Зарембой и как он разъезжал, подстрекая тайно родных и Налэнчей против князя.

В юные годы Заремба и Сендзивуй были очень дружны. Оба похожих характеров, только тем отличались друг от друга, что Заремба никогда не скрывал своих мыслей и откровенно разражался выпадами, а каштелян скрытничал и притворялся таким, каким нужно было.

Заремба знал, что еще раньше Сендзивуй имел зуб против князя, хотя подлизывался и этим подлизыванием и лестью добился того, что ему дали калишский замок. Но этого ему было мало.

Ему хотелось стать воеводой в Познани, быть около князя и овладеть им, а этого не получилось.

С виду он был довольно прост, но на самом деле скрытен и ловок и никому не сообщал своих замыслов.

Его удивило появление Зарембы, явного врага князя, в такой момент, когда каштелян готовился к его приему. Это ему было неудобно, но думал, что, вероятно, Заремба покорился, жалеет о своей несдержанности и хочет просить прощения.

Заремба развязно подошел к нему, хотя теперь это было несвоевременно, так как один из них был наверху, а другой опустился очень низко.

– Не откажетесь ведь от меня в моем несчастьи? – начал гость.

– Я только удивляюсь, – ответил Сендзивуй, – что вы осмелились обращаться ко мне, чиновнику князя, и вспоминать прежнюю дружбу. Все говорят, что пан – враг нашего князя.

– И это верно, – громко сказал Заремба. – Вы, пан каштелян, – тут он подчеркнул нарочно титул, – не слишком гордитесь милостью князя! Что со мной случилось вчера, то может с вами случиться завтра. Потом и такой изгнанник, как я, пригодится…

– Довольно об этом на дворе, – проворчал Сендзивуй. – Хорошо, что вас тут никто не знает. Пойдемте в комнату.

– Ну что же! Не арестуете ведь меня! – засмеялся храбро Михно.

– Пока не должен, не арестую, – ответил каштелян.

Оба шли в комнаты не очень охотно.

Каштелян занимал прежнее помещение князя Болеслава, но теперь как раз должен был отвести его для князя и гостей. Поэтому они пошли в боковую комнату, где был хаос, так как туда снесли всю мебель и вещи, а не хватало времени расставить их.

Посмотрев на исхудавшего, загоревшего и с морщинами страсти на лице Зарембу, Сендзивуй улыбнулся.

– Что же? Не надоело тебе еще бегать, как лисе перед собаками? Хочешь умилостивить князя?

– Кто? Я? Просить? Его? – вспыхнул Заремба. – Я? Ну и угадал! Ты его так же любишь и знаешь, как и я, хотя он мил по отношению к тебе, а ты к нему. Мы старые товарищи, не будем же врать, так как это ни к чему. Я и не думаю скрывать, что у меня в мыслях, а к тебе пришел не просить о заступничестве, но подговорить тебя!

– Так ты попал скверно, – возразил холодно Сендзивуй. – Я не для вас.

– А кто знает? – ответил Заремба, удобно усаживаясь. – Побеседуем-ка по-старому.

Сендзивуй, вероятно, был любопытен и молча ждал.

– Князь тебя не очень-то жалует, – говорил Михно, – это всем известно и тебе тоже. Дал тебе каштелянство, чтоб отделаться, ради твоего отца и низких твоих поклонов. Мечтаешь о воеводстве – но напрасно. Не получишь его. Впрочем, что тут воду варить? Пшемыслав ваш на княжестве не удержится. Землевладельцы его выгонят. Он убийца собственной жены, хочет быть нашим тираном. Бранденбуржцы точат на него зубы, силезцы его не выносят и хватают все, что у него есть, Поморья он не дождется. В снах он видит корону – получит ее в аду у Люцифера!

– Молчи же! – угрюмо перебил Сендзивуй.

– Почему же мне молчать? – ответил Заремба. – Слушай, не слушай, а я должен говорить. Если б ты был умен, да послушался меня, так пошел бы выше, чем теперь.

Каштелян опять нетерпеливо оборвал его:

– Глупости говорите!

– Думай, что угодно! Я еду из Вроцлава от князя Генриха. Мне велели тебя расспросить.

Испуганный и удивленный Сендзивуй живо повернулся.

– Молчи ты со своим князем. Обоих вас знать не желаю. Если будешь дальше рассказывать о таких нечестных делах, кто тебе поручится, что я не велю тебя арестовать?

Заремба засмеялся.

– Не велишь и не выдашь меня! – воскликнул. – Я тебя знаю. У тебя внутри то, что у меня снаружи. Я тебя ни к чему не принуждаю, но мы старые товарищи, я тебе желаю добра. Надо оглядываться на обе стороны. Кто знает, что будет?

– А ты оглядывался, когда влез в эту кашу, где теперь сидишь? – возразил Сендзивуй.

