Текст книги "БУПШ действует!"

Автор книги: Юрий Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Разговор на базаре

Люблю базары, особенно летом. Они всегда такие веселые и яркие: тут тебе и красные помидоры, и темно-зеленые огурцы, и золотистый лук. Просто глаза разбегаются! И народ кругом шумит, галдит, торгуется – здесь даже запросто потеряться можно.

Мы с Люсей шли, не отставая друг от друга, – она впереди, я следом, – прошивали толпу, как иголка с ниткой. Люся уверенно вела меня за собой, пока мы не оказались около рядов, где продают фрукты. И тут я увидел Бориса. Он стоял рядом с Родионом. Перед ними были весы и апельсины – такие же крупные, оранжевые, какие он выкидывал нам тогда из чемодана.

С Родионом как раз расплачивалась какая-то женщина, а Борис снимал гири. Значит, Вика оказалась права – он вовсю помогал спекулянту. Люся сказала:

– Надо договорить с ним.

Я тоже кивнул, хотя и не знал, о чем говорить. Я и на базар пошел только затем, чтобы доказать Вике, что она ошиблась, что Бориса здесь нет.

Все-таки я позвал его. Дядька Родион заметил меня и сердито покосился, а когда Борис подошел к нам, все время поглядывал в нашу сторону. Когда Борис подошел к нам, Люся сказала:

– Борис, ты не думай. Мы хотим по-хорошему. Жигалова и Цыпкин тогда нехорошо говорили. Ведь правда? – обратилась она ко мне за поддержкой.

Я сразу кивнул, но Борис скривил губы:

– А мне плевать.

– Ну почему ты так? – заволновалась Люся.

– Плевать! – еще резче оборвал Борис. – Не убудет меня от ваших разговоров.

– При чем же мы? – обиделся я. – Сказано тебе, мы хотим, чтобы ты был с нами. Верно? – повернулся я в свою очередь к Люсе.

Но Борис опять скривил губы:

– Мне и здесь хорошо.

Люся посмотрела вокруг:

– Да что же тут хорошего?

И я вдруг увидел: ничего хорошего на базаре нет – душно, пыльно, шумно.

– Брось ты все это! – кивнул я Борису на столики с апельсинами.

– А деньги не пахнут! – неожиданно невпопад ответил он. – И купля-продажа – не кража. Зато сам себе хозяин: гроши имеешь – нигде не пропадешь! – Он молол какую-то чепуху.

– Лучше пойдем с нами на реку, – позвал я. – Скоро адмиральский корвет испытывать будем. Завтра или послезавтра. Гошка уже и паруса поставил.

Я думал, что хоть это заинтересует Бориса – как-никак, а модель они с Адмиралом начинали мастерить вместе. Борис в самом деле оживился, даже переспросил:

– Готов корвет? – Но помрачнел и махнул рукой. – Ладно, топайте. Работать надо.

Я усмехнулся – тоже мне работка: гирьки подкидывать. Люся стояла словно пришибленная, ничего не говорила: смотрела, как Борис становится рядом с Родионом. Было ясно – его не упросишь уйти с нами. Что поделаешь, если человек сам не хочет? Ему, видите ли, здесь лучше.

Я потянул Люсю за рукав. Мы выбрались из горячей базарной толкучки на улицу. Пекло солнце. Я захотел пить и встал в очередь за газировкой. Люся тихонько пошла вперед. Я догнал ее уже на третьем углу. Взглянув на меня, она вздохнула:

– Это очень плохо, что он там остался. – Я кивнул. Но Люся опять горячо заговорила: – Нет, ты даже не представляешь, как это плохо! Ведь он сам спекулянтом заделывается.

Я засмеялся:

– Ну уж сказанула! Поторгует, и все. Купля-продажа – не кража.

– Вот-вот, – прицепилась Люся. – И ты заговорил Родионовыми словами.

– Какими это Родионовыми?

– А думаешь, Борис сам сообразил: «Деньги не пахнут!», «Сам хозяин»? Это на него Родион влияет.

