Текст книги "Когда город спит"

Автор книги: Юрий Усыченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

С тех пор прошло почти тридцать лет. И, глядя на Георгия Николаевича, одетого в скромный домашний китель, занятого шахматными этюдами – любимым развлечением, посторонний человек никогда бы не подумал, что этот самый Марченко один заставил сдаться целую шайку бандитов в Одессе, застрелив в упор их главаря Сеньку-Декольте. Что первый свой орден Марченко получил, раскрыв готовившуюся крупную диверсию на судостроительном заводе. Что под руководством Марченко ликвидирована крупная организация контрабандистов, раскинувшая сеть в нескольких портовых городах.

Работал Марченко и на Черном море, и на Каспии, и в Ленинграде. На груди его краснел глубокий шрам – след от удара бандитским ножом; на предплечье и бедре оставили неизгладимую память пули маузера; спину в том месте, где когда-то была глубокая рана, нанесенная осколком гранаты, перечеркивал тонкий рубец. Эту гранату бросил в контрразведчиков начальник группы гитлеровских шпионов, арестом которых руководил Марченко. «Мне всегда, везло, – шутил Георгий Николаевич, если речь заходила об опасностях. – Убивали шесть раз, но до смерти – ни разу». В трудные и опасные двадцатые годы, работая в Чека, Марченко женился на сестре своего друга, тоже чекиста, убитого басмачами. Глаша Волкова оказалась настоящей подругой своему мужу. Несмотря на частые переезды из города в город, а может быть, благодаря им, Глафира Прокофьевна каждый раз устраивалась на новом месте так, как будто здесь предстояло жить долгие годы.

Вечера муж и жена любили проводить вместе в столовой, занимаясь каждый своим делом. Он – рослый, сильный, без малейших признаков приближающейся старости, несмотря на без малого пятьдесят лет, с характерными чертами лица: прямой, крупный нос, пристально глядящие из-под мохнатых бровей глаза, крепкий подбородок. Она – живая, энергичная, тоже казалась бы моложе своего возраста, если бы не глубокие морщины на лбу – следы постоянной тревоги за мужа. Но в такие вечера все забывалось, и казалось Георгию Николаевичу, что не было тревог и опасностей прожитых лет и сидит за столом против него та самая Глаша, с которой познакомился он в трудные годы своей молодости.

Не имел Георгий Николаевич оснований сетовать и на сыновей: один учился в медицинском институте, второй плавал штурманом на торговом судне.

В общежитии капитан первого ранга (каперанг иногда сокращенно говорят моряки) Марченко слыл человеком общительным, веселым.

Его считали интересным собеседником, и был он во многих домах желанным гостем. Он тоже охотно принимал у себя гостей.

В Энске Георгий Николаевич особенно сблизился с соседом – морским инженером-конструктором Василием Петровичем Борисовым. Борисов был вдов, жил с восемнадцатилетней дочерью Асей, студенткой института иностранных языков, и частенько Марченко и Борисовы проводили вечера вместе.

Мужчины играли в шахматы, Глафира Прокофьевна вышивала, а Ася рассказывала об очередном увлечении: то это была музыка, то парусный спорт. Сейчас ее заинтересовала вышивка «крестиком» – занятие хитрое, требующее сноровки. Глафира Прокофьевна была великой мастерицей этого дела и охотно делилась с Асей его секретами. Муж и жена Марченко в свое время мечтали о дочке, – веселая, бойкая Ася нравилась им. Сыновья были далеко, и, может быть, девушка в какой-то мере смягчала тоску о вылетевших из родительского гнезда птенцах.

Однажды вечером все четверо друзей были в сборе. Глафира Прокофьевна и Ася разбирали новый рисунок покрывала, раздобытый Асей у подруги, мужчины окончили очередную шахматную партию и беседовали.

– Георгий Николаевич, – неожиданно заговорила Ася, – скажите, был ли хоть один случай в вашей жизни, когда врагам удавалось уйти от вас? Мы поспорили с Глафирой Прокофьевной, и я говорю, что от вас не удрал бы даже самый ловкий шпион.

