Текст книги "Тьма в бутылке"

Автор книги: Юсси Адлер-Ольсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

18

Туманная мартовская пятница не добавляла прелести магистрали Е 22, ведущей к Сконе. Если убрать дома и указатели, можно было с таким же успехом подумать, что находишься посреди шоссе Рингстед – Слэгельсе. Довольно плоский, полностью освоенный ландшафт, напрочь лишенный какой-либо изюминки.

И все же как минимум у пятидесяти его коллег из управления в глазах загорались рождественские огоньки, стоило только сложить губы для произнесения первого звука в слове «Швеция». По их мнению, непременное умиротворение снисходит на каждого незамедлительно при взгляде на пейзаж с полощущимся сине-желтым флагом. Карл выглянул в окно автомобиля и покачал головой. Видимо, он напрочь был лишен свойственного коллегам чувства. Этого особого гена, возбуждающего восторг, как только на палитре возникали слова «брусника», «картофельное пюре» и «колбаски».

Лишь когда он добрался до Блекинге, ландшафт понемногу преобразился. Говорилось, что у богов от усталости уже тряслись руки, когда они распределяли по земле камни и, в конце концов, дошли до Блекинге. Пейзаж стал поприятнее, и все же… Много деревьев, много камней, целая пропасть между выпитой рюмкой водки и наступающей развязностью. Все-таки это Швеция.

Почти нет шезлонгов и кемпинг-трейлеров «Кампариер», подумал Карл, доехав до Халлабро и миновав привычное заведение, представлявшее собой смесь ларька, автозаправки и автосервиса с акцентом на лакокрасочных работах. Далее он направился по Гамла Конгавэген.

Дом симпатично смотрелся в этот спокойный час, потихоньку накрывающий город сумерками. Каменная кладка обозначала границу участка, и три светящихся окна указывали на то, что семью Холт не спугнул звонок Ассада.

Он постучал в дверь потрескавшимся молоточком и не услышал в доме никаких признаков чрезмерной активности.

Дьявол, подумал он, сегодня же пятница. Кто его знает, соблюдают ли Свидетели Иеговы шаббат? Если евреи соблюдали шаббат по пятницам, наверняка об этом есть свидетельства в Библии, которой Свидетели следуют так буквально.

Он опять постучал. Может, они ему не открывают, потому что не смеют… Неужели во время шаббата запрещено любое движение? И в таком случае что ему теперь делать? Вышибить дверь? Не самая лучшая идея для местности, где у каждого под матрасом спрятано охотничье ружье.

Он на мгновение остановился и огляделся. Городок тихо и спокойно утопал в сумерках, когда каждый предпочитает другим занятиям задрать ноги на стол, не думая о минувшем дне.

«Интересно, можно ли в этом захолустье где-нибудь переночевать?» – подумал он, как вдруг за дверным стеклом зажегся свет.

Мальчонка лет четырнадцати-пятнадцати просунул в дверную щель серьезное и бледное лицо и молча посмотрел на Карла.

– Привет, – поздоровался Карл. – Мама или папа дома?

Тогда мальчик так же молча закрыл дверь и запер ее на замок. Лицо его выражало спокойствие. Он отлично знал, что ему надо делать, и в круг этих обязанностей явно не входило приглашать в дом нежданных гостей.

Затем прошло несколько минут, в течение которых Карл просто стоял, уставившись на дверь. Иногда подобное поведение помогало, при условии достаточного упорства.

Несколько местных жителей, прогуливаясь при свете уличных фонарей, припечатывали его взглядами, словно вопрошавшими: «Кто ты такой?» В каждом городке есть подобные преданные ищейки.

Наконец в стекле показалось мужское лицо, так что выжидательная тактика сработала и на этот раз.

Это лицо, лишенное какого бы то ни было выражения, изучающе смотрело на Карла, словно глава семейства ожидал встретить определенного человека.

Затем дверь открылась.

– Ну-ну, – произнес он, ожидая, что Карл перехватит инициативу.

Тут Карл вытащил свое удостоверение.

– Карл Мёрк, отдел «Q», Копенгаген, – представился он. – А вы Мартин Холт?