– Да ну, – возразил я, хотя и не очень уверенно. А может, и вправду влияет?…

Драка на берегу

Сегодня днем мы пошли на реку – испытывать адмиральский корвет. Римма работала, поэтому попросила Люсину бабушку сопровождать нас. Бабушка еще ни разу не видела здешней реки и согласилась с удовольствием. А еще с нами пошел Славка Криворотый.

Вообще-то Славка никакой не криворотый, даже наоборот – на лицо ничего, ежик на голове. У него есть новая радиола, и все старшие ребята ходят к нему крутить пластинки. А еще у него есть дед-таежник. И Славка сам здорово стреляет. Вот он и взял свою малокалиберку и пульки. Его попросил Тима. Тима сказал, что мы можем поучиться на пустынном берегу стрелять, а когда достанем много пуль, то устроим настоящие соревнования в лесу.

Но главное, конечно, было испытание адмиральского корвета. Адмирал шел впереди всех, прижимая модель обеими руками к груди, словно это был шоколадный торт.

Корабль всем очень нравился. Под солнцем ослепительно блестели белые паруса, поднятые на трех мачтах. И палуба, покрашенная масляной краской, тоже блестела. Грозно торчали в квадратиках амбразур жерла пушек. Корвет – это старинный военный парусник. Назар Цыпкин сначала даже раскритиковал:

– Кто же делает корвет с мотором? – Но с ним заспорили, и он согласился: – Мне-то что! Пускай хоть с атомным реактором.

Мы поехали до водной станции на трамвае, но сошли на остановку ближе, чтобы спуститься к воде там, где поменьше людей.

Солнце жгло, в глазах рябило. Со стороны городского пляжа доносились смех и плесканье. А здесь было тихо, пахло дегтем. На спокойной воде шевелились лодки, привязанные цепями к рельсам, вбитым в землю. Берег здесь каменистый, поэтому купальщиков нет, зато много лодок. Мост через реку – в другом конце города. А здесь, кому надо на ту сторону, берутся за весла.

Мы с криками бросились к берегу, к лодкам, чтобы занять места поудобнее. Лодки закачались под нашими ногами, заплясали, выгоняя из-под себя большие волны.

Гошка-Адмирал уже возился с корветом, стоя по колено в воде. Около него толпились ребята. Впереди всех – Вика Жигалова с тетрадкой и карандашом в руках, она решила записывать, какая будет скорость по течению и против течения. Люсина бабушка села на нос самой большой лодки и тоже смотрела на Гошку.

Ветра не было, корвет под парусами идти не мог, а мотор почему-то не заводился. Адмирал нервничал, а мы шумели, смеялись и брызгались водой. Вдруг Рудимчик крикнул: «Глядите!» К нам подплывала голубая лодка с надписью «Чайка». На веслах сидел парень в черной рубашке. Он повернул голову, и мы увидели – Борис!

А он так и впился глазами в Гошкин корвет.

– Куда едешь? – закричала Вика.

Борис с силой рассек веслом воду. Лодка вильнула. А он все смотрел на модель, не отрываясь. И я понял: он все-таки не мог пропустить испытания парусника с мотором. Должно быть, и тезка мой понял это. Он крикнул:

– Смотри, Борис! – и поднял корвет повыше.

Но Борис не отозвался. Молча вогнал он свою «Чайку» между лодками, с шипением врезался в гальку и спрыгнул в воду. Он был босиком, в брюках, засученных до колен. Он начал затаскивать лодку на берег. В это время откуда-то сверху послышался певучий женский голос:

– Погодь, голубчик, погодь! – С крутого обрыва на берег плюхнулась, смешно растопырив локти, толстая тетка в желтой кофте с белым узелком в руках. Она подбежала прямо к Борису. – Ох, поспела, никак! – начала она радостно. – Перевези, голубчик, в Заречье. В больницу к дочке опаздываю. Вкруговую на автобусе не поспею. Будь ласков. – Она была уверена, что ей не откажут в просьбе, потому что сразу поставила в лодку узелок и сама полезла через борт.

Но Борис крикнул:

– Куда? А ну! – И стал вытаскивать из уключин весла.