– Ты не права, Асенька. Враг ведь хитер. Чувствуя близкий провал, он не складывает оружия. Именно здесь начинается самая ожесточенная борьба, и, что греха таить, не всегда дело идет так, как тебе хочется. Иногда неудача постигала людей и потолковее меня.

– Кстати, что значит «потолковее» применительно к вашей профессии? – вмешался Борисов. – По-моему, чекистом надо родиться. Есть ряд определенных качеств, необходимых для этой работы, выработать которые, по-моему, нельзя. Например, самообладание, постоянная выдержка, храбрость наконец. Не все же могут стать храбрецами.

– Конечно, – Марченко ответил не сразу, а помедлив долю секунды, как бы предоставляя собеседнику возможность высказать мысль до конца. – Храбрость – качество, присущее далеко не каждому. Но выработать его возможно. У меня был подчиненный. Когда он пришел к нам, он был очень труслив но со временем из него выработался храбрый, надежный работник.

– Почему же он перестал бояться? – спроса инженер. – Откуда взялась храбрость?

– Попробую объяснить. Он, конечно, боится. Боится опасности, боли, смерти, да и вряд ли есть люди, которые не боятся этого. Но он знает: иногда нужно, не раздумывая, рисковать жизнью. Вот этому он научился, работая у нас.

– В этом и я с вами согласен, но я говорю о другом, – не сдавался инженер. – О тех качествам которыми должен обладать именно чекист. Педагог допустим, должен любить детей, иначе он не станет хорошим педагогом, летчик – не бояться качки. Такова специфика профессии. Есть она и в вашем деле. Меня например, поражает ваша способность замечать и запоминать все до мелочей.

– Привычка, – Георгий Николаевич начал расставлять шахматные фигуры на доске. – Иногда пустячной мелочи зависит многое. В какой руке? – Марченко протянул Борисову зажатые в кулаке фигуры. – Сыграем еще партийку? Или вы устали?

– Нет, отчего же. Давайте… Я даже последнее время решил подражать вам, попробовал столь же внимательно смотреть на все вокруг.

– И что же получилось? Ваш ход.

– Сейчас. Долго вообще ничего не получалось. А сегодня вот могу немного похвалиться: наверное, сказалась тренировка – заметил, что встречаю одного и того же человека трижды в течение дня, причем в разных частях города.

– Одного человека трижды за день? – каперанг сказал это совершенно спокойно, но Глафира Прокофьевна, за много лет совместной жизни изучившая значение малейшего оттенка в голосе мужа, подняла глаза от вышивки, пристально посмотрела на Георгия Николаевича и, не сказав ничего, снова занялась делом.

– Где же вы его видели? – спросил Георгий Николаевич.

– Конем мы походим сюда… Хотя нет, постойте, дайте подумать. А, была не была… Первый раз встретил у ворот нашего дома, потом, когда выходил из конструкторского бюро, – он шел по другой стороне улицы, а в третий раз в трамвае.

– Ваш конь может наделать мне хлопот. Пешку беру. Посмотрим, как теперь вы выйдете из положения.

– Без особых затруднений. Шах.

– Этот вариант я предусмотрел. Ухожу от шаха.

Несколько минут игра продолжалась в молчании, прерываемом только короткими возгласами: «Так!», «А вот так!», «А мы его сюда», – и односложными замечаниями женщин, занятых вышивкой.

– Да, – грустно сказал инженер. – Сдаюсь. А всему виною тот конь. Не надо было им шаховать. Сегодня вы из четырех партий три выиграли.

– Не огорчайтесь. Давайте лучше чай пить.

– Не возражаю.

Пока Глафира Прокофьевна с помощью Аси накрывала на стол, беседа продолжалась.

– Выработать в себе постоянную внимательность к окружающему не так сложно, как вы думаете, – сказал каперанг. – Нужна определенная система и тренировка. Чем привлек ваше внимание человек, о котором вы только что рассказывали?