– Это будет видно, – сказал Заремба. – Теперь поговорим, как пристало старым товарищам, хотя ты каштелян, а я бродяга. Я тебе говорю правду. Князь Генрих Вроцлавский хотел бы с тобой поближе познакомиться. Поезжай как-нибудь к нему… может быть, это обоим пригодится.

Сендзивуй испытующе взглянул.

– Потише! – сказал он, смутившись. Заремба подмигнул.

– Послушай, твоему князю ничто не поможет, он должен пасть. Завтра, через год-два – я не знаю, но хотя бы и провозгласил себя королем, это его не минует. Если его коронуют, как ему хочется, тем скорее падет. Землевладельцы знают, что такое король. Теперь он ими помыкает, пока князь, а потом сядет на шею.

Так рассуждая, Заремба посматривал на Сендзивуя, следя за произведенным впечатлением. Каштелян, однако, обнаруживал только беспокойство и нетерпение.

Михно несколько изменил разговор.

– За вашу долгую службу не можете похвастаться большой милостью Пшемыслава, – промолвил он. – Болеслав Благочестивый пожаловал вас гофмейстером своего двора; следовало вам получить что-нибудь больше, чем калишское каштелянство.

– Следовало мне получить воеводство, – вырвалось у Сенд-зивуя, – не другому, а мне. Случилось беззаконие!

– Пшемыслав не на вашей стороне, – добавил Заремба, – ваша служба пропадает даром.

Им помешали. Заремба, энергичный и отважный, вечером опять вернулся, хотя близок был час прибытия князя.

– Как? Вы еще здесь? – спросил каштелян. – Ведь это безумие. Если бы кто из придворных приехал, да вас увидел?

– Этого-то мне и надо, – ответил равнодушно Заремба. – Там у меня много друзей, я бы их повидал с удовольствием.

Эта дерзость испугала Сендзивуя.

– Еще наткнешься на кого, кто велит тебя арестовать! Убирайся отсюда, я не хочу тебя здесь видеть. Уходи!

– Не беспокойтесь, – сказал Заремба. – Ведь невозможно вам уследить за всеми, когда тут такое сборище. Я не боюсь и останусь. Не скрываю, что буду сговариваться против князя, но это мое дело; вы за это не отвечаете.

Он смотрел ему прямо в глаза.

– Раньше или позже, но и вы к нам присоединитесь, – заключил он. – Обиду забыть трудно, а я ручаюсь, что князь Генрих вознаградит ее.

Как случилось, что Заремба переночевал в какой-то коморке и во время съезда был в Калише, о чем каштелян знал, объяснить трудно.

Когда вечером в замке был пир и не обращали особого внимания на окружающих, так как с епископами приехало много неизвестных, Заремба стал поджидать в темных коридорах подвыпивших дворян, среди которых имел много друзей.

К их числу принадлежал и молодой Зуб, сын гнезненского ловчего, старый друг Налэнча и Михно. Увидев Зарембу, он сильно испугался.

– Как ты рискнул сюда пробраться? – воскликнул он. – Узнает кто-нибудь тебя, укажет, и погибнешь!

– Не боюсь, – ответил Михно, ведя его в сторону. – Видишь, хожу смело; это должно тебе показать, что у меня здесь свои, и что я покоен. Ваш князь окружен такими, как я.

Зуба это не успокоило, и он, дрожа, порывался уйти, а Заремба смеялся.

– Эх, трусишка, – говорил он, – половина людей перепилась, вторая занята тем, чтобы напиться, а на меня некому обращать внимания. Я не собираюсь уговаривать тебя, но хочу знать кое-что.

И, придерживая его за пояс, продолжал расспросы.

– Говори, что делал Пшемко после убийства, когда его приказ исполнили? Ведь вы его видели?

– Ничего он не приказывал, – возразил Зуб, – неправда! Он был в отчаянии! Мина должна была бежать от его гнева, едва ее не убил.

Заремба иронически хохотал.

– Эге! Так! Так! Еще расскажешь мне, что и похороны были торжественные, и сам на них присутствовал! Мне это известно, ведь я шаг за шагом следую за ним, хоть вы меня и не видите.

– Ходишь, пока тебя не поймают и не велят казнить.

– Кто кого казнит, еще неизвестно, – ответил равнодушно Заремба. – Я тебя спрашиваю о другом: как было организовано убийство? Кто советовал, кто помогал?

– Ничего не знаю!

– Ты трус или скверный человек, – сердито заговорил Заремба, не пуская Зуба, хотя тот порывался уйти. – Кто был при нем после убийства?

– Я видел только ксендза Теодорика.

– Верного слугу и льстеца, – добавил Михно. – Этот тоже, вероятно, заранее знал обо всем!

Зубу, несмотря на холод, было жарко; наконец удалось ему вырваться из рук неприятеля. Другие тоже, пойманные то тут, то там в углу, не обнаруживали особого желания беседовать. Так он блуждал весь вечер, наконец подобрал нескольких подвыпивших и ушел с ними в город. Тут он попытался завязать более близкие сношения, и это отчасти удалось, но на другой день стали ходить слухи о дерзком пришельце, которого видали некоторые.

