Текст книги "Кто вы здесь, в Америке?(СИ)"

Автор книги: Юрий Скрипников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Все, фривей заканчивается. Медленно, оста-навливаясь на светофорах, качу по узким красивым улочкам со старинными особняками. Дулус позади, можно опять разгоняться. Узнаю место на берегу озера, куда мы добирались в своих странствиях прошлым летом. Вот здесь мы спускались к озеру. Искушающая своей невероятной прозрачностью вода. Я еще полез купаться, но она просто ледяная, даже в разгар лета, и я пробкой выскочил на берег. Дальше на севере я еще не бывал.

Все гуще и гуще леса, все меньше и меньше городков. У придорожного ресторана трехметровая фигура рекламного охотника или следопыта, или первопроходца – как хотите, так и называйте. Уг-рюмый, похожий на Емельяна Пугачева мужик с черной бородой, в меховой шапке, а в руках огромная пищаль.

Никогда еще не видел таких мощных бере-зовых лесов. Деревья вроде побольше, чем привыч-ные нам, и кора чуть потемнее, не такая белая. Но все равно, если убрать знаки, не поймешь, в Мин-несоте ты или из Москвы в Тулу едешь. Надо же, за такую экскурсию мне еще и деньги платят!

Дело в том, что я еду переводить в окруж-ной суд самого северного округа Миннесоты. Не-кий русский орел был заловлен за рулем в пьяном виде (ну, там, еще пустяки кое-какие – в машине наркотики почему-то оказались и незарегистриро-ванный карабин) и сегодня суд будет с ним раз-бираться.

Злодеяния наших в Америке вообще не от-личаются разнообразием. Конечно, все мы знаем, что русская мафия в Америке – ой-ёй-ёй и ва-аще жуть. И наркотики подводными лодками возят, и, конкрэтно, пол-Америки уже скупили. На практике леденящие душу преступления – это чаще всего вождение в пьяном виде, драка в пьяном виде, сопротивление аресту (естественно, в пьяном ви-де). В общем-то, почти все. Никак наши не могут смириться с тем, что в Америке живут по амери-канским правилам. Они поступают по велению широкой славянской души с прискорбными ре-зультатами. Вспоминается один юноша, который застал свою пассию в гостиничном номере с дру-гим. Юноша наш, а соперник – американец. Как вы думаете, что сделал наш? Правильно! вы угадали – прямым в челюсть отправил оппонента через весь номер, так что тот открыл спиной дверь в ванную комнату и упокоился на унитазе.

Это естественная реакция нормального двадцатилетнего русского парня. Вы думаете, что, отклеившись от унитаза, соперник бросился защи-щать свое поруганное достоинство. Ну уж нет. Он умный, он играл по правилам американским – смирно просидел на толчке, пока наш не удалился, а потом позвонил в полицию. Не знаю, чем дело за-кончилось, поскольку я переводил только поли-цейское дознание в тюрьме, но парня нашего мне было искренне жаль.

Кроме того, наших подводит незнание воз-можностей современной технологии. Как-то раз меня отправили переводить ночью в полицейский участок маленького городка Роузмаунт. Сорокалет-няя дама, зовут Люда. До этого уже неоднократно попадалась за вождение в нетрезвом виде, за что и была лишена прав. Поймана в очередной раз – пья-ная, за рулем и без прав. Высокая нескладная тетка, явно алкоголичка. По словам сержанта, у нее шес-теро детей, причем очень хорошие дети. Интерес-но, как такие попадают в Америку?

Моему появлению Люда обрадовалась. По-лучив возможности донести миру свои раздумья, она первым делом накатывает бочку на сержанта, заявив, что во время задержания он полез к ней в трусы.

К таким заявлениям в Америке относятся очень (очень-очень!) серьезно, поэтому сержант тут же говорит, что не имеет права продолжать допрос, пока не приедет дознаватель из окружного управления. Дознавателя ждем часа полтора и все это время Люда клянчит у меня сигареты и плакси-во жалуется на горькую судьбину и козни полиции. Немножко избаловала, Людочка, тебя Америка. Окажись ты среди таких же бичевок на Курском вокзале, никто бы с тобой возиться не стал.

