Текст книги "Бронзовая Сирена"

Автор книги: Юрий Иваниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Юрий Иваниченко
БРОНЗОВАЯ СИРЕНА[1]1
  Журнальный вариант.


[Закрыть]

Повесть

ЧАСТЬ I

21 августа, полдень. М. Шеремет

То, что на остров попал именно я, – чистая случайность. Просто дежурил в тот день, вот и все.

Сидел в своем следственном отделе, отвечал на телефонные звонки, «подгонял» текущие бумаги. И был готов выехать в любую точку Крыма, где требовалось наше вмешательство.

Если бы не график, я с удовольствием взял бы отгул, почитал, повозился с Таткой, сварил что-нибудь на обед, а если бы и выбрался из дома, то лишь к вечеру, когда спадет жестокая августовская жара.

Трудно жить в эту пору: асфальт мягкий, зыбкий, ненадежный, каменные бока домов раскалены, скупые речушки, и так едва ползущие через город, пересохли – сизым облаком растекается по улицам запах зноя. К тому же несколько дней подряд резко менялось атмосферное давление, гремели мгновенные грозы, и ни вечера, ни ночи не приносили настоящего облегчения. А сердечникам приходится совсем плохо: только за это утро два человека свалились прямо на улице – и это при том, что ребята из «скорой помощи» работали с достаточной оперативностью.

Впрочем, у меня были и особые причины плохо себя чувствовать. Накануне я поссорился с Ингой.

Наверное, во всем виноваты ее вечерние гости. Собрались как раз те, с кем я никак не могу примириться. Маэстро со своей восторженной свитой, художник, длинный, тощий и вислоусый, да маленький крикливый тип – не то местный поэт, не то пациент Инги, – зверинец, да и только. Обычно меня забавляло, что Инга, существо рациональное, врач по профессии, психоаналитик по призванию, находит с ними темы для разговоров. Но в тот вечер чувство юмора мне решительно изменило. Сначала было еще ничего: я с интересом слушал рассказ художника о Старике, соратнике то ли Кандинского, то ли Кончаловского – кажется, тогда я впервые услышал об «особой точке» в живописи. Ну а потом – когда речь зашла о человеке, который слишком долго шел к своей цели и теперь преувеличивает ее значение, что показалось мне банальным, – я заскучал. Тут-то и отозвался Маэстро. Странный человек: знает, что я его не выношу, а обращается непременно ко мне. Помню, я все глубже старался вдвинуться в кресло, а он хватал меня за пуговицы и вещал, вещал… Я и сорвался. «Навтыкал» и ему, и художнику, а когда они разобиделись, еще и повздорил с Ингой.

Я как раз пытался вспомнить подробности ссоры, когда меня срочно вызвали наверх. Пришла радиограмма, немного с опозданием (ходила по радиоузлам), но довольно внятная: нам предстояло добраться до острова. Надо было спешить.

…Бочкообразная тесная жестянка вертолета громыхала, тряслась и жутко ухала в невидимые ямы, хотя, если говорить по справедливости, крепко сбитый смуглый летчик был мастером своего дела. Но нам с дядей Пашей, судмедэкспертом, и инспектором уголовного розыска, приятелем и верным помощником Васей Рябко, от его мастерства было совсем не радостно. А тут еще кончилась «лоскутная» суша, и под растопыренным шасси застыло пустое, чуть выпуклое голубоватое пространство, расчерченное в косую линейку.

Дядя Паша болезненно морщился, ерзал на откидном неудобном сиденье. Вася нудно сосал конфеты; я злился; а потом мы увидели остров.

Сначала он казался лишь смутным географическим пятнышком в бирюзовой пустыне, потом все исчезло, небо и море перекосились, мелькнул здоровенный рыжий каменюка в белом пояске пены, и как-то сразу под нами оказалась суша. Затем промелькнули скалы, палатки, плоский зеленый треугольник дыма от шашки, пестрые фигурки людей, камни – все в непривычном ракурсе; желудок подвернуло к горлу, толчок – и можно, наконец, выпрямиться.

На место происшествия прибыли довольно быстро.

Итак, остров Дозорный, или, как его называют рыбаки, Кара-Тепе. Площадь – 1,6 км², постоянного населения нет.

