Текст книги "БУПШ действует!"

Автор книги: Юрий Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Гараж оборудуется!!!

Прошло еще три дня. Мама недовольна. Дед злится – некому задавать вопросы. А я с утра убегаю. И – до ночи. В гараже дел по горло. Писать совсем некогда!!!

Великое событие

Сегодня, двадцать девятого июня, в четырнадцать часов тридцать минут по московскому времени в жизни Овраженской улицы произошло великое событие: родился БУПШ.

До четырнадцати часов тридцати минут никто на свете не знал, что такое БУПШ.

Но пришел Тима со своим рыжим другом Серегой…

Тима не был у нас с того самого дня, когда мы подписали договор с девчонками. Каждый день приходила одна Римма. С ней мы и оборудовали гараж под пионерский пост. Работали до упаду – чистили, скребли, строгали, прибивали полочки, даже прорезали окно: Демьяныч разрешил.

Борькин трон – красное кресло – и то починили. Теперь сидеть на нем можно безбоязненно – пружины не пуляют вверх, как ракеты.

Помогала нам и Викина мать, тетя Варя. Она приехала на полуторке, привезла доски для пола и две тяжелые банки с коричневой и голубой краской, а потом проверяла, как мы красим.

И вот стоит гараж, словно нарисованный на картиночке, с застекленным окном, со штилем у входа – на этом шпиле будет висеть красный флаг. А пол блестит покрашенный, и ворота тоже. Мы еще внутрь не входим. Караулим, когда высохнет.

Когда появились Тима и Серега, мы тоже сидели около гаража. Сидели и ждали Бориса.

Дело в том, что Римма сказала:

– Теперь будем составлять план. Место подготовлено, пора развертывать основную работу.

Вика-Жига поддакнула:

– Да, да. Сделаем календарный план на все каникулы. И распределим обязанности. А план вывесим на видном месте. План нужно строго соблюдать. Что наметим, то и должны выполнить.

Она говорила так, будто все на свете знала. А Римма с ней соглашалась. Я сразу заметил, что, когда речь заходит о пионерских делах, вожатая во всем слушается Жигалову. Вика-Жига указывает важным тоном. Ну а мы молчим – у нас никто ничего не спрашивает.

Сейчас Вика вдруг заявила:

– План подпишу я как начальник штаба.

Но тут мы, все мальчишки, кроме Назара Цыпкина, закричали:

– А почему только ты? А Борис? Он тоже должен подписать.

– Бориса же нет, – ответила Вика.

Его и вправду в тот момент с нами не было. Как раз все отстающие писали в школе последний диктант, по которому выяснится, кто перейдет в следующий класс, а кто окончательно останется на второй год. Вот и Борис писал, диктант. Но скоро должен был прийти. Поэтому мы закричали еще сильнее:

– Будет Борис! Подождем. Вожатая согласилась:

– Ладно, подождем.

Мы расселись около гаража на чурбаках и стали разговаривать.

В это время как раз пришли Тима и Серега.

Серегу никто из нас еще не видел. Он оказался, как Сашуня, толстый, только не белобрысый, а очень рыжий, ну просто огненный. Длинные волосы на голове у него колыхались, как пламя у костра. А сам Серега какой-то чудной – ленивый не ленивый, но очень медлительный – шел вразвалочку и молча улыбался. В руках у него – вернее, под мышкой – был футбольный мяч. И Тима объяснил, что его друг пришел тренировать нас.

Мы, конечно, закричали «ура!» и потянулись за мячом, готовые бежать наперегонки, но Тима остановил нас, ткнув себя в переносицу, в очки:

– Посмотрим сначала, что вы тут настроили. – Он потрогал у входа краску на полу, подергал за раму и похвалил: – Молодцы. – Потом спросил, снимая очки: – Ну, а что дальше делать намерены? – Он спросил у всех, но посмотрел с улыбкой на Римму.

И она тоже улыбнулась:

– Дальше, товарищ комсорг, пост начнет действовать. Вот наметим план. Календарный. На все каникулы. И распределим обязанности. И вывесим его на видном месте…

Я невольно переглянулся с овраженским тезкой: вожатая точка в точку повторяла Викины слова.

Тима засмеялся. Я подумал, что он тоже заметил, как Римма повторяет чужие слова. Но он сказал:

– Ну, это длинная история – такое планирование. А если проще? Болельщики – на трибуну! Игроки – за мной.

