Текст книги "БУПШ действует!"

Автор книги: Юрий Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Дела продолжаются

Борис куда-то уехал.

Толком никто ничего не знает. Овраженский Гошка сказал, будто Черданиха выгнала Бориса из дому. Так Гошке сказал Рудимчик. Но когда я спросил у Рудимчика, он заявил: ему сказала Жигалова. А Жигалова могла и выдумать.

Я пришел к Назару и позвал его к Борису. Но Цыпкин ответил:

– Хочешь, иди. А мне надо фотолетопись делать и вообще – Борька хулиган.

Он говорил, как Жигалова. Я сразу понял и сказал:

– Ты подпевала.

Разочаровался я в Назаре. Всю жизнь сидели с ним за одной партой, с первого класса. И он вроде был ничего, а сейчас стал совсем другой. Я слышал, как Сашуня жаловался Римме: дескать, музыка гимна почти готова, а слов у Цыпкина еще нет. Цыпкин пообещал написать, а сам носится с фотоаппаратом по улице, снимает для летописи. И вьется около Вики – где она, там и он. И все время ей поддакивает.

Я пошел к Борису один. Но у них никого не было. Барабанил отчаянно – собака в их дворе даже охрипла от лая. Из дома рядом вышла соседка – молодая, с птичьими глазами.

– Не видишь, нет никого, – сказала она.

– А где Борис?

– Пристегнутая я к твоему Борису. У меня человек со смены пришел, спать лег, а ты шумишь. Совесть-то есть?

Совесть у меня была. Я извинился перед соседкой и пошел к Люсе. Мы решили написать пригласительные билеты всем взрослым на Овраженской улице, чтобы они записались в нашу библиотеку. А Люся сказала, что у нее есть толстая бумага.

Люсина бабушка уже знала, что у нас устраивается библиотека.

– Считайте меня своей первой читательницей, – сказала она.

Люся подала мне бумагу, свернутую трубочкой, и проводила на желтое крыльцо. Я спросил:

– Про Бориса не знаешь?

– Знаю, – ответила она. – Уехал с дядькой.

– С Родионом?

– Да. Они шли вместе к вокзалу. С чемоданами. И мирно разговаривали.

Борис мирно с Родионом? С Родионом, из-за которого кривился, будто клюкву глотал? Который сам готов был уничтожить Бориса за апельсины! И вдруг вместе?

– Куда же они? – растерянно спросил я. Люся пожала плечами.

– По-человечески с ним надо было, – тихо сказала она.

«По-человечески». Это ее любимая фраза. Я вздохнул и начал спускаться с крыльца. Больше мы с Люсей за эти дни о Борисе не говорили.

Мы даже как-то мало виделись. Овраженский Гошка замучил меня тренировками на футбольном поле. А кроме того, я ходил с Назаром по улице из дома в дом – Назар искал знаменитостей для фотолетописи, а я, как разведчик, расспрашивал, кому что надо, чтобы БУПШ помог. И в одном доме… Да как раз рядом с Черданихой. Хозяйка с птичьими глазами вертелась у жаркой плиты, а маленький белобрысый пацаненок сидел на полу среди кубиков и плакал. Хозяйка прикрикнула: «А ну, замолчи!» Он заорал еще сильнее. Тогда я спросил у нее, можно ли забрать пацаненка к нам, раз он ей все равно мешает. Она закричала и на меня:

– Куда еще забрать? Ходят тут, путаются.

Я не обратил внимания на ее слова. Сел на корточки и начал бодать пацаненка двумя пальцами. Он засмеялся. Потом я сказал, что у нас в БУПШе есть заводной автомобиль и что мы принесем ей сына, когда нужно. Она махнула рукой, только обтерла ему полотенцем нос. Я подхватил пацаненка и потащил в БУПШ, а там сдал девочкам.

И снова догнал Назара. Он был уже в следующем доме, только не у Черданихи, а дальше – у тетушек Миленушкиных. Эти тетушки – две сестры. Одна где-то работает, а другая, совсем седая, сухая и сморщенная, сидит дома и еле-еле, мелкими шажками, по улице движется.

Назар мне потом сознался, что хотел даже пройти мимо дома Миленушкиных – все равно, дескать, ничего интересного. А ведь что получилось! Эта самая тетушка как раз и оказалась знаменитостью. Она была когда-то балериной. У нее целая куча фотографий и старых афиш, где написано, что выступает Элеонора Миленушкина. И нарисована женщина, которая стоит на одной ноге, а другая нота – в воздухе.