Тот с явным неудовольствием взглянул на удостоверение и кивнул.

– Могу я пройти в дом?

– О чем идет речь? – ответил он тихим голосом и на безупречном датском языке.

– Может, поговорим об этом внутри?

– Не думаю. – Он отодвинулся назад и хотел уже вновь захлопнуть дверь, но Карл ухватился за ручку.

– Мартин Холт, могу я обменяться парой слов с вашим сыном Поулом?

Хозяин на мгновение замешкался.

– Нет, – произнес он. – Его здесь нет, так что не получится.

– А где мне его найти, можно поинтересоваться?

– Я не знаю. – Он пристально посмотрел на Карла. Чересчур пристально для такой реплики.

– У вас нет адреса вашего сына Поула?

– Нет. А теперь мы хотим, чтобы нас не беспокоили. У нас библейский час.

Карл вытащил записку.

– У меня тут выписка из государственного регистра народонаселения с информацией о том, кто проживал по вашему домашнему адресу в Грэстеде на 16 февраля 1996 года, когда Поул бросил Инженерную народную школу. Как вы можете заметить, это были вы, ваша жена Лайла и ваши дети – Поул, Миккелине, Трюггве, Эллен и Хенрик. – Он отвел взгляд от листа. – Исходя из персональных номеров, я предполагаю, что сейчас вашим детям тридцать один, двадцать шесть, двадцать четыре, шестнадцать и пятнадцать лет, соответственно. Верно?

Мартин Холт кивнул и прогнал в дом мальчика, стоявшего позади и с любопытством выглядывающего из-за его плеча. Тот самый мальчик. Явно это был Хенрик.

Карл проследил взглядом за мальчиком. У него был безвольный, мертвенный оттенок во взгляде, свойственный людям, которые самостоятельно решают только, когда им опорожнять кишечник.

Карл поднял глаза на мужчину, который, вероятно, держал свою семью на коротком поводке.

– Нам известно, что Трюггве и Поул были вместе в Инженерной народной школе в тот день, когда Поула видели там в последний раз. Так что, раз Поул здесь не проживает, может, я мог бы тогда поговорить с Трюггве? Всего пару минут?

– Нет, мы с ним больше не общаемся. – Он произнес это абсолютно холодно и безэмоционально.

Фонарь над входом освещал его серую кожу, какая характерна для людей, имеющих изнурительную работу. Слишком много дел, слишком много решений, и слишком мало позитивных событий. Серая кожа и тусклые глаза. И эти глаза были последним, что увидел Карл, прежде чем мужчина захлопнул дверь.

Через секунду свет над входом и в прихожей погас, но Карл знал, что хозяин все еще стоит по ту сторону двери и ждет, пока он уйдет.

Карл осторожно потопал на месте, так что могло показаться, что он спускается с крыльца.

В тот же миг отчетливо послышалось, как мужчина за дверью начал молиться.

«Удержи наши языки, Господи, от страшных неправедных слов, и праведных слов, не вполне соответствующих истине, и чистой правды беспощадной. Ради Иисуса Христа», – молился он по-шведски.

Он отказался даже от своего родного языка.

«Удержи наши языки» и «мы с ним больше не общаемся», сказал он. Черт возьми, что значат эти фразы? Им возбранялось говорить о Трюггве? Или он имел в виду Поула? Дело в том, что оба мальчика оказались изгнаны из-за того самого происшествия? Они оказались недостойны Царства Божьего? Все дело в этом?

В таком случае это никоим образом не касалось государственного служащего при исполнении.

«И что теперь?» – размышлял он. Может, все же стоит позвонить в полицейское управление в Карлсхамн и попросить их о помощи? Но каким образом он аргументирует свою просьбу, будь она неладна? Ведь семья не сделала ничего противоправного. По крайней мере, насколько ему было известно.