Он сунул очки Римме и вышиб у Сереги футбольный мяч. И погнал его ногами по травянистому пустырю, на котором мы всегда устраиваем состязания. Мы, конечно, со свистом и гиканьем бросились вслед.

– Даешь! – заорал Серега во всю глотку и тоже помчался по полю. Ему наперерез бросились Сашуня и Назар Цыпкин, но где там! Рыжего толстяка было не узнать! Он словно преобразился. От его недавней медлительности не осталось и следа. Он летал, неуловимый и красный, как настоящий огонь. Заражая своей стремительностью и словно поддразнивая нас, он водил мяч перед самым носом так, что мы тут же разохотились во что бы то ни стало его победить. И окружили всей ватагой.

Но ему стал помогать Тима. И вскоре получилось так, что все мальчишки оказались против них двоих. Мы носились по пустырю из конца в конец, старались отнять мяч у взрослых. Крик над улицей стоял невообразимый.

Пыль клубилась. Мы бегали как ошалелые, не видя ничего, кроме летящей под ногами земли, верткого мяча и мелькающих сандалий и тапочек.

И мы не смогли осилить Тиму с Серегой. Они показали высший класс, не выпустив мяча до самого свистка судьи. А роль судьи взял на себя самовольно Рудимчик. Он устал бегать, остановился посередине поля и, засунув дна пальца в рот, объявил: «Конец!» Тима и Серега, тоже уставшие, сказали: «Пока хватит». И мы все, тяжело дыша, обливаясь потом, лохматые и грязные, вернулись к гаражу, около которого молчаливо сидели девочки и Римма.

– Ну, как? – вытирая лицо платком, весело спросил Тима у вожатой. Она только передернула плечами и отвернулась. – А по-моему, хорошо, – продолжал Тима. – Можно считать, что пост уже приступил к работе.

Римма усмехнулась и взглянула на Тиму, как на дошкольника:

– По-твоему, гонять футбол – это работа?

Он смутился.

– Ну, отдых. А без отдыха тоже нельзя.

– Отдыхать таким образом они давно научились без всякого поста! – отрезала Римма, кивая в нашу сторону. – И незачем городить огород, если думать только об одних развлечениях. Пионерский штаб создается для общественно полезных дел.

Это была, конечно, правда, только высказала ее Римма скучным тоном. Тима не стал с ней спорить, а сел на чурбак, махнув нам рукой:

– Ладно, братва, рассаживайтесь.

Мы поняли, что сейчас начнем составлять план, так и не дождавшись Бориса. Не знаю, кто как, а я даже с нетерпением ждал, какой у нас будет план.

– Пионерская работа летом, – сказала Римма, вставая перед нами, – подчинена большой общественно важной задаче. Исходя из этой задачи, начальник штаба Вика Жигалова проинформирует вас.

Я заметил, что многие выступающие говорят не своим голосом. В жизни произносят слова тихо, а как начнут выступать, визжат, словно боятся, что никто не услышит. И у Вики голос всегда делается таким звонким, будто она стоит на другом берегу реки, хотя находится тут же, перед самым твоим носом.

– Мы должны, – заверещала она, – развернуть пионерскую работу на улице. Наша улица на сегодняшний день – это наша площадка действия. И мы обязаны развернуть на этой площадке действия…

Еще я заметил, что многие выступающие любят говорить красивыми словами: «Мы должны», «Мы обязаны». Вот и Римма с Викой устроили собрание с такими речами. И стали уговаривать нас, чтоб мы помогали малышам и собирали металлический лом.

– Это очень важное государственное дело, – во весь голос агитировала Вика. – Каждый килограмм железа идет в переплавку. Я читала в газете: ребята в одном городе собрали целую тонну. А мы можем и десять. И про нас тоже напишут в газете.

Она говорила долго. А мне стало скучно, и я зевнул. Рудимчик нашел прутик и пощекотал за ухом у Маши. Она сердито отмахнулась. Сашуня увидел это и хихикнул. А овраженский Гошка с тоской поглядывал на футбольный мяч, лежащий в руках красноголового Сереги.

Словом, сидели мы, скучая, как иногда сидим на сборах в классе, когда каждый за своей партой думает о своем, а около учительского столика стоит докладчик.