Не знаю, как Назар до всего этого допытался, но когда я пришел, то увидел, что он уже сидит за столом и разглядывает афиши и фотографии. А тетушка Элеонора Акимовна объясняет. Я смотрел на ее лицо, слушал, как она шепелявит, и не верил: неужели она когда-нибудь скакала по сцене на одной ноге?

Когда мы вышли на улицу, Назар тоже удивился:

– Ходит, понимаешь, человек, а даже не подумаешь, что у него такая жизнь. Наверное, у каждого так, ведь правда, только копни.

Он, конечно, решил балерину поместить в летопись и взял несколько фотографий, а сам снял Элеонору Акимовну за столом перед старыми афишами. А я попросил ее, чтобы она пришла к нам в БУПШ и рассказала подробно про свои выступления. Она согласилась.

Девочки обрадовались, когда услышали, что мы отыскали настоящую артистку. Правда, Назар пока ничего не разузнал про историю улицы, потому что не напал на старожилов. Он снова пошел по домам.

А я уже с ним не смог. Маша-Рева, сидящая за своим библиотечным столиком, сказала:

– Ты, Зайцев, когда свою книжку принесешь?

– Принесу, – пообещал я.

Но Вика-Жига прицепилась:

– Что значит – принесу? Неси немедленно. Все бросай и сейчас же, слышишь?

Не захотел я с ней спорить, потому что книжку в нашу библиотеку и вправду надо нести.

Вот сколько ни есть у нас разных дел, а с библиотекой получается особенно интересно. Мы ее уже открыли. И Маша-Рева выдает книги. Но у нас очень мало взрослых читателей – еще не все доверяют БУПШу. А ребят – хоть пруд пруди: мы сами записались и Рудимчиковых дружков привлекли. Так что детских книг у нас теперь даже не хватает. Вот мы и решили принести свои, какие у каждого есть дома.

Я должен отдать «Кратер Эршота». Только мне его надо еще дочитать – до сих пор не успел. А сейчас у меня и еще две книги: Люсина «Борьба за огонь», да в нашей библиотеке взял «Остров сокровищ».

Так что хочешь не хочешь, а садись, Георгий Данилович, за книжку.

Мы ручаемся!

Ну, вот, дочитал «Кратер». Здорово написан конец. Всех героев спас Петя Одинцов. Совсем еще парнишка, а молодчага. А мамонты и вправду сдохли в кратере. Жалко.

Я отнес книжку в БУПШ, но у меня опять три: прибавилась еще Сашунина. Получилось так.

Пришел я в БУПШ, когда там были одни девочки. Вика перебирала какие-то свои бумажки. А Маша-Рева готовилась к выдаче. Люся тут же сортировала книги, принесенные ребятами. Я сунул ей свой «Кратер» – в общую кучу. Вдруг с шумом и криком вкатился розовый, как колобок, приглаженный Сашуня. Он весело улыбался – пухлые щеки его надувались, как паруса ветром. Он потрясал большой красной книгой. Я сначала подумал, что он хвастается, какую хорошую книгу принес в нашу библиотеку. Но он крикнул:

– Внимание! Слушайте б ушли некий гимн. – И, вынув листок с нотами, начал напевать. – Тру-ту-ту.

Я не могу передать, какую музыку написал Сашуня, но мне понравилось. А он, все еще размахивая книжкой, пел, когда вдруг снаружи раздался женский голос:

– Сашуня! – В дверях появилась Сашунина мать, Ангелина Павловна. – Сашуня, – сказала она, прищуриваясь в полумраке нашего БУПШа, но не переступая порога. – Ты забыл носовой платок. – Сашуня подошел к матери и взял аккуратно сложенный белый квадратик. – Если я задержусь, – продолжала она, – молоко в холодильнике, понял?

– Понял. – Он направился назад к нам, засовывая платок в карман брюк, но тут Ангелина Павловна испуганно вскрикнула:

– Стой! А это что? – Она взмахнула синей сумочкой, показывая на красную книжку, которую держал сын. – Что я вижу?

– Ну, книжка, – торопливо заговорил Сашуня. – Все ребята приносят, а я хуже их, что ли?

– Но тебе было сказано, какую можно.

– Да та совсем изорванная, мама.