– Ничем особенным. Когда я в первый раз его увидел, то подумал: могу ли я, как вы, например, угадать профессию первого встречного? Вгляделся в него получше, стал определять, что он собой представляет.

– И что определили? – улыбнулся Марченко, – улыбка очень шла к нему.

– Мужчина лет под сорок. Одет в потрепанный военный костюм, – инженер невольно стал подражать манере каперанга говорить короткими фразами. – Значит, демобилизованный. На ногах ботинки с обмотками. Значит, бывший солдат. Офицеры ботинок не носят. А дальше, как ни ломал себе голову, догадаться больше ни о чем не мог.

– Но были у него свои приметы, характерные черты?

– Нет, физиономия неопределенная, роста среднего.

– Поношенный военный костюм, – повторил Mapченко. – Ботинки с обмотками? Коричневые или черные?

– Не помню.

– На голове пилотка?

– Тоже не заметил.

– Короче говоря, – сказал Марченко, – вы по-настоящему не рассмотрели ничего. Сейчас на улицах можно видеть сотни людей в военных костюмах и ботинках с обмотками вместо сапог. Поэтому-то вам показалось, что вы снова и снова встретили одного и того же человека.

– Вовсе нет, – чуть обиженно возразил инженер. – Не настолько уж я рассеян. У бюро был именно тот, кого я видел утром: в том же костюме, шел так же неторопливо, засунув руки в карманы.

– Ага, вот выясняется конкретная деталь. Ходит неторопливой походкой. Держит руки в карманах. Но почему вы так уверены, что в трамвае оказался опять он?

– Я ведь внимательно рассматривал его в первый раз, потому запомнил и костюм, и обмотки, и манеру держать сигарету в углу рта.

– Вы настоящий Шерлок Холмс! – с насмешливой интонацией воскликнул Марченко. – Сколько примет рассказали! Среднего роста. Черты лица без особых изъянов или других примет. Одет в старый военный костюм. На ногах – ботинки с обмотками. Ходит неторопливой походкой. Руки в карманах. Курит не папиросы, а сигареты. Держит сигарету в углу рта. Неплохо.

– Неужели я все это вам рассказал? – искренне удивился Борисов.

– А кто же еще?

– Действительно, я оказался зорче, чем думал.

– Вы сами опровергли свое утверждение о моей необыкновенной наблюдательности. Я вижу то, что и все люди, но умею систематизировать наблюдения и делать из них выводы. Сначала для этого требуется определенное усилие. Потом входит в привычку, совершается автоматически, незаметно для самого себя.

– Побежден, сдаюсь. В споре, как и в шахматах, вы одержали верх. Хотя то, о чем мы говорили сейчас, наблюдательность, так сказать, самого низшего сорта. В настоящем чекистском деле требуется гораздо более сложная и тонкая.

– Конечно, я показал вам простейший пример. А бывают гораздо более трудные.

– Что и говорить!.. Однако мы засиделись, пора и честь знать! Спокойной ночи. Прощайся, Ася.

Проводив гостей, Глафира Прокофьевна подошла к мужу:

– Что, Егор, неспроста все это?

Марченко успокаивающе прижал к груди голову жены:

– Ничего, Глашенька, не волнуйся.

Капитан первого ранга направился к себе в кабинет, снял телефонную трубку:

– Дежурный? Говорит Марченко. Передайте, чтобы завтра в десять тридцать ко мне явился лейтенант Бурлака.

5. Встреча

Предварительно взглянув на часы, которые показывали ровно половину одиннадцатого, Иван Бурлака, франтоватый флотский лейтенант, щеголяющий безукоризненно сшитым форменным костюмом, ослепительным блеском накрахмаленного воротничка и выдраенных пуговиц, постучался в дверь кабинета Марченко.

– Разрешите войти, товарищ капитан первого ранга?

– Пожалуйста. Садитесь.

