Текст книги "Бронзовая Сирена"

Автор книги: Юрий Иваниченко

Быть может, на всех повлиял какой-нибудь тутошний газ? Не знаю. Я в этом не разбираюсь. Впрочем, был один интересный случай где-то в Англии. Там чуть ли не целый городок в одночасье тронулся. Галлюцинации, причем все ужасные, вопли, паника, из окон прыгают… Читал? Да, правильно, в муку случайно попали семена спорыньи, и все, кто ел хлеб из этой муки, впали в наркотический бред.

На действие обычных ядов тоже не похоже – мне, во всяком случае, такое не попадалось. И вскрытие ничего не показало. Опять же твой Рябко… В котором часу с тобой приступ случился? Ну вот, я уже ровно столько же на острове, сколько ты вчера, и ничего. И с нашими бравыми аквалангистами все в порядке. А они, в отличие от тебя, еще и под водой побывали.

Ты заметил, что у аборигенов мысли все время вертятся вокруг этой Сирены? Она у них – буквально смысл всех бед. Редкая вещица?

Цепочка совпадений? Не преувеличивай. Да, я прекрасно понимаю: Георгий нашел – назавтра погиб, ты взял – и чуть не помешался. А о Савелко ты забыл? Он с ней в палатке сколько был и днем, и ночью, и живехонек. Ты же говорил, что статуэтка – обычное бронзовое литье. Здесь я совершенно не могу ничего сказать. Ты понимаешь куда больше меня, вот и дерзай.

Конечно же, ты захочешь сам во всем разобраться. Но послушай: лучшее, что ты можешь сделать, что ты должен сделать, – это уехать отсюда. И как можно скорее. Я сама не совсем понимаю, почему я тебе так говорю, но поверь – я искренне. Есть же такая штука – интуиция.

Ты любишь обо всем судить здраво. И поступать соответствующим образом. Здесь же все зыбко, все на какой-то грани. Как сам остров – грань волн и камней, прошлого и настоящего. С практическими мерками, боюсь, трудно будет подойти… Черт, почему я не мужчина? У женщины всегда больше корней, она как бы корабль на якорях. Ты не думай, что я против тебя что-то имею. Я как раз и не хочу, чтобы ты выкинул какой-нибудь номер. Так что лучше уезжай. Татка скучает, и дел у тебя наверняка много.

И поверь, что ничего на свете не изменится, если ты чего-то здесь недорасследуешь. Тем более, что я уверена: со своей задачей ты уже прекрасно справился. Дальнейшее – не твоя область.

23 августа, утро. М. Шеремет

Я плохо спал. Мне снился Одиссей. Будто в подзорную трубу я вижу: он стоит привязанный к мачте чернобокого корабля. Я далеко-далеко, поэтому ничего не слышу, и только видно мне, как вдруг его могучее бронзовое тело напрягается, как он, сотрясаемый судорогами, силится порвать канаты, извивается в нечеловеческом напряжении, беззвучно раскрывает рот и, наконец, обвисает на путах, совершенно обессиленный. Или мертвый?

А эллины гребут, низко склоняясь к веслам, и пот блестит на покрытых боевыми рубцами спинах. Беззвучно пенится вода. И вот уже корабль удаляется от острова. Медленно ворочаются длинные весла. Кормчий, воздев руки к небесам, радостно кричит, а затем, широко размахнувшись, бросает что-то в сторону острова.

Вот уже я вижу, что это – статуэтка Сирены. Но вдруг она оживает и, мощно взмахнув крыльями, летит стремительно ко мне с застывшей хищной усмешкой на окровавленных устах…

Я проснулся от собственного резкого движения и долго лежал, вслушиваясь в шум волн.

Светало. Из соседней палатки доносился храп и сонное ворчание.

У Одиссея было лицо Георгия Мистаки.

Медленно, как это бывает после внезапно прерванного сна, я начал возвращаться в день нынешний.

