Текст книги "Методотдел"

Автор книги: Юрий Хилимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава XXIII, описывающая внезапный временный переезд методотдела и инсайт, которому он способствовал

Однажды над Большой Ялтой пронесся мощный циклон. Настоящий тропический дождь всей своей мощью обрушился на Дворец и в конечном счете взял его своим мокрым штурмом. В результате потолок методотдела дал течь. Наш корабль – именно корабль, ведь в тот день все перевернулось с ног на голову, и можно было легко представить небо океаном, а Дворец – морским судном, – получил пробоину. Особенно сильно пострадал кабинет со стороны балкона, и не меньше – часть потолка над столами Максима Петровича и Зины. Как потом выяснилось, досталось также книгохранилищу, психологическому кабинету, а также радиорубке, где сидел Витька.

В книгохранилище капало с потолка, что представляло угрозу для книг на верхних полках. Агнесса Карловна сразу же забила тревогу, и Ванда мобилизовала всех способных стоять на стремянках и столах. Таких насчиталось всего четверо – я, Витька, Максим Петрович и Завадский. Агарев и Завадский никак не хотели спасать библиотеку, поэтому Ванде пришлось обозвать их «саботажниками» и спустить на них всех собак, что вызвало некоторые препирательства, но в итоге дало свои положительные результаты. Кроме прочего, я впервые увидел, как фырчит Завадский. Если Агарев всегда открыто говорил то, что думает, то Завадский предпочитал бурчать в сторону. Его тактика в этот раз оказалась на редкость простодушной – он не спешил помогать, надеясь, что все увидят, какой он бесполезный, и скажут ему, что его помощь не нужна. Но ему никто не сказал этого, и он обречено вместе с нами принялся спускать книги со стеллажей.

На следующий день Капралова провела инспекцию помещений. Зайдя к нам, она воскликнула:

– Нужно срочно делать ремонт!

Сказано – сделано. Вскоре во всех пострадавших кабинетах было решено провести косметический ремонт, чтобы устранить последствия ливня и заодно решить другие накопившиеся проблемы. Благодаря невероятной активности Ванды ремонт начался уже на следующей неделе. И опять же, благодаря ее активности нас приютила жилищно-коммунальная контора, поскольку свободных помещений во Дворце катастрофически не хватало.

Контора, куда переехал отдел, была на одной улице с Дворцом, через несколько домов от него. Весь путь от места до места занимал не больше десяти минут, поэтому, окончив занятия во Дворце, методисты с минимальными временными затратами добирались до своих столов.

Понятия не имею, как Ванда смогла договориться с этими людьми. Невероятно, но нам действительно отвели небольшой кабинет, где методотделу предстояло прожить около двух недель. Благо, что почти у всех были ноутбуки, поэтому в контору мы перешли налегке. Более того, сотрудники конторы оказались столь любезны, что отдали нам во временное пользование один старенький компьютер, за которым работал Агарев. Единственным напоминанием о нашей прежней жизни был Лимончик, которого я взял с собой, а аквариум с рыбками был временно завещан библиотеке.

Надо сказать, что переезд оказался совсем неплох. Отсутствие администрации под боком тотчас сказалось на всеобщем настроении. В отделе установилось какое-то таинственно-игривое настроение, похожее на то, когда внезапно отключают вечером свет и люди в своих квартирах вынуждены жаться друг к другу и произвольно шутить, забывая о ссорах, а уж если зажигают свечи, то и вовсе воцаряется эталонный уют. Безусловно, этому способствовал местный антураж, чуждый нам по определению. Здесь были длинные мрачные коридоры со стенами, выкрашенными синей краской, и старые деревянные белые двери; пахло трубами и подвалом, тут ругались матом, а слесари шли из душа в раздевалку лишь в одних полотенцах. Последнее обстоятельство особенно приводило в восторг наших девушек. Наблюдая за ними, я в очередной раз убеждался, что в мужчинах слабый пол чаще всего ищет вовсе не ум, а неотесанную брутальность. Тем более это относилось к нашим дурочкам, которые, обитая во Дворце, оказались лишенными возможности «нюхать» настоящего мужика. Зато теперь этого добра было навалом. Они заигрывали с некоторыми из них, особенно с парнем, по которому было видно, что он не пил, к тому же был хорошо сложен и даже вежлив. Меня это, к моему собственному удивлению, дико раздражало. Самому себе я внезапно открылся жутким собственником, деспотом, который желает распространить свою власть и на такую деликатную область, как взаимная симпатия подчиненных. Это все оттого, что бессознательно я не хотел довольствоваться статусом формального лидерства, но стремился к чему-то более значительному.