Мёрк покачал головой, беззвучно сбежал по лестнице, сел в машину и, включив заднюю передачу, проехал чуть дальше до более удачного места парковки. Тут он открутил крышку своего термоса и констатировал, что содержимое было ледяным. Мило, подумал он, совсем не это имея в виду. Прошло как минимум десять лет с его последнего ночного выезда, причем тогда это было совсем не добровольное предприятие. Промозглые мартовские ночи в автомобиле без нормального подголовника и с холодным кофе в пластиковой крышке – совсем не к этому он стремился, поступая на работу в полицейское управление. И вот теперь он сидит здесь. Свободный от каких бы то ни было идей, если не считать идиотского въедливого инстинкта, подсказывающего, каким образом следует понимать человеческие реакции и к чему они могут привести.

Этот мужчина из дома на пригорке реагировал неестественно, тут не могло быть сомнений. Мартин Холт вел себя слишком уклончиво, бесцветно и бесчувственно говоря о двух своих старших сыновьях, и в то же время не проявлял никакого интереса относительно того, что привело комиссара копенгагенской полиции в этот скалистый край. Чаще всего понять, что дело нечисто, можно по тому, что люди не задают вопросов и отказываются от излишнего любопытства. И данный случай подтверждал это.

Карл посмотрел в направлении дома, скрытого за поворотом, и поставил чашку с кофе между коленей. Теперь он медленно прикроет глаза. Восстановительные пять минут сна – вот эликсир жизни.

Всего на пару минут, подумал он и, проснувшись через двадцать минут, обнаружил, что все содержимое чашки уже вовсю охлаждает его гениталии.

– Дьявол! – прорычал он, смахивая кофе с брюк. То же ругательство он повторил секундой позже, когда свет автомобильных фар скользнул от дома и двинулся в направлении Роннебю.

Пришлось оставить в покое кофе, который впитывался в сиденье, и схватиться за ручку переключения скоростей. Темнота была, хоть глаз выколи. Едва обе машины оказались за пределами Халлабро, остались только звезды – и фургон впереди на фоне скалистого ландшафта Блекинге.

Так они ехали десять-пятнадцать километров, пока фары не осветили кислотно-желтый дом, стоящий на холме настолько близко к дорожному полотну, что, казалось, при малейшем порыве ветра жуткое строение превратит дорожное движение в полнейший хаос.

Во двор перед домом и свернул фургон – и простоял в течение десяти минут у въезда, прежде чем Карл вышел из машины на обочину и медленно стал подкрадываться к дому.

Только теперь он заметил, что внутри автомобиля сидело несколько человек. Неподвижные и темные силуэты. Всего четыре фигуры разной величины.

Он выждал несколько минут, потратив их на то, чтобы осмотреться. Если не считать цвета, прямо-таки светившегося в темноте, этот дом не представлял собой веселого зрелища. Мусор, какие-то старые железки и древние инструменты. Создавалось впечатление нежилого строения, которое предоставлено само себе уже много-много лет.

Глубокая пропасть разделяет элегантный родовой дом в самом престижном квартале Грэстеда и этот медвежий угол, подумал Карл и проследил взглядом за конусами света от автомобиля, быстро выехавшего из Роннебю и скользнувшего к фронтону дома и припаркованному во дворе автомобилю. На секунду вспышка света осветила заплаканное лицо матери, молодую женщину и двух подростков на заднем сиденье. Все присутствующие в фургоне находились под сильным впечатлением от происходящего. Они сидели молча, с нервными и испуганными выражениями лиц.

Карл подобрался к дому и прислонил ухо к гнилой дощатой стене. Теперь он видел, что только слой краски не давал дому развалиться на части.

Внутри обстановка была накалена. Очевидно, двое мужчин затеяли отчаянную дискуссию, и единство мнений явно не вписывалось в создавшуюся ситуацию. Создавалось ощущение ожесточенного крика и непримиримой интонации.

Когда они замолчали, Карл едва успел заметить мужчину, с силой хлопнувшего дверью и почти бросившегося на водительское место ожидающего фургона.

Колеса взвизгнули, когда автомобиль семьи Холт задним ходом выехал на шоссе и умчался в южном направлении. А Карл сделал свой выбор.

Этот вопиюще страшный желтый дом словно что-то шептал ему.

А он слушал во все уши.