Тетка опять певуче запросила:

– Да перевези, голубчик. Я заплачу. Только скажи, сколько надо.

– Мильон надо! – отрезал Борис.

– Что ты! – всерьез всплеснула тетка руками. – Ты уж как другие.

– А другие на пол-литра берут! – опять огрызнулся Борис.

Я не верил своим ушам: да он ли это? Наш Главнокомандующий! «На пол-литра». Мне захотелось крикнуть: «Не дури, Борька! Ты совсем не такой. Ну, помоги тетке, перевези ее!» И все, наверное, подумали так же, даже девочки, – сразу несколько человек метнулось за Борисом, когда он уже зашагал прочь от воды.

– Стой! Ну, что ты, в самом деле. Трудно тебе?

Назар ухватился за весло:

– Не хочешь сам, давай мы!

Борис дернулся:

– Отойди! Не твоя лодка.

Назар засмеялся:

– Смотри, какой собственник объявился.

И в ту же секунду – не успели мы опомниться! – полетел на землю, болтая ногами. Девочки завизжали, шарахнулись назад. Назар хотел сразу подняться, но, застонав, повалился на бок, зажимая обеими руками правую ногу. Между пальцами у него просочилась кровь. Падая, он поранился об острые камни. К Борису подскочил Славка – как был, с ружьем в руках.

– Ты что? – грозно спросил он.

– А что пристаете? – ответил Борис.

– Тебя же просят…

– А я не обязан.

– «Обязан», «не обязан», – передразнил Славка и тоже ухватился за весло. – А ну, давай.

Но Борис пихнул и его. Тогда Славка размахнулся, и – раз! – Борис сам оказался на земле, но подпрыгнул легко, как мячик, и вцепился в Славку. Ружье полетело в одну сторону, весла – в другую. Девчонки опять завизжали, тетка заахала, а Люсина бабушка закричала – лодка под ней так и заходила ходуном:

– Прекратите немедленно!

Мы кинулись разнимать дерущихся, но это было не просто сделать. Славка по силе не уступал Борису, и они катались по земле, как дикие леопарды. Мы не знали, с какого бока подобраться. Гошка-Адмирал бегал возле них с корветом в руках и от растерянности кричал только одно слово: «Борька! Борька!»

Борис наконец поднялся и стал отпихивать от себя всех, мотая головой. Он, должно быть, ничего не видел вокруг, потому что неожиданно влепил такую затрещину Адмиралу, что тот полетел кубарем, роняя перед собой корвет. С хрустом, зарываясь в гальку, переломились мачты.

– Ой, что сделали! – закричала Маша-Рева.

И этот ее крик словно привел всех в чувство – мы замерли, глядя на дрожащие Гошкины руки, – он поднимал с земли исковерканную модель – с измятыми грязными парусами, бесславно погибшую не в морском бою, а на суше…

– Видишь? Нет, ты видишь? – чуть не плача, показывал Борису Рудимчик.

Славка Криворотый, тяжело дыша, стоял в нескольких шагах. Тут же оказалась рассерженная Люсина бабушка.

– Как вам не стыдно!

Она говорила всем, но и ребята и девочки, опять сомкнувшись в тесный круг, смотрели только на Бориса. Вика твердила:

– Вот он какой, вот он какой.

И Люся тоже глядела на Бориса – только молча.

Борис покосился на сломанную модель, потянулся, словно хотел взять ее, но не взял, а, наоборот, крикнул: «Так вам и надо!» И подняв с земли весла, быстро пошел от нас.

Конечно, если бы рядом не было Люсиной бабушки, он так просто не ушел бы, потому что ребята на него разозлились за все сразу – и за тетку, и за Назара, и за модель – и свободно могли бы навалиться сообща и всыпать ему как полагается.

Но тут была бабушка…

Что было потом

Я даже не знаю, как описывать дальше, потому что потом случилось такое, чего я совсем не ожидал.

С реки мы, конечно, ушли расстроенные. Гошка-Адмирал бережно нес остатки корвета. Из Славкиного ружья так и не попалили.