Пока лопасти отмахивали вхолостую, летчик поведал и о прочих достопримечательностях: пещера (одна), источник (один, и препоганый), рыбалка (первый сорт), развалины (порядком). Остров удален от морских путей, у рыбаков пользуется дурной славой, а поэтому никем не посещается. Насчет туристов все понятно: смотреть не на что и ломать нечего, и вообще – погранзона. А вот что касается рыбаков – это странно. Наверное, утонул кто-то поблизости.

Кроме как в лоциях и толстых географических книжках, остров нигде не упоминается. Ничего удивительного здесь нет: кому они нужны, эти 1,6 км² скал да развалин?

В давнем прошлом на острове жили какие-то греки, потом турки, рыбаки или пираты, в недавнем – геофизики и геологи из газоразведки, а сейчас – шесть археологов. Пять живых и один мертвый.

Лопасти винтов наконец замерли. Липкая августовская духота вползла в открытую дверцу.

Все пятеро стояли на краю площадки – две женщины и трое мужчин. Загорелые, в шортах и джинсах, и с одинаковым выражением напряженного ожидания на лицах, как будто из маленького вертолета должны были появиться по меньшей мере трехногие пришельцы.

Капитан спрыгнул и приставил дюралевую лесенку. Дядя Паша, как всегда будничный и даже как будто сонный, перешагнул через борт и, вытащив чемоданчик, пошел к археологам. Следом выкатился Вася. Сгибаясь в три погибели в низком проеме, вышел и я.

Мутило от жары.

Чуть впереди остальных археологов стоял мужчина в очках, лет сорока. Видимо, старший.

– Вы – Савелко? – спросил я, вспомнив фамилию, которой была подписана радиограмма.

– Дмитрий Константинович. К вашим услугам.

– Советник юстиции Шеремет. Вот мои документы.

Савелко при чтении, пожалуй, излишне высоко вскинул голову. «Наверное, злоупотребляет чтением лежа, – подумал я. – И брюшко у него, кажется, намечается…»

– Опишите, что произошло, – сказал я ему.

Савелко заговорил. Голос глуховатый, плохая дикция. Он явно нервничал. Обе девушки прислушивались к тому, что он говорил, очень внимательно, должно быть, каждое слово повторяя про себя; один из парней избегал прямого взгляда, покачивался с пяток на носки, сжав челюсти и сплетя пальцы. Другой, невысокий, жилистый, выглядел почти спокойным…

– Где сейчас труп?

Судебно-следственный термин «труп» резанул слух: девушки вздрогнули.

Савелко запнулся и помедлил с ответом. Наконец выдавил:

– В гроте. Вот там, – он указал на ближние скалы.

– Труп не трогали? – быстро спросил судмедэксперт.

– Ну как же? – удивился Савелко. – Его же надо было вытащить из воды, и мы думали… мы надеялись… ну, искусственное дыхание, массаж.

– Кто вытаскивал труп из воды?

– Я… Собственно, втащил в лодку Володя Макаров, – он указал на рослого, дочерна загорелого пария, упорно отводившего взгляд. Услыхав свое имя, Макаров впервые взглянул прямо – и я удивился растерянности его глаз. – Еще была… Ну, на берегу, Света Сербина, – теперь он повернул лицо к заплаканной блондинке.

– Вы, Дмитрий Константинович, Макаров и Сербина проведете нас к гроту. А вы, Василий Андреевич, допросите остальных, – распорядился я.

Вася что-то хотел сказать, но промолчал – со следователем при исполнении не спорят – и повел своих археологов к ближним палаткам.

Вдали едва различимо ахали и охали волны. Их слабые ритмичные всхлипы словно увязали меж темных жестких стеблей горчака.

– Вы видели сами, что произошло с Георгием Мистаки? – переспросил я у Савелко, все еще не двигаясь с места.

– Нет. Точнее, немного позже… Я прибежал на крик.

– Чей крик?

– Володи… Макарова.

– Откуда вы прибежали?

– С Белого мыса. Я там работаю.

– Это далеко?

– Здесь все близко.

– Как далеко вы находились от места происшествия?