Только мне стало не просто скучно, а очень обидно. Все-таки мечтали о штабе, о чем-то интересном, а нам опять что предлагают? Металлолом собираем каждый год, начиная с первого класса. Малышам тоже сто раз помогали. Да и все, к чему призывала сейчас Вика, было нам известно. И я подумал, что если только такие будут в нашем летнем штабе дела, то пусть гараж хоть во сто раз красивее и наряднее будет, а мне его не надо.

И никакого штаба не надо! И зря мы впутались в это дело, только угробили без толку Совет Командиров. Уж лучше убежать с Назаром на берег Ерестнихи, ловить красноперых окуней или залезть в подпол и проявлять фотопленку, пускай даже черную, передержанную. Я подмигнул Назару: смоемся?

Но Вика кончила речь, и вожатая обратилась к нам:

– Теперь высказывайтесь. У кого какое мнение? – Все молчали. – Высказывайтесь, что же вы! – повторила вожатая. Но опять никто ничего не сказал, и Римма рассердилась – как девочка, будто ее Дернули за косички. – Вот вы какие пассивные! Ничто нас не интересует. Поработай с такими! – повернулась она к Тиме с Серегой, ища у них сочувствия. Но они тоже молчали. – Что ж, – сказала Римма. – Тогда будем считать, что план принят единогласно.

И тут вскочила Люся Кольцова.

– Нет! – крикнула она. – Я так не хочу.

– Что не хочешь? – нахмурилась Римма.

– Не хочу такой план.

– А какой тебе еще нужен? – спросила Вика. – Много ты понимаешь!

Люся ответила:

– А если не понимаю, зачем спрашиваете про мое мнение?

– Не дерзи, Кольцова! – сказала Римма.

– Я правду говорю. Зачем обсуждать, если не хотите слушать? Для видимости?

Я глядел на Люську, и меня распирала гордость! Вот режет так режет. И главное – она говорила то, что мог сказать каждый из нас. Но мы промолчали. А она молчать не захотела.

Мне тоже не захотелось больше молчать, и я закричал:

– Правильно говорит Кольцова, правильно!

– Что ты предлагаешь? – спросила Римма у Люси, не обращая внимания на мои вопли.

– Не знаю, – ответила Люся.

– Вот видишь – не знаешь, – упрекнула вожатая. – А пока мы будем ломать голову, лето кончится. К тому же все до нас давно продумано. Все уличные посты занимаются именно этими делами. Вика, подтверди.

– Да о чем разговор! – воскликнула Вика. – Кольцова вечно спорит.

Наверное, так, сообща, вожатая с Жигаловой и заклевали бы Люську. Но, к нашему счастью, не зря сидели здесь Тима и Серега. Серега вдруг встал с места и поднял одну руку – другой он прижимал к животу футбольный мяч.

– А ну-ка, скажите: кто вы такие? – Мы весело переглянулись, думая, что он шутит, но он снова спросил: – Вы уличный штаб, так?

– Так! – дружно гаркнули мы в ответ.

– Значит, вас должно касаться все что делается на вашей улице, поняли? Деревьев мало… Почему? Малыши безнадзорные? Позаботиться! Самим скучно? Даешь развлечение! Спортплощадки нет? Устроим! Вы хозяева! Поняли?

– Поняли! – крикнули мы громче прежнего.

– Вот вам и план, – закончил Серега. – А что в первую очередь – решайте сами. Главное – цель не теряйте: по-хозяйски гнать со своей улицы все дурное, чтобы была она чистая, красивая.

– Людям для жизни удобная, – добавил Тима.

– Вот-вот, – подхватил Серега. – Потому что вы не маленькие уже и не просто в игрушечки играть собрались, а настоящий боевой штаб создали.

– Да у нас и не поймешь, как называется, – пожаловался Гошка-Адмирал. – Был Боевой Совет Командиров, а теперь то штаб, то пост.

– А слова «боевой» даже в названии нет, – сказал я. – Просто пионерский уличный пост.

Рудимчик хихикнул:

– Сокращенно: ПУП!

– А давайте назовем БУШ, – предложил Назар Цыпкин. – Боевой уличный штаб.

Вика скривила губы:

– Еще лучше. Теперь, значит, в названии слова «пионерский» не будет?