– А ты хочешь, чтоб была изорвана и эта? Так ты ценишь мой дорогой подарок? Сейчас же отнеси обратно.

– Но, мама…

– Отнеси сейчас же!

Мне стало обидно, что у Ангелины Павловны такое о нас мнение, будто мы будем рвать и кромсать ее дорогую книжечку. И я сказал:

– Да вы не бойтесь, мы не порвем.

Она повернулась ко мне:

– Что? – Словно не расслышала.

Но тут заговорила и Маша-Рева:

– Мы будем очень аккуратно. Я ведь все выдаю под расписку.

– И у нас не одни ребята берут, – добавила Люся. – У нас и взрослые. Вам, наверное, говорил ваш сын? И пригласительный тоже… Вы получили?

Все-таки умеет она солидно ввернуть: «Ваш сын». Ангелина Павловна улыбнулась:

– Мой сын действительно говорил мне.

– А вы запишитесь к нам, – предложила Маша. – Выберите себе. У нас много. Вот, посмотрите.

Она повела Ангелину Павловну к полке. И все мы пошли за ней. Только Вика осталась на своем месте, за столом, и нарочно громко сказала Маше:

– У тебя ведь не приемные часы.

Но разве важно – приемные, не приемные, если мы уговаривали записаться в нашу библиотеку еще одного взрослого – пускай и не знаменитого? И Ангелина Павловна записалась! Сначала она подошла к полке с небрежным видом: дескать, ну-ну, поглядим, что у вас имеется. А потом как начала перебирать книги, так и уткнулась. И говорила уже не «ну-ну», а «гм», «н-да» и «ишь ты». И отобрала себе сразу три книги. Маша-Рева заполнила бланк, записала за Ангелиной Павловной все, что она выбрала, и объяснила, когда приходить менять. А Сашуня все еще стоял с красной книжкой в руках посередине БУПШа. Проходя мимо него, Ангелина Павловна сказала:

– Ладно уж. Оставляй эту здесь. – И еще раз улыбнулась, кивнув нам. – Если они так ручаются за ее сохранность.

– Ручаемся, ручаемся! – закричали мы хором, а она засмеялась и ушла, прижав к груди наши книжки.

Рудимчик подлетел к Сашуне и прочитал на красной корочке:

– Шота Руставели.

– «Витязь в тигровой шкуре»? – сразу догадалась Люся, взяла книжку и стала ее перелистывать. – Да, – сказала она. – Очень хорошее издание. У моего папы есть, но без картинок, а здесь – видите! Это храбрый витязь Тариэл. Герой грузинского народа. А это его друзья – Автандил и Фридон.

Маша-Рева и я прилепились с краю и тоже разглядывали. В книжке были напечатаны короткие строчки.

– Стихи, – поморщился Рудимчик.

Я тоже хотел поморщиться: стихи не очень люблю. Но Люся сказала:

– Поэма. Очень интересная. Героическая.

И положила книжку на стол в общую кучу.

Вика застучала ладошкой по своему портфелю:

– Пора открывать абонемент. Маша, займи свое место. – Перед входом в БУПШ уже толпились малыши. – Становитесь в очередь, – приказала им Вика и принялась расставлять их в затылок друг другу.

Сашуня подмигнул мне: «Начальница!» Я махнул рукой и сказал:

– А ловко с твоей матерью вышло – агитнули! – Сашуня засмеялся, его щеки опять надулись, как паруса.

– А давай, – сказал я неожиданно для самого себя, – ты мою книжку возьмешь, а я твою.

– Давай, – согласился Сашуня.

Мы подошли к Маше, и она записала нам по книжке.

Я держал поэму про храброго витязя Тариэла. Она лежала на моей ладони – тяжелая, красивая, дорогая, с золотыми буквами на толстых корочках. И я отвечал за нее перед всеми, потому что мы поручились, что она останется в целости и сохранности. От этого она сделалась словно еще дороже: свою собственную я трепал и перегибал, как хотел, а эту надо очень беречь. Мы ведь сообща дали такое обещание Ангелине Павловне, и она доверила нашему БУПШу…

Борис вернулся!

Нет, все-таки не вовремя начал я писать дневник!

Так много каждый день случается, что просто не успеваешь! Или это пока не было БУПШа, все шло потихонечку, а теперь – попробуй угонись.