Опустившись на стул, лейтенант вопросительно взглянул на своего начальника. По нахмуренным бровям, сердитому взгляду каперанга Бурлака сразу понял: Марченко чем-то недоволен.

Мгновение в комнате стояла тишина.

– Как провели вчера свободный вечер? – спросил Марченко.

– Отлично, – неуверенным тоном ответил лейтенант. Стариковски-брюзжащие нотки в голосе Георгия Николаевича укрепили уверенность Бурлаки в том, что Марченко не в духе. О причине недовольства Бурлака пока мог только гадать.

– На пляже, наверно, были? Купались?

– Так точно, товарищ капитан первого ранга. – Иван начал понимать, в чем дело.

– Хорошо выкупались?

– Так точно, товарищ капитан первого ранга.

– Далеко плавали?

– Никак нет, товарищ капитан первого ранга. Всего тысячи на полторы метров от берега.

– Ну, а может, на тысячу восемьсот? Или на восемьсот?

– Никак нет, товарищ капитан первого ранга. Не больше двух.

– В сильное волнение заплывать на два километра от берега! Да еще девушку за собой потащил!

– Ах, так вот кто вам насплетничал! – вырвалось у лейтенанта. – Ася! Сама же меня подстрекала, а потом…

– У вас есть своя голова на плечах. Сколько раз я делал вам замечания! Если офицер в неслужебное время совершает глупости, то может их сделать и на работе. Нельзя так рисковать. А вдруг сердечный припадок?

– Что вы, товарищ капитан первого ранга! Какой там у меня сердечный припадок? Со здоровьем – порядок полный.

Георгий Николаевич глянул на Ивана и невольно рассмеялся. Худощавое, покрытое загаром лицо Бурлаки, гибкая, стройная фигура, крепкие руки никак не вязались с мыслью о болезни.

– Ну ладно, – продолжая смеяться, сказал Марченко. – Действительно, ты и болезнь – понятия несовместимые. Однако батьке твоему сообщу. Обязательно.

– Как хотите, товарищ капитан первого ранга. Он-то и учил меня моря не бояться. Сам пловец первостатейный, азартнее нас с Асей.

– Ничего. Если я пожалуюсь, задаст перцу. Ну ладно…

Марченко вышел из-за стола, задумчиво посмотрел на Бурлаку и сел в кресло напротив лейтенанта.

– Вчера узнал новость. Из разговора с Борисовым. Неожиданную и скверную. Похоже, за ним следят. Он встречал одного и того же субъекта трижды за день.

– Я требовал выделить человека для постоянной охраны Борисова, вы меня не поддержали, – считая себя правым, лейтенант не скрывал своих мыслей.

– Вы меня упрекаете?

– Да.

Каперанг сам никогда не стеснялся прямо выражать свое мнение и ценил это качество в других. Однако сейчас Георгий Николаевич считал, что Бурлака отстаивает неправильную точку зрения.

– Напрасно. В охране не было необходимости. Мы очень сдружились с Борисовым, часто видимся с ним. Я и так узнаю все, что у него случается за день. Это тоже охрана.

Бурлака не мог не согласиться с начальником. Днем на улицах большого города Борисов в безопасности. Вот если его заманят в подозрительную компанию, в далекое от посторонних глаз место – дело другое. Но Марченко не допустит, и сам Борисов не ротозей.

– Учтите и психологический фактор, – продолжал каперанг, – Борисов – конструктор, человек творческого труда. Ему надо сохранять спокойствие духа. А если к вам ставят охрану, какое тут спокойствие! Самый хладнокровный утратит равновесие.

– Вы поделились с Борисовым своими подозрениями? – спросил лейтенант.

– Зачем зря волновать его? – ответил Марченко вопросом на вопрос.

– Да, да, конечно.

– Но я под благовидным предлогом попрошу Борисова в эти дни чаще появляться на улице. Постараемся установить: простое совпадение то, о чем он рассказывал, или действительно это слежка, – сказал каперанг.