Приезжает лейтенант полиции, высокий элегантный сорокалетний мужик в штатском. Вдумчиво и участливо расспрашивает узницу. Оживившись, та поет соловьем, расписывая грубость полицейских и разнузданное поведение сержанта – сексуального маньяка. Лейтенант серь-езно слушает. Вся беседа пишется на магнитофон.

– Может быть, мы вас отправим в ближай-шую больницу, чтобы вас осмотрели? Может у вас на теле остались какие-то следы, синяки или цара-пины? – предлагает лейтенант.

Люда просит дать ей возможность поду-мать.

Беседа проходит в комнате без дверей. Лю-да сидит на стуле, зажав между колен скованные наручниками руки. Не удивляйтесь, наручники это обычная практика в Америке. Если вас арестовали, значит закуют в кандалы – чтобы дурных мыслей не возникало.

Стоим с лейтенантом в дальнем конце ко-ридора. Я курю, он пьет кофе, говорим о том, о сем. Из соседней комнаты выглядывает поли-цейский и молча энергично машет лейтенанту ру-кой. Иду вслед за ним. На экране монитора ком-ната, где сидит Люда. Впрочем, сейчас она стоит. Задрав майку и опустив вниз спортивные штаны, наша пленница скребет себя по низу живота ног-тями.

Молодец! Чего там мелочиться! Уж если ос-мотр, так должны быть и следы. Вот она и создает царапины.

Эх, Люда, Люда! Тебе бы вверх посмотреть, горлица ты моя, сизоносая! А там камера подвеше-на под потолком. И не ведаешь ты, и не знаешь, что изверги внимательно и сострадательно смот-рят, как ты творишь лжедоказательства!

Вот так люди организуют для себя крупные неприятности.

Впрочем, отвлекся я немножко. А речь шла о том, что еду я переводить в городок под названи-ем Гранд-Марей. Мне бы два-три таких задания в месяц и можно остальное время лежать на печке и на балалайке тренькать. Дело в том, что время в пу-ти оплачивается так же, как и время перевода. А в счете, который я выставлю переводческому агент-ству, будет указано, что время езды в одну сторону составляло шесть часов. Да шесть часов обратно, и того двенадцать. Фактически, конечно, поменьше, но я исхожу из времени, что дал мне компьютер, а компьютеру виднее и не нужно с ним спорить. На интернете есть сайты, на которых можно получить маршрут для любой поездки. Даешь им координа-ты места, откуда ты выезжаешь и адрес, куда тебе нужно добраться. И все, он тебе рисует весь марш-рут. Я активно пользуюсь ими, потому, что носит меня и по Twin Cities, и по всему штату, и где угод-но.

Одним словом, кроме двух часов перевода мне будет оплачено и двенадцать часов в пути. За что я и люблю дальние поездки.

Вот и Гранд-Марей. Нахожу здание суда. Смотрю на часы – около одиннадцати, а переводить мне в час. До канадской границы 41 миля, я только что видел знак. Значит, туда и обратно часа пол-тора, ну, пусть, два. Поехали, вперед Фафик, мой зеленый друг! Вперед, к Канаде!

Зачем, мне, собственно, к Канаде? Затем, что интересно. Просто хочется посмотреть, где же заканчиваются Соединенные Штаты на севере.

Покрытые лесом скалы и синий морской простор Верхнего. Проскакиваю два тоннеля, по-том прорубленный в скале проход. Вверх, вниз. Впереди открывается бухточка с торчащей из воды скалой.

Великолепный осенний день. Яркие краски. По черному граниту скалы стекают ручейки. Краем глаза вижу водопадик. По бетону мотает желтые и красные листья. Все больше хвойных деревьев – то ли пихты, то ли елки. У дороги два светло-корич-невых оленя. Завидев мою машину, подхватывают-ся и бегут по обочине. Это ладно, оленями нас не удивишь, лишь бы лось не выскочил на дорогу. Впервые в Америке видел знак: "Осторожно, лоси". Конечно, это не фривей, но, все же, скорость у ме-ня под шестьдесят миль или, по-нашему, сто кило-метров в час. Если встретимся с лосем, впечатле-ния будут незабываемые, хватит для обоих.