– …Метрах в ста…

Савелко хотел еще что-то сказать, но в это время протяжно заскрипела и грохнула, закрывшись, дюралевая дверца вертолета. Звук получился мерзкий, но, по-моему, не настолько, чтобы привести цветущего мужчину в полуобморочное состояние. На него стало тяжело смотреть. Это, кажется, заметил и летчик – во всяком случае, излишне резко открыл дверь и вставил туда распорку, помянув кого-то при этом вполголоса недобрым словом.

Я отвернулся, чтобы не видеть бледной мокрой физиономии археолога. Давила тишина. Даже верещания цикад не раздавалось – наверное, из-за жары. Будто уши заложило ватой… Точно полдень на кладбище…

– Пойдемте к гроту, – сухо сказал я.

Быстро, едва ли не бегом, мы дошли до скал; вертолетчик перехватил саквояж дяди Паши и что-то зашептал судмедэксперту на ухо, видимо, выясняя обязанности понятого. Я и Савелко немного обогнали остальных и чуть убавили шаг.

– Вы услышали крик – на этом, кажется, мы остановились?

– Да. И сразу побежал к бухте.

– Что именно Макаров кричал?

– Слов не разобрал. Но сразу поднял: произошло что-то такое… Знаете, бывает предчувствие…

– В котором часу вы услышали крик?

– Около восьми.

– А точнее?

– Точно не помню. Восемь, восемь десять…

– А раньше ничего не слышали?

– Нет… Не обратил внимания…

– Вы сразу пошли к бухте?

– Да. Побежал.

– Вы узнали голос?

– Конечно. Мы же столько вместе…

– Что он кричал? О чем, примерно?

– Наверное, звал… Звал Георгия.

– Что вы в это время делали?

– Работал. Попалось несколько интересных бусин…

– Сколько вы бежали до бухты?

– До пляжа? Минуты три… Может, меньше…

– Покажите, где вы находились, когда услышали крик.

Мы подошли к краю невысокого – метра два – обрыва, отвесно уходящего в воду. Сдавленно шипя, короткие волночки тыкались в гладкий камень.

Справа и слева, постепенно снижаясь, уходили в море усеянные валунами мыски. Чуть поодаль, в точности по оси бухты, косо торчала из воды осклизлая ржавая скала – будто латинский парус под ветром. До нее было метров двести.

Я огляделся. Палаток не было видно. Горбы холмов закрывали почти весь остров. Только слева от бухты, в сотне метров, поднимался из моря высокий мыс; видимо, он и назывался Белым – из-за грязно-серого цвета плоских скал.

Кромка берега – видимое очертание бухты – казалась очень гладкой, будто вычерченной по лекалу, только кое-где валуны сползали в море. За камнями, слева, отсвечивала дюралевым бортом наполовину вытащенная из воды «казанка» без мотора. Я подошел к самому обрыву и посмотрел вниз. Вода была удивительно прозрачной, но дна я все-таки не увидел. Только чуть покачивались облака и мое слабое отражение, будто кто-то смотрел на меня оттуда, из мертвой воды.

– Так где вы были? – спросил я.

– Пойдемте, покажу, – поспешно ответил Дмитрий Константинович.

– Немного позже, – сказал я. – Сначала – на место происшествия.

Мы прошли по тропинке почти у самой воды, обогнули большой валуи и вышли к гроту.

На нешироком галечном пляжике в беспорядке валялись два легководолазных комплекта, полотенца, одежда, шнуры, коробки; шелестела перелистываемая ветром канцелярская книга.

Я вошел в грот. Следом, аккуратно ступая, прошуршал по гальке дядя Паша. Вертолетчик, заглянув, отошел от входа и затих. Труп лежал навзничь с подогнутой ногой и вывернутой рукой. Кожа чистая, никаких ран; следов удушения тоже не видно.

Поручив подобный осмотр трупа судмедэксперту, я предложил Савелко пройти на Белый мыс.

В отдалении от бухты валуны стали редеть, появились обтесанные камни, обломки старой черепицы; еще несколько поворотов – и мы у разрушенных домов.

Стены тут были высотой едва ли в метр; между камнями росла тусклая колючая травка. Ночью здесь, наверное, жутко.