– Ну, тогда БУПШ, – охотно исправил Назар. – Боевой уличный пионерский штаб.

БУПШ! Мы начали наперебой повторять это новое, только сейчас родившееся словечко. И чем дольше повторяли, прислушиваясь, как звучит, тем больше оно нам нравилось. Было в нем что-то солидное, серьезное и в то же время необычное, таинственное.

БУПШ! Мы еще не знали, какими делами он себя прославит, но уже верили, что они будут замечательные. И нам захотелось немедленно начать действовать!

Мы с Гошкой тут же отыскали фанерную дощечку. Рудимчик притащил оставшуюся в банке голубую краску. Назар Цыпкин вооружился кисточкой. И через минуту была готова большая красивая вывеска. Сашуня и я вскарабкались на крышу гаража. И под общие выкрики – каждому не терпелось дать указание! – приколотили дощечку. Далеко виднелись свеженькие голубые буквы: «БУПШ».

Необычная картина! Футбольный мяч лежал сиротливо на траве около Серегиных ног. И никто не хватал его, не пинал, а все слушали Серегу. Он предложил выделить разведчиков, чтобы они высматривали, какие дела ждут нас в первую очередь.

А Тима и Римма стояли рядом и улыбались. Потом Тима сказал:

– Видишь, Римусь, как они горячо интересуются. Нужно было их только растормошить. Немного выдумки, не по стандарту. Не по написанному в инструкциях.

Римма нахмурилась. Я подумал: сейчас рассердится. Но она ответила:

– Я и сама видела, что зашла в тупик. А как выйти из него, не знала.

Я понял, что Римма у нас тоже, в общем, ничего… И очень здорово получилось, что на заводе с ней вместе работают Тима и Серега. Ведь и они вроде наши вожатые. Вот бы всегда так: не один вожатый, а сразу несколько.

А. Тима засмеялся, взял Риммину руку и прикрыл своей ладошкой:

– Ничего, Римусь, теперь и у тебя пойдет.

Она тоже засмеялась, а руку не выдернула.

Тут я услышал, как ребята около Сереги выкрикивают мое имя:

– Гошку с соседней улицы! Гошку Зайцева.

Оказалось, они уже выбирали разведчиков и наметили в оперативную группу троих: Люсю Кольцову, меня и Рудимчика – раз он был у нас в Совете Командиров Главным Связным и проявил такие большие разведывательные способности. Начальником разведгруппы сделали меня. Правда, Вика возражала: он, то есть я, дескать, не овраженский. Но Серега сказал: неважно, где человек живет, важно, как он будет работать.

– Будешь работать? – спросил он, обращаясь ко мне. Но не успел я ответить, как он, взглянув на часы, схватил себя за рыжие волосы и заскакал на месте. – Ой, ой, опоздали! – И бросился к Тиме с Риммой. – Поезд-то в пятнадцать ноль-ноль.

– Еще без двадцати три, – сказал Тима. – Успеем.

– Пошли, пошли, – заторопился Серега. – А ты, Римма?

– Как же! И я с вами. Понимаете, ребята, – объяснила она, – к нам на завод едет делегация из другого города, и мы встречаем ее на вокзале. К вам я приду завтра. До свидания.

Она быстро ушла.

Футбольный мяч Серега оставил нам на хранение. Только никто и сейчас не побежал с ним, а все стояли около гаража и смотрели, как уходят взрослые.

Потом Маша-Рева задумчиво сказала:

– Без двадцати три. Значит, ровно полтретьего.

– Что – полтретьего? – не поняли мы ее.

Она ответила:

– Родился наш БУПШ. В два часа тридцать минут.

– Подумаешь, какая точность! – засмеялся овраженский Гошка, но больше никто не засмеялся, а все молча посмотрели на вывеску с голубыми буквами.

Я задел локтем стоящую рядом Люську и хотел сказать ей, что пора нашей оперативной группе начать разведывать. Но она, опередив меня, встревожено проговорила:

– Послушай, уже три, а Бориса нет. Где же он?

Увлеченные БУПШем, мы действительно забыли о Борисе. Это особенно не делало чести Главным Командирам – ни разу не вспомнить о своем Генерале. Но сейчас мне почему-то показалось обидным, что Люся заговорила о нем.

– Найдется твой Борис! – сказал я.