Что-то мне все это напоминает. Ну да, да, не зря ведь вспоминал сегодня Норвегию. Такое же сочетание: скалы, великолепный северный лес, мо-ре, вьющаяся дорога, тоннели, бухточки и скалы из моря торчат. А до Дулуса была Финляндия – лес и озера.

Навстречу проскакивают огромные лесово-зы с бревнами. Редкие попутные машины не торо-пятся, и приходится тащиться за ними, потому что обгонять на этой извилистой дороге, в общем-то, не самая лучшая затея. Внимательно всматриваюсь в знаки. Не проскочить бы в Канаду ненароком. Грин-карты у меня с собой нет, так что обратно в Америку не пустят. Вот было бы смеху!

На следующей неделе нужно поехать сюда с детьми. У них в школе в понедельник почему-то уроков не будет, а Света пусть возьмет выходной. Такой красоты в Америке я еще не видел. Но это дело вкуса. Хоть я и южанин, но, наверное, русские по самой своей природе народ северный, поэтому яркая красота тихоокеанского побережья Калифор-нии или экзотические, гротескные в своей гранди-озности пейзажи Нью-Мексико – все это впечатля-ет, но, как бы сказать, не захватывает, что ли.... точнее, захватывает, но не до копчика. А сейчас мне хочется остановить машину и прочувствован-но сказать в пространство что-нибудь задушевное.

Совершенно ясно осознаю, что именно вот здесь я хочу жить, в этих лесах у озера Верхнего. Не просто на время поселиться, а обитать здесь до конца жизни – среди лесов, у ручья, недалеко от вот этой бухты.

Конечно, между мечтой и исполнением пролегает некоторая дистанция или, точнее, без-донная пропасть реальности, но, во всяком случае, я знаю, где именно осяду, если удастся вырваться из капкана цивилизации. Чтобы жить, нужно зара-батывать, а заработок дает нам мегаполис. Вот и пляшем кадриль в дружной кампании с двумя миллионами таких же, как мы.

Все, однако, бывает. В нашей жизни много уже чудес было, почему бы не случиться еще одно-му? Так я и помру неисправимым оптимистом.

Вижу знак: "До канадской границы 0.5 мили". Снижаю скорость. Возникает крохотный го-родок, где кроме привычных звезд и полос амери-канских флагов вижу кленовый лист канадского.

Впереди, поперек шоссе невзрачное корич-невое строение с надписью на стене: "US Customs And Immigration Service" – "Таможенная и иммиг-рационная служба США". А дальше такая же доро-га, такой же лес, только здесь Соединенные Штаты Америки, а там Канада. С американской стороны в Канаду можно проезжать, не притормаживая. А вот с канадской стороны шоссе перегораживают пропускники.

У самого здания поворачиваю на попереч-ную дорожку и разворачиваюсь на юг. Ну, вот, сбылась еще одна мечта идиота – отныне я с пол-ным основанием могу утверждать, что проехал Соединенные Штаты от мексиканской до канад-ской границы.

Спасибо тебе, мой пока еще неведомый пья-ный друг, за то, что именно здесь тебя поймали! Теперь поехали отрабатывать свой хлеб.

Миннесота

Oктябрь 2001 г.

Американские узилища

Профессия переводчика для меня как вол-шебная палочка, позволяющая удовлет-ворять собственное любопытство и бывать в местах, куда простого смертного не пускают. На прошлой неделе отработал с делегацией юристов из Молдавии (нет-нет, это я оговорился – из Молдовы) – адвокатов, прокуроров и следователей полиции. За три недели переводил: в четырех тюрьмах и следс-твенных изоляторах; во всех видах судов, включая Федеральный суд США; в криминалистических лабораториях, полицейских участках, морге при лаборатории судмедэксперти-зы, в ФБР, ну и так далее.