Что мы тогда сделали, так это все же переправили тетку в желтой кофте на ту сторону. Люся и Славка сбегали к домикам у берега и разыскали хозяев одной из лодок. Хозяева сами не поехали, а дали нам весла и ключ. Славка, Гошка овраженский и я перевезли тетку.

Она уж так благодарила нас, благодарила всю дорогу, пока плыли через реку, и, когда вылезли на том берегу, совала деньги, но мы, конечно, не взяли. Тогда она вынула из своего узелка по конфетине в бумажке.

Ребята ждали нас на прежнем месте и все еще шумели – не могли успокоиться из-за Бориса. Все возмущались его поведением, и Люсина бабушка тоже.

А я смотрел на Люсю и почему-то, как и она, молчал. Защищать Бориса было немыслимо. То, что он сделал, казалось просто невероятным. Ну хорошо, он мог быть злым на нас. Но при чем здесь чужая тетка? Как не помочь ей? Я понял теперь, что Люся не зря беспокоилась – с Борисом происходило что-то нехорошее. И все-таки не верилось, будто он стал совсем плохой.

Когда мы проходили мимо Черданихиной развалюшки, мне представилось, что в ней сейчас одиноко сидит Борис. Смотрит в низенькое окошко и боится выйти на улицу. Ведь он понимает, что здорово сорвался. И, может, хотел бы все изменить, да не знает, как это сделать. И ему самому теперь очень тошно.

Но я об этом никому не сказал.

Рядом со мной шел Назар. Вернее, мы с Сашуней вели его под руки – идти он не мог, нога у него раздулась, как резиновая. Да Назару про Бориса и нельзя было ничего сказать, – он, наверное, не стал бы и слушать.

А Люся была далеко от меня и скоро вовсе исчезла вместе с бабушкой. Ушел и Сашуня, когда мы довели Назара Цыпкина до калитки; тут он запрыгал самостоятельно на одной левой, как Гошкин отец, если без костылей.

Короче, все разбрелись, и я остался один. Я сам не помню, как подошел к Черданихиной халупе и постучал в ворота. Мне никто не ответил. Тогда я осторожно заглянул. Собаки нигде не было. Я вошел во двор. Потом в дом.

В доме я еще не бывал ни разу. Сначала шла маленькая кухонька – темная, с одним окном. На столе валялась гора посуды – кастрюльки и миски. Пахло чем-то кислым. Я тихонько позвал:

– Борька.

Мне опять никто не ответил, и я попятился назад, думая, что никого нет, но в это время из комнаты донеслись какие-то непонятные звуки. Словно кто-то задыхался и хватал ртом воздух. Я заглянул и увидел: за столом, ко мне спиной, сидел Борис. Голову уронил на руки. Плечи дергаются. Плачет? Я растерянно прошептал:

– Борька…

Он услышал мой шепот и сразу затих. И некоторое время сидел так, не поднимаясь. И тут я увидел, что на столе стоит бутылка с водкой. Не полная. И четыре стакана. И разбросаны карты. Кругом окурки.

– Тасуй, тасуй! – послышался сбоку хриплый голос.

В углу на кровати, поверх лохматого синего одеяла, неудобно завалившись на спину, спал дядька Родион. Ноги его в сапогах свисали на пол. Он бормотал во сне. Борис тем временем встал.

– Чего тебе тут надо? – спросил он сердито. И вдруг схватил со стола бутылку, сунул мне. – На, на!

Я растерялся и взял. А он захохотал. Я понял, что он нарочно хорохорится – смех у него был деланный, неестественный. Он подскочил ко мне и закривлялся:

– Что? Не хочешь? А у нас это запросто! – И распахнул дверцу шкафчика: там на полках стояло в ряд еще несколько нераспечатанных бутылок. – Видал? Пей, не жалей. Хлопочи, банк мечи! Не жизнь, а малина! А на вас на всех, – заговорил он опять очень зло, – мне плевать! Ненавижу всех. И тетку, и корвет ваш поганый, всех на свете! Без вас проживу! Были бы гроши в кармане…