Прежде всего с качком флиртовала конечно же Рита. С самого утра она спешила поделиться, какие комплименты ей наговорил этот парень или какие шутки он использовал, чтобы привлечь внимание.

Таня ожидаемо вела себя скромнее, но пару раз я видел, что называется, живой интерес в ее глазах. А однажды, зайдя в кабинет, я стал свидетелем, как этот змей-искуситель помогает Тане передвигать стол ближе к свету. Они премило щебетали в пустом кабинете, и я напридумывал себе, что парочка чуть ли не целовалась, перед тем как я появился. Мне показалось, что даже самая строптивая из всех девушек отдела – Зина – при разговорах об этом красавчике густо краснела и опускала глаза.

Контора была типичной, ни чем не отличалась от других таких же. В петляющих коридорах, похожих на гигантский кишечник, свет излучали лишь редкие лампочки. Местами царил почти полный мрак, а стук захлопнувшейся двери в конце коридора долго отдавался гулким эхом по всему этажу. Невольно думалось: психиатрическая клиника или тюрьма. На счет доверия здесь тоже было не очень. Часть коридоров перекрывалась на ночь железной решетчатой дверью, на которую вешался огромный замок.

На третий день работы, не зная об этой особенности, я оказался запертым. Пьяная уборщица не удосужилась проверить, остался ли кто в кабинетах, и с чувством выполненного долга перекрыла все выходы. Звать вахтера было бесполезно – он находился в своей бендежке в другом крыле здания.

Я позвонил Пете, чтобы он вызволил меня, но, как выяснилось, тот укатил к своей новой подружке в Гурзуф. Жутко хотелось есть. Я решил, что случившееся, наверное, на пользу, что мне дается время подумать, например, о том, каким должен быть Дворец, ведь со стороны всегда виднее, а сейчас я находился именно «со стороны», в буквальном смысле этого слова. Снова выложив из сумки ежедневник, я случайно наткнулся в боковом кармане на старые наручные часы, которые когда-то нашел во Дворце. И тут я ощутил, что вот-вот должны сойтись пазлы, что вот-вот что-то прояснится, но новая волна голода увела меня в сторону шкафа, где лежали хлебцы.

И когда я жевал эти жалкие хлебцы, в моей голове проносились причудливые образы – выпуклые, как сквозь линзы, и блестящие, как начищенные восточные медные кувшины с тонкими носами. Дворец вдруг предстал некой тайной, которую необходимо было во что бы то ни стало разгадать любому, кто переступает его порог, а иначе нет смысла входить. В залах мягкий свет, и декоративные шторы в дверных проемах ласково касаются головы. Кругом замысловатые предметы из давно минувшей эпохи: музыкальные шкатулки, табакерки, громоздкие часы, фарфоровые статуэтки и механические игрушки. А потом и вовсе целая галерея автоматонов; у человека неискушенного дух захватывало от такого механического разнообразия. С каждым новым шагом сердце начинает биться все чаще, и кульминация неизбежно должна была наступить, как только ты входишь в темноту зрительного зала.