Вот уже два раза ходили в кино. Вчера смотрели «Друг мой, Колька». Эту картину я видел и раньше. Но опять здорово переживал, когда на Кольку напали жулики. А еще перед этим были в зоопарке. С малышами. Когда шли назад, одна лупоглазая девчушка пристала ко мне: «Давай я буду птичка, а ты волк. Ешь меня!» Я сделал страшные глаза и раскрыл рот, а она захохотала и завизжала: «Ой, я уже улетела!»

В паре с ней шел озорной пацан. Вдруг он надумал:

– Давай перевернемся. – Повернулся и пошел.

Пришлось его как нужно устанавливать.

Забавная мелюзга!

Но овраженский Гошка признался:

– Без них спокойнее.

Это верно. Зато матери, забирая каждая своего, радуются: «Спасибо, выручили. А то целый день будто руки связаны». Наши девочки, конечно, довольны. Только Вика-Жига опять потребовала:

– Пишите справку, сколько матерей обслужили сегодня.

Она отыскала где-то большой портфель – старый, потертый, с оторванной ручкой, но с двумя застежками и таскает его под мышкой.

– Брось ты эту бухгалтерию, – посоветовала ей Римма, но Вика сделала такие глаза, будто под ее ногами началось землетрясение.

– Что вы! А как мы докажем при отчете, что сделали летом?

Тима засмеялся:

– Ладно! Копи доказательства.

Но, по-моему, зря ей взрослые разрешили. Только все портит. Вчера рыжий Серега хотел тренировать не футболистов, а боксеров. Пришел вечером и сказал-:

– Давайте сегодня заниматься боксом.

Так Вика раскричалась:

– Это не по плану! По плану у вас футбол, вот и не срывайте.

Или с этим Пушкинским переулком.

Два дня мы заваливали его песком. Не весь, конечно, только полквартала – как раз между Овраженской и нашей, Кудряшевской. Так Жигалова тоже сначала не хотела: это, говорит, не наша территория. Я сказал:

– Что ты делишь? Чужая страна за углом, что ли?

И ребята меня поддержали. А я был настойчивый вот почему.

Прихожу три дня назад домой вечером, а мама лежит в постели. И встретила меня ворчанием:

– Долго будешь до поздней ночи шататься?

– Да еще не темно совсем, – сказал я, хотя в комнате уже горело электричество.

Мама сказала:

– Вот ногу сломаешь.

Я засмеялся, а дед накинулся:

– Правильно она говорит. Не видишь – лежит! Оказывается, мама подвернула ногу в Пушкинском переулке.

Там всегда грязь. После дождя лужа разливается на всю улицу. Один раз «Волгу» трактором вытягивали. А когда дождей нет, грязь засыхает, как камень, и торчит острыми кочками. Вот мама и подвернула ногу. Я уже не смеялся. Дед весь вечер ворчал:

– За великого поэта обидно. Назвали его именем, а порядок навести ни у кого руки не доходят. И дело-то пустяковое – впадину засыпать. Три машины песку привезти.

Я помалкивал, но в голове у меня зрел мировой план.

На другой день я, как начальник разведки, внес его на рассмотрение БУПШа.

– А где же ты возьмешь столько песка? – поинтересовалась Вика, когда увидела, что все ребята поддерживают меня.

Ей ответил Сашуня:

– Да вон его сколько хочешь!

Совсем недалеко, в Крыловском переулке, экскаватор накопал огромную кучу. И мы объявили всеобщую мобилизацию. Собрали ведра, корзины и начали таскать песок. К делу привлекли всех, даже Рудимчиковых дружков – они вооружились лопатами и разравнивали. В БУПШе не осталось никого. Тима пошутил:

– Как в гражданскую войну: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».

– А мы на трудовой! – отозвался Назар.

– Фронт так фронт, – согласился Тима и через некоторое время привел нам «подкрепление» – Славку Криворотого с его компанией.

Как уж он уговаривал их, не знаю. Сначала они взялись за ведра, посмеиваясь, а потом начали бегать наперегонки: устроили между собой соревнование. И дело пошло быстрее. А вечером из домов вышли жители и тоже стали нам помогать.

Вика-Жига в первый день бегала с карандашом в руках и все подсчитывала, сколько получается ведер. Потом сбилась со счета и сказала:

– Хватит, кончайте.

– Да ведь не засыпано еще, – ответили ей.