Утром ксендз Теодорик вошел в комнату князя, давая ему понять, что хочет поговорить наедине.

После смерти жены князь опасался и был настороже; лектор тоже боялся мести, так как ходили слухи, что к ней готовились родственники либо друзья Люкерды.

Ксендз Теодорик рассказал князю, кое-что утаив, что случайно напал на следы пребывания Зарембы в замке и о его переговорах с каштеляном Сендзивуем.

Пшемыслав сначала не хотел верить, но потом, подумав, приказал начальнику стражи, приехавшей с ним из Познани, стеречь ворота и не отходить от замка.

Сендзивуй, пораженный этим, так как без его ведома поставили стражу, побежал к князю; он нашел его в волнении и гневе.

Едва увидав каштеляна, Пшемыслав заговорил:

– Знаю, что этот прохвост Заремба, давно достойный смерти, был вчера в замке. Он появлялся открыто, насмехаясь над моим гневом, а вы об этом не знали?

– Не знаю, – ответил, побледнев, каштелян. – В замке вчера была толпа, я не мог всех видеть. Возможно, что нахал пробрался.

– Прикажите его искать, схватить, – прибавил князь. – Вы головой отвечаете за безопасность! Заремба, наверное, не без злостных планов появился здесь… То ваш старый друг!

Каштелян резко повернулся.

– Враг моего князя, – воскликнул он, – не может быть моим другом! Ваша милость, обижаете меня! Обвиняете!

Пшемыслав вспылил.

– Каштелян, я вас не обвиняю, но мне известно, что вы ко мне предъявляете претензии; я не очень рассчитываю на вас!

– Никогда я не пользовался ни доверием, ни милостью вашей, – воскликнул Сендзивуй, – мне тоже это известно! За мою верную службу мне следовало нечто большее, чем калишский замок.

– Если он вам не нравится, – ответил повышенным тоном князь, – так скажите, я дам его другому. Можете поискать счастья в другом месте! Сегодня не время говорить об этом; пока вы каштелян, ступайте и прикажите разыскать этого негодяя.

Сендзивуй пытался еще что-то сказать, но князь рукой указал ему на дверь.

Каштелян принужден был смотреть, как придворные князя, словно не доверяя ему, обыскали весь замок, все комнаты и вышки. Этот обыск продолжался несколько часов, и все время тщательно охраняли ворота.

Эти часы были для него часами большой тревоги, так как он боялся, что схватят Зарембу, но того не нашли ни в замке, ни в городе.

Только когда обыск оказался безрезультатным, каштелян, громко жалуясь, отправился к князю. Пшемыслав не пожелал слушать его нарекания, принял его строго и властно.

– Советую вам, – сказал он ему на прощание, – не меня обвинять, а себя. Берегитесь в будущем, чтобы я вас не подозревал и не имел повода быть вами недовольным.

Сендзивуй, оскорбленный, ушел, горя жаждой мести.

Еще в тот же день архиепископ уехал из Калиша в Гнезно; Пшемыслав поехал с ним, епископы отправились, кто с ним, кто к себе, так что замок опустел.

Под вечер Сендзивуй, все еще взволнованный, отправился сам искать Зарембу. Он уже решил, что войдет в соглашение с ним и с силезскими князьями, предчувствуя, что и Заремба его будет искать. На полпути они встретились.

– Ну и услужил ты мне, – крикнул сердито каштелян, увидев издали Зарембу. – Желал бы я, чтоб тебе так услужили!

Михно улыбнулся и сказал:

– Что вам кажется скверным, может кончиться хорошо. Лучше для вас, что вы убедились, чего ждать от князя. Его расположения вам не вернуть, он вам не доверяет. Поедем во Вроцлав, там вас встретят с распростертыми объятиями. Не буду скрывать, у меня поручение переманить вас туда.

Каштелян недолго раздумывал.

– Во Вроцлав я и так собирался, – ответил он, прикинувшись равнодушным. – Нет греха, если и поклонюсь князю. Но что из этого?

– Разве я должен вам объяснять? – шепнул Заремба. – Вам известно, что вроцлавский князь в союзе с бранденбуржцем, так как женат на дочери Оттона II. Бранденбуржцы имеют виды на Поморье, а ему хочется всей Польши – и получит ее. Поедем! Чем скорее, тем лучше! Пшемыслав должен погибнуть и погибнет! – добавил он. – Не от чужой руки, а только от моей!

Увидев приближающихся прохожих, каштелян велел ему молчать, но в сумерки провел его к себе, и они долго совещались. Вскоре после этого Заремба вернулся в город, оседлал коня и исчез.

Несколько дней спустя каштеляна в Калише не оказалось; говорили, что он уехал в свое имение, долго его ожидали в замке. Где он пропадал, не знали. Сообщили в Познань, что Сендзивуй не очень-то заботится об охране порученного ему города, но тому, по-видимому, ничто не угрожало.