День нынешний. Всего трое суток тому, вечером, я сидел у Инги и старательно разглядывал Маэстро. А еще днем раньше, в такой же предутренний час, меня разбудило прикосновение упругих волос Инги. Я лежал так же, как и сейчас, закинув руки за голову, и видел в полутьме ее смуглое точеное тело, и тепло ее узенькой ладошки прожигало мне грудь…

Оказывается, как хорошо было в те дни! Жизнь казалась исчислимой и вечно наполненной любовью. Кажется, тогда мы нашли себя. Или это лишь кажется? А потом… Да, что-то было и потом. Именно в тот последний вечер, когда мне казалось – еще усилие, и рухнет все, разделяющее нас долгие годы.

Что-то было… Почти без усилий я видел во всех деталях гостиную в слоистом дыму, вислоусого художника, профиль Инги, темные окна…

На всю стенку у него доска. «Спас нерукотворный». Реставрировал по заказу какого-то фирмача. Голубые глазищи, русая с проседью борода, лихорадочный румянец на щеках, тепло-розовые губы с запекшейся корочкой. Все как положено: глаза в самую душу смотрят, не отвязаться, под кожей будто кровь пульсирует, цвета немного смещены, но так, что не раздражают, а наоборот, заставляют смотреть и смотреть.

Но подходит Старик к доске и своей маленькой желтой ладошкой закрывает часть полутораметрового лика. Закрывает одно пятнышко. И – все пропало. Лоб – коричневый, желто-коричневые щеки, почти черные, с каким-то сизым отливом губы, мрачные темно-серые глаза.

Контур, естественно, тот же, но все мертво. А тут Старик отводит руку – и доска оживает. Причем не сразу, вроде как постепенно, чем дольше смотришь, тем сильнее.

Несколько секунд – и уже ни за что не верится, что краски только что могли пропасть невесть куда. Тут Старик тебя за руку – и поближе, к самому лицу, вплотную подводит, так, чтобы нельзя было охватить все в целом. Смотришь – и опять ничего, перелив коричневого и только. Мертвая доска, убитая временем.

А Старик, набивая глиняную трубочку травкой, заглядывает в глаза и говорит, болезненно морщась: «Особая точка. Есть только одна особая точка – одна на всем полотне. Все остальное мазня! Всю живопись теперь – в топку паровоза, как старые фотографии, потому что я открыл особую точку! Я ее сорок лет искал!»

– Ну и? – спросил кто-то из слоистого облака.

– Лажа это все, – обронил художник и прикурил от собственного окурка, – лажа. Ничего сверхумного. Элемент психологии восприятия. Когда смотришь на полотно, взгляд описывает сложную ломаную. У всех почти одинаковую. На плоскостях – пореже, на деталях – погуще. И у каждой картины, если она сбалансирована, говорят, есть максимум плотности – точка, через которую взгляд непременно и часто проходит. Если там цветовое пятно, оно как бы размазывается по всему полю. Угадай такую точку и цвет в пятне – может быть, что-то получится. А может, и нет. Дело везения. Так что можно смело считать, что никакой особой точки нет.

– И все-таки она есть, особая точка, – раздельно сказала Инга.

Я осторожно вытащил из рубахи спящего Василия сигарету и отодвинулся, насколько позволяла палатка, от его раскаленного тела.

Особая точка… Мне захотелось домой. Взять Татку за руку и повести в зоопарк: «Смотри, Таточка, это слон. Помнишь, как его зовут? А это крокодил, только не Гена, а просто. А вот осел. Посмотри внимательно, доченька, на кого он похож?» Толком не помню, как я оказался на обрыве у этой проклятой бухты. Скорее всего, перелетел по воздуху. Все, что застыло в моем сознании, вдруг тронулось с места и пошло, разгоняясь…

…У острова дурная слава – эллины приносят жертвы местным божествам – в бухте акустика, как в опере, все резонирует – особая точка – под водой ничего нет, даже бычка – остров опустился – циклон шел с Балкан по азимуту бухты – все раздражены, взвинчены – Одиссей, привязанный к мачте, – будто упругое тело в холодной воде – мачта сама раскрутилась и упала – скала, вогнутая внутрь бухты, – они все нормальные, и это плохо – вся соль – низкие частоты…

…Одиссей, Сирена – циклон над морем – под водой никого – акустика, как в опере, – падает мачта – чистая физиология – низкие частоты – особая точка…

И над всем этим мертвое лицо Георгия с окаменевшей гримасой смертельного ужаса и боли!