Мне стало страшно. Я шел к нему, думая, что он раскаивается, а он ругал всех подряд, словно и вправду все на свете были ему враги и оставалось ему только торговать на базаре, чтобы были в кармане деньги, а больше его уже ничто не интересовало. Значит, и на самом деле не так уж это пустяково и безобидно – стоять где-нибудь за прилавком и подкладывать на весы гирьки… Значит, и на самом деле влияет на него дядька Родион, спекулянт и пьяница, и, чего доброго, еще научится Борька вместе с ним не только торговать, но и играть в карты и пить водку… И я закричал во все горло, забыв о спящем Родионе, желая только одного – переспорить сейчас Борьку, чтобы он не думал так плохо:

– Врешь ты! Все равно врешь! – И толкнул его со всего размаха. Он не ожидал этого и полетел к стенке и выругался. А я выскочил во двор.

Только сейчас я заметил, что бутылка все еще у меня в руках, и трахнул ею о какой-то угол. Брызнули осколки, завоняло спиртом. Я схватил камень и с остервенением ударил по стеклам, как будто они были во всем виноваты. Я готов был сам реветь, реветь от обиды и злости на Бориса и самого себя за то, что опять не сумел поговорить с ним по-хорошему, по-человечески. И ничего не доказал ему, ничего не изменил в его трудной жизни.

Говорить или нет?

И вот я не знаю, что теперь делать.

Говорить ребятам про Бориса или нет? Они и так сердиты на него, а если еще услышат, как он кричал, что плюет на всех и всех ненавидит, то разозлятся еще больше.

Солнце сверкает веселее обычного. Или мне просто так кажется: сегодня воскресенье, а по воскресеньям у нас дома всегда празднично. Отец не уходит спозаранок на завод. Мама хлопочет около печки, и в доме вкусно пахнет. Леха в одной майке и трусиках наглаживает себе брюки – собирается опять на свидание. У него «кто-то появился», как сказал по секрету отцу наш дед.

Дед теперь подкапывается под Леху: закончил читать книгу о воспитании подростков и начал другую – про любовь и дружбу. И пристает уже не ко мне, а к брату. Недавно спросил, как Леха влюбился: с первого взгляда или не с первого.

– С последнего, дедусь, – ответил Леха.

– С последнего разводятся, – сказал дед.

Леха засмеялся:

– Чего же спрашиваешь? Сам все знаешь, как профессор.

– Теории не хватает, – шутливо вздохнул дед.

Сегодня они тоже начали перешучиваться, но отец, водя бритвой по намыленной щеке, сказал деду:

– Не тяни, папаша, а то как бы не опоздать.

Они собираются к родне за город – надо ехать на электричке, вот и торопятся.

Я тоже мог бы поехать с ними, но у меня культпоход в кино. Мне уже дали на билет деньги. Только и в кино неохота: увидишь ребят, а что скажешь им про Бориса? Или промолчать? Вот и не знаю…

Сижу на своем пыльном чердаке – залез на минутку, пока в доме утренняя кутерьма и меня не хватились до завтрака. А что, если уехать к родне?

Стоп! Зовет мама. Пирожки готовы…

Что же делать: в кино или к родне?

В гостях у Назара

Пишу поздно вечером. Уже горит электричество. Дома никого нет – родители с дедом еще не вернулись, Леха на свидании, и я притащил дневник с чердака.

Все-таки я не поехал к родне, а пошел в кино. И очень хорошо сделал. Во-первых, мы вовсе не ходили в кино. Во-вторых, Люся раскрыла тайну Бориса… В-третьих, Жигалова поссорилась с Люсей. Вернее, это случилось во-первых.

Когда я утром после завтрака пришел в БУПШ, там собрались почти все ребята. И с ними Римма. Не было только Люси. Ну а Назар лежал дома покалеченный – его не ждали.

Мы хотели посмотреть «Приключения Гекльберри Финна». В кинотеатре нас должны встретить Тима и Серега.

Про Бориса никто ничего не говорил, и я развеселился.