На именной табличке было написано «Мамочка Бенгтссон», однако женщина, отворившая желтую дверь, никак не могла прозываться «мамочкой». Двадцати с небольшим лет, светловолосая, с кривоватыми передними зубами и весьма прелестная, как сказали бы в минувшие времена.

Все-таки в Швеции что-то было.

– Да, я исхожу из того, что мое появление здесь в той или иной степени ожидаемо. – Он показал ей свое удостоверение. – Я найду тут Поула Холта?

Она затрясла головой, но улыбнулась. Если происходивший здесь только что скандал действительно был серьезным, значит, она держалась от него на расстоянии.

– Ну, а Трюггве?

– Войдите внутрь, – коротко ответила она и указала на ближайшую дверь. – Трюггве, вот он и пришел! – прокричала она в гостиную. – Я пойду прилягу, хорошо?

Она улыбнулась Карлу так, словно они были давними друзьями, и оставила их наедине со своим парнем.

Он был длинным и тощим, как голодный год, но чего можно было ожидать? Карл протянул руку и получил в ответ крепкое рукопожатие.

– Трюггве Холт, – представился парень. – Да, мой отец предупредил меня.

Карл кивнул.

– А у меня создалось впечатление, что вы не общаетесь.

– Это правда. Я изгнан. Я не разговаривал с ними уже четыре года, однако часто видел, как они проезжают мимо.

Его глаза выражали спокойствие. Ни намека на то, что он сильно затронут создавшейся ситуацией или недавней руганью. Так что Карл сразу перешел к делу.

– Мы нашли бутылку с письмом, – начал он и сразу же отметил волнение на самоуверенном лице юноши. – Да, скажем так, ее уже много лет назад выловили у берегов Шотландии, но мы в полицейском управлении Копенгагена получили ее всего восемь-десять дней назад.

Тут произошла перемена. Причем потрясающая, и причиной ее стало словосочетание «бутылка с письмом». Словно именно оно накрепко застряло в голове парня и переполняло его изнутри. Возможно, он только и ждал момента, когда кто-нибудь произнесет его. Возможно, оно и являлось ключом ко всем ребусам, наполнявшим его существо. Вот какое действие оно возымело.

Он закусил губу.

– Вы говорите, что нашли письмо в бутылке?

– Да. Вот оно. – Он протянул копию письма молодому человеку.

За пару секунд Трюггве стал ниже на полметра, обернувшись вокруг своей оси и сметя на пол все, что попало под руку. Если бы не рефлекс Карла, то и он растянулся бы на полу.

– Что там такое принесли? – раздался голос возлюбленной. Она появилась на пороге комнаты с распущенными волосами, в футболке, едва прикрывавшей нагие бедра. Девушка уже приготовилась ко сну.

Карл показал на письмо. Она подняла его. Быстро пробежала взглядом и протянула парню.

Затем в течение нескольких минут все молчали.

Наконец оклемавшись, парень покосился на письмо так, словно оно являлось секретным оружием, которое могло в любой момент наброситься и разделаться с ним. Словно единственное противоядие против него – прочитать его снова, слово за словом.

Подняв голову на Карла, он уже был не тот, что прежде. Спокойствие и уверенность в себе вытянуло из него сообщение из бутылки. Шея пульсировала, лицо покраснело, губы дрожали. Несомненно, нежданная почта вызвала в воспоминаниях крайне травматичные переживания.

– О Боже, – тихо произнес он, закрыл глаза и провел ладонью по губам.

Девушка взяла его за руку.

– Ну-ну, Трюггве, перестань. Все давно закончилось, теперь все снова хорошо!

Он вытер глаза и повернулся к Карлу.

– Я никогда не видел этого письма. Я только видел, что оно писалось.

Он взял письмо и вновь принялся читать, в то время как дрожащими пальцами то и дело притрагивался к уголкам глаз.

– Мой брат был самым умным и самым прекрасным на свете, – проговорил он трясущимися губами. – Просто ему было сложно формулировать свои мысли. – Затем положил письмо на стол, сложил руки крест-накрест и слегка перегнулся посередине. – Это стоит признать.

Карл хотел положить руку ему на плечо, но Трюггве покачал головой.