– Если обнаружим – возьмем врага и будет полный порядок!

– Увы, далеко не полный, – улыбнулся Марченко одному из любимых выражений лейтенанта. – В нашем деле самый короткий путь не всегда верный. Ну, задержим неизвестного, найдем улики, разоблачающие его как шпиона. Допустим, даже он во всем сознается, выдаст сообщников. Вы думаете, они станут ждать, пока мы за ними придем? Нет! Они немедленно скроются. Уйдут в глубокое подполье. Замрут до поры до времени.

– Понял, надо, в свою очередь, выследить того, кто организовал наблюдение за Борисовым, – сказал лейтенант.

– Вот именно. Однако нити, которые мы должны ухватить, длиннее, чем вы думаете. Сопоставьте факты. Начнем, казалось бы, с очень далекого. Вам это может показаться неожиданным, а для меня это звенья одной вероятной цепи. Капитан судна, которое плавает не у наших берегов, может не знать о минной опасности в Энском заливе. Но если он идет в наш порт, начальство обязано сообщить о минных полях капитану. Всех, кого следует, мы информировали достаточно широко. Сообщили данные: мины исключительной мощности неизвестной ранее конструкции, не подрываются существующими тралами. Позже установлено и название – «голубая смерть», последняя новинка гитлеровской морской техники. Применить ее широко не успели – война кончилась. Завод, где их изготавливали, взорван. Кто работал там, погибли. Чертежи «голубой смерти» бесследно исчезли.

– Уничтожили при взрыве завода?

– Неизвестно и не столь важно. Важнее другое. Одному из знающих о «голубой смерти», некоему фон Грауницу, удалось бежать на Запад. Его видели. Живет под своей фамилией, не скрываясь.

– Ясно, – с глубоким вздохом сказал лейтенант. – Стараясь кой-кому прислужиться, фон Грауниц сообщил про «голубую смерть». А господа империалисты, вместо того чтобы опубликовать секрет конструкции мины, а затем сделать специальный трал и уничтожить «голубую смерть», держат ее в секрете.

– История раскроет много тайн, похлеще этой, – пожал плечами Марченко.

– А когда впервые обнаружили мины в Энском заливе?

– Перед самым концом войны. На них взорвался французский теплоход «Эжени Самбор». Вторая жертва – советский рыболовный сейнер «Гагара». Погибло пять человек команды. На «Эжени Самбор» никто не уцелел. Минировали, вероятно, с гитлеровской подводной лодки. Глубины большие, подойти она могла. С риском, конечно, но не особенным. Однако это только предположение. Что происходило в действительности, мы не знаем.

– Так или иначе, – вставил Бурлака, – район объявили запретным для плавания из-за минной угрозы. В двадцати милях на юг от Энска, пересекая пеленг мыса Островной, все суда должны поворачивать на северо-северо-восток и, лишь пройдя двенадцать миль, снова взять курс на Энск…

– По непонятным причинам пароход «Маринелла» пренебрегает опасностью, идет через запретный район. В результате гибнет, как «Эжени Самбор» и «Гагара», – продолжал рассуждать Марченко. – Дальше. Многим известно: в Энске живет и работает крупный специалист по минам инженер Борисов. Он, например, руководил работами по разминированию акватории нашего порта.

– Точно, не только руководил, но и лично разряжал гитлеровские «сюрпризы», – подтвердил лейтенант.

– Видели его тогда и работники консульства и различные представители, приезжавшие на иностранных судах. Догадаться, что Борисов займется минами в Энском заливе, не трудно. Так? – Марченко взглянул на Бурлаку и сам себе ответил: – Так. Теперь возле Борисова крутится неизвестный. И я уверен: между гибелью «Маринеллы» и слежкой за Борисовым есть определенная связь.

– Не пойму, – недоумевал Бурлака.

Марченко посмотрел в упор на лейтенанта и убежденно сказал:

– «Маринелла» погибла не случайно.