Развалины размечены квадратами из натянутого шпагата – будто обрывок чудовищной паутины зацепился за мертвое жилье. Нагретый воздух струился у камней, придавая всему какой-то нереальный облик. Так бывает, когда у тебя внезапно и резко повышается температура: только что был здоров и жил в нормальном мире – и вдруг масштаб и очертания вещей изменяются, все начинает стираться, дрожать, тишина давит, как тяжелое стеганое одеяло, и чудится за всем какой-то незнакомый, странный смысл…

С усилием я подошел ближе. Теперь в глаза бросились признаки человеческого существования: ярко сияли хромированные плоскости транзисторного приемника, лучились линзы теодолита, блестел золотом колпачок авторучки, сверкали отточенные лезвия инструментов. Вещи, вещи… Мне даже показалось, что их слишком много.

– Я сидел здесь, – Савелко указал на штормовку, расстеленную с внешней стороны под стенкой, – и только спустился в шурф, как услышал крик.

– В восемь?

– Примерно так. Поймите, мы все работаем не по часам. В половине восьмого я слушал новости, потом выкурил сигарету…

– Где в это время были остальные?

– Света… Сербина – в лагере. Ее очередь дежурить. Бирюков и Левина – на Греческом доме, это с другой стороны, за лагерем, там шест с флажком… И двое – внизу, в бухте. Макаров и Георгий.

– А где находится пещера?

– Пещера – на юго-западе, тоже на другой стороне острова. – Савелко указал туда, где чуть виднелся линялый флажок.

– Вы видели, что все находилось именно на тех местах, которые вы назвали?

– Да. То есть нет. Отсюда ничего не видно. Но должны были – мы так работаем…

– Значит, в принципе, любой может находиться где захочет, кроме Белого мыса, а вы и знать не будете?

– Но позвольте… Так рассуждать…

– Вы можете вспомнить, по какой дороге бежали к бухте? Вы ведь бежали?

– Отсюда только одна тропинка.

– Что, больше никак нельзя пройти?

– Можно, через камни. Но мы там никогда не ходим. Очень неудобно.

– А со стороны лагеря?

– Примерно от того места, где мы стояли, ну, возле бухты, а потом вдоль берега.

– Сколько это занимает времени?

– Минуты четыре, пять – не больше.

– Значит, отсюда ближе?

– Да, но дорога хуже.

– Вы все-таки смогли бежать.

– Не понимаю. Бежал, конечно. А что?

– Сербиной было добираться дальше и дольше, но она вас опередила.

– Разве? Не знаю… Я не обратил внимания… Она там была, но когда?.. А это важно?

– Нет. Пойдемте. По вашей тропинке.

Две минуты мы шли, петляя между камнями. Все это время я прислушивался, но со стороны бухты не доносилось ни звука. И только выйдя к самой воде, метрах в десяти от лодки, я услышал знакомое бормотание дяди Паши.

Путь напрямик преграждал остро сколотый скальный обломок. Пришлось обойти его, подняться на соседний плоский валун и только тогда выйти к неширокому галечному пляжу.

У лодки сидел на камне дядя Паша; ворча и приговаривая, он заполнял протокол осмотра тела. Сербина стояла рядом и, прикусив припухлую губу, смотрела вдаль – туда, где на самом горизонте небо медленно закрывалось сизой дымкой. Понятой курил и старался не вглядываться внутрь грота. У входа сидел, прислонясь к желтой ракушечной плите, Макаров. Он не смотрел в нашу сторону. Я подошел к гроту. Савелко отстал. Кажется, умышленно.

Собственно, это был не грот. Просто две толстые плиты, вздыбясь, образовали неровный шатер – примерно три на четыре метра. Света было достаточно: лучи еще высокого августовского солнца пробивались сквозь многочисленные щели и трещины.

Света было вполне достаточно, чтобы рассмотреть сведенное судорогой мертвое тело атлета: руки, окаменевшие в странном жесте, – будто он что-то отталкивал в последний миг, и восковое лицо с застывшим выражением ужаса.

Мистаки Георгий Феодосьевич, 27 лет, аспирант кафедры античной культуры Института археологии, автор шести собственных и трех совместных статей, мастер спорта по плаванию, руководитель и организатор секции аквалангистов…

На гальке еще была заметна полоса – видимо, тело втащили в грот волоком.

– Внешних повреждений, ранений, признаков удушения нет… ссадины на боку, спине, локте – вероятно, когда вытаскивали, – дядя Паша протирал свои бифокальные очки. Потом поднял глаза, чуточку растерянные, как обычно у людей с плохим зрением, и тихо спросил: – Как его угораздило, а?