Мне было горько и стыдно.

Тайна бронзовой Сирены! Осторожно – пришельцы!

Если бы не смерть человека, я бы, пожалуй, посмеялся над страхами, снами, предположениями, ночным своим приступом…

В этот утренний час все казалось простым и убедительным. Я даже удивился, как мог не догадаться раньше, что причина смерти Георгия – редчайшее совпадение: он оказался накануне бури в бухте, природном образовании, концентрирующем морской инфразвук.

Действительно странно: в первый же вечер, да чего там – через три часа после прилета у меня были на руках все карты, оставалось только их правильно разложить. Вспомнить школьный курс физики да пару пустяков, слышанных позже.

Удивителен механизм сознания: обрывок фразы, паутинка в лесу, газетная строка, невольно услышанный разговор могут обернуться открытием… А потом все кажется просто, будто иначе и быть не могло. И даже удивляешься – все очевидно.

Я заметил с первого дня, что бухта по форме напоминает акустический резонатор гигантских размеров. И, конечно, мог посчитать, какова примерно собственная частота резонанса. Сейчас мне даже кажется, что я и тогда помнил, а не выловил только что из головы, что обертоны сверхнизких частот напоминают тележный скрип…

Но чем дольше я думал, тем ясней становилась для меня правильность моих предположений.

Выстроилась вся цепочка: от уникального природного явления, резонатора морского инфразвука, – до Сирен, бестий, олицетворявших для эллинов тревожный, манящий, смертельный звук.

Чудесное утро. В направлении Греческого дома чинно маршировал Савелко. У ближней скалы Володя Макаров шептал что-то на ухо непричесанной Светке. Бирюков, пристроившись на камнях, с отвращением чистил свежих бычков. Вертолетчики и Армен с хорошо наигранным удивлением рассматривали пустую бутылку из-под «Экстры».

Все это было хорошо, и все это означало только одно: надо «сворачиваться» и лететь на материк.

Я начал с того, что, отдав необходимые распоряжения, усадил Васю к рации.

Говорят, что в наше время, если постараться, можно достать даже камешек с Луны. Не пробовал, не знаю. Но что Василию удалось (у него в Гидрометцентре пароходства невеста) «заказать» на завтрашний вечер небольшой, но исключительно удобный штормик – факт!

Будет шторм – запоют сирены.

Если серьезно, то нам просто повезло еще раз. Просто – повезло.

ЧАСТЬ III

24 августа. Матвей

Хорошо решать бытовые проблемы, так сказать, на визу или, по крайней мере, на своем уровне. «Пузырь»-другой, ну там еще «баунти» какой или «ланком» подходящей девочке – и всего-то делов. Но чем выше поднимаешься, тем больше бумажек требуется для решения все того же пустяка.

В Гидрофизе все обстояло точно так же, как везде. Ребята готовы были взять аппаратуру на денек-другой и съездить за мой счет хоть на Дозорный, хоть на Шикотан. Но поскольку мне надо было официальное заключение, пришлось идти со своими бумагами по инстанциям до самого верха, до директорской приемной, и еще добрых полчаса промаяться там.

Наконец двери кабинете распахнулись, и мне явился сам В. С. Ерин.

– Что там за несчастный случай на Дозорном? – вскинул глаза над листком нашего запроса Ерин.

– Погиб человек во время подводных работ, – коротко ответил я.

– Подробнее нельзя? Я в курсе, что там работают археологи.

«Откуда, интересно?» – и тут только у меня в голове связалось! И связалось даже больше, чем требовалось, чтобы понять, что В. С. Ерин и Н. Т. Ерина – не просто однофамильцы; но самое главное – догадаться, что за гениальной прозорливостью Нины Тарасовны стоит прекрасный ученый, директор полтысячи светлых умов, Виктор Степанович Ерин.