Лицо Бурлаки выражало недоверие.

– Неужели… Неужели вы думаете, что ее капитана умышленно не предупредили об опасности?

– Да, – тихо, почти не разжимая губ, сказал каперанг.

– Не верю! – вырвалось у Бурлаки. – То-есть, простите, я сомневаюсь не в ваших словах, а в данных, по которым вы пришли к такому выводу. Послать на верную смерть людей! Наконец погибло же судно, владелец его потерпел убыток.

– К сожалению, – медленно и грустно сказал Марченко, – бывают на свете события, в которые трудно поверить… Но они бывают. Владельцам погибших судов выплачивается страховка. Умышленные аварии на море не раз практиковалась еще до войны, особенно в годы кризиса. Сейчас судовладелец, кроме страховки, получает специальную премию от правительства. «Маринелла» – старый пароход. Он пошел бы на слом или стоял на приколе, не принося хозяину ничего, кроме убытка. Война кончилась, и в любом крупном капиталистическом порту уже бездействуют десятки более современных и совершенных, чем «Маринелла», кораблей. Утонув, она дала хозяину прибыль. Вы скажете: а люди? Но мы знаем факты более вопиющие, чем гибель тридцати-сорока моряков.

Бурлаку подавляла жестокая логика рассуждений каперанга.

– Еще больше, чем коммерческое, гибель «Маринеллы» имела военное значение, – говорил Марченко. – Судите. Ваше предположение верно. Фон Грауниц сообщил военно-морской разведке о минах новой конструкции, ранее неизвестных. Конечно, секрет их постарались приберечь, очевидно, поставили на вооружение своего флота. Сведения ценные. Однако надо быть слишком наивными, чтобы поверить фон Грауницу на слово, А наивных людей в разведке нет. Не надейтесь. Начальник, который узнал о «голубой смерти», сразу организовал проверку. Очевидно, не случаен пылкий интерес некоего господина, посещавшего Энск, к обстоятельствам гибели «Эжени Самбор» и «Гагары». Он, видите ли, руководил организацией, занимающейся благотворительностью среди семей моряков, погибших на войне. Я еще тогда отметил у себя в памяти этот интерес, не зная, впрочем, какую он может сослужить службу впоследствии.

Бурлака продолжил мысль каперанга:

– Очевидно, того, что они узнали о гибели «Эжени Самбор» и «Гагары», не хватало для точных выводов. Надеяться, что еще какое-нибудь судно попадет на минное поле, бессмысленно: раз мы объявили район опасным, то корабли обходят его стороной. Требовалось послать кого-нибудь специальным курсом на мины. И, – лейтенант зло насупил брови, – и послали старую «Маринеллу», гибель которой принесла хозяину барыш, разведке – уверенность в полученных ею данных, а морякам… смерть.

– Да, и мы должны сделать, чтобы они были последними жертвами этих мин, – сказал Марченко.

– Точно, – продолжал Бурлака, – но дальше я теряю нить. Борисов взялся за «голубую смерть». Ему удалось сконструировать трал «Надежный», который в значительной мере обезвреживает ее. Скоро Энский залив станет совершенно безопасным для кораблей. Попытка сохранить гитлеровское изобретение для себя провалилась. Чего ради теперь-то пытаться мешать Борисову?

– Видишь ли, – незаметно Марченко перешел на «ты». – Есть много причин пытаться противодействовать Борисову. Некоторые из них, наверное, навсегда останутся нам неизвестны, но кое о чем можно догадаться. Радиус действия трала, сконструированного Борисовым, пока ограничен. «Голубая смерть» побеждена не до конца. «Надежный-2», работу над которым Борисов заканчивает, победит ее окончательно. Это одна сторона дела. Но есть и другая, не менее важная. Существуют, например, магнитные мины. Их уничтожает специальный трал. Для комбинированных магнитно-акустических мин нужно конструировать иной. В данном случае задача обратного порядка. Узнав, каков «Надежный», изменить мину, обезопасить ее от трала. И она опять будет страшной. Вот почему нельзя, чтобы чертежи «Надежного» попали во вражеские руки.