В последний день работы, когда мы собесе-довали с группой до отвращения прилизанных частных адвокатов, неожиданно появился бывший вице-президент США, Уолтер Мандейл. Что он де-лал в Миннеаполисе, почему оказался в этом офисе и чем его привлекли молдавские юристы, не знаю, но минут десять седовласый джентльмен вещал за свободу и демократию. Причем сел на дальнем краю стола, слышно его было плохо и переводить, естественно, тоже. Мерзкое ощущение – то слышу его, то куда-то проваливается (голос, естественно, а не вице-президент).

У меня большое преимущество перед сво-ими коллегами – я перевожу в американских судах несколько лет, поэтому знаю эту систему, которая совсем не похожа на нашу. Знакомство же с наши-ми процедурами и терминологией позволяет с большой долей уверенности продираться сквозь дебри сложного юридического жаргона. У моей на-парницы такого опыта нет и она обижается, когда я растолковываю, что вердикт и приговор – это не си-нонимы, а advocate – не адвокат.

Я понимаю, что женщине трудно уловить разницу между курком и стволом или между ружьем и карабином. А безмятежная замена одних терминов другими во время перевода в лаборато-рии огнестрельного оружия приводит к легкому за-мешательству. Тогда на лицах молдаван отражает-ся тревожное недоумение, а я усилием воли подав-ляю желание вмешаться в перевод (дурацкая, кста-ти, привычка). Впрочем, поскольку мы давно рабо-таем вместе, напарница говорит, что по моему со-пению она безошибочно определяет, когда я недо-волен переводом. По большей части мы синхро-ним, сменяя друг друга каждые полчаса и коллега бдительно следит, чтобы я не тянулся к микрофону раньше времени.

В какие-то дни она занята другими делами и ее подменяет Саша (или, как его называют амери-канцы, Алекс). Улыбчивый молодой парень, пере-водит он шустро, но нет у Алекса ни знания юри-дических концепций и терминологии, ни стрем-ления переводить правильным литературным рус-ским языком. Впрочем, читатель уже понял, что я седовласым патриархом возвышаюсь над своими коллегами, а они (коллеги) испуганно-почтитель-ными взорами время от времени робко испрашива-ют разрешения прильнуть к источнику мудрости и знаний.

Одну из первых встреч провели агенты в штатском из отдела по борьбе с наркотиками. На вид типичные студенты – Крег и Джина. Крег вы-сокий и спортивный, Джина в очках и вообще на-поминает умного кролика. Рассказывали, как наб-людают за уличными торговцами наркотиками, как под видом покупателей вступают в контакт, как ра-ботают с агентурой и многое другое. В южной час-ти Миннеаполиса есть район, где наркоманы и проститутки торчат на каждом углу. Там и трудят-ся Крег и Джина. Они напарники, которых так лю-бят показывать в американских фильмах о поли-цейских. В момент кульминации они там обычно в позе рабочего и колхозницы, только вместо серпа и молота в руках по пистолету.

В ФБР с нами беседуют специальный агент Фред Дукакис и специальный агент Ван Минь. И тот, и другой соответствуют своим фамилиям: Ду-какис мрачноватый, синевато-выбритый и черно-глазый. Ван Минь вежливо улыбается. Тоже чер-ноглазый, но маленький и тщедушный. Сопровож-дая беседу слайдами, агенты рассказывают, как их артель отлавливает паразитов и гадов всех мастей и видов.

Пока переводит напарница, с интересом рас-сматриваю комнату, где мы находимся; не каждый день удается побывать в ФБР, серьезная, все-таки, контора – это вам не райотдел милиции!

На противоположной от меня стене висит большой плакат. Фотография улыбающегося Эрика Хансена и сбоку текст. Основной текст слишком мелкий, и я его не могу разобрать, но подзаголовки видно четко:

"Эрик Хансен

Дезертир

Шпион

Предатель"

(Один из руководящих сотрудников ФБР Эрик Хансен шпионил на Россию много лет и был раскрыт несколько месяцев тому назад).

Займись в свое время такой же пропагандой в КГБ, пришлось бы ребятам вывешивать по сте-нам списки бежавших на Запад и шпионивших на американцев в Союзе изменников – для дополни-тельного текста места не хватило бы.

В центральной криминалистической лабо-ратории Миннеаполиса кроме всяких мудреных лабораторий находится морг.