21 августа, 18 часов. Василий Рябко

Тело Георгия перенесли в вертолет. Летчик торопился – хотел вернуться засветло, и у нас почти не было времени для разговоров. Я даже засомневался, понял ли дядя Паша, кому передать записки и что в первую очередь узнать на материке. Но было уже поздно: вертолет на мгновение завис, качнулся и, набирая скорость, пошел на восток.

Струя соленого ветра соскользнула с наших лиц, секунда – и по гладким округлым спинам волн пробежала быстрая рябь.

Формально мы могли задержать вертолет на пару часов, снять все показания и вернуться с ним обратно. В порядке экономии горючего и своего времени. И – закрыть дело, еще не открыв, потому что пока все происшедшее укладывалось в картину естественной скоропостижной смерти. Почти укладывалось. И не очень-то хотелось «копать» дальше, а хорошо бы отдохнуть денек на этом курорте, не возвращаться в наше «напрягалово»…

Вертолет было видно долго – пятнышко рядом с тяжелой тучей на горизонте. И только когда в небе стало совсем пусто, мы вернулись в лагерь.

Четверо археологов молча ужинали. На столе, чуть в сторонке, стояли три полные миски. Для нас и… Почему-то пришло в голову, что третья – для Георгия, и только позже заметил, что нет за столом Сербиной.

Археологи старались не смотреть ни на нас, ни друг на друга. Мы тоже не спешили с разговором. Глотая безвкусные макароны, я осмотрелся еще раз.

Четыре палатки: три поменьше, четвертая большая – целый шатер. Все аккуратно распялены. Пологи откинуты: на острове нет комаров. Надувные матрасы; складные алюминиевые стульчики; пара шезлонгов; большие фанерные ящики, которые служат и столами, и тумбочками, и сундуками. Одежда, инструмент, мелкие вещи, тряпки на веревках. Обжитое место.

Лагерь расположен удачно: сравнительно ровная площадка в небольшой низине, вокруг – скалы, несколько живописных валунов, три кустика и чахлая старая олива. На юге и западе хорошо видно море, близкое, густо-синее – картинка, и только мгновенные колючие блики на волнах напоминают о том, что она не нарисована.

Молча мы выпили кофе. Все. Пора за дело. Надо еще допросить главного свидетеля, Володю Макарова, и, если все нормально, вернуться на берег. С погранкатером. Формальности будут выполнены.

Конечно, я уже доложил основную информацию, собранную за день, – и о частых неполадках с компрессором, и о неисправностях аквалангов, и о взаимной раздраженности островитян, и о том, что покойный Георгий был вчера совсем не в восторге, когда Мария Левина заставила показать ей найденную им статуэтку Сирены. Но – все это мелочи, а не улики и не мотивы.

Пока не просматривалось ничего, что бы препятствовало закрытию этого дела. Предварительные результаты вскрытия нам сообщат сюда, на остров, еще до прихода катера, а лучшей изоляции подозреваемых и не придумаешь. Если ничего сомнительного для следствия вскрытие не покажет, то дело надо передавать инспекции облсовпрофа, или как там она теперь называется…

21 августа. Допрос.

Макаров Владимир Афанасьевич, 26 лет, холост, образование неоконченное высшее, препаратор кафедры античной культуры, аквалангист…

Допрос ведет сов. юстиции Шеремет. М. П.

– …Какова цель ваших погружений?

– Какая? Это и есть наша работа. Подводная археология.

– Вы давно этим занимаетесь?

– Третий сезон.

– А Георгий Мистаки?

– Давно. Лет шесть, наверное.

– Только вы двое можете работать под водой?

– Нет, почему же. Наш отряд специально так подобран, что все могут, но…

– Но?

– Ну так получилось, что пока на подводных работах были только мы. Толя с Мишей застряли на Греческом доме, а Света вообще к этому не очень…

– Группу формировал Савелко?

– Можно и так сказать. Вообще-то начальство распорядилось… Частично – с подачи Георгия.

– Было много желающих?

– Нет. Кто согласился, тот и поехал.

– И как, планы оправдываются? Нашли вы подводный город?

– Нет. Здесь и не могло быть города – остров и в античные времена был слишком мал, чтобы прокормить горожан.