– Раз нельзя, значит не попадут, – громко сказал Бурлака. – Порядок полный.

– Излишняя самоуверенность вредна в нашей работе, – резко ответил Марченко.

Бурлака покраснел. «Глупость сказал, – выругал сам себя лейтенант. – Подумает еще Георгий Николаевич, что я хвастуном заделался».

– Но в общем вы правы, – переходом на «вы» каперанг подчеркнул недовольство. – О «Надежном» могут знать лишь те, кто не станет использовать его в преступных целях… Вот это и есть твой «порядок».

– Будет вам о нем вспоминать, товарищ капитан первого ранга, – жалобно сказал Бурлака. – Не подумавши я ляпнул, просто с языка сорвалось.

– У нас с тобой ничего с языка срываться не должно, – добродушно сказал Марченко. – Вот за это я тебя и корю. Знаю, что ты не из породы хвастунишек… Итак, товарищ лейтенант, обстановка вам полностью ясна. Получите подробно разработанное оперативное задание и действуйте.

– Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга.

Бурлака поднялся со своего места и встал по стойке «смирно». Встал и Марченко.

– Дело сложное, – сказал Марченко. – Тем более сложное, что пока совершенно неясно, с чего оно должно начаться. По существу, мы еще не знаем намерений врага, а нам необходимо их разгадать. О вашей работе докладывайте ежедневно в двадцать три ноль-ноль.

– Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга.

– Можете итти. Желаю успеха.

– Спасибо, товарищ капитан первого ранга.

Задание было очень трудным. Марченко имел основания думать, что вражеские разведчики пойдут на все, стараясь раскрыть секрет «Надежного», но как начнут они, когда, Марченко не знал.

Каперанг отвечал на телефонные звонки, выслушивал доклады сотрудников, подписывал бумаги, но мысли все время возвращались к Борисову и его изобретению…

Бурлака тем временем направился на Пушкинскую улицу. Конструкторское бюро размещалось в особняке, стоящем в глубине старого сада. За садом из-за деревьев виднелись стены разбитых бомбежкой и невосстановленных зданий. С одного бока к саду примыкал гараж, с другого – жилой дом. Квартал был людным, но не шумным: трамваи, троллейбусы, основной поток автомашин сворачивали на главную улицу, не доходя до Пушкинской. Здесь проезжали лишь отдельные автомобили.

«Обстановка для конструкторской работы подходящая, – размышлял лейтенант, медленно шагая по тротуару, – как на даче. Но и пробраться в бюро ночью не особенно сложно. После двенадцати живой души не встретишь, охрана мала. Надо попросить Марченко усилить внутреннюю охрану».

Бурлака миновал бюро, спустился по Пушкинской вниз, к вокзалу. «Как легко и просто на фронте, – размышлял он, – знаешь, где враг, знаешь, как бороться с ним. А теперь? Теперь враг надел маску, притаился в укромном уголке. Он может быть в толпе, торопящейся по делам. Он может сидеть рядом в ресторане, спокойно разговаривать о погоде, о качестве съеденного бифштекса. Многолюдье большого города скрывает лучше всякой шапки-невидимки…»

Бурлака не обратил внимания на шедшего по другой стороне улицы высокого человека. Мало ли прохожих попадается на пути!

Моро тоже не заметил лейтенанта. «Д-35» тревожили свои мысли, мысли мрачные и злые. Он подозревал: в донесениях начальству Винтер приписывает себе сделанное Моро. Грязный мошенник: хочет изобразить Ральфа Моро лишь исполнителем винтеровских гениальных планов. Ничего не выйдет. Моро сумеет постоять за себя, а вернувшись домой, еще успеет изрядно насолить Винтеру.

…Лейтенант советской контрразведки Иван Бурлака и агент «Д-35» Ральф Моро при встрече разошлись, не взглянув друг на друга.