Тема моргов в принципе не очень жизнеут-верждающая, но, все равно, любопытно сравнить этот мрачноватый уголок с нашим – в институте Склифосовского в Москве.

Американский, естественно, напичкан тех-никой и все приличненько, и упокойнички в весе-леньких мешках....

В морге Склифа я побывал в середине 70-х. В Алжире разбилась группа наших специалистов министерства, где я работал референтом Управле-ния внешних сношений. Ночью мы встречали в Шереметьево родственников, ну и гробы тоже. С гробами прилетели из Алжира огромные венки из живых цветов (в январе). Пока возились с погруз-кой, венки исчезли, хотя грузчики вроде бы кру-тились у нас на глазах.

Так вот, часа в три ночи с этим грузом при-катили мы в морг Склифа. Славное местечко. Сюда свозят жертв всех дорожных происшествий, а так-же зарезанных, удавленных и просто неопознан-ных.

Самое сильное впечатление оставил сторож. Молодой парень, облачен в длинный байковый больничный халат. Лицо неживого, совершенно белого цвета (именно меловое, а не бледное). В руках игрушечное детское двухствольное ружье. Мы возились, распихивая нарядные, оснащенные по бокам ручками алжирские гробы, которым даль-ше предстояло отправиться по разным городам Союза. Сторож показал, куда разгружаться и от-правился вглубь подопечной территории. Щелкая ружьем, он медленно бродил коридорами, где по обеим сторонам темные боксы без дверей и в сла-бом свете коридорных лампочек видны окровав-ленные головы, голые тела с бирками на ноге.... Ве-селое место и веселый парень!

Ну, ладно, хватит мрачных тем.

Вообще-то я хотел рассказать об американ-ских тюрьмах. Больше всего соответствует нашему традиционному представлению исправительное за-ведение строгого режима в Стиллуотере. Шутки в сторону – мощная четырехметровая стена из крас-ного кирпича, придирчивая проверка документов, проверка на металлодетекторе, шаг вправо, шаг влево – хана джигиту!

В центре главного блока пункт управления, откуда двое надзирателей могут автоматически открыть и закрыть любую дверь. Естественно, все просматривается и можно осмотреть внутренность любого помещения.

Кафельные полы, коридоры разгорожены выкрашенными в голубой цвет мощными решет-ками. В конференц-зале нас приветствует уорден, начальник тюрьмы – в темном костюме, подтяну-тый, лет сорока пяти, с седоватыми аккуратными усиками. Рассказывает об истории своего учреж-дения и о контингенте.

Здесь содержатся в основном рецидивисты с большими сроками. Что значит с большими? От пяти до пожизненного. Проштрафившиеся и при-говоренные федеральным судом сидят рядышком, в тюрьме особого режима в Парк-Оук (туда нас не пустили).

Маленький нюанс. Если человека пригово-рил к пожизненному заключению суд штата, приговор звучит так: "от тридцати лет до пожиз-ненного". Каждые двенадцать лет дело пересмат-ривается и есть шанс выйти на свободу. С другими сроками система простая – если нет штрафных оч-ков, выпускают через две трети определенного приговором срока.

Если же приговор вынесен федеральным су-дом, то никаких реверансов и никаких "если". Де-сять лет значит десять лет, а пожизненно значит, пока ногами вперед не вынесут – и пересмотру эту дела не подлежат.

По словам уордена, многие заключенные были связаны с организованными бандами и сохра-няют традиции этих банд в тюрьме.

Действует продуманная система кнута и пряника. Можно работать, а можно и не работать. Но если отказался, получи штрафные очки. Это оз-начает, что, во-первых, ты будешь сидеть от звонка до звонка, а, во-вторых, двадцать три часа в сутки придется отдыхать в одиночной камере.

Проходим в один из жилых блоков. Блок на-поминает....., не знаю, что он напоминает, тюрьму он напоминает, вот что. Высота помещения около десяти метров. С левой стороны в три этажа оди-ночные камеры (во всей тюрьме содержатся только в одиночках). Вдоль второго и третьего этажей идут довольно узкие дорожки с перилами. С пра-вой стороны по центру застекленная будка, из которой два надзирателя следят за своими шалу-нами-подопечными. По стене телефоны в ряд. Во-зятся несколько уборщиков. Кто-то сидит на высо-ком стуле, читает книгу.