– Давайте поговорим об этом завтра? – предложил он. – Сейчас я не смогу. Вы можете переночевать на диване. Я попрошу Мамочку постелить, ладно?

Карл взглянул на диван. Коротковат, но очень удобно расположен.

Мёрка разбудил звук свистящих по мокрому асфальту шин. Он распрямился из скрюченного положения и повернулся к окнам. Время определить сложно, но было еще довольно темно. Напротив в двух потертых креслах из «Икеи» сидели, держась за руки, двое молодых людей, поприветствовавших его кивками. Чайник уже стоял на столе, письмо лежало рядом.

– Как вы знаете, его написал мой старший брат Поул, – приступил Трюггве, когда Карл после первых глотков проявил признаки жизни. – Он писал его связанными за спиной руками. – Взгляд Трюггве блуждал, когда он произносил эти слова.

Связанными за спиной руками! Значит, предположение Лаурсена было близко к реальности.

– Я не понимаю, как он смог, – продолжал Трюггве. – Но Поул был очень основательным человеком. Он прилично рисовал. В том числе и вот это. – Парень печально улыбнулся. – Вы даже не понимаете, как много значит для меня ваш приход. Что я сейчас держу в руках это письмо. Письмо Поула.

Карл посмотрел на бумажку. Трюггве Холт приписал на копии еще несколько букв. Эти дополнения должны быть верными.

Карл сделал большой глоток кофе. Если бы не его относительно хорошее воспитание, он схватился бы за горло и издал гортанные звуки. Этот кофе был жутко крепким. Чернющий кофеиновый яд.

– А где Поул сейчас? – спросил он, сжав губы и сдерживаясь изо всех сил. – И почему вы написали это письмо? Нам бы очень хотелось это выяснить, чтобы заняться другими делами.

– Где Поул сейчас? – Трюггве печально посмотрел на Карла. – Если бы вы задали мне этот вопрос много лет назад, я бы ответил, что он в раю вместе со ста сорока четырьмя тысячами остальных избранных. Теперь я просто скажу, что он мертв. Вот это самое письмо – последнее, что он написал в своей жизни. Последнее свидетельство его жизни.

Он замолчал под тяжестью сказанного и на мгновение перевел дух. Затем произнес настолько тихо, что едва можно было расслышать:

– Поула убили меньше чем через две минуты после того, как он бросил бутылку в воду.

Карл выпрямился на диване. Он предпочел бы услышать это сообщение, имея на себе одежду.

– Вы утверждаете, что его убили?

Трюггве кивнул.

Карл нахмурился.

– Похититель убил Поула, а вас пощадил?

Мамочка протянула свои тонкие пальцы к лицу Трюггве и вытерла слезы на его щеке. Он опять кивнул.

– Да, этот урод пощадил меня, и за это я проклял его тысячу раз.

19

Если бы ему пришлось выделить в себе какую-то особенность, то это стала бы способность угадывать неискренность во взгляде.

В моменты, когда вся семья собиралась перед большими тарелками, стоящими на кухонной клеенке, и произносила «Отче наш» с елейными выражениями лиц, он прекрасно знал, что отец незадолго до этого бил мать. Видимых подтверждений этому не было – он никогда не наносил удары непосредственно по лицу; несмотря ни на что, тут он соображал. Нужно ведь было учитывать, что они много общались с прихожанами. А мать подыгрывала ему и по обыкновению сидела с неимоверно ханжеским видом, внимательно следя, чтобы дети благопристойно вели себя за столом и съедали отмеренное количество картофелин с надлежащей порцией мяса. Однако за невозмутимо моргающими глазами скрывались страх, ненависть и внутреннее бессилие.

Он всегда это замечал.

Иногда и в глазах отца он отмечал печать этого фальшивого невинного взгляда, но гораздо реже. На самом деле выражение его лица почти всегда было одинаковым. Жизнь должна была наполниться более масштабными вещами, нежели ежедневное телесное наказание в виде расширения ледяных зрачков этого человека, пронизывающих до самых костей.

Так обстояло дело со взглядами тогда, так же было и теперь.