Солнце продолжало светить празднично. Ребята нарядные, в белых рубашках, в красных галстуках. А Люся… Я даже не нахожу слов, чтобы описать, какая она была сегодня. Вроде бы все у нее так же, как у других. Но когда она прибежала, я уже не мог смотреть никуда в сторону. А сразу подошел и встал рядом.

Вика объявила: «Можно идти». Но Люся сказала:

– Подождите. Вы знаете, у Назара Цыпкина сегодня день рождения.

– Ну и что? – спросила Вика.

– А он сидит дома один. И я предлагаю, – Люся оглядела всех нас, – не идти в кино, а идти к нему.

– Что? – удивился овраженский Гошка. – Не идти в кино?

– Кольцова опять выдумывает, – насмешливо воскликнула Вика. – Только, к твоему сведению, по нашему плану сегодня как раз культпоход, а не Назар Цыпкин.

– Цыпкин не по плану, это верно. Но что плохого, если мы навестим его и поздравим?

Я подумал, что Назар здорово обрадуется, и крикнул:

– Правильно Люся говорит! К Назару!

Вика отмахнулась.

– Ты и Цыпкин с одной парты, поэтому молчи. А мы не будем ломать свой план.

– Девочки, а можно ведь так, – предложила Маша-Рева. – Сначала в кино, а потом к Цыпкину.

– Но тогда у нас не останется денег на подарок, – ответила Люся.

– А ты хочешь еще и с подарком? – спросил овраженский Гошка.

– А что? – вдруг обрадовался Рудимчик. – Купим фонарь.

– Какой фонарь? – спросил я.

– Красный. Для фотографии.

– Фонарь у него есть, – сказал овраженский Гошка. – Лучше альбом для снимков.

– Не альбом, а бумагу, – предложил Сашуня. – Для летописи.

– Нет, вы посмотрите! – Вика всплеснула руками. – Они уже выбирают подарок. А кино?

– Успеем, – сказал Рудимчик.

И овраженский Гошка подтвердил:

– Не пропадут без нас «Приключения».

Тогда Вика взорвалась и накинулась на Люсю:

– Это ты все мутишь! Тебе вместо меня командовать хочется?

– Да ты что? – удивилась Люся.

Все увидели, что Вика зря напала на Люсю. Римма даже сказала:

– Успокойся, Жигалова. Что тебе охота ссориться? Кольцова придумала очень хорошо. И мы пойдем сейчас, конечно, не в кино, а к товарищу.

Я слушал вожатую и улыбался. Ведь когда-то Римма, можно сказать, во всем брала пример с Вики, а теперь…

– Видал? – хлопнул я ладошкой по голове стоящего рядом Рудимчика и засмеялся.

Он подскочил от неожиданности.

– Ты чего?

Я не стал объяснять. Да мы уже и пошли к Цыпкину… Нет, сначала мы сходили в магазин и купили подарок. Для всех нас места около прилавка не нашлось. Поэтому мальчишки остановились у окон, а на прилавок навалились девочки с вожатой. И впереди всех Вика: она с таким воодушевлением выбирала подарок, как будто всю жизнь мечтала сходить к Цыпкину на день рождения.

А купили не бумагу, и не альбом, и не красный фонарь, а черную авторучку.

– Пусть пишет летопись! – сказала Жигалова.

– И слова для гимна, – добавил Сашуня.

К этому времени вернулись овраженский Гошка и Рудимчик, которые бегали предупреждать Тиму и Серегу, что мы не пойдем в кино. Тима и Серега сказали, что придут в БУПШ попозже.

Нас набралось столько, что Римма забеспокоилась: как же мы влезем к Цыпкину? В магазине и то было тесно. Но – удивительное дело! У Назара в доме мы поместились все. Как затолкались туда, я даже не представляю. Первая вошла вожатая. За ней, конечно, Вика, потом Люся. За ней проскользнул я, оттеснив плечом Сашуню и Машу-Реву. В кухне нас встретила Назарова мама – вся в кудряшках. Она улыбалась и говорила: «Проходите». А в комнате встречал Назаров папа – высокий и в очках, только не таких, как у Тимы, а без ободков. Он тоже улыбался, но говорил уже не «проходите», а «садитесь». Сам Назар не встречал: он срочно переодевался в другой комнате, потому что мы застали его врасплох, не в «парадном костюме», как объяснил папа.