– Хотите сказать, что он стал еще меньше?

– Да, а разве вы не знаете? Он же опустился почти на пять метров. Хорошо видна старая береговая лилия.

– Увы, это не общеизвестно. Я до сегодняшнего дня вообще не знал о существовании острова Дозорного.

– Ну, в принципе, не такое уж это неведомое место. Здесь недавно и нефтяники были, и гидрологи, кажется; и вообще, нам еще до начала сезона сказали, что под водой остатки прибрежных строений.

– И это подтвердилось?

– Конечно. Ерина не ошибается.

– Кто?

– Да наша замдиректриса. Она по этой местности Георгия и Дэ Ка инструктировала.

– Почему вы работали именно в этом месте?

– А больше фактически негде. Мы обошли весь остров, но везде большие глубины, с аквалангом и нашей паршивой аппаратурой там не поработаешь, и дно крутое, обрывы; если что здесь и было, то давно ушло в глубину.

– А бухта мелководная?

– Порядка двадцати метров. Но дно – как плоское корыто и не заиленное. Хороший чистый песок. Это вроде как место схождения двух подводных гряд. По сути, единственное место, которое по-настоящему перспективно… С нашей аппаратурой.

– Где вы работали вчера?

– Там же. В бухте. Сегодня третий день.

– Расскажите подробно все, что происходило сегодня. По порядку.

– А что происходило? Все как обычно. Взяли барахло…

– Что именно?

– Вы все видели. Там, на берегу.

– Взяли вещи и пошли?

– Да. К гроту. Георгий начал собираться в воду.

– Как он вел себя?

– Не понимаю.

– Я спрашиваю, он все делал как обычно? Вы ничего подозрительного не заметили?

– Да нет… Вроде все путем…

– Вы давно знакомы с Георгием?

– Два года и семь месяцев.

– Такая точность?

– Сегодня было время сосчитать… До вашего прилета.

– Раньше работали с ним?

– Вы имеете в виду под водой? Да.

– Следовательно, вам достаточно хорошо известны его привычки?

– Да. Все было как обычно.

– Что он взял в воду?

– Ничего. Сумку, вилку. Фотоаппарат лежал в лодке.

– Что делали вы в это время?

– Помог ему надеть акваланг. Пожалуй, и все.

– А он помог надеть акваланг вам?

– Нет. Он шел один.

– Он погружался один?

– Он предпочитал все и всегда делать самостоятельно.

– Мне приходилось слышать, что правила одиночных погружений не рекомендуют.

– В опасных или неизвестных местах. Но не в такой бухточке.

– Георгий хорошо знал эти воды?

– Он готовился к работе на острове, я же говорил вам, с зимы.

– Чья вообще была идея вести раскопки на Дозорном?

– Ериной. Ну, ученого совета. Он «уверен», что здесь – золотое дно.

– А вы как считаете?

– Мы работаем по античности. А наверху – средневековье, и то бедно представленное. Здесь как-то по-цыгански жили, смешение стилей, какие-то случайные вещи… Если не считать вчерашнего, еще ничего интересного не найдено.

– А что нашли вчера?

– Георгий нашел вещицу. Настоящая греческая работа. Прямых аналогий нет, разве что у Эванса на Крите…

– Что за вещь?

– Статуэтка, бронзовое литье: женщина – такая хищная, крылатая… Неужели Дэ Ка, ну Дмитрий Константинович, вам ее не показывал?

– К сожалению, нет.

– Покажет. Обязательно. Когда станет говорить об огромном научном значении нашей работы и о трагической, нелепой случайности, вынуждающей прекратить дальнейшие исследования на самом интересном месте.

– Почему прекратить?

– Кто теперь полезет в эту бухту?

– А вы?

– Я? Избавь Бог!

– Почему?

– Потому что я не верю в трагические, нелепые случайности.

– Вы считаете, что Георгий Мистаки умер не естественной смертью? И не в результате несчастного случая? Я правильно понял?

– Я сказал, что не верю в трагические нелепые случайности.

– Не понимаю вас.

– Вам когда-нибудь приходилось бояться? Бояться, что называется, до потери пульса?

– Страха не испытывают только некоторые сумасшедшие.

– Вы меня не поймете… Да и не хотите понять.

– Я очень хочу вас правильно понять.