Едва переступив порог, он тут же заметил нечто чуждое в глазах своей жены. Она улыбалась – и слава Богу; но улыбка ее трепетала, а взгляд останавливался на пустом пространстве прямо перед его лицом.

Если бы она не прижимала ребенка, расположившись на полу, возможно, он бы списал все на усталость или головную боль, но она сидела, обнимая мальчика, и казалась чужой.

Явно тут было какое-то несоответствие.

– Привет, – поздоровался он и втянул в себя домашний конгломерат запахов. Какой-то ароматный оттенок в этом привычном домашнем запахе показался ему незнакомым. Слабый привкус проблем и нарушенных границ.

– Сделаешь чаю? – попросил он и погладил ее по щеке, такой горячей, словно у нее поднялась температура. – Ну, а как твои дела, дружище? – Он поднял на руки сына и посмотрел в его глаза – ясные, радостные и усталые. На лице тут же появилась улыбка. – А сейчас он выглядит вполне нормально.

– Да. Но буквально до вчерашнего дня он жутко сопливился, а вчера неожиданно все кончилось. Ну, ты знаешь, как обычно бывает. – Она слегка улыбнулась, и даже это выглядело как-то неестественно. Как будто она постарела на много лет за несколько дней его отсутствия.

Он сдержал свое обещание. Он любил ее столь же страстно, как и неделю назад. Однако на это потребовалось больше времени, чем обычно. Больше времени понадобилось ей, чтобы расслабиться и отделить тело от разума.

Затем он привлек ее к себе и положил себе на грудную клетку. Раньше она запустила бы тонкие чувственные пальцы в волосы на его груди и гладила бы основание его шеи. Но сейчас она этого не сделала. Она сосредоточилась на том, чтобы восстановить дыхание и вести себя как можно тише.

Поэтому он и спросил так прямо:

– У въезда на участок стоит мужской велосипед. Ты не знаешь, откуда он там взялся?

Она сделала вид, что уже спит.

К тому же было совершенно неважно, что бы она ответила.

Спустя несколько часов он лежал, положив руки за голову, и наблюдал мартовский рассвет – ленивый свет проскользнул по потолку, готовый к планомерному расширению своей территории миллиметр за миллиметром.

В его голове воцарилось спокойствие. У них была кое-какая проблема, но он решит ее раз и навсегда.

Когда она проснется, он соскоблит с нее весь налет лживости, слой за слоем.

Серьезный допрос начался только тогда, когда она посадила малыша в манеж. В точности как она и предполагала.

Четыре года они прожили, не сомневаясь во взаимном доверии, и вот настал другой момент.

– Велосипед на замке, явно не краденый, – заметил он и посмотрел на нее нарочито нейтральным взглядом. – Как будто его тут не случайно поставили, как ты считаешь?

Она выпятила нижнюю губу и пожала плечами. Откуда ей об этом знать, всем своим видом показывала она, но муж не смотрел на нее.

Она почувствовала, как постепенно предательские капли пота скапливаются в подмышках. Скоро и лоб увлажнится.

– Мы наверняка сможем выяснить, кому принадлежит велосипед, если только захотим, – констатировал он и снова посмотрел на нее. На этот раз склонив голову.

– Думаешь? – Она пыталась показаться удивленной, а не застигнутой врасплох. Подняв руку ко лбу, сделала вид, что ее что-то смутило. Ну да, лоб уже мокрый.

Он пристально уставился на нее. Кухня вдруг стала какой-то тесной.

– А как мы можем это выяснить? – не сдавалась она.

– Можно поспрашивать у соседей, не видели ли они, кто его сюда поставил.

Она сделала глубокий вдох, точно зная, что на это он не пойдет.

– Ну да, можно. Но, может, он в какой-то момент исчезнет сам по себе? Мы могли бы просто выставить его к дороге.

Он слегка откинулся назад. Больше расслабился. Чего нельзя было сказать о ней. Она опять потрогала лоб.

– Ты вспотела, – заметил он. – Что-то случилось?

Она закусила губы и медленно выдохнула. Сохраняй самообладание, приказала она сама себе.

– Да, меня слегка лихорадит. Видимо, Бенджамин меня заразил.

Он кивнул и наклонил голову.