Так меня отчетливо озарило, что я даже пропустил продолжение фразы Ерина и включился, когда он уже говорил:

– …и я предупреждал, что пребывание в точке такой концентрации геофизических факторов небезопасно. Впрочем, только долгое пребывание.

– Вы официально предупредили руководство Института археологии?

Виктор Степанович блеснул на меня стеклами своих «хамелеонов» и развел руками:

– Увы, нет. Так что часть вины на себя принимаю. Что там случилось? Кто погиб? Я же их почти всех знаю лично.

– Внезапная смерть во время погружения. Неофициально могу сказать – похоже н а гидроудар, но не слишком сильный. А вам разве Нина Тарасовна не рассказала?

– Нет… Она еще не звонила…

Не испуг и не растерянность: какая-то печаль и тревога промелькнули на его лице.

– Произошло это в бухте Узкой, на северо-восточной оконечности острова – если вы помните его географию.

– Помню. Я там в позапрошлом году побывал, с комплексной экспедицией… Бухта Узкая – достаточно интересное место, – Виктор Степанович прищурился, будто читая с невидимого листа, и продолжил: – Там отмечены достаточно существенные амплитуды морского инфразвука… Очень опасная частота. Судя по вашему запросу, – он кивнул на листок, – вы пришли к такому же мнению?

– Да, – подтвердил я, испытывая мучительное желание закурить. – И хотим проверить, не могло ли это стать причиной смерти аквалангиста.

– В принципе, такая теория есть, – кивнул Ерин, – но амплитуда должна быть очень большой. На два порядка выше, чем показали наши измерения. Следовательно, вы хотите перепроверить нас?

– Почему – перепроверить вас? У вас, как я понимаю, академические цели. Мы же производим следственные действия, чтобы установить, мог ли природный фактор послужить причиной… получается, что несчастного случая. У вас есть аппаратура для проверок?

– Есть и аппаратура, и люди; этим занимались Кузнецов и Лейфер, наши научные сотрудники; результаты исследований представлены здесь, в статье. – Виктор Степанович положил передо мной невзрачную книжицу «Гидрофизического журнала» за третий квартал прошлого года. И продолжил: – Но, к сожалению, наши экспедиционные суда сейчас далеко, и решение о повторных исследованиях, при самой благоприятной позиции Ученого совета, может быть принято не ранее октября.

– А эти, Кузнецов и Лейфер, они тоже – далеко?

– Нет, здесь, но доставка…

– Доставку мы обеспечим.

Ерин пожал плечами и что-то черкнул в календаре.

А я спросил после паузы:

– Вы считаете, что наша версия беспочвенна?

Виктор Степанович помолчал, откинувшись на спинку высокого кресла; потом глаза его блеснули, и он заговорил:

– Нет, пожалуй. По нашим данным, амплитуды невелики, прямой угрозы не могли составить – так, неприятные ощущения; но у вас есть основания предполагать, что в конкретном случае произошло сильное воздействие, гидроудар, так?

– По результатам вскрытия…

– Если организм ослаблен воздействием нескольких факторов – и на Кара-Тепе они есть: и магнитная аномалия, и выделения родона, и еще некоторые, скажем, недостаточно изученные эффекты; и если состояние организма неудовлетворительное, плюс психический настрой – могут возникнуть проблемы. Гидроакустический удар как катализатор. Вы улавливаете?

– Да.

– Вы не знаете, не было ли у потерпевшего сильного стресса? Если у него сердце слабое… Кстати, вы сознательно утаиваете, кто пострадал?

– Погиб научный сотрудник Георгий Мистаки. И у него было, по нашим данным, вполне здоровое сердце.

– Что же… – протянул Виктор Степанович после паузы, во время которой я вполне мог насмотреться на его лицо – лицо человека, который что-то быстро и сосредоточенно считает в уме, – возможно… Возможно, я недооценил… Возможно, истинная картина в том, что Георгий попал под воздействие аномально мощного инфразвука. По нашим данным, больших выбросов не происходило, и я недостаточно энергично предостерег… А ситуация, видимо, усугубилась. Конечно, теперь надо проверить – и принять меры безопасности. Да, если вопрос с транспортом у вас решен, мы окажем максимальное содействие. Когда вы хотите приступить?