– Страх… Нет, это не просто страх. Я не знаю, мне показалось… Там, под водой, что-то было! И Георгий это увидел.

– На Георгия кто-то напал под водой?

– Или что-то. Мне, во всяком случае, так кажется.

– Вы его видели?

– Видел… Точнее…

– Расскажите, пожалуйста, подробно, начиная от того момента, как Георгий вошел в воду.

– Он пошел, а я остался на берегу…

– Почему все-таки вы работали по одиночке?

– Георгий так хотел.

– Почему?

– Трудно сказать… Ну, мне нездоровилось, а он и не настаивал. Есть же работа и на берегу. Скажем, заправлять акваланги.

– У вас есть компрессор?

– Да. Сейчас свой.

– А раньше?

– Брали напрокат. Георгий на себя оформлял.

– Где ваш компрессор находится?

– Там же, у грота. Метрах в десяти есть хорошая площадка, мы ее еще с моря увидели, когда только приплыли на остров.

– С Георгием был условный сигнал о помощи?

– В принципе, да. Собственно, не о помощи, а призыв. Постучать «7».

– Как постучать?

– Морзе. На дне – по камню или железке.

– А если не на дне?

– Всплыть и позвать.

– Крик можно не услышать. Так же, как и стук.

– В бухте акустика, как в театре. Любой шорох слышен.

– Допустим. Георгий сегодня подавал сигнал?

– Нет.

– Вы отходили от берега, когда он был в воде?

– Нет.

– А заправлять акваланг?

– Я не запускал компрессор.

– Второй акваланг был заправлен?

– Не знаю.

– Как же вы собирались работать, не проверив акваланг? Вы же опытный спортсмен.

– Долго, что ли? Пока Георгий… Ну, в общем, я рассчитывал успеть.

– Понятно. Георгий вам доверял?

– Что? Заправку? Но ведь это обычное дело.

– И все-таки объясните, почему вы сегодня не собирались погружаться.

– Я же говорил.

– Не помню.

– Я говорил, что боялся.

– Чего или кого вы боялись?

– Вы хотите, чтобы я сказал: «Я боялся, что на меня под водой нападет гражданин Н. и попытается меня убить».

– Мне хочется понять, чего может бояться в воде опытный аквалангист.

– Как раз этого я и не могу сказать. Не знаю. Боялся – и все.

– С вами прежде такое бывало?

– Страх перед водой? Нет. Хотя пугаться в воде приходилось.

– И никакой причины на этот раз не существовало?

– Какие там причины… Если бы знал, не боялся бы. Думаете, мне приятно это всем вам долдонить?

– Не думаю. Я, кстати, не любопытства ради сюда прибыл. Георгий…

– Кстати, я и его отговаривал.

– Что вы сказали Георгию?

– Сказал, что работать в бухте нельзя. Что там какая-то гадость…

– И что он ответил?

– Что в Черном море акул не бывает.

– Вас устроил такой ответ?

– А что я, по-вашему, мог ему сказать?

– На этом разговор и кончился?

– Нет. Георгий попросил объясниться.

– Если можно, расскажите дословно.

– Дословно не могу. В общем, он спросил, в чем дело, почему я отказываюсь работать. И еще – не заметил ли я чего-нибудь особенного в последние дни.

– Он был взволнован?

– Мы все взвинчены, разве не видно?

– Он, следовательно, тоже?

– Да… Был, пожалуй. Хотя держался.

– Что вы ему ответили?

– Сказал, что не могу – и все, что дурное предчувствие, и лучше не лезть в воду.

– А сами вы пытались понять, отчего у вас появилось это предчувствие? Может быть, во время погружений вы что-то действительно заметили?

– Лучше в этом не копаться, а то, по-моему, после этого – прямой путь в желтый домик. Посудите сами. Бухта по форме – корыто: ни трещин, ни пещер, гладкое дно, прозрачная вода, никакого течения… И тем не менее меня буквально выворачивало от страха при мысли о погружении в бухту.

– А Георгий… Ему не было страшно?

– Он же герой! Одиссей нашего времени. Если и боялся, то не подавал виду. И потом Дэ Ка нас подгонял.

– В бухте много рыбы?

– Рыбы? Там даже крабов нет. Рыба – на западном, где пещера.

– Вы утром знали, что не пойдете в воду?