– Кстати, а где ты нашла зарядное устройство? – спросил он.

Она взяла очередную булочку и разломила ее.

– В коридоре, в корзине с головными уборами. – Теперь она чувствовала большую уверенность. Нужно сохранять это ощущение и дальше.

– В корзине?

– Я не знала, куда мне ее деть после того, как я зарядила телефон, и я положила ее обратно.

Он молча встал. Скоро он снова сядет и спросит, как вышло, что зарядка там оказалась. И тогда она скажет, как и собиралась, что, видимо, устройство пролежало там кучу времени.

Тут она осознала свою ошибку.

Велосипед, стоявший у ворот, портил всю историю. Муж свяжет два этих факта, таков уж он был.

Она уставилась в гостиную, где Бенджамин стоял и возился с сеткой манежа, похожий на зверька, пытающегося выбраться на волю.

И в этом они с ним были схожи.

Зарядное устройство выглядело крошечным в руке ее мужа. Словно он мог раздавить его одним сжатием ладони.

– Откуда оно взялось? – последовал вопрос.

– Я думала, это твое, – ответила она.

Он не отреагировал на ее ответ. Значит, свое он забрал с собой, отправляясь на задание.

– Прекрати, я вижу, что ты лжешь.

Она попыталась выразить возмущение своим видом. Это удалось без труда.

– Абсолютно честно. Почему ты так говоришь? Если оно не твое, видимо, кто-то забыл. Наверняка оно лежало там с самых крестин.

И тут она угодила в капкан.

– С крестин?! Прошло уже полтора года. Тоже мне выдумала, крестины! – Он явно считал такое предположение смехотворным, но ему было не до смеха. – У нас было десять-двенадцать гостей. В основном престарелые тетушки. Никто из них не остался с ночевкой, и не у многих из них имеется мобильник, уж в этом я уверен на все сто процентов. А даже если и имеется, зачем тащить с собой на крестины зарядное устройство? Абсолютная бессмыслица.

Она собиралась поспорить, но он остановил ее движением руки.

– Нет, ты лжешь. – Он указал в направлении велосипеда. – Это его зарядное устройство? Когда он был тут последний раз?

Реакция со стороны подмышечных потовых желез последовала незамедлительно.

Он крепко схватил ее за предплечье, его рука была мокрой. Чего она только ни передумала, обнаружив содержимое коробок на втором этаже, но на окончательное решение повлияла эта жесткая и уверенная хватка, похожая на тиски. Сейчас он меня изобьет, подумала она. Однако он этого не сделал. Наоборот, развернулся, поняв, что она не собирается отвечать, и с силой захлопнул за собой входную дверь. Больше ничего не произошло.

Она поднялась, чтобы удостовериться, что его тень проскользнет по садовой тропинке. Как только она будет уверена, что он ушел, то возьмет Бенджамина и сбежит. Через сад, к изгороди, отыщет подкоп, который вырыли дети бывших жильцов, и проползет сквозь него. Они будут у Кеннета через пять минут. Ее муж ни за что не догадается, куда они подевались.

А потом она будет действовать оттуда.

Однако тень на тропинке так и не появилась, более того – сверху раздался какой-то грохот.

Боже, пронеслось у нее в голове, что он там делает?

Она всматривалась в свое прыгающее и смеющееся дитя. Сможет ли она вместе с ним пробраться к изгороди, чтобы муж их не услышал? Открыты ли все еще были окна на втором этаже? А он, возможно, стоит у одного из них и поджидает, чтобы не упустить их из виду?

Она закусила верхнюю губу и посмотрела на потолок. Что он делает наверху?

Затем взяла свою сумку и опрокинула в нее банку с домашними сбережениями. Она не посмела выйти в коридор и взять комбинезон Бенджамина и свою куртку, но если Кеннет дома, ничего страшного.

– Пойдем, маленький, – сказала она и взяла малыша на руки.

Когда калитка была открыта, до изгороди можно было добраться максимум за десять секунд. Вопрос заключался в том, остался ли на прежнем месте тот подкоп. Она видела его в прошлом году. Тогда, по крайней мере, он был довольно широким…