– Немедленно.

– Кузнецова и Лейфера ко мне, – приказал Виктор Степанович в переговорник и вытащил из стола стандартный бланк экспедиционного задания.

24 августа. М. Шеремет

…Пахло смолой, нагретым деревом, сыромятной кожей, морем. Нежная Эос выгнула злато-розовый стан над винно-зеленым простором. Беззвучно взлетают над волнами дельфины, гонцы великого Посейдона. Спокоен Понт Эвксинский, доволен великий Бог щедрой жертвой. Даже Нот, грозный ветер, ломающий мачты, присмирел и только ровно вздувает четырехугольный парус. Вскрикивает рожок, и, повинуясь его сладкому и призывному пению, раз за разом спускаются весла, вспенивая воду. Вот уже с грохотом, недоступным слуху смертных, выкатывается огненная колесница Аполлона…

– Да, конечно, – крутит стриженой головой Вася, – такая «мышеловка» может дать скорый результат. Но может и не дать. Фактов у нас пока очень мало. Дай Бог, чтобы за пару месяцев мы смогли бы наверняка раскопать всю их цепочку вывоза и сбыта. Разве что сами расскажут…

…Монотонно поет рожок. Но у него есть и другие песни. Он их бережет для праздника в честь благополучного возвращения. Все ближе и ближе оливковые рощи родной Эллады. Сокращая путь, корабль ушел далеко от пустынных киммерийских берегов; звезды и светило указывают ему прямой путь к скалам пролива, стоящим как памятник подвигу аргонавтов.

Остро пахнет сыромятная кожа, выделанная сильными руками бородатых скифов. Под шкурами стоят амфоры с херсонесским вином, золотой пшеницей Ольвии, пифосы со сладкими ягодами Калос-Лимена, и на самом дне, рядом с округлыми камнями балласта, лежат ноздреватые слитки пантикапейского железа.

Будет чем торговать в гостеприимном Архипелаге, будет с чем вернуться в свою гавань, будет обильным пир и богатой жертва богам-олимпийцам. Надувай же парус, попутный ветер! Отмеряйте путь домой, длинные весла!..

– Могут и сами рассказать. Особенно если возьмем «в работу» Дэ Ка. Но все это уже другая часть дела. Важно сейчас убедиться, что парня подставили сознательно. Чтобы сами проявились – и те, кто в деле, и кто заранее все знал. А зачем, почему и как – будем выяснять. Во всяком случае, будет повод к новым следственным действиям.

– Да, пока они чистые и гордые…

– …Остров, – сказал кормчий, налегая могучей грудью на кедровый комель весла. Резче и выше взвизгнул рожок, ниже склонились курчавые головы гребцов, громче зашипела вода под острым носом корабля.

Медленно всплывал неведомый берег. Острый глаз мореплавателей различал уже зеленые пятна пастбищ меж скалами, белые стены невысоких домов, дымок костров.

Спокойны золотосмуглые лица. Если же не мирные козопасы обитают на острове – тяжелы мечи, остры копья, обильно смазаны волчьим жиром луки: привычны не только к веслам руки мореплавателей.

Ближе и ближе остров. Видна уже удобная гавань, защищенная от свирепого Нота скалой, похожей на парус. Вот и люди видны на берегу у бухты. Головы их не сверкают бронзой шлемов, нет в их руках изукрашенных щитов и длинноострых копий. Не бой, а пир ждет мореплавателей. Так скорее же в гавань, в глубину бухты!

 
Выше, громче, громче рожок —
        быстрей, быстрей, быстрей лети, корабль, —
               ну, громче —
там впереди прекрасный остров —
        там (что это?) вино, сочные луга —
              громче (что с нами?), еще
танец, танец, женщины, сильные крылья, волосы —
        громче (о Боги!), помогите —
              сердце вырывается птицей —
                      мы погибли…
 

Нет, не погибли. Хотя однажды кормчий – быть может, его звали Эврилох? – сорвал голос и кожу с ладоней, но отвел корабль в сторону от каменного паруса, от сирен, повторяющих странными скрипучими голосами великую песнь моря.