Как ни странно, но длинные угрюмые коридоры жилищно-коммунальной конторы повлияли на способность отдела к новым идеям, а может быть, сам факт переезда не только переместил нас в физическом пространстве, но и оживил приток свежих мыслей. По крайней мере я обратил внимание на то, что у нас намного интереснее стал проходить «мозговой штурм», коллеги стали высказывать довольно любопытные и самое главное – смелые предложения. Видимо, под впечатлением недавнего потопа Петя Порослев предложил концепцию Дворца как корабля, где все будет стилизовано под мотив путешествий и приключений. Зина Дрозд настаивала на активном использовании нашего сквера, где дети и педагоги смогли бы проводить занятия, как в древнегреческих гимнасиях. Рита Кайсина говорила, что детей нужно наделить большей самостоятельностью в обучении, чтобы они могли сами выбрать специализацию и конкретную тему. Было много разных идей, но во всех рассуждениях звучала мысль о том, что студии не должны существовать изолировано друг от друга – между ними должна быть какая-то ощущаемая детьми связь. Вот! Нужно было чем-то объединить все происходящее во Дворце. И тут я понял, что для этого в первую очередь следует объединиться нам – сотрудникам, найти что-то общее и интересное, договориться, начать делать одно на всех дело, стать зависимыми друг от друга в самом лучшем значении этого слова. Задача очень сложная, потому что изначально Дворец не был клубом единомышленников, здесь никто не нуждался в своем коллеге; люди привыкли жить в самоизоляции, как в условиях пандемии, но эта самоизоляция была добровольная. Да что там Дворец, в собственном отделе я не чувствовал себя в полной мере в кругу своих. Но сколько бы ни казалась невыполнимой задача, я твердо понимал, что альтернативы нет.

Мысленно я вновь и вновь обращался к тетради бывшего начальника методотдела, как к некой панацее. Мне казалось, что там непременно есть то, при помощи чего может начаться преображение Дворца. Но что толку досадовать?.. Утратив надежду найти тетрадь, я решил сам написать нечто подобное, чтобы затем воплотить изложенные на бумаге идеи. Я решил наконец высказаться, чего бы мне это ни стоило. К тому же небо благоволило нам – директор неожиданно уехал в отпуск, и у нас появилась отсрочка.

В таких мыслях меня застали утром Петя и дежурный вахтер, верно, как-то по-своему истолковавшие решимость, которую излучало мое лицо.

После моего заточения ту неделю, что мы провели в жилищно-коммунальной конторе, я помню очень смутно. Потому что сам провел ее в настоящем творческом забытьи. Думал, рисовал, писал, зачеркивал, снова писал, снова зачеркивал, опять писал… И не было видно конца этой работы. Часто казалось, все плохо, все не то, не дожато, не додумано, сыро и что я не сдюжу. Несколько раз я приходил к выводам, что не буду это обнародовать и пусть себе все идет, как и шло до этого, или же ограничусь одной из идей, что предлагали коллеги. Но проснувшись на следующее утро, я упрямо продолжал проектировать образ нового Дворца, а когда закончил работу, решил идти ва-банк. Я написал директору, что хочу защитить свой проект открыто и публично, в присутствии всего коллектива. «Хорошо. Я не возражаю», – флегматично ответил Горовиц.

Эти долгие коридоры лабиринта, то прямые, то внезапно закручивающиеся зигзагами, ведь они для того и созданы, чтобы куда-то вывести в конце концов? И ничего, что они такие мрачные, зато после все будет ярче. Бескоридорье своей обширностью может обрушить, затопить, в нем очень легко потеряться. Без этих стен куда идти? что делать? Не понятно. Другое дело – коридоры. Нет, они определенно необходимы в нужное время, особенно когда утомленная блужданием, уставшая, вымотанная мысль не может найти выход. Ей нужно помочь и вывести к свету. При этом не надо бояться, будто коридоры посягают на самостоятельность и свободу. Их основная задача выпустить, исторгнуть человека из своих недр, но никак не наоборот.

В последний день перед возвращением во Дворец из жилищно-коммунальной конторы я был преисполнен благодарности этим стенам, равно как и всему не-комфорту, что окружал нас здесь.