Открывают одну из камер. В двери неболь-шое зарешеченное окошко. Размер камеры при-мерно два на два с половиной метра. Слева топчан с поролоновым матрасом (нарами уже не назовешь, а до кровати не дотягивает). Над топчаном фото-графии бородатого обитателя камеры, по виду ла-тиноамериканца. Все чистенько, простыни, подуш-ка. Справа что-то вроде тумбочки. На ней телеви-зор и полка. На полке книги и знакомые пузырьки с аспирином. Ближе к двери металлическая раковина с кранами горячей и холодной воды, и металличес-кий же унитаз.

Ну, камеры мы уже видели в следственном изоляторе и женской тюрьме, разницы нет. Ваня Прокопчук, прокурор из Бельц, спрашивает, что нужно, чтобы заключенный мог воспользоваться телефоном. Его явно не понимают и отвечают, что телефоном можно пользоваться с восьми утра до десяти вечера. Нас сопровождает замначальника тюрьмы по режиму, улыбчивый, полноватый, в больших очках. Добродушно отвечает на вопрос об осведомителях – да, конечно, стукачи есть. Можно не волноваться, все, как у людей. Кто-то спрашива-ет об увиденном в камере телевизоре. Это Надя спрашивает, роскошная блондинка, адвокат, тоже из Бельц. Спрашивает, во всех ли камерах телеви-зор и сколько времени можно его смотреть.

– Телевизор есть практически в каждой камере. Заключенный покупает его на свои деньги и смотреть можно сколько угодно. -

За пользование телевизионным кабелем взимают плату. Для этого все, что есть в тюремном ларьке, облагается двадцатипятипроцентным налогом.

– Какие сигареты продаются в тюремном ларьке? – любопытствует молодой майор полиции Саша.

– Согласно законам штата Миннесота, ку-рение в общественных зданиях запрещено, а испра-вительное учреждение – общественное здание. -

Не хило! Ко всем радостям тюрьмы еще и пытка запретом на курение. Следующий вопрос про свидания.

– Пожалуйста, но не больше двух часов в день – через стекло по телефону. -

– А как с длительными свиданиями, если заключенный женат? -

– Длительных свиданий нет. –

– Нет вообще? -

– Нет вообще. -

Идем дальше. Тюремная часовня, медблок с роскошным оборудованием, прачечная. Мы уже знаем, что личное белье заключенные сдают в стирку каждый день, верхнюю одежду раз в три дня, а постельное белье – раз в неделю.

В библиотеке худощавый парень в джинсах и с интеллигентной бородкой рассказывает о тю-ремной газете, которая здесь же выпускается. Уни-форму заключенные не носят и налысо их не стри-гут, и никак я не могу понять, зэк это или не зэк. Не выдержав спрашиваю:

– Are you an inmate? («Вы заключенный?» ) -

Оказалось, заключенный.

Чистенький кафетерий, чистенькая кухня. На полу штабелем коробки с апельсинами. Это мы уже видели. Кормят, по нашим понятиям, как на убой. Поэтому и узники все такие накачанные. Наркотиков нет, выпивки нет, баб нет, курить не дают – жри да мышцу качай.

Через зеленый двор проходим в промзону. Здесь делают офисную мебель. На входе надзира-тели и традиционный металлодетектор. Каждого пятого зека надзиратели обыскивают при входе и выходе. Проходим мимо нескольких групп заклю-ченных. Ловлю обращенные на женщин жадные откровенные взгляды. Это, конечно, не удивитель-но, просто для Америки такие взгляды непривыч-ны.

Неожиданно ощущаю опасность – впервые за шесть лет в Америке. Ощущение это прекрасно знакомо всем в России. Идешь темной улицей, а навстречу кампания подвыпивших приблатненных ребят. В благопристойной Америке это быстро за-бывается. А сейчас мои инстинкты сигналят вовсю. Не потому, конечно, что есть какая-то реальная опасность, нет. Просто от зэков исходит угроза. От их быстрых взглядов, движений, от манеры дер-жаться... Все узнаваемо.