Хотя однажды корабль ушел от Острова. Ушел и унес в Архипелаг, в Элладу, тревожную весть о непонятной, неумолимой, смертельной опасности, таящейся на маленьком каменистом островке в огромном море.

О тайне, грозной и манящей, как гордая богиня. О женщине, прекрасной женщине, чей голос губит мореплавателей. О крылатой сладкоголосой хищнице Сирене.

– Сознайся, Петрович: а еще ведь и любопытство заедает?

– Конечно, хочу проверить – вызывает ли этот дьявольский котел, бухта – в которой бьются чудовищным пульсом стоячие волны морского инфразвука, – галлюцинации, устойчивые, ужасающие видения. Уцелевшие перед штормом в воде могли бы называть их сиренами…

– Убей, не помню, у кого, но читал, что наука – лучший способ удовлетворить любопытство за государственный счет. Но ты же не ученый. Смотри, нарвешься…

– Ладно тебе. Может, мне уже никогда не придумать такую красивую сказку.

…Проходили корабли мимо Острова, но не часто их приход совпадал со штормом на северо-востоке. Сирены молчали. Корабли заходили в гавань, будто созданную провидением для корабельной стоянки, моряки пополняли запасы и уходили в море, принося к далеким берегам память о гостеприимном береге. А те, кто знал тайну Острова, были мертвы или же сумели навсегда ее сохранить…

– Если бы ты еще первым придумал. А так – другие; и мало что придумали – использовали. Неглупо использовали.

– Надеюсь. Надеюсь, докажем.

…Но однажды заворочался в недрах земли чудовищный Тифон, всколыхнулось море и заколебалась, как плот на волне, суша. Вновь напряг бессмертные мышцы Тифон – но не смог вырваться из-под каменной громады, только потряс до основания море и землю. Поднялась огромная волна, с ревом прокатилась над низкими скалами острова – и отхлынула, оставив на нем оголенные скалы и развалины.

В третий раз потряс землю Тифон – и с грохотом опустился остров в море, и только несколько скал осталось, возвышаясь своими мертвыми гранями над мертвой водой…

Бессмертные сирены не умерли. Но пели они теперь глубоко под водой, и все твари морские избегали бухты, где звучали, предвещая штормы, смертельные голоса.

Как и прежде, проходили по морю корабли, приходили к Острову – теперь мертвому – и благополучно уходили дальше.

Сирены пели под водой; лишь иногда снились тяжелые сны мореплавателям, и тяжкий скрип, будто доносящийся из глубины воды и камней, смущал их души. Да внезапно казалось тем, кто купался в бухте, что берега, ровные, как точеные, сближаются и готовы раздавить их.

И они в страхе выбирались на сушу и приносили жертвы: богам-олимпийцам, если они еще верили в силу своих богов, и властителям морским и земным, более живучим в суеверных душах. Разные жертвы приносили мореплаватели: внутренности белых птиц и кровь черных козлов, пшеничные зерна и сладкое вино, воск и мед. И фигурки из бронзы.

Сиренам спокойно жилось и пелось под водой. Никто не опускался в их недоступный холодный мир, никто не тревожил хищниц. А им, бессмертным, не нужна пища.

Но однажды пришел этот самолюбивый человек, Георгий Мистаки – наперекор страху и сомнению. Только прикоснулся к древней тайне, провел ладонью по поверхности… А сирены не прощают праздного вмешательства в их древние дела…

Вот только сам ли он пришел?

24 августа. В. Рябко

Холодный атмосферный фронт шел по расписанию. Сейчас он поливал дождем усатых пастухов на острогах Родоп, свистел и выл шквалами в фермах мостов и нефтевышек Плоешти, гнал короткую волну по Дунаю и Днестру. Над молдавскими селами гудели провода и дружно раскачивались высоченные сизые тополя; прокуренные до желтизны деды где-то на окраине Калареша хором твердили, что климат нынче совсем не тот, а потом, покачивая седыми головами, смаковали самодельное вино.