Глава XXIV, в которой читатель узнает об авантюрном путешествии начальника методотдела и Пети Порослева в Тбилиси

Чтобы осуществить задуманное, чтобы мой проект обрел жизнеспособность, я решил отправиться в Тбилиси, в легендарный Театр марионеток Резо Габриадзе. Никогда прежде я не был в Грузии и никогда не видел спектакли прославленного маэстро, но чувствовал, что именно там найду то, что необходимо нашему Дворцу.

Времени было катастрофически мало. К счастью, на Крым надвигались очередные праздники, а значит, у меня в резерве появились дополнительные дни. О предстоящей поездке я никому не сказал, кроме Пети, предложив ему составить мне компанию. Толком нигде не бывавший Порослев с радостью принял мое предложение, что было важно для меня, ведь он был единственным моим надежным союзником в отделе. Наш маршрут был дешев и прост. Из Ялты на автобусе мы добрались до Краснодара, откуда, опять же на автобусе, должны были поехать в Тбилиси.

Ох уж эти армяне… Именно они занимались извозом в Ереван через Тбилиси. В самую жару у краснодарской чебуречной целая толпа пассажиров два часа напрасно прождала отправления, переходя от робкого возмущения к все более и более смелому.

– Совсем дураки, – громко говорила одна носатая дама, пальцы которой были унизаны золотыми кольцами. – И даже не они, а мы, что согласились с ними ехать.

Среди ожидающих автобус преобладали армянские семьи с детьми и стариками, собирающиеся посетить родные места. Можно было предположить, что вон те веселые едут на свадьбу, а те, печальные, – на похороны, а эти – возвращаются в отпуск домой после заработков. Старикам и детям хозяева чебуречной, а по совместительству автодиспетчеры, вынесли стулья. Тут под навесом было вполне сносно, но тем не менее, как и любое затянувшееся ожидание, крайне неприятно. Впрочем, большинство стоически ожидали посадки, видимо, не в первый раз отправляясь в путешествие таким вот образом.

Наконец, к нам подъехали три микроавтобуса, по которым рассадили всех горе-пассажиров.

В нашем автобусе, помимо меня с Петей, оказались молодожены из Воронежа, старик грузин и пожилая армянка со своим пухленьким внуком лет пяти. По счастливой случайности я занял место впереди с водителем, на втором ряду разместились бабушка с внуком и молодая жена, трем оставшимся мужчинам, включая Петю, достался самый неудобный третий ряд.

Еще в Краснодаре мы поняли, что наш водитель – большой и грузный армянин – совершенно не знает дороги. Прежде чем выехать за пределы города, мы долго плутали по улицам, нарезая ненужные километры. Примерно та же ситуация повторялась и дальше. Пару раз автобус был вынужден поворачивать назад, потому что водитель выбирал не тот поворот. Ко всему прочему этот человек оказался еще и на редкость наглым. На мои ночные просьбы прикрыть окно и выключить музыку он обрушился потоком возмущений, смысл которых сводился к риторическому вопросу: «Вы же не хотите, чтобы я уснул за рулем?»

Это ночное путешествие я запомню на всю жизнь, и не потому, что было холодно в салоне и целую ночь бренчала однообразная музыка, а потому, что всю дорогу с моими попутчиками что-то случалось. Словно какие-то неведомые силы объединились с целью злоумышленничать против нашего «дилижанса». Это нагнетало ощущение преследования и даже погони.

Череда не самых приятных обстоятельств началась с маленького Арамчика, пухлые щеки и курчавые волосы которого пока еще напоминали ангелические. Вероятно, еда из чебуречной оказалась недостаточно свежей для юного желудка. Бедный ребенок вскоре после отъезда начал отчаянно проситься в туалет, а впоследствии его бабушка каждые полчаса требовала водителя остановиться.

Затем внезапно поскандалили молодожены, итогом чего явилось требование девушки:

– Остановите здесь! Я возвращаюсь обратно.