– А сколько можно? – возмутилась она. – Второй день никакой работы по плану. Ну, засыпали немножко – и хватит. Всем видно, что мы делали.

Как будто самое главное – вид делать!

Домой я пришел поздно и такой усталый, каким еще не бывал сроду. Даже когда целый день гонял футбол. Адмирал объяснил, что ноги у нас к футболу привычные, а плечи и руки к ведрам с песком – нет. Вот у носильщиков наоборот. Сашуня чуть не стонал: «Умираю!» Но Тима весело говорил:

– Не волнуйся, от работы еще никто не умирал.

А песок очень тяжелый. Когда я приношу воду, то без отдыха тащу почти полное ведро целый квартал, а тут полведра песка – и то я часто останавливался и махал рукой, как маятником, чтобы прогнать из нее усталость.

Ужинать я не захотел, и мама опять рассердилась:

– Просто невыносимо становится. Посмотри, на кого стал похож. Кожа да кости. Избегался совсем.

Леха подбавил:

– Да, брат, крутишься ты, как шпиндель.

Я ничего не ответил. Пусть сами потом пройдут по Пушкинскому переулку и увидят, что уже никаких кочек, никакой грязи. И не утонет теперь никто, и ногу не подвернет.

Но спал я плохо. Никак не мог приладиться к подушке – то в плечо давила, то в шею. И я вертелся с боку на бок безостановочно, словно заправдашний шпиндель.

А утром не вытерпел и побежал в Пушкинский переулок «осмотреть при дневном свете. И не узнал места, честное слово! Дорога была вся, от тротуара до тротуара, желтая, ровная, притоптанная, ну прямо загляденье! И песка на ней, наверное, не три, а – я даже не знаю сколько! – все десять машин.

Я думал, что буду один такой любопытный, но на другом углу стояла Маша-Рева и тоже смотрела на переулок. Я крикнул ей:

– Что рано встала?

Она ответила:

– На тебя посмотреть. – И вдруг сказала: – А знаешь, Борис приехал.

– Где? – кинулся я к ней.

– Сейчас встретила. Туда шел, – махнула она рукой в сторону БУПШа.

Я побежал.

И еще за целый квартал увидел Бориса, почти у БУПШа. Около него стояла Вика Жигалова. Борис был какой-то совсем другой – непохожий на себя: чисто одетый, аккуратно причесанный.

Вика опять наседала на него. Даже издали было видно, как она трясла своими кудрями и размахивала растопыренными пальцами. Борис вдруг тоже что-то сказал ей – очень коротко, всего одно слово. И пошел. Но не навстречу мне, а еще дальше, к оврагу.

– Борис! – крикнул я. Он оглянулся, но не остановился. Я подскочил к Вике. – Что он сказал тебе?

Она повернулась со злым лицом:

– Что и всегда. Нагрубил, как самый последний хулиган.

– А ты ему что?

Она разозлилась еще сильнее.

– Отчетов тебе давать не обязана! – Мотнула кудрями и пошла в БУПШ.

Борис уже давно исчез за углом. Гнаться за ним сейчас было бесполезно. Я повернул к дому – ведь я еще не завтракал.

Люся недовольна

Но не успел я проглотить поджаренную колбасу с яичницей, как явился Рудимчик.

– Тебя, – сказал он, – экстренно вызывает начальница.

Он выделил словечко «экстренно»: должно быть, перенял его у Назара и теперь хвастался.

– Зачем я ей понадобился?

– Приказ по БУПШу, – невозмутимо ответил Рудимчик.

Я прошипел сквозь зубы что-то непонятное и самому себе: только что видел «начальницу» на улице, и вот нате, пожалуйста, – «экстренно»! Но мало ли что стряслось. Пришлось пойти.

В БУПШе была еще Люся. И Маша-Рева.

Я спросил у Вики мрачно:

– Чего тебе?

Она сидела перед столом в бархатном «председательском» кресле, пристукивая ладонью по своему пузатому портфелю.

– Садись. Кольцова и Рудимчик, садитесь тоже. Маша, ты можешь работать, только не мешай нам. Сейчас заслушаем руководителя нашей разведки Георгия Зайцева. Придвигайся, Зайцев. Докладывай, что делается в разведке по нашему плану.