Каких-то полчаса – и шквал резанет по крышам Измаила, забьется в портальных кранах Ильичевска, сдует вечерних купальщиков с гальки Лонжерона и песочка Аркадии.

Каких-то полчаса – и гигантская энергия атмосферного фронта яростным ветром ударит в гулкую грудь моря. Упругие колебания полетят в толще воды, отражаясь ото дна, подводных гор, разбиваясь об отмели и острова…

Полностью в курсе нашей «мышеловки» была – увы, тут ничего не поделаешь – только Инга. Сказать, что она с восторгом восприняла наш план, будет явным преувеличением.

Мне тоже нерадостно – дело делом, но можно в воду и не идти. Только сделать шаг… Впрочем, страховка крепкая – капроновый шнур в палец толщиной. Мы ничего не скрывали. Наоборот, собрали всех островитян и, пока гидроакустики налаживали аппаратуру, достаточно громко и внятно рассказали, что случайно наткнулись на явление резонанса морского инфразвука и решили проверить, какие здесь амплитуды и частоты. И вообще у Матвея Петровича появилась мысль, что воздействие инфразвука может вызвать видения – ну, скажем, вроде мифологических Сирен.

На северо-востоке, откуда шел шторм, небо темнело, сливаясь по цвету с морщинистой кожей огромного моря.

Аппаратура стояла у самой кромки воды. Рокотал движок, заставляя наливаться краской глазки контрольных ламп. Гидроакустики вслух, громко, зачитывали показания приборов.

На маленьком экране осциллографа сменялись картины. Вот из путаницы кривых выделилась восьмерка, а затем эллипс, гладкий, как контур оливы. Совпадение частот!

Кузнецов выкрикнул значение частоты, Лейфер – амплитуды. Матвей опустил маску и шагнул к воде.

– Стойте! – Савелко будто проснулся и бросился к Матвею. – Сейчас в воду нельзя!

Он подбежал и схватил Матвея за руку – в полушаге от обреза воды.

– Действительно, – поднял голову Лейфер, – там же сто децибел, я не знаю точно, как это подействует, но…

Ощутимо – и непередаваемо скрипело, в самом деле, в глубине, будто переваливалась по ухабам перегруженная телега.

– Ладно, – сказал Матвей, высвобождая руку, – подождем, пока…

Я не могу с уверенностью сказать, что именно произошло. Не видел. Не отрываясь смотрел на хищное женское лицо.

Но вытаскивать помогал – страховочный линь Матвей доверил, конечно же, мне.

* * *

Совет Министров Республики Крым

Председателю.

Копия: журнал «Природа»

Как стало известно, по заказу Института археологии начаты изыскательские работы спецмонтажным управлением треста «Главводжелезобетон» на острове Дозорном. Цель – обеспечение безопасности подводных археологических работ в акватории, прилегающей к острову. В частности, планируется возведение противоакустической дамбы и изменение с помощью взрывов геометрии некоторых скал, концентрирующих морской инфразвук.

Осуществление этих работ приведет к необратимому уничтожению уникального природного явления – естественного резонатора инфразвуковых колебаний, открытого и описанного сотрудниками нашего института тт. И. Кузнецовым и Б. Лейфером (см. ЭИ АН, вып. 9, серия 3, рег. № 2436 «О феномене естественного инфразвукового резонатора»).

Исследование процессов, происходящих в бухте Мистаки указанного острова, представляет огромный научный интерес как для гидрофизиков, так и для биологов, биофизиков, акустиков и представителей ряда научных дисциплин.

Отклики, поступившие непосредственно после публикации статьи «О феномене естественного инфразвукового резонатора», показывают, что возможностью изучения в природных условиях инфразвука такой большой мощности (до 100 дб, по данным Кузнецова – Лейфера) заинтересовались широкие научные круги. На октябрь – ноябрь с. г. планируется организация комплексной научной экспедиции на остров Дозорный. Уже поступил ряд заявок от видных ученых на участие в экспедиции. Рассматривается вопрос о создании на острове постоянно действующей гео– и гидрофизической базы, которая может стать центром проведения широких исследований.