Сначала водитель проигнорировал ее призыв, но когда она гаркнула во второй раз, он свернул на обочину и остановился.

– Не слушайте, поезжайте дальше, – забормотал ее взволнованный супруг, не давая жене выйти из салона.

– Отпусти меня. Я выйду все равно…

Водитель начал ругаться по-армянски. Бабушка Арамчика, воспользовавшись остановкой, быстро вывела внука на свежий воздух. Дед-грузин залился громким смехом. Было смешно и грустно одновременно, и я не знал, чем все это закончится. Так получилось, что только мы с Петей оказались не вовлеченными в происходящее. Я обернулся на него. Уставший, он сидел в некоторой растерянности и терпеливо ждал, когда сменится картинка.

Наконец молодожены утихли. Мы снова поехали.

Однако глубокой ночью на административной границе между двумя северо-кавказскими республиками для проверки документов нас остановила полиция. Теперь уже причиной задержки стал старый грузин. Полицейскому чем-то не понравился его паспорт, и старика попросили «пройти». И снова водитель ругался по-армянски, снова бабушка Арамчика выводила внука из автобуса, снова молодожены принялись выяснять отношения, а уставший Петя все так же терпеливо ждал, когда сменится картинка.

Ступив на эти тропы, мы попали в какую-то петлю времени. В этом было что-то от мифов. И мне вдруг подумалось о нас как о сухопутных аргонавтах, ведь мы тоже направлялись в Колхиду. Все повторялось. Когда история повторяется, значит, она перестает быть частным случаем; она становится принадлежностью чего-то более общего, универсального, то есть мифологического. В этом смысле, находясь сейчас на ночной трассе, я ощущал себя не внутри автобуса, но внутри самого настоящего эпоса.

Странным образом все приключившиеся события не стали поводом для того, чтобы пассажиры начали между собой общаться: женщина разговаривала только с ребенком, молодожены – друг с другом, водитель – сам с собой, старый грузин лишь смеялся иногда, а мы с Петей вообще молчали, потому что он сидел слишком далеко от меня. Но все же случилось нечто, что заставило нас всех сблизиться.

Это произошло, когда мы остановились в придорожном кафе. Зал был очень маленький, и нам пришлось всем вместе сесть за один стол, чтобы выпить по чашке кофе.

– Ой, – вдруг вскрикнула бабушка Арамчика, раскрыв сумку, чтобы сразу расплатиться. – Кошелька нет! Украли! Украли!

– Поищи получше, а потом кричи, – недовольно отозвался водитель.

– Я тебе говорю, нету, нету… – сокрушалась женщина. – Надо полицию звать. Я села в автобус с кошельком.

Но, конечно, ни у кого из присутствующих не входило в планы оказаться задержанными на неопределенное время полицией.

– Вы хотите сказать, что кто-то из пассажиров, то есть из нас, украл ваш кошелек? – уточнил молодой муж.

– Да, именно это и хочу сказать.

Повисла пауза.

– Это очень серьезное обвинение, – сказал я. – У вас должны быть какие-то основания…

– Основание такое, что я села в автобус с кошельком, а сейчас его нет.

– Разве сумка не была всегда при вас? – спросил Петя.

– Пару раз я выходила с Арамчиком без нее… Если вор сейчас не сознается и не отдаст деньги, я буду звонить в полицию. Обещаю, что если отдадите, то никаких последствий не будет. Даю слово! Только отдайте мне мое.

На глаза женщины навернулись слезы, губы и голос дрожали. Она схватила телефон, демонстрируя всем, что полна решимости привести угрозу в действие.

Все молчали. Мне было очевидно, что из присутствующих никто не совершал этого преступления.

– Послушайте, – начал я, – я и мой друг все время находились в автобусе. Я не видел, чтобы кто-то трогал вашу сумку. Петя, что скажешь ты?

– Да, я тоже ничего такого не видел. Я ведь сижу на заднем сиденье и наверняка заметил бы.