– Я же говорил.

– Зачем же вы взяли гарпунное ружье?

– Я его не брал. Это Георгий.

– Выходит, он или боялся, или готовился? К чему?

– Вы правы. Он действительно готовился. Очень внимательно смотрел в воду с крутого берега бухты. Но ружье он оставил на берегу.

– К чему он готовился? Постарайтесь понять. Подумайте еще раз. Вы же единственный, кто был с ним рядом. Понимаете, как это важно?

– Я уверен только в том, что Георгий что-то задумал…

– Значит, в его поведении все-таки было что-то необычное?

– Я его знаю давно… Вел он себя как всегда, только внутренне подобрался сильнее обычного… Но я сам был в таком состоянии… Да, пожалуй, после того, как он выкопал эту Сирену…

– Что выкопал?

– Сирену. Ну, статуэтку, я же говорил. Подобные изображения называют сиренами – может, слышали или читали?

– Да. Так что же Георгий?

– Сначала, это вчера, он как ошалел. Сразу было понятно, как ему повезло. А он всегда… в общем, любил, нравилось, когда ему везло. Поставил ее на камень и смотрел, смотрел… Потом заторопился, хотел еще раз идти в воду, но я не пустил.

– Почему?

– Темнело. А у него фонарь слабый.

– После того, как нашли Сирену, кто-нибудь еще погружался в бухте?

– Да, я. Поставил буек в квадрате 27, где он ее нашел. Ну и покопал немного вокруг.

– Вы ничего не заметили тогда особенного… Необычного?..

– Необычного? Да ничего я не видел. Все как всегда. Вот только мне начали мерещиться всякие ужасы…

– Что именно?

– Чушь, в общем-то. Показалось, что берега – гладкие и крутые – начали сближаться и вот-вот меня раздавят. Мерзкое чувство: ничего не вижу – ни берегов, ни чего-либо еще, – и все равно ясно чувствую – вот-вот они сойдутся и раздавят.

– Вы рассказали об этом Георгию?

– Нет.

– Почему?

– А собственно, зачем? Берега же не могут двигаться. Значит, это что-то со мной не в порядке. И я вышел цел и невредим, тошнило только весь вечер. Нервы…

– Кстати, о нервах. Вы обращались к врачу?

– У нас нет врача. Светка училась в меде, но она по другой части.

– Я имею в виду – раньше.

– Нет. К невропатологу – нет.

– У Георгия были враги?

– Сегодня Георгий был в воде один. В смысле, что другого человека там не было.

– Почему вы не отвечаете на вопрос?

– Не хочу.

– Вы кого-то или чего-то боитесь?

– Послушайте, нельзя мерить людей на свой аршин. Может, вам это не понравится, но я скажу: у вас, сыщиков, мозги в одну сторону работают. Если труп – значит, и убийца есть, а кто? И я должен ворошить всем потроха, кого-то подставлять. А потом вы у других будете выпытывать обо мне.

– Спасибо за откровенность. Не буду вас разубеждать. По крайней мере, сейчас. И все же, были у него враги?

– Мы все друзья. Достаточно? Или перечислить поименно?

– Не стоит. Где Георгий нашел статуэтку?

– Квадрат двадцать семь. Он так сказал. Вырыл в песке – вроде как неглубоко лежала.

– Далеко от берега?

– Метров пятнадцать. Да вы же видели – там наш буек стоит.

– Что там еще было, в этом квадрате?

– Точно не могу сказать… Но, как и в других, наверное, – обломки амфор и пифосов, балластные камни…

– Почему вы начали с двадцать седьмого квадрата?

– Почему начали? Просто очередь пришла. И потом, это же не порядковый номер, а координата…

– Понимаю. А что вы находили раньше?

– Пока интересного мало, но раскапывать еще и не начинали, так, внешний осмотр, прикидка. Собирали всякую мелочь…

– Например?

– Черепки – в смысле поздняя керамика, грузила от сетей, ржавые железки, пара монет, нож с рукояткой, складной…

– Какие монеты?

– Советские – пятаки двугривенный образца шестьдесят первого года. Нож, кстати, тоже советский, завод «Метиз», город Павлово-на-Оке. Это все, что вас интересует?

– Это все меня интересует. А как была воспринята остальными эта находка?