Назар вышел к Нам, слегка подпрыгивая, чистый, в новеньких брюках и курточке. И сразу брякнул: «Ого, сколько вас!» – словно не обрадовался, а испугался. И взгляд у него был растерянный, потому что ребята все лезли и лезли, как в трамвай.

Наконец в дверях появилась Назарова мама – за ней уже никого не было. В руках она держала огромный букет гладиолусов. Она поставила их на стол в вазочку, и в комнате сразу стало еще красивее. Это очень хорошо, что кто-то сообразил прихватить с собой цветы.

– Как дела с ногой? – важно спросил овраженский Гошка у Назара. Он оказался близко от именинника и поэтому решил первый затеять разговор.

Назар подрыгал ногой.

– Ничего. Могу хоть сейчас на улицу.

– Не торопись, – возразила ему мама. И, вынув из буфета тарелку с поджаристым печеньем, поставила ее тоже на стол. – Берите.

Все захрустели печенюшками.

А Вика встала и передала Назару авторучку. Мы захлопали, а Сашуня сказал:

– Может, теперь хоть песню напишешь. Назар засмеялся:

– А я уже написал. Хотите послушать? – И он прочитал стихи, которые сочинил для бупшинского гимна.

Я не запомнил их наизусть, а говорится в них о нашей улице – какая она красивая и зеленая, а будет еще лучше, потому что мы на ней хозяева. Я запомнил только две строчки из припева.

 
Мы хорошие хозяева
На улице своей!
 

Назаров папа сказал:

– Получается, вроде сами себя расхваливаете: мы хорошие.

Назар ответил:

– Нет, папа. Это не в том смысле – хорошие или плохие, а понимаешь – заботливые. Вот как говорят: он хороший хозяин.

– Все равно, сын. Оттенок оценочный.

Назар схватил свою новую ручку, которую мы ему только что подарили:

– А как исправить?

– Не трогай сейчас, – раздался вдруг старческий голос, и мы увидели, что в дверях стоит бабушка Назара, низенькая и тоже в очках. – Подумай лучше на досуге, не торопись.

– Ладно, – согласился Назар.

А я подумал: «Хорошо ему так сочинять, когда все взрослые в доме помогают».

– Давайте споем, – предложил Сашуня и сел за пианино.

Назар начал напевать, потом к нему присоединились девочки и даже некоторые ребята. И впервые в жизни громко зазвучал в Назаровом доме бупшинский гимн.

Потом Назар вывалил на стол снимки, приготовленные для фотолетописи, и мы их смотрели. Он интересно сообразил. Нашел в альбомах у людей, к которым ходил, старые фотографии. На них снята Овраженская улица, какой она была лет десять назад, а то и тридцать. Пустырь и больше ничего, даже не верится. Назар переснял эти фотографии. А рядом поместил новые – какая улица сегодня. Смотри и сравнивай!

Все стали хвалить Назара.

– Нам пора, ребята. Спасибо за гостеприимство, – сказала Римма, вставая.

– Сидите еще, – заговорили все Цыпкины.

Но мы стали прощаться и выталкиваться по очереди из комнаты.

Назар, прихрамывая, вышел за всеми, чтобы проводить.

Я остался один. Мне еще хотелось поговорить с Назаром, рассказать о Борисе. Но Назар вспомнил, что у него голодные рыбки в аквариуме, и мы стали их кормить.

И вдруг из кухни послышался голос Назаровой мамы:

– Назик, встречай.

– Кто это еще? – удивился он и запрыгал к двери.

Я выглянул из-за его спины: в комнате, где только что сидели ребята, стояла Люся. Она была растрепанная и красная и тяжело дышала.

– Ой, ребята, – воскликнула она и села на стул. Мы, ничего не понимая, остановились около нее и ждали, когда она придет в себя. А она отдышалась и снова ойкнула:

– Ой, что я вам скажу сейчас про Бориса…