– А может, вы сами и стащили? – подозрительно бросила нам пострадавшая.

Я развел руками и покачал головой.

– Или ты? – бабушка Арамчика показала на молодую жену. – Ведь ты сидишь рядом с нами…

Та залилась пунцовой краской.

– Во-первых, вы мне не «тыкайте». А во-вторых, у меня и без вашего кошелька проблем хватает. Зря я все же дала себя уговорить продолжить поездку.

– Слушай, никто не брал твоих вещей, – вмешался грузин. – Сама потеряла или забыла, куда положила. Иди поищи как следует в другой сумке.

– Я достану твой чемодан, – предложил водитель. – Нам уже пора ехать вообще-то.

Старик оказался прав. Кошелек был найден в чемодане. Бабушка Арамчика скупо извинилась перед нами и оплатила общий счет в кафе.

Несмотря на неприятный инцидент, к границе мы приехали сплоченные. Наш маленький отряд прошел проверку, среди нас никто не оказался вором. Стояла глубокая ночь, и мы весело болтали в очереди. Старик травил байки, а бабушка Арамчика и молодая жена так заразительно смеялись, что пограничники сделали замечание нашей почти подружившейся компании.

Оказавшись в Грузии, все пассажиры быстро заснули. Я открыл глаза, когда начинало светать и уже можно было разглядеть величественные пейзажи, открывающиеся со всех сторон Военно-Грузинской дороги. Нас встречали заснеженные горы и восходящее солнце – и ни души. В миг куда-то рассосались все машины с пограничного пункта, мы ехали по дороге почти одни. Было тихо и торжественно. Желание спать еще не оставило меня полностью, поэтому я периодически проваливался в дрему. Как мигающий светофор, то включался, то гас. Из-за этого увиденное в мире грез и увиденное за окном слипалось в общую сюрреалистическую историю, и теперь наше путешествие еще больше походило на миф. Мы петляли серпантином между диких гор, покрытых снегом, и казалось, что были последними выжившими из рода человеческого. В этот ранний час все встречающиеся у дороги отели и кафе выглядели давно покинутыми людьми. Это было великолепно, по-настоящему катарсически, как из постапокалиптического фильма. Нет, мои попутчики вряд ли понимали, в какое они попали действо. Но что-то особое все же, должно быть, проникло в их предрассветную дрему, поскольку лица спящих в этот момент выглядели необыкновенно одухотворенными. Жаль, они не могли видеть самих себя.

А внизу – сочная зелень холмов и пронзительная голубизна реки.

Мы как-то быстро доехали до Тбилиси, и наш «дилижанс» распался. Собственно, дальше, в Ереван, поехали лишь Арамчик со своей бабушкой, остальные пассажиры вышли в разных частях города.

Словно продолжением нашей дорожной эпопеи стал спектакль «Рамона» в Театре марионеток Резо Габриадзе. И там тоже была тема дороги – такая же торжественная и трагикомичная, как и наше путешествие, затягивающая, как тот серпантин, по которому мы петляли в горах.

На представлении было таинство, была загадка, то, что невероятно трогало и смешило. Это было цельно. Это полностью поглощало, и хотелось еще и еще.

И я захотел похожего эффекта для нашего Дворца. Только так он смог бы стать чем-то большим, чем просто Центр дополнительного образования.

Я понял, что нам нужен сюжет или сюжеты, в которые были бы красиво вписаны наши программы. Ведь Дворец – что это, как не шкатулка, ларец, табакерка, где хранятся самые невероятные истории. И у нас было все, чтобы эти истории ожили. У нас был театр, была библиотека, были музеи, студии. Само здание Дворца было пропитано историей, и его стены многое могли рассказать. Я чувствовал, что это желание превращения сильно объединяет нас с прежним начальником методотдела. Более того, странным образом я ощущал на себе обязательство завершить то, что, как мне казалось, хотел осуществить он. Это было сродни тому, как будто бы я лично пообещал ему – своему другу – это сделать.