Опять выходим во двор. Зеленая травка, ог-ромная спортплощадка. Пока переводит Алекс, размышляю о загадке другой тюрьмы. Позавчера мы были в женском исправительном учреждении в Шакопи. Срока – от года до пожизненного. Заведе-ние более веселенькое, без могучих решеток. Мо-лодые ядреные надзирательницы в красивой, ладно пригнанной форме, цветочки, пальмы в центре за-ла... Ни забора, ни проволоки. Заключенные само-стоятельно ходят от жилого блока в центральный и рабочий. Вся эта идиллия размещается среди жи-лых кварталов. Одна из городских улиц проходит вдоль центрального блока.

Ну да, все просматривается камерами.... по-нятно, что заключенные передвигаются только в определенное время…. Это понятно. А вот почему они, все-таки, не бегут? Тюремного одеяния нет, ходят в обычной одежде. Пусть телефоны прослу-шиваются, но договориться-то все равно можно? Машине достаточно даже не остановиться, а прос-то притормозить на секунду на улице. Квартала че-рез три-четыре пересаживайся в другую машину и... ищи ветра в поле! Поймают, конечно, это ясно. В Америке все компьютеризировано и долго не побегаешь – вычислят. Но ведь бегут из тюрьмы не только, чтобы убежать; бегут, чтобы ощутить сво-боду – на два, на три дня, на неделю.

Вопрос о побегах задают, но ответ стран-ный. Им, мол, в основном, бежать некуда.

В Стиллуотере у заключенных таких вариантов нет. Одиночные камеры, решетки, выш-ки с вооруженной охраной, мощная кирпичная сте-на. А за стеной невероятной красоты яблони в майском цветении и живописнейший городок Стиллуотер. Здесь толкутся туристы, много кафе-шек и антикварных магазинов. Мы часто при-езжаем сюда с детьми, чтобы погулять по набереж-ной реки Сент-Крои, отделяющей Миннесоту от Висконсина.

Миннесота

Май 2002

О нелегалах

В этом вопросе, как, впрочем, и во многих других, ясности нет никакой. Одни считают, что нелегала сразу же хватают и высылают из Америки, другие думают, что, в общем-то, нет ничего страшного, если на какое-то время человек оказался без законного статуса на территории США, и что это дело поправимое. Ни те, ни другие не правы.

Нелегала никто не преследует, никто за ним не гоняется. Попадется, вышлют, а, в общем-то, го-сударство энергию на него не тратит. Но этот чело-век не имеет никаких прав и хилые перспективы на выход из своей незавидной ситуации. Это амери-канский вариант советского бича, который ночует по теплоцентралям.

Нелегал может отбыть из Америки только в одну сторону. Обратно его не пустят. Нелегала не возьмет на работу ни одна американская компания. Ему никто не продаст дом, потому что в числе до-кументов необходимо представить доказательство своего статуса постоянного жителя Америки – грин-карту.

Работу нелегал найдет, но самого низшего класса в самых непритязательных русских или, скажем, польских компаниях. Официально взять его на работу никто не рискнет. При оформлении нужно давать свой номер карточки социального страхования и показывать грин-карту. Ни один американский работодатель не будет закрывать глаза на отсутствие таких документов. Если выяс-нится, что у кого-то работают нелегалы, государс-тво даст владельцу бизнеса по темечку от души – шкуру снимет и по миру пустит.

Платят нелегалу меньше всех, потому что жаловаться все равно некому. Женщины устра-иваются убирать частные дома или ухаживать за стариками. Мужчинам остается стройка и та же уборка. По-моему, даже вступление в брак с аме-риканским гражданином проблему не снимает; во всяком случае, без хорошего адвоката лучше и не пытаться.

Иными словами, это существо абсолютно ничем и никем не защищаемое. Нелегалом я, к счастью, не был, но пребывал в очень похожем положении, пока не получил разрешения на работу. Прямо скажу, ощущение омерзительное. Случись что, и идти некуда.