И в этот момент увидел Бориса. Засунув руки в карманы, как всегда растрепанный, он медленно подходил к нам.

«А я и сам не хочу!»

Первым бросился ему навстречу Рудимчик.

– Ура! – закричал он. – Смотри, Борька! – Он показал рукой на вывеску и принялся объяснять, что она означает.

Но Борис без всякого интереса взглянул на голубые буквы и, садясь на чурбак, процедил, словно сплюнул:

– Не пыли!

Рудимчик умолк, а овраженский Гошка спросил: – Как у тебя?

– Шик! – ответил Борис и теперь уже сплюнул по-настоящему и, вытянув ноги, привалился спиной к забору. Пухлые губы его крепче сжались, густой чуб закрыл один глаз.

– Написал контрольную? – уточнил Назар Цыпкин.

Борис так же мимолетно, как на вывеску, взглянул на Цыпкина и ничего не ответил. И мы поняли, что дела у Бориса никакой не «шик», а «пшик».

– Ладно, – сказал он, вдруг поднимаясь, и направился к гаражу. – Не высох пол-то?

А мы как стояли вокруг чурбака, на котором он сидел, так и не сдвинулись с места. Трудно было представить, что Борис останется в пятом классе на третий год. Не знаю, как бы вел себя в его положении я. Наверное, совсем не пришел бы к ребятам, а шатался бы где-нибудь по улицам до поздней ночи… Хотя и Борис тоже, должно быть, где-то ходил – ведь контрольные прошли давным-давно. Но вот он явился и пробует рукой краску у входа в гараж, присев на корточки, как присаживался сегодня и Тима, щупает дверь и говорит Сашуне чересчур бодрым голосом:

– Мушкетер, ты плохо покрасил. Надо еще раз. А где часовой? – Он взял в руки палку, которая изображала у нас ружье. – Кто должен по графику?

– Я, – отозвался Назар.

– Почему не стоишь?

– Да ведь все собрались. Зачем охранять?

– А если кошка прорвется? Такой тебе трафарет намалюет. И вообще – что за разговорчики? Был приказ – и стой. Или для тебя дисциплины нету?

– Есть для него дисциплина, – вмешалась Вика. – Только он слушается меня, а я твой приказ отменила. И вот что я скажу, Черданцев! – Она встала посередине круга, словно отделив Бориса от нас, и продолжала решительно: – Хватит тебе командовать. Ну, кто ты таким? – Она прищурилась и рассмеялась. – Генерал, да? – И сразу повернулась к нам. – А где видано, чтобы пионерами руководил третьегодник? Где видано, чтоб наравне с начальником штаба был какой-то третьегодник, я вас спрашиваю?

Она нарочно высмеивала Бориса, слишком часто повторяя обидное для него слово «третьегодник». Но она говорила правду – нигде никогда третьегодники не руководили пионерами. И Борис не стал с ней спорить.

– Ладно, – сказал он так, словно это нисколько его не трогало. – Можешь командовать одна. Я и сам не хочу!

Он рубанул палкой по кусту сирени – упали на землю сбитые веточки и листья. А он размахнулся еще и швырнул палку вверх. Взмыла она выше телеграфных проводов, задела за них. Кувыркнулась в воздухе. Провода закачались, запели. А палка плюхнулась на дорогу, подняв пыль.

– Куда же ты, стой! – крикнул Назар. Но Борис уходил, не оглядываясь.

– Боря, – рванулась Люся.

Он прибавил шагу. И вот-вот скрылся бы за углом забора. Только в это время донесся голос Черданихи: «Бори-ис!»

Борис услышал ее и круто изменил направление: побежал через зеленый пустырь к обрыву – лишь помаячила голова, словно покатился вниз черный шарик. Черданиха выскочила из-за угла, пересекла пустырь и остановилась у обрыва.

– Разбойник! Не слышишь, зову? Дядя Родион требует. Ну, погоди, паршивец, погоди, вернешься. – Она погрозила кулаком и, проходя мимо, накинулась на нас. – А вы что глазеете? Выставились как на параде! Все с матерями так разговариваете? Погодите, и до вас доберусь.

Мы молчали.

А Вика подошла к бархатному креслу, которое стояло в стороне у забора, и развалилась в нем ни с того ни с сего.