Мы отнюдь не намерены оспаривать, что подводные работы в бухте Мистаки сопряжены, в определенные периоды времени, с опасностью. Действительно, резонируемые в бухте колебания сверхнизкой частоты в период, предшествующий некоторым атмосферным явлениям, представляют серьезную угрозу для человеческого организма.

Но необходимо учесть, что в природе существует великое множество объектов, потенциально опасных для человека (вулканы, гейзеры, водопады и т. д.), тем не менее никто не ставит вопрос об их ликвидации. Достаточно принять ряд мер, преимущественного организационного плана, чтобы свести к нулю возможность нахождения людей под водой во время резкого возрастания интенсивности колебаний.

Руководство же Института археологии, движимое, как мы полагаем, исключительно научными соображениями и желанием обеспечить безопасность (неважно, какой ценой) своих сотрудников при проведении исследования уникального скопления материальных остатков периода античности, обнаруженного на дне бухты, не учитывает, что реализация их поспешных планов принесет не только большой ущерб физической науке, но и вызовет широкое возмущение в авторитетных кругах научной общественности. Всякие взрывные и строительные работы в акватории острова приведут к полному и необратимому уничтожению того, что было создано природой за тысячелетия; необдуманные действия в расчете на скорейший результат также могут вызвать экологические последствия, которые пока никто не в состоянии оценить, и представляют собой недопустимую трату бюджетных ассигнований.

Просим Вас принять самое решительное участие в защите уникального природного явления нашего края. Всякое промедление и нерешительность могут привести к невосполнимой потере.

С уважением —

директор Гидрофизического института, доктор физико-математических наук В. Ерин.

М. Шеремет

Все оставляет след. Неважно, материальный или чисто психологический – след остается. В этом доме когда-то помещалась женская ремесленная школа. Остзейская баронесса, вдова, озабоченная служением Богу и людям, отвела длинный и бестолково спланированный дом под классы, мастерские и спальни для бедных девочек, собранных со всей Таврической губернии. Здесь они жили и учились – совсем недолго. До войны оставалось три года, до переворота – шесть.

Кто здесь, в этом доме, только ни хозяйничал.

Теперь здесь музей и отделы Института археологии.

От моей конторы до Института – двенадцать минут ходьбы. За это время (идти через центр) встречаешь полсотни знакомых. И тех, кто здоровается, и тех, кто просто знает, как тебя зовут, и тех, кто старается остаться незамеченным.

Дверь образца 1911 года. Гулкие чугунные лестницы. Дешевый одноцветный линолеум. Приемная – сколько я их навидался на своем веку!

Кабинет – три на четыре. Три десятка рослых томов энциклопедий, папки, немного посуды, кофеварка. Два телефона. Знакомая статуэтка на краю стола – Сирена с Кара-Тепе. Пепельница. Настольный «Ронсон». Селектор. Отчетливая тень прошлого, особо отчетливая потому, что Нина Тарасовна похожа на классную даму. В моем представлении. Почему – не знаю.

– Не ожидала, – сообщила дама, указывая на стул, – на моей памяти вы – первый чин из прокуратуры, который сюда пожаловал.

– Хорошо бы и последний.

– Действительно, – кивнула Нина Тарасовна и пододвинула блюдце с виноградом. – Вы даже не представляете, сколько еще предстоит писанины по этому несчастному случаю.

Уже знает, что несчастный случай? А ведь заключение оформлено только сегодня утром. Еще одна прелесть маленького города.

– Я принес копию официального заключения… И свое частное определение.

– В адрес института? Разрешите ознакомиться.

И даже руку протянула к моему кейсу.

– Успеется. Сначала я расскажу своими словами. С самого начала.

– Тогда это, наверное, долго. Может быть, кофе?

Я молча кивнул и, наблюдая, как Ерина заправляет кофеварку, почувствовал, что напряжение нарастает. Словно я уже сказал все, и она мне все ответила, а теперь мы вместе гадаем, что же дальше.