Тон у нее был действительно начальнический, и голос звенел напряженно, как всегда, когда она выступает на собраниях. Она сидела с гордым видом в белом платье с зеленым воротничком. Шелковый пионерский галстук ярко горел на белой материи платья. И кресло ярко горело красным бархатом за ее спиной. Она была в этот миг даже красивая, только мне все равно не нравилась, потому что много воображала. И еще мне стало противно, что она снова требует от меня какого-то отчета. Я сказал:

– Чего говорить-то? Сама все знаешь.

– Мало ли что. Доложи официально.

И Рудимчик начал меня упрашивать:

– Ну, трудно, что ли, доложить?

Я заупрямился:

– А что переливать из пустого в порожнее.

Вика даже привстала с места:

– Для тебя не порожнее только футбол гонять? Или на кулаках драться? Сколько дней прошло, а вы еще не выявили, что можно сделать в ателье мод и в хлебном магазине.

– Она свихнулась, – сказал я, поворачиваясь к Люсе и Рудимчику, а пальцем тыча в Жигалову. – При чем здесь ателье и магазин. Вспомни еще про похоронное бюро.

Рудимчик фыркнул, но Вика даже не улыбнулась.

– Не насмешничай. Никакого похоронного бюро на нашей территории нет, а магазин, ателье и почта есть.

– И сберкасса, – добавил Рудимчик.

– Вот именно, – не взглянув на Главного Связного, подтвердила Жигалова. – И нужно охватить все. Понятно?

– Мы и так много охватили, – заметила Люся.

– А надо еще, – настаивала Жига. – Надо на все сто процентов. Чтоб никто не сказал, будто мы пропустили.

– А по-моему, это неправильно – гнаться, чтоб больше, – сказала Люся. – Пусть будет сколько есть, зато – как следует.

Вика вскочила будто ужаленная.

– Значит, по-твоему, у нас ее как следует, да? Ты недовольна?

И тут Люся отрезала:

– Да, недовольна!

Мы все – Рудимчик, Маша, стоявшая около своих книг, и я – удивленно уставились на Люсю. Что ей не нравится? Делаем вроде неплохо. Нас уже хвалят. Разговоры о БУПШе пошли по всем окрестным улицам. Взрослые сами записываются в нашу библиотеку. И приводят малышей: «Пожалуйста, присмотрите». А Люся – недовольна. Только она добавила, глядя на Вику:

– Тобой недовольна!

– Мной?

– Да. Потому что ты очень много шумишь. Хочешь, чтоб только хвалили. На копейку выполним, на рубль крику. А главное для тебя – в стороне.

– Какое это еще главное? – подбоченилась Вика.

– А вот такое! – передразнивая Вику, подбоченилась и Люся. – Вот где сейчас Борис?

– Ха-ха! – нарочно хохотнула Вика, хотя смеяться ей нисколько не хотелось. – Дался вам этот грубиян. Да он теперь никакого отношения к нашему БУПШу не имеет.

– Вот и плохо. Добрые дела делаем. А для него что сделали? Да если у него трудность в жизни, ему помочь надо, а не высмеивать. Как вы тогда с Назаром за апельсины. И пусть хоть сто дел, а главное – дружба.

Люся говорила, а я тряс толовой, повторяя за ней каждое слово. Как будто она угадывала мои мысли. Так было уже не раз. Когда обсуждали план БУПШа. И еще раньше, не помню когда, но было. Она всегда высказывает вслух все, о чем думаю, и даже лучше, чем это сумел бы я сам. И я закричал:

– Правильно, дружба!

В эту минуту в дверях БУПШа появился Назар Цыпкин. Он весело спросил:

– Что за митинг?

Я бросился к нему:

– Знаешь, Назька, Борис приехал!

А он ответил совершенно спокойно:

– Знаю. Они с Родионом сейчас мешки тащили.

– Какие мешки? – изумился я, а Вика злорадно подхватила: – Ага! Что? Опять спекулянту помогает? На базаре торгует. А они заступаются за него!

– Пошли на базар, – вскочил я. – Проверим.

– Можете! – заявила Вика. – А я не желаю.

– Назар, – позвал я.

Но он опять-таки совершенно спокойно протянул Маше книги:

– Прими, товарищ библиотекарь. – И ко мне: – Некогда, знаешь.

– Ах, некогда? – снова изумился я. – Тебе некогда?

– Да, – сказал он.

Тогда я, ни слова больше не сказав, пошел к двери один.

Меня догнала Люся:

– Я с тобой!