– Видите, – сказала она, – какой Черданцев противный? Даже с матерью разговаривать не захотел. – Никто из нас ничего не ответил, и Вика усмехнулась. – И вправду, как на параде, выставились. Языки проглотили? А ну! – вскочила она со своего трона. – Кончилась двойная власть! Разведчики, собирайтесь на свою группу и решайте. Ты, Цыпкин, становись часовым. А ты, Вельский, – обратилась она к Сашуне, – домажь дверь.

Она с важным видом отдавала распоряжения, изображая, будто в самом деле большая начальница. Но если разобраться, то лишь повторяла приказы Бориса. И мне стало противно, что она так воображает. И наверное, не только мне одному стало так противно. Даже всегда послушный Сашуня заметил:

– Не очень-то покрикивай!

А мы втроем – оперативная группа разведчиков овраженского БУПШа – пошли по улице, не зная, где приткнуться. Везде было жарко. Пекло солнце. Люся сказала:

– Давайте ко мне.

Рудимчик удивился:

– И у тебя бабка не заругает? – Он тут же объяснил: – У меня всегда ругаются, если привожу кого. Грязь таскаем.

Люся уже открывала калитку. Мы прошли по двору, очень чисто подметенному, поднялись на желтое крыльцо и вступили в прохладную кухню с беленой печкой.

Из комнаты вышла Люсина бабушка и спросила…

Мои мысли

Я не закончил писать в прошлый раз – позвали ужинать. А сейчас опять случилось много нового.

Когда я начинал дневник, то никак не думал, что каждый день будет столько нового. Должно быть, я очень вовремя начал, потому что если сразу не записать, то потом и не вспомнишь.

Только сейчас мне хочется записать не то, что у нас было дальше, а разные свои мысли. Люся сказала, что полезно собирать даже чужие мысли, если встретишь их где-нибудь в книге. А у меня у самого бывает иногда в голове много хороших мыслей.

Все время с того дня, когда от нас ушел Борис, меня мучает совесть, хотя я ни в чем не виноват. Но мне кажется, мы все виноваты.

Так сказала и Люся. В тот день, когда я и Рудимчик попали к ней и расселись, как гости, вокруг стола с чистой скатертью, она заговорила о Борисе. Не о разведке, из-за чего мы пришли к ней, а о Борисе. И на этот раз я не злился на нее за то, что она думает о нем, потому что думал о нем сам.

Я ел конфеты из стеклянной фиолетовой вазочки. Конфеты пододвинула нам Люсина бабушка. Рудимчик сразу навалился на них, будто никогда в жизни не ел сладкого. А я съел три штуки, потом изредка поглядывал на остальные. Бабушка сказала:

– Возьми еще. – Она побыла с нами немного. – Ну, занимайтесь. – И вышла из комнаты, шурша мягкими тапочками.

Тогда я не вытерпел и взял еще одну конфету.

А около Рудимчика выросла целая гора бумажек. Это, по-моему, просто некрасиво. И чтобы около меня не было бумажек, я сунул свою в карман. Но Рудимчик заметил и пихнул под столом ногой. А я его. Потом, на улице, он мне сказал:

– Это нечестно – прятать.

Я ответил:

– А по-моему, некрасиво столько лопать, как ты.

– Лучше лопать, чем обманывать, – нашелся он.

Когда бабушка выкатилась из комнаты и мы остались одни, Люся сказала:

– А все-таки с Борисом получилось плохо.

Я кивнул, жуя конфету.

– И мы сами виноваты, – добавила Люся. – Допустили, что он ушел. А что у него с матерью? Почему он плохо учится? Почему сейчас не подготовился? Мы знаем? Ничего мы не знаем!

Она говорила «мы», но ведь ее это почти не касалось. Она приехала к нам совсем недавно. И выходило, что виноваты одни мы, все мальчишки, которые с Борисом учились, бегали, играли на улице и в гараже… Я вспомнил, как застал его в городе у такси с дядькой Родионом и как он не захотел со мной разговаривать. И еще вспомнил, как он уносил с собой из гаража в свертке тетрадки и чернильницу. Наверное, занимался.

Да, мы действительно ничего про Бориса не знали!

Но откуда нам было и знать, если он сам не говорил?