Как наши оказываются нелегалами? Бывает, по замыслу, а чаще по недомыслию. Человек знает, что у него есть определенный срок, на который вы-дана виза, ну и плюс два возможных продления (если ему известно об этом). Если он решил остать-ся, то срок, в который нужно уложиться, определен сразу. Кажется, будто времени много. Потом, когда соискатель спохватывается и начинает судорожно метаться, оказывается, что поздно, и поезд ушел.

Степень легкомыслия потрясает. Я знал в Чикаго одну молодую пару. Обоим чуть за двад-цать, поженились в Америке. У него грин-карта, у нее турвиза. Жили влюбленные беззаботно и счаст-ливо, и, вдруг, когда виза у нее почти истекла, им сказали, что, оказывается, нужно делать что-то еще и что для американского правительства факта счастливой любви недостаточно, чтобы признать молодую супругу законной жительницей данной страны.

Спрашиваю девицу, что она думает делать по поводу своего статуса. Небесное создание взи-рает на меня пустыми глазами изумительной кра-соты и, мило улыбаясь, лепечет нечто невразуми-тельное.

Но мне-то ее статус до фонаря! Ведь не мне же потом всю жизнь без нормальной работы и без выезда сидеть, а ей!

Молодые чуть-чуть для порядка потрепыха-лись – так, для проформы. Впрочем, можно было и не трепыхаться, потому что ее виза уже закан-чивалась.

Ни о чем не тревожась и успокоившись, юная дама плавно влилась в ряды нелегалов. Воз-можно, что последствия такого пустякового об-стоятельства супруги осознают, когда жена решит устраиваться на работу. Или полетят они отдох-нуть на недельку, скажем, в Мексику, а, по возвра-щении очень удивятся, когда жену обратно в Аме-рику не впустят. Точнее, впустят, но уже в сопро-вождении иммиграционной полиции. Ее отправят в уютный лагерь, так сказать, отстойник Департа-мента иммиграции, где отловленных нелегалов со-держат перед отправкой на далекую родину.

Я не высмеиваю эту пару, я удивляюсь. Лю-ди приехали в чужую страну, как в Рязанскую об-ласть. Им даже не приходит в голову, что здесь другие законы и нужно многое сделать, чтобы в эти законы вписаться. Ну, я понимаю, что нашу бе-залаберность пробить тяжело. Но какие-то ведь за-чатки разума у них есть! Впрочем, глупость – дело неизлечимое. Но, наверное, я и правда утратил снисходительность к национальным особенностям русского характера.

Естественно, что пробивание статуса требу-ет большой энергии, времени, денег и, прежде все-го, понимания, что выбора, в сущности, нет и вто-рой путь – тупиковый.

Вот несколько иной пример. Нормальный и вроде бы не такой глупый, как молодые влюблен-ные мужик делал Н-визу (рабочую визу). С этой визой я сам не сталкивался, но знаю, что labor certification может занимать годы и иногда срок временного разрешения истекает раньше, чем уда-ется завершить эту процедуру.

Так вот, прошло несколько лет и сроки у этого индивидуума уже поджимали, когда он вдруг спохватился и осознал, что времени явно не хвата-ет.

Кто-то сказал ему про ту визу, по которой пробил себе путь в Америку я. Его друг (и мой начальник в то время) буквально требовал, чтобы я не только растолковал мужику, что и как нужно делать, но и прямо-таки взял его судьбу в свои руки и дотащил до светлого будущего. Тщетны были все мои ста-рания объяснить, что моя виза имеет очень специ-фические требования и не де-лается за один месяц, что она требует определен-ных документов, что это тоже процесс – достаточ-но длительный, что я, в конце-концов, не адвокат. Моему начальнику казалось, будто есть волшебная палочка-выручалочка, и мне нужно только взять этого несчастного под свою опеку, чтобы все как-то быстренько устроилось. Сам индивидуум по-звонил мне пару раз и без особого интереса поинтересовался, что и как нужно делать для этой визы. Чувствовалось, что он уже сдался и ни к каким схваткам – ни на ковре, ни под ковром – не пригоден. Его друг, напротив, звонил и звонил, требуя оказать человеку помощь. Да как же можно помочь тому, кто сам уже потух и отказался от борьбы? И думать нужно было раньше, а не с че-моданом в руке.