Так я старался оправдать себя и ребят, Которые бегали-играли с Борисом. Но из этого у меня тоже ничего не получилось. И мысли о Борисе все равно из головы не выходят…

Это даже удивительно и непонятно: ведь голова моя с утра до вечера занята совсем другим. У разведчиков оказалось очень много дела. Сначала мы не могли сообразить, что от нас требуется.

Я три раза прошелся по всей Овраженской из конца в конец, приглядываясь к домикам, палисадникам и воротам, но так ничего и не сообразил. Зато Рудимчик придумал чепуху. «Давайте, говорит, замостим нашу улицу».

Я поднял его на смех. Тогда он предложил еще лучше:

– Построим пожарную каланчу!

Люся сказала, что он пустой фантазер. Рудимчик обиделся и ответил:

– Ладно! Придумаю – ахнете.

Люся сказала, что надо не придумывать, а разведывать. Рудимчик еще раз сказал: «Ладно» – и побежал к бревнам. Он знал, где разведывать!

В общем, когда мы на следующий день собрались около гаража, я, как Главный Разведчик, не имел никакого понятия, о чем докладывать ребятам. Рудимчик в сторонке хитро ухмылялся, но помалкивал. Я тихонько спросил у Люси:

– О чем докладывать-то?

Она протянула мне беленькие, аккуратно нарезанные квадратиками бумажки.

– Что это? – удивился я.

– Разведывательная анкета, – сказала она. – Раздашь всем. Пусть каждый ответит на два вопроса. Что он ждет от БУПШа? И что предлагает сделать самое интересное?

Я подумал, что ребята рассердятся. Ведь они нам и поручили сообразить про самое интересное. Но Люся сказала, что раз мы ничего не сообразили, то лучше всего обратиться ко всем, а не высасывать из пальца.

Пришла Римма, и Вика объявила:

– Сейчас заслушаем нашу разведку.

Я встал и сказал, как мне советовала Люся: дел на улице очень много и оперативная группа предлагает разведывательную анкету. И раздал бумажки, которые Люся написала дома.

Я сразу увидел, как здорово она придумала: ребятам затея понравилась. Они начали спрашивать, как отвечать – письменно или сейчас? Мы с Люсей ответили, что можно – как угодно. Тогда Вика спросила, кто хочет сказать первый. И вскочил Рудимчик.

– Я предлагаю, – выпалил он, – сделать крышу!

– Что? – удивилась вожатая. – Какую крышу?

– Крышу над бревнами! – И он объяснил, что на бревнах часто сидят, а когда бывает дождь, сидеть плохо, но если сделать крышу, как на автобусных остановках, то сидеть будет удобно даже в самый сильный ливень.

Я фыркнул: снова. Рудимчик нафантазировал. Крышу изобрел! И Назар Цыпкин сказал:

– Архитектор.

Ребята засмеялись.

– А вы не смейтесь, – остановила нас Римма. – Ведь о чем Рудимчик подумал? О том, чтоб людям было удобнее. А это и есть наша цель. Помните, как Сережа говорил?

Рудимчик заулыбался и стал смотреть гордо, будто изобрел не крышу, а по крайней мере космический корабль.

А ребята один за другим начали предлагать свое. Про что только не наговорили они за какой-то миг. Про «зеленый патруль» – чтоб ходить с зелеными повязками и охранять цветы и деревья. И про рембригаду – чтоб поправлять скамейки у ворот. Маша-Рева внесла предложение – открыть детский сад. А Сашуня захотел создать свою песню, вроде овраженского гимна. «Назар, – говорит, – напишет слова, а я музыку». И он свободно может написать музыку, потому что уже третий год учится играть на пианино. Гошка Адмирал, конечно, предложил сделать испытательные маневры боевых корветов с мотором. И еще – провести футбольный матч.

Вика возразила: футбольный матч – это не работа. Но Римма сказала:

– Нужно учитывать все интересное.

Тогда Рудимчик сказал, что очень интересно переписываться с африканскими ребятами. Правда, он сам еще не переписывался, но ведь можно?

– Опишем, как живем у себя и какая у нас улица, – добавил он.

– А какая у нас улица? – спросила Римма. – Ты знаешь? Почему, например, она так называется? И чем знаменита?

Рудимчик этого не знал. Да и никто не знал. Люся сказала:

– А давайте изучим все про нашу улицу: когда она построена, какие на ней исторические места и кто живет.

Гошка Адмирал заспорил:

– Нет на ней никаких исторических мест. И называется она по оврагу. Вот если бы у моря жили и моряков встретить!

– А может, есть моряки? – сказала Вика. – Ты ведь ни у кого не спрашивал.

– Да, да, надо узнать и сделать летопись, – добавила Маша.

– Фотолетопись, – уточнил Назар Цыпкин, постукивая по аппарату ладошкой.

Я еле успевал записывать.

Мы с Люсей отдали вожатой листок, на котором записали все, о чем говорили ребята, и подумали: «Ну, на этом наша разведывательная работа закончена». Но это было не так. Наоборот, она только еще начиналась. Вот, например, создадим рембригаду. А что она будет делать? Где, какой ремонт нужен? Об этом должна сообщать штабу оперативная разведка.

И я сразу побежал пересчитывать неисправные скамейки. А когда вернулся после обеда, то просто ахнул. Маша-Рева, сидя на чурбаке, читала малышам книжку с цветными картинками. Вокруг Вики вертелись дружки Рудимчика – они тоже хотели участвовать в БУПШе. Вика определила их в «зеленый патруль» и теперь каждому прикрепляла на рукав зеленую повязку.

Овраженский Гошка, зажав под мышкой мяч, носился по пустырю, расставлял футболистов для тренировки. Было создано три команды: «Варяг», «Волна» и «Акула». Названия, конечно, давал Адмирал.

А на дверях БУПШа висела вывеска: «Хозрембригада». И еще: «Отдел кадров». И рядом – разграфленная доска: «Сегодня требуются». Столбиком написано: «Плотников… человек». «Землекопов… человек». «Чтецов для маленьких…» И так далее. Остается только проставлять вместо точек цифры.

Мне объяснили, что эту доску придумал рыжий Серега. Он приходил ненадолго, просто проведать. А Тима предложил организовать агитбригаду. Ей дали название: «Ура-бригада» – Уличная ребячья агитбригада.

Назар как раз писал объявление: «Прием артистов».

Когда артисты приготовят номера, мы дадим на улице большой концерт. И это будет не просто концерт, а торжественный бупшинский праздник. Так сказала Римма. Это тоже всем понравилось.

Прибежал нарядный Сашуня. Его сделали начальником отдела кадров. Он принес потрепанную конторскую книгу. С одной стороны все страницы были заполнены цифрами, а с обратной оставались чистыми. Сашуня перевернул книгу вверх ногами и вывел на корочке большими буквами: «Учет кадров». Так ему велела Вика.

Она всем говорила:

– Учет – это главное. Докладывайте мне обо всем, что сделали.

Я доложил ей, что скамеек с отломанными досками на улице три. Вика сразу схватила мел и проставила на доске «Сегодня требуются» цифру 2 в графе «Плотников…» И начала срочно подыскивать «рабочих». Она мобилизовала овраженского Гошку и Назара Цыпкина.

– А у нас нет инструмента и материала, – сказал Адмирал.

– Подладьте кирпичом или камнем, – сказала Вика. – Только потом обязательно покажите работу хозяевам, чтобы дали справку.

– Какую еще справку? – засмеялся я.

– За выполненную работу надо всегда отчитываться.

«Бригада плотников», состоящая из овраженского Гошки и Назара Цыпкина, отправилась прибивать скамеечную доску.

Я подошел к гаражу и потрогал краску на полу. Она уже совсем подсохла. Я сбросил тапочки и осторожно ступил босыми ногами на порог, потом пересек комнату. Ногам было шелковисто и прохладно. Можно вселяться!

И все же мне стало немного жалко наш старый гараж, тот самый, который стоял под огромным замком, – темный, щелястый и пыльный. Наверное, всегда жалко, когда что-нибудь проходит. Я об этом где-то читал. Поэтому если это и хорошая мысль – она не моя.

А еще у меня снова появилась мысль о Борисе. Я даже не знаю, как ее считать – хорошей или нет, потому что мне сделалось грустно. От хороших мыслей, я думаю, должна появляться радость. А тут мне стало не по себе, словно я потерял что-то дорогое. Я смотрел на ребят, которые суетились, таская в БУПШ вещи, и мне стало грустно, что я не вижу среди них Бориса.